Виктор Емский Жанр прозы:

30 декабря 2018 Сатира

выловить вожделенную жертву.

 

Майор подошел и радостно заорал:

– Ага! Вот ты где, рожа нерусская!

 

Хайретшин сделал шаг в сторону, повернул голову к Гацумяну и произнес:

– Слышишь? К тебе обращаются!

 

Рудик вздрогнул и покраснел. Чпокин, даже не взглянув на Гацумяна, схватил Авиатора за руку и поволок того в сторону штаба, приговаривая на ходу:

– Как триндюлей получать, так фиг тебя поймаешь! Не угадал, родной. Сейчас вместе со мной будешь на планерке присутствовать в ракообразной позе!

 

Они скрылись за углом, а Рудик остался стоять на месте, пыхтя от злости и краснея ушами…

 

Вечером того же дня Хайретшин лежал на диване в ротном кабинете и смотрел телевизор. Он ждал ночного ответственного, чтобы уехать домой. Роте выделили два новых помещения. Теперь у Царя была отдельная комната, где он установил дорогое кресло, похожее на трон. С этого образца мягкой мебели только пыль разрешалось сдувать, чем Дрозд и занимался периодически. Сидеть в нем никто не имел права даже в отсутствие Его Величества. Другой кабинет отдали командирам взводов. Находились оба помещения во втором этаже старого кирпичного здания, и вела к ним отдельная железная лестница с перилами и галереей.

 

Часа за два до окончания второй смены на ступеньках раздались нетвердые шаги. Темирзянович на всякий случай слез с дивана и уселся за один из столов. Распахнулась дверь и в кабинет ввалился давешний Рудик.

 

У отделения службы был сегодня рейд. Сотрудники украли денег, взяли водки и напились, как следует. Когда все стали расходиться, в душе Гацумяна неожиданно проснулось чувство собственного достоинства, и он решил выяснить отношения с Хайретшиным.

 

Стоя в дверях, Рудик спросил:

– Зачем ты меня сегодня оскорбил?

– Я? – Темирзянович был искренне удивлен. – Тебя? И чем же это?

– По поводу нерусской рожи.

– Так это Чпокин сказал. Вот и иди к нему.

– Нет! Ты специально сделал так, что мне стало обидно.

– Ну и тяжелый же ты человек, – вздохнул Хайретшин. – Ну, обозвали кого-то нерусской рожей. И что с того? Можно подумать ты – русская рожа. Я вон – башкирская рожа. Что ж мне, помереть теперь от этого? И где же здесь оскорбление?

 

Рудик, будучи сильно пьяным, не смог слепить в своей голове смысловое значение только что услышанного монолога. Единственное, что засело в его мозгу, это несколько фраз, основным наполнителем которых являлось слово «рожа». Он ухватился за одну из них и крикнул:

– Эй, башкирская рожа, пойдем биться!

 

Хайретшин сделал кислую мину. Драться он не боялся и за кулаком никогда в карман не лазил. Но навалять тумаков пьяному «в сиську» человеку не мог. Для него это действие было равноценно избиению маленького ребенка. Поэтому Темирзянович сказал примиряющее:

– Рудик, иди домой спать, а биться будем завтра.

– Нет, будем биться сейчас! – Гацумян хотел крови.

 

Хайретшин вздохнул и поднял глаза к потолку. Его молитву кто-то услышал, потому что по лестнице загрохотали шаги и в кабинет ввалились Клейман с Яреевым. Как-то ненавязчиво и само собой Рудик был отодвинут в сторону, и в помещении запахло жареной курицей. Послышался звон бутылок и Темирзянович с радостью в голосе спросил:

– А не рано ли вы приперлись?

– В самый раз, – ответил Клейман.

 

Темирзяновичу вдруг очень сильно захотелось грызануть куриную ногу. А еще сильнее приспичило выпить одним махом стопарик холодной водочки. Гомо-планерка  удалась на славу, и на душе командира взвода было мерзопакостно. Да и Гацумян достал. Поэтому Хайретшин заявил:

– Бухать в кабинете не дам! Если мне не нальете…

 

Клейман рассмеялся:

– Ты же знаешь, Темирзяныч. Мы не жадные. Присаживайся к столу.

 

Яреев тем временем все уже разложил, расставил и наливал по-маленькой. И тут Клейман обнаружил покачивающееся возле окна непонятное тело.

 

Он громко спросил:

– А это кто такой?

– Это великий армянский богатырь, – ответил Хайретшин, накладывая шпротину на кусок хлеба, – он сюда биться пришел.

– С кем?

– Со мной, – гордо ответил Авиатор и откусил от бутерброда.

 

Клейману очень хотелось есть, поэтому он сказал:

– Ну, это дело личное. Можете биться хоть до утра. Но сначала надо поужинать. Слышь, воин? – он повернулся к Рудику, – иди, покури пока. Зайдешь через час и бейся, сколько влезет.

 

Рудик, наконец, вспомнил, зачем пришел, и заявил:

– Буду биться прямо здесь и сейчас!

 

Клейман вопросительно посмотрел на Яреева. Тот встал, взял Гацумяна за шиворот и вывел его на лестницу. Сидевшие за столом услышали с галереи:

– Вот молодец! Берись за поручни и потихоньку спускайся вниз. Сначала левой ногой, затем правой. Ай, умница. Еще раз. Молодец! И так давай до низу.

 

Неожиданно послышались звуки какой-то возни, и вслед за этим раздался лязг, похожий на шум, издаваемый шахтерской вагонеткой при движении по подземным рельсам. Спустя несколько секунд в помещении появился Яреев. Он закрыл дверь на ключ, взял в руку рюмку и сказал:

– Ну, не пойди нам во вред!

 

Компания выпила и принялась с аппетитом закусывать. Через пять минут Хайретшин спросил:

– Ты там Рудика случайно не угробил?

– Нет, – ответил Яреев, разливая еще по одной, – он схватился за перила и спускаться самостоятельно не захотел.

– И?

– Я ему немного помог. Коленом под зад. Кувыркался он медленно и приземлился нежно.

– Не убился там?

– В таком состоянии не убъешься. Был бы трезвым – мог что-нибудь и сломать. А так – даже синяков не останется. Вон, Завалов позавчера носом вниз по этой лестнице съехал. Ему – хоть бы хны. Хотя, конечно, опасная крутизна ступенек. Особенно для бухих руководителей. Ты, Темирзяныч, сейчас водки выпьешь, на выходе будь внимателен. Учти: милиция – не авиация. Парашюты не выдают и катапульта по статусу не положена.

– Все, поехал чесать языком, поехал…

 

На лестнице раздались быстрые шаги, дернулась ручка и в дверь нервно застучали. Клейман, вставая, заметил:

– Вот неймется же ему! Ничего, сейчас моя очередь.

 

Он открыл дверь и в кабинет влетел Завалов. Оглядевшись, Андрюша со злостью в голосе констатировал:

– Опять жрете!

– Ужинаем, – мягко поправил его Клейман и снова запер дверь.

– А что там за тело блюет под лестницей?

– А это богатырь Пересветян, – Яреев, смеясь, показал пальцем на Хайретшина. – Он сейчас придет драться с Челубеем.

 

Темирзянович тут же отозвался:

– Да. Сначала я навешаю триндюлей ему, а потом примусь за вас. Чтоб не забывали те триста лет, во время которых мои предки на ваших верхом ездили!

 

Под дружный гогот веселый ужин продолжался дальше. Завалов не пил, так как был ответственным в ночь. Хайретшин повеселел и доставал Клеймана его дальневосточным прошлым, интересуясь погодой в Биробиджане и курсом шекеля. Тот предлагал предоставить интересующую Темирзяновича валютную информацию, но по отношению к монгольскому тугрику. Яреев доказывал, что башкиры не являются монголам родственниками. В пылу спора никто не заметил, как Завалов ушел на развод и дверь в кабинет не закрыл, поэтому появление в проеме Рудика явилось для компании полной неожиданностью.

 

Хайретшин грозно крикнул:

– Опять ты?!

 

Гацумян ласково и томно ответил:

– Я уже трезвый.

– А, – сказал Яреев, – понимаю.

