МАМА.(Мистико-эзотерический роман).

- «Она  так  и  стоит» - думал  Ганик  сейчас - «И  почему  стоит  там, и  не уходит  и  смотрит  на  его  и  его  победу. Влюбленная, наверное, в  него, как и  многие  женщины  Рима. Эта  дочь  сенатора  Лентула  Плабия  Вара. Недалеко  сидящего  от  самого  трона  императора  Тиберия. Ганик  остановил  взгляд  на  ней. Той  стройной  и  на  вид  утонченной  невысокой молодой  особе, лет, наверное, двадцати, двадцати  пяти. В  красивой  длинной  богато  расшитой  золотом  белой  тунике. С  украшениями  на  руках  в  виде  узких  золотых  браслетов  на  запястьях  как  у  многих богатых  женщин  Рима. С  золотыми  перстнями, как  и  у  всей  знати  на руках.

  Ганику  стали  нравиться  женщины. Раньше  он  этого  совершенно  не понимал, но  теперь  почувствовал  вкус  и  стал  даже  разбираться, какая лучше, а  какая  хуже. Он  изменился  сильно  за  какие-то  пять  прожитых лет, после  того  как  оставил  свой  дом  в  селении  Селенфия  на  берегу Тибра. Оставил  свою  приемную  мать  Сильвия, которую  давно  уже  не видел, как  и  своих  сводных  сестер  Камиллу  и  Урсулы.

  Ганик  смотрел  на ликующие  трибуны  и  ждал  решения. Весталки  молчали  и  не  делали  ничего. Они  совещались  по  поводу  поединка  под крик  обезумевшей  римской  многолюдной  зрительской  толпы  амфитеатра. Его  противник  поверженный  позорно  и  в  песок  арены, смотрел  на  Ганика  умолительно, прося  его  не  делать  ничего  ему. Хотя  прекрасно понимал, что  ему  конец. И  чем  быстрей  умрет, тем  ему  лучше. Вдруг открылись  деревянные  ворота  на  арену  с  боковой  стороны, со  стороны противников  обеих  школы  Олимпии  и  Капуи. Квадратные  решетчатые, окованные  тоже  железом  ворота, откуда  выпускали  для  забоя  на  арене диких  зверей. И  именно  оттуда  вышли  трое. Трое  в  коротких  шерстяных рабских  до  колен  тогах. С  малыми  круглыми  щитами  и  в  простых металлических  шлемах. Без  символик  какой-либо  школы  и  простыми гладиями  мечами. Причем  порядком  поношенными. И  скорей  всего  не точенными  и  тупыми. Это  были  совершенно  не  гладиаторы. То  были Ноксии. Преступники, приговоренные  на  смерть  за  преступления  и отправленные  на  арену  в  качестве  казни. И  это  Ганик  сразу  понял, увидев  их  идущих  под  крик  толпы  в  его  сторону. Те  трое, медленно приближались  к  нему, размахивая  мечами  и, наверное, стараясь  привести Ритария  в  замешательство. Было  видно, что  они  сами  боялись, но  им некуда  было  деваться, и  они  шли  на  подкашивающихся  ногах  в  его Ганика  сторону, ожидая, наверное, его  нападения  на  них.

   Было  видно, как  они  боялись. По  их  трясущимся  рукам  и  ногам. На  их лицах  не  было  масок  и  на  головах  шлемов, и  их  лица  были  полны смертельного  ужаса.

 Те  трое, преступники, оставленные  на  потом  и  для него  Ганика.

  Судя  по их  худощавому телосложению, просто  горожане  из  числа обычного  нищего  плебса. Они  шли  по  горячему  песку  арены, в  дранных из  грубой  шерсти  коротких  серых  и  черных  туниках, совершенно босиком, только  с  маленькими  круглыми  щитами  и  мечами. Их  кинули  на  смерть против  него, чтобы  Ганик  решил  их  участь  на  потеху  всем. Но такое  не  было  учтено  при  ведении  игр. О, их  появлении  не  знал  никто, даже  Хароний  и  его  учитель  Ардад. Который  было, бросился, схватив  меч к  выходу  на  арену, но  его  остановил  Мисма  Магоний, схватив  за  руку.

- Не  смей, Ардад! – крикнул  он – Пусть  Ганик  сам  разберется  с  ними!

- Но, это  против  всяких  правил! – отвернувшись  от  решетки  смотрового окна  в  стене  амфитеатра  и  подбежав  к  воротам  на  арену, прокричал, дико  сверкая  и  смотря  черными  взбешенными  глазами  на  Мисму  Ардад – Кто  такое  устроил?! Такого  не  должно  было  быть! Это, что  еще  за номер?! Это  все  Капуя! Этот  чертов  ланиста  Милесфа  Варуний!

- Не  думаю – произнес  Мисма  Магоний – Это  кто-то  сделал  другой, и  ни из  низших  чинов. Так, что  остановись, Ардад. И  пусть  твой  парень  сам решит  их  участь, как  и  участь  того  Ритария.

  Ардад  замер  в  открытых  настежь  распахнутых  входных  дверях амфитеатра, почти  выскочив  на  песчаную  его  арену, удерживаемый  за руку  Мисмой  Магонием.

- Это  бесчестно, Мисма! Какого  черта  происходит! – произнес  Ардад, не сводя  взгляда  взбешенных  черных  эфиопа  гладиатора  глаз  с  тех  троих идущих  к  Ганику  его  ученику  с  мечами  и  щитами  гладиаторов преступников.

 – Кто  это  все  устроил  и  где  наш  Хароний?! Я  хочу  его  срочно  увидеть! – кричал  Ардад, перепугав  своим  громогласным  голосом  чернокожего  раба  Ритария  всех  рабов  сзади  него  и  под  навесом  каменных  дверей  на  арену  амфитеатра.  В  то  время  как  противники  Ганика  полукругом  приближались  к  нему, охватывая  его  полукольцом, возле  лежащего  плененного  им  и  его трезубцем  у  горла  другого  Ритария.

   Ганик  наступил  на  грудь  противнику  ногой, чтобы  тот  не  дергался  и  ни  пытался  освободиться  уже  лежащий  на  спине  и  ожидающего  решения своей  участи. Он  смотрел  на  приближение  этих  троих. И  услышал  голос Эдитора. Тот  приказал  остановиться. Остановиться  всем  и  замолчать  всем по  приказу  императора  Рима  Тиберия.

  Ганик  перевел  взор  на  трибуны  и  увидел  стоящим  императора  Тиберия. Который  встал  со  своего  золотого  кресла  трона  и  поднял  руку  в  золотых  перстнях  и  браслетах  вверх. Рядом  с  ним  стоял  еще  какой-то человек  в  длинной  сенаторской  богатой  тоге. Худощавый  и  высокий  и Ганик  увидел  как  ни  странно  своего  хозяина  Харония  Диспиция  Магму.

