Палата брошенных детей

                                  ПАЛАТА БРОШЕННЫХ ДЕТЕЙ

   -Ну что, мамаша, будем вас госпитализировать, бронхопневмония! И где  ты так дочку застудила?!- строго сказала врач скорой помощи, горестно оглядывая скромное убранство одиннадцатиметровой комнаты в общежитии, посредине которой стояла бледная, зареванная худенькая светловолосая девушка в мокрой на груди футболке с семимесячным ребенком на руках. Малышка шумно пыхтела, глядела замутненным от высокой температуры взглядом на мать, судорожно прижимающую ее к себе.

-Собирайся, собирайся, чего застыла? Халат, тапочки бери,  ребенка одевай  и спускайся в машину.

- Как же? А муж, Генка, не знает ничего…  пневмония? А она не умрет??! -слезы катились по бледному после бессонной ночи лицу.

-Вот еще, что удумала! Вылечим твою красавицу, дома оставлять нельзя, у грудничков быстро воспаление развивается,- проговорила врач, уже выходя из комнаты.

   Больница была расположена в старом, с ободранной штукатуркой трехэтажном здание сталинской застройки,  давно требующем капитального ремонта. По стертым ступеням Люба поднялась на второй этаж и прошла в кабинет к заведующей отделением.

-Да что же это такое! Везут и везут, и все по «скорой», у нас отделение переполнено,- воскликнула полная статная женщина с убеленной сединой короной пышных волос, но тут же осеклась, видя несчастное, заплаканное Любино лицо. Она с тоской посмотрела в окно, где за высоким кривым забором шумела стройка нового корпуса больницы, глубоко вздохнула и произнесла:

-Мест совсем нет. Сама кормишь?  Медсестер не хватает, с нянечками совсем беда. Если согласна нам помочь, оставим тебя с твоим дитем, а так, только днем с ребенком, а ночью - домой!- устало проговорила заведующая.

- Согласна, согласна, только вместе с ребенком положите, как же она без меня?- испуганно проговорила Люба.

-Света, проводи новенькую на место Левашовой, которую сегодня выписали, -крикнула она в коридор в сторону сестринского поста.

-Следуй за мной,- звонко распорядилась стройная медсестра Света,- к отказникам тебя устроим, там и поспать есть где.

-Куда?- не поняла Люба, едва поспевая за длинноногой Светланой.

- Вот сюда. В этой палате на карантине дети, от которых отказались матери. Не бойся, не заразные, сейчас только четверо, а бывает и десять. Смотри, тут кушетка в углу есть. Поступай в распоряжении к Семеновне – это наша нянечка, она  постель тебе выдаст и  скажет что делать. Педиатр к твоей дочке сейчас придет, сделает назначения,- сказала Светлана и побежала дальше по коридору.

Люба опустила в кроватку, наконец уснувшую Маринку, присела на край обтянутой дермантином кушетки и огляделась. В палате было душно и влажно. В серых, застиранных ползунках с бледными, как проросшие картофельные ростки, личиками  в кроватках сидели малыши. Самая маленькая пятимесячная малышка спала, раскидав пухлые ручонки по сторонам. Двое других, постарше, с любопытством рассматривали Любу, просунув между прутьями ножки и ручки. А в самой дальней кроватке лежал, не шевелясь, худенький, с жидким тельцем и огромными печальными глазами ребенок. Люба даже вздрогнула, когда увидела этот недетский горестный взгляд. «Да что же это такое! Каждый год в космос летаем, в прошлом году весь мир любовался на взлетающего в небо олимпийского мишку! «Великая общность - советский народ»! А  здесь, позор какой! Мамаши  отказываются от родных детей! А ведь их самих растили, учили, любили, в конце концов, они же девять месяцев носили дитя под сердцем!»,- мысли бешено крутились в голове у Любы, а сама она неотрывно смотрела на пыхтящую  смуглую свою Маринку, которая, несмотря на приключившуюся хворобу, была по сравнению с детьми в палате, как наливное яблочко.

