Дама, загадочная во всех отношениях

«Дама, загадочная во всех отношениях».

                        Повесть.

(Ознакомительная глава.)

                               «Люсьен».

                                                               «Перемен! Мы ждем перемен…» Виктор Цой.

                                                               «Чтоб ты жил в эпоху перемен!» - китайское проклятие.

…Большая оригиналка по жизни, Анна Борисовна была обладательницей весьма незаурядного характера. Случается, о ком-то сильном и смелом говорят: «характер его - кремень!» В отношении Анны Борисовны сказал бы я иначе: была она обладательницей не характера, а какой-то литой цельнометаллической конструкции. Научившись единожды проделывать бреши и командовать людьми, уверовав, что только так и должно судить обо всем современной женщине, она, с определенного момента, не продвигалась вперед по жизни, а только обрастала отделяющими ее от окружающих заслонами, да костенела со всяким шагом. Любить энергично-командную, безчувственную*, да  и прямо скажем – не для любви скроенную женщину, никто особо не стремился, и как-то скоро, несмотря на бытовавшие в ней в ту пору молодость лет и привлекательность, граничащую с красотой Снежной Королевы, отпали сами собой даже расчетливые ухажеры-однодневки.

     Обделенный, таким образом, нежностью и любовью земной барометр ее чувств, закоротив, зашкалил и навеки остался в одном, уткнувшемся в красную тревожную черту, положении. И если памятовал что-то о былой юной лимитчице** бывший ее муж, то далее, за переменившейся ли в сложностях своих жизнью, или так оказались замкнутыми скоро в нежданной темнице душа ее и сердце, но изменилась в те, давние теперь времена, Анна Борисовна быстро и разительно.

     Именно такой и запомнила ее на веки вечные Люсьен – утянутой в серый костюм «классной дамой», - со всеми крайними для данного литературного штампа впечатлениями.

     Для насмотревшихся современных сериалов молодых людей, образ Анны Борисовны, скорее всего, может оказаться проекцией на целое поколение. Но, смею уверить вас, была она продуктом особо обтесанным и окаменелым, не от мира сего, даже для своего времени. Так, впрочем, во все времена повелось - кто какую ипостась себе сам избрал: кто-то обделен талантом от Бога, комплексует, а за комплексы его платят окружающие, кто-то самодостаточен и без того, чтобы ступать по безропотным чужим головам. Мы, право, сами выбираем себе дороги: кто-то с мечтой, кто-то с молодым задором, но, главное, чтобы при том таилось в нас памятливое, духовное, дарованное извне, что-то много высшее и зрелое чем мы сами, погребенное до срока, но не отторгнутое.

     Юная Анна характером вышла не то в отца, не то в деда – не знали преград они, валились куда-то без остановок на розмыслы и сомнения, и только чудом не сворачивали шей, - избрала себе сугубые крайности в поступках и решениях и она. При взгляде издалека, кажется мне, что изначально уже стреножена была в ней душа земная, полужива и холодна, и совершенно не подавала о себе вестей. Так что и не удивительно мне, что судила о жизни юная Анна неопытно, странно, но сугубо материально. Взгляд и мысль ее настолько были зашорены ею самой, что, разумеется, комплекс непогрешимости просто обязан был прописаться в сознании Анны. Она сама выстрогала из себя куб, сама же замуровала изнутри все окна и двери. Сознание – ущербное и гипертрофированное, - осталось, душа – так же замурованная во склепе, - умерла.

     Не удивительно, что рано абстрагировалась от Анны Борисовны дочь, питая к матери несвойственный детям антагонизм. Не удивительны были и те отношения, что складывались у Анны Борисовны с собственным коллективом уже в нынешние времена. Все осложняло здесь то обстоятельство, что была она теперь «бизнес-леди», «хозяйкой» и входящие в коллектив мужчины и женщины изначально занимали по отношению к ней подчиненное отношение. А тут уже, не сговариваясь, все как-то скоро привыкли видеть в ней не человека, а только некую резонирующую, излучающую тревожные и губительные лучи напасть. И если бы занимала хоть как-то умы, а не отторгала, быть может заслужила бы рабочее и подстать характеру прозвище, а так, обозначали ее одними лишь обезличенными определениями: «Эта, у себя?», «Тебя из сто первого (кабинета) требует…» И плохо было пытаться угадать мужчинам в Анне Борисовне женщину. А не угадывать – и это порой совсем не приходилось ей по нраву. Куда важнее в затянувшемся и малоприятном общении с нею, угадать стало мимолетный момент, чтобы, соответствуясь с обстановкой, вальсирующим в пустоте канатоходцем, чувствительно качнуться в ту или иную сторону, и тем «сыграть», намеренно сфальшивить с этой женщиной.

     В тот день, когда дочь сбежала от нее в Томск, Анна Борисовна решилась все же на компромисс. Поступок сей с ее стороны был поистине фантастический, но, что поделать, речь шла о единственной дочери! Да и услужливая мысль уже немало рисовала ей кошмаров из вольной жизни студиозусов. Она скоро вернула Люсьен и поселила ее в квартире своего престарелого отца. Перемирие, таким образом, было достигнуто. И пусть оговоренные заранее свидания матери и дочери напоминали скорее встречу в допросной двух разделенных взаимным отторжением людей, и уже по прошествии первого часа встречи в воздухе начинало назревать что-то родственное напряжению однополюсно настроенных магнитов, а все же сердце Анны Борисовны успокоилось.

     Двадцать с лишком лет назад, когда постигло страну нашу общее и вихрем жавшее судьбы людские бедствие, оно, как и многих других, застало врасплох Анну Борисовну, так что в чем-то и она, и без того деятельница далеко не первых эшелонов власти, оказалась разом и на вторых, и на третьих ролях, и впервые растерялась даже, сплоховала, но были рядом примером зримым «учителя». Она опомнилась, и со всей безоглядной порывистостью характера своего, стала вторить иным, и вот уже не осталась без «наследства» из разграбляемого дома отчего и она.

(*Приставки «бес-» и «обес-», памятуя об утраченном нами с веками, а так же о бесовских нововведениях 1917 года, стану я использовать в данной работе в смысловом, а не обезличенном  или двояком смысле.

**В советскую пору так называли москвичи приезжих, пытавшихся закрепиться в Москве.)

     Появились первые и головокружительные, рассованные по углам, по родительским квартирам тайнички и «заначки», первые весомой ценности украшения, всплывшие на свет бог знает какими потаенными каналами и смертями. Делала все с оглядкой на других, на «товарищей», а тогда в ЦК, на верхах, многие не сговариваясь, стали

делать общее разрушительное и подлое «дело». Никто не говорил еще вслух, что страна умерла, что предали ее чохом и разом, и, как при Петре, всех несмышленышей – в кабалу и оброк, а самим – в кавалеры! «Сбрасывали»

невесть откуда накопленные пачками, чемоданами рубли, покупали по «законным» своим 67 копеек доллары. Хихикали нервно, бегали, шушукались по углам, косились, разбивались на кланы.

