МАМА.(Мистико-эзотерический роман).

   Он  схватил  теми  пальцами  Зильземира  за  его  человеческие  молодого красивого  русого  мужчины  плечи  и  прижал  к  себе. Обняв  его  крепко  за спину.

 - Брось, Зильземир - произнес  Миллемид - Ты  всегда  был  таким  нежным  и слабым. Ты  женщина, Зильземир  и  всегда  будешь  ею. Ты  мать  и  только настоящая  мать, может  так  умолять  и  защищать  жизнь  своего  ребенка.

Жертвуя  собой  ради  его  жизни. И  еще  тебе  не  очень  идет  это  тело. И  облик  мужчины. И  ты  сам  это  знаешь, Зильземир. Ты  сам  больше женщина, чем  мужчина  в  душе  Зильземир. Вернись  в  то, кем  ты  был рожден. Зильземир, мгновенно  принял  облик  невероятно  красивой  молодой  женщины. С  очень  длинными, чуть  ли  не  до  пола  вьющимися  по  ее  гибкой  спине  и  тонкой  талии  русыми  светящимися ярким  светом волосами. Не  той  нищенки, в  оборванной  серой  запыленной  и  грязной одежде  бродяжки, которую  видела  приемная  мать  Ганика  Сильвия. Это был  ангел  невероятной  небесной  божественной  красоты. В  таком  же светящемся  из  парящих  галактик  и  звезд  в  живом, сотканном  из небесного  яркого  света  наряде. Подпоясанным  таким  же  широким  из звездной  пыли  с  неземными  изумрудами  поясом.

  Теперь  ангел  держал свои  женские  руки  на  своей  трепетной  в  страстном  любовном  дыхании тяжело  дышащей  женской  груди. Прижав  их  плотно  раскрытыми ладонями  и  тонкими  на  всех  широко  раскрытых  в  перстнях  с изумрудами, как  и  у  ангела  Миллемида  пальцах. Распустив  огромные, как  и  у Миллемида  светящиеся  ярким  астральным  огнем крылья.

  Сверкнув  ярким, светящимся  синим  светом  синих  горящих глаз, Зильземир  отвел  в  любовной  застенчивости  перед  стоящим  рядом  с  ним другим  ангелом  свой  взор. В  сторону, потупив  его  в  деревянный  пол дома.

- Так  лучше? - спросил  он  тихо, словно  стесняясь  Миллемида.

- Намного, Зильземир - ответил  ему  снвоа  восторженный  красотой  ангела, Миллемид.

 – Я  завидую  Богу, Зильземир – произнес  Миллемид, восторженно  любовно вздыхая  и  не  отводя  горящих  ярким  тоже  огнем  своих  глаз, перехватив руками  за  гибкую  талию  ангела  любовника. Миллемид  прижался вплотную  к  Зильземиру, прижимая  за  пояс  его  своими  руками  к  себе. Он схватил, правой  рукою  за  длинные  волосы  Зильземира. Прижал  его красивую  до  безумия  женскую  голову  к  своей  щеке  щекой. И  они  оба приподнялись, размахивая  огромными  крыльями, и  засветились  астральным  ярким  лучистым  светом, растворяясь  в  нем  телами. Распустив свои  длинные  светящиеся  волосы  на  незримом  ветру. Подымая  все практически, что  в  доме. Вокруг  сидячих  и  стоящих  в  гипнотическом  сне находящихся  здесь  людей. Стулья  и  столы. Посуду  на  них. В  вихре вокруг  себя. Это  все  летало  быстро, не  задевая  никого  и  ничего  вокруг них  в  невидимом  воздушном  энергетическом  вихре.

  Миллемид  прижался  головой  к  голове  Зильземира. А  тот  положил  ему руки  на  плечи  и  обнял  Миллемида  за  его  ангел а шею. И  прижался плотно  женской  щекой  к  мужской  щеке  своего  в  прошлом  и  теперь  настоящем  любовника.

- Он  ждет  тебя – громко  сказал  Зильземиру  Миллемид, размахивая, как  и тот  огромными  своими  из  лучистого  астрального  ни холодного  и, ни горячего  света  крыльями – Он  все  простил. Он  простил  тебя, Зильземир, любимый.

  Его  голос  эхом  разносился  по  верхнему  этажу  римского  дома. Вибрируя на  разных  тонах  в  незримом  узком  и  тесном  пространстве  жилища.

   Миллемид  дышал  тяжело  и  любовно, прижимая  к  себе  любимую.

 - Он  хочет  вернуть  тебя  себе. И  я  успел  тебя  найти  раньше  Гавриила  и Архиомида. Я  их  обманул  ради  твоего  спасения, любимая – он  ласково  и тихо  шептал  Зильземиру  в  ухо, прижимаясь  нежно  к  нему  губами - Я отправил  их  по  ложному  пути. Все  ради  тебя, любимая.

  Зильзерим  прижался  еще  сильнее  к  Миллемиду, обхватив  обеими  руками  его под  развивающимися  черными  длинными  волосами  шею.

- Он, правда, хочет  меня  вернуть? - произнес, страстно  лепеча  на  разных голосах, ангел  Зильземир - Он  хочет  вернуть  меня, именно  сейчас?

- Да, Зильземир – сказал  громко  Миллемид – И  чем  быстрее, тем  лучше любимая.

- А  мой  сын? Его  сын, Миллемид? Он, же  как? Он, ему  не  нужен? – произнес  взволнованно  Зильзерим - Я  его  не  могу  здесь  оставить  одного. Здесь  время  течет  по-другому. Он  погибнет  один  здесь  и  без  меня. Умрет  как  человек. Умрет  без  моей  поддержки, Миллемид.

- Он  сейчас  хочет  видеть  только  тебя. Только  тебя, Зильземир - произнес Миллемид - О  сыне  речи  не  было. Тебе  надлежит  предстать  пред  Богом, и  молить  за  своего  сына. Иначе  его  не  вернуть  с  земли.

- Сжалься  надо  мной, Миллемид! - взмолился  громко  ангел  Зильземир – Это  жестоко! Это  невероятно  жестоко! Почему  он  так  поступает?! Поступает  со  мной?! Это  плата  за  мою  преданную  к  нему  любовь?! Или ему  не  нужен  мой  сын?! Его  сын?! Чистокровный  ангел, как  и  я?!

- Он  хочет  видеть  только  тебя, Зильземир – произнес  Миллемид - Только тебя  и  никого  сейчас  другого.

- Мальчик  мой! – застонал  от  горя  ангел  Зильземир - Он  ничего  ни  сделал такого! За  что  его  можно  было  бы  бросить  на  земле!

