Вот и встретились два привидения...

     Теплой, темной французской ночью в старинном замке Монбельяр царило умопомрачительное веселье. В огромных залах, уставленных музейными экспонатами,  вздымалось, летало, скакало, прыгало и носилось  всё: сервизы графских столовых, кованные сундуки, мушкеты, отделанные золотом и серебром, картины древних художников, замшелые мумии каких-то виконтов и виконтесс… Вся эта вакханалия  сопровождалась тихой классической музыкой, с репертуаром от Моцарта до Свиридова.

     Причиной необыкновенной аномалии стало выпадение в реальность около пятидесяти привидений, которые вырвавшись в наш мир, решили «оторваться по полной» и устроили настоящий потусторонний бал. Естественно, некоторые по старой памяти напились до чертиков и стали буйствовать. Это завело остальных, ну и  понесло, словно автомобили, потерявшие тормоза.

     Постепенно общий хор разноязычных голосов стал заглушать даже звуки музыки. Привидения, одетые во все то, в чем когда-то покинули наш мир, изъяснялись на разных языках:  в основном на французском, но  прорывалась иногда и английская, и итальянская речь. Изъяснялись они громко, поскольку старались перекричать друг друга и музыку.

          Виктор  Косарев попал в эту компанию случайно. Много лет пребывая в Раю, он впервые добился  небольшого отпуска — посмотреть на бывшую родину, то есть на наш реальный мир, а точнее — на  Санкт-Петербург. А поскольку отпуск был первым в его загробной жизни, естественно, перепутал направления. Просто посмотрел, куда летит большинство «отпускников» и рванул за ними.

         Теперь, мотался по этому чертовому замку, и кричал на русском: «Ребята, помогите, я не туда попал, мне  в  Питер надо!»  Его никто не понимал, да и не слушал — все были заняты хулиганским шабашем. Он уже не летал по залам, просто уныло бродил, даже не уклоняясь от несущихся на него  музейных экспонатов — они пролетали сквозь него. Он был здесь белой вороной — один  в печали, все остальные буйно радовались.

         Но вот, среди всеобщего грохота и гула, до слуха его донеслась знакомая музыка  — «Танец с саблями» Хачатуряна. Никогда, в земной жизни он не интересовался классической музыкой. Она была скучна и непонятна для него, но танец с саблями, он  запомнил, потому что по заводскому радио часто передавали его. Начальство считало, что искрометная и зажигательная музыка плодотворно действует на скорость рук работников конвейера. Вот и сейчас, настроение его стало постепенно подниматься. Он даже руками замахал, словно дирижируя невидимым оркестром.

            Через минуту, уже находясь в состоянии эйфории, он услышал давно забытые слова: «Ах ты, ** твою мать!». Русский мат! Среди этой французкой нечисти! Он оглянулся в поисках автора слов и столкнулся нос к носу  с веселым, наголо стриженным, с небольшой щетиной на лице мужиком.

            Тот хотел пролететь сквозь него, но Виктор поднял руку и улыбнулся — радостно так, и наивно, словно ребенок, увидевший маму. Незнакомец резко тормознул.

      — Ты что, ** твою мать, русский? — удивленно сказал он, глядя на расплывающуюся в улыбке рожу соотечественника.

      — Земляк! — Виктор развел руки, желая обнять мужика, но тут же вспомнил, что они бесплотны и обнимание не пополучится. Тем не менее, они как-то сплелись телами.

       — Ты как здесь очутился? — спросил мужик.

     И тут Виктор вспомнил: эту  морду, он же ее видел раньше… Торопливо разомкнул объятья и отстранился. Неприятная тень скользнула по лицу. Да, несомненно, это он —  сосед, который…

    Господи, как давно это было. Какие скандалы и драки. Драки скорее всего были односторонними побоями. Били его. Били  дружки соседа и сам сосед. Вспомнил громкую музыку и бешенные танцы над головой среди ночи… И жена — Светочка, глупенькая  бабочка, не устояла перед этим типом…

     Он машинально ощупал голову — нет ли там рогов, Потом, спохватившись, резко отдернул руку и смутился, под пристальным взглядом Анатолия. Так звали того типа.

     Наглая улыбка  наплыла на лицо соседа и воцарилась там надолго. Эта улыбка, ухмылка несколько лет выводила его из себя, она заставляла Виктора почувствовать свою беспомощность и никчемность. Сейчас она привела его в ярость. Он кинулся на  Анатолия   с кулаками и… проскочил сквозь него.  А тот продолжал улыбаться и, щурясь, промычал:

      — Как был, бл*, чмо, так и остался.    