 

Он придвинул к столу четвертый стул, усадил Гацумяна и налил ему рюмку. Тот, с благодарностью посмотрев на инспектора, выпил вместе со всеми и сообщил:

– Достал меня Хмара!

 

Клейман расхохотался:

– Нашел повод для хандры! Ты работаешь здесь год, а мы двадцать лет. Привыкнешь!

 

После того как выпили еще по одной, Рудика накрыло опять. Теперь он обвинил присутствующих в попустительстве русского царизма, проявленном в 1905 году при организации армянской резни в Азербайджане и захотел драться со всеми сразу. Хайретшин, ничего не знавший об этом прискорбном историческом факте, заявил, что трое на одного – слишком много, и поэтому с лестницы Рудика спустил один Клейман. Гацумян, громко спикировав в очередной раз, наверх решил больше не подниматься. Он встал на ноги, отряхнулся и пошел в сторону штаба, крича:

– Я – нерусская рожа! Я – нерусская рожа! И горжусь этим!

 

Темирзянович, прислушавшись, заметил:

– Напоминает лозунг: «Спартак – чемпион!» Надо ж было так нажраться…

 

 

*  *  *

 

 

Через неделю четверо сотрудников царской роты были вызваны в отделение кадров, где под расписку получили уведомления о сокращении занимаемых ими должностей. Среди них оказался и нынешний напарник Батона – Тропай. Царь, вышедший с больничного, прочитал по этому поводу перед строем речь. Она состояла из сплошного потока словоблудия, перемежавшегося специальными терминами типа: «несоответствию требованиям нужного момента», «несоблюдением субординации», «сокращением недобросовестных сотрудников» и тому подобной ахинеи.

 

Узнав о случившемся, Абакумов, находившийся уже несколько дней в отпуске, приехал к разводу третьей смены. Царь заступил в этот день ответственным по полку и находился на инструктаже. Батон был совершенно трезвым, но слегка остекленевшим от злости. Цапов, увидев его возле кабинета, приостановился на лестнице.

 

Не исключено, что в царской голове промелькнуло желание смыться куда-нибудь от греха подальше. Но в перспективе маячила возможность вытрусить карманы у экипажей второй смены, которые скоро должны были заехать в связи с окончанием работы. Жадность пересилила благоразумие, и командир роты отправился навстречу трудностям с гордо поднятой головой.

 

Он, открыв дверь в кабинет, надменно поинтересовался:

– А тебе чего не отдыхается?

 

И сделал шаг внутрь.

– Сейчас узнаешь, – тихо ответил Батон.

 

Он животом толкнул Царя, зашел следом, и захлопнулся. Толчок получился удачным, потому что в кабинете что-то грохнуло и раздалось жалобное треньканье. Как оказалось, влетев в помещение, Царь в темноте напоролся на одну из тумбочек, заставленных победными гоночными кубками. Проходивший мимо Славик Гращенко догадался о том, что в кабинете будет твориться интересное шоу, поэтому тут же приставил ухо к двери и принялся слушать.

 

Внутри раздался грозный рев Абакумова:

– Ну что, мля, дождался?! Где ты, сволочь?! Отзовись!

 

Никто не отозвался. До Батона дошло, что можно включить свет и тогда жертва будет тут же обнаружена. Выключатель он искал минуты три. Все это время в комнате что-то звенело, падало и билось. Несколько раз кто-то взвизгнул, как будто по нему прошлись ногами. Наконец зажегся свет, и тонкий его лучик впился в ухо Славика. Дальше Гращенко услышал топот ног и резкие истерические крики. Создавалось впечатление, будто кто-то кого-то никак не может догнать. Скорее всего, преследование производилось вокруг большого стола.

 

Кричали два голоса:

– Стой! Я тебя все равно поймаю!

– Как ты смеешь так ко мне обращаться! Это нарушение субординации!

– А погоня вокруг стола не нарушение субординации?! Ты – вор!

– А ты не вор?!

– Я вор, а ты – всем ворам ворюга! Стой, я тебе сказал! Ух, царская морда!

 

За дверью кабинета грохотало еще пять минут. Потом наступила тишина. И уже через мгновение Славик слушал бесподобный диалог.

 

– Имей совесть, я ведь старше тебя, – испуганно гундел кто-то.

– У тебя этой совести сроду не было! Почему она должна быть у меня? – отвечал другой.

– Но я же подполковник!

– Мурло ты с баштана, а не подполковник! Эти звезды купил тебе личный состав! И моя там доля есть. Должность у тебя – капитанская! А звание подполковника присвоили тебе мы. Мы присвоили – мы и снимем! Давай сюда погоны. Снимай, я сказал! А то сейчас сам оторву вместе с руками!

– Погоди-погоди! Успокойся. Давай мирно все обсудим. Присаживайся вон там, на диванчик. Кофе будешь?

– Не буду я с тобой пить, – резкий голос стал мягче.

– А я выпью, – кто-то подошел к двери, и Славик вынужден был отскочить.

 

Но из кабинета никто не вышел. Там внутри забулькал кулер, и шаги удалились вглубь. Дальше продолжился негромкий, но хорошо подслушиваемый диалог. В основном, говорил Батон, а Царь пил кофе и слушал.

 

– Ты сейчас оказался в роли загнанного в нору хомяка. Ты проворовался вконец. Запомни, если милицейский начальник имеет денежные отношения с подчиненными лично, он уже не начальник, а старший вор. Даже собираемые ежедневно деньги ты называешь общаком. Ты берешь у всех. И теперь тебе некого сократить. Экипажи первой смены ты не можешь тронуть потому, что за последние несколько лет они дали тебе сумму, за которую можно убить. Изя тебе не по зубам, так как у него дядя – полковник краевого ОБЭПа. Экипаж евреев ты сократить не можешь, потому что их боишься. И правильно, кстати, делаешь. Они тебя посадят. Способностей хватит. Да и знают о тебе все. Молодых ты выгнать не сможешь, потому что совсем недавно они заплатили по двести тысяч за устройство на работу. Причем большинство из них заплатили не тебе, а тем людям, которые сами могут сократить влегкую. Тебя. И что остается? Вышвырнуть на улицу таких работяг как Тропай?

 

Раздался царский, уже окрепший голос:

– И на что тебе сдался этот Тропай? Тебя-то я не трогаю. Другого напарника найдешь.

– Еще бы ты меня тронул! Да я тебя сейчас по стенке паштетом размажу!

– Ну, вот опять... Мы же люди. Не звери. Веди себя прилично. Если ты так уперся в этого Тропая, я что-нибудь придумаю, ладно уж.

– Не надо мне одолжение делать. Короче – предупреждаю. Тропай будет работать дальше. Это было мое предпоследнее слово. А теперь – последнее. Денежные отношения у нас с тобой с этой минуты закончились. Больше я тебе платить не буду! Дальше. Последние десять лет я работал в ночь. Цвет моей кожи стал желто-серым как у покойника. Хватит. Навоевался я с бухими. Сейчас с этим идиотским административным кодексом оформить бухого – всю ночь потратить и потом по судам бегать. Ночью они все герои, так как водка в организме булькает, потому и козлят. А утром у них мозги включаются. Выбери любой перекресток, поставь меня в первую смену и забудь обо мне. Я сказал все.

 

– То есть ты теперь станешь честным инспектором, и денег с дороги красть не будешь?

– А это тебя не колышет никак. Во-первых: в свой карман смотри. Во-вторых: сначала поймай меня за руку, попробуй. Для тебя я теперь – честный полицейский.

 

Царь задумчиво сказал:

– Тут выяснилось, что у Ромы Пахомова левый диплом…

 

Подслушивавший под дверью Славик понял, что остался без напарника. Командир роты тем временем продолжал:

– Так что можешь считать – Тропая я спас.

– А как же Рома? Ведь он платит тебе до непотребной матери?

– Надо же кем-то жертвовать.

– Вот так у тебя всегда. По головам ходишь.

– Такова жизнь. Пусть Тропай зайдет завтра ко мне и вернет уведомление.

 

Раздался топот ног и Славик спрятался за углом здания, пробежав несколько быстрых шагов по галерее, опоясывавшей второй этаж. Распахнулась дверь и в ее проеме показался Батон. Он неожиданно замер на пороге, обернулся и громко сказал:

– Не дай бог ты с него завтра за восстановление хоть копейку возьмешь!