- Не  бойся, Зильземир. Мой  любимый - произнес  Зильзериму  ангел Миллемид, обнимая  его – Судьба  твоего  сына  и  сына  Бога предопределена. Бог  позаботится  о  нем. Но  не  сейчас. Ты  вернешь  его. Но не  сейчас. Он  разрешит  его  вернуть, когда  прейдет  время. Но, сейчас, он хочет  только  тебя  видеть, Зильземир.

  Миллемид  обхватил  еще  крепче  за  женскую  гибкую  талию  Зильземира - Ты  дорог  мне  не  меньше, чем  самому  Богу. А  о  твоем  сыне, как  и  о моем  брате, поговорим  позднее. Идем, он  ждет. Нет  времени, Зильземир.

  Миллемид  прижался  снова  своими  жаркими  ангела  любовника  губами  к уху  Зильземира  и  произнес  почти  шепотом - Он  хочет  только  тебя  сейчас  видеть. Пока  Археомид  и  Гавриил  в  поиске. И  сам  знаешь, эти двое  не  любят  долго  думать. И  что-либо  обещать. Они  сразу  рубят, только  головы  летят.

- Мой  сыночек! Я  вернусь  за  тобой, мальчик  мой  любимый! - сверкая ярким  лучистым  светом  горящих  уже  синих  глаз, проревел  громко  не своим  голосом, а  похожим  на  гром  с  небес Зильземир  в  объятьях  Миллемида. Окутываясь, как  и  он, тем  ярким  астральным  все поглощающим  светом. Превращаясь  в  светящийся  шар  и  издавая  низкий гудящий  громкий  звук. Пугая  во  дворе  все  живое. И  излучая  во  все стороны  яркий  ослепительный  све. Этот  огненный  пылающий   искрящийся  длинными  лучами  шар, прорезав  пространство  и  время, исчез в  вихре  поднятой  вокруг  в  обширной  комнате  мебели. Роняя  с  шумом  ее  на  пол  между сидящих  во  сне  жильцов  плебеев  этого  римского  дома. Пробуждая  их  всех  из  сонного  оцепенения. Под  блеяние  во  дворе  коз  и сумасшедшее  мычание  коров, кудахтанье  носящихся  в  суматохе  по широкому  двору  перепуганных  до  смерти  кур.

  Они, проснувшись  и выйдя  из  ледяного  сонного  оцепенения, переглядываясь  друг на друга, так  и  не  поняли, что  с  ними  произошло, но поняли, что  произошло, что-то  досель  невероятное.

                                Часть II. Ритарий Ганик

  Секутор  и  Гоплит, сцепившись  щитами, копьем  и  мечем, в смертельной схватке, ударились  о  каменную  стену  барьера  арены. Разбрасывая  желтый песок  ногами  в  боевых  воинских  калигах  и  металлических  защитных наколенниках. Они  с  грохотом  налетели  на  этот  последний  барьер  перед последней  в  их  схватке  развязкой. Гремя  своими  доспехами  о  каменный высокий  оградительный  барьер. Оба  истекая  уже  кровью  от  полученных глубоких  порезов  и  колотых  ран, они  последними  бились  под  вой обезумевший  от  ликования  римской  одуревшей  от  вида  крови  и  смерти людской  толпы, сидящей  на  трибунах  выше  их. И  лицезревших  их итоговую  в  групповой  стычке  последних  бойцов  арены  схватку.

  Длинное  копье  Гоплита, пробив  остроконечным  треугольным  и  длинным стальным  наконечником  большой  овальный  щит  Секутора, прошло буквально  в  миллиметре  от  его  лица  в  металлической  с  мелкими отверстиями  маске, ударилось  и  соскользнуло  по  широкому  козырьку  его шлема  сбоку, оставив  на  шлеме  глубокую  царапину  своим  краем, и застряло  в  его  щите. Это  был  сокрушительный  удар. Удар  в  прыжке Гоплита, который  ударив  Секутора  маленьким  круглым  своим  щитом  по его  короткому, но  широкому  у  основания  мечу, чуть  не  сбил  его  с  ног  и прибил  своим  телом  и  доспехами  к  каменному  ограждению  арены.

  Этот  сокрушительный  удар, Секутор  смог  выдержать, как  и  сам  натиск Гоплита. Под  ликующий  крик  римского  раззадоренного  битвой  плебса, и финального  группового  сражения.

  Эти  двое  были  последними  из  семерых  вышедших  на  этот  желтый амфитеатра  песок. Которые  уже  лежали  кто  мертвым, кто  раненым  и ожидающим  своей  кончины  на  залитой  кровью  арене  Древнего  Рима.

  Пятеро  были  мертвы  либо  смертельно  ранены  и  не  в  состоянии  были даже  подняться  от  полученных  ран, и  истекали  кровью. Их  пролитая кровь  была  не  первой  и  не  последней  на  этой  арене, где  до  них  уже умерло  или  было  ранено  еще  несколько  десятков  гладиаторов  и приговоренных  к  смерти. Которых  казнили  перед  началом  кровавых представлений. Здесь  же  была  кровь  и  убитых  животных, смешавшись  с кровью  людей. Рабов  и  преступников. Обслуга  театра  быстро  прибирала все  трупы. Кого  несли  на  специальных  деревянных  грубо  сделанных прямо  из  скрещенных  палок  носилках. А  кого  просто, выволакивали  за ноги, привязав  веревкой, прямо  по  окровавленному  песку  обычные  рабы, и  загребали  кровь, специальными  граблями, выравнивая  площадку кровавых  театральных  действий  для  вида  и  красоты, смешивая  кровь  с желтым  и  сухим  песком  убиенных, которым  не  повезло  в  этот  день.

  Вот  и  теперь  на  песке  лежали  пятеро  из  семи  гладиаторов  двух  школ. Олимпии  и  Капуи. Двух  ведущих  и  оспаривающих  право  первенства известных  на  весь  Рим  школ. И  за  каменной  стеною  барьера  арены внутри  амфитеатра  недалеко  от  выхода  на  его  кровавый  желтый  песок, слышалось  бряцанье  металлических  лат  и оружия  и  все  это  тонуло  в крике  ликующей  взбешенной  от  схватки  римской  толпы  на  трибунах  и  смотровых  площадках  амфитеатра. Что там  сейчас  происходило  в последней  смертельной  схватке  те, кто, стоял  внутри  понятия, не  имели. Они  стояли  и  слушали  этот  звон  оружия  и  крик  обезумевшей  толпы, кто, с  отвращением  морщась, кто  с  нескрываемой  жаждой  убийства  и крови. Это  были  Ардад  и  Мисма  Магоний. Оба  ветераны  арены. Ритарий и  Мурмелон. И  оба  тренеры  и  учителя  своих  сражающихся  на  желтом песке  арены  подопечных  рабов  гладиаторов  и  их  учеников. Точно  такие же  тренеры  и  учителя  были  на  противоположной  стороне  амфитеатра  у другого  входа  и  выхода  на  арену. Там  были  учителя  и  тренеры  школы Капуи. Их  извечные  конкуренты  и  даже  враги. Причем  прямые. И  лучше им  было  не  встречаться  друг  с  другом. И  особенно  сейчас, когда  каждая школа  потеряла  уже  достаточно  своих  подопечных  гладиаторов  на  этих играх.

