Оправдание

Василий сидел на корточках под навесом дверного проема, старательно пряча лицо от дождя. Капли барабанили по голове, закатывались по порванному плащу под одежду, хлюпали в изношенных за многие годы кроссовках. Дождь в каком-то неудержимом безумном порыве намерился сегодня очистить вторую столицу России от всего того, что он по одному ему известному мотиву мог бы назвать грязью.

Он не мог только одного – смывать людские грехи. Служители храма, сверкающего в этот пасмурный день своими омытыми позолоченными куполами, например, могли – за известную плату, конечно. Но только не дождь. Куда ему, дождю, до этих высот?

Прохожие стремительно метались под этим удивительным ливнем от одного здания к другому, заливаемые водой на тротуарах машины громогласно призывали посторониться всех остальных, кроме самих себя, а Василию – что Василию? – ему этот дивный новый мир как-бы-святости был удивительно далек во всех своих смыслах.

Карма стала в моде с подачи блюстителей набожности. Вот уже как несколько лет почти каждый житель культурной столицы – и не только ее – стремился исправить свою карму, не стремясь исправить себя самого. К этому призывали витрины благотворительных магазинов, об этом неустанно напоминали газеты и центральное телевидение, даже лицо сироты на огромном рекламном биллборде, казалось, молчаливо предлагало всем своим созерцателям, проносящимся каждый день по центральному уличному кольцу, принести еще порцию своих сбережений в детский церковный приют ради очищения своей кармы. Вот уже как несколько лет люди неискренне улыбались друг другу на улицах, интересовались здоровьем своих собеседников наряду с прогнозом погоды, покупали всевозможные безделушки со скидками во внезапно выросших как грибы после ливня благотворительных магазинах, отдающих, или говоривших, что отдают, часть своей возросшей прибыли на «добрые дела». Даже банки – и те ввели повышенный «кэшбэк» при покупках в таких вот магазинчиках. Это стало вопросом моды – блюсти свою карму, ощущая себя непогрешимым.

Василий не ведал, как это удалось – но союз маркетологов и тех самых, из храмов, оказался на удивление продуктивным. Василий, поливаемый в этот момент бушующей стихией, не знал, что в терминах маркетинга это называлось «ребрендингом», а в терминах финансов выражалось такой цифрой, которую, наверное, только они, набожные собиратели сокровищ, и могли себе позволить. Как бы то ни было – это, должно быть, помогло спасти самих себя в своих собственных глазах многим, кроме Василия.

Пять лет без дома – много это или мало? Кто-то спокойно проведет целую вечность в грязи, совершенно не ощущая бега времени, а для него эти пять лет стали своей собственной вечностью. Пять лет через холод и снег, грязь и вот такие вот дожди, омывающие время от времени улицы Санкт-Петербурга. Пять лет хождений в изношенной одежде под неодобрительные взгляды прохожих без шансов найти постоянный кров. Бессонные ночи, проведенные в незапертых подъездах, сотни криков и пинков от их жильцов. Все это было, все это будет. Это замкнутый круг.

В конечном итоге память удерживает для нас только самое лучшее – то, что достойно жизни в океане воспоминаний. И искры этих воспоминаний не гаснут вплоть до нашего последнего дня на этой земле.

…Первый год его скитаний. Поздний вечер. Топот ног за спиной.

 – Дяденька, спрячьте меня! – отчаянно крикнула девочка лет семи. – Спрячьте от них!

Когда на горизонте мостовой появились две закутанные в тени взрослые фигуры, времени на размышления уже не осталось.

– За мной, сюда! – прокричал Василий ребенку.

Несколько десятков метров, совсем рядом. Здесь, во дворе, сломанные двери подъезда всегда были открыты. Когда ты скитаешься по всему городу, ставшему для тебя последним пристанищем, память цепко сохраняет в себе такие вот места, где можно скоротать очередную ночь или хотя бы несколько остающихся до рассвета часов, когда законопослушные граждане вновь отправятся в путь на свои очень важные и значимые работы. Отправятся по замкнутому кругу.

Ребенок забежал вслед за Василием в открытую дверь и затаился.

Это был день – или ночь, если судить по времени суток – когда он спас будущую прекрасную балерину от насильников и убийц. Но в тот день он еще не знал об этом – знание пришло намного, намного позже, и уже в ином мире.

…Третий год его скитаний. Дождь, барабанящий по мостовой свой странный ритм и выписывающий круги в воде Невы. Замкнутые круги.

Маленький рыжий котенок, отчаянно бьющий лапками по воде и пытающийся дотянуться ими до высокой каменной набережной, находящейся в каком-нибудь метре от него. Он утонул бы в тот день, если бы не Василий. Утонул бы, как сознательно топят многих, являющихся на свет – будь то кошки или же люди. В сущности, что такое какой-то рыжий маленький котенок? Всего лишь разница между состраданием и безразличием.

…Тот самый день, те самые минуты, которые мало кто из смертных способен предсказать заранее. Зимний ветер, обмораживающий лицо. Застывший лик Невы. Группа школьников невдалеке, цепочкой двигающаяся на другой ее берег.  Вот ставший слабым лед ломается от их мерного шага, и один из школьников с всплеском падает в воду. Крик отчаяния, разнесшийся вокруг.

Когда Василий подбежал к месту обрыва, школьник еще был на поверхности, но ни у кого из детей не было сил вытащить его на берег. Они тянули к нему руки, пытались ухватить изо всех сил – но их маленькие слабые руки раз за разом соскальзывали под возгласы отчаяния.

Бывает так, что мы не знаем предела собственных сил до того момента, когда они по-настоящему станут нам нужны… Не знал их и Василий. Схватив за запястье, он рванул двумя руками ребенка так, что тот вылетел на поверхность, отлетев на пару метров. Но этот рывок пошатнул его, разворачивая вокруг себя самого, ноги его соскользнули, и Василий упал в ледяную воду сам.

Раз за разом, вплоть до момента, когда руки и ноги, наконец, отказали ему, он боролся за жизнь. Раз за разом он пытался подтянуться и выбраться на лед, но силы стремительно оставляли его – или же эта самая памятная его душе зима и судьба решили все-таки взять свое. Вот ледяная вода затекает ему в рот, вынуждая умолкнуть. Вспышки света – последние вестники этого мира – и он погружается на дно…

В тот последний прощальный миг жизни он не знал, что произойдет потом, когда само понятие времени изменит свою суть. Он не ведал о том, как в недоступном для его измученного земной жизнью воображения по своей красоте мире три золотистых капли – по одной за каждую спасенную им душу – упадут в свой день на чашу позабытых многими Весов. Как эти капли, подобные каплям дождя, – такие маленькие и такие большие одновременно! – коснутся ее поверхности, и в тот самый миг одна из чаш наклонится и озарится неугасимым светом. В тот самый миг эти три казавшиеся такими крохотными для многих капли перевесят в чаше все ошибки его прошлого и всю его боль, осветив ему путь. В тот миг – прощальный миг рвущейся связи между этим миром и миром иным, раз за разом забываемым рождающимися в этом, – Василий не мог знать сие. Смертным созданиям редко выходит знать свое будущее априори. Он не знал, что эти капли станут его – совершенно искренне и абсолютно бескорыстно пришедшего на помощь – самым значимым Оправданием. Он не мог и помыслить о том, как после этого мгновения двое сияющих теплым и мягким светом фигур встанут по левую и правую руки и поведут его в Чертог – туда, где однажды будут собраны достойные.

Где есть место оправданным и искупившим и нет места откупающимся.

19.01.2016

 Прохор Озорнин