ЭХ, КАРАСИКИ!

                      ЭХ, КАРАСИКИ!

   В обеденный перерыв ко мне «Чубайс» подошел;

—       Григорий, возьми меня на рыбалку? Я тоже хочу руками карасей половить, а то жена из дома выгоняет; «Все путевые мужья, говорит, рыбу ловят, а ты водку жрешь!» — и обиженно хлопает ресницами. Это надо же так оскорбить рабочего человека, ну и змея!

Посмеялся я и говорю ему, мол, что же ты Константин обижаешься на свою прекрасную жену. Ты ведь сам во всем виноват.

—       Как?! — не понял тот. Не ожидал такого от меня поворота, не ожидал! А я дальше мысль развиваю:

—       А ты помнишь, как вы с Женькой Кокаревым, со своим лучшим другом, у себя дома в аквариуме, по пьянке, удочкой рыбок ловили? Или забыл уже? А потом тебя в милицию забрали, потому что ты милиционера послал в одно место — тоже рыбок ловить. Тут уж Костя покраснел, но не сдался; он сам, дескать, виноват, зачем цепляться к хорошим людям. И добавил — мент он и есть мент, хотя... соседом называется, но жене разве что докажешь?

—       А хочешь, — вдруг оживился Костя, — я тебе анекдот про мента расскажу? Значит, так... Отсидел один урка всю свою сознательную жизнь в тюрьме да в зоне, а дело к старости у него шло, и его освободили. А куда бедному старику деваться? Тюрьма для него — дом родной. Своего — ни кола, ни двора нет! Дошел он до какого-то ручья и сел на камень — отдохнуть. Сидит и думает, как жить дальше? Смотрит; на земле золотая рыбка лежит, без воды погибает. Он взял да и пнул ее ногой в воду. Та выныривает и говорит: «Ты мне жизнь спас, я в долгу пред тобой, поэтому любые твои три желания выполню!» А освобожденный зек, ей и говорит; «Ничего мне не надо от тебя, и без тебя на душе тошно, плыви себе дальше! Воспротивилась рыбка; «Нельзя так! Загадывай три желания, и точка! Тот и буркнул недовольно; «Смотрю, и вроде речка предо мной». И действительно, ручей стал в реку превращаться. Ожил сразу бывший заключенный, понял, что рыбка волшебная, и высказал все, что накипело у него на душе. «А по реке менты в гробах плывут». Тут рыбка выныривает и говорит; «Менты ведь есть плохие, и хорошие».

—       Правильно, — отвечает зек. — Хорошие менты — в хороших гробах. Плохие — в плохих.

И хохочет «Чубайс», весело ему. Видать, соседа своего в гробу представил, ну как тут не смеяться? Посмеялась и вся бригада.

И говорят тут мужики Константину; «Ты куда, дурень, поедешь? Ведь у тебя бронхи больные, а там по воде лазить надо». И то, правда. Почти каждый обеденный перерыв брал Костя пару фуфаек и уходил на склад, где соль лежала. Зачем ее туда завезли — неизвестно. Только гора там большая была. Вырыл «Чубайс» себе нору и принимает соляные ванны; с боку на бок перевертывается и жадно воздух вдыхает, лечит бронхи свои. Хотели ребята подшутить над ним, закрыли лаз туда, так он через крышу вылез. Но эта беда поправимая, еще попадется, рыжий!

—       А ехать все равно придется, если жене рыбки захотелось. Так что выручай, Григорий! — упрашивал меня «Чубайс».

—       Хорошо, — отвечаю. — Давай, Костя, еще и Васю Иваненко возьмем — твой ведь лучший друг. Как ты? — спрашиваю я.

—       Тамбовский волк ему товарищ! — взвился вдруг «Чубайс», и веснушки его раскалились от гнева; — Я бы Иваненко только для наживки взял, да боюсь, что ни одна трезвая рыба на него не клюнет. Разве, что пьяный сом позарится... Если этот хохол поедет, то я дома останусь. И даже мысли такой не допускаю. Он не только карасей, но и пиявок всех выловит. Все до сэбэ, до сэбэ — хапуга проклятый!

Весело ребятам в вагончике, ой как весело! Тут и Вася Иваненко не стерпел; «Что б ты там, со своим старшим «братом» Чубайсом, утонул что ли! Всему народу было бы легче. И опять у них — чуть не до драки дошло, а работягам — что? Правильно, посмеяться надо. Вот и подзадоривают обоих.

...Утром мы уже были в пути, вез нас «жигуленок» к нашим заветным местам. За рулем сидел Сергей Удалых, в салоне звучала очаровательная музыка со знаменитыми словами: «Я убью тебя, лодочник», и плакать хотелось от такой душевной песни, от силы ее слов, «Чубайс» невольно смахнул слезу.