     Чем далее, тем более, творилась вокруг чистая чертовщина: исчез контроль, исчез довлевший десятилетиями незримый дамоклов меч над головами, явились прежде никогда не виданные и невообразимые «демократы», бегали по всякому поводу «стучать» они и «докладываться», но уже не «куда положено», а (это уже ни в какие ворота не укладывалось!) прямиком в американское посольство, и никто не заламывал руки, не садил в «воронок», напротив – шкодливые подлецы эти оказывались вдруг в торпедирующим все фаворе – при власти и при деньгах*. Было о чем задуматься!

(*Пройдет много лет, задышит, как кажется нам, вновь свободно Россия, но останутся в фаворе прежние, скажем мягко, - «демократы» и «либералы», - недалекие, впрочем, почасту умом, отчего на всякую годовщину «победы демократии» станут не скрываясь хвастать они: «Тогда многие из ЦК выступали против Бориса Николаевича, но я, лично, сам ходил к Мэтлоку (агент ЦРУ), в посольство, помогите – просил! Во имя торжества демократии! Очень надо!»

- И помогали. Причем профессионально и деятельно. Отчего когда грянет в стране безработица, а дети безработных уйдут в криминал или станут наркоманами, будут отмечать для себя: «Да, все идет по намеченному плану. Мы знали наперед и ожидали этого! Теперь сравним, совпадет ли количество выморока с ожидаемыми цифрами».)

В разворошенном улье Анна Борисовна ничего понять еще не могла, рада была золотому дождю, но азарта не имела. Напротив, чего-то смутно страшась, по внушенной жизненным опытом осторожности, она прятала богатство свое, да так, что самой стоило великого труда добраться до всех этих колье, колечек с рубинами и маленьких, пахнущих лавандой, мешочков с редкими тогда еще бриллиантами. Ни о чем из сокровищ своих не решалась она ни с кем и словом обмолвиться: являла тайком на свет, в несколько тревожных и волнительных минут чаровалась сердцем, обмирала, не веря себе, и все еще ожидала за нечестное дело расплату. А там, поскорее, все с той же тревогой и оглядом, прятала вновь, чтобы помнить и ночами не спать, срываться нервно на смех, а там, при случае, вновь на минуту, на две, соприкоснуться с волнительной своей тайной.

     В тот же счастливый ей год, благодаря все тому же азартному товарищескому опыту, она по случаю, но не по рангу оказалась владелицей милой, пусть и небольшой, парижской квартирки – одной из единиц того немалого количества недвижимости, что прежде, на государственные деньги, покупалось для вполне определенных партийных и государственных нужд во многих городах и столицах мира. На том, впрочем, счастливое время ее закончилось. Дальнейший многолетний дележ продолжался уже без Анны Борисовны. Ее «ушли» - пришел черед приобретений крупных и не терпящих столпотворения: заводы, предприятия, комплексы зданий, банки, институты, гостиницы, санатории и дома отдыха – все, что способно было в одночасье сформировать не партийное, и тленом пошедшее теперь, а самое что ни на есть реальное, оформленное в многослойной прессовке власти фамильное Господство. Делили, разумеется, все неспроста – кому положено было, знали о роли всемогущего КГБ в развале страны, знали, что первыми «разрезали пирог» именно представители этого клана и оставаться «отодвинутыми», «на бобах» естественно не собирались.

     На этом уровне круг прежний сузился, заматерел: на горизонте маячило совсем уж фантастическое богатство – нефтяное, газовое, золотоносное, - а это реальная, не знающая ни границ, ни указок, на поколения вперед простирающаяся Власть. Но, сбившаяся раз на тропу воровства и предательства мысль, не успокоилась, крепла, и, заматерев, наиболее честолюбивые, за несколько лет вперед, почувствовали заманчивый запах власти особенной – государственной. За все это стоило бороться, и кого-то несговорчивого подставить и сковырнуть под откос. В средствах устрашения несговорчивых особо разборчивы не были – так и должно было быть, ведь все, от первых лиц до армейского генералитета, едины стали в целях, и в знании отведенного им «эшелона».

     Заделом же на грядущую перспективу, стал отбор из разбитых при Андропове (МВД) и разваливающихся теперь (КГБ) силовых ведомств исполнителей для особых поручений. Не было проблем и с искусственно созданным КГБ для страны родной криминалитетом.

     В те дни создавалось обманчивое впечатление: казалось, разваливался на глазах и всемогущий вчера КГБ, разваливался как сарай, так что сотнями вываливались из стен его бегуны и перебежчики, и шел по городам и весям недобрый слушок о былых его работниках, какие, уже не таясь, явили свету криминальные таланты свои – от убийств и рейдерства, до переставших быть теневыми и тайными поставок наркотиков. Что до сведущих, то их не удивляло совсем, что глава всесильного ведомства шел на поклон ко вчерашнему своему «стукачу», чудом каким-то ставшим вослед другим же гебешным стукачам «олигархом» и становился во главе службы охраны последнего. Знающих не обманывала вся закулисная эта игра, не удивляло, когда «начальник службы безопасности» вторгаясь в кабинет «олигарха» посылал его прочь: «Пшел вон, мне тут посовещаться надо. Завтра к девяти приходи!»

     Итак, на поживу, с предложениями выгодными и дельными слетелись все: и те, кто прежде прятался во тьме, и те, кто в регионах своих занимал пустующие места царя и Бога. Под шефством единым слились интересами ЦРУ и КГБ и, как сбрендив (1), взялись по отмашке переворачивать Поднебесную и так мешавшую Горбачеву и душеприказчикам его, пытающуюся быть независимой во всей этой вакханалии Румынию Чаушеску. Казалось чуть-чуть, и пойдет «эффект домино» - разрушатся в очередной раз империи и разыграется новый пасьянс Великого передела.

     В Румынии разобрались одним ударом: готовили переворот силами подонков внутренних, но так торопились, что привлекли к расправе международных наемников. Убивали прилюдно – показательно для всех тех марионеток, что став президентами и премьерами, поверили вдруг в собственную неуязвимость и значимость, а потому не ограничились телевизионной трансляцией расстрела главы независимого государства, поставили рядом под пули и жену. А вот с Китаем не повезло – в поддавки здесь никто играть не собирался. Зато податливы и азартны оказались продавцы Империи со стороны России. Низшая рангом, марионеточная официальная политическая Европа засуетилась и, не зная игры, но пытаясь читать по губам мировых господ, разродилась скорей «Хартией 34» (2).