  Ардад  стоял  бок  обок, с  Мисмой  Магонием  и, как  и  тот  слушал последний  исход  группового  боя. Перед  финальным  завершающим  сегодня  сражением. Сражением  двух  Ритариев. Двух  лучших  Ритариев обеих  школ.

- Еще  двоих  мы  потеряли - произнес  резко  Ардад  Мисме  Магонию – И  это  в  конце  самых  игр. Последних  из  пятнадцати  уже  убитых  и покалеченных  гладиаторов. Скоро  выставлять  некого  будет. Эти  сражения на  смерть – он  не  закончил  речь, как  за  него  продолжил  Мисма  Магоний.

- Естественно. Капуя  потеряла, не  меньше  нашего - произнес  Мисма Магоний - И  это  правильно. Они  лучших  оставили  на  самый  конец  боев. Ведь  сражения  сегодня  насмерть. И  наши  были  ничего. Продержались  до самого  конца. И  умерли  с  честью, как  и  полагается  гладиаторам.

- Честь – Ардад  произнес  и  посмотрел, криво  усмехнувшись  на  Мисму Магония - И  ты  о  ней  мне  говоришь. Много  ли  в  тебе  ее  самой, Мисма.

- Ты  это  про  что? - настороженно  и  зло  ответил  Мисма  Магоний.

- Да  так, ни  про  что – проговорил  Ардад, уже  не  глядя  на  Мисму Магония – Скольких  ты  убил  ради  собственного  удовольствия, Мисма.

- Ардад – проговорил  злобно  Мисма – Ты  будь  осторожен  в  словах. Если бы  я  не  знал, что  ты  это  так  просто  говоришь, и  тебя  хорошо  зная, я  бы расценил  это  как  вызов  на  дуэль.

- Успокойся, Мисма - проговорил  спокойно, как  ни  в  чем, ни  бывало  Ардад – Все  нормально  и  извини, если  тебя  это  задело.

  Мисма  Магоний  ответ л свой  взгляд  от  Ардада, но  был о видно  что  был  крайне  недовлен  его  словами.

   Мисма  действительно  в  отличие  от  Ардада  был  человеком  без  чести  и совести. Галл  по  происхождению, он  был  предельно  жесток. И  ни  имел, ни  малейшего  сострадания, как  к  своим, так  и  к  чужим. Он  был  жесток ко  всему. И  ни  слушал  практически  никого  кроме  ланисты  Харония Магмы. Своего  хозяина  и  покровителя. Он, как  и  Ардад  стал  Рудиарием.

Они  оба  получили  как  ветераны  гладиаторы  свободу  и  оливковую  ветвь с  деревянным  мечем. Но Мисма  в  отличие  от  Ардада  все  еще  жаждал убийств  и  крови. И  не  мог  усмириться. За  что  Ардад  его  не  любил  и немного  даже  опасался. Мисма  был  просто  маниакален  до  крови  и убийств. Он  в  тренировках  своих  подопечных  тоже  проявлял  незаурядную  жестокость, и  Ардаду  приходилось  ловить, буквально  его  за руку, когда  тот  хватался  за  меч, чтобы  убить  нерадивого  ученика.

- Значит, двоих  потеряли - произнес  вдруг, Мисма  Магоний, подойдя  к  прорези  из  камня  в  стене  амфитеатра  и  смотря через оконную  щель, как и Ардад, тоже  подошедший, к  окну  в  каменной  округлой  стене  арены. Они видели, как  умирали  их  подопечные, убивая  своих  соперников  - Харонию снова  придется  раскошелиться  на  новых  рабов.

   Он  произнес  это  в  тот момент  покуда  Хароний  магма  сбежав  вниз  по  каменным  ступенькам  давал  какие-то  распоряжения  своим  двоим  рабам.

- А  нам  снова, надо  будет  их  тренировать – произнес  Ардад, и  посмотрел, своими  черными  негра  эфиопа  глазами, на  стоящего, и  уже  очень недружелюбно, и  искоса, смотрящего  на  него  Мисму  Магония.

- Ну  и  что – произнес  громко  Мисма  Магоний, не  отводя  синего  взгляда  от  черных  глаз  Ритария  эфиопа – Главное  это  ему  приносит доходы. Большие  доходы, чем  расходы  на  сам  товар. Сам  цезарь Тиберий помню  прошлые  игры, через  сенатора  Лентула  Вара, позолотил  ему  ручку солидным  кошельком  сестерциев.

- Еще  мой  Ганик  не  выступал – произнес  как  сам  про  себя  Ардад, отойдя  от  стены  и  отведя  взгляд  от  узкого  вытянутого  зарешеченного  железными  прутьями  окна  в  стене  арены. Он  смотрел  вниз  куда  убежал  Хароний  Магма.

 - Его  Хароний  оставил  на  финал  против  Ритария  из  Капуи. Тоже, сильного, как  и  он. И  искусного  во  владении  сетью  и  трезубцем – произнес, все  еще таращась  в  зарешеченную  каменную  прорезь  в  стене  окна  арены  Мисма  Магоний - Он  поспорил  с  учителями  и  ланистой Милесфой  Варунием  пятым  в поколении  ланисте  Капуи. Школа, все  же  была  лучшей  при  нескольких поколениях  Ботиатов, унаследованная  ими  после  восстания  Спартака  еще  при  легате  и  военачальнике  Красе  и  сенаторе  и  самым  уважаемым  патрицием  Рима  Гракхе – сказал  Мисма Магоний.

- Да, они  подняли  ее  с  нуля - произнес  Ардад.

- Они  поспорили  на  тысячу  сестерциев - продолжил  Мисма  Магоний - Что его  Ритарий  победит  нашего  Ганика - произнес, несколько  успокоившись  и  снова  в  прекрасном  настроении, Мисма  Магоний. Уже  не  глядя  так напряженно  и  агрессивно  на  Ардада - А  ты,  я  вижу, боишься  за  своего лучшего  ученика.

