Чуточные радости

Она моет посуду.

Что-то прямо с утра грустновато… Может, снова попробовать схватить её за хвост и не отпускать? Правда, для этого вначале надо увидеть или услышать, а уж потом…

Эта керамическая тарелка всегда норовит выскользнуть её из рук.

Ау, радость, где ты? Отзовись, явись пред мои очи!

И ложки сегодня что-то громко тренькают. 

Нет, не отзывается и не является моя чуточная радость*. Ну, чем вызвать её, в чем найти?

Вытерла руки, налила в свою красивую чашечку уже настоявшийся кофе, добавила коньяка, поставила на блюдечко. 

Сейчас пойду в зал, сяду в своё любимое кресло, поставлю любимый диск и, попивая кофе, буду вспоминать что-либо радостное, нырнувшее в прошлое.

Села в кресло, накрытое клетчатым пледом, взглянула на противоположную стену с пейзажем осени.

Да, талантливым художником был Юрий. Жаль, что спился и помер.

Как чашка то о блюдце тенькает! 

Да успокойся, рука, угомонись, ведь то было шесть лет назад, так чего ж грустить-то?

Отпила несколько глотков кофе, опустила блюдечко на колени.

Нет, не получилось с радостью… пока.

Теперь стоит на балконе и смотрит на верхушки оголённых каштанов, на такие же ветви ивы, которые полощет ветер.

Серая пора…  А ведь совсем недавно какой пёстро-оранжевый ковер был раскинут под моим балконом!

Над распростертыми ветвями деревьев озабоченно пролетела галка.

А скоро снег выпадет, и для птах настанет пора сурового выживания.

Вспорхнули голуби с крышки люка-стола, на который соседка-старушка выносит для них завтрак. 

И для голубей – тоже. Особенно вон для того, хромого. Помню, как прилетал такой же на мой подоконник, кормила его всё лето, а к осени… Кормушка понравилась большому и сильному сородичу, и он стал каждый раз скапывать вниз моего подопечного, пока совсем не отвадил.  

Голуби резвой стайкой покружились над крышей соседнего дома и, словно скрипичные ключи, расселись на телевизионном кабеле, протянутом меж домами.

Что-то неважно у меня сегодня - с радостью. Но ладно пойду обед готовить, может, в процессе стряпанья…

Вернулась на кухню, открыла холодильник.

Итак, что – на первое? Вчера щи были, значит, сегодня суп… Но из чего варить?

Присела на диванчик.

Просто из картошки с пшеном? Или гороховый… А, впрочем, сварю-ка грибной. Из опят, которые осенью собирали. Ах, на какие опята тогда набрели! Только-только выскочили те на поваленном дереве и такие веселенькие были! А мы сидели, и срезали их… Конечно, жалко было, что такие молоденькие, а мы их…

Снова вышла на балкон, из плетеной корзины достала баночку опят и возвратилась на кухню.

И все же здорово тогда было бродить по осеннему лесу и, выискивая грибные стайки, любоваться яркостью красок, вдыхать пахучий аромат леса и…

И взболтнула баночку тех самых опят, полюбовалась ими.

Ну вот, вместе с грибками и пролетело надо мной маленькое облако радости! Но быстро, не успела «схватить за хвост», - размылось, растаяло.

Суп уже варится, и она достает из холодильника подложку, обернутую прозрачной плёнкой.

Ну надо же, в магазине – бройлеры, окорочка, да еще не замороженные. А в недавнем советском прошлом получить на работе раз в месяц синего цыплёнка, банку майонеза, двести грамм масла было радостью.

Положила в гусятницу окорочка, плеснула на них несколько ложек домашнего вина, посолила, сбрызнула соевым уксусом. 

Жаль, что мама только три года и пожила при магазинных полках, которые стали заполняться продуктами. И когда это было? Ну да, в начале девяностых. Но цены были! Далеко не всё можно было и купить.

Сунула в запальник духовки спичку, поставила туда гусятницу.    

Да-а, теперь денег хватает не только для покупки окорочков, но и на что-либо вкусненькое… хотя и в чЁсточку, как мама говорила, но вполне хватает. 

От духовки потянуло теплом, запахло грибным супом, а за окном замелькали снежинки.

Ой, снежинки закружили! Может, к вечеру прикроют голую землю?

Подошла к окну, приоткрыла форточку. Вместе со струйкой свежего воздуха впорхнули несколько снежинок, опустились на её ладонь.

Какие лохматые, прохладные… Чудо и прелесть!

Но снежинки стали быстро таять.

Жаль, что слишком хрупки… как и всё прекрасное. Но всё равно, с ними и еще одна радость прилетела, улыбнулась.

А потом был у нее день с рутинными, но столь необходимыми делами, - прибрать в квартире, сходить в магазин за продуктами, навестить прихворнувшего брата, по просьбе одинокой подслеповатой соседки съездить в Универмаг и купить теплое одеяло. Да мало ли их было, дел и делишек, неотвязно сопровождающих каждодневно и неожиданно выныривающих из «углов» с ухмылкой: «А вот и я!». И нельзя было отмахнуться от них, терпеливо ублажая, и надо было мириться с ними, не уповая, что подарят те самые минуты радости, которых так не хватало.

Но всё же! Когда брат благодарил за гостинцы, а соседка – за новое одеяло, и даже когда подсыпала пшено в кормушку для синичек, а те с тихим писком вспархивали, то легкая тень радости витала и над ней.

А еще, когда вечером в наползающих сумерках шла по только что «омытому» выпавшим снегом скверу, то искорки радости долетели и от припорошенных деревьев, и от вскриков озорно катающихся на ледяной горке детишек, и даже от оголившейся ветки березы, едва покачивающейся в ореоле предзакатного розового неба, - ведь в её чуть заметных почках таилась та самая чудо-радость, которая скоро выпорхнет при нещедром солнце апреля.  

 Галина Сафонова-Пирус