Вова Рельефный
Тихонов Валентин Максимович
Слава
Песня Ини
Пашкин всегда работал в светлое время суток на определенной улице. Ему первому в полку выдали ноутбук со скоростемером. Командир полка, обогащенный опытом прежних руководителей, не обращал никакого внимания на то, что Пашкин писал протоколы на его кентов, и жизнь продолжалась.
Брал ли Пашкин взятки? Нет, конечно! Никогда! Правда, у сотрудников взвода, в котором работал Михаил Михайлович, существовало по этому поводу особое мнение, но – мнения по своей сути являются просто ничем не обоснованными домыслами. А старослужащие сотрудники типа Яреева, Алмазова или Цапова (а уж Хмара – тем более) всегда хранили об этом молчание. Но, как говорится: не пойман – не вор.
Батон выбросил окурок и продолжил рассказывать:
– Понимаешь, я встретил Пашкина в поликлинике. Он мне сказал, что решил уйти на пенсию. Всем понятно, что положено служить до сорока пяти лет. Но если здоровье позволяет, можно продлить контракт, что Пашкин и делал. А в этом году он решил уволиться. Знаешь, почему?
– Нет, – ответил Яреев.
Батон, облизнув губы, горячечно, как в бреду, принялся плеваться фразами:
– Он говорил, что бороться можно только с конкретным лицом или, на худой конец, с группой лиц. Но с системой одному человеку бороться бессмысленно. Система этого человека просто раскатает в блин. Пашкин всю жизнь боролся с определенными личностями. Потому и остался цел. Он сказал, что увольняется потому, что отдельных личностей больше не осталось. Бороться теперь не с кем. Новая система поглотила все пространство. К власти пришли люди, которые являются этакими фантиками, некими элементами единой воровской сущности. И теперь получается так: тронул человека – побеспокоил всю систему. Человека уберут, на его место поставят такого же негодяя, но и тот, кто вмешался – уйдет далеко-далеко, а системе это никак не помешает...
– Он прав, – кивнул головой Яреев. – В советское время на детских автобусах писали: «Берегите жизнь!» Сейчас специалисты из отдела пропаганды Управления ГИБДД расклеили рекламные надписи на патрульках. Среди них есть и такая: «Цените жизнь!» Разницу ощущаешь?
– Да, – сказал Батон. – В первом случае – жизнь бесценна. Во втором – и ее уже оценили. Слово «цена» стало символом современной действительности.
Яреев, усмехнувшись, добавил:
– В Китае самым страшным проклятием служила фраза: «Чтоб ты жил в эпоху великих перемен!». У нас, в России, куда ни глянь – сплошные перемены. Поэтому мы привыкли ко всему. Ну, новая система – и что? Переживем и ее! Леха, не парься!
Они слегка поругались напоследок и разъехались отсыпаться.
4
Лето следующего года
Лейтенант Клейман, выйдя с очередного «гипертонического» больничного, прибыл на работу. По наряду они с Яреевым заступали во вторую смену. Появившись в полку пораньше, он, чтобы ни на кого не нарваться (пришел на работу – уже всем должен), тихонько прокрался вдоль забора к оружейке. Вокруг все было спокойно, но сердце его чувствовало, что без ударов судьбы сегодня не обойдется. Он вооружился, прошмыгнул между рядами патрульных машин и в месте, где перед разводами курили сотрудники роты, обнаружил младшего лейтенанта Баркасова.
Последнего звали Юрием. Он хоть и не курил, зато любил послушать, развесив уши, болтавших товарищей. Работал Баркасов в ГАИ около десяти лет и считался опытным сотрудником, несмотря на то, что ДТП оформлять не умел и в слове «душ» при написании делал не менее трех ошибок. Кроме этого Юрик панически боялся Царя, других руководителей, а также всех прочих обстоятельств, окружающих человека во время жизни в этом мире. Он глубоко был уверен в том, что если его выгонят из милиции, ему придется либо погибнуть от голода, либо спиться.
Клейман поздоровался с Баркасовым и сразу же понял, за что получит по шее. Юрик был в белой парадной рубашке, а он – в серо-голубой повседневной.
– Это что у тебя за праздник сегодня? – спросил у Юрика Клейман.
– Это не у меня праздник, – радостно ответил Юрик. – Это у тебя сейчас будет вздрючка с пляской.
– Почему?
– Потому что курортный сезон начался. Приказ пришел из главка. С первого июня по тридцать первое августа все инспекторы должны быть в белых рубашках, чтобы радовать глаз проезжающих в сторону моря граждан Российской Федерации.
– Так через пару часов на пыльной дороге эта рубашка станет черной. А если поможешь толкнуть заглохшее ведро, это случится раньше.
– Никого не волнует. Работающие инспекторы стране уже не нужны. Нужны красивые декорации вдоль дорог. Так что готовься, сейчас тебе будут задницу красным цветом подсвечивать. Га-га-га!
Клейман спокойно закурил сигарету и сказал:
– Да пошел ты покойников радовать своей белой рубашкой, а также забери с собой всех отдыхающих россиян, и тех, кто это придумал. Мне об этом никто не говорил. И вообще, как тут обстановка?
– Как всегда, тревожная, – сказал появившийся сзади Яреев, – ну как отдыхалось?
– Я не отдыхал, а болел, – ответил Клейман.
– Ага, видел я тебя больного на одном канальчике с удочкой и чекушкой.
– Рыбалка, как известно, лечит от всего.
– Ну-ну, – Яреев посмотрел на Юрика и спросил у того:
– А ты опять сегодня на въезде в парк работаешь?
– Да, – ответил Юрик, и у него тут же упало настроение.
– Наверное, давно к Царю здороваться не подходил.
– А с чем подходить, если я уже вторую неделю парк охраняю?
– И ни один бухой не попался?
– Там такие бухие ездят, что если остановишь, сам ему должен будешь, – настроение у Баркасова пропало вообще.
– Да там же старое русло реки протекает, – вспомнил Клейман. – Купи пару-тройку водных велосипедов, несколько лодок в придачу и сдавай в прокат отдыхающим. Вот тебе и бизнес. Назови пункт проката: «Юра Лодочный и свисток»!
– Да пошли вы все! – вконец обиделся Баркасов и отошел в сторону.
Яреев решил его добить и громко сказал:
– Юрик, а ты в курсе, что твое имя является русской формой имени Георгий? В большинстве летописей Юрия Долгорукого называют князем Георгием.
– Брехня! – долетел голос Баркасова.
Клейман тут же среагировал до́лжным образом и крикнул:
– Эй, Жора Лодочный! Иди к нам.
Они с Яреевым с удовольствием рассмеялись.
Стали подходить другие инспекторы. До развода оставалось еще пятнадцать минут. Все курили и болтали. Появился командир второго взвода капитан Кузнецов Алексей Петрович.
Он сказал:
– Давайте рабочие тетради, я проверки напишу.
Инспекторы свалили тетради на капот ближайшей патрульки. Петрович принялся писать и одновременно выговаривать:
– Как вы мне все опротивели. Надоело за вас по шее получать. Никто ничего не делает, и делать не хочет. Вы только смерти моей хотите. Сколько можно меня подставлять? Вот сейчас пойдем в актовый зал и меня обязательно за вас дрюкнут!
– Петрович, – вежливо перебил его Яреев, – от этого никуда не денешься.
– Почему?
– Ты помнишь, как этот зал назывался при советской власти?
– Ну-у, ленинская комната, по-моему, – вспомнил молодость Кузнецов.
– А сейчас – АКТОВЫЙ ЗАЛ! То есть место для проведения половых актов.
Раздался дружный гогот. Кузнецов запустил в Яреева чьей-то тетрадью и сказал:
– Уйди отсюда, видеть тебя не могу!
И тут взгляд его уперся в синюю рубашку Клеймана. Кожа на лице взводного командира моментально посерела, а подбородок его отъехал книзу:
– Э, в-ва, – проблеял Кузнецов и ничего больше сказать не смог.
