МАМА.(Мистико-эзотерический роман).

  Говоря  честно, Мисма  Магоний  с  Луцием   Плабием  Варом  не  очень сошлись. Во  взглядах  и  во  мнениях  уже  в  самой  дороге. И  терпели  друг друга  с  натяжкой. И  это  все  благодаря  заносчивости  и  желанию  больно ужалить  своего  боевого  и  низшего  по  положению  товарища  Луция  Вара.

  Наверное, генералу  Блезу  надо  было  послать  с  Мисмой  кого-нибудь другого. Но  он  избавился  повидимому  на  время  от  такого  заносчивого сенаторского  сына. Хоть  и  смелого  и  умелого  в  бою, но  жестокого  со всеми  и  дерзкого  с  тем, кто  ниже  его  по  рангу  и  положению. И это  в  тех условиях, в  каких  они  теперь  были  после  последнего  кошмарного  и кровопролитного  боя  в  крепости  с  варварами, тоже  было  нежелательно.

  Все  были  на  нервах  и  приходили  в  себя  после  боя, потеряв  товарищей, а тут  еще  этот  сенаторский  сынок  со  своими  издевками  над  солдатами Рима. Миллионом  претезий  к  каждому  и  выводящему  их  из  себя. Недолго до  междуусобного  еще  кровопролития. Вот  Блез  и  сослал  в  Рим  этого второго  Вара  вместе  с  Мисмой  Магонием.

  Мисма  сказал  с  глазу  на  глаз, что  бы  хотел  пожелать  в  скором  времени Блезу, повидать  свою  подругу  в  Селенфии  и  Блез  решил  его  отправить, сделав  исключение. И  заодно  послал  этого  сына  старшего  Вара  вместе  с ним  с  письмом  в  сам  Рим. Разрешив  заскочить  к  Сильвии  в  качестве благодарности  за  храбрость  и  верную  службу  Риму.               

  Он  разрешил  и  Луцию  Вару  повидать  отца  сенатора  и  побыть  какое-то время  дома. И  вот  они, уже  проскочив  все  заставы, ехали  по  территории самого  Рима.

  Луций  Плабий  Вар  всю  дорогу  молчал. Он  почти  не  разговаривал  с  Мисмой Магонием. Так, только  отдавал  сухие  команды, как  старший  из  их двоих  по  смене  лошадей  на  приграничных  постах  в  дороге  и  все. Дальше ехали, просто  молча. И  Мисма  не  смел  даже  попытаться  с  этим младшим Варом  заговорить. Сын  Лентула  Плабия  Вара даже  не  собирался  особо контачить  с  Мисмой  Магонием  на  привалах  у  костра. Даже  когда  обедали  вместе, пожарив  мясо  дикой  на  охоте  затрелленой  еще  в  лесу  варваров Мисмой  у  самого  носа  врагов  козы. Они, молча  ели  и  снова  садились  на лошадей  и  скакали  дальше.

  Он  не  собирался  контачить  с  каким-то  приближенным  из  низов  Блезом простолюдином. Простолюдином  ставшим  центурионом. С  темным прошлым. Безродным, хотя  и  смелым  и  сильным  и  искусным  во  владении оружием  как  настоящий  воин  Рима. Из  числа  рабов  гладиаторов, отличившихся  в  боях  по  охране  крепости  шестого  легиона. И, ставшему командиром  ветеранов. Было, похоже, что  этому  младшему  Вару  доставляло неимоверную  даже  душевную  боль. Там  где-то  внутри  его, и  это  все вырисовывалось  на  молодом  лице  по  сравнению  с  Мисмой  Магонием  еще совсем  юнца. В  силу  его  эгоизма  и  заносчивости  и  злобности  самой натуры  семейства  Варов. Будь  он  на  месте  Блеза, то  вряд  ли  бы  такое случилось  вообще. И  Мисма  Магоний  это  понимал  и  видел  по  поведению Луция  Плабия  Вара, в  его  синих  глазах, холодных  и  жестоких.

  Мисма  Магоний  и  сам  не  стремился  заводить  хоть  какой-нибудь  разговор  с  Луцием  Варом  в  дороге. И  выполнял  только  приказы командира, старшего  по  должности  и  по  званию. От  заставы  к  заставе.

Меняя  себе  и  ему  лошадей. С  загнаных  от  быстрой  езды  на  свежих, пока не  доехали  до  территории  самого  Рима. И  Апиевая  дорога  не  стала каменной. И  не  стали  встречаться  крестьянские  вдоль  дороги  римские поселения  и  деревни. И  уже  недалека  была  сама  Селенфия, где  Мисму Магония  ждала  его  ненаглядная  и  любимая  Сильвия.

  Они  преночевали  ночь  в  поле  возле  Апиевой  дороги  и  холмов, а  поутру поехали, спеша  и  подгоняя  лошадей  дальше.

  Обратный  путь  для  Мисмы  Магония  с  таким  верховым  на  лошади соседом  показался  более  длинным, чем  тогда, когда  он  проделывал  его  туда  и  обратно  один  сам, и  с  погибшими  теперь  в  последнем  бою друзьями.

  Стоял  уже  новый  день. И  они  вдвоем  заехали  в  Лацерну, стоящую недалеко  от  Апиевой  дороги, как  и  Селенфия  большую  деревню. Надо было  пополнить  запасы  воды  из  ближайшего  деревенского  колодца. Они купили  припасы  для  дальнейшей  дороги  у  крестьян  на  их  деревенской рыночной  толкучке. Порядком, переполошив  многих  селян  своим  появлением  двух  легионеров  военных  в  этой  деревне. Всех  рыбаков  и  крестьян. И  те  боязливо  смотрели  на  Луция  Плабия  Вара  и  Мисму  Магония.

  Было  видно  как  Луция  Плабия  Вара  это  раздрожало. Как  он  презирал почти  открыто  всю  эту  римскую  чернь. Брезгливо  беря  продуктцы  из  рук крестьян.

  И  тут  Мисма  увидел  одну  очень  молодую  женщину. Скорее  еще  девицу, которая, по  его  мнению, была  дочерью  Сильвии. Он  не  должен  был ошибиться, но  подойти, оставив  своего  командира, не  решался. Мисма Магоний  лишь  оглядывался  и  видел, что  та  молодая  крестьянка, видимо  его  тоже  узнала. Узнала  его  лицо. Лицо  гладиатора  в  доме  Харония Магмы, который  водил  ее  мать  Сильвию  по  вилле  и  все показывал. И  они разговаривали  о  Ганике  ее  сводном  брате.