 

В кабинете что-то булькнуло, как будто Царь поперхнулся, и раздался хриплый кашель. Абакумов хлопнул дверью и легко сбежал по лестнице вниз.

 

 

*  *  *

 

 

На следующий день Царь торжественно забрал уведомление у Тропая и так же торжественно выдал фигуральный пинок под зад Роме Пахомову. Тот совсем не огорчился, уволился спокойненько и ушел комиссарить в страховую компанию.

 

После разгромного поражения, понесенного от Батона, Царь решил самоутвердиться в борьбе с так называемым «еврейским экипажем». По окончанию развода второй смены он зашел в кабинет командиров взводов и выгнал из него всех, за исключением Кузнецова и Завалова. Как только они расположились за столами, Царь уселся за самый большой из них.

 

Продумав план сражения, он спросил у Кузнецова:

– Где ведомости работы за месяц? – и полез в стол, за которым сидел.

 

Рука его, выдвинувшая верхний ящик, тут же вляпалась во что-то густое и вязкое. Это был пластиковый судок с недоеденным чесночным соусом. Царь вытащил ящик до конца и обнаружил в нем обгрызенный кусок колбасы, полузасохший соленый огурец и початую пачку презервативов. Растопырив пальцы и показав их Кузнецову, он, еле сдерживая ярость, поинтересовался:

– Это что такое?

– Судя по запаху – чесночный соус, – ответил Петрович.

– Чей это стол?! – заорал Царь.

– Дрозда, – сказал Завалов.

 

Командир роты вывалил содержимое ящика на стол. Соус растекся обширной лужей, и в комнате вкусно запахло чесноком. Царь, матерясь, вымыл руку под соском кулера (купленного ранее свежесокращенным Пахомовым за очередной залет) и, вытираясь носовым платком, опять стал орать:

– Что это, мля, за бардак! Не кабинет, а помойка! Этому огурцу уже недели две. Он тут валяется и гниет! Почему в столе кондомы? Дрозд что, закусывает ими? Допился вконец? А ну-ка евреев сюда позовите. Наверняка с ними бухал!

 

Через пять минут Клейман с Яреевым зашли в кабинет. Нюхнув воздух, Клейман облизнул губы и сказал:

– К такому запаху жареной курицы не хватает.

– Сейчас я тебе пожарю, – пообещал Царь.

 

Он уселся на место Кузнецова, предварительно выгнав того на диван. В руках Цапов держал пачку ведомостей с результатами работы за месяц. Он швырнул ее Завалову и поставил задачу:

– Подсчитай, сколько нарушителей каждый из них выявил за месяц.

 

Яреев недовольно поморщился. Царь тут же отреагировал:

– Что-то не так? Чего ты морщишься?

 

Яреев без спроса молча сел на диван. Клейман последовал его примеру.

– Вот видишь, Петрович, – назидательно произнес Цапов, – личный состав уже ни тебя, ни меня, ни во что не ставит. Никто им садиться не разрешал!

 

Яреев устало ответил:

– Алексеич, у меня нога болит. Когда у вас нога болела, вы сразу на больничный ушли. А мы, вон, видите – трудимся.

 

Царь понял, что если будет продолжать в том же духе, нарвется на грубость, поэтому произнес, ерничая:

– Ладно-ладно, сидите. Вы ведь старые, заслуженные работники. Дедушки, можно сказать. Незаменимые! Сейчас посмотрим, как же такие важные инспекторы работают.

 

Завалов протянул ему листок с какими-то каракулями. После его внимательного изучения Царь сообщил:

– Так, у Яреева за месяц выявлено двести двенадцать нарушителей, а у Клеймана – аж двести двадцать пять. Неплохо, неплохо...

 

Кузнецов, догадываясь, что за этим последует, закатил глаза в потолок и удрученно вздохнул. Цапов же вглядывался в лица и нарочно затягивал паузу. Наконец он засунул руку в карман и, как кинжал, выхватил какую-то серую бумажку. Это была компьютерная распечатка. Он торжественно положил ее перед собой на стол, разгладил руками и принялся вещать:

– По данным базы у Яреева сто два нарушителя, а у Клеймана – девяносто восемь. Это они больше чем в два раза надурили нас с тобой, Петрович. А записывают, точнее – приписывают результаты ответственные командиры, которые с ними бухают. Продались, так сказать, за стакан водки!

 

Царь посмотрел в сторону Завалова. Тот сунул голову под стол и сделал вид, будто завязывает шнурок. Командир роты грозно крикнул:

– А ведь это фальсификация! Должностной подлог! Это – уголовное дело! И что теперь? В следственный комитет материалы передать?

 

Не выдержав пафоса, Яреев стал смеяться. Царь удивленно смотрел на него. Такой реакции он не ожидал.

 

Отсмеявшись, инспектор мирно сказал:

– Алексеич, раньше (года три-четыре назад) вы за каждого приписанного нарушителя брали по двести рублей. Мы, может, и сейчас бы дали, но с деньгами в последнее время напряженка. Доходы давно уже не те. На бутылку деньги есть (добрые люди всегда помогут), а на эту ерунду – нет. Поэтому несите ее куда хотите, хоть в прокуратуру, только не смешите нас больше.

– Ну и отнесу! Триндец вам обоим! Сколько можно покрывать вашу преступную деятельность?!

 

Яреев встал, и устало спросил:

– Разрешите убыть на маршрут?

 

Царь рявкнул:

– Сидеть! Что ты мне тут самого умного изображаешь? Ты всего лейтенант, а я – подполковник!

 

Здесь Яреева переклинило и он, плюнув на условности и всякие субординации, принялся делать из Царя котлету. Кузнецов сразу выскочил за дверь, а Завалов залез под стол еще глубже. Царь с круглыми глазами и приоткрытым ртом слушал Яреева, а тот, стреляя в него скрученными из пальцев кукишами, орал:

 

– Вот тебе! На тебе, Гриша! На тебе с двух рук – и деньги и фальсификацию! Ты что думаешь, если на разводах мы слушаем твою каждодневную муйню и молчим, это от скудости ума нашего? Да фиг ты угадал! Если ты всех вокруг себя считаешь идиотами, то нас с сегодняшнего дня из этого списка вычеркни. И запоминай, что я тебе сейчас расскажу. Эта твоя ведомость не предусмотрена ни одним из нормативно-правовых актов. Даже сраным полковым приказом она не предусмотрена! Этой макулатурой можно сделать вот так: – Яреев схватил пачку отчетных бумажек и с чувством подтер ими заднюю часть своих брюк, после чего швырнул на стол, за которым сидел Царь.

 

Стопка развалилась веером, и листки посыпались на пол. Из-под стола высунулась рука Завалова и принялась судорожно собирать бумаги в кучу. Клейман насвистывал под нос какой-то бравурный мотивчик и с удовольствием отбивал такт, хлопая себя рукой по колену.

 

Яреев продолжал кричать:

– А компьютерная распечатка – это бюллетень со съезда жуликов! У первой смены недавно появились по две тысячи нарушителей в рыло. Откуда они взялись? Из воздуха?

– Это не ваши нарушители, – прохрипел Царь.

– Мы не хуже тебя знаем, чьи они. Но если такие подтасовки возможны, то мы, значит, самые честные парни и приписками не занимаемся! Поэтому можешь взять распечатку и использовать ее в сортире по указанному ранее назначению, а потом наделай из нее самокруток и кури себе в удовольствие, от этого, глядишь, честные деньги появятся!

 

Царь, наконец, кое-как пришел в себя и крикнул:

– Так тебе надо узаконить ведомость?! Я ее узаконю!

 

Яреев устало плюхнулся на диван, рассмеялся и уже спокойно сказал:

– Не рыпайся. Законник нашелся… Ты за всю свою прожитую жизнь не прочитал ни одной настоящей книги, за исключением Букваря, которого изучал вверх тормашками, если судить по твоему почерку. Тоже мне, подполковник с высшим образованием! Заставь тебя диктант сдавать, свое прозвище с твердым знаком напишешь.

 

Царь смял распечатку в комок, выбросил ее в урну и пошел к выходу, наступив по пути на руку Завалова и даже не заметив этого.

