МАМА.(Мистико-эзотерический роман).

  Она  стала, вообще  не  находить   теперь  себе  места. Она  вцепилась  руками  в  перила  ограждения  верхенго  балкона  этажа  дома, стоящего  в  самой  середине  оживленного  городского  района, стоя  на  коленях  перед  всем  Римом.

И  смотрела  на  снующих  туда  сюда  уже  первых  вышедших  на  улицы  граждан  Рима.

  Сивилла  поняла  что  натворила. От  ее  пострадали  не  только  Ганик, но  и все  в  доме  Харония  Магмы. Даже  сам   ланиста  и  ее бывший  хозяин  Хароний  Диспиций  Магма. И, вероятно, он  уже  должен  быть  убит палачами  на  римской  площади  или  главной  арене  Рима. Как  теперь преступник. И  Ардад  и  все  в  доме  его  должны  были  быть  в  руках Лентула  Плабия  Вара, жестокого  и  безжалосного  к  несчастным  рабам. Жестокого  по  отношению  и  к  ней, когда  она  была  рабынией  в  его  доме  и  служанкой  его  дочери  Луцилле  Вар. До  того  как  попала  в  руки  Харония  Магмы. И  вот  она, вот  так  ему отплатила. За  его  внимание  к  ней  в  его  доме  и  любовь. Любовь, к  своему  там  же  Ганику, отцу  теперь  ее  под  сердцем  ребенка.

  Сивилла  помогла  все  Луцилле  Вар  разрушить  все  в  доме  Харония  Диспиция  Магмы. И  разрушить  свою  с  Гаником  любовь. Она  так  хотела свободы, что  была  тогда  готова  на  все. Даже  на  предательство. И  вот теперь  дороги  назад  уже  не  было. Но  совесть, пробудившаяся  с появлением  в  ее  смуглом  мулатки  алжирки  животе, вместе  с  новой зарождающейся  живой  жизнью  что-то  сотворила  с  ней. И  вот  Сивилла  не  знала, как  теперь  быть  и  что  делать. Она  не  могла  жить, так  как теперь  хотела. Ей  даже  не  нужна, теперь  стала  вольная  и  деньги. Она  захотела вернуть  своего  любимого  Ганика, вспомнив  все  ночи  и  дни  проведенные вместе  с  ним.

- «Жив, ли  ты?» - подумала  Сивилла  сквозь  непроходящую  внутри тошноту, вызванную  беременностью - «Что  ты  со  мной  сотворил, Ганик!» - произнесла  она  про  себя  в  диком  теперь  отчаянии - «Как  мне  жить теперь  без  тебя, любимый?! Что  сотворила  со  мной  твоя  любовь!».

   Когда-то  расчетливая  и  холодная  к  любой  чужой  человеческой  боли, без  всякой  лишней  совести  внутри, Сивилла  вдруг  стала  в  мгновение совершенно  другой. В  какой-то  миг. Сивилла  решила  как  можно  быстрее вернуться  назад  в  дом  Харония  Магмы, в  школу  Олимпия, рассчитывая, что  все  еще  совсем  не  так, что  еще  возможно  что-то  вернуть. Она  в таком  состоянии  даже  не  понимала, что  все  уже  давно  потеряно. И  что от  школы  ничего  теперь  ни  осталось, кроме  пустой  разграбленной  Варом Олимпии.

  Она  сама  не  понимала  в  отчаянии, что  теперь  делала. Словно сумасшедшая, думая, что  Ганик  там, и  все  можно  вернуть, покаявшись  в своих  перед  любимым  грехах.

  Она  решила  ехать туда, и  если  там  никого  нет, то  на  виллу  самого сенатора  Лентула  Плабия  Вара. Рассчитывая  встериться  с  Гаником, хотя бы  там. Хотя  бы  в  последний  раз  и  рассказать  ему  о  его  ребенке. Даже если  ее  забьют  перед  ним  насмерть  слуги  Вара, все  равно, она  так решила. И  стала  собираться  лихорадочно  в  дорогу.

                                              ***

  Луцилла  вцепилась  в  голову  Ганика  своими  тонкими  мертвой  хваткой пальцами. И  подтянула  его  кучерявую  русоволосую  гладиатрора  красавца голову  к  своей  трепыхающейся  в  прерывистом  жарком  дыхании  груди  и торчащим  от  возбуждения  соскам, уткнув  ее  в  ту  грудь. Дергая  за  волосы  голову  Ганика, из  стороны  в  сторону, она  буквально  кричала, закатив  свои  синие  девичьи, обезумевшие  от  безумной  накрывшей  ее разум  сексуальной  оргии  глаза. Открыв  широко  рот  и  оскалившись зубами  в  диких  конвульсиях, она  забилась  на  детородном  вонзенном  в ее промежность  конце  молодого  сильного  любовника  раба  Ритария. Ощущая торчащий  в  ее  промежности  глубоко  стиснутый  стенками  раскрытого  настежь  своего  между  раскинутых  ног  влагалища. И  обхватив  бока  с невероятной  силой  Ганика  своими  ногами, она  кричала  на  всю  свою спальню –Любимый! Мой, любимый!

  Как  она  тогда  мечтала, на  своем  балконе  слиться  с  ним  в  этой  безудержной  страсти  и  любви. Все  сбылось, так  как  она  планировала  и все  организовала. Даже  отец  не  властен  сейчас  над  ней. Отец, жестокий Римский  сенатор  и  первый  консул  и  патриций  Лентул  Плабий  Вар. Она  не  могла  его  простить  за  смерть  своей  матери  и  за  все, что  он  сделал  с ней. Она  и  сама  стала  не  лучше  его. Но  это  все  он. Он  творил, что  хотел в  своем  загородном  доме. Бил  рабов  и  бил  служанок, порой  просто  так, по пьянке, перепив  виноградного  из  собственных  подвалов  вина  после  удачно  проведенного  какого-нибудь  дела или  аферы. Порой  даже  при  своих  друзьях. Таких  же  пьяных  и  распущенных  на вольности  и  руки. Мама  Сервилия  не  смогла  с  ним  так  дальше  жить. Он  бил  и  ее, и  она покончила  с  собой. И  Луцилле  казалось, что  она  была  еще  в  доме  и никогда  его  не  покидала, хотя  умерла  уже  давно. Но  ей  казалось, что  мама  ее  здесь  где-то, совсем  рядом. И  она  ее чувствует  здесь  в  этом  погрзшем  в  грехах  и  крови  загородном  продительском  доме.