– Да не знал я, Петрович, – попытался оправдаться Клейман.
Дар речи вернулся к Кузнецову, и он заорал:
– Уйди с глаз моих долой! Чтобы на разводе я тебя не видел! Стой за машинами! Вторую неделю все в белых рубашках ходят!
– Все-все-все, – Клейман сбежал за машины.
– Что здесь за крики? – спросил неожиданно появившийся Царь.
– Все нормально, Алексеич, – ответил Кузнецов, продолжая писать проверки.
– Ну и правильно кричишь, – сказал Царь, здороваясь с инспекторами за руки. – Иногда надо и покричать. А то сюсюкаешься с ними, а они тебе на шею садятся и тебя же топят.
Говоря это, он действовал руками как опытный жонглер. Всунутые в правую руку деньги он мгновенно перекидывал в левую. Дальше левая ныряла в карман, а правая тянулась к следующему рукопожатию. Тут из актового зала выглянул Юрик Баркасов и, боясь, что не успеет, вприпрыжку поскакал здороваться с Царем. Успел, слава богу. Лицо его посветлело!
После развода, когда все построились для отдачи приказа, Царь торжественно выругал Яреева за безобразное отношение к патрульному автомобилю и установил двухнедельный срок для полной покраски машины, естественно, за его же счет. Типа, заводская краска уже выгорела, а машина должна выглядеть прилично. То, что автомобиль Яреева еще несколько лет назад должен был списаться на металлолом ввиду старости, командира не волновало.
Ответственный по роте майор Оленев отдал приказ о заступлении на службу, и строй развалился. На плацу остались Кузнецов и Яреев. К ним подошел ранее прятавшийся за машинами Клейман.
Петрович выговаривал Ярееву:
– Что ты с судьбой онанизмом занимаешься? Я тебе еще вчера открытым текстом говорил – дай ему денег. Сколько времени ты ему не давал?
– Недели две, наверное.
– А почему?
– Что я, дурак, что ли, двойной тариф платить? Вот, Клейман вышел, сейчас дадим. Вдвоем легче и дешевле.
– Ох, недаром он говорит, что вы двое – самые конченые евреи в роте.
– У него все евреи, один он истинный ариец.
– Ну вот, допрыгались? Теперь красьте машину.
У Клеймана улыбка сошла с губ, и он спросил, растягивая слова:
– Чего-чего?
Петрович тут же испуганно ткнул пальцем в Яреева и сказал:
– Он тебе все расскажет.
После чего быстро ушел, не оглядываясь.
Яреев рассказал о царском требовании. Клейман раскрыл пасть и принялся виртуозно материться, вплетая в речь Царя, Кузнецова, командира полка и даже министра внутренних дел.
– Уйду на больничный! – наконец закончил он.
– Ну, конечно. Как какая-нибудь задница намечается, ты сразу в кусты. А меня – под танки, – констатировал Яреев.
– Да уж, нашелся тут танкист, – справедливо заметил Клейман. – На тебя как залезешь, так и слезешь. Еврей, одним словом.
– Ты на себя в зеркало посмотри! Тоже мне – сын славянского народа с биробиджанской фамилией.
Они, переругиваясь, пошли к патрульному автомобилю.
Вечером, предварительно созвонившись с несколькими порядочными экипажами, решили поесть раков и обильно запить их пивом. Когда все необходимое купили и приехали к двенадцати записываться, неожиданно обнаружили в кабинете майора Оленева Григория Борисовича.
Это был индивидуум, относившийся к той категории людей, которых называют наивными чукотскими юношами. Лет ему было под сорок, и легкость его мысли соответствовала по весу опоре чугунного обелиска. Чувство юмора Оленев имел параллельно-перпендикулярное и самооценка его била все рекорды высоты, достигнутые в полетах советской авиацией. Ваня Дрозд дал ему прозвище – «Пушок». Когда его спросили, что оно означает, тот ответил:
– Ну, чудо в перьях!
С Царем Оленев был в кумовских отношениях (кто-то кого-то у кого-то крестил). Работал он в начале девяностых годов в полку водителем в дежурной части. Ездил на УАЗике и возил всех, кому не лень. Короче, оценен был руководством по достоинству. Потом перевелся в следственное управление, получил офицерское звание и стал оформлять дорожки с пострадавшими. Правда, недолго. Где-то он накосячил и получил мощный пинок под зад. Пришлось даже перевестись в одну из служб министерства юстиции. Там Оленев тоже не задержался и вылетел с применением предыдущей формы увольнения.
Царь же подобрал столь ценного сотрудника, отряхнул и устроил своим заместителем по работе с личным составом (замполитом роты). За это Пушок был предан ему до гроба. Майора он получил недавно, числясь полгода в каком-то из райотделов города в должности старшего участкового (естественно, не бесплатно). Кузнецов, кстати, еще находился в тот момент на такой же должности и вскоре должен был также подрасти в звании.
Итак, появление замполита поздней ночью в кабинете выглядело странно. Обычно присутствовал кто-нибудь из заместителей командиров взводов, и записывались инспекторы быстро и как хотели.
– Сегодня записывать вас буду я, – грозно сказал Пушок. – Материалы на стол! Стану считать.
Клейман шепотом спросил у Яреева:
– Чего ему тут надо?
– Как чего? – удивился тот. – Денег, конечно. Сейчас будет мозги полоскать. А дашь денег – запишет в ведомость, что хочешь.
– Это что же такое получается? Царю дай, Кузнецову дай, в административную практику отнеси, в отделение службы дай, в штаб отнеси, ежедневно сдай, в дежурку курицу жареную купи, и этому надо?
– Ты еще отделение кадров забыл.
– А где их столько взять? В смысле – денег.
– А им по барабану. Ты еще патрульку заправь, отремонтируй и покрась. А у них как в фильме: кто не работает – тот ест.
Клейман сжал губы и сказал негромко:
– Сортирную дырку этому Пушку, а не деньги.
– Абсолютно правильное решение, – согласился Яреев и полез без очереди (как старослужащий) записываться к замполиту роты.
– Это что такое, – строго спросил Оленев, перебирая семь рожденных в муках протоколов, – это ты один написал?
– Нет, Борисыч, это вдвоем, – стал оправдываться Яреев. – Нас дежурка сегодня по всяким разным заданиям посылала туда-сюда. Работать по нарушителям некогда было. Ты там, в ведомости, напиши два слова: дежурная часть, – Сергей ткнул пальцем в разграфленный листок.
– Я сам знаю, что записывать, – важно заявил Оленев и, догадавшись, что денег ему не видать, добавил, – если вам некогда было работать в течение смены, езжайте ловить бухого сейчас. Нам не хватает к концу месяца двадцать шесть штук. Во времени я вас не ограничиваю, выявляйте хоть до утра. Дрюкайтесь – как хотите, но без результата не заезжайте. Все. Свободны.
Клейман с Яреевым переглянулись и вышли в коридор, успев по пути подмигнуть Кривцову. Через две минуты и он с Поваровым оказались там же. Хитро улыбаясь, Кривцов сказал:
– Мы все уже сдали оружие, а этот осел не знает данного факта. Я предлагаю поехать на штрафную стоянку. Там в углу есть обалденный фонарь. Станем под ним, разложимся на капоте. Пусть этот наивный парень думает, что мы работаем. Часа в два ночи он один черт уедет домой, потому что завтра ему к семи утра на службу надо. Вот и запишемся спокойно.
Так и сделали. Пива было взято в достаточном количестве, и когда около двух часов ночи Пушок позвонил Кривцову, тот заплетающимся языком пояснил:
– Пока не поймали. Усиленно ловим дальше. Совместно с Клейманом и Яреевым.
Оленев, матерясь, поехал домой. Около трех часов ночи четверо доработчиков спокойно прибыли в подразделение, записались, и разъехались отдыхать.