     Все шло по давно подготовленными Семьями плану. Все было продумано, высчитано и только ждало рокового часа. Бомба, возведенная под СССР с момента укрепления в ЦК Рокфеллеровского протеже Сталина, благодаря хитрости и талантам последнего, не взорвалась. Но стоило устранить его – и, шаг за шагом, все завертелось: утратило силу и полнокровный контроль над государственным организмом власть, а позже и новая удача – к руководству КГБ, фактически – стоило только не торопясь укрепиться, прибрать все к рукам, - к управлению страной пришел Андропов. Это был звездный час не только для Семей. Это был звездный час мирового еврейства: наконец-то Россия под нашим контролем!* Андропова старались не засвечивать ни контактами, ни даже слухами. Что до «контактов», то вышли на него очень скоро. Он был человек разумный и подчиненность свою Семьям доказал сразу и навсегда.

(*Разумеется, это была не первая победа возродившегося каганата над Русью в ХХ веке. Была победа иудеи в 17 году, стоившая русскому народу 60 миллионов только живых жизней, без учета нерожденных или погибших во чреве. Тлела весь век, тлеет и теперь ползучая победа над нами захвативших властные и информационные коридоры последышей тех палачей. Это их кривые рожи в сериалах, в ток-шоу, они же за всем валом выливающихся на головы наши информационных нечистот.)

     Гешефт сложился удачный: десятилетия не прошло, а всесильное и опасное КГБ выросло стократно по сравнению с Бериевскими годами, но на деле – переродилось в какую-то заурядную бизнес-структуру, в какую потянулись на «теплые места» дети номенклатуры и бойкие, уклоняющиеся от воинского призыва, андроповские соплеменники. Что до прижившихся на Западе диссидентов, то представали их взору почасту удивительные картины: шныряли по европейским столицам знакомые и характерно одетые лица, и все что делали только – «стригли купоны». Много (иные сделки в те уже времена перетягивали за миллиард «зеленых»), активно, накопительно, не для народа и государства – для себя. Формировался новый класс – тот самый, в миллион пока еще советских семей (12), каких накопительство в один прекрасный день разорвет изнутри, а сами они станут рвать и губить Россию, только бы накопленное, «заработанное», украденное удалось бы сладко прожить, и не на постылой и ставшей давно им чужой (кому-то - наследственно) Родине, а там – на славных и чужих хлебах, где господ холют и ублажают…

     После Андропова были и другие «контактеры» (Яковлев, Шеварднадзе, Чубайс), с экранов заезженной театральщиной лился постановочный шум для толпы – со спитчами, конфронтациями, конфликтами и войнами, за сценой – шел к цели своей ледокол обрученных Кромвелем еще Семей и Сиона, и то, что виделось с экранов кровавой баней, был всего лишь послед от не знающего пока препонов хода громадины.

     В апреле 1968г. Семьями был основан «Римский клуб», одной из главных и не скрываемых претензий к миру которого было кардинальное сокращение мировых едоков. «И вот в этот Римский клуб в качестве одного из 100 действительных членов был принят Д. М. Гвишиани, зять А. Н. Косыгина. Получается, что глава советского правительства, делегировавший своего зятя в Римский клуб, не имел ничего против его программы, т.е. превращения нашей страны в сырьевой придаток Европы и планов по сокращению нашего населения». (3) Это был знак не праздным, а планы имеющим: примите правила игры, станете псами для нас цепными и гончими, будет и вам рай на Земле!

     Тогда же была решена участь той части Европы, что входила в СЭВ (4) – конечно же, воровскому переделу – беспринципному и кровавому подлежала и она.

     - Марионетки правили странами, «контактеры» готовили порты к приходу ледокола.

     Со смертью Андропова ничего не изменилось: наследник был готов – податливый, сладенький – Дьяволом меченый Миша. Приводили к власти его, как и положено ныне, по хасидскому обряду – через кровь. Он многого не понимал, казалось, он знает по нотам предписанную ему игру: он раскроется, сделает мину великого благодетеля мира, спасающего всех от «ядерного Апокалипсиса», сдаст как проигравший все сильные карты вверенной ему страны, а там, шаг за шагом, все скоро кончится – придет обещанный господами приемник, сам же он получит обещанное и поселится во славе и цветах в Лондоне – безбедно, не по-русски, по-барски счастливо. Но, как не норовил угодить Господам, как ни кидался псом на неугодных Олимпийцам Чаушеску и Чину, а все же он был никто для Господ – холуй, рожденный в хлеву, и его прежде обмакнули в кровь. Приказ на взрыв Чернобыльской АЭС пришел, как и положено – через каналы «контактеров».

     В 90 году редколлегия журнала «Молодая гвардия» решилась на смелый шаг: опубликовала письма двух инженеров с Чернобыльской АЭС, сильно сомневавшихся в случайности, а не в диверсии происшедшего. Они были правы. В ту пору новые АЭС строились как источник питания военных РЛС. Рядом с Чернобылем возведена была новейшая – загоризонтная (5), и здесь Хозяева впервые учли, кажется, интересы раболепной Европы: Чернобыль вполне подходил для хасидского обряда – кровь будет, будет раболепен и шабес-гой! (6)

     Дальше сложилось по заготовке – «звеном», по отработанной уже однажды в России схеме (Керенский-Ленин), и Горбачева сменил Ельцин.

     Что до знакомых всем нам дней: не подготовительных уже, а прорывных, - удар был многоуровневым, хорошо подготовленным и продуманным: ТВ (убирались старые кадры, а на смену им вбрасывался сдавший экстерном экзамен по техникам манипуляции сознанием заготовленный «молодняк»), сатанинские организации (оградительные границы рухнули и прежде явились черти фряжские, а там, стремительно, явились и «свои» (7)), Кашпировский и т.п. (ударный взлом психики с утилизацией защитных ее качеств), реклама и продвижение оккультного, шоки. Не остались без контроля и те, кто повели за собой стада молодежи: выстреливаемые одна за другой, из небытия, музыкальные группы, самые безобидные (на внешний взгляд) из которых и те, казались смоделированными кем-то квазиумелым по черномагическим пасам, по массовой промывке и взлому мозгов, с ударами незримыми, но по точке куда более важной: по охранительным Божьим покровам, что, не смотря на семьдесят лет безбожия, все еще укравали русских людей.

     Все требовало боя и уничтожения, не важно – уничтожения ли себя или окружающих, важно оказалось вдруг разрушить как прежде все «до основанья, а затем…» вновь нахлебаться по горло невинной крови – обрядово, взрывным «часом Х», столь подготовленным, что станет возможно уже не таиться (прикроют послед другие) и вербовать в проклятый легион тысячами, миллионами, пока смрад не покроет землю.