  Мисма  вспомнил  ее  имя. Одной  из  двух  сестер  Сильвии. Звали  ее Камилла. И  она  была  одета  в  крестьянскую  длинную  до  земли  тунику, подпоясанную  в  гибкой  тонкой  талии  простым  поясом. Она  была  не  одна, видимо, с  мужем  и  с  двумя  детьми. Она  была  старшей  сестрой, и  дочерью его  любимой  женщины  Сильвии. И  жила, похоже, в  этой  деревне  со  своей уже  семьей. Сильвия  говорил, что  Камилла  вышла  уже  давно  замуж  и жила  в  этой  деревне  крестьян  и  рыбаков  Лацерне. Когда  они  последний раз  были  втроем  до  отбытия  на  восточные  рубежи  империи  на  войну  с варварами. Там  была  тогда  в  доме  Сильвии  только  младшая  дочь  Урсула. 

- «Возможно, что  и  та  уже  замужем» - подумал  Мисма  Магоний.

  Камилла  прошла  мимо  Мисмы  Магония  и  Луция  Плабия  Вара. И  оглядывась  тоже  не  решаясь  подойти, пошла  дальше, ведя  за  руку  старшего  своего  ребенка  лет  девяти. Второго, более  маленького, нес  ее молодой  крестьянин  муж. Имени  его  естественно  Мисма  Магоний, пока еще  не  знал. Мисме  очень  захотелось  к  Сильвии. Ему  очень  захотелось вернуться  снова  к  ней.

- Увидел  кого-то  знакомого? - вдруг  заметив  его  отвлеченный  в  сторону взгляд, спросил  Луций  Плабий  Вар  Мисму  Магония.

- Да  нет - соврал  ему  Мисма  Магоний – Просто  есть  крестьянки  на  вид хорошенькие.

- Как  по  мне  так  грязь  она  всегда  грязь – ответил  пренебрежительно  Луций  Плабий  Вар – Если  бы  можно  было  без  них  как-то  прожить, то  их можно  было  всех  перебить. Он, как-то  с  брезгливостью, буквально  вырвал из  рук  торгующей  на  крестьянском  рынке  у  старенькой  крестьянки завернутый  в  шерстяную  выстиранную  белую  из  холстины  тряпочку  хлеб. И  отдал  в  руки  Мисме  Магонию  несколько  дынь  и  крестьянские  фрукты, заплатив  за  покупку, сунув  старухе  деньги, а  Мисма  положил  пищу  в специальный  дорожный  мешок  и  привязал  к  своей  лошади, и  еще  раз посмотрел  туда  куда  только, что  ушла  Камилла  и  ее  молодой  крестьянин муж  с  двумя  детьми.

  Они  вместе  быстро  покинули  верхом  на  своих  лошадях  деревню  и поехали  дальше  по  Апиевой  дороге  в  направлении  Рима.

- Прошу  прощения, командир – произнес  Мисма  Магоний, осторожно поглядывая  искоса  на  едущего  рядом  Луция  Плабия  Вара.

- Да, центурион? - произнес  Луций  Вар – Что  тебе? – он  скривил  недовольно свой  рот. И  Мисма  Магоний  это  заметил. Он  заметил  некую  откровенную, как  и  к  крестьянам  в  той  деревне  брезгливость  своего  теперешнего командира  к  простому  в  доспехах  и  шлеме  солдату  легионеру. Легионеру ветеранов, ставшему  центурионом  из  нисшего  сословия.

- Мы  надолго  едем  в  Рим? – спросил Мисма  снова  острожно  и  негоромко Луция  Плабия  Вара - Может  у  нас  будет  время  заехать  к  своим. И  погостить  хоть  немного?

- Я  об  этом  тоже  думал, центурион  ветеранов – произнес  все  также  резко, как, и  раньше, и  холодно  младший  Вар  Мисме  Магонию – У  нас  есть время, если  тебя  это  так  интересует, центурион. Мне  тоже  надо  будет заскочить  к  своему  отцу. Но  сначала  надо  доехать  до  самого  Рима. И напроситься  на  прием  к  императору  Тиберию. Без  его  одобрения  и  приказа  у  нас  мало  что  выйдет. Вот  эту  бумагу.

   Луций  Вар показал  рукой  на  письмо  от  генерала Гая  Семпрония  Блеза – Повезу  я  сам, а  ты  потом  поедешь  в  Ровену  за  подкреплением.

  Он  посмотрел  на  Мисму  таким  же  холодным, как  и  его  голос, взглядом синих  глаз  и  произнес - Так, что  не  рассчитывай, центурион  на  солдатские поблажки. Я  не  такой  как  генерал  Блез  или  Мариус  Корнелий  Плавт. Сначала  выполним  приказ, а  потом  уже  я  посмотрю, что  да, как. И  что делать  дальше.

  Мисма  Магоний понял, с  кем  имеет  дело. Понял, что  уговорить  такого человека  просто  невозможно  или  по-простому  договориться, о  чем-либо. И разводить  лишние  свободомыслящие  разговоры  дело  не  безопасное. Он знал, кто  этот  Луций  Плабий  Вар. Теперь  знал. Раньше  он  не  общался  не  с  одим  из  Варов. Но  теперь  имел  возможость  пообщаться  в  дороге, хотя бы  с  одним  из  них. Слухи  и  кривотолки  со  сплетнями  о  их  роде  с  уст самого  его  в  прошлом  хозяина  и  ланисты  гладиаторов  Олимпии  Харония Диспиция  Магмы  имели  правдивую  похоже  основу. Это  был  точно  сын своего  отца. Хоть  Мисма  Магоний  лично  не  был  знаком  с  самим Лентулом  Плабием  Варом, но  видел  теперь  его  в  лице  его  родного  сына Вара  младшего.

- Выполнять  мой  приказ – скомандовал  Луций  Плабий  Вар – И  не  смей  мне  ослушаться, центурион. Ты  сам  знаешь, что  за  это  бывает  в  нарушение командирских  приказов. Сначал  Рим  и  Тиберий, а  потом  я  сам  посмотрю, отпускать  тебя  домой  или  нет.

  Луций  Плабий  Вар  ничего  не  знал  о  Мисме  Магоние. Он  прибыл  позднее  в  шестой  легион, и  они  были  вообще  малознакомы  до  этого момента. Он  не  знал, что  Мисма  из  дома  Харония  Магмы. И  был  его гладиатором. И  что  волей  судьбы  стал  солдатом  легиона  Феррата, и  принял  присягу  легионера. Когда  он  прибыл  в  легион, Мисма  был  уже командиром  ветеранов. А  Мисма  и  не  пытался  раскрыть  ему  свою  тайну, видя, что  это  был  за  человек. Что  даже  к  низшим  воинам  легиона  тот относился  с  брезгливостью, как  почти  к  рабам  или  слугам. Даже  звание центурион  ему  мало  что  говорило. Если  бы  тот  узнал  вообще  все  о  Мисме  Магоние, то  был  бы  вполне, вероятно  удивлен  и  потрясен  всем  тем, что  о  нем  бы  услышал. И  вообще  неизвестно  как  себя  бы  сейчас даже  повел. Так, что  Мисма Магоний  сделал  соответствующие  из  их  общения  в дороге  выводы. И  не  лез  в  разговоры, а  тупо  выполнял  приказы  старшего по  званию. Он  считал  лучшим  не  все  рассказывать  о  себе  даже  теперь павшим  своим  друзьям  Пулиону  Демиусу  и  Хавлесию  Маркусу. Так  будет лучше, решил  он. И  был  прав, оставаясь  тогда  еще  до  первого  своего  в легионе  боя  незаметным  человеком  Хароиня Диспиция  Магмы. Который должен  был  где-нибудь  исчезнуть  по  дороге. Но  судьба  распорядилась иначе.