На пороге он остановился и сказал:

– Так вон вы как? Ладно, разберемся!

 

Как только за ним закрылась дверь, из-под стола выбрался довольный Завалов и произнес, потирая руку:

– Вот это ты ему засадил! По самые помидоры! Молодец. Надо так почаще делать, чтоб не зажирался!

 

Клейман похлопал Яреева по плечу:

– Вот теперь начнется у нас с тобой самая развеселая жизнь!

– Ну и черт с ней, – ответил Сергей.

 

 

4

 

 

Царская реакция проявилась незамедлительно. В наряде обнаружились изменения, и дружный сплоченный экипаж перестал существовать. Цапов разместил инспекторов по отдельности на перекрестки, где почти всю смену приходилось регулировать дорожное движение.

 

Как только Абакумов вышел из отпуска, он сразу же занял место на перекрестке Яреева, но в первую смену. Так они и меняли друг друга. Никто из этой троицы денег Царю больше не давал и не сдавал в так называемый «общак».

 

Сначала Цапов подъезжал к Ярееву каждый день в надежде переломить ситуацию к своей выгоде, но инспектор находил нужные, далеко не лестные слова и командиру роты приходилось каждый раз ретироваться с позором. К Батону он больше вообще не совался, а Клейман перестал с ним разговаривать, отворачивая при встрече каждый раз свое лицо в сторону и некультурно при этом ковыряя пальцем в ухе.

 

Попросить в соответствующих организациях помощи для того, чтобы непослушных сотрудников сожрали с потрохами, Царь не мог. По стукаческим данным своей агентуры он располагал сведениями, что Яреев уже несколько лет собирает всякие чеки (включая счета за оплату его личного телефона, производимую по его просьбе), откатывает на копировальной технике путевые листы, в которых не фигурирует ни капли бензина, имеет копии нарядов, кишащих переработками, и занимается другими подрывными делами. Поэтому Царь пока решил плюнуть на троих оппозиционеров.

 

В один из дождливых осенних дней его посетила мысль о белых перчатках. Это случилось после просмотра учебного фильма по регулированию дорожного движения. В показанном на занятиях кино тощий инспектор с унылым лицом лихо крутил в руке жезл и четко поворачивал свое тело во все стороны. Надетые на руки белые перчатки изящно мелькали в воздухе. Царь тут же отправил Хайретшина в военный магазин и тот купил целую сотню пар, чтобы хватило на всю роту.

 

После развода Царь перед строем заявил:

– Отныне любая регулировка должна производиться в перчатках. Руководство заметит, и наша рота будет лучшей на юге России. Стоимость их – двести рублей. Но сдать придется по двести десять. Это связано с тем, что некоторые товарищи предпочитают жить за чужой счет и перчатки придется отдать им даром.

 

– Я ни за чей счет не живу, – раздался из строя злой голос Клеймана. – Положено – выдайте как раньше, когда даже носки выдавали... А продавать мне ничего не надо! Заберите эти перчатки и засуньте их себе поглубже, куда хотите!

– Вот-вот. Слышали? Такие у нас в роте сотрудники появились. Из-за копейки удавиться готовы!

 

Яреев ткнул локтем Клеймана и прошептал:

– Да ну его к черту. Не тявкайся

– Яреев, – донесся голос Царя, – а твое мнение? Надо ли использовать белые перчатки?

– Не надо, – ответил Сергей. – Осенью (слякоть, дождь) они через час превратятся в черные тряпки. И если после этого грязной лапой отдать воинское приветствие какому-нибудь великому начальнику, чья-то изобретательная задница тут же разлетится на куски.

 

В строю засмеялись. Царь заорал:

– А для того, чтобы они не были грязными, их надо стирать почаще! Умник нашелся!

 

Клейман пихнул Яреева:

– Теперь ты не тявкайся...

 

В тот же день Хмара, проезжавший мимо Яреева, регулировавшего дорожное движение в белых перчатках, чуть не воткнулся в зад переднему автомобилю. На следующем перекрестке, где Клейман занимался тем же, в зад чуть не въехали ему самому. Он вызвал Царя и устроил тому баню. Оказалось, что перчатки предназначены для парадных случаев и сопровождений, а в повседневной жизни они сильно отвлекают внимание водителей. Поступил приказ снять их. Таким образом вся рота (кроме троих оппозиционеров) обанкротилась в финансовом плане, купив ненужные вещи.

 

Вечером состоялось заседание кафедры. Яреев спросил Кривцова, будут ли они с Поваровым присоединяться к компании неплательщиков?

 

Ленька ответил:

– Нет, не будем. Мы оформляем ДТП. К нам он не лезет, потому что ни черта в этом деле не смыслит. Платим мы исправно. Если есть возможность работать дальше – почему бы нет? Милиция или полиция – какая разница? В этом государстве все останется по-прежнему. Нас не трогают – и ладно. Тем более что нам с Поваровым еще долго платить кредиты. А здесь все равно какая-то копейка капает. Как ни крути, а идиотов за рулем хватает. Замечу – их с каждым годом становится больше и больше. А пока они бьются друг с другом – нам всегда хватит работы.

– Ха-ха, – рассмеялся Клейман, – если Царь захочет поднять вам налоги, он снимет вас с оформления ДТП и рассует по перекресткам!

– Вот тогда и будем думать.

– А я решил – хватит! В январе свалю на пенсию, – сказал Клейман.

 

Яреев одобрительно кивнул головой:

– Я тоже, но в июле.

– Жаль, – Кривцов разлил по последней рюмке. – Ну, давайте выпьем за рог в бубен нашим врагам! Тем более – они у нас общие.

 

 

*  *  *

 

 

В середине ноября руководители Управления ГИБДД решили устроить рейд по сотрудникам полка. Надлежало проверить, кто на чем ездит и в порядке ли документы у кандидатов в полицейские. Работники отделов ДПС и КПО обложили стоянки вокруг подразделения и устроили крупномасштабную засаду. Заезжает милиционер на парковку, выходит из машины и видит перед собой группу официальных кровожадных лиц. Пошло – поехало.

 

Первым попался капитан Тягомотин. Женя, опасаясь вражеских видеокамер, передвигался по городу на своем автомобиле, предварительно отвинтив передний номерной знак. Вина его была ужасной! Радость рейдовиков-затейников – безграничной!

 

Они отобрали у Тягомотина документы и приказали тому через час прибыть с командиром взвода в Управление для того, чтобы  поучаствовать в торжественной порке. Примерно в эти же минуты на парковку с противоположной стороны заехал невыспавшийся – а потому злой – Батон. Он, управляя машиной, медленно двигался по площадке, выискивая глазами место поудобней.

 

Неожиданно перед автомобилем Абакумова выросла фигура человека в милицейской форме с майорскими погонами на плечах. Этот сотрудник резко выбросил вперед руку с открытой ладонью. Батон затормозил. Приглядевшись, он узнал майора Марочкина и злорадно рассмеялся. Документы у Батона были в порядке, спиртных напитков он вчера не употреблял и поэтому чувствовал себя спокойно.

 

Абакумов достал из кармана телефон, пощелкал кнопками, опустил переднее левое стекло и замер в предвкушении. Марочкин важно подошел к окну, нагнулся, встретился взглядом с бешеными глазами Батона и услышал:

– Наш разговор записывается на диктофон. Представьтесь, пожалуйста, и объясните причину остановки. А также поясните, где ваши оружие, жезл, свисток, нагрудный знак и уставная обувь?

 

Майор резко выпрямился, четко выполнил строевой прием поворота направо и походкой прогуливающегося по бульвару бездельника стал удаляться от Абакумова. Последний выскочил из машины и заорал:

– Я не понял! Вы куда?!

 

Марочкин обернулся и с удивлением в голосе ответил:

– Вы мне? Я вообще-то на работу иду. А что случилось?

 

Батон поняв, что повеселиться не удастся, разочарованно сплюнул и громко сказал:

– На дорогу смотреть надо. Машина не любит, а давит!

 

Он сел в автомобиль и со злостью дал газу. Марочкин, увидев, что инспектор скрылся в дальнем углу стоянки, тут же прицепился к молодому лейтенанту, только что припарковавшемуся поблизости.

