НЕ ОБЯЗАТЕЛЬНО СО СМЫСЛОМ (Ещё раз об «Уроках чтения» А.Гениса<АСТ, М., 2014>)

 Русские пишут не обязательно со смыслом (стр. 305)

 Бумажные книги я читаю, будто с шилом в заднице (стр. 102)

Я жду, когда нонфикшн поднимется по другому склону горы, чтобы на вершине встретиться со стихами, первыми научившимися отбирать факты и фильтровать базар (стр. 230)

Летом 2013 года я уже откликнулся («Вот теперь насладимся до опупения») на газетный вариант этой книги. Сегодня приходится вернуться к этому сочинению А.Гениса, так как в скомпонованном виде книга воспринимается совершенно иначе. К тому же до ряда глав мне в 2013 году не удалось добраться.

Многие страницы книги А.Гениса свидетельствуют о том, что его наблюдение о «необязательности смысла» (стр. 305) не лишено оснований, что сам автор «Уроков» вовсе не является каким-то исключением в этом отношении. Похоже на то, что А.Генис не только читает какие-то тексты «с шилом в заднице» (стр. 102), но, случается, таким же способом осуществляет свои, как он говорит, «расследования» и таким же образом пишет известную часть своих сочинений, включая и рассматриваемое. Что же касается третьего эпиграфа – о будущем жанра нонфикшн, выглядит странной занятая А.Генисом позиция пассивного ожидания этого прекрасного будущего (стр. 230). Не чувствуется, чтобы А.Генис сделал всё от него зависящее для приближения этого будущего (хотя бы – в данных «Уроках»), в отборе фактов и «фильтрации базара».

Как говорили в старину, - «тому следуют пункты».

                                                                                   1

Вглаве“Svoe, nochuzhoe”А.Генис рисует удручающе одностороннюю картину западного влияния на русскую литературу XIX – XX веков: ВальтерСкотта – на Пушкина, Диккенса – на Достоевского. «Дальше – больше. Булгаков начинал с Уэллса, Платонов восхищался Хемингуэем, у Бабеля он даже слышен … Без  Хемингуэя не было бы той русской прозы, которая в конце концов смогла его если не преодолеть, то отодвинуть».

Много ли осталось отВальтер Скотта в «Борисе Годунове», «Евгении Онегине», «Медном всаднике», «Пиковой даме»?  А где встречное влияние русской литературы на европейскую, начиная с середины XIX века? В.Соловьёв называл Лермонтова «родоначальником ницшеанства», а из ницшеанства выросли из наших Горький с Маяковским, на Западе – Гамсун и Дж. Лондон и много других и там, и здесь. С середины XIX века и до 1917 года русская культура была равноправной частью европейской с живым взаимным влиянием. Как читали на Западе  Достоевского, Толстого, Чехова и, конечно, не только их!  В романе Томаса Манна «Доктор Фаустус» Кречмар так просвещал своего воспитанника Адриана – «завлекал его в необозримые дали русского, английского и французского романов» (пер. Н.Ман): именно в такой последовательности Манн перечисляет языки, на которых написаны эти тексты. Поль Валери говорил о трёх чудесах в истории человечества: античности у греков, Ренессанса в Италии и русской культуры XIX века. И никакому, ушибленному западной цивилизацией  А.Генису этого уже не отменить, как бы он ни пыжился (у каждой эпохи – свой Смердяков)!. Роберт Пенн Уоррен, которого мы знаем по его роману «Вся королевская рать», в 1962 году опубликовал книгу «Триумф романа», в которой проследил, в том числе, как столица европейского романа перекочевала в середине XIX  века из Западной Европы в Россию. Бернард Шоу одну из своих лучших пьес «Дом, где разбиваются сердца» (1913 – 1917) сопроводил пояснением: «фантазия в русском стиле на английские темы». Его хорошее знакомство с творчеством Чехова несомненно.

Лучшее у Булгакова не несёт никаких следов влияния Уэллса, стоило ли вообще упоминать о таком пустяке с таким торжественным тоном!

Теперь – о Хемингуэе. Бабель старше его на 5 лет, в своих публикациях 1918 года в «Новой жизни» он – уже вполне сложившийся Бабель. Когда юный Хемингуэй ещё только накапливал фронтовые впечатления. «Конармия» опубликована в том же 1926 году, что и «Фиеста». Каким образом А.Генис отличает «влияние Хемингуэя» в «Одесских рассказах» (1931) от самого Бабеля, которого мы знаем  по 1918 – 1926 годам, он вряд ли сможет объяснить. Скорее всего, по своему легкомыслию, А.Генис даже не догадывается о существовании такой проблемы. Платонов «восхищался Хемингуэем», когда всё самое важное своё уже написал: и «Чевенгур», и «Котлован», и «Шарманку», и «14 красных избушек», и «Ювенильное море и т.д. Так что стеснительное предположение А.Гениса о возможном влиянии Хемингуэя и на Платонова беспомощно повисает в воздухе. В известной писательской  байке Хемингуэй признаёт, что Платонов пишет лучше него. Хемингуэй мог познакомиться с рассказами Платонова в сборнике советской прозы, изданном в 1936 году на французском языке.

Поразительно, что А.Генис не только очень кособоко освещает взаимодействие двух культур, но и само западное влияние, на котором он, казалось бы, сосредоточился, изображено им просто карикатурно. Он почему-то уделяет внимание одним англосаксам и совершенно пренебрегает такими важными вещами, как сильное влияние немецких романтиков в начале  XIXвека, Ибсена на Горького и  многим подобным.  Ограничивается какими-то частными, в значительной степени нехарактерными и неубедительными, примерами. Книги «далеко не всегда отвечают за то, что написано на обложке» (стр. 334). Глава, о которой мы говорим, тоже не отвечает за своё название.

История русской литературы  XIX века – первой половины XX явно недостаточно изучена А.Генисом, его лихие партизанские рейды в эту область часто вызывают лишь грустное недоумение.

                                                                          2

Таинственная фразаА.Гениса (стр. 323) «если вглядеться в русскую революцию – разонравится Блок и квас» отсылает к его более ранней (1993) публикации «Швы времени»: А.Генис (Сочинения в 3 тт., т.2, Екатеринбург, 2003, стр. 151) так комментирует реализацию ленинского лозунга «грабь награбленное!». «Есть варварская производственная поэзия в том, чтобы чинить сарай крышкой от рояля. Не зря и наша интеллигенция с пылом принимала участие в экспроприациях. Может быть, отсюда тот духовный подъём, которым пронизаны почти все мемуарные свидетельства о самых первых послереволюционных годах. Скажем, издательство «Всемирная литература» выпустило, перевело, отредактировало и откомментировало сотни томов прошлой литературы в самое неподходящее для этого время – в Гражданскую войну. Видимо, разруха только подчёркивала сладость революционнойробинзониады. Другое дело, что семена для посева брали из чужого огорода».