- Он  мой  лучший, ученик – произнес Ардад  и  одернул  свою  серую  без рукавов  короткую  до  колен  гладиатора  учителя, простую  из  шерсти  без

всяких  украшений  тунику. И  широкий  с  металлическими  бляшками поправил  гладиатора  пояс - Зато  у  тебя, их  никогда  не  было, Мисма – добавил  Ардад, так  же  все, не  глядя  на  коллегу  по  работе  над  учениками гладиаторами. Который  был  одет  в  черную  цветом  в  противовес  Ардаду такую  же  короткую  из  шерсти  тунику  с  таким  же  широким  с металлическими  бляшками  гладиаторским  поясом – Я  вложил  в  него  все, что  сам  знаю  и  умею. Мало  того, он  сам  доработал  некоторые  приемы  и владения  трезубцем  и  сетью. И  все  равно, каждый  раз  за  него  боюсь. Уже  двенадцать  боев  и  все  равно  страшно.

- Скажи  просто, что  он  нравится  тебе, Ардад, как  и  многим  в  школе - съязвил, не  упуская  отомстить  шанса  Мисма  Магоний.

- Он  мне  как  сын – искоса  посмотрел  Ардад  на  Мисму  Магония - Таких одаренных  бойцов  Ритариев, как  он  я  еще  не  видел.

  Мисма  ничего  не ответил. Точнее  не  успел  ответить. За  стеной  на  арене раздался  в  момент  звона  оружия  душераздирающий  вопль, переходящий  в смертельный  стон  и  крик  толпы  зрителей  наверху, сменился жутким диким  ликованием.

- Все  закончили! - сказал  восторженно  Мисма - Ферокл  победил. Наша взяла. Школа  Олимпия победила!

- Из  троих  один – произнес  горько  Ардад.

- Да - произнес, его  чуть  не  перебивая  Мисма – Дарку  и  Алекте  не повезло  сегодня.

  Он  имел  в  виду  двух  своих  учеников, негра египтянина  и  высокого жилистого  фракийца, которых  сам  и  тренировалэ

 - Хоть  в  бега  не  ударились, а  умерли, как  подобает  гладиаторам! Твой выжил, Ардад! Радуйся! Твой  раб  преступник  снова  выжил! – произнес  скривя  ехидную  физиономию  Мисма  Магоний - А мог, просто  умереть, как тех, кого  приговорили  к  смерти. И, причем  от  моей  руки!

   Ардад  холодно  своими  черными  глазами  Ритария  ветерана, посмотрел  на  Мисму  Магония. Он  промолчал. Ардад  недолюбливал  Мисму  Магония. Более  того, он  его  просто  ненавидел. И  терпел, как  только  мог. Внутри себя  он  презирал  Мисму  Магония. Мисма  в  бою  был, словно сумасшедший. И  убивал  свою  жертву, совершенно  не  задумываясь  о  том, что  перед  ним  человек, хотя  и  такой  же  раб, как  и  он  Мисма. Убивал  с желанием  и  непередаваемым  наслаждением. Особенно  под  крик обезумевшего  от  обилия  пролитой  крови  Римского  плебса, перед трибуной  императора  Рима, и  трибуны  весталок  храма  Весты. Ардад  видел  его  перед  этим  глаза. Глаза  сумасшедшего, глаза  маньяка. Он  еще  в Риме, выполнял, роль  палача. Так  на  подхвате. Причем, за  так, за бесплатно. Казня  преступников. Короче, не  гнушался  грязной  работы. Что не  свойственно  было  совершенно  Ардаду. Считающим  такой  род  занятий мерзким  и  совершенно  недостойным  чести  гладиатора.

- Много  ли  чести  в  том, что  мы  гладиаторы – как-то  раз, Ардаду высказался  сам  Мисма  Магоний – Рабы, мы  есть  рабы. Многие  из  нас просто  преступники, а  ты  говоришь  о  какой-то  чести. Даже  роль  ланисты, роль  сутенера, торгующего  нашими  телами, как  проститутками. И ты  о  чем-то  говоришь. О  какой-то  чести  гладиатора. Ты  смешишь  меня Ардад. На  что  Ардад  ему  ничего  не  ответил, а  просто  промолчал, потому, что  так  оно  и  было. Лишь  только  Хароний  Магма  в  отличие  от  других ланист  Рима  был  еще  более, менее  любим  и  народом  и  в  верхах  в  среде некоторых  сенаторов. Умеючи  заводить  тайные  выгодные  лояльные  связи.

Потому  как  роль  ланисты  была  грязной  ролью  в  Древнем  Риме. И  на ланисту  смотрели  именно, так  как  говорил  Мисма  Магоний. Как  на торговцев  рабами  и  сутенеров  проституток. И  порой  даже  обзывали всячески  и  плевали  им  в  след. Мисма, вообще  себя  считал  честным самим  с  собой  и  не  заморачивался  на  всякие  правила  и  понятия, какой-либо  чести. Вот  и  сегодня  перед  гладиаторскими  боями  Мисма  Магоний нарядившись  в  свои  доспехи  Мурмелона  с  маленькой  рыбкой  на широкополом  с  боковым  козырьком  большом  блестящем  шлеме. После громогласного  приговора  произнесенного  эдитором  и  руководителем гладиаторских  кровавых  игрищ, взяв  длинный  и  широкий  меч, свой гладий, Мисма  казнил  приговоренных  на  смерть  преступников. Как мужчин, так  и  женщин. Недрогнувшей  рукой. Одним  просто  отрубил голову, других  пронзил  мечем. Сверху  вниз. Через  левую  ключицу  в сонную  артерию, легкое  и  сердце. Окропив  первой  пролитой  обильной кровью  приговоренных  на  смерть  преступников  желтый  песок  арены.

                                            ***

   Бой  был  окончен. Римский  эдитор, громко  кричал  на  весь  амфитеатр  со своего  положенного  ораторского  места  о  следующем  финальном  и решающем  смертельном  сражении. В  тот  момент, когда  открылись  двери  с  арены  внутрь  входа  тому, кто  выжил  и  выиграл  свой  смертельный  бой.

Одному  из  троих  своих. Фероклу. В  прошлом  преступнику  и  убийце, приговоренному  на  смерть, но  с  отсрочкой   в гладиаторской  школе ланисты  Харония  Магмы. Фракийцу  по  происхождению. И  даже  сейчас его  вина  была  смертным  приговором. Невзирая на то, что он уже много раз бился  на  смерть  и  своими  ранами  искупил  свою  вину. Но  народ  Рима жаждал его смерти, и  он  все  время  умудрялся  все, же  выживать. Выживать назло всем, только  что, уделав  гоплита, гладиатора  копейщика  школы Капуи. Ферокл, буквально  теряя  свои  последние силы  и  упав  изрезанной трехгранным  отточенным  как  бритв а копьем  копейщика  противника спиной  на  каменную  стену  входа  и  выхода  за  большими  деревянными прочными  высокими  квадратными  на  засовах  дверями, весь  в  крови  и глубоких  колотых  и  резаных  ранах. Под  крики, доносящиеся  с  арены ревущей  зрительской  толпы, был  подхвачен  на руки  двумя  рабами Харония  Магмы  из  домашней  обслуги.