- «Так  будет  лучше» - подумал  Мисма, поглядывая  искоса  на  едущего Луция  Плабия  Вара  рядом  с  ним  на  лошади  бок  о  бок, запряженной красивой  сбруей  и  военной  поппоной. В  медном  воинском  шлеме  с Птеругой, гребнем  из  страусянныйх  перьев. Отбросившему  с  правой стороны  назад, как  и  сам  Мисма  Магоний  за  спину, свой  длинный римского  всадника  воинский  красный  плащ. Застегнутый  на  блестящую медную  застежку  Фибулу. Сверкая  на  ярком  дневном  солнце  воинскими латами  и  скрещенным  широким  воинским  поясом  Белтеусом, с  гладием длинным  и  широким  мечем  на  левой  стороне  и  кинжалом  на  правой.

  Мисма  глядя  на  своего  теперешнего  командира, понял, что  лучше  не лезть на  рожен. И  пока  оставить  свою  затею  о  поезде  в  Селенфию. Пока  будет не  выполнен  его  отданный  приказ  и  не  передано  Тиберию I  лично  в  руки  письмо  генерала  Блеза. Вот  тогда  может  и  получиться  отпроситься  у  этого отпрыска  рода  Варов  в  свою, теперь  родную  Селенфию. Тогда  он увидиться  снова  со  своей  любимой  Сильвией.

                                               ***

  Этот  бесконечный  какой-то  сон. Сон  в  целую  вечность. В  отлючке  и кошмарном  бреду. Он  все  же  достиг  песчаной  арены  Рима. Разогнав  по городу  всех, он  ворвался  прямо  на  лошади  в  сам  амфитеатр, где  были  все.

Все  кого  он  знал. Ардад  и  Ферокл. И  еще  двое  из  его  школы  молодых гладиаторов, и  сам  ланиста  Хароний  Диспиций  Магма. Там  была  просто бойня. И  он  как  раз  ворвался  в  это  кровавое  месиво  из  рваной  и  резаной плоти, дерущихся  насмерть, но  еще  живых  гладиатров. Израненных  до самой  смерти, но  не  желающих  еще  умирать. И  дерущихся  до  последнего.

  Они  стояли, кругом  защищая  себя  со  всех  сторон, и  вокруг  них  были трупы. Но  враги  не  исчезали, а  все  выходили  на  желтую  песчаную  уже залитую  кровью  по  самые  лодыжки  ног  гладиаторов  арену.

  Кругом  стоял  смрад  и  вонь, от  резаной  плоти  и  льющейся  из  ран  крови.   

  И  вот  он  Ганик  наконец-то  ворвался  в  этот  кошмар. Он  прорвался  в  Рим с  Апиевой  дороги. Не  сразу, но  прорвался, попутно  зарубив  нескольких насмерть  из  охраны  города, кинувшихся  на  него  с  оружием. Он  прорвался к  арене  и  спешил  на  помощь  своим  друзьям. Прямо  на  лошади, и  не переодеваясь  в  свои  Ритария  доспехи, он  бросил  одну  из  своих  лошадей везущую  его  снаряжение  и  оружие, на  ходу  спрыгнув, и, схватив  гладий  меч  и  круглый  чей-то  брошенный  на  песок  арены  щит. Слету, зарубив  трех  сразу  врагов, бросился  на  помощь  Ардаду  и  Харонию  с  его  молодыми, израненными  в бою  гладиаторами.

  Там  же  был  и  Ферокл. Тот, как  всегда, был  по  уши  в  своей, и  в  крови врагов. И  тяжело  уже  ранен. Его  держали  в  кругу  Ардад  c  большим топором  в руках  и  с  мечами  гладиями, двое  гладиаторов. И  рабов  из  их школы  Олимпия. Там  в  кругу  за  спинами  гладиаторов  был  и  его  хозяин Хароний  Магма. Тоже  раненый  в  ногу  и  потдерживающий  сам  стоящего еле-еле  на  ногах  друга  Ганика  по  арене  секутора  фракийца  Ферокла.   

  Ганик  примкнул  к  осажденым, а  силы  врагов  все  росли  и  росли.

  И  вдруг  вокруг  них  закружила  какая-то  черная  с  крыльями  тень. Тень ангела. Да  это  был  ангел. Это  был  Миллемид. И  Ганик  его  узнал. Миллемид  пришел  защитить  его  и  их  всех   оттого, что  на  них  напало, и кому  не  было  ни  края, ни  конца.

   И  он  дрался  с  ними  не  щадя  себя. За себя  и  за  друзей. Он  защищал  их  всех  от  смерти. Только  падали  замертво  тела  сраженных  противников, которые  все  появлялись  из  дверей, выходящих  на  песок  арены  римского амфитеатра. И  все  было  в  какой-то  странной  тишине. Только  крик умирающих  врагов  и  звон  оружия. И  странный  льющийся  с  неба  кровавый в  огне  и  вихре  ветра  дождь. Этот  ливень  обливал  их  всех  с  ног  до головы. И  жар  огня  и  невероятная  сила  ветра, подымающая  вверх  над головами  песок  вместе  с  кровью  с  самой  арены. И  превращая  его  в  едкую серую  и  вонючую  сырую  пыль.

  Эта  тень  кружила  кругами  вокруг  осажденных  врагами, во  время  их  боя, создавая  защитный  круг  из  вьющихся  также  в  живом  вихре  кругами  кричащих  оглушительным  криком  ворон, огня, песка  и  ветра. И  в  какой-то момент, вообще  все  завертелось  и  закружилось  в  глазах, напуганного, уже не  на  шутку  Ганика.

  И  вдруг  Ганик  увидел  Луциллу  Вар. Сначала  стоящую, одинокую  в кровавом  дожде  за  бордюрой  каменного  амфитеатра  ограждения. И  потом прямо  перед  собой. Потом  его  того, мужчину  держащую  ее  за  девичьи  ее плечи. С  такими  же  жадными  до  крови, как  и  у  нее  глазами.