—       Ты нас, Сережа, как будто в последний путь провожаешь, спасибо за заботу!

Тут уж мы посмеялись вволю:

—       Не переживай. Костя, и о жене твоей позаботимся, и о детях тоже. У тебя ведь много друзей, да и теща, наверное, будет рада. Тут мы попали в «десятку».

—       Точно! Теща меня ненавидит конкретно! Понимаете, объявился у нас еще один зять... Где его нашла старшая дочка — неизвестно. Но такой хитрый и пронырливый хохол, что спасу нет. Везде он: «маменька» да «папенька» — все дороги забегает. А я им правду-матку говорю, все, как есть на самом деле. Вот и не возлюбили они меня. А тот перед ними — расстилается. Еще хуже нашего Васи-проныры — теща точно обрадуется.

Жалко нам Костю, мы ему и говорим:

—       Не печалься! Вот с рыбой приедешь — все тебя будут любить: и жена, и дети, и теща. Утрешь старшему зятю нос!

Засиял рыбак, как унитаз у хорошей хозяйки.

—       Правда?!

—       Конечно! Рыба — это великое дело, кого хочешь, подмаслит, — бодрили мы своего друга. Успокоился рыбак. Сергей остался у машины рыбачить, а мы с Костей форсировали большую речку, и ушли дальше, к неизвестной речушке.

Утро было прекрасным. Роса тяжелыми гроздьями лежала на травах и переливалась, как самоцветы, — всеми цветами радуги. Сыпалось чудо на ладонь, и нет его: все растекалось меж пальцев...

—       Ничего, Костя! Мы все это чудо на себя высыплем, — я показал на росу. — А ты говорил, что никогда богатым не был, а тут столько богатства сразу и все твое. Мы самые счастливые люди, правда! — И солнце нам улыбалось: чудаки, эти люди, никогда не поймешь их, что им надо? Всю жизнь — хапают, хапают! А тут и горсточки росы им достаточно. Но главное, что счастливы они.

Так, в одежде, мы и залезли с хода, в эту речку. «Чубайс» было, заартачился; «Бронхи мои!» Я его сразу осек;

—       Костя, все болезни — от самовнушения! Заметь, что хищники, практически, не болеют, а ты на хищника очень похож, они не думают ни о чем, они заняты охотой. Вот и тебе надо делом заняться. — Я тут же выхватил одного карася, который под кочкой сидел, и показываю «Чубайсу»; смотри, мол, как надо!

А вот тут я ему говорю;

—       Сом сидит, вот я его рукой глажу, видишь?

—       Не может быть! — удивился Костя. Я тут же вытащил сома; тот очумело глядел на Костю, словно удивился встрече, и хотел смыться. Но не тут-то было!

Загорелась «чубайсовская» душа, сам шкодливый по натуре своей, он не мог не состязаться с рыбой в хитрости и ловкости. Он ползал уже на животе за рыбой. Если та вильнула в сторону, то он рычал;

—       От меня не уйдешь!

Вот и все «бронхи» его. Он и забыл про них! А солнышко поднималось все выше и выше, становилось жарко; июль есть июль. А я говорю товарищу;

—       Вот, под кочкой, стоят четыре карася, и я уже пощупал их, как курочек, и никуда они не денутся, всех возьму, когда захочу.

«Чубайс» засомневался, челюсть его отвисла;

—       Григорий, курица — и та ждать не будет, а рыба тем более. Врешь, однако!

Я сунул руку в воду и вытаскиваю одного карася, показываю вторую руку — там второй карась.

—       А где остальные? — хохочет «Чубайс».

—       Остальные ждут своей очереди, — сказал я.

—       И они будут ждать? Нашел дурака, — смеется «Чубайс».

—       Смотри внимательней, — говорю я, — и сунул руки снова в воду. — Одной ладонью я глажу по спине одного карася, второй — другого. Учись, пехота! — Вытаскиваю руки — по карасю в каждой. Костя, где стоял — там и сел.

—       Ну, надо же! Прямо, как в цирке работаешь, ну и ловкач!

—       Учись, Костя! Пригодится в жизни, — посмеялся я и двинулся вниз по речушке, ощупывая все кочки руками, которые стояли в воде. Но тут тоже без смеха не обошлось, смеялись уже вместе.

Загнал я какую-то рыбу в прибрежную кромку воды и даже не понял, что произошло, когда рыба, как пружина, вылетает из воды и бьет меня по лицу. Я от неожиданности и присел в воду.

Короче, в лоб получил. Учись, пехота!