     В эти дни осуществлялась самая важная работа: разрушались устои. Не станет их, не станет общности, не станет целого, которое так сложно ломать. И скоро целого не стало, каждый обзавелся собственной идеей, как собственным оружием, а после – во дни срежессированных переворотов 1991 и 1993 года, когда неведомо для не знающих новых правил игры в очередной раз замешивался на великой крови хасидский ритуал узурпации власти, - люди не находили общего меж собой языка, и тогда миролюбцы, пытаясь успокоить вооруженных идейками людей, говорили: «Не надо, сейчас не до этого! Вот когда победим, будем разбираться между собой». И разобрались бы – безбожные идеи не живут не орошаясь кровью.

     Вот тогда-то и поняли многие из нас, что деньги – производное Дьявола в мире, и цель их – убийство, телесное и духовное. Тогда бы нам и понять в очередной раз, что есть по сути своей оградительные границы для государства, но нас уже понесло – как оболваненных такими же болванами-учителями детей. «В 1940 г. (после «чистки» 1937—1938 гг.) при численности населения в 190 млн. человек в СССР было всего 6549 убийств» (8). Теперь же, при «свободе и демократии», при лишенной границ вольнице, при сокращенном до 140 млн. населении, Россия стала «житницей» криминальных трупов и передовым экспортером органов молодых парней и девушек (9). Тут-то и понять нам, чем отличается валюта от рубля: легализовалась наркоторговля и проституция, а в очередь на торговлю «запчастями» похищенных и убитых молодых людей вставали организации с весьма «медицинскими» названиями: «Экспортлес», «Воркутауголь» (10).

     Вернемся, впрочем, к нашей героине. От приобретений, от затянувшегося безнаказанного дележа, она чуть оттаяла и как будто даже потеряла голову. Стала позволять себе порой неосмотрительные шаги, а там и «засветилась», но совершенно не в том направлении, какого более всего боялась. Нет, страшилище КГБ воровство ее за «мелочностью» за общей вакханалией не заинтересовало, зато впервые за последние годы ею всерьез увлекся мужчина. И каков был собой! А как ухаживал! Она была уверена, он не знал, что она из ЦК, сама же придумывала ему о себе небылицы – что-то о заводской парторганизации. Что до него, то был в нем некий самоуверенный апломб – броский, барский. Поскольку и поступками, и речью и намеками он часто доказывал ей, как далек от «низов», и как широки (а по намекам – и влиятельны) его знакомства, Анна Борисовна сочла самоуверенность его весьма обоснованной и не обращала уже более на таковую внимания.

     Речь его была феерична и упоительна. Как красочно описывал он свои заграничные вояжи, как грезил уже наяву о совместных их с Анной Борисовной вояжах по Европе, по Атлантическому океану!.. Анна Борисовна и сама не заметила, как сдала перед Аполлоном этим все до единой позиции. Фееричный и яркий, но во многом недоговоренный и загадочный роман длился около года. Что до финала его, то исчез не простившись с любимой своей Аполлон, исчезла с ним вместе уютная парижская квартирка, исчезла в небытие и основательная часть прятанных прежде по тайничкам заначек. И уж совершенною бедою ворвался в судьбу ельцинский путч 93-го и Анну Борисовну, не оказавшуюся в рядах активных соглашателей государственного переворота (после она переживала сильно – могла бы и сообразить, ведь сколько маститых людей от культуры кричало тогда хором: «убей их, распни!», могла бы поддакнуть и она, угадать суть наступивших дней, когда звания «Героя России» присваивали за массовое истребление безоружных людей (11)), вышвырнули вон из шикарной московской квартиры. Пришлось возвращаться к давно позабытым истокам, в Сибирь.

     Тогда же «застрелился» знакомый ее из КГБ. Где-то за год, полтора до того, был у них странный и неоконченный разговор. Говорили о многих вещах: о развале в партии и стране, о близости большой катастрофы, какую уже кожей чувствовали, о вылезших на свет, обнаглевших подлецах от КГБ и ЦК. Он как знал, что жить осталось ему немного, а потому был разговорчив более обычного. Так заговорили и о золоте партии (тогда много было о том пересудов и недомолвок). Анна Борисовна уверена была, как и большинство других, что все «разошлось по верхам», какую мысль с негодованием и озвучила. Знакомый усмехнулся тогда.

     - А если все куда сложнее, чем ты думаешь? Эту страну, «Советский Союз», создавали совсем не те люди, каким семьдесят лет писались панегирики. И Ленина и Сталина, и после них, выбирали и ставили на власть далеко не внутренние силы. Были и на них душеприказчики. Так что, подумай-ка вот о чем: что если им приказали сдать золото, так же как и дали команду на разрушение страны? А механизм на разрушение заложен был изначально – еще в первой Конституции, и в упразднении губерний, с заменою их включавших в себя клочки этносов республиками. Вот тебе теперь и кровавые бани по отделяющимся республикам!

     - Кто приказал? – опешила Анна Борисовна.

     - Разумеется не те, что при власти в стране. Они чаще всего зависимы, ну а такие люди как Андропов выводятся в первые ряды специально. Другое дело, что есть те, кто давно стоит над государствами и правительствами, кто в реальности повелевает мировыми спецслужбами. И когда правитель начинает озвучивать не собственные мысли, а их планы, надо еще угадать! Это они правят миром и пишут миру нашему сценарии – будет ли завтра мир, голод или война… Помнишь, у Брэдбери косаря смерти? Они прореживают мир постоянно. И все, что имеет любая страна, тем более такая большая и богатая как наша – всего лишь зреющий для них урожай. Руками нашими они его пожали, за это исполнители получат возможность дограбить то, что свалится с господского стола. А перепадет многое! И без золота, на одних природных ресурсах, на не ими строенных объектах и производствах озолотятся. 

     Сдача золота, инициированный по заказу же взрыв Чернобыльской АЭС – все это было пропуском в клуб…

     Про «клуб» она тогда ничего не поняла, не узнала и позже, когда два десятилетия спустя, благодаря пожелавшему остаться анонимным автором, слишком хорошо осведомленным о той адской для людей и страны нашей «кухне», стало известно о наших членах «Римского клуба» - того самого, что ставя крест на России, провозгласили сегодня принцип «золотого миллиарда», чтобы однажды заговорить уже по итогам организованных мировых катаклизмов о «золотом миллионе».

     - Или вот, говорят, ЦРУ, Рейган, сговор с ОАЭ по демпингу цен на нефть, после которых опустели полки всех продовольственных магазинов – последнее, при рекордном для всех 70 лет Советской власти поголовье крупного рогатого скота! Ну не смешно ли! Вот только то, что произошло, выгодно было в первую очередь КГБ – нужен был толчок к «экономическим реформам», к «перестройке» с приватизацией, чтоб поделить уже, наконец, все и стать на местах царьками. И в верхах заговорили о «толчке» подобном еще до 1985-го. За год, а где-то, тет-а-тет и много раньше…

     Анна Борисовна мало чувствовала жизнь, мало прислушивалась к голосу таковой. Жила поверхностно, как мимоходом шла, не останавливаясь. Ей не по духу было понять многое о жизни тогда, в тридцать лет, не дожила до откровений и в наши дни, на седьмом десятке. Ее устраивала та прямолинейность мировосприятия, что утрированно подгоняла под удобные ей рамки действительность. Та же склонность к утрированию закрывала Анне Борисовне глаза на то, что могло заставить ее испугаться или протрезветь.