А.Генис и я читали, несомненно, разные мемуары. По моим наблюдениям многие десятки мемуаров, опубликованные «Архивом русской революции» и в альманахе «Минувшее», свидетельства И.Бунина, З.Гиппиус, А.Амфитеатрова, Н.Тэффи и других, дневники Блока, Пришвина, Чуковского, проза М.Булгакова, А.Весёлого, А.Ремизова, Б.Пильняка, М.Цветаевой, Е.Замятина, А.Платонова, письма В.И.Вернадского сыну, курс истории Г.В.Вернадского (Русская история.М., 2001, стр. 331) и т.д. говорят лишь о безумном разрушении всех устоев общества, включая  хозяйство страны, её немалый производственный потенциал. Никакого «духовного подъёма», никакой «сладости робинзониады»! Никаких признаков «радостной робинзониады» нет и у участников «Всемирной литературы» Блока и Чуковского. Радостные ноты мы найдём, пожалуй, у одной лишь Ларисы Рейснер, что понятно,  она – в первых рядах разрушителей. Довольно сдержан Ю.Анненков – придворный советский портретист. Но и он достаточно быстро разочаровался в своих надеждах на предстоящий расцвет нового – революционного искусства. Л.Рейснер и Ю.Анненковко «Всемирной литературе» не причастны.

Даже если поверить лживому утверждению А.Гениса о разбойном поведении участников «Всемирной литературы», то каким образом эти два десятка петроградских литераторов отражают поведение всей русской интеллигенции («не зря наша интеллигенция с пылом приняла участие»)?! А.Генис ухитряется мерзко лгать буквально каждой своей запятой!

Разные там Луначарские и Бедные (и «тутти кванти», как говорил Ленин) причастны к мародёрскому по своему смыслу самообеспечению новой власти (худющий Зиновьев заголодные годы Гражданской войны так отожрался, что еле в двери пролезал). Но как раз о них А.Генис молчит, «политкорректность», видите ли!

Вернёмся ко «Всемирной литературе». Насчёт «сотен томов», будто бы выпущенных «Всемирной литературой» в годы Гражданской войны, А.Генис, по своему обыкновению, лжёт. Бумаги катастрофически не хватало. Каталог «Всемирная литература» (М. – Л., 1927) включает 116 названий книг, считая и 11 пьес Шекспира, изданных отдельными выпусками.  Даже если очень осторожно предположить, что издательские возможности в сравнительно благополучные годы нэпа  всего лишь в 2 -3 раза превышали то, что имелось в годы Гражданской войны, на время Гражданской войны придётся всего 19 названий. В действительности же нэповский ренессанс отличался от тех жутких лет значительно заметнее. А планы в 1919 году были, конечно, грандиозными: 1500 томов по 20 печ. листов плюс 2500 томов «народных» - по 4 печ. листа.

Теперь о «разбойниках» из «Всемирной литературы». От века деятельность переводчиков и комментаторов считалась делом благородным и весьма похвальным. Они помогали читателю преодолеть языковой и культурный барьер, приобщиться к сокровищам мировой культуры. И лишь на три года Гражданской войны, применительно к двум десяткам литераторов из Петрограда – сотрудникам «Всемирной литературы» неумолимый(на почве  своего невежества) А.Генис  объявляет такую деятельность «разбойным  присвоением», да ещё и обнаруживает у них радостное воодушевление от этой «робинзониады»! С какого непереносимого похмелья подобная мерзость могла померещиться?! Горький выколотил для них пайки, чтобы спасти их от голода  (совсем непричастный ни к «радостной робинзониаде» «Всемирной литературы», ни к раскочегариванию мировой революцииА.Ремизов должен был довольствоваться «осьмушкой», т.е. – 50 граммами суррогатного  хлеба.Попробовал бы А.Генис, я уж не говорю – пару лет, а хотя бы несколько дней посидеть на такой диете!).В.Шкловский («Сентиментальное путешествие», 1929, стр. 224) пишет, что Горький собрал писателей во «Всемирную литературу», чтобы они не писали «что хотят». Возможно, и этот аргумент упоминался в переговорах Горького с властями. А беспардонному А.Генису почему бы ради красного словца не поглумиться над замученным большевиками Блоком и его коллегами по «Всемирной литературе»!

                                                                          3

Мир «достался нам без инструкций и пояснений» (стр. 76). Спасибо А.Генису, он спешит восполнить этот божественный недодел, хотя бы применительно к одной лишь изящной словесности. Но здесь мы встречаемся с какими-то  неожиданными странностями. На обложке читаем: «детальная инструкция по извлечению наслаждения из книг». Однако, на титульном листе – ни звука о «детальной инструкции». Даже если посчитать, что  «камасутра» соответствует такому определению, это – всё же довольно редкий случай, когда обложка  заметно содержательнее титула. Заголовок аннотации соответствует титульному листу, то есть – косвенно полемизирует с обложкой. Однако  в тексте аннотации есть некая попытка примирить эти спорящие стороны: оказывается книга «служит детальной инструкцией по извлечению наслаждения из книг». Единственным успокоительным комментарием ко всей этой мышиной суетне с названием книги может служить лишь упомянутое (стр. 334) высказывание А.Гениса о том, что книги «далеко не всегда отвечают зато, что написано на обложке». Действительно, в книге А.Гениса очень мало высказываний, которые могли бы быть расценены как советы и рекомендации, и, конечно нет ни одного строгого, инструктивного предписания. Поначалу я воспринимал приведенное высказывание А.Гениса (стр. 334) упрощённо, как косвенную критику в адрес неназванных авторов.  Но теперь вижу, что А.Генис лишь успокаивает нас, призывает не слишком придираться к тем книгам, которые не отвечают своему названию, включая и данные «Уроки».Подобное  несоответствие, говорит он, – в порядке вещей, своего рода закон природы.

                                                                          4

В аннотации к книге (А.Генис. «6 пальцев».М., «Колибри», 2009) сформулировано  «кредо Гениса: писать густо и смешно, глубоко и просто».  Промолчим о «густоте» - слишком длинный потребовался бы разговор. Желательная «глубина», как показывают уже три предыдущих моих параграфа, достигается А.Генисом  далеко не всегда, а разговор о его «Инструкции» только ещё начинается. Смешным текст бывает по-разному: и в случаях, предусмотренных автором, и тогда, когда он гордо(но не вполне основательно) - highbrow, как говорят в таких случаях англичане,претендует на научную весомость своего высказывания. Теперь о «простоте». На странице 55 читаем: «Библия – живая машина нравственности. Каждый из нас – Адам, многие – Евы». Если простота – это ясность, то тут проблемы и с простотой, и с ясностью. Кто такие эти «мы» - всё человечество, или лишь  худшая его часть?  Многие из Адамов, в то же время ещё и Евы? Или как? ГлубинЫ – по самые уши, а логики – ноль с минусом. Буддийский монах нашёл  у А.Генисаmonkeybrain (стр. 192), да и сам он временами обнаруживает (стр. 325), что его мысли  «скачут блохами». Тут намечается своего рода разделение сфер деятельности: тот, кто в состоянии связно мыслить, спокойненько себе, без особых претензий,  почитывает, а тот, кому подобное недоступно, - УЧИТ читать.