* * *
На следующий день к середине смены у Яреева с Клейманом закончились постановления. Они позвонили Изе, работавшему также во вторую, узнали, где тот находится, и поехали к нему с целью «стрельнуть» бланочной продукции.
Алмазов в одном из спальных районов в ста метрах от маршрута неожиданно для себя обнаружил новый волшебный знак: «Ограничение максимальной скорости сорок километров в час». Улочка была узенькой, транспорт двигался небольшим потоком, и вокруг было много раскидистых деревьев. Изя спрятал патрульку за одним из них, взял в руки радар марки «Сокол-М», в народе именуемый «феном», и принялся с радостью насвистывать. В машине сидел Саша Ивахин и разбирался с водителями, превысившими скорость по причине своей невнимательности.
Когда подъехали Яреев с Клейманом, картина уже не выглядела спокойно-идиллической. Бонд и Изя стояли возле патрульки с довольными лицами, а вокруг них бегал кругами пожилой черкес, находившийся в состоянии самой животной ярости. Он размахивал руками, топал ногами, бил себя в грудь кулаком и грозил инспекторам пальцем.
Клейман заметил:
– Чем-то они его сильно обидели.
Они с Яреевым вылезли из машины, подошли поближе и выяснили причину скандала. Оказалось, в этот день Изе с Бондом, откровенно говоря, немного не везло.
У двух первых нарушителей не имелось денег, и Бонд выписал им штрафы. Третий был отпущен даром, потому что ему было семьдесят махровых лет от роду и рука у Бонда на него, как говорится, не поднялась. Зато попавшийся четвертым по счету адыг по имени Байзет, управлявший дорогим «Крайслером», вывел Изю из себя.
По числу и весу золотых украшений, навешанных на тело, Байзет как нельзя лучше подходил для роли манекена в ювелирном магазине. Размахивая руками, пальцы которых были усыпаны перстнями различной величины, он требовал срочно его отпустить. Деньги обещал отдать как-нибудь потом при следующей встрече, ссылаясь на то, что в данный момент они закончились.
Алмазов достал из кармана пачку мятых десятирублевок, отслюнявил две купюры и, протянув их черкесу, сказал:
– На, Байзет, держи скорее!
Тот удивленно спросил:
– Это зачем?
Изя, выделяя каждое слово, медленно произнес:
– Вот эту пачку нам выдали в бухгалтерии для того, чтобы раздавать нищим черкесам-голодранцам.
Что тут началось!!!
Клейману с Яреевым повезло присутствовать как раз при кульминации шоу. Наконец, напрыгавшись, адыг успокоился, и устало сказал:
– Вы меня унизили и оскорбили, и я вам обязательно буду мстить. Я, если хотите знать, очень богатый человек. Еще я – двоюродный племянник президента Кабардино-Балкарии и троюродный брат федерального судьи Теучежского района Адыгеи. А назван я в честь моего предка – султана Байзета Молниеносного, который закончил свои праведные дни в богатстве и величии…
Яреев перебил хвастуна и с ехидством в голосе произнес:
– Ну да, ну да. Как же, знаем. Только был Баязет самым натуральным алкоголиком и похабником, нарушавшим все моральные установки ислама, и закончил он свои великие дни в роли великой подставки для ног в великой бричке не менее великого правителя – хромого Тимура.
Черкес опять взорвался:
– Я про это ничего не знаю! А раз так – все это вранье!
– Конечно, – Яреев продолжал веселиться. – А правда на самом деле в том, что денег у тебя с собой навалом, только мелких нет. И тебя просто давит жаба дать инспектору крупную купюру.
Байзет завилял глазами и заявил:
– Не хочу с вами, гяурами, разговаривать. Можете забрать права. Я себе другие куплю.
Бонд, садясь в патрульку, громко заявил:
– А я мог бы и сдачи дать.
– Правда? – удивился черкес. – Так бы сразу и сказал!
Он тут же нырнул в правую дверь. Инспекторы, оставшиеся на улице, дружно рассмеялись.
Клейман спросил у Изи:
– Ты сам придумал этот фокус с червонцами?
– Конечно. Но устраивать его лучше с братскими армянами.
– Почему?
– Те, кроме битья себя в грудь, начинают деньгами разбрасываться, показывая, что материальные ценности для них – тьфу! Один из них как-то даже порвал пополам пару тысячных купюр и бросил их на асфальт.
– Неужели?
– Да. После его отъезда я подобрал купюры, склеил их скотчем и сказал про себя спасибо. Я ведь не богатый. Я – бедный и неамбициозный.
Яреев похлопал Алмазова по плечу и заметил:
– Да, Израиль Соломонович, ты с голоду не умрешь.
Изя за словом в карман никогда не лез:
– Это вы нигде не пропадете. Кто на красивую бутылку с паленым дагестанским коньяком прилепил отпаренную этикетку от французского «Мартеля» и приправил ее Царю? Не вы, случайно?
– Так ни черта себе, сколько французское пойло стоит! А паленый коньяк нам подарили. Нас тогда Царь нагрузил.
– Ну и как, прокатило?
– Аж бегом! На следующий день он спасибо сказал. Ему коньяк понравился, а мы – сэкономили.
Изя рассмеялся и заявил:
– Так что прежде чем обвинять меня в семитской хитрозадости, посмотрите на свои проделки со стороны. Славяне мне тут нашлись!
Клейман, посмеиваясь, обратил внимание на нижнюю часть ближайшей к ним пятиэтажки, и расхохотался еще сильнее. Вся стометровая длина цокольного этажа здания была расписана черными громадными буквами. Надписи гласили:
НЕ СРАТЬ! НЕ ССАТЬ! ГАРАЖИ – НАПРОТИВ!
Он оглянулся и действительно обнаружил сзади гаражный кооператив.
Подошел Бонд и ворчливо принялся жаловаться:
– Представляете, нарушил этот черкес на триста рублей. Сует мне штуку и требует девятьсот пятьдесят рублей сдачи. Я ему говорю, типа, не ошалел ли ты, родной? А он в ответ, мол, ну, тогда девятьсот давай или пиши протокол.
– И что ты сделал? – спросил Изя.
– Дал ему девятьсот сдачи. Убил бы того урода, который придумал этот кодекс. Раньше не надо было уговаривать. Забрал права и все. Постоит недельку в очереди в районном ГАИ – либо фиг потом нарушать будет, либо заплатит в следующий раз нормально. Про штрафные баллы я вообще молчу!
– Не бухти, Саша, – сказал Алмазов. – Этот кодекс придумали либо пассивные гомосексуалисты, либо вредители, управляемые американскими шпионами, а скорее всего – те и другие вместе. Ради голосов избирателей кое-кто сейчас готов извернуться и самому себе оральный секс сделать. Как же, пекутся они о насущных нуждах водителей и о демократии. Да во всех странах, где демократии по количеству на душу населения в миллион раз больше, чем у нас, попробуй нарушить правила дорожного движения! Тебя это демократическое государство в лице полицейского отпомидорит так, что ты всю оставшуюся жизнь будешь путать рот с гузном! А у нас власть заботится о благе простых граждан. Пока по телевизору гневно разоблачают крохобора-гаишника, сунувшего в карман несчастные сто рублей, народ забывает о тех, кто крадет составами, пароходами и нефтяными потоками. Вот она – кость. Глодай – не хочу! А депутаты и министры тем временем отдыхают где-нибудь в Европе. Когда сожрут всех инспекторов, они придумают нового коррумпированного врага. На очереди масса профессий: таможенники, учителя, врачи, пожарники – чем плохи? Те, кто воруют миллиарды – пойдут последними. Причем на вилы. Если вообще пойдут…
5
Рабочий день начался с больших странностей. Клейман, заглянув в кабинет роты перед разводом, обнаружил в нем все руководство. Не было только Царя. Зато присутствовали трое каких-то хмырей в гражданке с наглыми протокольными лицами. Один из них сидел (страшно подумать!) в царском кресле, а двое других потрошили столы, сейфы и вели себя как дома. Кузнецов с печальным лицом тупо смотрел в окно, а Пушок рявкнул в сторону Клеймана и тот, захлопнув дверь, пошел получать пистолет.