     Когда-то, в возрасте четырех-пяти лет, Люся обросла вдруг в одночасье «талантами» - стала ходить по ночам, слышать некие голоса и видеть потусторонние морды. Обрела, ко всему прочему, «стихотворный дар». Лунатизм, заикание и нападающие на дочь по темну страхи пугали Анну Борисовну, зато «открывшийся» в дочери «дар» поэтический польстил ее самолюбию.

     Встревожился только отец и крестил Люсю в городском Храме. «Таланты» ушли, прошло через какое-то время и заикание. Что это было, Анна Борисовна так и поняла. Хотя могла бы и угадать, почувствовать что-то просто ввиду опыта необычного своего знакомого.

     А он в те дни вел себя весьма необычно: атеист и партиец, он стал вдруг ходить на службы в Храм. То, что после станут меречить с миром целым и нашей страной и нами в частности, он, как работник «органов» прошел много раньше. Оккультные практики, обещавшие необыкновенные способности для кадров из спецотделов, столь многих вывернули наизнанку, что тем, в ком оставалось еще прежнее что-то, изначальное, было самое время спасать и себя и душу свою от намеренного этого забесовления.

     Чтение мыслей, экстрасенсорика – все эти «изыски» забесовления знал собеседник Анны Борисовны задолго до того времени, когда для подвергающихся намеренным атакам ротозеев станут они телевизионными «шоу».

     …Итак, на основе ходивших слухов, она считала его погибшим, но минуло десять лет, и Анна Борисовна случайно повстречала его в центре небольшого уральского городка. Место было тихое, буквально утопающее в зелени и приятной тени от деревьев и кустов, и не угадать было, что располагалось оно в самом центре города, отделенное от центральной магистрали выстроенным в виде экрана зданием администрации. В проулок этот забрела Анна Борисовна в согласии со своим настроением, вдоволь насмотревшись уже немногочисленных достопримечательностей городка. Теперь хотелось успокоения, прохлады, тишины. Шелест листвы, редкие и яркие прорывы солнечных островков, поскок внимательных к ее явлению воробьев (подумалось: только озорных и тайной живущих крапивинских мальчуганов не хватает) – все радовало душу. И хоть и устали ноги, а все как полегчал шаг – ступала неторопливо и по-девичьи легко, тем же скользящим шагом, каким некогда прежде ходила в компаниях.

     Справа от нее, отделенные палисадником, тянулись приземистые здания – явно нежилые. Из приоткрытых окон не доносилось ни звука – былые шумные электрические печатные машинки сменились компьютерами. Но люди внутри наверняка были, работали. Что это за организация? - подумалось Анне Борисовне. Не более как в десяти шагах впереди проглядывалось уже сквозь листву крыльцо, бетонные ступени и темная с золотыми буквами вывеска на стене. «…хив» - прочитала Анна Борисовна. – Архив значит!

     Хлопнула дверь архива и Анна Борисовна невольно замерла на месте. Увидеть живым человека, давно похороненного досужей молвой, было шоком. Да, это был именно он – пусть и прошло десять лет, пусть скрывали лицо темные очки и надвинутая на лоб шляпа, но – скулы, губы, очертания фигуры, даже походка – все выдавали его безошибочно. Иных людей, по присущим только им чертам, узнаешь порою и со спины. Анна Борисовна узнала.

Деловым скорым шагом он шел к темному авто, припаркованному в выемке слева от подъезда. Анна Борисовна хотела окликнуть его, но отчего-то не решилась. Секунда-другая, и он сел бы в авто. Но… чуть заметно замедлился шаг, и укрытый темными линзами взгляд секундно остановился на ней. Он был уже возле машины. Одна рука его тянула на себя ручку двери, а вот вторая, едва заметным жестом собранных воедино пальцев подавала ей сигнал – «уйди!»

     Больше Анна Борисовна никогда его не видела. Кто он теперь, где он и чем занимается? – так и осталось для нее загадкой.

     Что же касается Вас, читатель, то я чуть приоткрою для Вас завесу сей тайны.

     Да, нас предали, продали, нас намеренно стали топить в зловонной жиже те, кто обязан был защищать, так что и поныне не верится, неужто и вправду однажды попустит нам Бог избавиться от прислужек сатанинских и холуев, от марионеток и убийц, и Россия вновь обретет Хозяина земли своей и помазанника Божиего? Но, неисповедимы пути Господни и благосклонность его…

     Их было трое – былых офицеров КГБ. Один из них – он был старше чином и влиянием, - поучаствовал в общем «распиле» страны и, получив свой «кусок»,  не все распродал и не все променял на пустое – на блага, на привязь, кормушку. Все что он делал, как выяснилось, делал для отвода глаз – торговал НИИ, заводами, оборонкой, но вот один объект, крупную подземную военную лабораторию, утаил. Утаил от невзгод нищих и «лихих» 90-х и работников той подземной лаборатории. Более того – стал «подбирать» дополнительных и часто выброшенных «за ненадобностью» «реформаторами» специалистов со стороны. Для страны все они – и трое вставших во главе дела спецов, и ученые с семьями, - как сгинули до поры. По базам проходили они как погибшие, умершие, пропавшие без вести и если по какой-то надобности возвращались в прежний привычный мир, то уже под чужими именами и документами. НИИ продолжало работы и ждало своего часа. Ждет и сегодня, того времени, когда Россия восстанет вновь из-под обрушившихся на нее предательских разрывов и ударов.  Спасать же в технологическом плане было что, и прав тут автор «Сломанного меча Империи» Максим Калашников, - мы и вправду опережали к началу 80-х на 2-3 десятилетия вперед и Запад и США.