  Луцилла  вцепившись  намертво  в  русые  волосы  Ганика, перестав  кричать  теперь, застонала  как безумная, чувствуя  член  гладиатора  красавца  в  своем  раскрытом  в любовном  безумстве  влагалище. Глубоко  под  рыжим  волосатым  лобком. Она  чувствовала  этот  мужской  детородный  внутри  торчащий  здоровый  любовника  член, скользящий  взад  и  вперед  в  смазке  ее  половых выделений.

- Мой! – она  застонала  и  произнесла  опять  ему. При  очередном  ударе  и толчке - Мой! Мой! И  только  мой! Единственный  и  любимый!

  Она  задергала  его  голову  из  стороны  в  сторону  еще  сильнее  за те его вьющиеся  кучеряшками  коротко  стриженые  волосы, а  он, прижавшись  к  ее  головой  груди, кусал  зубами  торчащие  возбужденные  Луциллы  соски. Их  дикие  громкие  любовные  непрекращающиеся  стоны  раздавались  на  всю  комнату. И  сотрясалась, скрипя  постель.

  И  тут  случилось  это…

  Вдруг  с  самим  Гаником  стало  что-то  происходить. Он  и  сам  не  мог  понять  что, и  это  его  напугало. На  самом  рассвете, когда  только, только  первые  лучи  солнца  пробили  Небесный  небосвод. Он  просто  вспыхнул  и  загорелся  необъяснимым  ему  самому  светом. Ганик  не  донца  кончив  в  саму  Луциллы, отскочил  от  нее, вынимая  из  нее  свой  мужской  детородный  торчащий  орган, разбрызгивая  детородное  семя  по  постели.

  Он  смотрел  на  себя  и  свои  горящие  ярким  астральным  огнем  руки  и  не  мог  оторвать  напуганных  широко  открытых  синих  красивых удивленных   глаз   оттого, что  было  еще  красивее  и  светилось  исходя  из его  тела. Безболезненно  и  постепенно  наращивая  теперь  внутри  его  тела жар. Этот  жар  привел  к  боли  внутри  его, сильной  и  непереносимой  боли. Как  множество  вонзенных  одновременно  вражеских  копий  и  мечей  в  его   мокрое  от  горячего  струящегося  липкого  в  ручейках  жаркого  пота  мускулистое  тело. Жуткая  боль  прожгла  и  голову  Ганика, и  Ганик  схватившись  за  голову, закричал. А  вместе  с  ним  закричала, напуганная увиденным  потрясающим  и  необъснимым  огненным  зрелищем, сама  Луцилла. Она  пришедшая  в  мгновение  от  его  дикого  крика  в  себя  и  быстро  отползла   назад  по  просторному  большому  любовному  ложу  в  измятых  и  красивых  дорогих  перепачканных  их  потом  и  выделениями  любви  постельных  простынях  оттого, что  напугало  ее.

  То, что  было  перед  ней, это  был  уже  не ее  любимый  Ганик. Это  было  нечто  не  совсем  похожее  на  человека, и  горящее  невероятным  ослепительным  ярким  огнем. С  огромными, похожими  на  птичьи  крылья, раскрывшимися  в  разные  стороны, и  опустившимися  на  нее  с  обеих  сторон  со  спины  этого  существа.

  И  его  лицо. Лицо  уже  не  ее  Ганика. А  еще  более  красивое, чем  было  у Ганика. С  горящими  синим  огненным  светом  глазами. Лицо, утонченное  с  острым  прямым  носом  и  тонкими  изящными  губами  и  очертаниями  некоего  огненного  божества. Существо  просто  было  все  в  этом  живом переливающемся  ярком  лучистом  огне, и  оно  посмотрело  на  нее, Луциллу  практически  в  упор, будто  первый  раз. И снова  дико  закричало. Закричало на  разных  голосах, сотрясая  весь  Варов  дом. А  Луцилла, закричала  ему  тоже  в  ответ. Верезжа  как  резаная, на  весь  тоже  дом, отползая  на  заднице, и  закрываясь  руками  от  яркого  того  исходящего  от  существа  исходящего  астрального  света. Она  упала  на  пол  и, в  мгновение  ока, соскочив, отбежала  как  можно  дальше  от  постели, прижавшись  спиной  к  дальней  стене  своей  комнаты, голая  и  трясущаяся  от  испуга  и  дикого  охватившего  ее  ужаса.

  Луцилла  увидела  его. Точнее, то, что  было  пред  ней, и  было  похоже  и  на  Ганика  и  на  еще кого-то, сотканного  словно, из  ярких  искрящихся  живых  лучей  света. И это  существо, сотрясая  весь  дом  своим  многоголосым  криком, соскочив  с постели, понеслось  к  дверям  ее  женской  комнаты, словно  не  видя  ничего  вокруг  впереди  себя, и  снося  все  на  своем  пути. Ударяясь  о  стены  и  вылетев  мгновенно  через  двери. Буквально  выбив  их  собой  и  сорвав  с  петель.

 Она  пришла  в  себя, когда  он, шлепая  босыми  ногами, понесся  по  второму  этажу  дома, и  потом  вниз  слетев  по  каменной  мраморной  широкой  лестнице  на  первый  этаж.

 - Ганик! – прокричала  ему  вслед  Луцилла - Ганик! 

  Она  кинулась  следом  за  ним. Прейдя  в  себя  и  выскочив  тоже  из  своей  комнаты. И  тут  же  увидела  как  из  своих  комнат  на  вилле  выскочил  ее  брат  Луций  и  отец  Лентул  Плабий  Вар. И  тоже  побежали  вослед  за светящимся  существом, похожим  на  ее  Ганика. У  Луция  в  руках  был  меч гладий, и  уже  было  понятно, что  будет  дальше.

                                         ***

- Что  это  со  мной?! Что  со  мной?! Что?! - кричал, как  сумасшедший  Ганик, кружась  волчком  весь  в  жгучем, обжигающем  его  тело  астральном огне, огне  сжигающим  все  его  мускулистое  гладиатора  Ритария  тело, как миллион  вонзенных  в  него  ножей  и  мечей - Что это?! Какая боль! Ардад! Хароний! Мисма! Помогите! Помогите  мне, хоть  кто-нибудь! Сивилла! Где ты, Сивилла!

  Он  как  сумасшедший  от  жгучей, пронизившей  его  все  тело  боли перебирал  все  имена  и  всех  кого  знал. И  думал, что  это  наступил  его  конец.

  Он  вылетел  с  первого  этажа  виллы  во  двор  и  весь  светился  и  кричал  по-прежнему  как  сумасшедший. И   разбегались  все  и  во  все  стороны, перепуганные  те, на  кого  он  налетал. Падая  и  шарахаясь  во  все  стороны,  летя  сломя  голову. И  от  него  все  разбегались  во  все  стороны. Рабы  и  лающие  во  дворе  собаки.