Комната для заряжания, разряжания, чистки оружия представляла собой
помещение сарайного типа площадью двадцать квадратных метров. Все стены, полки и потолок были изрешечены пулевыми отверстиями подобно казематам Брестской крепости. Большинство дырок являлись последствиями всякого рода усилений и доработок. Уставшие инспекторы постоянно путали порядок разряжания и потому частенько бабахали во все стороны. Пока обходилось без жертв. Просто везло.
Кроме этого оружейка находилась в состоянии непрекращающегося ремонта. Каждый день, как и в любом российском туалете, на стенках обнаруживались свежие надписи. Самое интересное – никто и никогда не видел настенных творцов, чьих рук было это дело. Писанина появлялась как бы сама собой. Но практически вся настенная живопись касалась одного единственного человека. И звали его – Николай Анатольевич Хмара.
Будучи подполковником милиции, он занимал должность заместителя командира полка по службе, то есть был вторым лицом в полковом минигосударстве. В какой-то части его организма была спрятана, по всей видимости, атомная, никогда не разряжающаяся батарейка. Она позволяла ему всегда находиться на работе и руководить подразделением. Он успевал везде, и никуда от него нельзя было деться. Поэтому надписи на стенах были одного характера – матерно-зоологического.
Хмара раз в неделю наведывался в оружейку, читал свеженькое, выдавал пилюлю техчасти и ремонт возобновлялся снова. Вот и в этот день Клейман, зайдя получать оружие, залюбовался побеленными стенами. Их привели в порядок с утра, и ни одной новой надписи еще не появилось. Ан нет! В углу стоял треснувший кусок гипсокартона, на котором чернели большие буквы:
ГИПСОХМАРТОН.
Клейман снарядил обоймы патронами, сунул пистолет в кобуру и отправился в курилку. Там он увидел возбужденного Баркасова, который, размахивая руками, что-то рассказывал Ярееву. Долетела последняя фраза:
– Так что теперь ему точно триндец!
Клейман хлопнул Юрика по плечу, протянул для приветствия руку и сказал:
– Здравствуй, Жора!
– Привет, еврейская морда! – тонко пошутил Баркасов.
– Ну как тебе не стыдно? – ласково произнес Клейман. – Я ж тебе не животное какое-нибудь, а человек. У меня имеется не морда, а лицо. Была бы у меня морда, я б тогда носил фамилию не Клейман, а Баркасов.
– Ты знаешь, что творится в роте? – возбужденно спросил Юрик. – Царя увезли в главк допрашивать, а целая бригада уэсбэшников кабинет шмонает!
– Правда? – удивился Клейман. – То-то мне их физиономии не понравились.
В курилку влетел растрепанный Дрозд. Он закурил сигарету и рассказал последние известия. Оказалось, на Царя пришла большая порция анонимок. Причем кто-то написал во все инстанции сразу: и губернатору, и в прокуратуру, и в главк и еще куда-то. Короче, теперь только президент России, наверное, не знал о том, что Григорий Алексеевич Цапов – вор, коррупционер и редкостное аморальное мурло в придачу. Все анонимки собрали в кучу и создали комиссию для проверки царской деятельности.
– Сейчас будете анкеты заполнять, – Ваня выбросил окурок в урну.
– А что будет дальше? – жадно спросил Юрик.
– Фейерверк вечером в парке будет! – Дрозд шутливо замахнулся на Баркасова, – достал ты меня.
Яреев спросил:
– Ваня, а что они проверяют?
– Да все. Вон, взяли документацию по транспорту. Кто когда покрышки получал и тому подобное.
Клейман сплюнул и заявил:
– Предупреждаю, я никого выгораживать не собираюсь! Раньше башкой надо было думать, а не карманами. Царь командует ротой уже шесть лет. Последние три года никто в роте не получал ни аккумуляторов, ни резины. Про бензин я вообще молчу. Хотя в других ротах все это получают.
– Ну и что? – Дрозд махнул рукой. – Все равно отмажется.
– Э нет, родной, – Яреев усмехнулся, – на каждой покрышке свой номер стоит, и такой же в бумагах в техчасти и бухгалтерии. А резину принимал ты, как официальное материально-ответственное лицо. У нас в роте ни на одной машине нет государственной резины, все шины покупали инспекторы. А казенные покрышки Царь убивает на гонках или сдает на рынок знакомым торгашам. Теперь он окажется не при делах, а вором будешь ты. Потому что везде стоят твои подписи.
У Вани резко побледнело лицо, и он понесся по плацу в сторону штабного здания. Подошел капитан Кузнецов и заявил:
– Так. Не спрашивайте меня ни о чем. Достали меня все. Смерти моей хотите! После развода зайдете опять в актовый зал, возьмете на трибуне анкеты и заполните. Думайте, что писать будете. Засранцы!
Он развернулся, и устало поплелся в дежурку.
– Вы будете правду писать? – жалобно спросил Юрик.
– Посмотрим сначала, что это за опрос, – процедил Клейман.
После развода в актовый зал зашли трое в штатском и попросили подходить по одному. Они расселись на трибуне, достали какие-то толстые тетради и принялись делать в них пометки. Инспекторы подходили, называли свои фамилии, получали анкеты и отправлялись в зал. Яреев заметил, что каждый из штатских четко отслеживает свою группу опрашиваемых и поэтому подмигнул Кривцову. Тот и сам уже все понял и улыбнулся в ответ. Клейман также дураком не был. Потому все трое написали, что Царь – самый честный и порядочный на свете милиционер и странно, что до сих пор он не Герой Капиталистического Труда, чего достоин в высшей степени.
При сдаче анкет штатские опять делали в своих тетрадях пометки и складывали листы в определенном порядке. Уже на плацу Кривцов сказал, морщась:
– Фу, как грубо! И это профессионалы? Это оперативные работники? Тьфу!
Яреев рассмеялся:
– Да нет. Просто в последнее время принято считать личный состав строевых подразделений неграмотным и недалеким быдлом, что, кстати, имеет под собой массу оснований. Посмотри на молодежь, которая сейчас к нам приходит. В советское время у этих ребят даже в армии был один путь – в стройбат. Они же на родном языке разговаривать не умеют, не то, что писать. Чего греха таить? Посмотри, вон, на Юрика Баркасова. А он совсем не молод.
– Надо будет вечером все обсудить, – Кривцов щелкнул пальцем по горлу.
– Обязательно, – поддержал его Клейман
Ночью сдались в положенное время. Решено было не рисковать в связи с проверками. Взяли водки, соленых огурчиков, пару жареных куриц и соуса по-грузински. Записались и расположились в ротном кабинете. В ночь из начальства заступил ответственным по роте заместитель командира второго взвода лейтенант Андрей Завалов.
Был он человеком небольшого роста, сухим, жилистым и немного нервозным. Тридцатипятилетний возраст и тяжелый командирский труд наложили на него печать легкого алкоголизма, что считалось нормой и в упрек ему не ставилось (разве что в шуточной форме).
Сначала он пытался воспрепятствовать распитию спиртных напитков на рабочем месте, ссылаясь на возможность неожиданной проверки, но Яреев привел его в чувство, сказав:
– Андрей, тормози! Ты думаешь, мы не знаем, почему ты вредничаешь? Да потому что сам врезать хочешь! Посмотрите на эту фарисейскую рожу! Он сейчас слюной захлебнется!
В кабинете вкусно пахло жареной курицей. Завалов проглотил комок, застрявший у него в горле, и решил:
– Ладно, уж. Налейте мне пятьдесят грамм и выдайте кусок курицы. Через два часа даже запаха не останется.