Мы двигались вниз по ручью, за нами волочились сетчатые садки с рыбой. Поймал рыбу, закинул ее в садок — он к поясу привязан. Затянул горловину садка, чтобы рыба не ушла, и дальше бредешь. И видим мы прекрасное место, будто созданное для сомов; островок по середине из плавающих кочек, а вокруг вода струится. Я говорю Косте.

—       Вот потеха сейчас будет! Сомов здесь — прорва сидит! Заходи с другой стороны.

И началась у нас работа. Я только руки опустил, а там, на дне, сом прохлаждается под кочкой, как в холодильнике отдыхает.

—       Иди сюда, — я ему говорю, и ласково глажу, пока за голову не захватил.

—       Теперь не уйдешь, разбойник! — и в сетку его, и уже другого обхаживаю сома, но тот крутнулся и отошел в сторону. Все равно далеко не уйдет, если дергаться не будешь: не любит рыба шума и редких движений. Так десяток сомов и выловил, будто из садка. Да ещё ушло несколько.

А Костя в яме плюхается — в грязи до ушей и на голове тина, а взять ничего не может. Обидно ему — до слез, что сомы в руки не даются, А те сами над рыбаком потешаются, бьют его по ногам да рукам: веселятся хулиганы!

Тут уже Костя раскалился до предела, азарт достиг апогея:

—       Ну, как же так? Вот по ногам стучит, а взять не могу! — и сел он в воду, и стал дно руками ощупывать. Но сом оказался хитрее. Обидно Константину, ушла рыба.

—       Ничего, Костя, для первого раза неплохо у тебя получается.

Ожил рыбак, а я то думал, что совсем руки дырявые. И только мы зашли за кривун речки, утка-кряква из травы выплывает. Наверное, мысленно покрутила концом крыла у виска своего: мол, придурки вы оба. И от нас по воде смывается, будто подраненная она. Знал я эти повадки уток, и смотрю спокойно, и солнышко глазеет, и все, кто хочет посмотреть это бесплатное кино.

Ринулся за уткой «Чубайс». Сейчас, мол, я ее поймаю, и давай та над ним потешаться. Чуть отлетит — и в воду падает, и гребет от него крыльями, а он за ней так и чешет, всю грязь разбрызгивает, местами и падает. Набегался Костя и остановился — сил больше нет. А утка взлетела и на старое место, к птенцам своим вернулась. Те в траве маму свою дожидались. И сидят они довольные, и покрякивают весело!

—       Учитесь детки, в жизни все пригодится, — поучает, их мама, и нежно подгребает птенцов под свои крылья. И счастливы все, чрезмерно!

Долго ещё можно рыбачить, но пора и меру знать.

—       Пошли, Костя, к Сергею, а то он совсем потерял нас, переживает, наверное.

Уперся, было «Чубайс», еще хочется ему порыбачить. Только получаться начало, только самая рыбалка пошла, и вдруг

—       домой! Но ничего не сделаешь: домой так домой...

Поделили мы рыбу на троих — по ведру на каждого и вышло. Разве плохо? Зато впечатлений сколько! Это вам не на месте сидеть, с удочкой! Тут другой подход нужен, деликатный, но подвижный.

Отмылись мы в речке, переоделись, перекусили на дорожку, и в путь. И снова в салоне звучала песня «Я убью тебя, лодочник». Но Костя никак не реагировал на нее. У него еще сомы под руками лазали и по ногам стучали. Он никак не мог избавиться от впечатлений такой чудесной рыбалки. А на работе только и было разговоров про рыбалку. «Чубайс» разводил руками: «Вот такая рыба ушла!» Но это — обычная история...

А вообще «Чубайс» молодец. На следующий год уже подходит ко мне и говорит:

—       Ну, Григорий, научил ты меня карасей руками ловить — здорово пригодилось. Теперь меня и тесть уважает, и все его друзья-рыбаки. Взяли и меня поучить, как рыбачить надо.

Но не тут-то было. Поставили они сетки свои и надо мной потешаются, все подтрунивают. А я смотрю — место очень схожее с тем, где мы рыбу с тобой ловили: так же и кочки торчат, и берег подходящий. Разделся я и в воду скорее. А они хохочут, заливаются. Тут я пощупал руками кочку, а там два карася стоят! Я рыбакам и говорю: «Сейчас два карася будут, вот они стоят, милые. Я их руками глажу».

Те пуще прежнего хохочут.

Я одну руку поднимаю — карась. Другую руку поднимаю — второй! Горе рыбаков чуть Кондрат не хватил. Все как ты меня учил! Спасибо, дружище! — и руку жмет мне. А теперь меня очень уважают и тесть, и теща, и друзья. Я тогда чуть не ведро карасей руками набросал. А то вздумали смеяться над хорошим человеком! Правда, Григорий?

Правда, Константин!

 Хохлов Григорий