     Он повернулся, чтобы уйти, но вдруг сообразил, что другой компании здесь ему не найти, что пить-гулять с французиками да англичашками он никак не сможет, в силу непереносимости последних и отсутствия взаимопонимания. А с этим дуриком хоть поговорить можно. Поэтому поднял руки и миролюбиво провозгласил:

     — Все, все, Витек, кто старое помянет, тому глаз вон. Что нам с тобой делить? Ты думаешь, я не жалею, что с тобой так поступал? Жалею, конечно, но ведь поздно! Поздно, Витек, поздно!  Теперь, даже если захочу, ничего изменить не смогу. Теперь я в Аду…Кстати, а ты где? Как ты вообще сюда попал?

      Виктор все еще кипел, но земное воспитание да плюс еще пребывание в райских кущах, где всепрощение являлось догмой, постепенно свели на нет и ярость и обиду на соседа. Поэтому он, как ни в чем не бывало, спрятал руки за спину и ответил:

      — Я, вообще-то, в Раю. Вот отпустили на один вечер посмотреть на старый свой мир. Примерным поведением и неустанным трудом заслужил я это право. Пятнадцать лет натужной работы — и все коту под хвост!

      — Чего ж так? — удивился Анатолий.

      — Так меня же в Питер отпустили, на родину, а я по глупости попал вот сюда.

     Какая-то француженка налетела на Виктора и объяла его шею.

     — Же ву зем!  — томно сказала она и прильнула к нему.

     — Пошла вон, сука, — заорал на нее Толик и замахнулся полупрозрачной  рукой.

     Женщина недовольно что-то пробурчала на французском и ушла, покачивая полупрозрачными бедрами.  

     — Так ты из-за Питера пятнадцать лет корячился? Ну ты и лох!

     — Почему же, я не корячился, я трудился на благо всех.

     — Постой, это что же…** твою мать! — удивлению Анатолия не было границ, — в Раю работают?

     — Да, а ты что думал? У нас дармоедов нет. Все работают, оттого и живем неплохо.

     — Знаю я твое «неплохо», небось хлеб да сыр едите, о ресторанах и не слышали…

     — А зачем нам рестораны. Мы сами готовим, сами и едим. Самую простую пищу: каши там всякие, картошку,

     — Нет у нас не так. У нас если гулять — так гулять, если есть — так есть.  Мы сами ничего не готовим, у нас работники для этого дела имеются.

     — Это где ж такое водится?

     — А то ты не догадался! В Аду конечно, в Аду! — Анатолий посмотрел на Виктора,      — сам же пол жизни кричал: «Чтоб тебе гореть в Аду!»

     — Что-то ты не больно подгорел-то.

     — Дурак ты, Витя. Я ведь не лох, сам знаешь. Немножечко усилий, парочку знакомств, магарыч кое-где, кое-кому, и вот уже на моем месте жарится другой.

     — А сюда ты зачем пожаловал?

     — А просто захотелось Париж посмотреть.  При жизни никак не удавалось, так хоть сейчас… Вот отпразднуем  прибытие и потом  всей этой гоп-компанией отправимся в столицу.

      — И что… тебя вот так и отпустили?

     Толик посмотрел на соседа, как учитель на бестолкового ученика:

      — Знаешь что, Витек, эти французики здесь еще часа три будут выкаблучиваться, поэтому,  время есть, давай спустимся вниз, там в подвале говорят бар открылся.

      — Я не пью.

      — Да знаю я,   знаю! Мы тоже, бл*,  не пьем и не едим — нет у нас ни желудков, ни ртов, ни горлов, — он засмеялся, — но ведь энергию надо же откуда-то брать. Сам знаешь, едим практически виртуально. И пьем также! Пошли, хватит спорить.

     Сырой низкосводчатый подвал замка, в который более двухсот лет не ступала нога человека был срочно переоборудован в бар. От такого нашествия  духов испуганные хозяева подвала —  крысы и мыши — попрятались по норам и щелям, оттуда наблюдая за привидениями.

     Они сели за маленький столик. Изящная официантка тут же подлетела к ним. Заказали бутылку  коньяка из потаенных погребов замка  и всякие западные деликатесы.

    — А все-таки, какая-же ты сволочь, — не удержался Виктор, — ведь надо же, даже в Аду сумел прижиться!

     — А ты, бл*,  думал, что я так себе, да? — Толик повертел ладонью внизу, у стола, — а я оказался у-у-у-у, — он поднял руку и повертел ладонью над головой. Все в этом мире одинаково, понимаешь, братан, и в этом, и в том, и в другом… Вспомни поговорку: «Если человек глуп, то это надолго». А если он умен? А? Как я, например. Где хочешь выживу. Такие как  я непотопляемы! Мы вездесущи!