Он с сомнением посмотрел на Яреева.
Сергей сказал:
– Не тешь себя иллюзиями, Андрейка. Пятьдесят граммов – это выстрел из рогатки слону в гузно. Выпей нормально с нами, а потом ложись спать.
– Мало ли что случится. Меня вызовут, а я пьяный!
– Не бойся! Все будет нормально. Ничего не случится!
Тем временем Кривцов уже разлил водку и сказал:
– Что-то у нас все пьянки, да пьянки. Надо как-то это окультурить. Предлагаю упорядочить дело следующим образом. Вечерние заседания необходимо называть, э-э-э…
– Сборищем хронических алкоголиков! – предложил Яреев.
– Нет, это реально, а потому грубо. Предлагаю – заседания кафедры коррупционно-политических ситуаций.
Все были «за», поскольку сильно хотели выпить, закусить, и поэтому было все равно, как назвать мероприятие.
– Хорошо, принято единогласно, – Кривцов поднял рюмку и провозгласил, – заседание кафедры считаю открытым!
Вновь испеченные кафедранты дружно выпили и захрустели огурцами.
Далее в процессе двухчасового обсуждения событий была принята резолюция. Она гласила: «Царь – дурак». Ему уже приходила домой анонимка, которая явилась предупреждением, но он не принял ее во внимание, и теперь будет расплачиваться по полной программе. Причем реальными деньгами.
Никому в голову не закралась мысль о том, что Царя могут уволить. Существовавший порядок вещей этого не допускал. Через два часа заседание объявили закрытым. Кафедранты разъехались по домам, а Завалов улегся спать на диван, стоявший у окна.
На следующий день Царь ходил надутым как адыгейский индюк, и даже здороваться ни к кому не полез. Юрик Баркасов пребывал в панике и у всех спрашивал, как же теперь давать деньги.
Яреев сказал:
– Что ты прыгаешь как козлик? Он теперь долго у тебя денег не возьмет. Можешь их потратить на свою семью.
– Я б не советовал, – заметил Клейман, – у меня есть подозрение, что Царь заносит в записную книжку: кто, что и сколько ему должен. Он потом все вспомнит.
К курилке подошли Кривошапко с Кипятковым.
Яреев спросил:
– Вы сегодня во вторую?
– Да, – ответил Кипятков.
– Ну, опять нет повода не выпить.
– Я за! – Палыч поднял правую руку вверх и отдал пионерское приветствие. – Всегда готов!
Наметилась обширная пьянка. Ответственным по роте в этот день оказался Дрозд. Он появился в курилке и рассказал, что Царь от обвинений в воровстве запасных автомобильных частей отмазался. Он написал в объяснении, будто выдал покрышки как положено. А что модель шин и номера не совпадают – виноват личный состав. Инспекторы сразу же убили на кочках казенную резину по небрежности, и сами купили новую, возместив таким образом ущерб государству. То же самое касается аккумуляторов. Небрежное обращение – результат поломок.
– А что с бензином? – спросил Палыч.
– Ха! Такие мелочи никого не волнуют, – ответил Дрозд, – бензин не выдается уже лет десять, и все об этом знают.
– Кому не выдается? Царю?
– Царю-то как раз выдается. У него карточка есть на всю роту…
Ваня вдруг забегал глазами, сплюнул под ноги и сказал:
– Вот блин, проговорился!
Он покосился на Юрика и рявкнул:
– Что стоишь, развесив уши?! А ну, бегом в актовый зал на развод!
После развода коррумпированную роту выгнали на плац, пересчитали и завели обратно в зал. Там находилась какая-то симпатичная барышня с добрым лицом, но со злыми и холодными глазами.
Она раздала анкеты и сказала:
– Уважаемые коллеги. Здесь, в зале, находимся только вы и я. Командиры присутствовать не будут. Фамилии ваши никого не интересуют. Вчерашний опрос был организован неправильно, и я приношу извинения за это. Пожалуйста, ничего не бойтесь, отвечайте на вопросы правдиво. После заполнения анкеты кладите ее на стол. Можете перемешивать стопку. Видеозапись не производится.
После этого она встала на входе в зал и заняла оборону. Сначала в дверь всунулась царская рожа. Дама взялась за ручку, слегка придавила уши Цапова створкой и коротко сказала:
– Вон!
Царь исчез. Спустя пять минут дверь распахнулась настежь и барышню, крепко державшую ручку, со свистом вынесло из зала. Как потом оказалось, Царь послал на разведку своего первого заместителя майора Чпокина. Тот до работы в ГАИ был образцовым военным ракетчиком и отличался крайней прямолинейностью в действиях. В результате за дверью возник скандал, сопровождаемый истеричными женскими воплями с примесью крупнословесной ментовской матерщины.
Пользуясь случаем, в зал просочился Дрозд и негромко сказал:
– Мужики, вы это… Вы запомните на будущее – новый начальник всегда хуже старого. Думайте, что писать!
Юрик Баркасов произнес вслух:
– Хуже не бывает, не родился еще! – и принялся с жестокостью ставить в анкете крестики.
Ваня хотел было еще что-то сказать, но у него за спиной вдруг резко возникла официальная барышня. Лицо ее было красным от злости. Колючие глаза метали молнии. Она цепко схватила Ваню за руку и, развернув его лицом к себе, поинтересовалась:
– Ты кто?
– Зампотех, – ответил Дрозд и фривольно подмигнул.
– Еще раз сюда сунешься, поедешь в тайгу пилой «Дружба» заведовать. Вон!
Ваню выдуло в проем. Дама постепенно успокоилась и опять стала милой женщиной. Инспекторы сдали бумаги, и вышли из зала. Чпокин, весело улыбаясь, громко спросил:
– Ну что, настучали?
– Конечно! – ответил Палыч.
– Ну-ну, – Чпокин развернулся и ушел.
Вечером состоялось расширенное заседание кафедры. Участвовало человек десять, включая Юрика Баркасова и Ваню Дрозда. Ночной ответственный Завалов на этот раз пить отказался категорически, заявив:
– Идите все в пень! Дома – ни копейки денег. Поеду свистеть с экипажами. Может, продадим кого-нибудь…
Кривцов рассказал, что сегодня заправлялся на АЗС как обычно, то есть на свои деньги. При выезде с заправки его остановил человек в штатском, показал удостоверение сотрудника УСБ и поинтересовался, выдается ли бензин. Кривцов, естественно, не стал врать и сообщил, что в глаза не видел никаких карточек, а деньги получал последний раз в 1994 году.
Ваня закурил сигарету и сказал:
– Да в УСБ все давно известно. И сколько в царском семействе машин, и два дома с дачей уже сфотографированы.
– И все нажито непосильным трудом, – констатировал Палыч.
Водки не хватило. Для большой компании всегда трудно рассчитать необходимое количество стратегического продукта. Послали за догонкой. Под конец мероприятия остались самые стойкие – Дрозд, Кривцов и Яреев…
* * *
Утро следующего дня для Завалова выдалось нелегким. Он решил наведаться в ротный кабинет до приезда Царя, который теперь не барствовал, а появлялся на работе в семь часов утра. Завалов по опыту знал, что после большой пьянки обязательно проявится какой-нибудь косяк. Или бутылку под столом забудут, или разольют пойло. Но то, что он обнаружил в этот раз, просто повергло его в шок!
В кабинете стоял столбом сигаретный дым. Воняло сивухой и потными носками. Во всю свою китайскую мочь орал магнитофон. Под столом на полу валялась полупустая бутылка из-под шампанского. Часть содержимого бутылки желтела пятнами на линолеуме, шторах и потолке. На столе среди пустых коробок от пиццы и конфет красовались отпечатки босых ног. На диване, лежа пластом, храпел Ваня Дрозд. Был он абсолютно гол. Сверху на его груди расположилась обнаженная женщина. Она мирно спала. Ванина рука ласково обнимала ее красивую задницу.