-Ну что, мамочка, освоилась? Помогать мне будешь! Дело нехитрое, ползунки у этих засранцев сменить, помыть, покормить помочь. На руки не бери, не приучай! Своим ребенком занимайся, а эти – во вторую очередь. Я тут одна нянечка на все отделение, не успеваю!- высокая, полная, с грубыми чертами лица, пожилая женщина, проговаривая все это, подала Любе постельное белье и ворох серых фланелевых ползунков со швами наружу.

-А где их матери? Почему отказались от них? Куда их потом, после больницы? - не удержалась Люба от мучавших ее вопросов.

-Где, где… А кто их знает? Оленьку, та, что спит, малолетка родила, может мать или бабка заберут, пока думают, что делать. От Славки и Эдика матери в роддоме отказ написали, пацаны вроде нормальные, может их сразу кто и усыновит – всяко бывает! А Кольку мамаша у мусорных баков оставила. Если бы рабочий, который со смены возвращался ночью, не подобрал его, он бы просто на морозе околел. А так, оклемался в больнице, но дохляк. Вот у него шансов на усыновления почти нет: мать алкоголичка, скорее всего, и здоровья нет, так ему одна дорога - сначала в дом малютки, а потом в детский дом.

-А имена им кто дал?- спросила удивленно Любаня, не в силах оторвать взгляда  от бесперспективного для усыновления Кольки.

- Да мы со Светкой и даем имена, некоторые тут по полгода живут, как без имени? Потом усыновители к нам тоже приходят, а мы ребеночка показываем и по имени называем. В выписке  пишут наши имена и часто в детдоме  их оставляют,  - с гордостью торжественно произнесла Семеновна.

-Ну ладно, девонька, устраивайся, лечи свою смугляшку большеглазую и нам помоги с подкидышами,- проговорив все это скороговоркой, Семеновна отправилась в конец коридора, где ее уже ждали у первой палаты.

   Первые пять дней в больнице для Любы были самыми трудными, Маринка задыхалась, ее приходилось таскать на руках по длинному коридору для вентиляции легких, уколы она не давала делать, громко вопила после каждого на всю больницу. Ухаживать за малышами было практически некогда, особенно тяжело было кормить, есть хотели все сразу, и Любаня бегала от одной кроватке к другой, чтобы угомонить этот коллективный крик. К тому же Маринка стала ревностно относиться, когда Люба брала на руки чужого ребенка, возмущенно вскрикивая и подзывая мать к себе. Наконец, кризис миновал, температура спала, дыхание у Маринки стало ровным, глубоким, и она начала подолгу спать днем и ночью. Люба тоже начала высыпаться, и то напряженное, взвинченное состояние неизбежной беды, стало покидать ее. Она уже спокойно наблюдала больничную жизнь и старалась войти в общий ритм. Постепенно Люба присмотрелась и приспособилась к каждому из четырех чужих детей, и ей уже доставляло удовольствие наблюдать и ухаживать за ними. Дети тоже привыкли к Любе, узнавали ее и тянули мягкие ладошки к ней, стараясь схватить за одежду или волосы.

-Ну, ты посмотри, посмотри, Светка, что она делает! Всех таскает на руках, Коляша у нее постоянно на плече висит, как тряпочка. Она его и на физиолечение носит, и ножки ему гладит, и в макушку целует. Малахольная, одним словом! Свое дитя забыла, с чужими возится. Прежняя мамаша ползунки сменит и вон в коридор со своим чадом, чтобы этих не видеть,- с  удивленным осуждением говорила нянечка Клавдия Семеновна, разливая в чашки горячий чай, - зови ее чайку попить, а то уработалась девка.

Люба тихо вошла в сестринскую и молча протянула пачку печенья к чаю.

-Печеньице, это хорошо. Света, возьми из холодильника из передач несколько конфеток, совсем без сладкого не могу! – попросила Семеновна.