                                                                          5

На странице 97 мы обнаруживаем одну из немногих внятно сформулированных А.Генисом рекомендаций: Кафку надо читать ночью. Мало того, поскольку Кафка сам признаётся, что писал, когда «сном объят лишь поверхностный слой моего существа», то и читать его следует, по А.Генису, в подобном же – полусонном или полубредовом состоянии. Это – неоднократно высказываемая А.Генисом мысль: для полноценного восприятия текста нужно постараться привести себя в состояние, по возможности близкое к тому, в котором находился автор. На мой взгляд, при этом А.Генис слишком большое внимание уделяет внешним факторам – географии и т.п. Получается, что «Мёртвые души» следует читать в Риме, «Записки мёртвого дома» и «Один день Ивана Денисовича» - сидя в тюрьме. Если мы знаем, что какой-то йог творил, стоя на голове, то и нам, выходит, следует читать его сочинение в подобной же позиции (Разумное замечание: мастер «читает  не сюжетами и героями, а эпохами и культурами, и видит за автором его школу, врагов и соседей» почему-то помещено лишь в одной из последних глав <стр. 299>, разумеется, всей сложности проблемы не исчерпываетисамим А.Генисом практически не применяется). Так что этой рекомендации  А.Гениса я, несомненно, следовать не буду и трудные тексты, вроде Кафки, буду читать на свежую голову. А ночное чтение, тем более – в полубредовом состоянии, это – мракобесие.

                                                                          6

На странице 34 А.Генис сообщает, что классическое образование способствовало тому, что детей называли античными именами. «Почти ренессансный человек Манилов назвал сыновей Фемистоклюсом и Алкидом (Алкид стал Гераклом)». Алкид, став Гераклом, остался, тем не менее,Алкидом, он внук Алкея. Это сродни «рюриковичам, гедиминовичам, мономаховичам» нашей истории. А Ренессанс и классическое образование тут практически не при чём, дело совсем не в них. У россиян свежи воспоминания об освободительной борьбе православной Греции 1821 – 1829 годов, в результате чего она стала в 1830 году самостоятельным государством. Россияне горячо болели за греков, за ихсвободу – свыше всякой меры: в гостиной у Собакевича - громадные портреты героев этой освободительной войны и малюсенький портрет Багратиона. То есть, переживания за Грецию затмили даже воспоминания о своей недавней Отечественной войне. Тогда же, естественно, вспоминали и о «Греческом проекте» Екатерины II. Мы знаем, что она назвала своих старших внуков с большущей претензией – Александром и Константином, с напоминанием об Александре Македонском (и резиденция Александра Павловича названа соответственно – Пеллой) и Константине Великом. Д.С.Лихачёв говорил, что слащавый Манилов – карикатура на императора Александра. Такая же злая карикатура и имена сыновей Манилова.

                                                                          7

Главное, чем занимается А.Генис – это философское осмысление различных явлений  культуры и литературы. Но! Одновременно он из кожи лезет вон, стараясь доказать бесполезность философии. «Биографии мудрецов – история чудовищных провалов. Платона за заблуждения продали в рабство. Конфуция прогнали за жестокость» (стр. 118). Правильно ли сводить к «провалам» биографии мудрецов, которых внимательно читают через 23 – 25 веков после их смерти, читает, в том числе, и сам А.Генис? Правильно ли так поспешно становитьсяна сторону их недоброжелателей и гонителей, признавать единственно верными соответствующие решения Сиракузского тирана или правителя царства Лу? Не начать ли тогда список «чудовищных провалов» не с Платона, а с его учителя Сократа? Здесь уже не исторические сплетни, в которых спустя столетия копались Диоген Лаэртий, Апулей, Олимпиадор и другие, а показания живого свидетеля; не самодурство какого-то тирана из задрипанных Сиракуз, а вполне демократически принятое решение – в центре тогдашней европейской цивилизации. Или вспомнить Джордано Бруно, который сожжён в Риме – тогда, несомненно, важнейшем культурном центре  Европы. Насколько всё было бы нагляднее и убедительнее! Екатерина II говаривала: «меньшинство всегда право». Да за одно это следовало поставить ей памятник!

                                                                         8

«Библия написана первыми в мире стихами» (стр. 54). Сказания о Гильгамеше записаны за тысячу лет до самых ранних текстов Библии. Я не вникал в эту тему, но не думаю, чтобы и шумерские тексты можно было уверенно считать самыми первыми в мире стихами. Письменности уже пять тысячелетий, а кроме поступающих податей и перечня запасов что ещё было  записывать, как не стихи? Проза пришла позднее.

                                                                          9

«Деревенщики» «в лучшем случае писали о рыжиках, в худшем – “Тетюшинскую гомозу”, в маниакальных – про евреев» (стр. 169). В газетном варианте А.Генис с таким же отвращением упоминал эту «Тетюшинскуюгомозу» и в главе «Крестины», как не дающую ему покоя мерзкую деятельность «деревенщиков». В том, чтобы писать о деревне, нет ничего предосудительного. Вряд ли даже у такого взыскательного комментатора, как А.Генис, имеются какие-либо претензии по этой части к И.Тургеневу и раннему Бунину. Совсем мимо бьёт и «Тетюшинскаягомоза». Е.Толстая-Сегал предложила видеть в писателе Агапёнове (авторе «Тетюшинской гомозы») Б.Пильняка, а в кооператоре из Тетюшей Василии Петровиче – А.Платонова (М.Булгаков.Записки покойника. 1936). Действительно, у Пильняка есть и «гомоза» («Повесть непогашенной луны») и Тетюши Подлинные («Мать- сыра земля»). По этому признаку и ряду других деталей предложение Е.Толстой-Сегал очень привлекательно (подробнее – «Вот теперь»). Но, разумеется, ни Пильняк, ни А.Платонов никакие не «деревенщики».

                                                                          10

«Современники Киплинга считали тигра Шерхана  Гитлером, а шакала Табаки – Муссолини» (стр. 85). Какое значение в данном контексте имеет то, что Киплинг физически дожил до 1936 года? Важно, что к моменту прихода Гитлера к власти обе «Книги джунглей» были очень далёким прошлым (1894, 1895), да и стихотворение про «бремя белого человека» опубликовано в1901 году. Тут не просто 40 лет, но 40 лет, включающих Первую мировую войну! Эти его книги были книгами из ужасно давно ушедшей эпохи.