   Вдруг  в  какой-то  момент  все  внезапно  исчезло, и  только  остался, один стоять  на  песке  он  под  тем  проливным  кровавым  дождем. И  только  одна она. Эта  Луцилла  Вар.

  Они  стояли  и  смотрели, не  отрываясь  друг  на  друга. Он  на  песке амфитеатра, она  на  той  каменной  смотровой  трибуне  у  самого  края  арены. И  никого  теперь  больше. Только  он, и  только  она. Он  дико  закричал  и… открыл  глаза  и  увидел  ее. Луциллу  Вар.

  Она  смотрела  на  него  своими  синими  хищными  влюбленными  и безумными  глазами. И, наклонившись, поцеловала  его  в  мокрые  от  пота, как  и  все  заросшее  густой  черной  и  колючей  мужской  щетиной  лицо, и мокрое  от  жара  и  пота  тело  Ганика. В  приоткрытые  в  кошмарном  сонном бреду  дрожащие  губы. Губы, которые  она  так  хотела  поцеловать. И  хотя  бы  попробовать  этот  вкус  любимого  своего  мужчины, которого  она  так долго  ждала. Ждала  и  вот  получила. Получила  то, что  хотела. И  что  ей было  необходимо.

   Он  теперь  был  ее. Ее  пленный  раб. Раб, который  должен  был  стать  ее спутником  жизни  и  любовником, способным  воплотить  все  фантазии больной  до  извращенной  испорченной  любви  кровожадной  молодой  фурии. Он  теперь  был  ее. И  она  радостная, хищно  улыбаясь, прислонилась  к  нему  очнувшемуся  только, что  от  болезненного  сонного  бреда  Ганику.

Она  легла, буквально  на  него  своей  девичьей  молодой  с  торчащими возбужденными  сосками  грудью. В  одной  надетой  на  голое  и  гибкое тонкое  тело  Луциллы  Вар  инстите, и  положила  на  плечо  голову, прильнув крепко  к  его  щеке  своими  алыми  губами, и  закрыв  свои  глаза, обняла  его за  шею  своими  в  перстнях  и  браслетах  из  золота  девичьими  руками. Прижав  его  русоволосую  мокрую  от  пота  коротко  стриженную  кучерявую и  обросшую  уже  болезненной  на  похудевшем  лице  щетиной  гладиатора Ритария  голову  к  своим  таким  же  русого  цвета  вьющимся  волосам, стянутым  сзади  Витой, повязкой  из  шерсти, как  у  знатной  матроны  Рима  в тугой  пучок.

  Она  была  не  такой, какой  он  Ганик  ее  видел  в  доме  Харония  Диспиция  Магмы. Луцилла  была  не  такая, как  он  ее  видел  тогда  возле  каменного ограждения  амфитеатра. Когда  он  нес  на  мече  голову  одного  из  убитых  им  лично  преступников  в  том  бою  без  всяких  правил. Она  была  без  той  шикарной  женской  прически  и  золотой  диадемы  на  голове. Без  красивой  прически  и  пурпурной  в  золоте  нитей  и  узорах  накидки  на голове. Но  в своих  тех  золотых  сережках  в  ушах. И завитушки  ее  русых  волос  также свисали  на  висках  как  тогда, когда  он  видел  ее  перед  собой.

  Ее  милое  лицо  и  синие  красивые  и  не  такие  злые  как  раньше  наглые  и  жаждущие  крови  глаза. Ее  взгляд  синих  тех  глаз  буквально  съедал  Ганика  своей  любовью  и  страстью. И  сейчас  что-то  в  нем  самом  происходило  и  ломалось. Именно  сейчас, когда о ни  были  так  близки  и  наедине  друг  с  другом.

- Любимый  мой - прошептала, она, тяжело  дыша  ему – Мой  любимый  и самый  сильный  и  красивый. Ни  у  кого  нет, такого  как  ты. Все  будут завидовать  мне. Все  мои  подружки. Помпея  и  Кадмия. Когда  увидят  тебя – она  прошептала  ему  как  сумасшедшая, всасывая  его  носом, запах  мокрого от  обильного  в  жаре  пота  мужского  тридцатилетнего  сильного раскаченного  тела – И  ты  будешь  всегда  возле  меня. И  всегда  при  мне любимый. Никто  тебя  не  тронет. Даже  мой  отец, если  я  захочу. Он разрешил  мне  тебя. Мой  любимый  Ганик. Раньше  он  никогда  не  разрешал, а  теперь  он  согласился  с  моими  желаниями.

  Когда  Ганик  открыл  глаза  и  не  мог  понять, где  он. Но  видел  ее. И  ничего пока  вообще  не  понимал, как  она  оказалась  с  ним  рядом. Эта  Луцилла  Вар, которую  он  и  сам   даже  боялся.

  Он  видел  совсем  другое  помещение, ночное  помещение, и  слабо освещенное  масляными  горящими  лампами, развешанными  по разрисованным  красивыми  узорчатыми  фресками  стенам. Это  помещение, так  совсем  не  похожее, на  его  подвальное  каменное  убогое  раба  гладиатора. Без  каких-либо  вообще  окон  жилище.

  Здесь  же  с  большими  золочеными  в  цветных  из  стекла  витражах  окнами, освещенными  звездами  и  яркой  луной. И  красивые  из  дорогой  ткани разноцветные  шторы. И  портьеры  самой  большой  комнаты, свисающими  до самого  полированного  из  мрамора  пола.

  И  не  было  ни  кого. Ни  Алекты, ни  Миллены. Ни  даже  старухи  Инии  с Феофанией. Ни  того  ангела, называвшего  себя  Миллемидом. И  который погрузил  его  в  этот  глубокий  гипнотический  сон.

- «Это  все  этот  Миллемид. Это  все  он  устроил» - подумал  как-то машинально  на  автомате  Ганик  и  был  прав. Именно  Миллемид  все  на самом  деле  сделал. Сделал  так, что  Ганик  пробудился  только  здесь  в  этом доме, доме  Луциллы  Вар. Ганик  вспомнил, как  выпил  вина, из  рук  своей Сивиллы. И  как  трахался  с  ней, прямо  на  своей  в  бараньих  шкурах  постели. И  потом  на  полу  своего  Ритария  раба  жилища. И  вот  это…

- Где я? – прошептал  острожно  он. Осматриваясь  по  сторонам, и  видя  ее Луциллы  Вар, перед  собой  влюбленные  хищные, и  дикие  как  у  бешеной кошки  глаза – Как  я  оказался  здесь? –

  Он  решительно  не  понимал, что  происходит, и  снова произнес - Где все?

- Кто, любимый? – прошептала  Луцилла  Вар – Никого  нет. Только, ночь, ты  и я.