- Да вы что? Детские конфеты из передач таскаете??! Не пущу!- Люба задохнулась от возмущения и загородила собой холодильник, где хранили все переданное родителями для детей.- Может из-за этой конфетки или пряника ребенок на день раньше выйдет из больницы, вернется к матери…

-Да  что ты! Мы же три конфетки всего бы и взяли. Думаешь, объедаем малышей? Да Семеновна с каждой получки  сумку гостинцев приносит и раздает по палатам, жалеет ребятишек! Просто зарплаты еще не было,- тихо сказала медсестра Света.

- Это я после войны до продуктов злая стала, особенно до сладкого. Уже тридцать пять лет, как война окончилась, а я все этот голод помню. Я на авиационном заводе работала, девчонкой. Такая же худая, как ты была – ножки как палочки, ручки как спички. На обед похлебка перловая, винегрет с селедкой. Сладкого все время хотелось. А сейчас мирное время, а с прошлого года талоны ввели на сахар, масло, колбасу и другое,- медленно проговорила Семеновна, и лицо ее приняло строгое горестное выражение.

-У меня еще ватрушка есть, с повидлом, давайте принесу, -  виновато сказала Люба.

-Да подожди ты со своей ватрушкой. Лучше иди в палату, смотри, туда вроде усыновители вошли, мужчина с женщиной,- сказала Семеновна, встав во весь рост и устремивши взгляд в открытую дверь.

Любаня бросилась в свою палату. Около  Маринкиной кроватки  застыли в нерешительности мужчина и женщина, на вид им было лет по тридцать пять. Они молча переминались с ноги на ногу и ничего не говорили.

- Заведующая разрешила посмотреть детей…нам бы девочку,- робко сказала женщина, принимая Любу за нянечку.

-У этой девочки есть родители, я ее мать, мест не хватает в больнице, вот нас и определили сюда, - сказала Люба, беря на руки  Маринку и прижимая ее к себе .

-А вот эта, беленькая… - пара перешла к следующей кроватке.

-Это наша Оленька, ее завтра выписывают, бабушка ее забирает, в родную семью. А почему именно девочку? Смотрите, какие у нас мальчики хорошие! Вот Эдик, такой умный ребенок, так осмысленно с игрушками играет, смотрите, какие у него глазки. Да вы на руки, на руки- то его возьмите,- и она вынула Эдика из кроватки и почти насильно  отдала женщине, которая растерянно взяла малыша.

Эдик уперся ручонками в грудь женщины, отодвинулся от нее и стал внимательно изучать узоры на  ее ярком джемпере, потом неожиданно посмотрел ей в глаза, и от этого ясного взгляда ребенка та невольно смутилась.

-А вот Славик, такой веселый, такой ласковый,- приговаривая это, Люба протянула Славика на руки мужчине, который неловко подхватил его.

Славик заулыбался и через секунду ловко схватил очки с носа мужчины, разглядывая блестящую оправу. Мужчина близоруко заулыбался и тихонько забрал у Славика его трофей.

- Вот видите, как хорошо, сразу двое детей, они даже похожи между собой, прямо семья, четыре человека! Детки темноволосые как вы!

И Люба еще что-то долго говорила, размахивая руками, не обращая внимания на хныкавшую Маринку. Потом  подошла к Колиной кроватке и тоже взяла его на руки. Так и ходила с двумя детьми между будущими родителями, не замечая их смущенных взглядов и  тщетных попыток закончить смотрины.

- Во,  дает, Любаня! Недавно Олину бабку обрабатывала, пристроила Оленьку. Теперь этим двум живым от нее не выйти! – с уважением сказала Семеновна.

-А вот я совсем  детей не хочу заводить. Даже когда замуж выйду. Для себя пожить надо. А то с детьми – капризы, болезни! Я вообще хочу в госпиталь перейти, там платят больше и контингент другой. Может, с военным познакомлюсь!- сказала красивая Света.

- Да, там по- другому. Вместо маленьких детских попок в широкие армейские задницы уколы будешь ставить. А генералы все при женах. А молодняк – израненный, слышала, наверное, каких везут после исполнения интернационального долга, - ответила с горькой усмешкой Семеновна.