      — Ну, прямо там… вездесущие… Сволочи вы все и гады. Нормальным людям жизнь портите!

       — Не мы портим, не мы… Вы сами виноваты. Вот скажи мне, отчего твоя  Светка  бегала ко мне по ночам? Ты не знал, что ли? Да потому, что я мужик! А ты лох, понял?

      — Она бегала к тебе, потому что не любила меня. Это я ошибся, когда женился на ней. Не моя это была судьба. И  потом, женщина ведь слабое существо, а ты подло соблазнил ее.

     — Да ладно, чего теперь считаться. Все равно ни ты мне, ни я тебе морду набить не сможем. Так что давай поговорим о чем-нибудь другом.

     — О чем?

     — Ну, расскажи, например, как тебе живется в Раю, хорошо ли там?

     — Хорошо, конечно, — нехотя ответил Виктор, — но в той жизни лучше было. Там я сам себе хозяином был. Захотел —  на работу не пошел,  захотел — женился,  захотел — развелся,  захотел — пиво попил, захотел — кваску…

   — И что же, в Раю пиво не подают? — Глаза Толика изумленно расширились и брови поднялись до самой кромки бритой лысины.

    — Нет, что ты! Нам и не надо его. Работаем всего по семь часов, потом строем идем в столовую. Там кормят неплохо, каши там всякие, блины, рыбу иногда подают…Молимся по нескольку раз в день… Вобщем неплохо, но отлучиться никуда нельзя. Все работы выполняются по норме. Не выполнишь норму — завтра будешь давать две нормы.

     — Во, бл*, дают!  В Раю! Пахать ! Нет, я не могу! Ну и придурки!

     — А ты что же, не работаешь в Аду?

     — Нет, я в котлах варюсь, —  засмеялся Толик, — конечно же, не работаю. Ты когда-нибудь видел меня работающим? Я — руководитель! Я им был, им и остался! За меня работают, за меня горят в геенне огненной, за меня варятся в котлах — все делают за меня.

     — Как это?

     — Я только отдыхаю сам, все остальное за меня кто-то делает. Эх, Витек, до чего же ты отстал… Ну как тебе объяснить… Кто имел ум и хитрость, скажем, при коммунистах, так он и после них имеет. Он и после падения коммунизма у власти. Ты что не помнишь? Все партийные руководители высшего, и низшего, и среднего звена прекрасно устроились в новом капиталистическом мире. Ты где-то видел нищего, который раньше занимал какой-то пост в райкоме ли, в обкоме ли, или в горкоме? Нет, ты не видел, потому что их не было, потому что они умели устраиваться, приспосабливаться, потому что они не были лохами, вроде тебя.

     — Значит, — свирепо посмотрел на него Виктор, — по-твоему, я лох?!

     — Да, Витек, да! И не просто лох, ты самое настоящее «чмо».. Иначе, бл*, ты не стал бы горбатиться в Раю. Уму непостижимо: работать в Раю! Да на кой хрен мне тогда этот Рай!

     Виктор уныло опустил голову:

      — Где-то ты не прав. Не знаю где, но ты не прав!

      — Да ладно тебе, не обижайся. Мир так устроен, что поделаешь! Я когда попал в Ад, тоже сначала немного растерялся. Все кругом горит, задымление ужасное, дышать нечем. Пекло! Черти мешают кипяток в котлах, чтоб погорячее было… А присмотрелся: да эти черти до смерти похожи на наших чиновников! Подошел к одному, показал ему пачку долларов. Он засмеялся и стал приглашать меня в котел с кипятком. Я — еще пачку. Он приглашает. Главное, вежливо так, приглашает: «Не угодно ли вам погреть свои косточки».

     Я вытаскиваю третью пачку долларов. Он и говорит: «Не, дяденька, «зелень» у нас не в ходу. Золотишко нужно и серебро». И тут же посоветовал обратиться в обменный пункт, который наши ушлые ребята открыли в Аду лет пятнадцать назад.

      — Да ты что! Обменный пункт! В Аду!  Куда же смотрит этот, как его, дьявол? Или Воланд, ну, словом, главный ихний?

     — Да, в Аду. А ты как думал?  А главный ихний тоже старым стал. Я так понимаю, что черти и вся адская шушера либо обманывают его, либо делятся с ним. А может, и то, и другое.

      — Поверить не могу, — возмутился Виктор, — расскажу в Раю — не поверят ведь.

     —  Ничего не поделаешь, коррупция, братан, коррупция. Она даже сюда пробралась. Наши ребята везде себя привыкли чувствовать как дома. Одни организовали обменные пункты, другие – виртуальные бордели, третьи — игорные дома… А черти — они ведь тоже, как  это называется… А! Гуманоиды! Так им ничто человеческое и не чуждо.