  Она  отстранилась  от  него. Поднявшись  на  постеле. На  которой, они  оба, теперь  лежали. Встав  над  ним  на  коленях, сняв  с  себя  сама  нательную Институ  и  раздевшись  донога. Сняв  набедренную  повязку  с  девичьих  бедер, оголяя  свой  рыжий  волосатый  с  промежностью  лобок. Луцилла своими  же  руками  сняла  с  Ганика  единственную  на  нем  повязку гладиатора  мужчины  из  простой  ткани  сублигату. Раздев  его  до  конца тоже, она  взяла  в  свои  руки  его  половые, мокрые  от  жаркого  пота  и скользкие  теперь  органы  мужчины, осматривая  своими  глазами  их. То, что она  трогала  тогда  в  этой  сублигате  на  смотринах  гладиатров, устроенных ей  Харонием  Магмой  по  ее  капризному  девичьему  желанию.

  Глаза  Луциллы  блестели  жаждой  безумного  и  любовного  развращенного  соития.

- Это  нам  сейчас  ни  к  чему, любимый - произнесла  она, закатывая  свои синие  наполненные  развратом  и  любовью  девичьи  глаза  и  глубоко  вдыхая вокруг  воздух, пропитанный  запахом  пота  и  гениталий  лежащего  перед  ней тридцатилетнего  мужчины - Полюби  меня  прямо  сейчас, гладиатор. Полюби, я  так  долго  тебя  ждала.

  Луцилла  Вар  снова  опустилась  к  Ганику  своими  уже  голыми  девичьими грудями  и  лицом, целуя  его  страстно  и  жадно, прилипнув  к  его  губам. Ганик  тоже  впился  в  ее  губы  сам  как-то  произвольно, и  до  конца  не понимая, что  же  все-таки  случилось  с  ним. Словно  он  всегда  этого  хотел  и мечтал  об  этом. Именно  о  ней. О  Луцилле  Вар. Словно  еще  тогда, когда она  смотрела  так  на  него  хищно  этими  синими  кровождаными  девичьими жестокими  глазами. Там  в  Олимпии  на  смотринах  гладиаторов. Она  выбрала  давно  его  и желала  его  и  днем  и  ночью.

  Она  приворожила  его  своей  той  жестокой  жаркой  безумной  красотой. И он  просто  сдался  под  тем  натиском  тех  страстолюбивых  девичьих  глаз.

Глаз  желающих  только  его  одного. Глаз  не  таких  как  у  Сивиллы, совершенно  других. Желающих  близости  всегда  и  везде, жаждущих  боли  и крови. Боли, крови  и  снова  близости. Эти  ее  глаза, не  такие  как  у  Миллены или  Алекты, синие, как  море  и  затягивающие  в  себя, его  гладиатора  Ритария своей  развращенной  непотребной  дикой  дюбовью. И  он  не  мог  ничего  с этим  поделать. Его  безумно  тянуло  теперь  к  этой  кровожадной  молодой бестии. Он  влюбился  снова. Но  уже  по  другому. И  такого  он  еще  не испытывал.

  Луцилла  оторвалась  на  миг  и  произнесла  ему – Забудь  Сивиллу. Она предала  тебя  и  вас  всех  вместе  с  Харонием  Магмой. Она  бросила  тебя  за вольную, которую  я  дала  ей, подписанную  рукой  моего  отца  Лентула Плабия  Вара. Забудь  ее  и  люби  только  меня.

  Луцилла  Вар  снова  присосалась  к  губам  Ганика. А  он  обхватил  ее  руками  и  прижал  к  себе. Целуя  ее, и  опускаясь  все  ниже  и  ниже  по  спине пальцами  сильных  голых  рук  гладиатора  Ритария  до  Луциллы  круглых девичьих  голых  ягодиц. Сжав  на  них  свои  те  пальцы  рук. Так, что  та, громко  вскрикнула, оторвавшись  от  его  губ  и  закатив  бешенные  от нахлынувших  любовных  страстей  свои  синие  хищные, кровожадные  и одновременно  красивые  девичьи  глаза, застонала  как  дикая  молодая  подо львом  львица. Она  запрокинулась, тонкой, несколько  даже  худосочной девичьей  фигурой, выгибаясь  в  узкой  гибкой  девичьей  талии, назад  лежа прямо  на  нем. Дергая  агонизирующее  и  любовно  в  беспрерывном  тяжком дыхании  с  красивым  пупком  девичьим  животом. Ощущая  его  возбужденный  прижатый  своим  волосатым  рыжим  лобком  и  влагалищем мужеский  член. Уже  твердый, и  желающий  любви. И  она  позволила  это сделать. Тот  час  же, и  не  раздумывая. Быстро  подскочив, буквально  сорвав  с  волос  Виту, стягивающую  в  пучок  ее  вьющиеся  русые  длинные  волосы. И  отшвырнув  ее  в  сторону, свесив  распущенные  своими  руками растрепанные  в  разные  стороны  над  уже  пришедшем  в  себя  и  набирающим  после  долгой  болезненной  отключки  свои  мужские  силы лежащем  Ганике. Очень  быстро, она  своими  руками, втавила  его  торчащий  теперь  уже, как  металлический  стержень  член  себе  в  промежность. Спустив  ему  прямо  на  заросшее  густой  щетиной  мужское  измученное  долгой  болезнью  лицо, свои  длинные  вьющиеся волосы. Луцилла Вар, касаясь  его  почти  своим  лицом  и  жарким  сопящим трепетным  громким  дыханием, с  диким  остервенением, громко  издавая, страстрые  безумные  и  сумасшедшие  голодные  до  любовных  утех  и  огрий  стоны. Она  заскакала, как  наездница  на  своей  лошади. Вцепившись  своими  тонкими  окольцованными бриллиантовыми  перстнями  пальчиками  в  его  широкую  гладиатора  Ритария  мускулистую, сильную  и  красивую, с  торчащими  возбужденными  сосками  грудь. Вонзив, острые  ноготки  в  потную  горячую  возбужденную  тоже  от  жаркого  дыхания  плоть. Раскачивая  своими  девичьими  аккуратными  небольшими  грудями  перед  его  лицом  и  глазами, она,  стеная  и  громко  дыша, вцепившись  снова  в  изголовье  постели, раскачивалась  из  стороны, в  сторону, прыгая  на  его мужском  детородном  члене. Раскинув  широко  согнутые  по  сторонам коленями  девичьи  красивые  стройные  ноги. И  насаживаясь  на  него  до  самого  рыжего  лобка, чувствуя  тот  его  здоровенный, возбужденный  мужской  любимого  гладиатора  детородный  член  внутри  себя. Не  боясь  ничего  и  никого  уже, как  раньше. Когда  ее  отец  перебил  всех  ее  служанок и  любовников. А  Сивиллу  сослал  в  каменоломни.