Там  же  рядом. Хотя  там  совершенно  не  должно  было  быть  ему  места. Таких, как  он  не  пускали  н а царственные  трибуны. А  тут  что-то необычное. Наступила  снова  гробовая  тишина. Как-то  внезапно  и мгновенно.

- Слушать  всем! - прокричал  Эдитор  и  руководитель  гладиаторских  игр - Император  Цезарь  Тиберий  Клавдий  Нерон  приказывает  отпустить пленного  Ритария  школы  Капуи  в  обмен  на  жизнь  этих  троих преступников.

- Черт  подери! – прокричал  возмущенный  Ардад – Мой  Ганик  никогда  не был  палачом  Мисма! Я  никогда  не  желал  ему  такой  участи!

- Мы  не  вольны  выбирать, Ардад - произнес  довольно  и  хитро  глазами Мисма – Ты  это  только  сейчас  понял, гладиатор.

  Он, словно  всю  жизнь  ожидал  такого  для  Арада  подвоха. В  этот  момент все  трое  мнимых  гладиаторов  бросились  на  Ганика, и  ему  пришлось отскочить  в  сторону  с  поверженного  противника. И  в  тот  же  момент  в горло  Ритария  Варония  вонзили  длинный  плохо  заточенный  гладий. Тот закричал, не  успев  даже  встать, застонал, хрипя  перерезанным  горлом. Из его  шеи  ударил  фонтан  крови, и  он  задергался  под  вонзенным  мечем  в посмертных  конвульсиях. Это  привело  Ганика  в  бешенство.

- Твари! – прокричал  он  в  тишине  арены - Вы  посмели  поднять  руку  на Ритария! Мрази!

   В  этот  момент  вся  арена  разразилась  грохотом  ликования  и  криков взбешенной  толпы. И  оглушила  всех  и  самого  Ганика.

- Смерть! - Ганик  услышал - Смерть! Смерть  преступникам! Отбежав  быстро  в  сторону  Ганик  схватил  трезубец  противника  на  деревянном древке, который  просто  валялся  в  песке  поодаль  от  места, где  только  что пригвоздили  мечем  его  поверженного  соперника. Позорно  и  не  по-честному. И  размахнувшись, что  силы  метнул  его  в  того, который  вонзил меч  в  горло  Варонию  Ритарию.

- Твари! – прокричал  Ганик.

  И  трезубец  бактрийца  Ритария  Варония, пролетев  со  свистом, снес буквально  с  ног  убийцу  Варония. Воткнувшись  псевдогладиатору, прямо  в его  грудь. Войдя  на  всю  глубину  тремя  своими  острыми, как  бритва заточенными  прямыми  длинными, словно  кинжалы  остроконечными лезвиями. Прямо  сквозь  его  шерстяную  порядком  поношенную  короткую до  колен  нищего  бродяги  тунику. Тот  даже  не  вскрикнул, а  только отлетел, потеряв  свой, маленький  и  круглый, с  левой  руки  щит  и  оставив меч  в  горле  убитого  только  что  им  Ритария, на  несколько  шагов  от трупа  Варония. Он  упал  на  горячий  и  желтый  песок  амфитеатра, схватившись  за  деревянное  длинное  древко  трезубца  обеими  своими трясущимися  от  дикой  боли  худощавыми, но  жилистыми  руками. И  забился  в  агонии, дергая  своими  голыми  ногами. И  крутясь  на  спине  по песку, разбрызгивая  свою  кровь  с  проломленной  и  развороченной  дохлой худощавой  груди. Верезжа, как  свинья, умирая  от  смертельного  удара Ритария. Остальные  двое  переглянувшись, стали  заходить  на  Ганика  с разных  сторон, по-прежнему  размахивая  мечами  и  выставляя  свои маленькие  круглые  щиты  в  его  сторону.

- Придурки! - прокричал  им  Ганик – Сдохнуть  пожелали! Так  вам  я  это устрою! 

  Ганик  был  в  таком  бешенстве, какого  даже  не  видел  его  сам  учитель Ардад, и  тем  более  Мисма  Магоний. Те  обомлели, увидев  неистовство своего  ученика. Замерев  в  дверном  проходе  на  арену  амфитеатра. Ганик, держа  вперед  вытянув  свой  на  металлическом  древке  в  правой  руке трезубец, присев  осторожно  поднял  сеть  убитого  Ритария  Варония. И  стал ею, крутить  над  своею  головой. Воткнув  трезубец  в  песок. Попеременно, то  правой  голой, то левой закованной  в  защиту  их  кольчуги  и  колец  с  металлическим  наплечником  рукой.

  Ганик  пошел  по  кругу, затягивая  на  себя  противников. Те, подумав, что Ритарий, бросив  свой  трезубец, отступает, так  и  не  поняли  его  маневра.

Сами  шли  на  свою  верную  смерть. В  следующую  минуту  утяжеленная железными  грузилами  широкая  большая  плетенная  из  жесткой  шерсти сеть  упала  на  голову  одного  из  противников. Он  даже  не  смог  от  нее отклониться. И  сеть  опуталась  вокруг  его  головы  и  рук  противника, стягивая  их  вокруг  вращающимися  грузилами  по  краям  сети. И чем противник  больше  пытался  дергаться  в  ней, тем сильнее  запутывался  в  ее ячейках  не  находя  спасительного  выхода. Он, бросив, свой  маленький  с левой  руки  щит, стал  быстро  отбегать  назад, пытаясь, порезать сеть своим тупым  мечем  гладием, но  не  мог  это  сделать. Когда  в  свою  очередь Ганик, быстро  подбежав  по  песку  к  своему  трезубцу, выхватил  его  из песка  и  кинулся  на  другого  своего  врага. А  тот, размахивая  своим  мечем, и  по-прежнему  выставляя  щит, завертел  головой  в  ужасе, понимая, что остался  один, на  один  со  своим  противником, и, пытаясь  отбиться, лишь умудрился  все  же  ранить  Ганика  в  ногу. Нанеся  скользящий  режущий удар  по  бедру  выставленной  вперед  ноги  Ритария. В  свою  очередь  был сбит  Гаником  с  ног  и  приткнут  трезубцем  прямо  к  песку  арены. Врага не  спас  даже  его  маленький, выставленный  в  сторону  Ритария  Ганика щит. Ганик  его  просто  отшиб  в  сторону  лезвиями  своего  трезубца  и пронзил  противника, прямо  в  живот  до  самой  спины  и  насквозь. Под оглушительный  и  не  прекращающийся  дикий  рев  зрительской  на зрительских  ярусах  трибун  и  у  края  самого  верха  арены  толпы. Ганик, буквально  распорол  трезубцем  живот  вероломному  противнику. В бешенстве, поворачивая  трезубец  в  его  животе, и  кромсая  плоть противника  сквозь  его  шерстяную  прорезанную  в  клочья  лезвиями трезубца  тунику. Было  даже  со  стороны  видно, как  намотались  кишки поверженного  врага  на  остроконечные  заточенные  клинки  трезубца. И  как  Ганик, вырвав  его  из  дергающегося  уже  трупа, поднял  их  вместе  с трезубцем  вверх, разбрызгивая  летящую  во  все  стороны  и  на  себя  кровь своего  врага.