 

Рейд продолжался недолго, но получился крайне результативным. Выловленными оказались двадцать три инспектора. Нарушения, допущенные ими, были незначительными. Поэтому когда кэпэошникам попался милиционер с колоссальным перегаром, они ощутили себя минимум спасителями человечества!

 

Злостного нарушителя потянули в Управление для составления всяческих бумаг и последующего оформления за езду в нетрезвом виде. Тащили они его, тащили, но – недотащили. Инспектор этот был сыном владельца крупной сети ювелирных магазинов. Он успел сделать всего один телефонный звонок и группу энтузиастов встретили на КПП как положено.

 

Перед бухим сотрудником извинились и отправили домой отсыпаться, предоставив ему внеочередной выходной день. А ретивым рейдовикам насовали «по самое не могу», дескать – смотрите, кого вылавливаете… Инспектор сел в свой БМВ Х5 и укатил похмеляться. Клейман ранее как-то спросил у него, что он забыл в милиции? Тот пояснил, будто папа устроил его в ГАИ для того, чтобы он не спился. Оказалось – отец ошибся и для этой цели выбрал неправильную организацию.

 

После развода капитан Тягомотин направился в Управление для получения выволочки. С ним пошел Кузнецов, так как являлся прямым начальником провинившегося инспектора. Петрович закатывал глаза, вздыхал, и периодически тыкал кулаком под ребра Тягомотину.

 

При этом он приговаривал:

– Нет мне покоя. Сволочи вы все! Когда все это кончится?

 

Женя Тягомотин представлял собой детину с метр девяносто ростом и носил шестидесятый размер одежды. Весил он не менее ста тридцати килограммов, но жирным не был. Двигался всегда легко и разговаривал быстро. Лицо имел большое и красное. Два круглых маленьких глаза и небольшой вздернутый нос делали его похожим на поросенка. Мылся он не часто, а расчесывался еще реже. Желтые паклеобразные волосы постоянно торчали во все стороны. За этот внешний вид он был награжден большим количеством прозвищ. Основные из них: Хрюша, Хрюня, Свинья, Свинтус, Свинота, Красномордин,  Свин, Скот и так далее. Царь его корректно называл Кабаном.

 

Как-то раз, при введении одного из оперативных планов, его заставили надеть на голову каску. Дрозд, проезжавший мимо и увидевший эту потрясающую картину, рассказывал потом в курилке, давясь от смеха:

– Представьте себе бетонный забор. У стенки стоит водитель, нарушивший правила дорожного движения. Напротив него – немецкий мотоцикл с коляской, в которой сидит Тягомотин в фашистской каске и целится в водителя из пулемета! Га-га-га! Натуральный пулеметчик Шульц!

 

Так добавилось еще одно прозвище. Кроме этого, за постоянно красную рожу дразнили его Вождем Краснокожих и Инчучуном. Работал в полку он уже двадцать пять лет. Сроду ничего не писал, а только продавал. Был одним из самых лучших царских кормильцев. В этом году ему исполнилось сорок пять лет, и он решил вопрос с продлением контракта на год за тридцать тысяч рублей. Когда его спрашивали, почему он не уходит на пенсию, Женя отвечал, что на гражданке обязательно сопьется. Это заявление было натуральным бредом, так как водку он жрал даже не из пистолета, а из брандспойта, частенько запивая ее пивом. Его могучий организм прекрасно справлялся с алкоголем и на разводы он приходил, в основном, без перегара…

 

В Управлении ГИБДД Хрюше был выписан штраф и принято решение поставить его на месяц в наряд обслуживать один из конченых перекрестков в центре города. Кузнецову объявили выговор с мотивировкой: «За слабый контроль в отношении подчиненного личного состава».

 

Выйдя из здания, Хрюн сказал:

– Зашибись! Нормально отделались.

 

Петрович взорвался:

– Кто, мля, нормально отделался?! Ты – да. Цапов тебя все равно в центр не отдаст. А мне выговор зачем? Я что, должен со всеми вами жить вместе? Какать и писать вместе? Сопли вам вытирать? А?! Теперь не видать квартальной премии!

– Не беспокойся, – утешил его Свинтус. – Я тебе возмещу кварталку наличкой. А завтра в кадры зайду, дам денег, и выговоряку в следующем месяце снимут.

 

Кузнецов успокоился и сказал:

– Ладно, езжай работать и номер не забудь прикрутить. Не дай бог, меня из-за тебя еще раз вызовут! На мясокомбинат тебя сдам, скотину, а потом бутербродов наделаю из колбасы и скормлю Царю, людоеду конченому…

 

 

*  *  *

 

 

Заступившие в этот же день во вторую смену Клейман с Яреевым страшно удивились, обнаружив себя в роли оформителей ДТП. В курилке они узнали, что это не царская милость, а производственная необходимость. Кривцов с Поваровым чего-то съели вчера (на самом деле – слишком много выпили) и на работу сегодня не вышли. Дрозд по секрету рассказал, что командир полка подписал ему звание майора, причем – на халяву.

 

 Клейман заявил:

– В жизни не поверю! Я скорее соглашусь, что ты ради звания вступил с командованием в интимно-пассивную гомосексуальную связь. Кстати, очень интересная и правдоподобная версия!

 

Ваня ответил:

– Пошел ты сам туда, куда меня предположил! Говорю – бесплатно. Потом подробней расскажу.

 

На разводе Хмара в обычном порядке всех попересажал, попереувольнял, отодрал, отдрючил и посокращал. После чего достал очередную газету и прочитал заметку о том, как в каком-то занюханном Дристохрюпинске инспектор ДПС в личное время после работы занимался спортивным бегом(!) и раскрыл наркоманский притон.

Инспектора поощрили премией и пообещали дать квартиру (наверное – в следующей жизни).

 

Полковник сделал вывод, что такие сотрудники нужны в полиции. А те, кто сидят в зале перед ним – дармоеды и бездельники, и место им, в лучшем случае, на предприятии, которое занимается переработкой ассенизационных отходов. На этой веселой ноте развод закончился, и личный состав в приподнятом настроении отправился исполнять государственную функцию.

 

Яреев выехал рисовать схемы, а Клейман пошел в старое административное здание, где для оформления ДТП было выделено уже два кабинета. Они находились друг напротив друга. В коридоре стояли стулья и лавки, на которых сидели водители, ожидавшие, пока инспекторы заполнят необходимые документы. В четыре часа дня подъехал Батон, взял ключ от неиспользуемого пока второго кабинета и сказал:

– Мы тут немного «квакнем».

 

Туда вслед за Абакумовым нырнули Тягомотин и Дрозд. Они закрылись, и по зданию распространился запах вкуснятины.

 

Сначала все было тихо. Спустя час в коридор стали доноситься взрыкивания, взвизгивания и хохот, сопровождаемый отборными матюгами. Клейман зашел в соседний кабинет и попросил компанию не орать и не материться, потому что в коридоре находились люди, не имевшие никакого отношения к обычной ментовской действительности. Батон пообещал держать ситуацию под контролем, и после этого наступила относительная тишина.

 

Все шло хорошо, пока не уехал дотошный Абакумов. В девять вечера прибыл Яреев. В коридоре находилось человек двадцать водителей, и выглядели они сильно смущенными. Яреев зашел к Клейману и сказал:

– Все, хватит, а то и к утру не разгребемся. Оставшиеся заявки я передал экипажу соседней роты. У них сегодня тихо и они согласились нам помочь, пока не выйдет третья смена. Кстати, а почему у людей в коридоре такой потерянный вид?

– Сейчас сам узнаешь, – со злостью в голосе ответил Клейман.

 

В это время в соседнем кабинете было тихо, потому что Пернатый со Свинтусом вышли в туалет. Чрез пять минут дверь напротив хлопнула, ключ в замке повернулся, и в коридор полетели трехэтажные крылатые фразы.

 

Яреев прислушался и спросил:

– А ты не пробовал их выгнать?

– Пробовал. Закрылись, гады. Пойди, может у тебя получится.

 

Яреев вышел в коридор и, стараясь не встречаться взглядом с глазами сидевших на стульях людей, постучал в соседнюю дверь. Внутри кабинета пьяный Дрозд орал о том, как он давеча поехал на рыбалку, но по пути встретил русалку. Далее Ваня принялся во всех анатомических подробностях рассказывать, как и куда он поворачивал ее хвост. Яреев не выдержал и врезал в дверь ногой. Оттуда донесся пьяный голос Хрюши:

– Занято!