  Он   летел, светясь  лучистым  ярким  светом  в  лучах  восходящего  яркого  утреннего  солнца  и  распугивая  лающих  и  визжащих  разбегающихся  во все  стороны  дворовых  виллы  собак. Размахивая  светящимися  огромными оперенными  ярким  астральным  светом  крыльями. Он  так  добежал  до выездных  с  виллы  ворот, вцепившись  в  огромный  запорный  как  в крепости  наброшенный  на  петли  брус. И  тут  же  он  ощутил прикосновение  кого-то  к  своей  спине. Чье-то  снова  касание, касание  чьей-то  нежной  руки, руки  похожей  на  женскую, и  та  рука  остановила  его  с  невероятной  силой, придавив  к  тем  воротам  и  все  прошло. Прошла  жуткая  нестерпимая  боль. Все  исчезло  быстро, как  и  появилось, и  он  стал  прежним. Мокрым, от текущего  по  его  полностью  нагому  телу  горячего  пота. В  серой  дворовой  песчаной  пыли, в  которой  он  выкатался, падая  и  поднимая  своими  голыми  ногами  ту  пыль. 

  Он  упал  на  колени, головой  уткнувшись  в  ворота  виллы. А  огненный  свет  погас. Просто  исчез, и  тело  Ганика  перестало  светиться  и  стало  прежним, как  и  его  лицо. Исчезли  и  горящие  астральным  огнем  огромные  оперенные  крылья.

- Что  это? – тихо  произнес, дрожащим  голосом  он, трясясь  всем  своим гладиатора  раба  мускулистым  сильным  телом  от  жуткого  страха, который только, что  пережил  и  перенес. Но  ненаходил  теперь  ответа.

- Мама, Сильвия - он  простонал, обливаясь  горькими  слезами. Совсем  не  мужскими, а  скорее  детскими  слезами  как  малолетний  ребенок – Значит,  все  правда, все  правда  и  я  не  человек  совсем.  

- Что  со  мной? Мама. Мама, что  это  со мной? – он  не  унимался  никак  и  ревел  как  ребенок.

  И  тут  услышал  за  спиной - Это  то, кем  ты  должен  стать. Ты  есть  то, что  на  самом  деле, ангел  Небесный. Не  бойся, все  так  и  должно  быть. Сначала  просто  боль, потом  наслаждение  той  болью  и  тем, кто  ты  есть.

  Он  узнал  этот  голос. Тот  же  самый  голос  как  в  его  том  жилище  гладиатора  Ритария  в  школе  Олимпии. То  был  ангел  Миллемид. И  он коснулся  рукой  Небесного  родного  сына  Бога, произнеся  это, стоящему  у  ворот  на  коленях  Ганику.

- Через  это  мы  все  прошли - прозвучал  голос  Миллемида – И  теперь  твоя  очередь, сын  моего  Бога.

  Это  он, Миллемид  утихомирил  ту  дикую  еще  неуправляемую  стихийную  силу, что  вырвалась  наружу  из  тела  Ганика, и  окрестил  его  своим  дыханием  и  прикосновением  своей  ангела  Неба  руки,  и  отлетел  в  сторону  никем  незамеченный  и  неощутимый, расправив  свои  астральные  оперенные  огромные  птичьи  крылья.

  Ганик  соскочил  на  ноги  от  нового  ужаса  охватившего  его, который стоял  у  него  за  спиной. Он  резко  развернулся  спиной  к  воротам, но  никого  не  было  перед  ним.

  Этот  голос  и  то, что  он  тогда  видел  в  сонном  болезенном  бреду, теперь  напугало  его. Потому, что  теперь  не  было  как  бред. Это  была  явь.

- Кто  это! – он  крикнул, давясь  в  пересохшем  горле  от  ужаса  своей  слюной – Что  происходит?! Кто  ты?! Кто  ты  такой?!

  Но  в  ответ  тишина.

  Ганик  закрутил  во  все  стороны   своей  русоволосой  запыленной  песчаной  пылью  головой, но  никого. Только  лай  перепуганных  дворовых  собак, окруживших  его  у  ворот  виллы, которые, пытаясь  укусить  его  за  ноги,  и  попеременки  то  бросались, то  трусливо  отскакивали  от  него.

  Он   никого  так  и  не  увидел, только  бегущего  на  него  с  мечем  гладием и, с  криком  брата  Луциллы  Вар, Луция  Плабия  Вара, полуголого, видимо, сразу, выскочившего  на  его  крик  из  постели. И  за  ним  палача  и надсмотрщика  за  рабами  виллы  Касиуса  Лакриция. Потом  самог о сенатрора  и хозяина  этой  загородной  виллы  консула  Рима  Лентула  Плабия  Вара. И  его  помощника  по  вилле  Арминия  Репту. Чуть  на отдалении  бегущих  рабов  и  слуг  Лентула  Плабия  Вара, и  его  стражу. И там  же  за  всеми  следом, и  как  бы  чуть  в  стороне  в  одной  нательной  на голое  тело  полупрозрачной  розовой  инстите, бегущую  к  нему  его любимую, перепуганную  в  ужасе  и  слезах  Луциллу  Вар.

                                            ***

  Он  сам  первым  бросился  на  Ганика. Сам  со  спины, подстрекаемый  своим  отцом  Лентулом  Плабием  Варом. Луций  Плабий  Вар, выскочив  из  дома  и слетев  как  пущенная  с  оборонительного  самострела  корпиона  мощная сносящая  с  ног  любого  врага  стрела, и  размахивая  острым, заточенным  как бритва  мечем  гладием, младший  Вар  бросился на  Ритария  и  любовника  его сестры  Луции  Вар  Ганика.

  Все  произошло  почти  мгновенно. Никто  так  ничего  и  не  смог  понять  или что-то  успеть. Только  успели  сбежаться  все  в  этом  имении  Варов  слуги, и рабы. Услышав  лязг  и  удары  мечей, и  неистовый  крик  самого  младшего  Вара. Крик  и  проклятия  с  угрозами  в  сторону  любовника  его  сестры  Луциллы  раба  гладиатора  Ганика.