    Оглушительный  рев  сотрясал  арену  и  весь  амфитеатр. Ардад схватившись  за  деревянные  ворота  руками, смотрел, вытаращив  свои черные  негра  эфиопа, как  ночь  глаза, ошеломленный  боем  его  Ритария против  троих  противников. Он  был  ошеломлен  тем, что  сейчас происходило. Ардад, как  и  сам  Мисма  Магоний  были  оглоушены  криком обезумевшего  Римского  плебса. И  соскочивших  на  ноги  с  мест  сенаторов  патрициев   и  самого  императора  Рима  Тиберия.

- Ай да, парень! - прокричал  Мисма  Магоний - Ай  да, молодец, твой  Ганик, Ардад! Это  уже  по-нашему! – прокричал  он, перекрикивая  толпу  римского обезумевшего  от  битвы  плебса. Он  хлопнул  по  плечу  раскрытой  ладонью эфиопа негра  и произнес  радостно – Жаль  не  мой  ученик!

   А  Ганик  уже  добивал  последнего  из  нападавших. Того, который  был опутан  его  ловчей  Ритария  сетью. Он, бросив  возле  убитого  им  Ноксия свой  с  намотанными  на  него  кишками  противника  трезубец, и  взяв  в руки  тупой  поношенный  гладий.

  Ноксий  сумел  все  же выбраться  из сети  и  пытался  убежать  от  Ганика. Но  Ганик  просто  ударил  им  по  ногам  противника  в  районе  сгиба  ног  и  колен. Разрубая  и  калеча  своего  врага  и  перерубая  ему  обе  ноги  с  обеих  сторон. Это  было  не  просто. Меч  давно  был  не  точеным, и  эта  пытка  продлилась  долго.

  Ноксия  в свою  очередь  вережжа  как свинья  от  боли  пытался  поначалу  спутанный  сетью  Ритария  отбиваться  от  Ганика  как  мог. Но  теперь  лежал  на  горячем  песке  арены  с  перерубленными  обеими  ногами, дико  крича  от  жуткой  боли. Он  вскоре  затих, после  того  как  Ганик, вырвав  из  его  рук  гладиаторскую  сеть, буквально  вытряхнув  его  как  какой-либо  поганый  мусор, перевернув  ничком  в  воздухе, безногого  и  прямо  рожей  в в  желтый  песок. Он  воткнул, благодаря  силе  своей  правой натренированной  гладиатора  руки, ему  тоже  в  шею, прямо посередине  и  сзади  длинный  и  практически  не  заточенный  меч. Перерубая  позвонки  и связки  его  шеи, и  отрубая  практически  Ноксию  голову. Тот  быстро кончился, лишь  подергавшись  еще  немного  и  разбрызгивая  льющуюся кровь  с  перерезанных  вен  и  артерий  ног  и  шеи  возле  себя.

  Ганик  так  и  оставил  лежать  с  вонзенным  тем  гладием  мечем  в  районе  перерезанной  надвое  шеи  и  торчащем  в  песке  обезглавленный  труп  своего  поверженного  врага. Он  поднял  свой  трезубец  и  сеть  Ритария  и  зашагал  к  главной трибуне, прихрамывая  и  превозмогая  ноющую  боль  от  глубокого  пореза на  правой  ноге, теряя  свою  текущую  по  ноге  на  песок  кровь. Он  шел туда, где  стояли  все  сенаторы  и  их  жены  и  сам  император  Тиберий  со своей  матерью  Ливией. И  стояла  та, которая  смотрела  на  него, не отрываясь  ни  на  минуту.

  Ее  глаза! Он  видел  ее  глаза! Безумные, как  и  у  всех, славящих  его  как  победителя. Но  хладнокровные, и  кровожадные, смотрящие  прямо  на  него. Без  каких  либо  эмоций. В  отличие  от  других.

   Возле  нее  стоял  тот  худощавый  высокий  в  дорогой  длинной  расшитой узорами  тоге  сенатор. Ее  отец. Он, тоже  просто  смотрел  холодно  на  Ганика, взяв  ее  за  узкие  девичьи  плечи.

  На  арену  летели  венки  и  цветы. Они  падали  прямо  под  ноги  молодому  сильному  и  высокому  русоволосому  обрызганному  кровью  противников синеглазому  красавцу  гладиатору, Идущему  прямо  к  главным  трибунам  амфитеатра. Ступая  не  спеша  по  желтому  песку  арены  и  несущему  свою  сеть  и трезубец. И  на  тупом  неточенном  давно  уже  мече, неся  отрубленную  голову  своего  противника.

- Слава  Ганику! - слышалось  со  всех  сторон – Слава  победителю!

  Но Ганика  это  не  радовало. Как  не  радовало  и  его  наставника  и  учителя  по  школе  гладиаторов  Ардада. Этот  постановочный  бой. Придуманный  кем-то  специально, бесчестный  бой, на  одном  чувстве  мести  и  злобы. Он  больше  бы  подходил  Мисме  Магонию, но  только не Ганику. Кто  это  устроил, Ганик  не  знал. Но  ему  это  еще  предстояло узнать.

                                             ***

- Послушай, Амрезий – сказал  раздраженно  Ганик, презрительно  глядя  на голубого  подростка  раба, моющего  его  ноги - Не  думай, что  если  Хароний разрешил  лечить  мне  раны, то  я  поведусь  на  однополую  любовь. Как  бы ты  ни  старался. Если  тебе  нужен  мальчик  и  взрослый  дяденька, ищи  его не  здесь, а  в  другом  месте. Я  предпочитаю  женщин, а  не  мужчин, и  тем более  мальчишек.

  Амрезий  потупив  обидчиво  любовный  взор, отошел  в сторону, ласково, но  нервно  убрав  свою  юноши  руку  с  плеча  раненого  и любимого  его  Ритария.

  Ганик  нравился  всем. Еще  бы  рослый  и  мускулистый  телом  на  вид, лет тридцатипяти  молодой  лицом  мужчина. Русоволосый  и  красивый, он  сразу понравился  внешне  всем  женщинам  в  имении  Харония  Диспиция  Магмы.