  Теперь  все  было подругому. Теперь  она  заключила  с  ним  договор. Правда, он  так  и  не  получил  ничего  с  Харония  Диспиция  Магмы. Кроме  его пустого  обезлюдевшего имения  и  пустых  закромов. Так  и  не  понимая, куда все  исчезло. Куда  пропали  все  рабы, и  даже  скот  со  двора. Но  вот  она Луцилла  Вар, получила  то, что  всегда  хотела. Получила  его  Ганика. И договор  есть  договор. Ее  Сивилла  получит  вольную  за  доносы  и наблюдения  за  тем, что  творилось  в  Олимпии, и  что  готовил  Хароний Магма, что  помогло  ее  отцу  спровоцировать  кровавую  бойню  на  арене Рима. Очередную  резню, еще  больших  масштабов, чем  прежде. И  втянуть туда  самого  Цезаря  Тиберия.

  А  все  ради  наживы. Но  теперь  для  Луциллы  Вар  это  все  было  не  важно. А  важно  то, что  Ганик  теперь  был  ее. И  больше  ей  ничего  уже  не  было нужно. И  разрешение  своего  отца  на  своего  раба  любовника, хотя  Лентул Плабий  Вар  будет  искать  любого  повода, избавиться  от  него. От  ее любимого  Ганика.

                                                ***

- Ганик! - произнес, просыпаясь, внезапно  ангел  Зильземир - Ганик! Сыночек мой! 

  Он  почувствовал  его. Мгновенно. Почувствовал  здесь  уже  рядом  и  в  доме Варов.

  И  он  проснулся. Проснулся, выйдя  из  ледяного  сковавшего  его  оцепенения. И  по  вечер.

 - Ты  уже  здесь! Ты  здесь, я  знаю! Миллемид  не  обманул  меня! – Зильземир, вскрикнул  и  задышав  глубоко  своей  женской  грудью, встрепенулся  всем ангельским  светящимся  яркими  всполохами  астрального  света  матери  телом. Он  расправил  свои  огромные  светящиеся  тем  же  светом  оперенные крылья.

- Мальчик  мой! Мама  идет  к  тебе! – произнес  он  тихо  и  радостно, роняя снова  свои  ангела  слезы  любви  в  виде  капелек  застывших  алмазов, прямо из  своих  светящихся  синим  горящим  светом  и  огнем  женских  безумно красивых  материнских  глаз, выпорхнув  незримой  тенью  из  каменной  стены и  пропахшего  сыростью  подземелья  огромной  виллы. Он  вылетел  на  самом восходе  яркого  встающего  утреннего  солнца, и  направился  прямо  в  дом Лентула  Плабия  Вара. Паря  легким  еле  ощутимым  ветерком, прямо  над каменной  тропинкой, идущей  в  направлении  главного  входа  в  саму  виллу.

  Пролетая  мимо  красивых  пробуждающихся  после  глубокого  крепкого  сна, цветущих  яркими  цветами  клумб  цветников, бурлящих  водой  и  шумящих фонтанов  с  красивыми  коллонадами  и  статуями  древнеримских  и  греческих  богов  и  богинь. Мимо  оливковых  деревьев  и  орешника. Слегка касаясь  их  своими  крыльями  листвы. И  те, им  пробужденные  от  ночного сна. Встрепенувшись. И, ощутив  живую  наполненную  жизнью  и  любовью, неведомую, пришедшею  с  Небес  силу. Отвечали  приветствием  ему  в  легком колебанием  своих  тонких  в  листве  ветвей  и  стволов.

  А  он  направлялся  туда, где  находился  сейчас  его  сын. Его  любимый  сын Ганик. Ее  молодой  Небесный  ангел, ее  матери  ребенок.

  Он  чувствовал  его. Чувствовал  его  присутствие. Присутствие  теперь  в  этом  доме.

  Зильземир  вдыхал  всей  своей  женской  материнской  грудью  аромат цветущих  цветов  и  деревьев, как  опьяненный  закрывая  и  закатывая  от наслаждения  женские  свои  синие  глаза, как  в  некоем  благоухающем любовном  экстазе, плыл  туда, где  был  его  ребенок. Он  светился  ярким Небесным  астральным  светом, и  этот  свет  поглощал  все, вокруг, оттеняя  все кругом  окружение  черными  тенями, такими  же  незримыми  человеческим глазом, как  и  он  сам  и  тот  его  свет.

  Зильземир  был  наполнен  радостью  и  скорой  встречей  со  своим  родным сыном. Он  чувствовал  его  всем  своим  материнским  чувством  ангела. И  желал  немедленно  увидеть  его  вопреки  всему. Вопреки  даже  запретам Миллемида.

  Она  почувствовала  своего  сына. И  летела  туда, где  ощутила  присутствие  его. Чтобы  снова  увидеть  его. И  когда  придет  пора, прижать  его  к  себе, и попросить  у  сына  прощения, за  все, что  с  ним  случилось  по  ее  вине  на этой  земле. И  унести  сына  Бога  в  Небеса  к  своему  и  ее  Повелителю  и Создателю  всего  живого  и  сущего.

- Ганик! – произнес  Зильземир  громко  и  на  всех  звуковых  интонациях, пролетая  мимо  работающих  слуг  и  рабов  виллы  в  этом  красивом  во дворе саду. Но  никто  его  не  услышал. Ибо  он  так  сам  хотел. Никто  даже  не почувствовал  летящего  его, даже  те, кто  был  совсем  рядом. Только  легкое дуновение  свежего  под  жаром  вечернего  солнца  ветерка.

  Зильземир  опустился  ногами  в  золочонных  сандалиях  ангела  на  каменную дорожку, ведущую  прямо  к  самому  входу  в  дом  Лентула  Плабия  Вара  и его  дочери  Луциллы  Вар. Встряхнув  русоволосой  головой  с  вьющимися  на этом  невидимом  астральном  ветру, как  змеи  волосами. Длинными, по  его пышущей  жаром  любви  женской  груди, и  по  женской  своей  спине  до  самой  узкой  и  гибкой  талии.

  Подпоясаной  широким  с  пряжкой  поясом. Из  звездной  живой  черной пыли. На  длинной, до  самой  земли  светящейся  светом  ярких  звезд  и галактик  ангельской  хламиды.

  Он, коснулся  своего  живота, где  был  еще  один  его  зарождающийся ребенок, и  протянул  свои  женские  в  небесных  изумрудах  перстнях  на тонких  длинных  пальцах  руки  в  сторону  главного  в  два  этажа  помещения самой  каменной  огромной  виллы.

- Ганик! - позвал, громко  Зильземир – Мальчик  мой!