  Сзади  Луция  выскочил  и  его  Луция  отец  старший  Вар. И  тоже, кричал  на  весь  двор, чтобы  его  Луций  убил  этого  ебаря  его  дочери  и  сестры младшего  из  Варов. Что  пора  с  этим  уже  кончать. Старший  из  Варов  не  подбирая  особо  правильных  слов, кричал  и  ругался  на  весь  свой  обширный  двор  огромной  виллы. И, подначивая  своего  сына  младшего  из  Варов  на  убийство  Ганика. Сюда  же, как  из-под  земли  выскочил  и  главный  домоуправитель  всем  здешним  хозяйством  Арминий  Репта  и  палач  виллы, и  надсмотрщик  за  рабами  Касиус  Лакриций. Прилетела  вся  до  этого  почти  незаметная  в имении  вооруженная  стража  поместья  первого  сенатора  и  консула  Рима. Они  мгновенно  были  уже  возле  своего  хозяина  и  были  даже  напуганы такой  сценой. Один  так  и  остановился  за  спиной Лентула  Плабия  Вара, второй  понесся, прямо  опережая  и  догоняя  бегом  его  сына  младшего Вара. Неизвестно  сперепугу, о  чем  они  сейчас  думали, а  вот Лентул  только  и  думал, как  бы  укакошить  этого  Ганика.

  И  вот  наступил  этот  подходящий  момент. Так  вот  внезапно  и неожиданно. Это  трахальщик  его  дочери  и  сестры  Луция  сам  дал  к  этому  повод. Что  с  ним  случилось, так  никто  и  не  понял, когда  он вылетел  из  того  же  дома, сбивая  все  на  своем  пути, бюсты  предков  и рода  Варов, и  громя  все  вокруг, кружась  как  ужаленный  с  криком  на  всю  виллу, перепуганный  чем-то  неизвестным. Он  вылетел  во  двор  и  стал, как  ненормальный  носиться  по  двору, кружась  на  месте. Что  с  ним происходило, никто  не  знал. Но хозяину  дома  сенатору  Лентулу  Плабию  Вару  это  и  было как  раз нужно. Особенно  когда  вылетел  за  Гаником  его сын Луций, схвативший  в  руки  свой  воинский  из  ножен  меч  гладий, и понесся  на  Ганика.

  Луций  Вар  не  видел  того, что  видел  сам  Ганик. Что  было  и  жило  в нем. И  что  вырвалось  в  тот  миг  из  него. Именно  то, что  и  кем  он  на самом  деле  был. Ганик  видел  свет  вокруг  себя  и  видел  ангелов. Много  и они  были  кругом, кружили  вокруг  него  и  громко  на  разных громыхающих  голосах  что-то  кричали  и  говорили  ему, оглушая  его  слух, и  смотрели  на  него. Он  видел  Небо. Видел  Бога, но  еще  не  знал, кто  это, и  что  это  его  отец. И  что  это  он, говорит  голосами  тех  ангелов  с  ним. И увидел  свою  истинную  мать, идущую  к  нему, прямо  по  облакам. И  с крыльями  из  этого  яркого  горящего  и  переливающегося  лучами  света. Как  в  тех  снах, что  были  раньше. Его  мама. Он  был  напуган  сам. Сам собой  и  тем, кем  он  был. Все  произошло, как-то  быстро  и  неожиданно, когда  он  занимался  любовью  с  Луциллой  Вар. Снова  и  до  полного изнеможения, и  потери  сил. На  самом  пике  дикой  любовной  необузданной  страсти, доведя  себя  и  ее до  состояния  безконтрольности, целуя  друг  друга  и  кусая  до  жуткой  боли  зубами  за  все, что  только  можно  было  ухватить  на  обнаженном мокром  от  скользкого  липкого  горячего  от  переизбытка  чувств  и напряжения  пота  в  дикой  сексуальной  оргии  женского  тела.

  Что  случилось, он  так  и  не  понял. Но, его  пронзила  адская  боль  как миллион  ножей, вонзенных  в  его  молодое  тридцатилетнего  взрослого любовника  гладиатора  мужское  мускулистое  сильное  тело.

  Со  всех  разом  сторон. Ганик  вспыхнул  как  факел  огня, и  загорелся  ярким  каким-то  необычным  светом. И, он  увидел  этот  свет. Свет  на  самом  себе  на  Луцилле  Вар  на  всей  их  любовной  сотрясающейся  от  их любовного  очередного  близкого  соития  постели. На  горящих  этим  огнем своих, оторвавшихся  от  любимой  руках. И, свет  этот  увидела  она  сама Луцилла. Она  увидела  не  Ганика, а  еще  кого-то, горящего  ярким  лучистым  огнем, и, дико  на  всю  виллу  закричала, напугавшись  и  прийдя  в  себя  из  состояния  любовной  эйфории, на  пике  очередного  безумного экстаза, многократно  кончая  вместе  со  своим  любимым  Гаником. А  он, соскочив  с  их  любовного  ложа  в  ее  комнате, просто  понесся  вниз  на улицу  во  двор  виллы, сшибая  по  пути  все, что  было  перед  ним. Он  не видел  ничего  перед  собой  тогда, кроме  ангелов  и  света. И, вот  тогда  же Ганик  увидел  Бога, и  он  увидел  ее  свою  истинную  мать, идущую  к  нему из  этого  света, и  вдруг  все  пропало. Уже  во  дворе, когда  он  сам  так  и  не  мог  понять, как  оказался, аж  у  самых  ворот  виллы  и  до  его  ушей донесся  крик  этого  Луция  Плабия  Вара  и  его  отца. И  он  увидел  его несущегося  к  нему  с  гладием  в  правой  руке. Почти  тоже  голышом, видимо  выскочившим  из  своей  на  втором  том  же  этаже  виллы  постели, где  была  комната  Луциллы  Вар. И  там  же  их  отца  старшего  Вара кабинет. Луций, как  и  его  отец  Лентул  Плабий  Вар  старший, хотел  смерти  Ганика  не  меньше, и  теперь  была  возможность  убить  его. Под этот  беспорядок, который  он, только  что, устроил  в  их  родовом  доме Варов. Как  простого  раба, присосавшегося  к  его  родной сестре. Потерявшей  любой  здравый  рассудок  от  любви  к  этому Ритарию  Римской  арены.

  Он  Луций  видел, что  Луцилле  было  на  все  наплевать  на  их  род  дом  и  честь  дочери  первого патриция  сенатора  и  косула  Рима. Его  не  волновало, что  Луцилла  безумно  любила  Ганика  и  жить  просто  не  могла без  него, точно  так  же  как  Луциллу  честь  семьи  Варов. Здесь  закончилось  все. Любые  нравы  и  честь  самой  знатной  семьи   и  родословная  идущая  от  самого  Октавиана. Любые  родственные  связи  и  ответственность  друг  перед  другом. Семья  Вара  заканчивала  свое  существование.   