Особенно  служанкам  самой  Сивиллы. Другим  двум  рабыням. Алекте  и Миллене. Совсем  еще  девчонкам  лет  по  девятнадцать  каждой. Тоже привлекательным  особам  на  внешний  вид  и  фигуру  рабыням  школы Олимпии. Они  постоянно  ему  строили  глазки  и  не  упускали  случая прислужить  Ганику, как  и  голубой  Амрезий. На  него  положила  глаз  и сама  Сивилла. Практически  сразу  как  увидела  и  назначила  сама  себе, недолго  размышляя  его  любовником.

  Сивилла  вообще  была  весьма  похотливая, как  ранее  было  сказано, женщина, но  гораздо  старше  тех  двух  молодых  совсем  еще  девчонок. И не  упускала  тоже  случая  в  отсутствие  Харония  Магмы  пощекотать  себе любовью, с  молодым, но  столь  привлекательным  Ритарием  нервы. И  вот  и сейчас  как  только  Амрезий  сделал  перевязку  на  ноге  Ганику, вошла Сивилла. Она  была  в  длинной  до  самого  пола  женской  безрукавой  более богатой  по  сравнению  с  другими  рабынями  виллы  тунике, раскрашенной рисунками  и  узорами. В  золотых  браслетах  на  руках. Что  говорило, о  ее  более  богатом  покровителе  в  этом  доме  и  более  важному здешнему положению.

  Она, вальяжно, качая, полной  большой  с  торчащими  даже  через  ткань  туники  крупными  сосками  своей  женской  грудью самки  мулатки  Алжирки. Тридцати  лет  с  небольшим, как  и  Ганик,. Развратно  и  соблазнительно, раскачивая  широкими  крутыми  бедрами  рабыни  из  сторны  в сторону  и  виляя  своей  округлой  задницей, медленно  и  не  спеша,  прошла  от  дверей  к  Ганику. И   прогнала  мальчишку  раба  вон. Сев  ему  на  колени, даже  не  смотря  на  его  рану, на  ноге, она  сразу прильнула  плотно  к  Ганику, целуя  его  прямо  сразу  в  губы.

- Любимый - произнесла  рабыня  мулатка  и  хозяйка  одновременно  усадьбы Харония  Магмы – Любимый, мой  Ганик. Мой, непобедимый  гладиатор –

   Она  щупала  его  всего. Сверху донизу. Особенно  внизу, между  ног  Ганика.

 - Сегодня  опять  ночью – она произнесла  ему  тихо  и, прильнув  к  его  широкой  мощной  гладиаторской  груди  своей  черноволосой  головой  рабыни - Харония  не  будет  дома, и  мы  снова  будем  вместе, любимый  мой, Ганик.

  Ганик  тоже  обнял  ее  Сивиллу  своими  сильными  мужскими  руками. Ему было  в  душе  больно  после  того  боя  с  Ритарием  из  Капуи. Один  на  один на  газах  целого  Рима. Скоротечного  боя  и  позорного  для  гибели  его противника, от  рук, приговоренных  на  смерть  троих  преступников. Он вспомнил  даже  его  имя. Вароний. И  его  такую  глупую  и  жестокую позорную  смерть.

- «Лучше  бы, я  его  сам  добил» - подумал  Ганик.

  И  ему  стало  опять  тошно, оттого, что  там  тогда  произошло. Ему  не давало  покоя, то, кто  вообще  это  все  устроил. Ведь  там  был  и  сам ланиста  Хароний  Магма. Он  отерался  возле  того  длинного  сенатора, который  что-то  шептал  на  ухо  самому  императору  Тиберию. Хароний должен  был  знать, кто  все  это  устроил. Ганик  считал, что  и  Ардаду  его учителю  тоже  это  все  не  понравилось. И  тоже  беспокоит  такой  ход истории. Это  был  страшный  бой. Бой  на  смерть. И  они  оба  это  знали  и оба  бились  на  славу. И  Ганик  вот  здесь  зализывает  как  раненный  волк свои  свежие  раны  и  его  ласкает  уже  хозяйка  и  рабыня  Харония  Магмы Сивилла, а  тот  из  Капуи  Ритарий, где-нибудь  зарыт  на  кладбище погибших  гладиаторов. Хоть  может  быть  и  с  честью, но  зарыт, почти  как собака. Как  раб, а  не  как  свободный  от  земных  проблем  человек.

   Ганик прижал  к  себе  Сивиллу  и  впился   в  ее  подставленную  его  губам  мулатки  алжирки  большую  полную  приоткрытую  в  тунике  грудь. Полную  и  почти  оголенную  под  ее  длинной  рабыни  туникой. И  обхватил рукой  своей  теперешней  хозяйки  красивое  ноги  полное  округлое кофейного  оттенка  бедро. Нежное  и  гладкое. И  вспомнил  свою  приемную маму. Как  она  там  с  его  сводными  сестренками. Уже  большими  и  фаткически  взрослыми? Как  они  там? Как  их  теперь  жизнь, когда  он оставил  их  оставил  за  большие  деньги  Харония  Магмы? Как  там  Камилла  и  Урсула? Уже  невесты. Им  должно  быть  уже, лет  по  двадцать пять.

- «Как  летит  время» - подумал  Ганик. Он  уже  целых  пять  лет  в  этой школе  рабов  гладиаторов. В  этой  Олимпии  Харония Диспиция  Магмы. Пять  лет.

  Сивилла  прильнула  к  нему, громко  дыша  и  возбужденно  с  нетерпением постанывая. Она  теребила  его  член  руками  между  ног.  И спустившись  с колен  уже  целовала  всего  уже  то  в  плечи, то  ниже, сползая  по  его  красивому  мускулистому  прессу  молодой  и  здоровой  фигуры  сильного  натренированного  и  закаленного  в  гладиаторских  смертельных  поединках  мужчины.

   Она  была  его любовница. И  теперь  только  его  Ганика. Сивилла  облюбовала  его. Облюбовала  сразу, как  только  увидела. Когда  только Хароний  привез  его  из  Селенфии. Ганик  помнит  довольные  хитрые  зеленые  глаза  хозяина, как  и   сейчас  лицо  Харония  ланисты  и  ее Сивиллы  женские  черные  как  уголь  глаза. Глаза, вспыхнувшие  любовным азартом  и  желаниями. Практически  сразу. Сивилла  словно  сошла  с  ума, от  него, от  Ганика. Она, забыла  обо  всех  остальных, с  кем  занималась  до него  любовью. От  его  большого  торчащего  мужского  члена. Ей  больше ничего  и  не  нужно  было, только  его  тот  детородный  член. И  это  было заметно  и  сразу  видно. То  ее  умопомешательство. Которое  обратило  на себя  внимание. И  его  непосредственного  учителя  негра  эфиопа  Ардада  и Мисмы  Магония. Только  слепой  бы  этого  не  заметил. Сивилла, буквально слетела  с  катушек. И  почти  каждую  ночь  обивала  пороги  тайком  от Харония. Даже  когда  он  был  дома, отдельно  в стороне  и  в  другой  части  здания  от  общей  гладиаторской  камеры  под  виллой, где  жил  молодой, красивый  и  здоровенный, под  стать Ардаду  гладиатор  Ритарий.