Завалов, вдоволь налюбовавшись этой эротически-скотской картиной, подошел к дивану и зажал пальцами нос Вани в попытке разбудить уставшего зампотеха. Дрозд плевать хотел на такие попытки, и потому принялся храпеть ртом, не просыпаясь. Андрюша зашел с тыльной стороны дивана, поднатужился, приподнял его и вывалил парочку на пол. Проснулись все.
Завалов принялся орать:
– Что за свинарник?! Кто это будет убирать?!
Дама встала с пола и, ни на кого не глядя, начала одеваться. Ваня порыскал глазами, обнаружил недопитую бутылку и подтянул ее к себе. Завалов продолжал нервничать:
– Какого черта ты расселся? Одевайся, сейчас командир роты приедет!
– А я уже давно здесь, – раздался сзади царский голос.
Завалов обернулся и остолбенел. В дверях стоял Царь и с интересом рассматривал одевавшуюся даму. На его лице не было усов. Сбрил!
Ваня же взял бутылку, махнул в сторону командира свободной рукой и присосался к горлышку. Дама тем временем оделась и молча пошла к выходу. В дверях стоял Царь. Женщина шла, не останавливаясь. Тот благоразумно убрался с дороги, и ее каблуки зацокали по бетонному полу коридора. Дрозд, допив шампанское, громко отрыгнул и сообщил:
– Вот теперь порядок, шеф. Пошел я домой.
Он принялся одеваться. Царь вызвал Завалова в коридор и сказал:
– Мне все равно, кто тут будет наводить порядок. Дрозд тебе не помощник, потому что еле на ногах стоит. Ты допустил, ты и убирай. Чтоб через час все блестело!
– Как это я допустил? – возмутился Завалов. – Я – лейтенант, а он – капитан.
– Не надо чушь нести. Как водку жрать – вам плевать на любые звания! Я сказал – час времени. А с Дроздом я разберусь после того, как эта скотина протрезвеет.
Царь вышел на плац и пошел в сторону штаба. Завалов, матерясь, попробовал привлечь Ваню к уборке, но не смог. Тот, качаясь, лез обниматься и называл Андрейку братаном. На другие действия он был не способен. Пришлось выволочь Дрозда во двор и уложить спать в машину.
6
Перед разводом второй смены Царь подошел к курилке. Юрик Баркасов сунулся было здороваться, но Цапов отступил резко назад и демонстративно убрал обе руки за спину.
– Ну что? Дописались? – спросил он.
Инспекторы молча разглядывали безусое лицо Царя. Каким-то оно было жалким и беспомощным. У многих в груди зашевелилось чувство сострадания. Захотелось даже чем-нибудь помочь бедняге. Но стоило только посмотреть в холодные, не умевшие улыбаться царские глаза, как всякие благие чувства пропадали, и на смену им приходило желание поставить командира роты в позу вареной креветки и отвесить хороший футбольный пинок в заднюю нижнюю часть его туловища.
Царь развернулся и ушел. Зато после развода, когда рота выстроилась на плацу в две шеренги, он прочитал целую лекцию.
– Хреновый я, да? – начал он. – Плохой я, значит, командир. И Чпокин плохой, и Оленев тоже. Это согласно вчерашнему опросу. То есть те, кто требует от вас исполнения должностных обязанностей, соблюдения дисциплины – плохие руководители. Зато те начальники, которые ни черта не делают, гладят вас по головке, прощают вам все – чудесные руководители. Тех вы готовы на руках носить. Расскажу вам о результатах опроса…
Царь оглядел строй, поставил рядом с собой своих заместителей и командиров взводов и продолжил:
– Как уже было сказано, я – полное ничтожество. Ни на что не способное. Хам, грубиян, коррупционер, дебил безграмотный и так далее. Короче, по профпригодности у меня первое место снизу. Второе и третье места – у Чпокина и Оленева соответственно. Они тоже плохие офицеры. Зато на втором месте сверху находится капитан Кузнецов: – Царь ткнул в Петровича пальцем, – ну прямо отец родной! А знаешь, Петрович, почему ты не на первом месте?
– Нет, – ответил тот, скромно ковыряя носком туфли асфальт.
– Потому что не бухаешь с ними. А не бухаешь ты потому, что не сможешь столько водки жрать! Ты подохнешь на следующий день после первой же пьянки! Но не переживай. Обратись к Кривцову с Клейманом, они тебя быстро выдрессируют… А знаете, кто на первом месте? Кто у нас самый профессиональный и любимый руководитель? Ну, конечно же – Иван Николаевич Дрозд!
Гогот прокатился над плацем. Смеялись даже начальники. Одному Царю было не смешно. Он продолжил:
– Так надо передать ему командование ротой. Вот прямо сейчас давайте и передадим. Ау, Ваня, где ты?
Царь сложил руки биноклем и принялся, вертя головой, осматривать плац, глядя сквозь свернутые из пальцев бублики.
– А нету Вани! После вчерашней попойки с личным составом наш бравый и востребованный руководитель догонялся в кабинете вместе с какой-то шлюхой, и теперь валяется мешком говна в своем автомобиле. Они перетрудились и теперь отдыхают, видите ли. Хотел бы я так жить! А не получается. Потому что я головой думаю, а не концом известного всем места! Идите отсюда. Писатели…
Он презрительно скривил лицо. Строй распался, и инспекторы разошлись, весело обсуждая последние события.
* * *
Итак, кто же такой Царь? Или – что это такое? Может, природное явление? Или мутант, появившийся на свет в результате изменений, случившихся в мировой экологии? Ничего подобного! Он – самый обычный человек. Таких на Земле – миллионы. Просто не все из них смогли вылезти вверх и слегка приподняться над серой людской массой. Но есть те, у которых получилось взлететь еще выше. И это печально…
Родился он в конце шестидесятых годов прошлого века. Окончил школу, отправился служить в армию, как и тысячи других советских парней. Правда, как-то по «синьке» он рассказывал, что получил хорошую порцию доброкачественных тумаков от «дедов», и тут же сбежал из воинской части. Искали его с собаками и фонариками в приволжских степях. Выловили на третьи сутки и направили служить в другую военную часть, где «деды» были добрей и покладистей. После армии устроился в ГАИ, благо в те времена это делалось бесплатно.
Гриша начинал как многие – с самого низа. Был младшим сержантом. Работал энергично, пьяных ловил косяками (липли они к нему как бабы к Дрозду). Говорили о нем – мастевый парень. Но еще с самых первых шагов нравилось ему сталкивать людей лбами, будь то водители или свои же сослуживцы. Уже тогда он стал выстраивать карьеру.
В начале девяностых годов трудно было стать офицером. На каждый взвод по штату полагались лишь три должности: один – командир взвода, и два старших инспектора. В то время капитан милиции был нереально крупной и значимой шишкой, не говоря уже о майоре и выше. Какие-то сомнительные Гришины кенты гоняли из-за границы иномарки. Одно из таких старых ведер он продал по-дешевке своему командиру роты (сам, правда, без навара не остался). И тот поставил Цапова на вновь утвержденную должность заместителя командира взвода. Получил он звание младшего лейтенанта. И начались первые обиды.
Употребляя после смены водку, он жаловался Ярееву:
– Мне ничего не надо от подчиненных инспекторов. Я сам умею работать, и с голоду не подохну. Но можно же меня раз в год поздравить с днем рождения?! Просто подойти, подарить бутылку водки и поздравить. Ведь я – начальник!
Везучести был нереальной. Во время операции «Чистые руки» местные КПО-шники, вылавливая «оборотней в погонах», занимались тем, чем им не положено было заниматься по статусу и закону. То есть оперативно-разыскной деятельностью. Раздавали деньги и провоцировали на получение взяток. Вот так Гриша и вляпался. Ехал он с заместителем командира соседнего взвода проверять службу. Остановили «влет» машину, водитель которой нагло пересекал все сплошные линии на пригородной дороге. К патрульному автомобилю подбежал нарушитель и сунул в окно сторублевку со словами:
– Я все знаю, виноват.