                                                                          11

«Пушкин опускается на дно истории, описывая Арарат: “Жадно глядел я на библейскую гору. Видел ковчег, причаливший к его вершине”» (стр. 227). Проблема в том, что Пушкин Арарата не видел, он ошибочно принял за Арарат совсем другую гору Арагац, а Арарат скрывался за Арагацем в 100 верстах восточнее. Это хорошо известно, отмечено в академическом издании. По некоторым признакам я достаточно уверенно утверждаю, что А.Генис  знакомился с моей статьёй «Вот теперь насладимся» до окончательной правки своего текста. Там я упоминал про это заблуждение Пушкина. Таким образом, если в газетной публикации комментарий А.Гениса можно было посчитать досадным заблуждением, то упрямо повторенный в книге этот комментарий становится наглой сознательной ложью. Так что я нисколько не сгущал краски, когда писал применительно к сюжету № 2, что А.Генис «привычно лжёт».

                                                                          12

На странице 244А.Генис приводит пример «убийственно нелепых злодеев … начиная с самого царя». «Николай, подняв ночью придворных, заставляет несчастного Полежаева читать вслух его фривольную поэму “Сашка” … Важно только неважное …  Царю есть дело до всего … а президенту, скажем, это до лампочки». В своей «фривольной» (по мнению А.Гениса) поэме А.Полежаев в том числе обращается к России: «Когда свергнёшь с себя  ты бремя Своих презренных палачей?» В  конце царствования АлександаI ходили в народе песенкивроде такой «Мишу, Машу, Колю и Сашу на кол». Маша – вдовствующая императрица,остальные – её сыновья, император Александр, будущий император Николай и великий князь Михаил. Из 1271 убитых при подавлении декабрьского восстания было 903 – «черни», 282 – нижних чинов, 67 – «чистой публики», 19 – генералов и офицеров (П.Я.Канн/ История СССР, 1970, №1). Это сам маркиз Пугачёв пожаловал в столицу и находился в трёх шагах от дворца! В начале сентября 1826 года, когда происходило чтение поэмы, всё это было достаточно свежо в памяти. К «фривольной» поэме Полежаева приходилось относиться очень серьёзно. Вот и вся цена убийственно нелепых претензий  злодеяА.Гениса к «злодею»императору! Где А.Генис отыскал такого лопуха президента, которого совершенно не интересуют прямые призывы к насильственному свержению законной власти, остаётся маленькой тайной А.Гениса. А.Генис, вероятно, долго мучался, прежде чем подыскал подходящий эпитет для поэмы Полежаева: «фривольная» - ничего лучше, конечно, не придумаешь! Насчёт «поднятых ночью придворных» - очередное наглое враньёА.Гениса. У Герцена ничего подобного нет. Дело происходило в шестом часу утра, рабочий день императора вообще начинался рано; тем более в Москву он приехал на ограниченное время, на коронацию, график был плотный. Подняли с постели самого Полежаева, а министр просвещения, разумеется, знал об этом мероприятии заранее. Остальных придворных небрежно присочинил А.Генис.

                                                                          13

«Мы привыкли к тому, что скорбь … - женского рода. Она делает нас – слабыми, достойными жалости, вызывающими сострадание, а может, и любовь, как Отелло у Дездемоны» (стр. 285). И Шекспир, и сами Отелло с Дездемоной очень удивились бы, узнав, что любовь Дездемоны вызвана «скорбью» Отелло. Отелло очень ясно говорит об этом (так сказать, АНГЛИЙСКИМ ЯЗЫКОМ!): «ShelovedmeforthedangersIhadpass”d». Достаточно точно это переводит Б.Пастернак: «Я ей своим бесстрашьем полюбился». А.Генис, не обращая внимания на текст Шекспира(!), в главе о переводе (!), в «детальной инструкции по извлечению»(!!!) строит свои сногсшибательные теории, опираясь на перевод, начисто оторванный от оригинала: «она меня за муки полюбила». Учитесь, дорогие читатели, «извлекать наслаждение из книг», пренебрегать здравым смыслом, вслед за безответственно порхающим ментором!

                                                                          14

А.Генису не нравится, если в фантастике герой вдруг, ни с того ни с сего начинает летать – «без всякой на то причины»». А вот у Гоголя в «Вие» причина, понимаете ли, была: «нечисть, оторвавшись от пола, мечется по воздуху, чтобы к рассвету окаменеть в церковных окнах и стать готическими химерами вражьих – католических храмов». Нам остаётся только гадать, почему нечисти из «вражьих храмов» летать положено, а нашей, кровной – запрещено, и как эта, вражья нечисть оказалась в православном храме (ну хоть об этом чуть подробнее, хоть пару слов!). Я бы согласился, если бы А.Генис назвал причиной то, что Хома Брут – без пяти минут пастырь, но всё ещё, по сути - язычник, явился в храм (молиться о душе усопшей!), нахлебавшись горилки до полного умопомрачения, и заплетающимся языком, вместо молитвы бормочет что-то непотребное и несусветное. От такого кощунства нечисть вполне могла подняться в воздух. Но у А.Гениса получается иное. Нечисть предназначалась совсем для других, вражьих храмов (оказалась в православном храме по недоразумению?). Получается, что пьяный Хома их просто спугнул!  Сам Вий не летает, этот пришёл пешком, так что о нём и комментировать нечего.  Учитесь, современники,  читать великие художественные тексты! Ловите момент, пока имеется такая бесподобная инструкция по наслаждению!

Возможно, в данном контексте нужно принять во внимание следующее: в XVIIвеке – первой половине XVIII века  европейская культура проникала в Россию главным образом  из Польши через Украину. А Краковский университет  в XVI веке оставался последним, в учебных курсах которого сохранялись  демонология и  магия.

                                                                          15

На странице 346 А.Генис пишет о «Преступлении и наказании»: «Не сумев переубедить героя на пятистах страницах … Достоевский решил взять наскоком то, что не подалось измору» (у А.Гениса именно «не подалось»! Н.Б.) «Блицкриг не удался. Там, где Достоевский не подробен, он не убедителен. Осознав провал своей педагогической затеи, одна история завершается  … обещанием другой» («подъезжая к станции, с меня слетела шляпа»:  у меня нет возможности отметить все подобные стилистические перлы А.Гениса.В отличие от Достоевского, А.Генис неубедителен, независимо от многословия) и т.д.Всем, кроме А.Гениса, известно, что решающую роль в раскаянии Раскольникова сыграло бредовое видение о «трихинах». М.Волошин, подхватив идею этой притчи, 11декабря 1917 года откликнулся на события октября именно стихотворением «Трихины». Сухой, протокольный язык «Эпилога» служит отличным фоном этой притче, выгодно её оттеняет. А неугомонный А.Генис ставит бестолкового Достоевского в угол, за то, что тот не способен путём завершить роман.