  Он  был  такой  же, как  и  его  родной  отец. Лентул  Плабий  Вар. Такой же, до этого момента, была и Луцилла, но  Ганик  и  его  любовь  взяли  власть над  жестоким  нравом  ее  и  кровожадностью. И власть  в  доме  Варов заметно  уходила  в  руки  какого-то  прижитого  раба  с  арены  Рима. Даже рабы  были  более  склонны  в  общении  к  нему, чем  к  своим  обоим хозяевам. И  с  этим  надо  было  что-то  делать. Не  ровен  час  и, случиться  в доме  преворот  какой  намечался  тем  Германиком  во  дворце  Тиберия. Этот раб  подымет  всех  слуг  и  рабов  против  Лентула  и  его  сына, всех  рабов  и слуг  в  этой  вилле.

  И  вот  Луций  Вар, размахивая, мечем  гладием, несся  на  Ганика, не  зная, что  он  уже  пришел  в  себя, оттого, что  случилось  с  ним, и  что  он  был  куда  более  опытным   гладиатором   арены, чем  он  мог  об  этом  знать, как воин  шестого  легиона  Феррата. Но  он  не  успел  добежать  еще  до  Ганика, когда  на  Ганика  налетел  Касиус  Лакриций, как  гладиатор  на  гладиатора. Он  оттолкнул  мощным  бывшего  гладиатора  плечем  Луция  Плабия  Вара, и  тот  отлетел  в  сторону, как  просто  собачий  щенок, а  Каиус, выхватив свой  меч  гладий, бросился  вместо  него  на  Ганика.

  Касиус  тоже  ждал  подходящего   момента, чтобы   отомстить, подстекаемому  Луциллой  Вар  Ганику  против  него  за  выбитые  в драке зубы, и  вот  дождался. Под  лай  окруживших  Ганика  дворовых  собак  и крик  бегущей  со  всех  ног  и  обогнавшей  уже  всех  бегущих  следом  в сторону  ворот  самой  Луциллы  Вар, он  подлетел  в  два  прыжка  к  Ганику, стоящему  у  деревянных  больших  ворот  виллы. Но  тот  профессионально отклонился, уйдя  из-под  смертоносного  рубящего  удара, сверху падающего  гладия  противника, и  ударил  в  ответ  снова  кулаком  в  голову Касиуса  Лакриция. И  тот  отлетел  в  сторону, падая  и  роняя  меч  гладий  из  своей  правой  руки, который  поднял  сам  Ганик  и  направил  на лежащего  своего  врага.

  Касиус  Лакриций  поднял  вперед  свои  обе  руки  в  защите. Но  это  все было  бы  бесполезным  и  для  Касиуса  Лакриция  сейчас  было  бы  все кончено. Рассвирипевший  нападением  таким  вероломным  на  него  бывшего  гладиатора  и  палача  виллы  Ганик  мог  его  просто  уже  зарубить как  собаку, прямо  у  этих  выездных  с  виллы  больших  деревянных окованных  железом  ворот, если  бы  не  кинувшийся  на  Ритария  Олимпии сын  старшего  Вара.

  Тот, подлетев, скрестил  с  Гаником  мечи. Касиус  только  и  смог  отползти  в  тот  же  миг, и  быстро  на  локтях, толкаясь  ногами  в  сторону. С  разбитым  в  кровь  своим  снова  лицом, снова  потеряв  еще  несколько  зубов, как  в  тот  же  миг, отразив  несколько ударов  сверху  и  снизу  в  области  боков  и  живота, и  ловко  с  поворотом, упав  на  колено  Ганик, вонзил  меч  Касиуса  Лакриция  в  живот  Луцию  Плабию  Вару. Да  так, что  тот  так  и  не  понял, как  это  вышло. Как  получилось, что  умеющий,  владеть  профессионально  своим  гладием. И, работать  в  бою  своим  тем  обоюдо  острым  длинным  мечем. И  до  этого  не  проигравший  ни  одного  боя  с  варварами  в  поединках  на  границе  Рима, получил  удар, в  живот  мечем  из  рук  какого-то  раба  гладиатора. Но  так  вот  вышло. Вара  младшего  подвела  неуправляемая  и  неконтролируемая  ярость, и  дикая  жажда  крови  и  смерти  прижитого  его  сестренкой  Луцилой  любовника  раба. Луций  так  ненавидел  Ганика  и жаждал  его  гибели, что  просто  потерял  в  этом  бешенстве  и  мести  свое лицо  и  любой  контороль  над  собой, чего  никогда  не  терял  сам  Ганик. Даже  в  самых  трагических  ситуациях. Этому  учил  его  всегда  его  учитель Ардад. И  Ганик  снова  как  на  арене  Рима  выиграл, как  вы  игрывал  всегда, а  Луций  Плабий  Вар  проиграл. Он  пал  от  руки  тридцатилетнего куда  более  опытного  в  боях  на  арене  Рима  гладиатора  Ритария.

  Боль пронзила  Луция  Плабия Вара  и  он, соскочив  с  меча  Ганика, и отпрянув  назад, упал  на  землю. И  застонал, зажимая  руками  огромную рану  из  которой  вывалились  кишки  Луция  Плабия Вара. Его  живот просто  был  распорот  от  верха  грудинной  кости  до  самого  лобка. И  это был  конец. Конец  сына  сенатора  и  консула  и  первого патриция  Рима  Лентула  Плабия  Вара.

  Смерть  наступила  практически  мгновенно. И  Луций  несколько  раз  еше дернувшись  под  ногами  стоящего  над  ним  Ганика, умер  в  луже  своей струящей  из  разрезанной  плоти  живота  горячей  крови. Забрызгав  запыленные  пылью  босые  ноги  стоящего  у  ворот  Ганика. В  кругу лающих  бешеным  на  визг  исходящим  лаем  собак.

   К воротам  подлетела, обогнав  всех  Луцилла, и  пала  к  мертвому  своему брату. С  криком  на  весь  двор, и  перепугано  глядя  на  Ганика. В  ее  глазах не  было  ненависти, а  был  только  дикий  страх  и  ужас. Она  упала  прямо  в  лужу  растекшейся  крови  и  руками  закрыла  свой  девичий  открытый  в панике  рот, глядя  на  Ганика  глазами  полными  горя. Она  смотрел  на  него такими  глазами, что  ему  стало  дурно. И  Ганик  опустился  следом перед ней  на  колени  и  опустил  свою  виновато  голову.

  Он  молчал  и  только слышал  шум  ног  подбегающих  к  нему  самого  хозяина  виллы  и  его стражи, рабов  и  слуг.