     Но, вернемся к возвращению Анны Борисовны в родную Сибирь. Как ни велико было падение вчерашней высокой чиновницы, а все же именно на том, вырванном из тела страны родной «наследстве» и жила теперь Анна Борисовна, оказавшись ко дню описываемых событий владелицей трех магазинов тряпья, небольшого двухэтажного офисного здания и жесткой руководительницей подчиненных ей трех десятков людей. Люсьен, впрочем, от всего этого мало что перепадало: мать умела как будто добиваться многого – с упорством и завидной целенаправленностью. Но, так срывается с нарезки перетянутый металл: с каким-то неукротимым постоянством преследовали ее сжигающие всякий успех беды: то в угоду собутыльника былого, полукриминального мэра, заставят продать «со скидкой» приносящий прибыли магазин. То случится странный и никому не нужный поджог новооткрытого и забитого под завязку джинсой павильона. То выгорит, но здесь уже вполне объяснимо, год назад изведавшая перемену мебели и евроремонт квартира. А объяснимо по той злополучной причине, что чтобы мы не говорили про обезличенность вещей, но с некоторыми людьми, почасту с женщинами, вступают они в удивительный резонанс. Так было и с Анной Борисовной: годами работающие у иных людей электроприборы «заболевали» от одного ее присутствия и начинали, искря, коротить. Выгорала, на ровном месте, проводка; телевизоры, телефоны, микроволновые печи, переноски и фены, как сговорившись, не выдерживали присутствия ее более двух-трех месяцев, а то, рекордно, и дня. Ей право стоило бы побывать хоть раз в жизни в одном из городских Храмов, но где гарантия, что не загорелось бы что-то и там?

     Закуривая ментоловую сигаретку, Анна Борисовна с хладнокровным пессимизмом взирала на очередной догорающий электроприбор и, на удивленный возглас оказавшегося кстати поблизости мастера: – «Чтоб так закоротило? Вот здесь? Так не бывает!» - отвечала то же, что могла бы сказать и других, подобных нелепицах:

     - У меня все возможно! – когда бы не бездушный тон, ее следовало бы заподозрить в тщеславии.

     И право жаль только, не было рядом с нею в моменты эти прозорливого православного пастыря, какой взглянув на Анну Борисовну, отшатнулся бы в ужасе, увидев незримую простому смертному «свиту», извечно шествующую за ней и посылающую на «облагодетельствованную» ими женщину то пакости, то травмы, то беды*.

(*Паисий Афонский: «Однажды, когда я жил в каливе Честного Креста, ко мне пришел посетитель и постучал железным клепальцем возле калитки. Когда я выглянул из окна, моим глазам предстало страшное зрелище! Я увидел человека, за которым шла целая фаланга бесов. Его окружал целый черный бесовский рой! Я впервые увидел человека, находящегося под властью столь многих нечистых духов. Этот несчастный был экстрасенсом».)

     - Ох, уж эти женщины! С мужиками вам ужиться нынче гонор не позволяет, а, в отсутствие, кто бы вас уберег и от самих себя! – сказал что-то непонятное, и немедленно отнесенное Анной Борисовной к нелогизмам мастер, и, все еще с удивлением и недоверием косясь на нее, вышел вон.

     Что до Люсьен, она пошла в отца – и темпераментом, и стойким ко многим испытаниям здоровьем. Знавший Анну Борисовну на заре ее только начинающего набирать обороты карьерного роста, он, правда, скоро ушел из семьи, но дочь не забыл. И пусть обзавелся позже другой семьей, а в тайне оставил все же на сердце Люсьен своею любимицей. Люсьен, вполне возможно, не особо отдавала себе в том отчет, но влияние отца во многом сказалось на ней. Глубокая зоркость к жизни, взвешенность, не то что способность, но желание оформлять потаенные токи жизни в один проясняющийся и цельный поток – все это, пусть и не с той акцентированностью и силой, пришло к Люсьен от отца. Так что от нездорового феминизма матери, от сухостоя ее судьбы, оказалась Люсьен неожиданно далека корнями. Так разны день и схваченная ледком ночь, и так необъяснимо несхожи плутающие по Вселенной притягательная сердцу Земля и пыльная пустошами Луна. Повезло Люсьен и в ином: Бог одарил ее отличной памятью и способным к логике умом. В отличие от преуспевшей в учебе Эллы, добившейся всего элементарной, но и недолго удерживающей преподаваемое в памяти зубрежкой, ей для освоения любой темы хватало и одного прочтения. Но, не стремящаяся в чем-либо обременять себя в жизни, она не часто пользовалась своим даром – ей чаще хватало и приземлено-бытового уровня.

     Быть первой во всем, рано стало ее характером: первой взрослеть, быть первой умом и непогрешимым мнением, и первой среди подруг постигать все хитросплетения и институты жизни. Первой же «ударилась» в мистицизм, и на какой-то год настольными книгами стали ей Кастанеда, перереченные забесовленными «астральные воспоминания», и безапелляционно-точно охарактеризованная собственным дядей – (недалеко, впрочем, от нее отпавшим) министром царского двора графом Витте, - проходимкой, Блаватская. Но, достаточно умная, не «забуксовала», не закружила как не знающий конца опаданию кастанедовский листок над одними и теми же книгами на долгие годы, и, позднее, ересь подобную не вспоминала даже. Если с насмешкой только.

     Глубоко прагматичная, подобно привыкшим ко всему врачам, оперировала ключами жизни цинично и холодно, так что могла посмеиваясь обобщать и делать забавляющие подруг выводы:

     - …Умная баба всегда в выигрыше: у мужика одна статья дохода – то, что заработает, а вот у умной женщины как минимум две: то, что сама добудет, и то, что ухажеры в клювиках принесут!

     Когда бы искала она применения своему уму, из нее могло бы получиться что-то стоящее. Она многое верно способна была оценить, многое тонко чувствовала и угадывала, и если говорила о ком-то из громогласных общих знакомых: – «Ей бы я детей доверять не стала – ни ее, ни чужих!», то так оно и было в действительности. Но, опять-таки, не ставила ее жизнь перед каким-то крайним и требовательным пределом. Она и без того, стоило только отмести в сторону это общее помешательство и олицетворение Дьявола нашего времени – безграничное и жадное стремление обогащаться и жить не трудясь, - не имела проблем за душой: ни жилищных, ни материальных, ни тех характерно-ущемленных, что, спеша, порождают бесчувствие и гордыню. Так что по уму своему, удавалось ей жить пока именно так – старательно уклоняясь от свойственной каждой жизни проблем и сугубо только в собственное удовольствие. Единственно, подобно тому, как дрожит нацеленная на извечную цель свою стрелка компаса, влияли и выравнивали часто стремительный шаг ее две живущие за спиной Люсьен силы: отец, и родная, по отцовской линии прабабушка – Елизавета Матвеевна.

     Иным счастливцам даются в жизни подобные не замутненные ни расстоянием, ни временем маяки и хранители. Прабабушка умерла семь лет назад, а для Люсьен - как не уходила, и редкий день проходил без того, чтобы голос бабушки не напоминал ей о чем-то важном и праведном. Это, слыша ее голос, Люсьен обрывала на полушаге или на полуслове очередную, легко творимую циничную вольность, кривила и покусывала губы, и печалилась про себя – как жаль, что время безжалостно так, и нельзя сорваться теперь и оказаться под ласковой бабушкиною рукою!