  Ферокл  сняв  с кучерявой  коротко  стриженной  с  колечком  сплетенным  из  волос  на  самом  темечке  головы  свой  широкополый  секутора гладиатора  блестящий  и тяжелый  шлем. Уронив  его  со  звоном  на каменные  ступени  входа, повис  на  руках  Лакасты  и  Римия. Египтянина  и другого  мидийца, купленных  на  Римском  невольничьем  рынке  рабов Харонием  Магмой  по  дешевке.

- Унесите  его - скомандовал  Ардад – И  побыстрее, пока  он  не  истек  совсем  кровью. Унесите  и  пусть  ему  остановят  кровь.

- Теперь  моя  работа – надевая  блестящую  маску  Бога  Смерти  и  черную длинную  с  капюшоном  хламиду, сказал  Мисма  Магоний - Мой, снова, выход.

   Он  взял  вновь  в  руки  большой  на  длинной  металлической  рукояти увесистый  боевой  молот.

- Там  мой  друг - еле  слышно  прохрипел  раненый  обессиленный  Ферокл - Там  он  еще  живой. Не  смей  его  трогать.

  Он  вцепился  слабыми  от  потери  крови  пальцами  в  черную  одежду, подошедшему  к  воротам  на  арену  уже  одетому  в  Бога  Смерти  Мисме. Но  тот  выдернул  одежду  из  его  руки  резким  движением, и  ударив  рукой по  руке  гладиатора  произнес  предупредительно  и  жестко -  Не  смей  меня хватать, ублюдок! – он  выругался  на  раненного  ученика  Арада - Тебе просто  в  очередной  раз  повезло, сволочь. Но  учти, возможно, следующего раза  не  будет! Остался  еще, пока  жив, и  радуйся  этому! И  моли, чтобы мне  не  пришлось  добивать  тебя, как  твоего  друга, урод! Унесите  этого ублюдка  вниз  и  сделайте, хоть  что-нибудь, чтобы  он  не  сдох!

- Унесите  его! – прокричал  уже  и  Ардад – Быстро  вниз! А  то  поубиваю вас  сам! Быстро!

   И  рабы, чуть  ли  не  бегом, потащили  практически  волоком  тяжелое  тело еще  живого  гладиатора  Ферокла  в  специальную  внизу  комнату. Где ждали  уже  врачи  и  лекари. Туда  куда  сносили  еще  живых  раненых гладиаторов, способных  дойти  до  края  арены  и  вернуться  через  ворота  с кровавого  песка  назад  на  своих  ногах.

- Не  трогай  его! - прокричал  через  силу  и  боль  Ферокл, уносимый  рабами   Лакастой  и  Римием  вниз  по  ступеням  в  нижние  этажи  амфитеатра - Не прощу  тебя, Мисма! Слышишь! Не  прощу  за  Дарка! Ублюдок! Убийца! Ненавижу!

  Но  Мисма  брезгливо  одернув  свой  длинный  черной  до  земли  хламиды рукав, закинув  на  широкое  свое  плечо  свой  сокрушительный  боевой молот, которым  ему  тоже  приходилось  биться  еще  вначале  на  заре  своей карьеры  гладиатора  Цестуса  с  одним  кастетом  в  руках  или  молотом. Либо  палицей  или  кистнем. Еще  до  того  как  стал  Мурмелоном, переступив  дверной  порог, вышел  через  проход  на  желтый  песок  арены.

Ступая  по  разлившейся  крови, марая  подол  длинной  черной  хламиды. И за  ним  закрылись  деревянные  большие  квадратные  двери. Руками прислуги  амфитеатра. На  длинные  деревянные  в  квадратных  вбитых  в ворота  и  косяки  петлях  засовы. На  арене был  слышен  сквозь  рев бушующей  толпы  зрителей  крик  одного  несчастного  гладиатора, участь которого  была  предрешена. Тот  кричал  о  пощаде  и  не  желал  сдаваться смерти, но  дикая  неуправляемая  и  жаждущая  его  смерти  Римская зрительская  аудитория, скачущая  на  своих  местах  и  подлетевшая  к  краю верха  арены, чуть  ли, не  выталкивая  друг  друга  за  верхний  каменный бортик  ограждения, кричала - Смерть! Смерть! Вскоре  послышался  глухой удар. Звон  и  хруст. Это  была  голова  гладиатора  и  его  шлем, расплющенный  ударом, сокрушительного  и  тяжелого  молота  Мисмы  Магония. И  радостный   и  ликующий  крик  толпы.

- Урод – выругался  Ардад. Он  сплюнул  через  свое  негра  эфиопа  плечо  на каменный  пол  внутреннего  каменного  помещения  амфитеатра  и  произнес  сам  про  себя  вслух - Никогда  его  не  любил. Чертов  ублюдок.

   И, повернувшись, пошел  по  ступеням  идущим  вниз  и  длинному  внутреннему  каменному  тому  коридору  в  сторону  больничного  помещения, куда  унесли  истекающего  кровью  Ферокла. Слышно  было, как  толпа  зрителей  не унималась, сотрясая  ревом  стены  большого  каменного  кровавого  сооружения. Мисма  праздновал  снова  свой  звездный  час. Он ходил  по  кровавой  арене, размахивая  своим  окровавленным  молотом. И  осматривая  остальных  лежащих  порубленных  и  исколотых  мечами  и копьями  рабов  гладиаторов. Но  они  были  уже  мертвы. В  это  время Эдитор  вновь  объявлял  выход  еще  гладиаторов  и  последний  уже  на сегодня бой на этой кровавой арене. В  этот  же  момент  следом  за  Мисмой  в образе  Бога  Смерти  прислуга  амфитеатра  прибирала  арену. Пока  он, шел в  направлении  императорской  ложи, где  сидел  император  Тиберий  со своей  уже  в  годах  матерью  Ливией. И  прочая  элита  царственных  кровей и  знать  Рима. Большая  часть  всего  Римского  Сената. Рабы  на  деревянных носилках  уносили  убитых  и  заравнивали  специальными  граблями окровавленный  песок  для  нового  последнего  боя. Боя  двух  Ритариев. Ритариев  Олимпии  и  Капуи.

                                                ***

  Открылись  снова  двери  и  Мисма  Магоний, вновь  вошел  внутрь  под каменные  своды  внутренних  помещений  амфитеатра. Толпа снаружи не унималась, и ее было слышно, даже когда закрыли снова рабы двери на саму арену. Он  догнал, и  прошел  быстро  мимо  идущего, не  торопясь  Ардада, коснувшись  его  плечом, и  сняв  по  пути  свою  железную  блестящую  маску  из-под  капюшона  черной  длинной  хламиды.