  Вот  и  теперь, она  прилипла  к  нему  как  пиявка  и  жаждала  только  одной любви  и  наедине.

  Хароний  опять  куда-то  запропастился  из  своего  загородного гладиаторского  имения. И  Сивилла  хотела  снова  дикой  необузданной любви  от  Ганика. А  Ганик  думал  только  сейчас  о  своей  приемной матери. О  Сильвии.

- «Мама» - он  думал - «Как  ты  там, одна  и  без  меня. Мама» - Ганик  думал о  ней. О  ее  здоровье  и  о  тех  деньгах, за  которые  он  оставил  ее  там  с дочерьми. Он  ласкал  руками  и  целовал  Сивиллу, а  думал  о  матери.

- Ты  какой-то  сейчас  отвлеченный - вдруг  высказалась  Сивилла - Что  с тобой? Ганик? Любимый  мой  мальчик. Прейди  в  себя – она  прошептала ему  в  ухо. Шеркнувшись  смуглой  и  нежной, как  шелк  женской  щекой  о его  лицо. Проведя  полными  алыми  алжирки  губами  по  его  уху. Она  взяла  его  обе  мощные  сильные  голые  в  шрамах  от  прошлых  порезов руки. И, встав  перед  ним, практически  к  нему  прижавшись, просунула между  своих  полных  бедрами  женских  ног  в  расположение  свое промежности  алжирки  мулатки  его  руки.

- Ганник, любимый - она  произнесла  ему  и  задышала  как  ненормальная – Прейди  в  себя. А  то  обижусь, мальчик  мой  ненаглядный - Сивилла  проговорила  и  опустила  на  его  голову  свою  женскую  с  черными, забранными  в  темечке  в  большой  кучерявый  черный  пучок  волосами голову, застонав  и  прижимаясь  снова  грудью  к  его  лицу. Потом, освободив  его  руки, вновь  сползла  вниз  по  его  груди  и  торсу  теми губами, и  уже  целовала  его  голые  бедра  ног, стоя  на  коленях  перед Гаником. Ганик  простонал. И  это  его  привело  в  себя. Боль  напомнила  о себе  вновь  от  прикосновения  губ  Сивиллы. Он  простонал  еще.

  Рана  на  ноге. Свежая  рана  давала о  себе  знать.

- Любимая - он  произнес  Сивилле – Давай  немного  попозже. Мне  надо отдохнуть  от  этого  чертового  боя  и  выспаться. Любимая, прости, но  эти раны  не  дают  мне  покоя.

- Эти? – Сивилла  ему  произнесла  шепотом  и  сделала  влюбленное  до безумия  лицо. Она  прильнула  снова  к  ноге  Ганика.

 - Я  зацелую  их  до  кровавых  мозолей, если  откажешь  мне  любимый – Сивилла  произнесла  снова  ему - Я  не  отстану  от  тебя, и  не проси - пролепетала  в  тяжких  стонах  Сивилла – Или  ими  залечу  их. Выбирай Ганик. Сегодня  ночью.

- Хорошо, Сивилла - проговорил  уставшим  голосом  Ганик – Хорошо, ночью - он  повторил  снова - Там, где  и  всегда, только  дай  мне  отдохнуть немного, любимая.

  В  это  время  заскрипела  деревянная  окованная  железом  в  его  подземное жилище  дверь, и  появился  Ардад.

- Приветствую  героя – произнес  Ардада  и  посмотрел  на  Сивиллу, теперь стоящую  на  коленях  у  ног  сидящего  на  стуле  Ганика.

 - Выйди, Сивилла - он  грубо  произнес  ей – Мужчинам  надо  кое  о  чем поговорить.

  Ардад  знал, как  и  многие  об  их  темных  любовных  отношениях. И  его это  не  удивило. Он  просто  пришел  по  делу.

  Сивилла, было, замешкалась  от  неожиданного  появления  Арада.

- Уходи – уже  в  приказном  тоне  и  грубо  и  резко  произнес  Ветеран Ритарий – Мне  надо  с  ним  поговорить, а  любовь  оставь  на  потом.    

  Алжирка  Сивилла  встала  с  колен  у  ног  Ганика  и  быстро  подошла  к Ардаду. Она  резко  и  пристально  взглянула  своими  черными  мулатки женскими  глазами  на  ветерана  и  учителя  Ганика, остановившись  рядом  с ним, почти  касаясь  его  боком. И  своим  правым  крутым  и  овальным  под длинной  белой  подпоясанной  тонким  из  темной  материи  поясом  туникой женским  бедром. В  ее  глазах  мелькнуло  недовольство, но  Ардад  лишь мельком  взглянул  на  нее  сверху  вниз. Со  своего  почти  двухметрового африканца  эфиопа  роста.

- Что? - произнес  он  ей – Ты  хочешь, что-то  еще  сказать?

- Ему  нужен  отдых  и  лечение - произнесла  тихо  и  спокойно, глядя  в  глаза  Ардада, Сивилла, не  отрываясь.

  Она  была  и  его  любовницей. Еще  до  появления  Ганика, но  Ардада  это не  беспокоило, как  и  остальных  ее  всех  остальных  любовников  в  этом доме. Все  знали, что  представляет, из  себя  Сивилла.

- Я  знаю, какое  ты  прописала  ему  лечение  и  отдых - произнес  ей  в  ответ Ардад – И  то  и  другое  подождет. Уходи.

  Сивилла  злая  на  Ардада, виляя  своим  широким  рабыни  алжирки бедрами  и  задом, быстро  вышла  из  подземного  каменного  жилища молодого  тридцатипятилетнего  раненного  в  боях  на  арене  амфитеатра Ритария. Исчезнув  за  углом  в  длинном  под  самой  большой  Харония Магмы  виллой  каменном  коридоре. А  Ардад, искоса  ее, проводив, как  и Ганик  тоже  далеко  неравнодушным  до  женщин  взором, обратился  к Ганику.

- Ты  об  этом  бое? – спросил  Ганик  своего  наставника  Ритария  Ардада.

- И  о  нем  тоже – произнес  Ардад.

- Что  это  было, черт  возьми, учитель? - произнес  Ганик - Кто  все  это устроил? Что  это? Злая  чья-то  шутка? Этот  Вароний, Ритарий, как  и  я. И не  плохой  Ритарий, и  так  погибнуть!

- Не  думай  сейчас, Ганик  об  этом - произнес  Ардад - Тебе  надо  лечиться  и  отдыхать. Впереди  будущее.

- Будущее! – возмутился  Ганик - Такое  же, как  у  Варония!

- Забудь  об  этом. Нам  надо  поговорить  о  тренировках - сказал  Ардад строго  Ганику - Ты  знаешь, что  двоих  не  стало  Дарка  ни  Ректы.