  Он  приближался, ступая  медленно  и  плавно  по  камням  практически невесомо, лишь  слегка  их, касаясь, сложив  свои  огромные  из  астрального света, оперенные  перьями, как  птица  крылья.

  Он  почувствовал  еще  кого-то, но  не  смог  понять, кто  это  был, но  точно  не  Миллемид. И  это  забеспокоило  Зильземира. Особенно  сейчас, так внезапно  и  под  наступающий  поздний  вечер. На  самом  закате  солнца.

  Это странное  ощущение  и  присутствие  еще  кого-то  в  этой  доме, но  кого?  

  Сейчас  рядом  не  было  Миллемида, и  мать  хотела  снова  узрить  своего любимого  Небесного  рожденного  ею  сына, и  прикоснуться  даже  к  нему.

  Никто  здесь  ей  не  помешает. Она  так  давно  этого  хотела. Так  давно. Она видела  его  в  доме  Харония  Магмы. Видела  его  больного  и  в  бреду.

  Что  было  с  ним? Она  не  знала. И  была  тогда  напугана  за  него.

   Знал  только  этот  хитрец  Миллемид. Ее  любовник, который  не  дал  ей тогда  нужного  и  должного  ответа. Но  она  уже  забыла  про  все  это, так  как ее  сын  уже  был  здесь, как  и  обещал  Миллемид. И  уже  скоро  все свершиться. Она  верила  Миллемиду. Верила  потому, что  любила. Любила Миллемида, как  и  самого  Бога, и  всегда  доверяла  ему. Зильземир  знал, что Миллемид  не  подведет. Нужно  было  только  подождать. Но  любовь  матери  к  своему  ребенку  не  давала  Зильземиру  покоя. И  он  самовольно  шел  к дому  Варов. Его  сын  его  тянул  к  себе. И  он, словно, пел  на  всех  звуковых интонациях, призывая  своего  родного  к  себе  сына. Словно  флейта, нежной  и  ласковой  трелью - Ганик, мальчик  мой! Мальчик  мой  любимый!

  И  в  ответ  ему  склоняли  свои  ветви, растущие  вдоль  тропинки  шурша  еле заметно  и  еле  слышно  листьями  оливковые  деревья  и  орешник. И  в ответ ему  тянулись, своими  лепестками  цветущие  в  клумбах  цветниках  у  самой каменной  тропинки  яркие  сладко  пахнущие  такие  же  красивые, как  и  он сам  цветы. Они  преклонялись  перед  самой  любовью, идущей  в  дом  Варов.

Перед  самой  жизнью. И  склоняли  ветви  и  стебли  к  ногам  безумно красивой  крылатой  женщины. Матери  идущей  за  своим  отпрыском  сыном. Матери  ради  него  спустившейся  с  Небес  от  самого  порога  Бога.

- Мальчик  мой! – звучал  трелью  голос  Зильземира – Мама  идет  к  тебе! Мама  идет  к  тебе, мальчик  мой! – еще  раз, пропел  нежной  трелью Зильземир, чувствуя  своего  сына  в  этом  богатом  загородном  имении, и опять  никто  не  услышал  его. Никто, кроме  того, кто  сейчас  появился  за  его  спиной, и  смотрел  на  него.

  Тот, кто  теперь  стоял  за  его  спиной  и  шел незримо  и  неслышно, также как  и  он, следом  за ним.

                   Глава X. Любовник Луциллы Вар.

  Лентул  Плабий  Вар  сидел  в  своем  позолоченном  резном  кресле. На  фоне дневного  проникающего  в  помещение яркого  света  золоченного  большого кабинета  окна  в  цветном  витражном  стекле, расписанного  красивыми узорчатыми  фресками. В  своем  на  втором  этаже  кабинете  своей  загородной виллы. Он  сидел  недалеко  от  своего  друга  сенатора  Марка  Квинта Цимбериуса. Ганик  стоял  чуть  в  стороне  у  мраморной  колонны  и  статуи одного  из  предков  этого  самого  гнуснейшего  рода  в  Риме, и  слушал разговор  Лентула  Плабия Вара  и  Марка  Квинта  Цимбериуса.

  Он  стоял  за  углом  двери  и  его  небыло  видно. Ему жутко  не  хотелось здесь  быть. Здесь  с  этими  отморозками  из  рода  Варов. Это  были  вообще не люди, а  звери. Он  так  считал. Но  он  любил  Луциллу  Вар. Любил  эту кровожадную  мигеру  бестию, ставшую  ему  ближе  всех  сейчас. Даже  ближе самой  любовницы  в  прошлом  Сивиллы  и  любовниц  Миллены  и  Алекты.

    Как  он  мог  в  нее  так  влюбиться, он  и  сам  не  знал, но  любил  ее, не смотря  то, что  она  из  себя  представляла. Вот  уже  целую  неделю, как  он был  здесь, и  они  только  и  знали, что  занимались  любовью  в  этом загородном  имении  Варов. И  на  удивление  сама  Луцилла  безумно  его любила. И  не  была  уже  такой  жестокой  и  кровожадной  теперь. Она  сейчас была  просто  счастлива  и  любила  безумно  своего  Ритария  гладиатора Ганика. И  ей  было  неважно  уже  ничего. И  не  нужен  был  никто, кроме него. Она  словно, никого  во  дворе  и  в  доме  больше  не  замечала, забыв даже  про  своих  личных  рабынь  служанок  гречанок Сесилию  и  Силесту, выгнав  их на  половину  рабов. И  запретив  появляться  в  ее  комнате, потому, что  там жил  теперь  вместе  с  Луциллой  ее  любимый  Ганик. Вопреки  всем. Вопреки теперь  ее  отцу, чем  бесил  его  и  доводил  до  бешенства. Но  Лентулу пришлось  терпеть. Он  обещал  Луцилле  Ганика. Обещал  еще  тогда. Когда тот  выиграл  тот  кровавый  поединок  с  его  приговоренными  насмерть  убийцами  Рима на  арене  главного  городского  амфитеатра. И  она  получила его. И он, пока  не  лез  в  их  отношения. Он  ждал  нужного  момента, чтобы убить  этого  раба, который  даже  не  желал  слушаться  приказов. И  который, не  боялся  ничего, и  никого  в  его  доме. Этот  Ганик, даже  набил  просто морду  палачу  и  в  прошлом  тоже  гладиатору  Касиусу  Лакрицию. Просто наспор. В  поединке  на  мечах, посреди  двора, выбив  из  его  руки  меч, и  отлупив  как  собаку  этого  сильного  здоровяка, даже  не  спросив  у  Лентула старшего  как  хозяина  этого  загородного  большого  богатого  имения  на  то разрешения.