Купюра плавно легла на парприз. Гриша даже слова сказать не успел. В течение двух секунд патрульку окружили борцы с коррупцией и открыли водительскую дверь, чтобы повязать новоиспеченного руководителя. Но тут порыв ветра подхватил сторублевку, плавно вынес ее в правое открытое окно, и принялся кружить над пшеничным полем. Стадо антикоррупционеров-провокаторов поскакало в поле ловить купюру, безжалостно вытаптывая злаки. Все они начисто забыли о Грише, который подмигнул напарнику и дал газу после того, как тот запрыгнул в патрульку.
Впоследствии Цапова все равно заставили писать объяснение. Но было уже поздно. Купюру так и не нашли, а Гриша ни в чем не признался. Его попросили возместить ущерб и вернуть сто рублей, так как купюра была учтенно-меченой. Цапов не растерялся и показал КПО-шникам дулю. Ему пожелали всех благ (естественно, с намеком), и удалились восвояси, затаив обиду. После этого случая он перестал брать деньги с водителей и переключился на личный состав, потому что такие действия были во много раз безопасней.
Вскоре один из командиров взводов при решении вопросов за «газ» с трижды оформленным водителем был благополучно изловлен, профессионально повязан, подвергнут обструкции и с треском уволен. Это не помешало ему впоследствии устроиться в краевую администрацию, где доходы его даже возросли, потому что масштабы подобной деятельности там были на порядок крупнее.
Цапов тут же прыгнул на освободившееся место, и стал командиром взвода. Вот здесь его способности развернулись, как ему желалось. В течение полугода он разогнал тех инспекторов, которые не захотели ему платить, а остальных быстренько перессорил между собой. В результате он стал знать обо всем, что творилось в его вотчине. Дальше были созданы две новые роты и он, как перспективный молодой командир, стал ротным начальником.
Он постоянно носил куда-то подарки, цветы, конфеты и деньги. Не забывал поздравлять с днями рождений полковых командиров и их жен. Гриша стал всем нужен. Но друзей у него не было. Он кумился только с выгодой. Если человек в дальнейшем переставал быть полезным, кумовство сразу забывалось. Странный факт – с чувством юмора у него все было в порядке, но смеяться он не умел. Смех Гриши был деревянным и ненатуральным. Со временем (видимо, тренируясь перед зеркалом) он научился картинно и жеманно прыскать в кулак, изображая резкий всплеск веселья, но это выглядело как некая суррогатная подделка.
За всю свою жизнь Цапов не прочел ни одной книги. Образование получил (точнее – диплом об образовании) как и все – за деньги. Почерк его таковым не являлся. Так – корябанье птичьей лапой по бумаге. Был он женат и имел детей. Как-то раз (опять-таки по «синьке») он признался, что весь смысл его жизни – семья и карьера. Но была у него все-таки одна большая реальная страсть – автогонки.
Сначала он собирал автохлам. У знакомых мастеров приводил ведра в порядок. Что-то продавал, а на чем-то участвовал в соревнованиях. Когда доходы его ощутимо выросли (теперь платила целая рота), стал выступать на более престижных ралли. Постоянно он искал спонсоров, совался в Управление ГИБДД (иногда – небезуспешно), и – участвовал, участвовал, участвовал. Начал даже завоевывать призовые места.
Автомобили теперь у него были получше. По свидетельствам очевидцев, гонял он просто «безбашенно». Укладывал машины «под ухнарь». Выжимал все что мог и не мог. В результате после каждых гонок приходилось заниматься серьезным ремонтом. Все знали – на следующий день после возвращения он обязательно устроит смотр ротной техники и жестоко разнесет закрепленных за машинами инспекторов. А потом насобирает денег с провинившихся.
Когда он как-то в очередной раз зашел к командиру полка просить спонсорскую помощь, тот, узнав величину необходимой суммы, тут же задал вопрос:
– Гриша, а ты шахматами не пробовал заниматься? Гораздо дешевле выйдет.
Каждый месяц он устраивал в роте занятия по вождению и показывал инспекторам, как надо выполнять полицейский разворот и быстро объезжать фишки. Потом личный состав с энтузиазмом палил об асфальт покрышки, покупаемые за свои же деньги.
Замполит полка, посетив один раз занятия, заметил:
– Григорий Алексеевич, хорошо, что ты альпинизмом не занимаешься.
– Почему? – удивился тот.
– Тогда твой личный состав ежемесячно висел бы по девятиэтажкам.
И ушел.
Кубков у Царя становилось все больше и больше, и скоро в кабинете уже ступить стало некуда. Правда, как-то раз Клейман наткнулся на Пушка, выходившего из спортивного магазина с зажатым под мышкой большим новым кубком. Этот приз увидели на следующий день в кабинете, но с надписью за завоеванное второе место в каком-то чемпионате.
И на все это надо было денег, денег и денег. Все экипажи обязаны были сдавать определенные суммы еженедельно. Выше сумма – маршрут лучше или больше выходных. Кроме этого Цапов изобретал всякие штрафы. Поймал курящим в патрульке – один штраф. Руки в карманах – другой, и тому подобное. Уйти в отпуск – приколи скрепкой к рапорту хорошую купюру. Опоздал на работу – объяснение с такой же скрепочкой. Хотя и ежу понятно – не кури, не опаздывай, не ходи в отпуск и должен не будешь. Но в жизни так не получается. Да и в царских способностях никто не сомневался. Можно оштрафовать за плохой блеск левого ботинка, наконец!
При проведении воспитательной работы часто употреблял слово «Великие».
– Что, великими стали? По десять нарушителей выявить впадлу им, понимаешь!
Сначала называли его «Великим». А потом он перед строем как-то сказал:
– Кого вы хотите в ласты обуть? Меня? Не угадали! Я знаю, что вы все – евреи. Как бы ни черта не делать и чтоб все было. Касторки вам тачку и наждачки пачку! Меня не обманешь! У-у-у, семитская банда!
Яреев тут же негромко прокомментировал:
– Но если мы все евреи, он сам тогда кто? Мудрый царь Соломон. Минимум!
– Нет, – не согласился Изя, – скорее – царь Ирод.
С тех пор за ним прочно закрепилось прозвище – «Царь». Естественно, стукачи тут же донесли. Но никакой реакции не последовало и все сделали вывод – прозвище понравилось. Причем понравилось настолько, что он стал пить только дорогую водку с названием – «Царская». Кто-то из инспекторов, немного знавших химию, прошелся по этому поводу:
– Вот закажет водки, надо будет реальной привезти. Сдохнет, и ничего нам за это не будет. Желание – его, а команды надо выполнять буквально.
Юрик Баркасов спросил:
– А почему он от нее сдохнет? Ведь пьет же.
Яреев ответил:
– Юрик, царская водка – это смесь азотной и соляной кислот. Названа так потому, что разъедает царя металлов – золото. Если Григорий Алексеевич хлебнет ее, через его рот можно будет увидеть асфальт.
– Да? Не знал.
– Ничего страшного. Слушай дальше свой любимый шансон и развивайся культурно.
После занятия Цаповым царской должности юмористический простор в роте расширился. Так, например, Палыч, завидев его на горизонте, всегда начинал гундосить дореволюционный гимн «Боже, царя храни», а Яреев всех ротных командиров доводил до исступления фразой: «Слуга царю – отец солдатам»…
* * *
Спустя неделю после описанных событий ситуация прояснилась окончательно. Проверка установила, что у командира первого взвода майора Парамонова имелся в наличии левый диплом. Инспекторы тут же начали шушукаться. Ведь вместе с Парамоновым в одной и той же забегаловке учился в свое время и Царь. Но последний, как оказалось, всех надул в очередной раз. После получения левого диплома он еще куда-то поступил, проучился два года и теперь имел реальный документ о высшем образовании. В результате ему опять удалось отмазаться.