     Как часто лица, порою очень близких и дорогих людей, вспоминаются нам через дымку, через течение размывающего контуры времени. С лицом бабушки было иначе: виделось оно явственно и близко, с живыми морщинками и строгой линией губ, с пронзительными и ясными глазами, не отступающими под давлением лет, а кажется напротив только, наполняющиеся не знающим преград знанием. И памятна была Люсьен, не смотря на давность лет, оценка скорая бабушкой тех редких и мимолетных кандидатур, каких привозил в дом отец прежде разрешившего поиски супружества: – «Пустышка! Ничего нет у нее за душой! Одна видимость. Не человек – ширма крашенная, и ничего доброго у тебя, ни у кого другого с нею не будет!» Как не хотелось бы Люсьен ни тогда, ни теперь пасть в глазах этих до уровня подобных, ничтожных «пустышек»!

     Об этом не подозревал никто из подруг, но ей почасту думалось о распутье и выборе. Хотелось однажды исчезнуть, уехать одной, плыть на теплоходе по реке или плутать на авто по тихим улочкам древних русских городов и там, на светлом и минорном пути, успокаиваясь, очищаясь душой и сердцем, быть может повстречать, а не поймать силками, свою судьбу – не бредовую, не пафосную, не «крутую», чистую, чтобы ласково было жить, просыпаться и не боясь, искать наедине со счастьем своим одиночества. Но… жаль было бросать подруг, и пусть отчетливо понимала, что ввязались с подругами они не в те игры, и не в свою колею, все что-то медлила, корилась пред собою и бабушкой, да все не могла еще решиться на единственно правильный шаг.

     Отец Люсьен, бывший агент государственной безопасности, проработавший по линии ПР (политическая разведка) за границей более девяти лет, превосходно владеющий английским, французским и ивритом, моложавый, спортивно сложенный умница, проницательный и невозмутимый – за это его и выбрали в свое время (а ведь не был сыном ни партийного, ни гебешного босса, ни иудеем): не молол пустого, больше слушал и учился всему, если говорил, то подкупал прямотой и честностью, любил женщин, но умел быть верным и думать наперед. Сын петербургского профессора математики, «старого коммуниста» - как называл тот себя шутя, подразумевая под общим этим, стоившим земле русской шестидесяти миллионов загубленных жизней, понятием что-то совершенно свое и иное, быть может вынесенное им из былой эпохи собственной студенческой юности, окрыленной грандиозными стройками и апогеем победы в Великой войне. Называя «коммунистом» себя и редких себе подобных, формулировал принцип свой емко, в нескольких простых, но многое подразумевающих словах: «работающий лучше и честнее всех, в любых, пусть даже и самых сложных, условиях». Сам он был олицетворением этого принципа, отчего и рано постарел, и пережил переломы голени и плеча, а все не успокоился, и так и остался за отзывчивостью своей для ректорского круга – джентльменом, а для студентов – смешным, удивительным, но сугубо положительным «стариканом».

     При таком отце он не мог быть ни ветреным, ни падким на соблазн ничтожеством, не мог не определять для себя первоочередного и верного в жизни. Оттого в час, когда государственные интересы оказались преданы в угоду «избранным», пекущимся только о собственной богатой будущности, кланам (какие после и юбилеи собственные справлять станут на лицемерной им чужбине, в обществе купивших их с потрохами чужих людей и полном отторжении от них собственного народа), отдалился от дел, переживал и, наблюдая за разломом границ и обкрадыванием родной страны, говорил с надломом и печалью:

     - Это потоп!.. Кто утонет, кого на откуп отдадут, а кто и кровью напьется сверх меры!

     Так и случилось…

     Юность и молодая кровь не может не сбивать на бег и танец всякий шаг, и пусть зрелость и ум выделяли всегда Люсьен в кругу ее сверстников, а все же именно она не прочь была разбавить жизнь циничным анекдотом. Люсьен, помимо характера и ума, тем, собственно, и верховодила подругами, и была примером для них, что были в ней взведенные бравада и рискованный «шик». Так, показателен был случай, какой, выпади он на чью-то иную долю, - перевернул бы и сломал жизнь, а ей – как с гуся вода, хохма одна, да и только!

     Случилось все несколько лет назад, когда верная привычке своей возвращаться с вечеринки иной не иначе как с рассветом, Люсьен уверенной походкою шла домой. Идти было какие-то нелепые двести метров. Район не центральный, давно успокоившийся сном. С жужжанием освещали дорогу фонари. Что до дополнительной уверенности, то был в полураскрытой сумочке готовый постоять за хозяйку шокер. Но, после долгих застолий, реакции притуплены и невнятны, так что позднее и сама понять не могла, откуда взялся полуночный тот насильник. Возник же он вдруг, на ровном месте, окольцевал руками и навалился на спину так, что Люсьен едва устояла на ногах. Быть может, сказался в том хмель, а только тряхнула, пытаясь избавиться от нападающего, плечом Люсьен и вместо естественного в подобной ситуации для иных крика, недовольно и вполне трезво вымолвила:

     - Мальчик, ты маму потерял?

     На счастье ее, слов оказалось достаточно: ругаясь и бормоча, насильник ретировался, а Люсьен продолжила путь домой – отсыпаться…

1 - Словечко не мое – Вл. Бушина, но он в оценке подобных ситуаций прав – «сбрендили!»

А. Шевякин «КГБ против СССР»: «15.04.89г. в Пекине начались массовые демонстрации прежде всего студентов, инспирированные агентурой резидентур КГБ и ЦРУ».

2 - «Парижская хартия для новой* Европы» от 21.11.1990г. составленная от имени 34 государств (*т.е. Европы (а с нею Америки и Израиля) вломившейся, наконец, в столь долго самостоятельный Русский Дом). Интересующимся вопросом, рекомендую ознакомиться со статьей «Хищная власть  меньшинства» Татьяны Глушковой помещенной в 4 номере «Нашего Современника» за 1991г.

3 - Цитата из очень редкого по информации и значимости труда «КТО ГОТОВИЛ И ПРИЧИНЫ РАЗВАЛА СССР», опубликованного на сайте «Документика. ru».

4 - СЭВ – совет экономической взаимопомощи, включал в себя социалистические страны Европы – Польшу, Венгрию, Чехославакию и т.д.

5 - Ю. Воробьевский «Путь к Апокалипсису»: «Удивительные факты сообщает также киевский профессор Виктор Седлецкий: "С 1982 года в стране начала создаваться система загоризонтных радиолокационных комплексов, основанных на использовании эффекта отражения луча от ионосферы Земли. Это был ответ по отношению к СОИ. Подобные комплексы привязывались к атомным станциям. Вскоре оказалось, что входящие в комплексы так называемые фазированные антенны могут работать и на излучение. При этом создается единое психотронное поле, способное оказывать влияние на сознание человека. Мне известно: такие антенны были созданы в Чернобыле и Красноярске-26. Они входят в систему под названием «Шар». Она призвана управлять тета-ритмом и дельта-ритмом человеческого мозга».

