Уйти, чтобы вернуться

В последнее время отец, пребывая в постоянных командировках, все реже появлялся  дома. Его присутствие уже тяготило нас, детей: выбивало из привычной атмосферы комфорта. Когда он возникал в проеме двери, мы не видели его глаз, взгляд его скользил вдоль прихожей, тут же останавливаясь на разбросанной детской обуви,  и из его уже ранее созревшего раздражения выплескивалось:
- Нет порядка! Здесь может танк потеряться!
А так как порядком в доме занималась исключительно я, замечание и было адресовано мне.
- Ты не делай все сразу, - поучал меня отец, - вначале прибери обувь в прихожей: носки должны смотреть в одну сторону, пятки- в другую.
Его замечания были справедливы, но никак не гармонировали с нашей детской энергетикой.
Для нас прекрасная детская жизнь не наполнилась бы еще большим светом от правильно выстроенной обуви, отсутствием морщинок на покрывале и скатерти, ровных стопках выглаженного пастельного белья. Занудство, как мы считали, да и только.
А вот затянувшееся пребывания отца  в доме, когда он что-то делал своими действительно «золотыми» руками и пытался чему-то обучить моего брата, всегда заканчивалось  одновременным воплем двоих:
- Руки не тем концом вставлены! - рычал отец,
- Я уйду из дома! - кричал брат.
Мама-педагог давала нам полнейшую свободу, которой мы пользовались в мирных целях. Она уходила на работу в школу рано утром, приходила вечером, тут же начинала, напевая, готовить обед, одновременно проверяя сочинения своих двоечников, полулежа в кровати. Готовила мама изумительно, а отец очень любил поесть, благодаря любимым пельменям у него рано вырос живот, который мы, маленькими, очень любили поколачивать своими крохотными кулачками, конечно, с шутливого маминого подзадоривания.
А потом, как-то вдруг, в нашем доме поселилась пустота. Вроде ничего не изменилось, мы по-прежнему после школы читали на своих диванах книжки, мама работала, проверяла тетрадки, готовила, но уже не пела.
Просто однажды мама попала в больницу, и когда была еще очень слаба и морально опустошена, отец, вернувшись из командировки, сказал:
- Я собираюсь демобилизоваться и хочу, наконец, пожить для себя, а значит — отдельно!
Это было внезапно, как землетрясение, она почему-то не замечала, что отец давно отсутствовал в семье.
Отец действовал обдуманно и быстро: момент выбран удачно и упускать его нельзя — противник ранен, ослаблен, дышит на ладан. Со стороны военного танкиста, кавалера ордена Славы это было подло. Ведь к военным заслугам отца мама относилась очень трепетно.  Мама с трудом понимала, что происходит: сочеталось не сочетаемое.  А все просто - мама стояла на пути его прекрасной будущей жизни, к которой он  давно готовился, накопив на сберегательной книжке вполне приличную сумму денег, о которой она не догадывалась. Он всегда мечтал о машине и вот она уже была  вполне осязаема.
- Хорошо, - спокойно сказала мама, - только я тебя прошу: если со мной что-то случиться, - детей отвези моему брату.
- Конечно, - согласился отец.
Развели родителей быстро, с одного заседания, посочувствовав отцу, который, обладая ораторским и актерским талантом, обрисовал свою жизнь в семье сплошным мучением. Не даром книга Гектора Мало «Без семьи» была его любимой с детства, а возможно и единственной, что он прочел. Суд нашел маму виновной в разводе и присудил оплатить сто двадцать рублей за развод.
Отец повеселел, тут же пригнал грузовую машину, погрузил в нее ковер, который всегда считался моим: на фоне жаркой звездной ночи наездник увозит восточную красавицу; погрузил шпионскую библиотеку, пуховое атласное одеяло, под которым он с мамой спал лет десять, и отчалил.
Мама пролежала месяц, у нее на нервной почве болели все зубы, а я, как могла, их заговаривала. При этом говорили мы исключительно о нем.
- Ты сильная девочка, - еле слышно говорила мама, - ты мужественно переносишь потерю отца.
- Мама, он не умер, он ушел, при этом, был ли вообще для нас? Я не чувствовала его присутствия, я и не переживаю его уход.
Но я была не права!
Брат поступил в институт и уехал, а в доме поселилось два одиночества, мама и я. Мы ходили по большой трехкомнатной квартире и все время сталкивались со свободным пространством, а как же больно ударяет пустота!
 
Если меня сейчас спросят, что сохранила моя память об отце, я скажу:  как он меня, кроху, словно котенка, ухватив за воротник каракулевой шубки, спускает по лестнице во двор, а я радостно визжу и пинаю воздух ножками. Помню, как он появляется в проеме двери, высокий, стройный, в ладно сидящей на нем военной форме, как мы всей семьей режемся в «Кинга» и отец кричит:
- Карте место!
- Туз, он и в Африке — туз!
Что еще я помню о своем отце? Помню, а лучше бы забыла, как он, по истечении десяти лет своей свободы от нас, при неожиданном моем появлении у него, спросил:
- Вы из СОБЕСа, девушка?
Мама узнала от родственников, что отец неизлечимо болен, и очень хотела, чтоб мы с отцом увиделись. Позже, провожая меня на вокзал, отец не мог успокоиться:
- Когда же она оставит меня в покое!

Отец вернулся  к нам, когда умер. Вопреки его воле.

 Мона-Вета