  Первым  подлетел  сам  Лентул  Плабий  Вар. С  бешенным  перекошенным в  ужасе  и  ненависти  своим  кровожадным  лицом. Увидев  лежащего  своего  единственного  мертвого  теперь  сына  в  луже, растекшейся  под  ним крови, и  сидящую  дочь  у  его  трупа. Вокруг  мертвого  Луция  Вара столпились  подбежавшие  следов  за  старшим  Варом  рабы  и  не  знали, что  теперь  делать. Эту  сцену  невозможно  до  конца  описать. Настолько  она была  трагична  и  особенно  для  самого  Ганика  и  Луциллы  Вар.

- Заберите  собак! – прокричал  Лентул  слугам  и  рабам, и  те  похватали  их за  ошейники  и  потащиди  в  стороны, а  Лентул  пнул, ногой  Ганика  в грудь, и  тот  упал  навзнич, не  пытаясь  сопротивляться  и  даже  встать.

- «Будь, что  будет» - решил  теперь  он. Все  разрушилось  в  мгновенье о ка -«Вот  и  все, и  теперь  хоть  смерть  на  месте» -

  Он  видел  глаза  в  слезах  Луциллы  и  понял, что  это  конец  всему, и  даже его  жизни. Он  видел  ее  глаза  наполненные  слезами  и  горем  и  понял, что наступил  его  конец. Конец  их  отношениям  и  самой  даже  их  обоих жизни. То, что  сейчас  случилось, погубило  их  обоих. Он  только  успел произнести – Я  погубил  тебя, моя  любимая.

- Взять  этого  ублюдка! – проревел  на  всю  свою  виллу, сверкая  дикими взбешенными  звериными  синими  глазами  Лентул  Плабий  Вар – В  кандалы  его  и  в  подвал! В  подвал  этого  паршивого  гада! И  прикуйте  к стене!

  На  Ганика  сразу  навалились  все, сколько  есть  из  стражников  старшего Вара  и  потащили  его. Куда-то, но  ему  уже  было  все  равно, да  и  он  плохо  помнил  этот  момент. В  его  сознании  все  затуманилось  от  горя  и беды, которую  он  только, что  натворил. После  того  в  слезах  ее  взгляда  Луциллы  Вар. Взгляда  любимой. Всему  пришел  конец. Как  и  их  любви.

- «Всему  конец» - только  это  он  сам  себе  твердил, когда  его, под  собачий лай, протащили   волоком  вниз  по  каменным  ступенькам  в  какой-то вонючий, затхлый  плесенью  сырой  подвал. Тюремное  подземелье смертников  рабов. И  бросили  к  каменной  сырой  стене, приковав  к  ней цепными  кандалами. Он  даже  плохо  помнил  этот  момент. Только уже после  очнулся. Когда  услышал, где-то  наверху  во  дворе  дома  Варов истошный  бешенный  звериный  крик  самого  его  хозяина.

- Завтра  казнить  эту  мразь  и  здесь  же  во  дворе! – слышал  он  напоследок, до  того  как  закрыли  наверху  у  входа  в  подземелье  дверь  и   поставили стражу – И  скормить  его  труп  собакам. Понял, Касиус! - проикричал Лентул  Плабий  Вар.

- Что  встали, ублюдки! – проревел  в  бешенстве  старший  Вар - Взяли  и понесли  его  отсюда! В  дом  его  несите  гады! 

  Он  ударил  нескольких  измученных  работой  слуг, сбив  с  ног, а  остальные  кинулись  выполнять  его приказ, поднимая  с  земли  бездыханное  уже  тело  их молодого  хозяина, как и  его  отец.

- В  дом  несите  сына! – он  орал - Ублюдки! Завтра  все  на  рудники поедите! 

  Вар  не  знал, как  спустить  свое  бешенство  и  боль  от  утраты  родного сына. А  главное, на  ком? И  он  повернулся  к  своей  сидящей  у  ног схваченного  за  руки  и  за  шею  Касиусом  Лакрицием  и  двумя  рослыми  и сильными  подручными  его  рабами, дочери Луцилле. Рыдающей  по  погибшему  родному  брату. Касиус  Лакриций  сплевывал  окровавленным  своим  ртом  кровь  с  разбитых  рукоятью  меча  губ. 

- Сучка  паршивая! – он  прокричал  и  кинулся  к  Луцилле. Прямо  по разлившейся  из  живота  мертвого  Луция  Вара  крови. И  лежащим  в   печанной  пыли  кишкам. Топча  их  своими  золочеными  плетеными сандалиями  сенатора  и  марая  низ  своей  длинной  до  земли  сенаторской белой  с  пурпуром  и  расшитой  золотой  нитью  тоги  теми  кишками, и кровью  родного  своего  и  мертвого  сына.

  Лентул  Плабий  Вар  схватил  свою  дочь за  шею  мертвой  хваткой  и потащил  ее  в  дом, мокрую  в  крови  родного  брата. Сам, мараясь  весь  кровью  и  марая  свою  сенатора  паритция  красивую  богатую  одежду. Молча  и  хладнокровно  он, расталкивая  столпившихся  перепуганных  рабов  и  служанок, потащил  свою  дочь, больно  сдавливая  ей  шею  и  горло. Волоком, отогнав  рабынь  Луциллы  гречанок  Сесиллию  и  Силесту, не  смотря  ни  на  кого, он  исчез  с  ней  в  своей  вилле, затащив наверх  второго  этажа  и  силой  швырнув  ее  в  ее  комнату, прямо  на  пол, уронив  на  него  свою  в  слезах  и  растерянности  дочь.

- Сучка, все  это  из-за  тебя, тварь! – крикнул  он, и  встал  над  лежащей  лицом  вниз  на  животе, на  полу  Луциллой – Это  ты  виновата! Ты  виновата  в  смерти  своего  брата! Так  ты  мне  решила  мстить, приютив этого  раба  убийцу  в  моем  доме! Я  это  тогда  еще  понял, но  дурак согласился  на  эту  твою  сделку, тварь  подлая! Я  согласился  на  эту  твою хитрую  сделку! И  вот  результат! Сучка  своей  матери! Такая  же  тварь, как и  она! Такая  же  потаскуха! Если  бы  я  тогда  знал, что  вот  так  все кончиться!

- Это  ты  во  всем  виноват! - кричала  Луцилла  своему  отцу, стоящему  над ней - Ты  убил  мою  мать. Ты  виноват  во  всем, что  было  в  нашей  семье. И  это  плата  за  ее  смерть. Ты  и  Луций, вы  оба  ее  сгубили! Это  ты  его толкнул  на  убийство  моего  Ганика! Это  ты  его  убил, а  не  он!

   Лентул  ударил  Луциллу  по  лицу  еще  раз  наотмашь  рукой, и  она  упала на  мраморный  пол  виллы  и  затихла.