Света нахмурила брови и ничего не сказала Семеновне, они молча допили чай, поглядывая через открытую в коридор дверь в палату, где неугомонная Люба расхваливала своих подопечных и никак не давала уйти супружеской паре. Они еще долго топтались в коридоре, а потом потихоньку прошли к лестнице, ведущей к выходу. Люба отнесла в кроватку Маринку, а Коляшу взяла с собой и прилегла с ним на кушетку.

-Что, сердишься на свою мамку? А ты не думай про нее, она еще не поняла, что натворила. Спи, малыш, тебе сейчас надо хорошо спать и хорошо есть, чтобы расти большим, умным и здоровым,- шептала Любаня, прижимая к себе головку ребенка. Он сонно сладко зевнул и уснул, пригревшись у теплой, пахнувшей молоком, груди.

   Люба не слышала, как в палату вошла Семеновна и тихонько укрыла ее тощим больничным одеялом, а потом еще долго смотрела на нее и на прижавшегося к ней Кольку. «Ну, точно малахольная и Генка ее такой же, живут в общаге, ни кола, ни двора, а туда же…», - с нежностью подумала Семеновна, внезапно вспомнив, как во время войны по семьям разбирали детей из блокадного Ленинграда, согревали, кормили их, и это было таким обычным делом в то тяжелое время.

   Люба очень любила свою дачу. Собственно, дача, а не городская квартира, и была по-настоящему их родным домом. И Любане, как в песне поется, не нужен был берег турецкий и Африка с ее Тунисом, тоже была не нужна. Даже, когда они все же улетали с Геной поплескаться в море, через три дня Люба уже сильно скучала по даче и все представляла, как взбежит  босиком по теплым ступеням на крыльцо, войдет в комнату и распахнет окошки, вдыхая свежий, настоянный на травах  с горьковатым привкусом сосновых иголок, воздух. А потом, не спеша, любовно обойдет весь участок. Сначала на участке стоял вагончик для инструментов, потом – щитовой домик. А когда дети уже подросли, началось строительство большого двухэтажного дома с верандой и широким крыльцом. Сейчас вокруг этого терема был не только сад-огород, но и баня, летняя кухня, большая беседка и детская площадка для внуков с бассейном, песочницей и качелями.

- Баушка, баушка, а Павлик опять в пие-оны упал!- закричала маленькая белоголовая девчушка.

-А ты неси сломанные цветочки, мы их в вазу поставим - будет букет,- сказала Люба внучке.

-Мам, я за Колькой на чердак полезла и смотри что нашла!- высокая, смуглая, с яркими чертами лица дочь Марина подала матери пыльный старенький альбом.- Это что за ребятишки такие? Мам, а это я что ли? А ты, совсем девчонка!  Где это мы?

-Это Гена снимал, когда нам однокомнатную выделили. Вам с Колькой еще года не было, Вы еще у меня разболелись так. Коляша долго болел, то одно, то другое. До школы по врачам с ним бегали, а потом отец его в секцию пристроил, он как-то окреп сразу,-говорила Люба, разглядывая черно-белые фотографии тридцатилетней давности.

-Да, сейчас, вон какой богатырь! Кудри светлые, глаза  синие, нет, чтобы у меня такие кудри были,- засмеялась Марина, глядя на  брата, который с отцом полез на крышу, чтобы определить размер готовящегося для нее ремонта.- Колька,  ты полку в бане прибил?

-Да готова твоя полка, - ответил Коля, отряхивая с джинсов опилки и строительную пыль.

Люба посмотрела на сына и вздохнула, переворачивая листы альбома, она уже думала, что альбом потерян после переездов. Вдруг она почувствовала на плече большую теплую руку мужа, она и не заметила, когда он подошел.

-Вот мать, до внуков дожили,- глядя на возню малышей и довольно улыбаясь, сказал Гена, присаживаясь рядом,- хорошие у нас дети!

- Особенно сын,- чуть слышно прошептала Люба, смахивая с лица то ли слезинку, то ли дождинку, чудом сохранившуюся в ветвях яблони  после длинного, жаркого, летнего дня.

 Нина Валентиновна Атучина

x

Иллюстрация к: Палата брошенных детей