УКЛОНИСТ
После девяностых годов потерять веру в человечество все равно как два пальца обмочить. Жизнь и последующие события научили главному: ничему не удивляться, так как, оказалось, теперь возможно все. Абсолютно все, что даже и не приходило в голову до дефолта человеческого сознания.
Обрушилась не только страна. Обломки СССР завалили чистоту народа. К черту идеологию, не до нее: рухнувшая берлинская стена похоронила главное – совесть и справедливость для сотен миллионов людей. Ее заплевал Рыжий Толик и тысячи его подельников. Добродетель, отсвечивая люминесцентной зеленью дорожных жилетов, скребла лопатами мерзлые тротуары, а предприимчивость и наглость лихо проносились мимо, окатывая жидкой грязью из-под колес импортных авто совковый балласт рыночной экономики с метлой вместо серпа и молота.
«Граждане! Треть из вас вымрет. Это экономическая непреложность!» в порывах внезапных откровений каялся рыжий Бес. И он был честен.
Граждане реагировали на пророчество по разному, но в одном остались едины. Сплоченны и монолитны, как гранитные блоки берегов Невы: они вымирали. Трижды ограбленные государством и плохо одетые, укладывались в уютные гробики под рыдания нового поколения, сетующего на дороговизну ритуала похорон. Но новое уже не задумывались о том, что было время, когда покойника укладывали в земельку без выкупа. Рыжий Бес подмял под себя все, в том числе смертные квадраты безродной, и без отечественной земли…
Логика подсказывает, что всему есть свое дно, но и она пошло врала. Рыночное дно оказалось бездной, нескончаемой и всепоглощающей. В ней исчез даже сам Бог. Он рухнул в нее вместе с сонмом ангелов. И чтобы его не потерять, великую сущность объявили нетленной, недоступной для познания и вечной. Но на всякий случай внесли в закон, дав прописку и паспорт.
И стоит ли после всего обращать внимание на такие пустяки, как война? Тем паче, если она грохочет в интернете и ТВ за две с лишним тысячи верст от твоего дома. Не у нас, и, слава богу. Хвала не тому, кто канул в бездну, а тому самому с паспортом. Который теперь в Законе.
***********************
- Ну что? Идем!
- Не хочется.
- Надо! Не по людски так. Пошли.
Двое пожилых мужчин выбросили окурки сигарет и вошли в раскрытую дверь дома. На кухне шныряли чужие в ней женщины. Перешептывались, завешивали в прихожей зеркала.
В зале пустовато. Вынесен столик, сдвинуты старенькие кресла. Все, что может отсвечивать солнечный свет, укрыто белыми простынями. Солнце ушло из дома, в который ворвалась боль.
На диване сидят старики. Невысокий рыжеватый хозяин, чисто выбритый, но с не стриженными пегими космами на голове. В темных брюках и однотонно светлой рубахе. Комкает в руках сырой носовой платок и бездумно смотрит на два пустых табурета напротив. К его плечу припала тетя Клава. Еще с утра она была свежей и полной, а теперь осунулась. Оплыла на муже рыхлой квашней, в простеньком халатике и черном платке. Видно было, что Клавдии очень хочется плакать, но она не могла: вылились из черных глаз хохлушки слезы. Нет их больше, и вместо них выливается мертвая душа.
Мужчины присели на внесенную с улицу скамейку, мяли в руках кепки. Что говорить и зачем? Горе вынашивается годами, и то, уходит не совсем. Кто-то прошел и взял в руки табуретки, хотел вынести.
- Не трожь! – встрепенулся хозяин. – Пусть… Он… Будет дома…
И тут Клаву рвануло. Да так, что захлебнулась в истерике и стала терять сознание. Вбежали женщины. Увели обмякшее тяжелое тело в спальню.
Мужики, давясь спазмами в глотке, кряхтели, давили в глазах проклятущую слезу. Страшно хотелось курить, ругаться матом и кричать в белый свет. Вырвать, вынуть закаменевшую душу оттуда, где она затаилась в ужасе и вышвырнуть ее. Так далеко, чтобы и не возвращалась. Зачем она отцам, когда те хоронят детей? Своих, чужих - это без разницы. Все что не твое сегодня – может быть им завтра.
- Гриша! – указал хозяин просветлевшим на миг взглядом на табуретки. – Тут он…Дома.
Мужчины вышли на улицу. Жадно глотали табачный дым вперемешку с холодным воздухом. Декабрь. Снег. Солнце и синее небо. А Ковалевский двор чисто выметен, соринки не найти. В пустых кленах чвиркают веселые воробушки. А на дорожке, в забытом помойном ведре гребется нахальная курица, перелетела через ограду хоздвора. Мужики переглянулись и пошли ее выгонять.
Ковалевы давно жили сами. Когда-то по зову сердца приехали на целину из Украины и прижились. Полюбили казахскую степь. Холодновато, правда, но ничего, жить можно. Дальше жизнь закрутила свою пластинку, не новую, но привычную. Жаль только, что в двух тысячных дочь и сын уехали в Россию. Но это их выбор. А Ковалевы остались, век доживать и внучат в гости поджидать. Тем и жили. И жили бы дальше, если б не февраль.