- Мразь! - прошипел  зло  Лентул  Вар – Мразь  неблагодарная! Я  старался вытащить  вас  всех  из  дерьма  и  приблизить  к  роду  Цезаря, а  ты  и  твоя заступница  мать  Cервилия  все  всегда  портили. Что  та  таскалась, как проститутка  нищенка  по  всяким  римским  притонам, что  ты, шлюха! Завела еще  себе  этого  раба  ублюдка, который  убил  твоего  родного  брата! И  еще стараешься  заступиться  за  него, мразь! Надо  было  убить  тебя  еще  тогда, когда  я  выловил  вас  всех  в  Риме  и  здесь  дома  и  перебил  многих! Но надо  было  и  тебя, тогда, же  убить  с  твоей  служанкой  Сивиллой! Жалею теперь, что  ее  пощадил! Отправил  в  каменоломни! Она  развратила  тебя!

  Он  повернул  с  вытаращенными  бешенными  в  злобе  глазами  в  сторону    

  Касиуса  Лакриция  и  Арминию  Репты.

- Под  замок  ее! - скомандовал  Лентул  Вар  Арминию  Репте – И  следить, чтобы  не  улизнула. А  ты  Касиус  Лакриций, чтобы  наточил  меч  или топор, да  черт  с  ним, что  угодно.

   Лентул  взбешеонно  махнул  рукой – Завтра, чтобы  голова  этого  раба ублюдка  висела  у  меня  дома  на  стене!

- Слушаюсь, хозяин – промолвил  раболепно  и  напуганный  всем произошедшим  не  меньше  всех  рабов  на  вилле  Арминий  Репта  и выскочил  быстро  из  кабинета  старшего  Вара. Он  бегом  понесся  вниз выполнять  распоряжения  своего  непосредственного  начальника  и  хозяина.

Он  бросил  ее  и  ушел  быстрым  широким  шагом, стуча  и  шеркая  золотыми в  красивых  пряжках  сандалиями  из-под  пурпурной  сенаторской  тоги  из главного  зала  своей  виллы. А  Луцилла  осталась  лежать  и  рыдать  навзрыд лежа  на  гладком  мраморном  полу  виллы. Вокруг  стояли  напуганные служанки  и  слуги  виллы, и  никто  не  решился  к  ней  подойти. Они  просто боялись  и  ее  и  ее  отца  Летула  Плабия  Вара. За  их  спинами  стоял Зильземир  и  его  глаза  горели  огнем  мщения  и  выстраданной  боли  к  этому  дому  за  своего  сына  Ганика. А  на  другой  стороне  за  спинами трясущихся  в  ужасе  рабынь  Силесты  и  Сесилии, стоял  призрак  матери  Луциллы  Вар, со  слезами  на  глазах, но  не  в  силах  уже  ничем  помочь  своей  родной  потерянной  и  развращенной  плотскими  грехами  дочери. Сервилия  давно  была  мертва. И  не  могла  уже  помочь, ничем  своей Луцилле. Ничем. Луцилла  Вар  была  обречена, как  и  она  сама, и  весь  их Варов  род. Род, ведущий  родственную  связь  от  самих  Юлиев.

                                               ***

  Мисма  Магоний  так  и  недождался  своего  командира. Император  Тиберий I  написал  соответствующую  бумагу  и  поставил  свою  личную  печать, и надо  было  ехать  в  Валенсию  с  младшим  Варом, но  гонца  поутру  не  было, и  Мисма  даже  забеспокоился  и  решил  ехать  сам  на  виллу  Варов. Он, приведя  себя  в  порядок  и  собравшись, спешно  снарядил  коня, беспокоясь уже  о  возможных  возникших  за  время  этих  дней  проблемах. Может, император  передумал. И  не  даст  ни  какого  разрешения  на  пополнение легионов  Блеза. И  еще  этот  капризный  сынок  этого  сенатора  Вара, обещавший  послать  за  Мисмой  Магонием  своего  из  отцовской  виллы гонца, так  и  не  спешил  с  ответом  тоже. Странно  как-то  особенно  для Луция  Плабия  Вара. Он  вроде  бы  Мисме  Магонию  показался  приличным командиром. Хотя  и  заносчивым  сукиным  сыном, которого  надо  было  хотя бы, раз  как  следует  проучить. Так  морду  набить  хотя  бы  раз, и  все  бы понял. Провести, так  сказать  воспитатеное  мероприятие, так  ни  при  военных  или  солдатах, а  недине, с  глазу  на  глаз.

- «Весь  в  отца» - подумал  Мисма  Магоний, сам  никогда  не  видавший  того Лентула  Плабия  Вара  лично  и  близко. Может  на  трибуне  амфитеатра  Рима и  то  вскользь  во  время  боя  гладиаторов. Единственный  раз  видел  только его, как  и  Тиберия  еще  более, менее, когда  Ганик  мочил  на  арене  тех преступников  Ноксиев, подосланных  старщим  Варом. Вместе  с  его прелестной  сволочной  дочуркой. Это  его  были  проделки  с  теми подставными  Ноксиями. За  деньги  естественно  и  наспор  с  самим императором  Тиберием  и  ланистой  Олимпии  Харонием  Диспицием Магмой.

  Ганик  не  позволил  ему  тогда  выиграть  тот  бой  и  этот  его  Луция  Вара отец  продул  солидные  деньги, всем  с  кем  спорил.

  Сзади  подошла незаметно  Сильвия.

- Я  собрала  все, как  ты  просил – произнесла  она  ему – Вот, возьми, любимый.

  Сильвия  подала  Мисме  мешок  с  продуктами  из  своего  домашнего хозяйства.

- Прямо, таки  все? – улыбаясь  и  обняв  ее  и  прижав  к  себе, произнес  Мисма  Магоний.

- А  что  еще, что-то  забыла? – произнесла  нежно  Сильвия  ему, и  прилипла губами  к  губам  Мисмы  Магония. Потом  оторвалась  и  сказала – Вот  это еще  забыла.

-  Он  ее  схватил  и  прижал  еще  сильнее  к  себе. И  тоже  впился  мужскими губами  в  ее  женские  губы. Она  обмякла  в  его  руках, задыхаясь  от  его любовного  поцелуя, и  он  отпустил  Сильвию. Сильвия  стояла  теперь  рядом и  не  спускала  с  любимого  мужчины  своих  влюбленных  в  него  до  безумия  женских  глаз. На  глазах  появились  слезы.