                                                                          16

«Среди любимых книг»  XX«века хорошо называются те, что с прилагательными» (стр. 333). Я бы не торопился сбрасывать со счетов «Петербург», «Москву», «Чевенгур», «Защиту Лужина», «Подвиг», «Приглашение на казнь», «Дар», «В окопах Сталинграда»,  «Прокляты и убиты»,  «Николая Николаевича», «Доктора Живаго», «Понедельник, начинающийся в субботу», «Пикник на обочине», «Улитку на склоне», «Москву-Петушки», «Сотникова», «Жизнь и судьбу», «Сандро из Чегема», «Генерала и его армию», «Из жизни насекомых», «Школу для дураков»  и т.д.Но и в XIX веке мы можем вспомнить «Станционного смотрителя», «Медного всадника», «Египетские ночи», «Пиковую даму»,  двух «Кавказских пленников», «Обыкновенную историю», «Бешеные деньги», «Скверный анекдот», «Белые ночи», «Бедных  людей», «Тупейного художника», «Очарованного странника», «Доходное место» и т.д. А, если учитывать ещё и отглагольные формы, то вот название из двух причастий: «Униженные и оскорблённые».  Дело не в том, что А.Генис и я любим разные книги, а в том, что долгожданная «инструкция» А.Гениса в заметной своей части посвящена описанию высосанных из пальца «закономерностей».

«Я не могу представитьстарого Льва Толстого, назвавшего бы именно так» (подобно «Белой гвардии» и «Золотому  телёнку») «свой опус» (там же). А я  - могу: «Живой труп» (1900), а «Власть тьмы», заметим, - 1886 год!!! То есть никудышному старикашкеЛ.Толстому (он же не имел подобной инструкции, как же он мог бы написать что-нибудь путное), когда он написал «глупую» «Власть тьмы», было 58 лет, а когда написал «правильный» «Живой труп» - целых 72!

                                                                          17

А.Генис уверяет, что Достоевский равнодушен к внешности героев: «кто поверит, что жгучая Грушенька – блондинка?» (стр. 25, 26). Достоевский пишет «полная, белая лицом, с бледно-розовым румянцем, чудеснейшие тёмно-русые волосы, тёмные соболиные брови». Тёмно-русая, значит, - светлее шатенки. Где А.Генис откопал «блондинку» - его очередная тайна. А «жгучей» он вообразил Грушеньку, видимо, под впечатлением от фильма И.Пырьева. Но откуда Достоевский мог знать, что через сто лет Грушеньку будет играть  именно «жгучая» ЛионеллаПырьева? А если бы и знал, почему он должен покорно подчиняться фантазиям Пырьева: чтобы выкляньчитьоценку «удовлетворительно» у неумолимого  (но не умеющего толком читать) А.Гениса?

                                                                          *

При чтении «с шилом в заднице», впопыхах, с пятого на десятое, доступны лишь примитивные радости, например, - возможность обгадить кого-нибудь из тех, кто подвернулся под руку: Блока, Платона с Конфуцием, А.Платонова (косвенно), императора Николая, Достоевского – неоднократно, Л.Толстого (мои сюжеты 2, 7, 9, 12, 15 и 17, 16), а то – и всю русскую литературу – чохом (сюжет 1). Уместно было бы уравновесить эти рекомендации А.Гениса редакторским комментарием на обложке (слегка потеснив восторженные отзывы почитателей): читать не с шилом в заднице (найти этому инструменту какое-либо иное применение), а – не спеша, пытаясь охватить и всю конструкцию сочинения и его разного уровня частности. Их интереснейшие связи и взаимоотношения. Только на этом пути может быть доступным истинное наслаждение от чтения. Конечно, речь идёт лишь о книгах, которые вообще стоило читать.

                                                                          18

«В Октябрьскую революцию погибло 6 человек» (стр. 101). Возможно, на Дворцовой столько и насчитали. Об остальном «История КПСС» молчит. В одном Зимнем убитых насчитывали многими десятками («История России.XX век».А.К.Александров и др. Под ред. В.А.Зубова. 1894 – 1939. М., АСТ. Астрель, 2009, стр. 466 – 457).Бои на улицах Петрограда продолжались 29 октября. Газета «Вечерняя почта» сообщала 6 ноября 1917 года, что только «на еврейском Преображенском кладбище за один день было похоронено 50 человек, в том числе 35 юнкеров, убитых при осаде Владимирского училища и телефонной станции» («Минувшее»<Paris,Atheneum>, т. 3, 1987, стр. 193). Упорные бои в Москве продолжались неделю с десятками жертв («История», стр. 475). А разве не являются жертвами этого переворота и те, кто протестовал против разгона Учредительного Собрания 6 января 1918 года и был при этом убит – их, конечно, десятки, а, может быть, и многие десятки.М.Волошин 1 апреля 1918 года писал Ю.Л.Оболенской: «Пятеро моих “приятелей” красногвардейцев, что приезжали водворять большевистский строй в Коктебеле, расстреляны под Старым Крымом матросами за грабёж и убийства». Выходит, к этим пятерым нужно прибавить их упомянутые жертвы. А сколько было таких Коктебелей по всей России! А были же ещё армия и флот!  А.Гениса читать, что мёд пить!  В газетном варианте он сообщал в главе «Конец»,что ехал в Америку «познать подлинную политику, изучить настоящую историю». Изучил, познал, ничего не скажешь! В книжном варианте посовестился, убрал это откровение, выходит совесть у него, в каком-то количестве, всё-таки есть.

Здесь уместно вспомнить другой плод изучения А.Генисом «подлинной истории» - из книги «Довлатов и окрестности» (А.Генис. Частный случай. М., Астрель. АСТ, 2009, стр. 195). «На изобретение радио мир отреагировал истерически - оно сделало возможным появление Сталина и Гитлера». Глядя откуда-нибудь с другой планеты, так всё и видится: последовательность, а, кажется, - и причинная связь событий, выглядят именно такими. Всё дело – в подробностях. Это утверждение справедливо лишь по отношению к Гитлеру. Он – истерик, он и блестящий оратор, усиленно совершенствовался в ораторском искусстве. Умел увлекать  слушателей, заражать их своей страстью, может быть и своим безумием. Вероятно,какие-то из его истерических припадков – естественны, а какие-то он разыгрывал специально, по Станиславскому: у шаманов известны подобные приёмы воздействия на зрителей. Гитлер боролся за голоса избирателей в условиях достаточно последовательной демократии: в нём видели защиту от угрозы «пролетарской революции»  по российскому образцу, так что специально для него  делали демократические свободы особо благоприятными.

Совершенно иное дело  - Сталин. Он не был истериком. Вероятно – параноик, маньяк, но не истерик. И радио не играло практически никакой роли в построении им своей властной пирамиды. И писал, и говорил он – скучно, нудно. Называл оппонентов «начётчиками» и «талмудистами», явно зная за собой именно этот изъян. Он и помыслить не мог соревноваться в красноречии с Троцким, Бухариным, Радеком и другими говорунами. В заготовках текстов своих публичных выступлений он специально отмечал, где и как долго должны звучать аплодисменты («История», стр. 865). Его власть укреплялась тщательно продуманной расстановкой кадров, взлелеянным им «орденом меченосцев», прослушиванием телефонных переговоров, перлюстрацией писем, полчищами осведомителей, чудовищным террором, старательно поддерживаемой атмосферой страха.  О методах его борьбы за власть много говорят события середины 30-х годов. Осенью 1932 года его ручное политбюро взбунтовалось, не дало согласия на казнь Рютина. Почувствовав, куда дует ветер, Сталин (как бы) бросил своих сторонников и голосовал с большинством – против казни. Цыплят считают по осени. С конца 1934 года до середины 1938 года они уничтожили не только самого Кирова, но заодно ещё и две трети делегатов XVII съезда и сделались неколеблемым, абсолютным большинством.