- Скоро, твой  выкормышь  биться  будет - произнес  Мисма, глядя  в  черные глаза  Ардада, своими  прищуренными, довольными  свежим  убийством синими  острыми  гала  хищными  глазами - Посмотрим, чья, возьмет.

  И  пошел  дальше, не  оглядываясь. Ардад  проводил  его  злым  и презрительным  взглядом  черных  как  ночь  глаз  эфиопа  негра, и  произнес негромко  всхул  вослед  идущему  Мисме  Магонию - За  Ганика  я  тебя придушу  голыми  руками.                       

- Что  ты  сказал? - обернулся, приостановившись  ненадолго  Мисма Магоний.

- Тебе  послышалось - произнес, глядя  на  него  Ардад, идя  не  торопясь  и по-прежнему  не  сбавляя  хода. И  Мисма, повернувшись, зашагал  быстро дальше  по  коридору  впереди  Ардада  внутри  большого  каменного впитавшего  жизнь  и  смерть  амфитеатра. В  это  время  неожиданно  Ганик появился  из  одного  каменного  ответвления  коридора, идущего  прямо  на желтую  из  песка  арену. Он  появился, прямо  за  спиной  своего  учителя  и наставника  Ритария  ветерана  Ардада.

- Учитель - произнес  громко  Ганик – Я  готов.

- Не  спеши - произнес  Ардад – Не  спеши  и  не  торопись – Никогда  не торопись  в  сторону  смерти, мальчик  мой. Всем  нам  улыбается  смерть, но мы  можем  ей  только  улыбнуться  в  ответ. Помни  это  всегда.

- Вы  это  о  чем, учитель? - спросил, не  понимая  настроя  своего  учителя Ганик  уже  экипированный  как  Ритарий.

- Ничего, Ганик – сказал  тихо  ему  Ардад - Помнишь, всему  чему  я  тебя учил? Ничего  не  забыл?

  Ганик  покачал  кучерявой  русоволосой, коротко стриженной  головой  с плетеным  колечком  из  локонов  солос  на  темечке  и  произнес – Ничего,  учитель. Все  помню.

- А  где  сам, Хароний  Магма? - спросил  Ганик  у  учителя  и  наставника Ардада.

- Был  на  трибуне, рядом  с  сенатором  Лентулом  Плабием  Варом  и  его злобной  сучкой  Луцией. У  самого  золотого  трона  Тиберия  и  его  матери Ливии – ответил  Ганику  его  учитель  Ардад. Тут  немного потолкался, пока  бился  твой  друг  Ферокл. Сейчас  внизу  у  Ферокла. Готовься  к предстоящему  бою. И  думай  только  о  победе. И  всему  тому, чему  я  тебя учил. А  не  о  чем-то  еще. Понял  меня, Ганик?

- Да, учитель - произнес  Ганик, прижав  к  себе  в  своей  сильной  правой руке  острый  на  длинной  металлической  рукояти  трезубец. И  в  левой большую  с  металлическими  грузилами  по  бокам  веревочную  плетеную  большую  сеть.

- Ты  должен, как  можно  быстрее  закончить  бой - произнес, давая наставления  ученику  Ардад – Не  должен  тянуть  с  победой. Это  может тебе  дорого  стоить. Понял  меня, Ганик? Противник  под  стать  тебе. Такой, же  искусный  и  умелый  и  здоровьем  не  обижен. Ты  должен  победить  его тем, чтобы  не  дать  ему  опомниться  и  нанести  смертельный  удар  до  того как  он  поймет, что  ему  конец.

- Я  все  понял, учитель - произнес, внимательно  с  пониманием, слушая своего  наставника  Ганик – Я  готов  к  бою.

                                             ***

  Противники  ходили  по  кругу, внимательно изучая друг друга. Два гладиатора  Ритария. Они  ходили  внутри  стоящих  по  краю  арены торчащих  вверх  как  мужские  фаллосы  каменных  высоких  колонн.              Отгораживающих  кольцевую  полосу  для  лошадиных  скачек  и  колесниц. В  самом  центре  внутреннего  этого  кольца. Вооруженные, каждый  сетью  и  трезубцем. Они  смотрели  друг  на  друга  открытыми  лицами. Без  какой-либо  маски  или  шлема. Так  выглядел  Ритарий. Без особой  защиты. За  исключением  защиты  плеча  левой  руки  металлическим  большим  щитком. Похожим  на  маленький  наплечный  щит  и  рукавом  из  колец  кольчуги, пристегнутым  длинными  кожаными  ремнями  к  мощному  торсу  обоих  Ритариев  с  защитной  металлической  пластиной на  кисти  руки. Умбон, закрывающей  полностью  саму  кисть  левой  руки, которая  должна  была  находиться  всегда  под  самим  прямым  ударом противника  и  пальцы  гладиатора  Ритария. Оба  в  военных  с  динными голяжками  из  кожи  и  шнуровки  красных  калигах  и  широким металлическим  из  гибких  сочленений  поясом  и  спущенной  вниз, поверх  белой  юбки  из  грубой  шерсти  пластин  металла  до  колен, прикрываюшей  у  обоих  Ритариев  их  голые  бедра  ног  от  острого  колющего  и  режущего  оружия.

  Из  оружия, у  обоих  только  трезубец  на  длинной  рукояти  для  выброса вперед  как  копье  и  боя  на  расстоянии. И  у  каждого  сеть. Сеть  сплетенная  из  волокон  жесткой  грубой  шерсти  со  множеством  грузил  по краям  для  лучшего  размахивания  сетью  и  при  броске  заматывания  сети вокруг  противника. Еще  сетью  можно  было  орудовать  при  умении  как ударным  оружием. Прямо  теми  грузилами  подсекая  противника  и повреждая  даже  при  сильном  точном  ударе  руки  или  чаще  всего  ноги врага.

  Ганик  смотрел  на  своего  противника. Он, не  торопясь, пока  была возможность, изучал  конкурента  арены. Опасного, по  всему  было  видно, как  и  он  сам. Тоже  умелого  Ритария  из  Капуи. Они  ходили  кругами  друг, напротив  друга, медленно  сближаясь  в  полной  тишине. Как  по команде, крик  и  рев  на  трибунах  большого  каменного  амфитеатра прервался  мгновенно, и  наступила  гробовая  тишина. После  того, как  оба противника  поприветствовав  стоя  на  горячем  песке  арены  перед  главной трибуной  императора  Тиберия. И  чуть  ли  не весь сенат, и  зрителей лозунгом – Идущие  на  смерть, приветствуют  тебя! 