Весть о войне резанула по сердцу стариков, заставив затаиться в постоянном не проходящем ожидании чего-то еще более худшего, чем война. Хотя, что может быть страшнее ее? Только мор. Но ведь как-то пережили пандемию и ничего, живем дальше.
- Ерунда, - отмахивался старый Ковалев от вопросов о сыне и зяте, - Они оба в армии не служили. Куда их брать? Гришка весом не дотянул, а зять по детям. Они двоих состряпали с Танькой. На белый билет хватило.
Но видать подкормился Гриша. И то пора в мужики выходить, уже вовсю стучался к парню четвертый десяток. Но в сентябре позвонила встревоженная сноха: Гриша на сборах. А через день вышла на связь дочь, проводила мужа.
Дальше началось ожидание. Ковалев и до этого не отличался легкостью характера, а тут и вовсе, замкнулся в себе и своем дворе. Наглухо! Будь его воля, он и калитку бы заколотил. В телевизор и не глядел. Соловьиные трели и армянский лаваш на маразматических шоу выворачивали нутро резко постаревшего человека. Жена вздыхала, но держалась. Она оказалась крепче мужа. У женщин порог страдания много выше мужчин.
…Дурные мысли можно гнать прочь, но от реальности не уйти. И сегодня на пустых табуретках стоял воображаемый гроб с телом сына, которого уже похоронили два дня назад.
…Похозяйничав во дворе, соседи шли к крыльцу, когда в калитку вошли два высоких парня, похоже погодки.
- Никак, покойного Степана, внуки? – прищурился сосед.
- Мы, дядь Саш.
- И чего вы?
- Ну а как? Хоть Гриша и старше нас, но в одну школу ходили. Мы в четвертый класс перешли, а он на выпуск пошел. Все равно земляки. Не чужие.
- Не чужие, - эхом отозвался старик и ткнул в одного пальцем. – Ты старший. Вроде как Сергей. В городе работаешь. А ты, - дед перевел взгляд и палец на того что повыше, - Алексей. Так? Который в Россию уехал. Так?
- Так, дедушка. Я давно россиянин.
- И что ты тут делаешь, россиянин?
- К брату приехал, - уклончиво ответил Алексей, отводя глаза от настырного деда.
- Ну-ну! Значит ты с теми. Кто через границу хлынули. И много вас хлынуло?
- Не считал.
- Что будешь делать? – не унимался дед.
- Пока в Алма-Ате. Дальше будет видно.
- Поди, работаешь?
- Да. На удаленке.
- Это как? На компьютере?
- На нем…
- И кем работаешь?
- Менеджером в торговой компании. В Москве.
- Фи-ю-ть, твою! Вона как? – изумился дед. – И еще зарабатываешь?
- Пойдет! – нехотя процедил Алексей.
- Ничего себе, пойдет! Он на наши тенге почти миллион получает. Это пять моих зарплат. Представляете? – вмешался простодушный братец.
- А что это для Москвы? Копейки! – раскраснелся менеджер, видно, продолжая давний спор с братом. – Ладно, батя. Извините, мы пройдем.
Парни прошли в дом. Старики стояли, прислушивались.
- Зря он пришел, - сомневался сосед. – Коваль сейчас как бомба замедленного действия.
Похоже он оказался прав. В доме зашумели. Из дверей выскочили Степановы внуки. Растерянные, взъерошенные.
- Говорил тебе, не ходи! – шипел Сережка брату. – Соображать надо. Сейчас дураков нет. Блин, попали…
Братья быстро шли в калитку. А следом на крыльцо вырвался взлохмаченный, красный донельзя Ковалев.
- И чтобы духу твоего тут не было! Кати в свою Москву. Из-за таких как вы, мужики погибают. А вы…Отсиживаетесь, бежите.
Задохнулся негодованием, схватился за грудь. Два инфаркта у него уже было.
- Успокойся сосед! Что ты? Причем тут парни?
- Притом! Совести у него нет! Когда у нас прижало, рванули на сытые хлеба за бугор. А теперь – оттуда! Эх…сволочи! Кому война, а кому…
Недоговорил и сник на перилах, побелел, скрипнул зубами, тосковал взглядом.
- Не они войну начали, - угрюмо нахохлился сосед. Похлопал Ковалева по плечу и ушел.
- Знаю, - тихо сказал ему в след Ковалев. – Только кому ее тянуть? И кому заканчивать? Мой уже отвоевал свое. И за этого, что ли? Сколько их еще будет? Эх… Люди…
На кленах, под которыми рос Гриша, шумели озорные воробушки. Им нет дела до того что где-то далеко, в немыслимой дали ворошится война. Но беда даже не в ней. А в том, что каждый ее видит по своему. А правда сорвалась в Бездну, туда, где еще теплеет тело убитой страны. Она еще не умерла. А новое – породит новые войны. Как там говорил рыжий Бес? Экономическая закономерность? Или непреложность?
1 января 2023
Иллюстрация к: Уклонист