Да и массовое радиовещание развивалось в СССР намного позже, чем в Германии. Всесоюзный комитет по радиовещанию  образован лишь в 1931 году, систематические выпуски последних известий начались лишь с 1932 года. Даже в 1940 году одна «радиоточка» (репродуктор, подключённый к радиосети) приходилась чуть ли не на 30 человек (в городах их было, конечно больше, чем в сельской местности). Радиоприёмники были большой редкостью.

Легкомысленный и надповерхностныйА.Генис в неописуемом восторге от липовых шести жертв в октябре, а  ведь мы до сих пор не расхлебали последствий бескровного Февраля (А.И.Солженицын.Размышления над Февральской революцией)!

                                                                          19

На страницах 42 – 43 А.Генис рассказывает, как Гораций «учит играть в поддавки с Фортуной»: «Умей убавить, Если вдруг крепчать стал попутный ветер, Парус  упругий». Но речь у Горация совсем не об этом. Мудрый совет «убавить»  парус, чтобы крепчающий ветер не порвал его  -  упругость парусины не беспредельна. Возможно, Гораций имеет в виду какие-то конкретные обстоятельства в карьере  адресата – Пициния Мурены («Бедами стеснён, ты не падай духом» и т.д.). «Убавить парус» здесь аналогично советам «будь осмотрительным», «не зарывайся», «не высовывайся чересчур и слишком поспешно» (мы знаем, как римлянин, стоик Квинт Гораций Флакк высказывался по этому поводу в других случаях:«К чему нам в быстротечной жизни домогаться столь многого?»). Мурены – знатный род. При Сулле один из них, сменив Суллу на Востоке (значит, он - соратник  Суллы), воевал с Митридатом в Малой Азии. Но А.Генис говорит о какой-то неслыханной смелости этого совета, что никак не связано с текстом Горация и с сопутствующими обстоятельствами. Мало того, в своём комментарии А.Генис зачем-то «исправляет» текст Горация: заменяет глагол «убавить» глаголом «снять». Паруса снимают лишь в тихой гавани - при ремонте такелажа, а Гораций говорит о действиях в открытом море. Гораций, по А.Генису, видите ли, единственный такой мудрый и смелый человек из тех, кого «имеет честь» знать А.Генис (лично, что ли?)! «Чести» у А.Гениса – просто завались! При его-то склонности к вранью и всяким махинациям!

Интересно послушать, ЧТО  сам Гораций говорит о своей смелости. Мы знаем в замечательном переводе А.С.Пушкина «Оду к Помпею Вару» (29 г. до н.э.): «Кто из богов мне возвратит  Того, с кем первые походы … Когда за призраком свободы Нас Брут отчаянный водил … Когда я, трепетный квирит, Бежал, нечестно бросив щит». В битве при Филиппах Гораций (он был трибуном) командовал легионом. После поражения часть сторонников Помпея, включая Горация, сложили оружие, остальные продолжили борьбу. Гораций (таков момент), видимо, несколько сгущает краски в своём самобичевании. Но что касается комментария А.Гениса– ну абсолютно всё – опять ни к селу, ни к городу!

                                                                          20

«Диссидентская литература обязана власти … не абстрактной … а живой, полнокровной, омерзительной и своей: крысы в подполье» (стр. 249). Здесь, несомненно, ситуация такая: А.Генис знает о существовании книги П.Григоренко, но её не читал. Поскольку Григоренко – диссидент, значит «крысами» он называет советскую власть! В действительности всё совсем не так. Название книги отражает острую полемику в среде диссидентов весной 1969 года о необходимости создавать открытые и гласно действующие общественные организации. П.Григоренко был горячим сторонником этого, но оказался в явном меньшинстве. Однако, в результате, через несколько дней после его ареста (20 мая 1969 года) была создана первая в СССР независимая общественная организация. С.Ковалёв (П.Григоренко. В подполье можно встретить только крыс … М., Изд-во «Звенья», 1997. Вст. статья, стр. 9) отмечает, что П.Григоренко в описании этих событий пристрастен, и название книги – «полемическое преувеличение». Но А.Генис лишь «слышал звон»: речь в книге о тактике и судьбе диссидентского движения.

                                                                          *

Очередной раз (вслед за сюжетами 1, 2, 6, 7, 9, 12, 14, 16, 18, 19 и др.) свои ослепительные обобщения и сногсшибательные теории А.Генис строит на совершенно негодном, хлипком  основании.

Комментарий к книге, которую не раскрывал, - предельная форма чтения с шилом в заднице, с пятого на десятое, когдав промежуток между «пятым» и «десятым» проваливается всё комментируемое сочинение. Сколько таких комментариев к нечитанным книгам содержится в «инструкции», да и в других сочинениях А.Гениса, судить не берусь – слишком обременительное расследование потребовалось бы для этого (про «Иосифа» Томаса Манна, которого П.Вайль и А.Генис взяли у Довлатова почитать, он писал в шутку: «Верните книгу, Саша с Петей, Иметь такую книгу – честь. Я превознёс её в газете, Теперь хочу её прочесть»). И вообще, понятие «читал» - очень ёмкое, вспомним школьную дразнилку: «смотрит в книгу – видит фигу». Как оценить,читал ли А.Генис «Былое и думы», «Отелло», «Вия», «Преступление и наказание», «Братьев Карамазовых» (сюжеты 12, 13, 14, 15, 17)? А впереди ещё серьёзный разговор о «любимой книге» А.Гениса (сюжет 21) … То, что у Довлатова было шуткой, А.Генис воплощает «в металле», в ключевой, самой нетривиальной части своей «инструкции»: «как извлекать наслаждение из книги, которую не раскрывал».

                                                                          21

Первоверховный владыка Лев: Брат Г. доведён своим искусом до ступени отчаяния, того отчаяния, которое есть исход любой серьёзной попытки постичь и оправдать человеческое бытие. Отчаяние – исход любой серьёзной попытки вытерпеть жизнь и выполнить предъявляемые ею требования, полагаясь на добродетель, на справедливость, на разум. По одну сторону этого отчаяния живут дети, по другую – пробуждённые.  «Паломничество в страну Востока», пер. С.А.Аверинцева.

Образовательные … игры были не просто бессмысленным ребячеством, а отвечали глубокой потребности закрыть глаза и убежать от нерешённых проблем и страшных предчувствий гибели в как можно более безобидный фиктивный мир … были почти беззащитны перед смертью, перед страхом, перед болью, перед голодом, не получая уже ни утешения у церкви, ни наставительной помощи духа … они не давали себе ни времени, ни труда закалиться от малодушия и побороть в себе страх смерти, они жили дрожа и не верили в завтрашний день.