- Знаю – произнес, тихо  успокоившись  и  быстро  взяв  себя  в  руки  Ганик - Хорошие  были  ребята. Но  те  из  Капуи  были  не  хуже  наших. У  них хорошие  бойцы  и  Помпеи  тоже  не  хуже. Шансы  у  ребят  были  не велики.

- Я  о  том - произнес  Ардад - Это  поручение  Харония. Ты  в  общем  будешь мне  помогать  в  тренировках  оставшихся  бойцов  в  школе. Скоро  новые игры, а  Хароний  поедет  на  восток  снова  с  военными, искать  новых  рабов для  нашей  Олимпии.

- Я, а  Мисма  как  же? – спросил  своего  учителя  Ганик.

- Мисма  поедет  вместе  с  ним. И  долго  их  не  будет - произнес  Ардад - К тому  же  этот  чертов  сукин  сын, стал  более  опасным, чем  был  до  этого.

Он  чуть  не  убил  твоего  друга  и  моего  ученика  на  тренировках  Ферокла. Кроме  того, тебе  не  мешало  бы  его  тоже  опасаться  и  не  встревать  с  ним  в  любые  перепалки. Ты  заступился  тогда  за  Ферокла, в  ту  полез  с Мисмой  драку  здесь  в  Олимпии. И, думаю, Мисма  это  запомнил  надолго, и  отомстит, если  закусился  на  тебя. Оставь  это  мне  Ганик. Он  как  маньяк, и  ты  сам  это  не  раз  видел. Ему  нужна  только  кровь  и  смерть. Он  убьет  любого, кто  встанет  у  него  на  дороге. Он  убьет  и  своего  на арене, только  прикажи  ему  Цезарь. И  не  усомниться  в  своих  действиях.

Хотя  ты  на  него  в  этом  тринадцатом  своем  на  арене  бою  произвел неизгладимое  впечатление. Он  аж, плясал  от  радости, как  и  весь  на трибунах  амфитеатра  Рим. Я  сказал  с  глазу  на  глаз  Харонию  про  Мисму, и  он  сказал, что  подумает  над  этим. И  ты  усвой, мой  совет  Ганик. Если  что  будет  между  нами, не  лезь  под  его  нож  или  меч. Это будет  моя  личная  проблема. И  я  не  хочу, чтобы  ты  погиб  глупо  на  моих глазах. Это  между  нами, Ганик - произнес  жестко  учитель  Ардад - Понял меня?

- Да, учитель – ответил  быстро  и  негромко  Ганик.

 – Точно  понял? – переспросил  снова  Ардад.

 - Значит, уедут  и  далеко? – снова  произнес  вопросительно  Ганик.

- Да, далеко, мой  лучший  ученик - произнес  снова  Ардад – Туда  поехал  сын  Тиберия, Друз  Старший  и  генерал  Блез. Помнишь  такого?

- Помню - ответил  Ганик - Я  видел  его  на  той  тогда  Апиевой  дороге вместе  с  Германиком. Та  встреча  чуть  не  стоила  мне  жизни, если  бы, не Хароний  Магма  и  слезы  моей  приемной  матери  Сильвии.

- Вот  и  здорово – произнес  Ардад.

- А  что  учитель, в  самом  Риме  рабы  перевелись? – спросил  Ганик - Зачем так  далеко  ехать?

- А  вдруг  Харонию  снова  повезет  как  с  тобой, мой  лучший  ученик  Ганик - ответил, улыбаясь, учитель  Ардад  своему  ученику  Ганику - Может по  дороге  и  на  обратном  пути, опять  кого-нибудь  встретит.

- Может - повторил, как  бы  про  себя, задумавшись  Ганик.

- Хароний  сказал  у  Тиберия, что-то  не  заладилось  с  племянником Германиком – добавил  к  разговору  Ардад – Германик  попал  в  немилость.

Так  я  слышал  от  Харония. Который, это  слышал  в  разговорах  Лентула Плабия  Вара  и  сенаторов  в  ложе  амфитеатра. Там  тогда  на  трибуне, когда  ты  бился  с  тем  Ритарием  из  Капуи  и  этими  преступниками. 

  И  Ардад  произнес, куда-то  посмотрев  в  сторону  через  мощное  мужское гладиатора  плечо  Ганика - Та  еще  сволочь  этот  Вар. Я  знаю. Это наверняка  тот  номер  его. И  Тиберий  поддержал  ту  кровавую  мясорубку без  правил.

  Ганик  ощутил  опять  боль  в  правой  ноге  в  бедре  от  пореза  гладием. Он поморщился  и  потер  вокруг  места  пореза  под  повязкой  свою  ногу.

- Болит? - спросил, уже  глядя  на  своего  ученика  Ардад.

- Не  очень – ответил  Ганик - Неприятно. Порез  глубокий. Сивилла  языком любовно  залижет.

  Он  засмеялся  и  добавил – Она  обещала.

  Ардад  спросил  Ганика - Далеко  трезубец   твоего   поверженного  Ритария из  Капуи?

- В моей  личной  оружейке – ответил Ганик – Хочешь  посмотреть?

- Можно  было  бы - ответил  Ардад – Если  разрешишь, мой  ученик.

   Ардад  повернувшись, пошел  к  двери. И   на  пороге  повернулся  к  Ганику, произнеся  снова - Ну  как, понял  меня  насчет  Мисмы?

- Понял, учитель – ответил  сидя  на  своей  лавке  у  каменной  стены  своего подземного  под  виллой  хозяина  Хрония  Магмы  жилища  Ганик.

- Ну, раз  понял - довольный  разговором  произнес  Ардад - Тогда отлеживайся. Или  навести  Сивиллу, может, залижет  тебе  раны.

  Ардад  захохотал  и  вернулся. Он  сел  рядом  с  Гаником, обняв  его  как родного  сына. Ганик  тоже  засмеялся  ему  в  ответ  и  даже  прижался плечом  к  учителю.

- Ну  ладно, отдыхай – произнес  еще  раз  Ардад  и, встав  с  лавки, пошел  к выходу  из  жилища  своего  гладиатора  ученика. Пошел  быстро, и  не оглядываясь  из  подземного  жилища  лучшего  Ритария  Рима  под  виллой их  общего  с  Ардадом  хозяина  ланисты  Харония  Диспиция Магмы.

                                            ***

  Они, молча  оба, занимались  вновь  любовью. Ганик  целовал  ее. Ее  сладкие полные  смуглой  любовницы  алжирки  губы. Он  вдыхал  запах  ее вспотевшего  от  напряжения  и  любовных  неуемных  страстей содрогающегося  на  его  детородном  торчащем  члене  женского  нагого полностью  тела. Он  чувствовал  его. Свой  в  ее  смазке  половых  выделений член  внутри  ее  раскрытого  черными  половыми  губами  влагалища. Под вьющимися  густыми  черными  волосами  лобком  меж  ее  полных  округлых смуглых  бедер  раскинутых  в  стороны  ног.

