Иосиф Бродский

       На примере Иосифа Бродского мы можем наблюдать воочию, что такое есть дар Божий. Он не зависит от образования (окончил восьмилетку), жизненного опыта и происхождения. Это то, что дано даром. За что? Почему? Не знаем. И завидовать тут нечему. Это или есть, или этого нет. Сколько мы ни тужимся, поднять планку, нам обозначенную, не получается и не получится. Нам требуется разыскать свои дары, а о чужих не париться. Это подтверждает Иисус Христос в ночном разговоре с Никодимом, членом синедриона. Все приходит свыше: наша вера, интересы и даже профессия. Большинство людей с такой постановкой не согласятся, но от их мнения ничего не зависит…

       Впервые мне попалась напечатанная на машинке копия стихов Бродского весной 1968 года. Одно помню наизусть:

…Моя невеста полюбила друга.

Я как узнал, то чуть их не убил.

Но кодекс строг. И в чем моя заслуга,

что выдержал характер. Правда, пил.

Я пил как рыба. Если б с комбината

не выгнали, то сгнил бы на корню.

Когда я вижу будку автомата,

то захожу и иногда звоню.

Подходит друг, и мы базлаем с другом.

Он говорит мне: «Как ты, Иванов?»

А как я? Я молчу. И он с испугом:

«Зайди, – кричит, – взглянуть на пацанов».

Их мог бы сделать я ей. Но на деле

их сделал он. И точка, и тире.

И я кричу в ответ: «На той неделе!»

Но той недели нет в календаре…

       Я был ошеломлен. Прочитанное ни в какое сравнение не шло с официально публикуемой мертвечиной. «Пилигримы», написанные в 16 лет (через два года добавил четыре неудачных строки), поэма «Шествие», «Рождественский романс» (оба текста – в 21 год) открывали передо мной удивительный мир поэзии. До этого я думал, что она давно уже выдохлась, представляет собой нечто нафталинное, изжившее себя  и надоевшее …

     Я был тогда не в курсе, что Бродского судили за тунеядство, что его высоко ценили Анна Ахматова и Корней Чуковский. Я даже не ведал, что он – еврей, ибо был абсолютно не просвещенным человеком в этом «самом главном вопросе» … Зато потом в Гостелерадио СССР меня очень хорошо просветили (в нашу редакцию людей с «пятым пунктом» не брали) …

       Однажды (примерно в апреле или мае 1985 года) мой шеф Виктор Ильич Яроцкий, вернувшись от председателя Гостелерадио СССР Лапина, зашел, чего обычно не делал, прямо ко мне:

       – Сергей Георгиевич просит показать ему подборку стихотворений Бродского. Ты у нас специалист по Рильке, тебе и карты в руки. К завтрашнему утру подготовь…

       Мне уже приходилось рассказывать, что в первый год пребывания в Главной редакции зарубежной информации я имел наивность на политическом семинаре, которые были обязательны для идеологических организаций, сделать доклад по очень сложному, не от мира сего поэту-модернисту Райнеру Рильке. Семинаристам было стыдно моей глупости, и они ерзали на стульях, а Виктор Ильич чуть было не прослезился, вспомнив детство золотое в Немецкой школе при Коминтерне…

       Делать было нечего: я зашел к архивариусу Николаю Ивановичу, и он достал из огромного стального сейфа, наверное, полное на тот день собрание сочинений Бродского страниц в пятьсот. Оно ни в какое сравнение не шло с самиздатовской распечаткой 1968 года. Оказалось, что у поэта было много пространных стихотворений (некоторые – до ста пятидесяти строк). Речь в них шла о метафоричности внутренней жизни человека, о его одиночестве и тонкости переживаний. Более или менее простых коротких и ясных текстов встречалось немного. Я ставку сделал на них. Помню подборка начиналась так:

Я входил вместо дикого зверя в клетку,

выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке,

жил у моря, играл в рулетку,

обедал (черт знает с кем) во фраке.

С высоты ледника я озирал полмира,

трижды тонул, дважды бывал распорот.

Бросил страну, что меня вскормила.

Из забывших меня можно составить город.

Я слонялся в степях, помнящих вопли гунна,

надевал на себя что сызнова входит в моду,

сеял рожь, покрывал черной толью гумна

и не пил только сухую воду.

Я впустил в свои сны вороненый зрачок конвоя,

жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок.

Позволял своим связкам все звуки, помимо воя,

перешел на шепот. Теперь мне сорок.

Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.

Только с горем я чувствую солидарность.

Но пока мне рот не забили глиной,

из него раздаваться будет лишь благодарность…

       Высший телевизионный руководитель товарищ Лапин, считавшийся большим знатоком литературы, выразился в разговоре с Яроцким в том смысле, что Бродский и Высоцкий – люди одного пошиба. Может быть, он что-то другое имел в виду, но тогда мне такая оценка представлялась заблуждением. Я не понимал, что С.Г. хотел сказать другое, что оба – не диссиденты, не враги России. Он, кстати, подготовленную мною подборку не возвратил…

       Бродский – самый крупный русский поэт XX столетия. Высоцкий – просто героическая личность. С этой ролью он отлично справился…

25.05.2015 – 15.10.2019

 Михаил Кедровский