 

А голос Дрозда добавил:

– Проходи мимо!

 

Яреев опять приложился каблуком. Раздался звук отпираемого замка, дверь приоткрылась, и в проеме возник Ваня. Из глубины помещения донесся голос Свинтуса:

– Кто там?

 

Дрозд обернулся и ответил:

– Еврейская морда.

– Пошли его в тухес.

 

Ваня повернул голову обратно к Ярееву и сказал:

– Ну неужели для того чтобы тебя послали подальше, надо открывать дверь? Но раз уже открыли, тогда слушай. Женя, давай вместе!

 

Дрозд открыл пасть, и они со Свинтусом хором проорали:

– Пошел в тухес!

 

Дверь тут же захлопнулась и закрылась на замок. Народ в коридоре смущенно хихикал. Яреев, не поднимая глаз, вернулся к Клейману и спросил у того:

– Слыхал?

– Меня до тебя уже дважды посылали, – ответил тот, – правда, в разные места.

– Сходил?

– Ты садись писать, а то пора бы и нам уже поужинать.

– Сейчас кто-нибудь позвонит по телефону доверия…

– Ну и черт с ними. Кузнецов еще один выговор получит.

 

Через двадцать минут после прорвавшейся серии отборной матерщины люди, сидевшие в коридоре, прослушали концерт художественной самодеятельности. Два скотски пьяных голоса провыли сначала «Ой, да не вечер», потом «Ой, мороз, мороз», затем революционную песню «Белая армия, Черный Барон», после чего заткнулись и зазвенели бутылками. Видимо, в горле пересохло.

 

Спустя десять минут концерт продолжился, но пел почему-то один Свинтус. Еще через пять минут в коридоре раздались нетвердые шаги, и хрюшино рыло всунулось в кабинет, где сидели Клейман с Яреевым. Оно сообщило:

– Там Пернатый уснул. А я поехал домой.

 

Он швырнул ключ от кабинета на стол и ушел.

– Свинья – она и в Африке свинья, – констатировал Клейман.

 

У людей в коридоре лица были довольными и веселыми. В соседнем кабинете Яреев обнаружил спавшего сидя Дрозда. Голова его мирно покоилась на стопке армянского лаваша. Сергей закрыл кабинет и вернулся к напарнику.

– Пусть дрыхнет, зараза, – сказал он, – ключ будет у меня.

 

Они дописали бумаги, отпустили людей и разъехались. Клейман отправился в магазин, а Яреев – сдавать оружие и материалы.

 

Через сорок минут они встретились в кабинете. Окно было распахнуто настежь, внизу белели сломанными ветками кусты. Ваня был таков. Хорошо, хоть этаж первый. Яреев с Клейманом поужинали с аппетитом, не забыв выпить бутылочку, и, убрав свой и чужой мусор, вышли покурить на улицу.

 

Перед отъездом Яреев сказал:

– Меня посетила очередная здравая мысль. Представляешь, по всем законам логики оказывается, что мы взяток не берем.

– Почему?

– Потому что водитель, нарушивший правила, несет материальную ответственность. Он платит штраф. Только деньги идут не государству, а в карман инспектору. Водитель все равно наказан. Государственная функция исполнена. А то, что оказалось в кармане инспектора – это деньги, украденные у государства. Получается самая банальная кража.

– Может быть и так, – ответил Клейман, – но если взглянуть на это дело под другим углом, даже кражи не получится. Нам, людям с оружием, защищающим эту долбаную власть, платят какие-то копейки и вытирают о нас ноги каждодневно. Причем все остальные крадут вагонами, зато взяток, типа, не берут и являются нормальными людьми. Поэтому украденные инспекторами деньги – это компенсация за скотские рабочие условия. В легком виде. Жаль только, что она становится с каждым годом все меньше и меньше.

 

Они пожали друг другу руки и разъехались по домам.

 

 

*  *  *

 

 

На следующий день перед разводом к курилке, хромая, подошел Дрозд. Несмотря на то, что перегаром от него разило за версту, лицо Вани было довольным.

 

Клейман ехидно поинтересовался:

– Что, до сих пор колбасит?

– Нет, это я уже похмелился, – бодро ответил Дрозд.

– А почему хромаешь? При посадке ветку с электрическими проводами перепутал?

– Да кусты какие-то растут, где ни попадя.

 

Ваня вдруг рассмеялся и принялся рассказывать последние новости:

– С утра Царь позвонил одному из своих блатных экипажей и попросил привезти ему на дачу машину дров. Он же там себе баньку отстроил, да и шашлычок очень уважает. Те купили машину, привезли, а он вышел к ним, согнувшись, и заявил, что у него радикулит разыгрался. Га-га-га!

– И что?

– И ничего! До сих пор вдвоем дрова таскают, га-га-га! Шесть кубов. В форме! Гы-гы-гы! С оружием! Бу-га-га!

– А что, нельзя было пару таджиков нанять? Недорого ведь.

– Таджики – люди, им деньги платить надо, га-га-га! А инспекторы – нет. Инспекторы – царские рабы, гы-гы-гы!

 

Юрик Баркасов покачал головой. Унылая улыбка висела у него на губах. Он спросил:

– Неужели и в полиции такое будет?

 

Ваня похлопал его по плечу и ответил:

– А в полиции ты у него в огороде будешь вкалывать, окучивая картошку!

 

Юрик совсем поник.

 

Яреев, смеясь, сказал:

– Да не пугай ты бедного Жорика, а то еще застрелится от безысходности.

 

Подошли командиры взводов – Хайретшин с Кузнецовым. На обоих были надеты какие-то новые кожаные куртки непонятного покроя, но с погонами.

 

Клейман спросил:

– Это что за новая форма одежды? Раньше всем выдавали, но из кожзаменителя. А здесь, я смотрю – натуральная кожа?

– Это только для руководства, – пояснил Хайретшин.

– У одного из заместителей командира полка кент сам их шьет, вот и предложили руководителям прибарахлиться по сходной цене, – сообщил Дрозд.

– Я даже догадываюсь, из чьей кожи они сшиты, – сказал Яреев.

 

Клейман потрогал куртку Авиатора и заметил:

– Кожа как кожа. Натуральная. Свиная, наверное.

– Ни черта, – Яреев издевательски подмигнул Кузнецову, – они сшиты из кожи сокращенных инспекторов!

– Га-га-га! – зашелся Ваня.

 

Кузнецова как ветром сдуло. Хайретшину было все равно.

 

Он закурил и ответил:

– Представь себе – да. Надо было еще твой язык пустить на воротники.

– На воротники вам подойдет совсем другая штука.

– Га-га-га! – не мог успокоиться Дрозд.

– Кстати, – вмешался Клейман, – а хоть одного братского армянина сократили?

– Нет, – сказал, отсмеявшись, Ваня, – а за что их сокращать? Они отклюживают. Зато сократили единственного грека. Потому что он жадный до безобразия.

 

Хайретшин, глядя на Яреева, сказал:

– Вот видишь, куртки пошиты, в-основном, из славянской кожи. Можете считать это башкирским игом. Хотя, если разобраться, вы с Клейманом хитрозадые семиты и никакого отношения к «славяням» не имеете.

 

– Жаль, к «башкирям» тоже, – Яреев ехидно улыбался.

– Га-га-га! – снова зашелся Пернатый.

 

Темирзянович схватил его за рукав и куда-то уволок. Остальные пошли на развод.

 

На дверях у входа в зал висел большой плакат с информацией. В нем были указаны адреса и телефоны отделов в различных городах края, где имелись вакантные должности. Сверху красовался заголовок: «Для сотрудников, находящихся за штатом». Чьей-то недоброй рукой после слова «штатом» было красной пастой дописано «Юта». Но тех, у кого это художество вызывало улыбку, можно было пересчитать по пальцам. Если географию не знали военные офицеры, что можно было сказать о рядовых милиционерах?

 

Пока шел развод, в бухгалтерию нагрянул ревизор из главка. Он с обалделым видом перебирал в руках пачку рапортов и ничего не понимал в написанном.