Мировая история состояла … из непрерывного ряда властителей, вождей, заправил и главнокомандующих, которые, за крайне редкими исключениями, славно начинали и плохо кончали, ибо все они, хотя бы на словах, стремились к власти ради доброго дела, а потом власть опьяняла их и сводила с ума, и они любили её ради неё самой.   «Игра в бисер», пер. С.К.Апта.

Глава 32 «Касталия» должна была бы стать итоговой. «Игра в бисер» Г.Гессе – любимая книга А.Гениса, он ежегодно её перечитывает. Казалось бы, именно на примере этого текста А.Генис должен был продемонстрировать применение своего метода и его ослепительные результаты. Не тут-то было!

Начинается со странностей. А.Генис недостаточно знаком с биографией Гессе. Он утверждает (стр. 293), что Гессе «вылечил от меланхолии доктор Юнг», хотя в действительности его лечил в 1916 году ученик Юнга Ланг. Там же А.Генис утверждает, что «книга удостоена Нобелевской премии». Однако Нобелевский комитет обосновал присуждение премии в соответствии со своими принципами и традициями (о которых А.Генис, видимо, не знает), не упоминая ни одну из книг автора: «За вдохновенное творчество, в котором проявляются классические идеалы гуманизма, а также за блестящий стиль».

Намного хуже то, что А.Генис совершенно не знаком с «биографией» самой книги, с её «предками» и прочей «роднёй», с её «окружением». От всего, что касается вопросов воспитания (а книга именно им и посвящена) А.Генис пренебрежительно отмахнулся очень туманной справкой (там же): «автора больше занимают полярные свойства личности». В результате, например, упоминание о Гёте как об «одном из кумиров Касталии» совершенно бессмысленно повисает в воздухе. Всякое сравнение условно, но Гёте – в крови у немцев, примерно так, каку нас «Евгений Онегин», «Мёртвые души», «Горе от ума».Это не только «Фауст» и «Вертер», но и два «педагогических» романа: «Годы учения Вильгельма Мейстера» и «Годы странствий Вильгельма Мейстера». Тем более это важно, когда мы говорим о главном сочинении Гессе, его педагогическом романе «Игра в бисер», о «наставительной помощи духа» (см. второй из моих эпиграфов).

В этих романах Гёте мы обнаруживаем как бы зародыши многих драгоценных жемчужин европейской литературы.

Сентенция «безумной скиталицы» напоминает о рассуждениях Достоевского и о полемике А.И.Солженицына с В.Т.Шаламовым: «Несчастье постигает добрых и злых. Оно чересчур сильное лекарство, ибо гонит из нас вместе с дурными соками и хорошие» («Годы странствий», пер. С.Ошерова).

Сватовство Нарцисса («Годы учения», пер. П.Касаткиной) напоминает коллизию «Чистого понедельника» И.Бунина.

Поединок Нарцисса с капитаном  (там же) очень похож на поединок Гринёва со Швабриным.

Забавная идея (там же), подсчитать в процентах, в какой доле случаев благочестие вознаграждается уже при жизни, расцветёт в лучшем, возможно, сочинении Т.Уайльдера «Мост Людовика Святого».

Высказывание аббата (там же): «от ошибок можно излечиться только ошибками» напоминает о парадоксах лорда Генри Уоттона из «Портрета Дориана Грея».

На реплику того же аббата: «Воспитателю людей должно не ограждать от заблуждений, а направлять заблуждающегося и даже допускать его полной чашей пить свои заблуждения – вот в чём мудрость наставника» Г.Гессе во весь голос ответит повестью «Паломничество в Страну Востока»».

Тереза (Гёте там же пишет о ней, с особой любовью) называет всякую суету, отвлекающую от деятельности  на пользу семье и обществу, «игрой в бирюльки» – тут мы совсем на пороге рассматриваемого романа Гессе.

В «Годах странствия» Гёте отважно устремляет взор в будущее: возможно, предвидя комментарии А.Гениса к роману «Игра в бисер», он пишет: «нет ничего страшнее деятельного невежества» и добавляет – «если ты умеешь читать, то должен и понимать; если ты умеешь писать, то должен что-нибудь знать».

                                                                          *

А.Генис знаком с романом «Игра в бисер» ненамного лучше, чем с  сочинением П.Григоренко (мой сюжет 20). Рассмотрим четыре стадии приобщения к какому-либо тексту: 1. «не раскрывал», 2. «листал», 3. «читал с шилом в заднице», 4. «читал внимательно». Чтобы «читать внимательно», нужно иметь необходимую подготовку, в том числе – знать достаточно много о фактах и артефактах, на которые ссылается автор, о текстах, которые он упоминает прямо или косвенно. А.Генис даже не догадывается о значении двух указанных педагогических романов Гёте для Гессе вообще и для романа «Игра в бисер», в частности. Мало того, А.Генис даже не знает, о том, что речь, в сущности, должна идти о дилогии из повести «Паломничество в Страну Востока» и романа «Игра в бисер». Читать «Игру в бисер», пренебрегая «Паломничеством», всё равно, что читать «Евгения Онегина» или «Мёртвые души» с оторванными  двумя – тремя десятками (да, пожалуй, и намного большим числом) первых станиц. Так что, степень приобщения А.Гениса к роману Гессезаметно ближе к стадии «читать с шилом в заднице», чем к стадии «читать внимательно», тем более  что многими важными страницами самого романа  (самыми важными!!!) А.Генис также явно пренебрегает.

На что нужно обратить внимание в «Паломничестве» в связи с сочинением А.Гениса, с этой его главой? Союз странствующих единомышленников мы встречаем ранее в «Годах странствий» Гёте («Отрекающиеся») и в романе – сборнике новелл Э.Т.А.Гофмана «Серапионовы братья» (В то время, когда российская интеллигенция, в представлении А.Гениса<сюжет 2>, содрогаясь от радостного возбуждения, занималась разбоем, в самом этом разбойном гнезде – Петрограде в феврале 1921 года Е.Замятин организовал кружок «Серапионовы братья».То есть, именно тогда эта группа молодых писателей заявила о себе, имея к тому основания, как об участниках того «паломничества», в котором тогда же участвовал сам Гессе и о котором с таким воодушевлением писал в 1931 году в своей книге «Паломничество»!).

 Это – мечта о каком-то совершенном будущем, о «психократии», ради этого были готовы «преодолевать реальное»(понятная позиция – сразу по окончании Первой мировой войны), готовы «предпринимать невозможное». Разумеется, они были за братство народов на земле (так и у Гёте, он говорил в «Годах учения» о воспитании «граждан мира»). Что касается «наставительной помощи духа», сразу же возникала проблема – как действовать, чтобы тебя поняли? Помнили о высказывании Ариосто: «Надеяться не смею, что чернь слепую убедить сумею».