  Наступила  эта  гробовая  и  жуткая  тишина. Тишина  финального  боя между  двумя  мощными  и  умелыми  Ритариями  двух  известных  на  весь Рим  школ  Олимпии  и  Капуи. По  разрешению  императора  Тиберия, противники  начали  медленно  сходиться  в  смертельном  поединке  друг против  друга.

  Ганик  не  спускал  своих  синих  глаз  со  своего  противника, который  тоже смотрел  на  него, не  отрываясь, и  изучал  его. Вароний, кажется, звали  его. Тоже  синеглазый  и  смуглый  телом  бактриец  по  происхождению. Так зачитал  Эдитор  со  своей  ораторской  эдиторской  трибуны  перед смотровым  ложем  самого  Тиберия  Клавдия  Нерона. Краем  глаза  Ганик выхватил  фигуру  сидящего  на  кресле  троне  из  чистого  золота  самого императора  Рима. Он  увидел  вновь  его, точнее  его  фигуру, одетую  в яркую  пурпурную  длинную  богато  расшитую  золотыми  узорами  и  нитями  одежду, тогу  трабею, посвященную  Богам  Рима, он  и  сам  был  как  олицетворение  Бога. Земного  Бога. Всего  в  золоте  украшений, золотых сверкающих  на  солнце  под  черным  навесом  между  колоннами царственного  трона, увенчанными  золотыми  орлами  и  львами выступающего, чуть  вперед  над  самой  ареной. Между  двумя  висящими  на них  эмблемами  и  знаменами, свисающими  вниз  с  трибуны  самого  ложа  с гербами  дома  Юлиев. В  перстнях  на  всех  пальцах  и  браслетах  на  запястьях  обеих  рук. В  золотой  царственной  тиаре  из  золотых  оливковых ветвей. Тиберий I, сидел  рядом  со  своей  матерью  Ливией. Тоже  богато  по-царски  одетой  римской  матроной, и  тоже  в  золоте  украшений. По сторонам  от  трона  императора…

 - «Трона» - вдруг  отозвалось  произвольно в  мозгу  у  Ганика - «Трона» - снова  как  чьи-то  слова  услышал  он - «Трона  Бога».

   Он  не  помнил, где  их  слышал. Уже  не  помнил. Он  стал  вообще  со своим  быстрым  взрослением  забывать  все, что  когда-то  видел  во  сне. Он где-то  слышал  про  трон. Про  Бога. Про  своего  отца. От  кого-то. Но  где  и когда  уже  не  помнил. Прошло  несколько  лет, и  он  забыл  все. И  даже  это. Ему  было  уже  тридцатьпять  и  по  возрасту  теперь  и  по  разуму. Он  был взрослый  молодой  очень  сильный  натренированный  мужчина. И  со взрослением, он  забыл  все, все  что  видел  во  снах. Он  был  теперь  воин арены, как  и  его  друзья  по  его  гладиаторской  школе. Как  его  лучший друг  гладиатор  фракиец  Ферокл. И  ему  даже  стало  нравиться  то, что  он делал. И  он  совершенно  все  забыл. Забыл  свои  те  сны, которые  когда-то видел  и  рассказывал  по  детской  наивности  своей  приемной  матери Сильвии. И  забыл, как  приемная  мама  Сильвия  рассказывала  ему  о  какой-то  встреченной  русоволосой  нищенке, которой  обещала  его  охранять  и  беречь  как  родного  сына.

- «Трон» - снова  отозвалось  в  его  голове. Кто-то  ему  произносил  это слово. Ганик  подумал, что  когда-то  слышал  его. Но  от  кого? Сильвия этого  не  говорила  ему, тогда   кто? Но  какой  трон  и  чей. И  глядя  на  трон императора  Цезаря  Тиберия, вдруг  почему-то  признал  это  слово  до  боли знакомым. Он  вдруг  пришел  в  себя, и  это  было  очень  кстати. Его противник, приближаясь  к  нему  в  круге, стал  кружить  своей  большой веревочной  плетеной  сетью  с  грузилами  над  своей  головой  в  правой руке. Он  готовился  нанести  первым  свой  удар  по  Ганику, по  противнику его  Ритарию. Ганик  пришел  в  себя  и  сосредоточил  себя  на  поединке. Ему нельзя  было  отвлекаться. Это  сейчас  было  крайне  опасно, и  он  снова сосредоточился  на  противнике, лишь  краем  глаза  улавливая  то, что творилось  на  той  императорской  трибуне. И  вокруг  нее, когда  при кружении  кругом  со  своим  смертельным  противником  становился  лицом к  ней. Он  видел  всех  сенаторов  Рима  и  их  жен  в  богатых  расшитых золотом  разноцветных  одеждах  и  прислугу, рабов  и  рабынь, суетящуюся возле  них  и  подносящую  им  напитки  и  фрукты. И  ту, что  стояла  на ногах  у  самого  верхнего  каменного  ограждения  барьера. Это  была Луцилла  Вар. Та  самая  сучка  Лентула  Плабия  Вара. Дочка  сенатора, патриция  и  консула  Рима. О которой, упомянул  его  наставник  и  учитель  Ардад. И смотрела  только  на  него. С  самого  начала  смотрела  на  Ганика. Именно только  на  него. Эта  богатая  и  очень  молодая, но  злобная  особа. Освещаемая  ярким  горячим  солнцем  и  отсвечивая  темным  силуэтом  в ореоле  света  лучей  от  яркого  горящего  светила. Стоящая  этакой  черной  почти  тенью  в  ореоле  яркого  вокруг  огня,  на  самой  жаре  и  смотрящая  на  него  на  Ганика.

- «Луцилла  Вар» - подумал  Ганик - «Дочь  сенатора  Лентула  Вара». Он видел  ее  один  раз  и  то  мимолетно, когда  Лентул  Плабий  Вар  заезжал  к Харонию  в  гости. И  эта  молодая  злобная  сучонка, еще  тогда  присмотрела его  Ганика. Случайно  увидев  тренирующимся  с  открытого  балкона  виллы. Она  долго  на  него  смотрела, и  о  чем  думала  неизвестно.

- «Это  она  специально. Стоит  там  специально  отдельно  от  всех, чтобы  он видел  ее, там  возле  императорской  трибуны  Тиберия» - Ганик, думал сейчас  и  не  знал, что  случиться  дальше, но  она  привлекла  его  внимание. И  он  то  и  дело, бросал  на  нее  в  полной  наступившей  тишине  амфитеатра  свои  взгляды. Еще  с  того момента, как  только  он  вышел  на этот  горячий  от  полуденного  солнца  песок, она  подошла  в  момент  их приветствия Тиберию и всем сенаторам и плебсу Рима к тому верхнему ограждению  барьера. И  так  и  стояла  и  смотрела  на  него. И  теперь  этот поединок. Поединок  двух  Ритариев, двух  враждующих  и  не  примеримых, как  на  песке  амфитеатра, так  и  в  миру  гладиаторских  школ.