 

Раз в год каждому инспектору была положена материальная помощь в размере одного – двух окладов, которые составляли в среднем четыре тысячи рублей. Инспектор писал рапорт, состоявший из одного предложения: «Прошу Вас предоставить мне материальную помощь в связи с тяжелым финансовым положением в семье. Подпись». Ревизор не мог уяснить смысл рапортов из-за того, что написаны они были отвратительно-безграмотно. В одном из них ему удалось насчитать двадцать три ошибки. Это в девяти десятках знаков!

 

Он спросил:

– Что это такое?

 

Главбух молча развела руками.

– Они же по образцу пишут!

– Вот такой у нас в стране уровень грамотности,– пояснила главбух.

– Но практически у каждого инспектора имеется высшее образование.

– Вот такое у нас в стране сейчас высшее образование.

– Как же они протоколы пишут, ведь это же официальные юридические документы! – с отчаяньем в голосе воскликнул ревизор.

– Вот так они протоколы и пишут, – главбух опять развела руками.

– Так напечатайте образец, скопируйте и оставьте только место для подписи и фамилии. Ведь стыдно же!

 

Бухгалтер закивала головой:

– Теперь так и будем делать. Хотя я вовсе не уверена, что они и в подписи не накосячат…

 

Вечером состоялось заседание кафедры. Подъехал и Батон. Он привез из дома вареной картошки, зеленого лука и килограмм кильки пряного посола. Вся эта закусь так чудесно пошла под водку, что разговор тут же зашел о политике.

 

Абакумов рассказывал о предыдущих выборах:

– Зашел я в избирательный участок, показал паспорт. Открыли они здоровенную тетрадь и ткнули пальцем в уже написанную фамилию. Взгляд мой нечаянно поднялся чуть выше по строчкам, и я обалдел. Там в графах находились все жильцы моей квартиры: мать, бабушка и отец. Мало того – они на тот момент уже проголосовали и даже подписи поставили!

– Ну и что? – спросил Поваров.

– Да то, что мать у меня умерла за год до этого, бабушка за три, а отец –  за пять лет!

– И ты поднял крик?

– Нет. Я молча расписался, взял бюллетень, почеркал его весь и бросил в урну. К чему кого-то выбирать, если покойники уже обеспечили победу кому надо?

– А я вообще на выборы не хожу, – сказал Кривцов, – за кого голосовать? Если даже у коммунистов дачи на Кипре, что можно о других сказать?

– Кстати, о Кипре, – Яреев, брезгливо морщась, потрошил кильку, – там сейчас тепло. А в Египте – еще теплее. Царь взял отпуск на десять дней и умотал туда загорать. Там и в ноябре хорошо.

– Вот, блин, – возмутился Поваров, – мы тут корячимся, а он за наши деньги в теплые края летает!

 

Яреев с хитрым видом произнес:

– Ш-ш-ш. Он туда поехал с познавательной целью – набираться величия у фараона Рамзеса Второго!

 

Компания дружно заржала. Было решено добавить Цапову новое прозвище – фараон Рамзес Великий. Тут же появился термин – «рамзесить», то есть выпендриваться с важным видом.

 

– А акулы там водятся? – поинтересовался Клейман.

– А как же, навалом, в Красном море, – ответил Яреев.

 

Клейман, разливая водку, сообщил:

– Знал бы я заранее, можно было б в складчину акваланг купить и подарить. Гадом буду, не поскупился бы! Пусть бы почаще плавал!

 

Сквозь раздавшийся взрыв смеха послышались выкрики:

– Да я б тоже скинулся!

– Ерунда, не все еще потеряно, там прокат есть!

– Фиг вы угадали, он сам кого хочешь сожрет!

– Бесполезно, он нырнуть не сможет, потому что дерьмо не тонет!

 

Ужин весело продолжался, и неизвестно, где было теплее в эту ночь – на пляжах Египта или маленькой комнате для оформления ДТП…

 

 

5

 

 

Через две недели появился Царь. Был он загорелым и довольным. Личный состав всей роты с улыбкой смотрел на него и втихомолку потешался. Кто-то даже пустил слух, будто в Египте он заразился сифилисом и вскоре почему-то превратится в мумию.

 

Яреев по этому поводу высказался так:

– Идиотское предположение. Хотя, если честно, лучше бы он заболел проказой. Здороваться б тогда с ним никто не стал. Сплошная экономия.

– Он бы тогда стал требовать, чтобы деньги клали на погоны, – заявил Клейман. – Оттуда их можно языком слизывать.

 

В курилке Юрик Баркасов поинтересовался:

– И что теперь будет?

 

Яреев ответил:

– Не бойся, Жорик! Все будет как обычно. Ты продолжишь слушать свою любимую музыку о том, как подлые прокуроры несправедливо засадили в Магадан бедного пацаненка всего лишь за то, что он зверски изнасиловал собственную бабушку и убил десять ментов при задержании. А Рамзес устроит смотр техники и станет душить тебя до тех пор, пока ты ему не отслюнявишь денег. Ведь он поиздержался во время отдыха. Там же надо платить. Это здесь все бесплатно. Вплоть до сосисок в ларьке у бабы Зины. Послал инспектора – и сыт на халяву. Не поможет смотр – будут устроены занятия с подведением итогов. И окажется, что ты, Юрик, самый плохой инспектор в роте. Если тебя выгнать, все человечество вздохнет с облегчением и пустится в пляс от радости, потому что заживет свободно и весело. Но если ты дашь Царю соответствующую сумму, всего этого можно будет избежать. Человечество вздохнет с облегчением, так как не надо будет плясать, а ты станешь дальше слушать шансон, бухая под подушкой, и славя Царя нашего, батюшку Рамзеса Величайшего!

 

Юрик обиделся и сказал:

– Что вы меня шансоном попрекаете? Это настоящая жизненная музыка!

 

Яреев, у которого в этот день настроение было – хуже некуда, ответил:

– Насчет музыки мы тебя понимаем и сочувствуем. Каждому – свое. У людей разная нервная организация. Кто-то воспринимает музыку как ненапряжный фон, который не должен мешать разговору о повадках только что купленного хомячка. А кто-то ей живет. Это не значит, что человек, полюбивший песню о каких-то шлюхах, напоивших развратника клофелином, является существом низшего порядка. Хотя навевает некоторые мысли по поводу глубины его интеллекта. Екатерина Вторая вообще не понимала никакой музыки, но была одной из самых умных женщин на планете в то время. Тогда, кстати, также существовал своеобразный шансон, но он серьезно отличался от нынешнего. Интересно, не слушаешь ли ты по ночам «Коробейников»? Ну и зря. А Луку Мудищева в школе не проходил случайно? Кто это такой? Поэтический литературный персонаж, которого сильно не хватает Царю для интимной близости. Не суть важно… Главное – расслабься и приготовь деньги. Все будет хорошо. И в полиции ты станешь работать. Только о деньгах, опять-таки, не забудь!

– А где их брать? – Баркасов, ничего не понявший из предыдущей речи, тупо смотрел на Яреева.

– Из своей нищенской зарплаты отслюнявь, – предложил Клейман.

 

Откуда-то вынырнул Дрозд. Он рассказал новости, и всем стала понятна причина царского довольства. В канцелярию полка пришла анонимка. Самое интересное – не на него, а на Хайретшина. Первый раз в истории роты коррупционером оказался не Царь.

 

– И что там написано? – поинтересовался Клейман.

– Что Авиатор с каждого инспектора собирает еженедельно по тысяче рублей. Грубит, хамит, ругается матом, оскорбляя человеческое достоинство подчиненных, и не проводит занятий по профессиональной подготовке.

– Это какой же идиот написал?! – Кривцов раздраженно сплюнул под ноги. – Теперь нас достанут этими занятиями!