Парамонову дали «пинок под зад», Царю влупили строгий выговор за какую-то непонятную дребедень, и все встало на свои места. Уэсбэшники негласно передали, что вся кипа анонимок подшита ими в дело и находится у них. Не хватает одного единственного заявления, подписанного реальным инспектором, и тогда Царю – кирдык. Помог ему удержаться на месте какой-то генерал из Москвы, который тоже являлся великим гонщиком и бухал периодически с Царем на соревнованиях.
Самым интересным было то, что Цапов подозревал в случившейся с ним анонимотерапии своего первого зама – Чпокина. Дескать, подсиживает. Тому же было глубоко фиолетово, что думает Царь. У него вместе с армейскими годами выслуги было лет тридцать, и он готов был отправиться на пенсию хоть завтра. Тем более – никто бы никогда не назначил его на должность командира роты за его прямолинейность и неумение «лизать задницы» вышестоящему руководству.
Как бы то ни было, ситуация разрешилась без особых потерь, и Царь от радости укатил на очередные гонки, выдернув из запоя Дрозда и взяв его с собой. С ними также – в роли болельщиков – уехали Гращенко с Пахомовым.
Через пять дней Клейман зашел в кабинет роты. Он был выходным и приехал в бухгалтерию по своим личным делам. В комнате находились довольные Кузнецов и Дрозд. Они возились с новым телевизором, подключая к нему колонки и видеоприставку.
Клейман поздоровался и спросил у Вани:
– Ну, как съездили?
Тот показал рукой на телевизор и ответил:
– Нормально съездили. Вон, видишь, бонус привезли.
– В смысле, приз достался?
– Да нет, – Дрозд присел на угол стола и принялся рассказывать, размахивая руками. – Царь занял первое место. Ну, это были зональные гонки. То есть он выиграл выход в следующий этап. Все бы ничего, но эти два придурка (Славик и Рома) жили в гостинице. То ли они съели чего-то бодрящего, то ли укурились чем-то. Короче, прожгли сигаретами все подушки в номере, разломали мебель, и чуть отель не спалили. Наверное, от чертей отбивались. Царь еле их от ментов отмазал. Он же возместил весь причиненный ущерб. Как только вернулись, они ему отдали долг (с процентами, естественно), и еще он вот этот телевизор с них выдушил. Теперь живем!
Клейман покачал головой:
– Зачем он их держит? Ведь подставят же когда-нибудь его самого.
Ваня ржанул и, тыча пальцем в сторону Кузнецова, пояснил:
– Кого, Царя подставят? Да никогда в жизни! Они вот этого подставят. Он у них командир взвода. Га-га-га!
Петрович запустил в Дрозда коробкой из-под колонки, но тот все равно не унимался:
– Знаешь, откуда взялся этот диван? – он кивнул на свое недавнее лежбище. – Оттуда же. Его Гращенко с Пахомовым купили за то, что набили морду водителю трамвая, который поимел наглость выгонять их, укуренных, из вагона на конечной остановке. Га-га-га! Фигня! Петрович, чего нам еще в кабинете не хватает? Надо список составить заранее…
Тут зазвонил телефон. Кузнецов взял трубку, выслушал, и бросил ее на стол.
– Это конец! Все моей смерти хотят! Вокруг одни идиоты! Говорил я Цапову, не ставь этого неврастеника исполнять обязанности заместителя командира взвода! Пошел я в КПО. Нет мне никакого покоя!
Он схватил фуражку и выскочил из кабинета. Оказалось – Завалов ушел в отпуск и на его место Царь временно назначил Абакумова. Сегодня тот приступил к работе и уже пишет в КПО объяснение. А дело заключалось в следующем…
В контрольно-профилактическом отделе работал капитан Марочкин. Было ему лет сорок, и представлял собой сей милиционер тип такого же наивного чукотского юноши, как и Пушок, только еще похлеще. С чувством юмора у него не ладилось вообще, и отсутствие оного он с лихвой перекрывал серьезным отношением к работе. Поэтому въедливей и зловредней типа в этом отделе не существовало. Почти все инспекторы боялись его до одури, и он об этом знал. Кроме всего прочего, Марочкин денег не брал, никакие вопросы не решал, а просто тупо писал справки о нарушениях, допущенных инспекторами.
Вот и сегодня он, будучи ответственным по Управлению ГИБДД, подъехал на один из перекрестков с целью проинспектировать работавший там патруль. Капитан обнаружил рядом с патрулем еще один служебный автомобиль, в котором заседал Батон, писавший экипажу проверки в тетради и нагло куривший в патрульной машине.
Марочкин подошел к Абакумову и грозным голосом рявкнул:
– Лейтенант! Через час ко мне в кабинет!
После чего резко развернулся, сел в служебную девятку и уехал. Батон, глаза которого тут же налились кровью, проорал вслед отъезжавшему:
– Пошел к черту, гнида! – и добавил, успокаиваясь, – кричать здесь на меня всякие козлодои будут.
Сразу Абакумов никуда не поехал. Через час Марочкин назвонил в дежурку, и ехать все-таки пришлось.
Зайдя, куда следовало, Батон представился:
– Лейтенант Абакумов прибыл!
– Лейтенант чего? – строго спросил Марочкин.
– У вас плохо со зрением? – начал злиться Абакумов.– Если меня вызвали сюда, а не в комендатуру или ФСБ, то, наверное, милиции лейтенант?
– Вот так и надо представляться, – поучительно заметил капитан. – Бери лист бумаги и пиши объяснение.
– По поводу?
– Почему курил в патрульном автомобиле, почему сидел в нем, то есть – пассивно нес службу.
Батон взял лист и быстро изложил на бумаге, что сидел в машине, потому что писал проверки, а стоя это делать не обязательно. Далее он указал, что в машине не курил, а капитану Марочкину надо у окулиста проверить зрение и по результатам проверки выяснить целесообразность нахождения его в занимаемой должности.
Капитан, прочитав объяснение, заорал:
– Это что такое?! Я сам видел, что ты курил! Ну-ка, переписывай заново!
Батон сдержанно ответил:
– Что вы видели? Может, вас глюки посещают. И вообще – видеозапись есть?
Марочкин потерял дар речи. Так с ним никто никогда не разговаривал. Он тупо смотрел на Абакумова и моргал. Батон, пользуясь замешательством противника, продолжал:
– И вообще я не понимаю, презумпция невиновности касается только отмороженных водителей, а инспектор, значит, – не человек?
И тут Марочкина прорвало:
– Да как ты смеешь?! Ты не знаешь, кто я такой? Да я тебя сгною! Уволю! Ты еще узнаешь меня!
Ошибка капитана состояла в том, что он не только не читал Гашека, персонаж которого (подпоручик Дуб), был как две капли воды похож на него самого, но кроме этого он не знал, кто такой Батон. Но он быстро это узнал. У Абакумова глаза выкатились из орбит, и его понесло.
– Ах ты, старый маразматик! – Батон скомкал лист с объяснением, вскочил на ноги и швырнул его в лицо капитану, но тот успел увернуться. – Да я тебя сам уволю! А ну, пойдем, выйдем! Я научу тебя вежливости, гузно дрисливое!
Марочкин вскочил и, огибая столы, перебежал в другой конец кабинета, где и спрятался за шкафом. Батон, выпустив пар, постепенно успокаивался:
– Ты – фурункул на теле милиции! Пошел ты со своим объяснением козе в известное место! Научись вежливо с людьми общаться! В следующий раз на дуэль тебя вызову, посмотрим, какой ты офицер!
Он демонстративно встряхнул кобурой, вышел в коридор и, бахнув от души дверью, направился к выходу. Навстречу ему попался заместитель начальника КПО майор Куров, который слыл вменяемым человек... Читать следующую страницу »
Частный вебмастер