- Я  все  сделаю, как  обещал  всем  и  вернусь – произнес  Мисма  Магоний - Я на  особом  почете  у  генерала  Блеза. И  он  поймет  меня. Как  мужчина мужчину. Я  обязательно  теперь  и  точно  вернусь. Раз  остался  жив  какому-то  чуду  в  том  бою, любимая  моя  Сильвия –

  Мисма  проговорил  ей, широко  улыбаясь  любимой, уже  сидя  на  лошади. Я еще  не  отдал  долг  Харонию  Магме, моя  любимая  Сильвия. Мы  навестим  с тобой  Ганика. Я  еще  приеду, любимая  моя, и  мы  навестим  Олимпию.

                                               ***

- Открой  дверь! – кричала  Луцилла  Вар – Открой, Римий! Я  приказываю тебе, слышишь, урод! Я  хочу  видеть  Ганика!

  Она, подняла  утренний  шум  на  верхнем  этаже  отцовской  загородной виллы  и  стучала  непереставая  колотить  в  деревянную  дверь  своей комнаты, пиная  ее, и  подымая  шум  на  весь  дом. У  дверей  не  было  никого, кроме  стражи  виллы  и  самого  Арминия  Репты, который  тщетно  пытался утихомирить  Луциллу. На  что  она  его  ругала, на  чем  стоит  свет, и грозилась  убить  как  собаку, если  он  не  выпустит  ее  из  ее  же  комнаты. Служанок  Луциллы  Вар, гречанок  Сесилию  и  Силесту, этих  не  менее  развращенных  рабынь  Лентул  Плабий  Вар  приказал  отправить  в каменоломни, и  они  уже  были  на  пути  в  это  адское  место, из  которого одна  только  дорога  была  на  тот  свет.

  Луцилла  продолжала  упорно  и  неперставая  колотить  в  дверь  своей комнаты. Вся  обмазанная  с  ног  до  голвы  кровью  мертвог о брата  Луция  и  грязная  от  дворовой  пыли, она  звала  отца  старшего  Вара  и  кричала  до  хрипоты  в  голосе.

Но  больше  всего  она  кричала, что  хочет  к  своему  Ганику. Что  она  его безумно  любит, не  смотря  ни  на  что. И  проклинала  своего  отца, за  все, что он  натворил  в  этом  доме. Проклинала  за  смерть  Луция. Что  он  виноват  в том, что  спросоцировал  его  против  ее  любимого  и  погубил  ее  брата. Она кричала, что  ненавидит  его, и  ненавидела  всегда. Ненавидела  за  смерть своей  матери  Сервилии, которую  он  убил  своими  руками, в  этом  проклятом  их  семейном  доме. Луцилла  кричала, что  всегда  будет  любить своего  Ганика  и  ее  все  равно  не  удержать  никому  на  этой  отцовской вилле.

- Я  все  равно  его  люблю! – кричала  она – И  убегу  с  ним  куда  угодно, лишь  бы  от  тебя, отец  подальше! Убийца! Будь  ты  проклят  со  всеми  в этом  проклятом  доме! Выпусти  меня, тварь! Ненавижу  тебя! Я  сожгу  этот твой  дом, если  не  вернешь  мне  моего  Ганика, ублюдок!

  Лентул  Вар  схватил  за  горло  свою  дочь  Луциллу, когда  отворилась  резко и  быстро  дверь  в  ее  комнату. Он, отогнав  Арминия  Репту  и  стражу, растолкав  всех  у  дверей  ее  девичьей  комнаты, потащил  ее  за  ее  шею, наступая  на  ее  ноги  в  центр  ее  девичьей  комнаты.

- Ты  такая  же, как  твоя  гребаная  мать! – прорычал  Лентул  Плабий  Вар - Она, тоже  самое, тогда  мне  кричала. И  я  убил  ее. Ты  просто  такая  же, как и  она, подлая  мерзкая  тварь! Ты  смеешь  еще  мне  угрожать! Мне  самому Лентулу  Плабию  Вару! Первому  сенатору  и  консулу  Рима! Твоему  родному  отцу! Сучка, ебливая! Шлюха  такого  же  блудливого  и развращенного  раба! 

  Он  сдавил  ее  горло  своими  отца  пальцами  и  произнес  – Ты  опозорила меня  перед  всем  сенатом  и  самим  Цезарем  Тиберием! Перед  всем  Римом! Как  я  буду  смотреть  теперь  в  глаза  им  всем! Всему  Риму! Каждому сенатору  и  каждому  плебею! Мразь, предавшая  свой  род, ради  ебли  с  этим прижитым  гладиатором  рабом! Это  из-за  тебя  погиб  твой  родной  брат Луций, сволочь, подлая! Из-за  тебя  это  все!

  Луцилла  захрипела, и  ее  лицо  покраснело  от  удушья. Она  пыталась вырваться  из  отцовских  безжалостных  и  жестоких  рук, хватаясь  за  его руки, но  безрезультатно. Через  некоторое  время  наступила  развязка. Что-то хрустнуло  внутри  ее  девичьей  шеи  под  стиснутыми  мертвой  хваткой сильными  пальцами  ее  отца  Лентула  Плабия  Вара. А  он  еще  сильнее сдавил  ее  шею. И  глаза  Луциллы  Вар  закатились  под  лоб. И  она, задергавшись  в  конвульсиях, быстро, но  довольно  мучительно, умерла  в руках  своего  отца, приоткрыв, задыхаясь  и  хрипя  свой  исцелованный губами  гладиатора  Ритария  Ганика  рот, повиснув  в  руках  своего  отца  за свою  передавленную  его  сжатыми  пальцами  шею. Ее  ноги  обмякли, и Лентул  отпустил  мертвое  тело  своей  дочери  из  своих  рук, разжав  их. И Луцилла  упала  перед  ним  назад  навзничь  на  пол  своей  девичьей  комнаты.

Раскинув  по  сторонам  свои  мертвые  руки. Она, упала  и упала  как-то  тихо. Почти  без  какого-либо  даже  звука. На  каменный  пол  из  полированного  мрамора. И  так  и  осталась  лежать  на  нем, разбросав  по нему  распущенные  русые  растрепанные  длинные  волосы. Смотря  открытыми  глазами  куда-то  в  потолок. Почти  голая, в  одной  нательной  безрукавой  полупрозрачной инстите. Перемаранной, как  и  ее  девичьи  красивые  ноги, засохшей  кровью своего  погибшего  от  руки  ее  любовника  гладиатора  брата. Все  это произошло  на  глазах  ее  матери, призрака  Сервилии, которая, стояла  здесь  у ее  девичьей  постели, где  Луцилла  занималась  своей  любовью  с  любимым своим  Ритарием  гладиатором  Гаником. Это произошло  на  глазах  и  самого ангела  Зильземира. Который  стоял  здесь  же  в  ужасе  созерцающий печальную  развязку  и  закат  рода  Варов, вместе  с... Читать следующую страницу »

Страница: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27