                                              ***

  Вароний  раскручивал  сеть  над  головой  и  сближался  с  Гаником. Он готовился  к  атаке, но  Ганик  пока  бездействовал, и  примерялся  к  ногам Варония. Он  считал  его  глазами  шаги  в  калигах  по  горячему  песку арены.

  Ганик  скрутил  свою  тяжелую  с  грузилами  сеть  и  не  спускал  своих  глаз с  противника. Он  не  собирался  ее  крутить  над  головой, как  это  делал  его враждебный  оппонент  Ритарий. И  в  тот  момент, как  только  в  него полетела  раскрытой  во  всю  ширь, гремя  грузилами  большая  плетеная сеть. Ганик  ловко  уклонился  от  нее  понизу. И  подпрыгнув  близко  к противнику  гладиатору, забросил  на  его  ноги  свою  скрученную  в длинную  косу  сеть. Та, захлестнула  противника  Ритария  ноги, обмоталась  вокруг  обеих  ног  бактрийца  Ритария  Варония, запутываясь  вокруг  его  них, и  перепутываясь  грузилами, больно  ударяя  противника  Ганика  по ногам.  И  Ганик  рванул  сеть, на  себя   отпрыгнув  назад, выставив  свой  трезубец вперед  на  противника.

  Ритарий  противник  упал. Он  не  ожидал, видимо  такого  выпада. Он  даже понять  ничего  не  успел, потеряв, пролетевшую  над  пригнувшемся  Гаником  свою  сеть  и  выронив  свой  на  деревянном  длинном  древке  на раскаленный  на  солнце  песок  острый  трезубец. Трезубец  с  острым  на конце  древка  пикой  наконечником. Что  говорило  о  том, что  Ритарий Вароний  был  еще  и  Гоплитом. И  действовал  обеими  положениями  своего смертоносного  орудия, что  было  гораздо  опаснее. И  Ганик  это  сразу понял, и  смог  нанести  свой  ловчий  прием. Сбив  соперника  Ритария  с  ног. И  таким  образом  уже  практически  выиграл  одним  таким  выпадом последний  и  финальный  бой. Он  под  ликующий  рев  теперь  с  трибун плебса  и  всех  в  диком  кровожадном  азарте  Римской  публики, подскочившей, мгновенно  со  своих  мест  и  подлетевшей  к  краю  верхнего барьера, давя  друг  друга  от  того  кровожадного  азарта. Они, чуть  не вываливаясь  за  это  ограждение. Кричали  Ганику, славя  уже  его  победу, и кричали, чтобы  он  убил  свою  жертву  на  их  потеху. Но  Ганик, схватив противника  за  свою  обмотанную  вокруг  его  ног  сеть, потащил  его  за собой  волоком  по  песку  к  стоящему  одному  из  торчащих  вверх  как мужской  фаллос  каменному  арены  столбу. Не  давая  ему  подняться  на ноги  и  попытаться  распутаться.

  Ритарий  Вароний  проиграл. Он  потерял  свое  оружие  и  только  и  пытался  освободиться  от  сети  Ганика. Вытаращив  перепуганные  свои глаза  раба  гладиатора  этот  перепуганный  и  отчаянно  сопротивляющийся здоровый, как  и  Ганик  фракиец, цеплялся  руками  за  песок, но  все бесполезно  и  бессмысленно. Лишь, подымая  песчаную  пыль, он  тащился, скользя  по  желтому  песку  арены. И  вскоре  ухватившись  обеими  руками за  каменный  торчащий  вверх  фаллос  столб, остановился, прижавшись голой  мощной  фракийца  грудью  к  нему. И  в  это  время  Ганик  подскочил к  противнику  и  к  его  шее  приставил  свой  на  металлическом  древке трезубец. Трезубец, изготовленный, именно  для  него  по  просьбе  его учителя  Ардада, заказанный  самому  ланисте  Харонию  и  купленный  на заказ  в  Римских  кузнях  и  оружейках  за  солидные  деньги. И  вот решающий  теперь  участь  другого  Ритария  на  желтом  песке  кровавой арены. Под  крик  обезумевшей  и  взорвавшейся  внезапно  бешенной  от дикого  кровавого  возбуждения  Римской  зрительской  толпы.

  Этот  крик стоял  невероятным  громом  над  Римским  амфитеатром, оглушая  все вокруг. Победа  была  предрешена. Короткая  битва  и молниеносная  победа. Мгновенная  молниеносная  и  бескровная  победа  над равноценным  по  мощи  и  силе  противником. Такого  еще  не  было. Ганик смотрел  на  ревущие  людские  трибуны. Он  смотрел  на  ликующую  толпу, прыгающую  на  своих  местах  и, толкаясь  кричащую  ему  добить  своего поверженного  противника. Но  Ганик  не  мог. Это  было  не  для  него. Бой был  и  так  выигран. Им  Гаником, но  зачем  такая  вот  смерть. Позорная  для  гладиатора  Ритария  смерть. Хоть  он  и  был  готов  также  убить  его Ганика, но  теперь  Ганику  его  было  просто  жалко. Просто  как  человека. И он  не  знал  теперь, что  делать? Он  держал  у  шеи  противника  свой  острый  заточенный  трезубец  и  ждал  команды  от  самого  теперь императора  Тиберия. И  не  знал, как  теперь  поступит, даже  если  Тиберий ему  прикажет  убить  соперника. Ганик  смотрел  на  зрительное  ложе весталок. Они  первыми  решали  участь  осужденного  на  смерть, и  после них  решался  приговор. На  них  смотрел  теперь  и  император  Рима Тиберий  и  все  ложе  сенаторов  и  их  жен  и  сестер, сидящих  по  обе стороны  от  трона  императора  Рима. Он  смотрел  и  на  ту, что  стояла  у самого  верхнего  каменного  оградительного  барьера  сенаторского  ложа.

  Луцилла  Вар, смотрела, молча, и  не  прыгала  как  все  другие. Она  просто стояла  и  смотрела  на  Ритария  Ганика. На  победителя  финальной  битвы  и окончания  всех  сражений  на  песчаной  арене  Римского  амфитеатра. Его взгляд  остановился  на  ней. А  ее  на  нем. На  высоком  полуголом  красавце гладиаторе  желтой  кровавой  арены, не  прикрывающем  свое  лицо  в  бою, никакой  маской. Или  шлемом. Ее  глаза  смотрели  только  на него. Женские  жестокие  и  похотливые  глаза  Луйиллы  Вар.... Читать следующую страницу »

Страница: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27