  Лентул  просто  жаждал  его  смерти, смерти  раба  посмевшего  овладеть  его самой  испорченной  в  Риме  родной  дочерью. Но  помешанная  на  нем  его дочь  Луцилла, и  этот  договор  с  ней, мешали  сделать  это. Но  должен настать  тот  момент, когда  он  сможет  это  сделать. И  этот  момент  скоро должен  был  наступить.

  Он  сидел  в  своем  наверху  большом  кабинете, где  принимал ланисту  Харония  Диспиция  Магму, а  теперь  его  гладиатор  живет  в  его доме. И  это Лентула  дико  бесило. И  он  отрывался  от  бешенства  на  своих  рабах, приказав  запороть, чуть  ли  не  насмерть  пару  из  них. И  опять  этот  Ганик, из-за  чего  и  случился  этот  позорный  для  его  дворового  палача  и надсмотрщика  за  рабами  Касиуса  Лакриция, поединок  на  боевых  мечах. И  на  глазах  его  довольной  этой  додури  сумасшедшей  дуэлью  полоумной  от любви  дочери  Луциллы  Вар.

  Он  был  постоянно  теперь  на  взводе, но  общался  со  своими  гостями. Его  еще  бесило  то  затянувшееся  судебное  дело  с  казнью  и  судом  над  заговрщиками  сенаторами  и  заточенными  уже  целую  неделю  уже  в  городской  тюрьме  теми  ланистами  школ  Помпеи  и  Капуи.

  Эта непонятная  с  их  казнью  задержка  бесила  Лентула  Плабия  Вара. Он  рассчитывал, что  Тиберий  быстро  их  всех  порешит, и  дело  с  концом, но  что-то  случилось  и  все  пошло  не  так. И  его  сейчас  ставил  в  известность  один  из  его  постоянных  и  желанных  гостей  в  доме  Марк  Квинт  Цимбериус.

   Разговор  шел  о  том, о  сем. О рабах, полиции, связях  в  самом  городе, сенате, заговорах  и  деньгах. А  Ганик  ждал  Луциллу  из  своей  девичьей комнаты. Она  приказала  ему  быть  здесь  и  не  уходить  никуда, пока  сама  не придет, приведя  себя  в  порядок.

   Ганик  вдруг  неожиданно  для  себя, почувствовал  чье-то  присутствие. Где-то  за  своей  спиной. Снова. Кто-то  уже  неделю  так  вот  стоял  за  его  гладиатора  раба  широкой  спиной. Он  даже  чувствовал  чьето-то  дыхание. И оно  было  не  совсем  чье-то. А  чье-то  родное  и  близкое. Как  дуновение ветерка. Рядом  с  собой. За  спиной. И  запах  цветов. Четкий  такой  нежный цветочный  ароматный  запах. Запах  чего-то  или  кого-то, но  пока, как  человек, он  не  мог  понять, кто  это.

   Он  резко  обернулся, но никого. Никого  ровным, счетом. Но  ощущение осталось. Кто-то  прикоснулся  к  его  спине. И  он  ощутил  это  легкое  нежное прикосновение, как  от  женской  любящей  руки. Рука  женщины  коснулась  его  обнаженной  широкой  гладиатора  Ритария  спины. Ганик  ощутил  пальцы. Все  пять  от  раскрытой  кисти  руки. На  своей  голой  спине. Через  шерстяную  серую  короткорукавую  тунику. Он  стоял  у  дверей  своего  теперь  нового  хозяина. Он  кроме  этой  тукники  здесь  не  носил  ничего. Снизу  сублигата  на  своих  мужских  гениталиях  и  сверху  подпоясанная  гладиаторским  поясом   с  медными  бляшками  та  серая  шерстяная  туника.   И  с  тех  пор  как  появился  в  доме  Лентула  Плабия Вара, не  навдевал  ничего  больше  на  себя. Так  разрешила  ему  Луцилла. Луцила  хотела  ег о одеть  в  тунику  из  дорогих  материй, но  он  отказался. Делая  акцент  на  ее  злобном  нраве  отца. И  она, понимая  его, пошла  на  уступки. Она  Луцила  любила  его  и  любовалась  своим  красивым  и  ненаглядным  дорогим приобретением  для  нее  лично. Как  неким  товаром  или  живой  куклой игрушкой. Особенно  поразила  этим  своих  подружек  Помпею  и  Кадмию, которые  недавно  побывали  в  ее  доме  в  гостях  и  обалдели  от  Ганика, и обзавидовались  Луцилле. Чего  она  и  добивалась. И  она  была  довольная, как никогда  и  счастливая  от  любви  к  красавцу  гладиатору, разоренной  и покинутой  всеми  гладиаторской  школы  Олимпия.

  Он  посмотрел  в  пустоту  за  своей  спиной, посмотрев  еще  по  сторонам, и  не  дождавшись  любимой, пошел, повернувшись  дальше  к  выходу  во  двор виллы. Спустившись  быстро  вниз  по  ступенькам  лестницы.

  Зильземир  стоял за  его  спиной  и  слезы  текли  по  лицу  Зильземира, застывая  каплями, на  его  щеках  и  капая  и  растворяясь  в  самом  воздухе.

- Сыночек  ты  мой. Мальчик  ты  мой  родной – плакал  ангел - Я  скоро  приму тебя  в  свои  объятья. Уже  скоро. Я  унесу  тебя  на  Небеса, и  не  отдам  тебя уже  никому.

- Ты  должа  забрать  его  отсюда - он  услышал  за  спиной  и  резко  и  быстро обернулся  на  прозвучавший женский  голос. Там  стояла  снова  эта  женщина.                

Женщина  в  возрасте. Лет, где-то  сорока  или  чуть  больше. Она  скорее  не стояла, а  висела, как  и  сам  Зильземир  в  самом  воздухе  не  касаясь мраморного  пола  второго  этажа  виллы.

  Зильземир  был  уже  неделю  в  этом доме, но  эта  женщина  словно преследовала  ангела. Он  теперь  постоянно  чувствовал  присуттсвие  ее  везде  и  по  всей  вилле  Варов. Он  говорила  Зильземиру  постоянно  о  том, чтобы  тот  забрал  своего  сына. И  как можно  быстрее  отсюда.

- Я  знаю! - произнес, снова  ей  и  громко, как  прозвучавший  сотрясающий  все  вокруг  Небесный  гром, обернувшись  резко  и  угрожающе, расправив крылья  Зильземир. Он  отлетел  назад  к  противоположной  мраморной  в красивых  фресках  стене, и  протянул  указательный  палец  в  сторону  того, кто  это  только  что  произнес – Ты  снова  сзади  подкралась! Бестия призрачного  земного  мира! Не  делай  так  больше! Накажу!

- Я  и  так  уже  наказана, ангел  Неба – произнес  призрак  женщины – Наказана  своей  распутной  неп... Читать следующую страницу »

Страница: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27