Анатолий Кузнецов

       «Первоначальную рукопись этой книги я принес в журнал "Юность" в 1965 году. Мне ее немедленно – можно сказать, в ужасе – вернули и посоветовали никому не показывать, пока не уберу "антисоветчину", которую поотмечали в тексте. Я убрал важные куски из глав о Крещатике, о взрыве Лавры, о катастрофе 1961 года и другие – и официально представил смягченный вариант, в котором смысл книги был затушеван, но все же угадывался. Тогда в СССР было еще свежо хрущевское "разоблачение культа личности Сталина", многим казалось, что начинается серьезная либерализация, опубликование "Одного дня Ивана Денисовича" Александра Солженицына вселяло надежду, что, может, наконец возможна настоящая литература».

       Эти строки были написаны Анатолием Кузнецовым в 1970 году в Лондоне, где он остался после скандального побега из Советского Союза, и почти все в них неправда.

       В те годы вопрос о публикации произведений, имеющих политическое значение, решался исключительно в ЦК КПСС. Когда рукопись  «Бабьего Яра» попала в редакцию «Юности», решение о публикации, скорее всего, было уже принято, и над рукописью началась редакторская работа с целью ее художественного улучшения: убирались длинноты, преувеличения, исправлялись стилистические и смысловые ошибки. У меня дома есть оба текста: журнальный вариант и вариант, который вышел на Западе с добавлениями Кузнецова. Журнальный вариант лучше во всех отношениях, в том числе и политическом. Антинацистский  пафос книги полностью сохранился, а личное участие Иосифа Сталина в преступлениях сталинского режима было несколько преуменьшено, что, возможно, соответствует исторической правде. 

       В лондонском варианте «Бабьего Яра» есть, например, такая фраза: «Сталин в беседе с Черчиллем обронил, что ему понадобилось ликвидировать сопротивление десяти миллионов противников. "Десять миллионов, – сказал он. – Это было страшно. Это длилось четыре года" (Черчилль «Вторая мировая война», том 4, книга 2, стр. 447)». Речь здесь идет о коллективизации, но вряд ли Сталин имел в виду расстрелы.

       При этом сегодня ни у кого не вызывает сомнения, что революционеры XIX столетия, которые вдохновили диктаторские режимы двадцатого века, исходили из очень простого и диковатого соображения, что всех нехороших людей надо уничтожить, а хороших оставить для размножения и тогда заживем счастливо. Такая антинаучная мысль в ту идиотическую эпоху считалась вполне научной.

       Надежда на возможность настоящей литературы – последний пассаж из приведенной в начале миниатюры цитаты – это не то, что неправда, это некая наивность. Настоящая литература не пишется по заказу: она – либо есть, либо ее нет. Настоящая литература создается при любом режиме и, как правило, чем больше  свободы у человека, тем труднее написать шедевр, вполне вероятно и невозможно. Сам Анатолий Кузнецов в эмиграции ничего толкового или выдающегося не написал.

       И последнее. Кузнецов в СССР был очень успешным писателем, жил по советским меркам припеваючи, выезжал за пределы страны не раз и был ошеломлен тем, что заграницей есть в свободной продаже все то, что у нас можно получить только через распределители для партноменклатуры. Свобода потреблять не есть подлинная свобода, в чем он убедился, прожив девять последних лет своей жизни в Лондоне под присмотром британских спецслужб. Нынешние российские граждане не так давно также получили свободу потребления. Но разве стали они жить лучше?

05.09.2024

 Михаил Кедровский