       Ну вот, обменял я, значит,  свои доллары на злато-серебро и дал немного чертенку этому. Он тут же рожки навострил, прикинул что-то в уме и через минуту, смотрю, тащит уже какого-то бедолагу вместо меня в котел. Дальше — больше. Для некоторых не особо провинившихся, или уже отбывших наказание в котлах и на кострах, там созданы рабочие места. На полях работают, на каких-то фабриках… Меня хотели туда пристроить. Я опять золотишко выставил. Глядишь уже вместо меня трое лохов пашут.  Я — последнее золотишко выставил, чтоб меня начальником сделали над этими рабочими. Через год все работающие отстегивали мне часть своей виртуальной зарплаты. Я ее конвертировал через наших ребят — банкиров, и — опять с золотишком.

     Теперь я там не последний человек. Меня уважают. Вот, захотел в Париж сгонять. Пришел к Воланду, так мол и так, говорю, в Париж хочу слетать, справитесь без меня?

А он говорит,  командировку не дам, сам,  говорит, знаешь, народ может докопаться, начнут возмущаться… давай мы тебе просто премию выпишем и поедешь. Тебе, говорит, отдохнуть не мешает.

     — Да ты что! Сам Воланд! И ты его видел?

     — Как тебя сейчас. — Толик разлил коньяк по бокалам, — ну, давай, за встречу.

     Потрясенный Виктор отпил немного и уставился на Толика:

    Французские покойники в обнимку с английскими тянули какие-то свои заунывные песни и покачивались из стороны в сторону. Виктора это, видимо, раздражало. Поэтому, набрав в легкие побольше воздуха, он вдруг запел, стараясь перекричать иноземных певцов: «Ой, мороз, мороз, не морозь меня. Не морозь меня, моего коня». — Он подмигнул соседу.

     Виктор очнулся от дум и присоединился к Анатолию: «Не морозь меня, моего коня, моего коня, белогривого….»

 Они обнялись, частично проникая друг в друга, и орали, заглушая французов

     — Ох,  Витек, как же хорошо встретить земляка на чужбине.

     —  На чужбине даже враги россияне становятся друзьями.

     —  Давай еще споем, умоем, этих гадов.  Твоя-то, как напьется в компании так и начинала петь «Виновата ли я, виновата ли я, Виновата ли я, что люблю…»

      — Знала, коза, что виновата…

     — Ты не держи на меня зла за прошлую жизнь — попросил Толик.

     — Да что ты, нам  велено все прощать. Да и что теперь говорить, я зла не помню.

      — Тогда давай еще споем. Светкину песню!

       — А давай! Вспомним ее заодно.

      И они затянули: Виновата ли я, виновата ли я? Виновата ли я…

      Анатолий плакал. Пел и плакал.  На его щеках  отчетливо блестели  виртуальные слезы.

     Глядя на него и Виктор по-детски скривил губы и схватился за голову.

   —  Вот скажи мне, Витек, отчего нам не жилось там,  а?  Почему я тебе пакости делал?  До крови ведь бились!  Друг друга ненавидели! Если бы кто-то сказал мне, что буду с тобой выпивать и песни петь, я бы засмеялся и сказал, что такого не может быть, а то и морду набил..

     — Эх, Толик, брось, не терзайся, давай лучше еще раз споем.  Может, Марсельезу?

     — Нет, я слов не знаю, И потом, зачем нам радовать этих французиков. Давай лучше что-нибудь наше, Российское.

     — А что?

    — Шаланды полные Кефали, в Одессу Костя привозил….

    — и все биндюжники вставали, када в пивную он ходил, — подхватил Виктор.

     Они «пропели еще несколько песен.

       Виктор посмотрел в подвальное окошко:

     — Светает.  Мне пора. Мне нельзя опаздывать, а то в следующий раз не отпустят.

     — Вот чудак!  Плюнь ты на этот Рай, пошли со мной. У нас в Аду лучше живется.

     —  Кому? Кому лучше живется? Тебе? Таким как ты? А я, ты же знаешь, сам говорил, что я лох, я буду таким же бедолагой, которого вместо тебя в котел отправили.

     —  Ты что, я за тебя заступлюсь!

     — Это ты сейчас так думаешь, а попадем туда — станешь таким же, каким был в той, прошедшей жизни. Ты же меня и продашь в первый попавшийся котел.

     — Может ты и прав, — печально сказал Анатолий. Ладно, братан, прощай, не поминай лихом.

     — Прощай, — прослезился Виктор, жаль расставаться, но надо.

         Через двадцать минут он нашел в замке портал и телепортировался в Рай, а Толик, как «Русо-туристо» продолжил свой вояж в Париж.

 Георг Гемиджан