Гессе с горечью пишет в 1931 году, что сегодня всё, что паломники тогда говорили, забыто, на память о них наложено табу. А то, что не забыто, сделалось посмешищем (очень скоро активисты из национал-социалистического Союза студентов будут публично жечь книги, и какие книги!). На паломников даже клеветали, что они - за реставрацию монархии. Страна с самого окончания войны наводнена пророками, уповают на «Третье Царство». Это – явное указание на книгу М. ванден Брука «Третий Рейх» (1923), за которую нацисты сразу же уцепились. Так уже на пятой странице повести учение о национал-социализме встаёт в полный рост, скоро оно заслонит собой всё остальное, без исключения.

«Закон служения», о котором Ярно говорит Вильгельму («Годы учения»), с предельной выразительностью сформулирован Лео, у него «улыбка епископа и слуги». Лео говорит: «мне больше всего по душе молодой Давид со своей арфой… просто жаль, что позднее он стал царём», «носил корону, вёл войны … иногда делал вещи совсем противные». «Он был куда счастливее и симпатичнее, когда оставался музыкантом».

Уже в «Паломничестве» Гессе много внимания уделяет значению истории в воспитании гражданина, проблемам историографии («истина скрывает своё лицо»). Здесь многое перекликается с книгой Ницше (которым увлекался молодой Гессе) «О пользе и вреде истории для жизни».

Трагедия отрочества, о которой говорит Лео (мой эпиграф) также станет важнейшей темой «Игры в бисер»».

                                                                          *

Герой двух романов Гёте «Мейстер» (не только «мастер», но и «господин»). У Гессе («Игра в бисер»), в ответ, главный герой – Кнехт («слуга»).Героев трёх «жизнеописаний» (эти жизнеописания – органическое продолжение «Паломничества») так и зовут Кнехт, ИозефусФамулюс и Даса (слуга, прислужник, ученик) соответственно – на немецком, на латыни и на санскрите.

Гессе завершил роман в 1942 году. Издать книгу в Германии не удалось, роман впервые опубликован в Швейцарии в 1943 году. Г.Гессе писал философу Р.Панвицу в том числе, что он «хотел выразить сопротивление духа варварским силам и поддержать друзей в Германии, укрепить в них выдержку и готовность к сопротивлению» (В.Седельник.прим./  Г.Гессе. Собр. соч. в 8 тт., т. 5. М. – Харьков, 1994, стр. 471).

Вот этого-то «слона», «сопротивления духа варварским силам» (слово «сопротивление»повторено вкороткой цитате из письма дважды!) А.Генис и «не приметил»! Его комментарий (стр. 293, 294) звучит совершенно бесподобно:  «Пафос … книги в том, что спасти человечество от самого себя способна только  Игра в бисер». И последующие 6 страниц довольно обычной для А.Гениса околесицы ничего не исправляют, нисколько не сглаживают убийственного впечатления от этой возмутительно гнусной лжи. А.Генис «не заметил» очень важной «подробности»: Иозеф Кнехт, достигший высших степеней в Игре, руководивший всей системой обучения Игре в Ордене, ПОСТИГШИЙ ВСЕ ТАЙНЫ ИГРЫ, именно поэтому, в расцвете своего успеха и своих возможностей, по своей воле, преодолевая сопротивление начальства, покинул этот пост, так как разочаровался и в ценности своих достижений и в самой Игре!!!

Если бы вывод у Гессе был именно таким, каким он почудился А.Генису, Нобелевский комитет никак не мог бы награждать его за верность «классическим идеалам гуманизма». Какой тут, к лешему, «гуманизм»: в разгаре развязанная нацистами чудовищная война, сколько преступлений они уже успели наворотить за истекшие 9 лет – хорошо известно! И вот Г.Гессе, будто бы, советует друзьям в Германии: «не обращайте внимания на все эти мелочи, забавляйтесь своими побрякушками, в этом спасение человечества!» По счастью, Г.Гессе не рехнулся, не изменил своим идеалам гуманизма. Рехнувшимся и изменившим он выглядит лишь в предельно глупом комментарии  нашего Учителя чтенияА.Гениса.

                                                                                   *

Совсем не случайно и имя героя – Иозеф.Его чрезвычайная одарённость и стремительный взлёт – несомненный отклик на судьбу библейского персонажа Иосифа Прекрасного (Быт. 30 и далее), но также – и на упомянутую ранее (мой сюжет 20) тетралогию Томаса Манна, который ко времени окончания «Игры» успел опубликовать три первых книги («Былое Иакова», 1933; «Юный Иосиф», 1934; «Иосиф в Египте», 1936). Последняякнига «Иосиф – кормилец» опубликована одновременно с «Игрой», в 1943 году. Они писали об Иосифе, так сказать, наперегонки. Т.Маннв 1933 - 1938 годах жил, как и Гессе, в Швейцарии. Важнее этих, формальных параллелей то, что Т.Манн говорил в начале 1945 года (когда писал свойследующий  роман «Доктор Фаустус») в статье «Германия и немцы»: «Нет двух Германий – доброй и злой, есть одна  - единственная Германия, лучшие свойства которой под влиянием дьявольской хитрости превратились в олицетворение зла. Злая Германия – это и есть добрая Германия, пошедшая по ложному пути, попавшая в беду, погрязшая в преступлениях и теперь стоящая перед катастрофой». Именно об этом оба романа – и «Игра в бисер», и «Доктор Фаустус», именно в этом их подлинный ПАФОС!!! Манн так и говорил  - о сходстве двух романов:  «Игры» и «Фаустуса». Понятно, что Г.Гессе, рассчитывавший на опубликование романа в Германии в 1942 году, никак не мог писать обо всём этом с той же открытостью, что у Т.Манна в1947 году. Несмотря на это, он смогсказать достаточно много о самом важном в истории Германии XX века.

Юный Адриан, которому суждено стать в будущем величайшим композитором («Доктор Фаустус», гл. VIII) так говорит о главном искушении, которым дьявол  будет соблазнять художника-мыслителя во второй четверти XX века (дальнейшее – за пределами темы нашего разговора): «Идея культуры – исторически преходящая идея, будущее не обязательно должно ей принадлежать. Варварство является противоположностью культуры лишь в системе воззрений, созданных самой культурой … несомненно, что нам надо изрядно набраться варварства, чтобы вновь обрести способность к культуре». Говорил как бы с иронией, отвлечённо …

Именно в эту игру играла Германия, и доигралась … Именно в таком духе высказывались нацистские лидеры, но уже – всерьёз, с пафосом, с презрением и отвращением по отношению к культуре и без обещания когда-либо к ней возвращаться, хотя бы – и в каком-то отдалённом будущем. В таком духе мог говорить и Иозеф Кнехт в лекциях, особенно – в лекциях «для своих», может быть – не так обнажённо, а изящно приукрашенно, тем более – для посторонних. Именно такой была его «игра в бисер», именно в этом суть игры.

Страница: 1 2