  Ганик  в  темноте  на  самом  краю  заполненного  до  краев  горячей  водой бассейна  в  подземелье  виллы, где  купались  гладиаторы, тискал  и  мял Сивиллы  женское  нежное  страждущее  только  необузданной  любви широкозадое  узкое  в  талии  гибкое  смуглое  с  кофейным  отливом  тело. Тело  отданное  теперь  только  ему  одному. Одному  Ганику. Тело  рабыни Харония  Магмы. Тело  принадлежащее  и  ему  тоже. После  страстного  танца  живота  у  кромки  самой  каменной  с  горячей  водой  купальни, он наслаждался  ей.

   Сивилла. Рабыня, и  старшая  из  всех  здесь  рабов  на  этой  вилле Олимпия. Рабыня, полюбившая  его  Ганика. С  первого  взгляда. И  не упускающая, ни  одного  момента, чтобы  вот  таким  образом  провести  с ним  свободное  время.

  Она  не  стыдилась  уже  ничего  и  никого. Она  уже  привыкла  к  такой жизни. Рабской  жизни  и  мечтала  только  о  свободе. Призрачной  свободе  и говорила  в  моменты  их  постоянной  встречи  об  этой  эфемерной, но возможной  свободе. О  вольной. Она  говорила, что  не  упустит  возможности  получить  свободу, если  подвернется  случай. Сивилла  была до  предела  цинична. И  такая, же  до  предела  распутна  и  похотлива. Вот  и сейчас. Надетая  до  самого  лобка  на  торчащий  детородный  конец молодого  тридцатипятилетнего  Ритария  гладиатора, своим  раскрытым настежь  в  густой  вьющейся  поросли  волос  влагалищем. Она  стонала, словно  бешенная  жеребица. Дышала, прижавшись  голым  низом  своего округлого  с  красивым  круглым  пупком  красивого  женского  тоже молодого  тридцатилетней  алжирки  рабыни  живота, к  молодому  мужскому натренированному  мощному  в  кубиках  пресса  животу, лежащего  теперь  уже  на  ней  Ганика. Она  стонала  как  ненормальная  на  всю  подземную  с бассейном  купальню, лежа  прямо  голой  узкой  женской  смуглой  спиной на  каменном  полу  возле  деревянных  лавок. И  как  безумная  в  засос целовала  лицо  Ганика. Бесстыжими  и  жаркими  приоткрытыми  губами, закатив  под  веки  черные  мулатки  глаза, в  неуемных  и  диких  страстях любви, она, раскинувшись  прямо  на  этом  полу, извивалась  дикой бешенной  змеей. Скользя  из  стороны  в  сторону  под  ним, и  прижимала его  голову  к  своим  большим  полным  с  торчащими  возбужденными черными  сосками  грудям. Которые  раскачивались  перед  лицом обезумевшего  от  любви  Ганика  по  сторонам. И  он  то  и  дело  нырял  в них своим  молодым, одуревшим  от  любовных  оргий  лицом. Целуя  и  кусая  их. И  ее  Сивиллы  смуглое  нагое  женское  тело. И  тоже  стонал  на весь  подвал, как  ненормальный  в  один  голос  с  любовницей  Сивиллой. И   дышал  громко  и  натруженно, делая  свое  мужское  дело, на  том  краю возле  этого  бассейна, мокрый  от  горячей  воды, и  потный  от  жарких страстей, как  и  сама  Сивилла. Выползши  вместе   с ней  на  его  край  и занимаясь  с  любовницей  африканских  кровей  любовью.

  Им  не  мешал  никто. Ни  кто. Только  Амрезий  стоял  у  входа  в  эту подземную  с  бассейном  купальню, этой  ночью, с  разносом  с  вином  и фруктами. И  ждал  окончания  любовной  развязки  и  отдыха  двух вцепившихся  друг  в  друга  страстных  любовников. Амрезий  слышал  их двоих  стенанья  и  возню  там, у  бассейна  на  каменном  полу  и  ревновал.

Ревновал  Ганика  к  этой  женщине. Он  бесился  в  душе  и  не  мог успокоиться. Он  любил  тоже  Ганика. Он  хотел  быть  его  подругой  и другом  в  одном  лице, но  Ганик  отвергал  его  притязания  на  любовь. Ганик  не  был  таким  как  Амрезий. Ганик  любил  только  женщин. А Амрезий  любил  его. Любил, как  только  тот  появился  на  вилле  Харония Магмы. Амрезий  бился  о  каменную  подвальную  стену  кучерявой мальчишки  русоволосой  головой. И  лил  слезы, слыша, как  Ганик занимался  любовью  с  его  рабыней  хозяйкой. Он  ненавидел  теперь Сивиллу. Ненавидел, но  не  мог  ничего  поделать, он  был  просто  раб. Раб самой  низшей  категории. Даже  здесь  на  этой  загородной, далекой  от  Рима  вилле. Амрезий  царапал  пальцами  серые  холодные  камни  подвала  и плакал  как  ребенок  от  этой  ревности  и  не  внимания  своего  близкого хозяина. Именно  Сивилла  приставила  его  к  Ганику. Как  самая  старшая Харония  Магмы  рабыня  и  управительница  всеми  рабами  на  этой загородной  вилле. Она, почему-то  выбрала  именно  его  для  прислуги  этому  молодому  тридцатипятилетнему  красивому  Ритарию. И  его  учитель тоже  Ритарий  в  прошлом  Ардад  был  не  против  этого. Хотя  знал, что Амрезий  был  голубой  по  своему  рождению. И  был  падким  ревностно  на любого  приглянувшегося  ему  из  мужчин  в  Олимпии.

  Поначалу  он  бегал  за  Фероклом, другом  Ганика  по  Олимпии  и  арене, а теперь  за  Гаником. И  сходил  по  нему  с  ума. Как  и  остальные  женщины гладиаторской  школы  Олимпии.

   И  вот  Амрезий  стоял  и  бился  головой, затылком  о  стену  и  царапал пальцами  камни  левой  рукой. Держа  в  правой  из  серебра  разнос. С  вином и  фруктами, прижав его  сбоку  к  телу.

   Он  слушал  все  и  сходил  снова  с  ума, слыша  эту  у  того  бассейна  и купальни  в  пару  любовную  возню. Он  слышал, как  с  дикой  страстью Сивилла  целовала  Ганика. Ее  неровное  и  страстное  любовницы  дыхание. И  ее  дикие  громкие  стоны. Как  у  неистовой  жеребицы. Стоны  на  весь этот  каменный  подвал. И  стоны  его  любимого  Ганика. Эти  чертовы стоны, которые  слышались  на  весь  этот  у  бассейна  гладиаторский  подвал. И  не  было  ни  одно  сегодня  места  на  том  молодом  Ритария  лице, которое  она  бы, не  исцеловала.