 

Вечером на заседании кафедры Яреев рассказывал:

– Сегодня около восьми вечера подъехал ко мне Рамзес Великий на своем сиротском джипе стоимостью пятьдесят тысяч американских рублей. Он попытался в очередной раз меня вылечить. Вспоминал старое время и нашу молодость вкупе с ментовским братством, и прочей подобной дребеденью. Разговор по душам продолжался почти час. За это время я услышал многое. Оказывается, Царь является нашим защитником. Он нас вечно из дерьма вытаскивает, отмазывает от всяческих проверок и так далее. А сам постоянно получает пилюли от руководства. Все время его дрючат, пользуют, сношают и жестоко эксплуатируют. Короче, он – вылитый страстотерпец и закланный за наши материально-бездуховные интересы агнец. Мы же не сознаем всей степени его страданий! Дальше Царь стал распространяться о том, что нельзя трепать языками у него за спиной. Надо действовать по-мужски. То есть: подойти к нему и прямо в лицо сказать, какого мы о Его Величестве мнения. Мне лично кажется следующее: если каждый инспектор выскажет прямо, что он о нем думает, Царя моментально припечатает к крышке гроба инфарктом! Потом речь зашла о налогообложении. Я узнал, например, что мир держится только за счет этой системы. Таков, оказывается, порядок вещей. Это он, похоже, в Египте просветился. У меня создалось ощущение, что Цицерон – просто жалкий мальчик. Цицерон вообще никто. По сравнению с Рамзесом нашим – Цицерон валяется в канаве и плачет от речевого бессилия! Конечно, для усиления эффектности своих исторических монологов он наверняка не использовал таких слов, как хрен, епть, дымящаяся задница, и тому подобных. Да и вряд ли Цицерон при выступлении хватался за сердце, размахивал руками и показывал неприличные жесты... В итоге, осознав, что денег я ему все равно не дам и красноречие потрачено впустую, Царь хлопнул дверью джипа и отбыл домой, не солоно хлебавши.

 

– Ну, готовься, – сказал Поваров, – на пятницу уже назначены занятия. Будешь там дежурной задницей.

– Этих частей тела там будет в достатке и без моей, – ответил Яреев.

 

Клейман сообщил новость:

– Вы в курсе, что у нас в роте новый замполит?

– А куда Пушок делся?

– Оленев всех надул. Полгода втихаря суетился, кинул Царя, и перевелся к пожарникам в МЧС замполитом.

– Свят-свят-свят, – перекрестился Ленька, – бедные люди! А у нас кто?

– Из штаба. Майор Мягков.

– Ну, этот более-менее. Хотя – тот еще бессеребренник.

 

Клейман продолжал:

– Пернатый рассказывал, будто Мягков сразу же подошел к Царю и заявил, что в других ротах из денег, которые ежедневно сдает личный состав, часть отстегивается замполиту.

– И что Царь?

– У того аж рожу перекосило. Он ответил, что в нашей роте такого не предусмотрено.

– Деньги отнять хотели! – рассмеялся Яреев.

– В смысле? – не понял Кривцов.

– Анекдот есть такой.

 

И Яреев рассказал:

«Звонит мужик в дверь своей квартиры. Открывает ему жена. Он заходит и с достоинством заявляет:

– Ха, деньги отнять хотели!

– Что случилось? – спрашивает жена.

– Да получил я сегодня зарплату. Захожу к нам в подъезд, а там на ступеньках сидят три здоровенных жлоба. Один из них и говорит, мол, гони деньги, или мы тебя втроем сейчас изнасилуем во все места.

– И что ты сделал?

– Ха, деньги отнять хотели!»

 

Все рассмеялись. Клейман заметил:

– Мне почему-то кажется, что можно подойти к Царю, дать ему как следует в рыло, попинать пару минут ногами, а потом спросить – сколько я должен за полученное удовольствие? Стоить будет, конечно, дорого, но – вопрос решаемый!

 

Инспекторы согласились с его мнением, убрали со стола и разъехались по домам.

 

 

*  *  *

 

 

Занятия – штука неудобная. Для всех, кто в этот день не работает в первую смену. Вторая длится до двенадцати вечера (часто и дольше). Начало занятий – в семь утра. Инспекторы изучают приказы, стреляют из табельного оружия, занимаются физической и строевой подготовками и, само собой, получают по шее за ранее совершенные упущения. Третья смена также присутствует в полном составе. Ну, а тем, кто выходной – вообще полный облом. День, считай, потерян. Хотя, с другой стороны – нет повода не повеселиться.

 

Собирается бо́льшая часть роты. Те, кто давно не виделись из-за несовпадения смен, могут пообщаться и потрепать языками. Согласно соответствующему приказу и Трудовому Кодексу, занятия должны проводиться в служебное время. Но в правоохранительных органах вышеперечисленные акты почетом не пользуются, так как инспекторы личностями не являются и поэтому у них не должно быть личного времени.

 

Клейман с Яреевым обнаружили в курилке солидную толпу. Чуть в стороне стояла небольшая кучка людей, из которой торчал породистый нос Изи, потому они направились именно туда. Компания состояла из, собственно, Изи, Поварова, Батона и, развесившего по своему обыкновению уши Юрика-Жорика. От Поварова исходил стойкий запах перегара.

 

Алмазов изучил лица прибывших сослуживцев и сделал вывод:

– Судя по вашим помятым рожам, вы вчера заседали вместе с Поваровым.

– Мы-то заседали, ответил Клейман, – а вот если судить по твоей несвежей пейсатой внешности – в рудниках, откуда ты сбежал, уже давно подняли тревогу.

– Ты б поработал в ночь восемь смен, выглядел бы не лучше. Так сегодня мне опять заступать в ночь!

– Что, опять работать некому?

– Как обычно. Народ болеет. Пойду я, наверное, тоже поболею.

 

Подошли командиры взводов и загнали всех в актовый зал. Яреев, оглядевшись, с удивлением обнаружил присутствие части сотрудников из блатной первой смены. Обычно они на занятиях никогда не появлялись. Царь не позволял им терять время на всякую ерунду. Даже Свинтус, находившийся в своем обычном расхлюстанном состоянии, сидел в заднем ряду и смотрел мини-телевизор, который был в его телефоне. Он абсолютно не интересовался происходившим вокруг.

 

За трибуну уселся майор Мягков и заявил:

– Представляться я не буду. Вы меня и так знаете. Открывайте тетради и записывайте.

 

Он распахнул объемную папку, вывалил на стол кучу бумажек и начал с одной из них читать какую-то «пургу» о типах зимней скользскости (по-русски – о гололеде). Инспекторы принялись усиленно записывать эту ахинею. Клейман тихонько перебежал назад к Хрюше и присоединился к просмотру телевизора. Уставший Изя задремал и стал всхрапывать в такт бормотанью диктора, который как раз зачитывал, что такое стекловидный лед. Навеянный получаемой информацией, ему стал сниться очень приятный сон.

 

Типа, несется Алмазов на коньках по покрытой льдом водной глади с клюшкой в руках и догоняет Царя, пытающегося на четвереньках уползти с его пути. Все ближе и ближе шевелящийся зад Его Величества. Изину душу переполняет предвкушение праздника. Впереди видны ворота, которые защищает полковник Хмара, одетый почему-то в канадскую хоккейную форму. Сейчас можно будет со всей дури влупить клюшкой по царскому седалищу, и оно прямиком влетит, куда надо! Изе уже видны изумленные глаза Хмары! Болельщики ревут от хохота!..

 

Алмазов проснулся и понял, что смех исходит от инспекторов, а Царь даже во сне в очередной раз проскочил мимо справедливого возмездия.

 

Хохотали же вот по какому поводу. Мягков достал новый приказ об организации службы и стал рассказывать о порядке проведения скрытых проверок (раньше они назывались негласными).

 

Яреев, которому было скучно, громко спросил:

– А предусматривает ли этот приказ скрытые проверки руководителей?

– Ты имеешь в виду полковника Хмару? – поинтересовался замполит.

– Нет, конечно. Зачем Хмару проверять, если он постоянно находится на работе и его голос в эфире звучит даже ночью. Я имею в виду нашего командира роты, который появляется только на разводах. Остальное время – никому не известно, где он находится. Может, наркотиками торгует?

 

Зал грохнул хохотом, а Батон проорал:

– Или шпионит в пользу угандийской разведки!

 

Хохот в зале перерос в сумбур. Замполит ржал за компанию. Но тут в проходе возник Царь собственной персоной.

 

Кто-то крикнул:

– Товарищи офицеры!

 

Все вскочили с мест,... Читать следующую страницу »

Страница: 1 2 3 4 5 6 7 8 9