Зима 1968–1969 годов оказалась лучшим временем в моей не такой уж и маленькой жизни. Мы получили новую квартиру в хорошем кирпичном доме. Меня определили в гостиную с двустворчатыми дверями, с широким окном, выходящим на кремлевские башни. От меня никто ничего не требовал, я никому ничего не был должен.
Я учился в десятом классе и предполагал, что житейские мытарства начнутся только летом, а до лета, думалось мне тогда, еще очень далеко. Я не знал, что с того лета и до настоящего дня не будет мне больше никакого покоя.
Самые хорошие и модные книги находились в спальне родителей, а у меня, в нижнем отделении серванта, лежали те из них, которые не могли в силу разных обстоятельств выставляться на показ. Был там огромный черный том сочинений Белинского. Виссарион Григорьевич был не только продажным либералом, картежником и развратником, но имел тонкое эстетическое чутье, прекрасно разбирался в литературе.
В этом томе я прочитал, что некто Константин Батюшков больше других повлиял на поэтический дар Александра Сергеевича Пушкина. Для меня такая постановка вопроса была необычной. Я считал, что Пушкин стоит особняком, он – сам по себе.
Белинский много цитировал из Батюшкова, я до сих пор помню несколько строк:
Я берег покидал туманный Альбиона:
Казалось, он в волнах свинцовых утопал.
За кораблем летела Гальциона,
И тихий глас ее пловцов увеселял.
Вечерний ветер и валов плесканье,
Однообразный шум, и трепет парусов,
И кормчего на палубе взыванье
Ко страже, дремлющей под говором валов.
Всё сладкую задумчивость питало.
Как очарованный, у мачты я стоял
И сквозь туман и ночи покрывало
Светила Севера любезного искал.
Гальциона – в греческой мифологии (которую в те времена образованные люди знали, как дважды два) была дочь повелителя ветров Эола; после гибели любимого супруга она бросилась со скалы в море и превратилась в птицу зимородок.
И я находился мысленно на этом корабле, и меня тянуло, как и русскую поэзию, к загадочной романтической Англии, откуда был родом кумир высшего общества России лорд Байрон. Ему подражали и наш Лермонтов, и наш Бестужев-Марлинский. Не столько в творчестве, сколько в поведении – кутежах и бесшабашной храбрости...
Батюшков участвовал в войнах против Наполеона, но исключительно в зарубежных походах Русской армии. В 1807 году в возрасте 20 лет он был тяжело ранен при Гейльсберге в Пруссии, а затем в 1813 году сражался в знаменитой битве под Лейпцигом, а в 1814-м – брал Париж. Вернувшись с фронта в чине штабс-капитана, жил в основном в Москве и Петербурге и до 1822 года много печатался в журналах, был дружен с Жуковским – благодетелем всей нашей изящной словесности.
Ему исполнилось 35 лет, когда он сошел с ума. Его лечили безрезультатно в Саксонии. Вернувшись в Россию, в имение под Вологдой, он прожил еще 33 года и умер от тифа. То есть Белинский писал о Батюшкове, когда тот был уже не в себе, но ни словом об этом не обмолвился. В СССР тоже об этом помалкивали и правильно делали. Сегодня ненормальных полно, и они кичатся своим умопомешательством.
Когда он еще был здоров, Константин Николаевич дважды влюблялся, обе его зазнобы были немки, но до брака не дошло. Он трижды пытался покончить с собой. Первое его собрание сочинений подготовил и опубликовал Гнедич, который нам больше знаком как переводчик Гомера. Пушкин в одном из писем называл Батюшкова своим учителем. Белинскому это письмо было не известно.
23.02.2018
23 февраля 2018
Иллюстрация к: Батюшков