  Сивилла, вцепившись  цепкими  пальцами  обеих  своих  в  золотых  тонких браслетах  на  запястьях  рук. В  мокрые  русые  кучерявые  волосы  Ганика. Дергала  в приступе  бешенной  необузданной  любовницы  самки  из  стороны  в сторону  его  мужскую  на  крепкой  сильной  шее  голову. И  целовала  ее взасос. И, истекая  жарким  любовным  потом, стонала  и  дышала, дергаясь  от  любовной  оргии  всем  телом, под  натиском  лежащего  на  ней  мокрого от  воды  и  от  пота  любовника  гладиатора.

  Она  любила  Ганика  как  безумная. По  крайней  мере, он  так  думал. Потому, что  сам  ее  любил. Если  Харония  она  ублажала  для  расположения  его  к  себе, то  Ганика  она  любила  и  даже  его  ревновала  ко  всем  в  Олимпии. Даже  к  этому  мальчишке  голубому  Амрезию. Прислуге  Ганика, приставленного  к  нему  в  услужение  и  для перевязывания  его  полученных  в  боях  на  арене  амфитеатра  ран. Она знала, что  Амрезию  Ганик  нравился, и  специально  травила  его этим, досаждая  ему, приставив  в  ночь  в  услужение  при  их  взаимных  любовных  оргиях. Ей  даже  нравилось  это  делать.

  Вообще  Сивилла  была  хитрой  особой, но  Ганик  ее  любил. Любил  как безумный. Не  смотря  на  ее  любовное  прошлое. И  на то, что  Сивилла  была  в  таком  же  услужении  у  Харония  Магмы.

  Он  прощал  ее. Она  была  рабыня, хотя  и  главная  в  этом  доме. Она  не имела  права  отказать  своему  хозяину. Хотя  Хароний  не  был  конкретным узурпатором  и  более, менее, нормально  относился  к  своим  слугам  и рабам, все  же  Сивилле  было  необходимо  его  ублажать  время  от  времени.

Так  как  Хароний  Магма  был, как  и  Сивилла  весьма  похотлив, и  они стоили  друг  друга. И  довольно  часто, после  их  взаимных  интимных отношений  Хароний  Магма  был  в  отличном  предрасположении  духа  и настроении  на  своей  загородной  вилле. Даже  когда  дела  шли  не  очень, и когда, особенно  его  при  отъезде  в  город, не  очень  удовлетворила  какая-нибудь  римская  проститутка  из  публиария  Рима.

  Ганик  мирился  с  этим. Он  был  вынужден  мирится  с  этим. Ведь  он  сам был  раб. Как  и  его  учитель  Ардад, как  Мисма  Магоний. И  как  все  здесь в  школе  Олимпия. Он  вынужден  был  подчиняться  Харонию  Диспицию Магме  и  мириться  с  тем, что  Сивилла  была  не  только  его  единоличной рабыней  любовницей. Но  он  отрывался  с  ней  по  полной, когда  она приходила  к  нему. Он  любил  ее  и  не  мог  с  этим  ничего  поделать. Он даже  посвящал  все  свои  бои  на  арене  ей  Сивилле. И  победоносно возвращался  домой  со  славой. Славой  посвященной  Сивилле. Славой завоеванной  на  желтом  кровавом  песке  арены.

   Он  сейчас  тискал  ее  в  своих  сильных  изрезанных  шрамами  от  глубоких порезов  мужских  молодых  руках  любовника  гладиатора. Тискал  и  мял этой  очередной  совместно  проведенной  ночью. Мял  руками  ее  полные большие  нежные  трепыхающиеся  по  сторонам  груди. Оставляя  синяки  на бархатной  нежной  кофейного  темного  оттенка  коже. Он  мял  женские округлые  и  крутые  ее  Сивиллы  бедра. Наедине  и  только  с  ней. Ганик целовал  Сивиллу, как  безумный, наслаждаясь  этой  горячей  страстной любовью  в  этом  каменном  подвале  у  бассейна  с  горячей  водой. Здесь в этом  подземном  гладиаторском  жилище. Здесь, где  не  было  сейчас практически  никого, только  Амрезий  за  стеной  у  входной  деревянной, окованной  железом  полуоткрытой  двери. Мальчишка  раб, худощавый, и невысокий, сделавший  ему  свежую  и  новую  перевязку  из  чистой холстины  и  приложил  травы  и  лекарства, выписанные  врачами  и переданные  через  Ардада  Харонием  Магмой.

- «Хароний» - внезапно  вспомнил  Ганик, наслаждаясь  с  Сивиллой  любовью - «Он  хотел  меня  видеть. Завтра. Утром. Так  сказал  Ардад. Что-то ему  от  него  будет  нужно. Но  это  завтра. А  сейчас, Сивилла  и  только Сивилла».

  И  Ганик впился  в  ее  смуглые  мулатки  алжирки, качающиеся  из  стороны в  сторону  большие  полные, словно, молоком  налитые  кормящей  матери груди. В  ее  крупные  твердые  черные, торчащие  в  его  лицо  соски  своими губами. Закусывая  зубами  их, болезненно  для  Сивиллы, тянул  на  себя. А она  дико  стонала  и  дышала, закатив  свои  черные, как  ночь  рабыни  глаза.

И, раскинувшись  по  каменному  в  красочном  рисунке  плитки  полу. Уронив  свою  голову  и  черные  по  тому  полу  длинные, распущенные  и растрепанные  теперь  от  любовного  неуправляемого  безумства  во  все стороны, вьющимися  локонами  черные  волосы. Стеная  в  дикой  любовной оргии, дергала  его  за  его  русоволосую  коротко  стриженную  кучерявую мокрую  от  воды  и  любовного  пота  голову. Вцепившись  за  нее  обеими цепкими  пальцами  и  руками. Сивилла, мокрая  от  воды  и  от  пота, извиваясь  смуглой  красивой  африканской  змеей  под  ним. И, на, его, торчащем  в  своей  заполненной  смазкой  раскрытой  настежь  половыми черными  мулатки  губами  промежности, здоровенном  детородном  мужском члене. Чувствуя  его  внутри  себя. Скользящим  взад  и  вперед. По  ее упругим  и  эластичным  стенкам  меж  ног, там  где-то  в  глубине, задранной его  возбужденного  детородного  члена  головкой. И  обхватив  широко раскинутыми  в  стороны  женскими  ногами  за  его  поясницу  и напряженные  мужские  гладиатора  голые  ягодицы, кончая  снова, как  и  он в  парящем  теплом  белом  тумане  пара  от  разогретой  в  бассейне  воды.

                              &n... Читать следующую страницу »

Страница: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27