6 - О современных президентах шабес-гоях – «шестерках»-прислужниках могущественных еврейских кланов читайте в моем «Поисковике»*.

7 - Ю. Воробьевский «Шаг змеи»: «В стремлении сатанистов к шоу-бизнесу, кино и телевидению, видимо, есть своя закономерность. Во всяком случае, руководитель московской секты «Юнивер» Иван Гавриленко (требующий, чтобы к нему обращались как к Его Превосходительству Жану Гавэру), не так давно вел передачу «Спокойной ночи, малыши!»                                        

8 - Ю. Мухин «Подонки истории».

9 - 70 тысяч ежегодных криминальных убийств при Ельцине и порядка 80 тысяч при Путине, и до 70 тысяч «пропавших без вести».                   

10 - См. книги Ю. Воробьевского.

11 - См., например, В. Шевченко «Жертвы «черного октября» 1993», М. Назаров «Российско-американская совместная революция»**.

(*Цитата из «Поисковика писателя»:    

Пункт 208. Президенты шабес-гои (т.е. «первые лица» в роли гоев-прислужников)

О. Платонов «Почему погибнет Америка»: «В послевоенной Америке я не знаю ни одного случая, когда хотя бы

один американский президент осмелился избежать этого ритуала. Но этого еще мало. Практически

каждый американский президент нового времени для подтверждения своей полной лояльности к

иудаизму, по крайней мере, время от времени выполняют функцию шабес-гоя при правоверном

еврее. Как известно, по субботам иудеям, согласно их религии, запрещено работать и даже тушить

свечи на ритуальном иудейском подсвечнике, сделать это может только нееврей, шабес-гой».

Д. Рид «Спор о Сионе».

Ю. Воробьевский «Шаг змеи»: «По традиции, установленной со времен Теодора Рузвельта, все президенты США обязаны держать отчеты на ежегодных конгрессах «Бнай Брит» и в… 1990 г. Дж. Буш не преминул выступить на таком собрании, констатировав победу «наших общих усилий!» по сокрушению «восточного блока»… Так что (с учетом неоднократного посещения Путиным и Кучмой хасидских синагог) все идет к тому, что подобная «политическая традиция» может сложиться и в России, и на Украине».

**     75. Евреи под требованием расстрелов русских людей в Ельцинском путче

"Письмо 42"(Известия. 5.10.1993.) написанное самыми известными представителями еврейского народа, направленное 5 октября 1993 года Б. Ельцину сразу же после массовых убийств и расстрела из танков защитников Дома Советов. Содержало требование немедленной расправы со всеми инакомыслящими, запрещения всех русских партий, немедленного закрытия всех русских газет, проведения скорого суда по типу военного трибунала над руководителями русского сопротивления.  Было подписано следующими представителями интеллигенции "малого народа": А. Адамовичем, А. Ананьевым, А. Афиногеновым, Б. Ахмадулиной, В. Астафьевым, Г. Баклановым, З. Балоян, Т. Бек, А. Борщаговским, В. Быковым, Б. Васильевым, А. Гельманом, Д. Граниным, К. Давыдовым, Д. Даниным, А. Дементьевым, М. Дудиным, А. Ивановым, Р. Казаковой, С. Калединым, Ю. Карякиным, Ю. Левитанским, Д. Лихачевым, Ю. Нагибиным, А. Нуйкиным, Б. Окуджавой, В. Оскоцким, А. Приставкиным, Л. Разгоном, А. Рекемчуком, Р. Рождественским, В. Савельевым, В. Селюниным, Ю. Черниченко, М. Чудаковой, М. Чулаки.    См.«Известия». 5.10.1993.   О. Платонов «Терновый венец России».

А. Островский «1993. Расстрел «Белого дома»: «…лауреат Нобелевской премии А. И. Солженицын. Он тоже поспешил выразить свое удовлетворение по поводу расстрела парламента и присягнуть на верность экс-президенту».

Ю. Мухин «Клон Ельцина»: «Московский обыватель пялился на эти события, крича пастью Ахеджаковой: «Убивайте их, Борис Николаевич, убивайте!»

Литвиненко В. «Подлинная история СССР»: «(тогда кумир шестидесятников Булат Окуджава потряс всех тем, что не только одобрил ельцинский расстрел парламента, но и наслаждался им), а 42 «литератора»… подписали обращение к Ельцину, в котором назвали защитников Верховного Совета негодяями, убийцами, фашистами…)

(12) Ставка на формирование вороватой элиты, способной разрушить страну изнутри, ставилась давно. Единственно, аналитики РЭНД и помыслить не могли о подобном эффекте. В конце концов, воруют все, нет ни одного честолюбивого политика в мире, какой не желал бы сделать род свой великим (и не однобоко, по делам только, великим, великим и по состоянию и по влиянию, какое дают деньги, большие деньги), а родословную довести до императора Августа. Но, надо было учесть интеллигентское воспитание, каким сформировалось оно с Петровских времен: не ценить родного, но пресмыкаться пред всем западным. Впрочем, были и на Западе те же Наполеон III и Гитлер, для каких по-особому светила «звезда» Запада – Британия. Пресмыкались, как видим перед желанным миражом и в самой Европе. Но, все же, вернемся к нашим баранам.

Да, конечно же в Европе, в США не могли не видеть и узнавать в лицо тех, кто прикидываясь «бизнесменами» и «миллионерами» делали гешефт для «избранных» советских семей. На все эти «шалости», разумеется, надо было смотреть весьма снисходительно. Более того, не станем говорить о чуши такой как вербовка, нет, на почве сверхприбыльных сделок, как никогда ранее, можно было организовывать доверительные, почти родственные контакты. Новоявленные нувориши и сами счастливы были идти на таковые. А там не сложно было дать им понять, что их и ждут, и примут как равных в этом ярком от визуализации богатства мире. И им можно будет скрашивать век свой сонмами услужливых нимфеток, и иметь дворцы и замки по соседству с древней аристократией. Да, это было так важно, что им благоволили и улыбались. Для того, собственно и устраивались все эти сборные попойки и вечеринки, на каких вопреки официальному грозовому противостоянию собирались представители МИДА и Конгресса, КГБ и ЦРУ. И оказывалось, что все постановка, все игра ради успокоения собственных пещерных нравами обывателей, коим, чтобы оставаться в узде, нужен всегда враг и пугало, а здесь, на застолье, в реалии, весьма дружелюбные и искренние Джоны и Иваны, и интересы у них общие – обеспеченная жизнь и обеспеченная же старость, и благоволение, и признание заслуг. Ну как не спеться с такими!

 Игорь Баир