МАМА.(Мистико-эзотерический роман).

  Внутри  крепости  был  пожар. Горел  палаточный  составленный  военный  в центре  крепости  лагерь. Летели  горящие  факелами  стрелы  через крепостную  стену. И  все  было  в  сплошном  дыму, да  так  что  Зильземир сам  терял  время  от  времени  Мисму  Магония  из  своего  вида. Он, не должен  был  этого  делать. Лезть  в  мирские  дела  тех, кто  жил  под  Богом  на  земле. Это  было  вне  правила  Небес. Но, он, не  мог  поступить  иначе. Он ждал. Он  не  мог  вмешаться  без  надобности  в  бой. Он  не  должен  был мешать  всему, что  здесь  происходило. Он  и  так  должен  был  сделать  то, что, посути  не  должен  был  делать. Но  Сильвия. И  ее  любимый. И Зильземир  обещал  вернуть  Сильвии  его. Он  не  мог  поступить  иначе, он обещал  сам  себе. Сильвия  заслуживала  любви  и  счастья. И  ангел  Небес мог  это  сделать. Сделать  вопреки  даже  Богу. И  пусть  об  этом  не  знает никто. Даже  любимый  его  Миллемид.

  Он  видел, как  варвары  пробивали  тем  толстым  бревном  на  веревочных канатах  большие  крепостные  деревянные  окованные  железом  ворота. И  как те  ворота  трещали  от  тех  ударов. И  должны  были  обрушиться  в  любой момент. Зильземир  увидел, как  Мисма  Магоний  с  тремя  своими товарищами  легионерами  бился  на  крепостной  стене  над  теми  воротами, сбивая  со  стены  над  воротами  гуннов  и  руссов, отдавая  команды. Снося головы, отрубая  руки  и  ноги  своих  врагов. Но  силы  были  неравны, и перевес  был  на  стороне  врагов  римлян.

  Зильземир  узрил  весь  ужас  и  смерть  своими  глазами. Здесь, как  и  когда-то  на  самих  Небесах, у  Трона  Бога. Когда  пришлось  ему  бежать  от  гнева любимого  и  ангелов.

  Кругом  опять  была  смерть  и  кровь.

  Ужас  заполнил  его  сердце. Ужас  и  боль  от  увиденного. Зильземир  не Миллемид. Он  не  воин. Он  женщина. Женщина  и  мать. И  то, что  он  видел, было  чудовищным  для  его  ангела  глаз  зрелищем. И  болью  в  наделенном одной  лишь  любовью  и  жизнью  сердце. Но, он  не  мог  сделать  ничего, как только  быть  невольным  свидетелем  этого  кровавого  чудовищного  побоища и  ждать  момента. Нужно  было  найти  момент. Нужный  момент. И  сделать то, что  он  должен  был  совершить, ради  Сильвии, ради  земной  матери  ее сына  Ганика.

                                                ***

  Началась  новая  свалка. Жестокая  и  кровавая. Между  школой  Капуи Помпеи  и  Олипией. Этот  бой  был  по  принципу  сам  за  себя. Школа  на школу.

  Фероклу  удалось  уложить  еще  одного  из  нападавших. Остальных  двоих  из  школы  Помпеи, таких  же  с  мечами, как  и  он  секуторов, уделали  его ученики  молодые  гладиаторы  Олимпии  бактриец  Клеастрит  Рубий, франк Рудион  Мекта  и  фракийц, как  и  Ферокл  Палезий  Пула. Они  быстро разделались  с  соперниками  по  арене  из  Помпеи. Быстро, и  отделавшись лишь  легкими  скользящими  порезами  на  плечах  и  ногах  от  своих  противников. Правда, потеряли  ливийца  и  единственного  копейщика  гоплита  Олимпии  Камеллиона, как  самого  слабого  из  всех. Он  сам, буквально  наскочил  на  трезубец  того  высоченного  германца  гладиатора  Ритария, приняв  на  себя  его  всего. И  отвлекая  от  своих  товарищей. Тот Ритарий  германец  распорол  ему  весь  живот  от  лобка  до  грудинной  кости трезубцем. И, вывалив  на  желтый  и  мокрый  от  льющейся  с  него  крови свои  кишки, Камелион  уже  не  дышал. Он  лежал  среди  других  мертвецов  из  Капуи  и  Помпеи.

  И  когда  пал  последний  еще  один  уже  Венатор  Капуи  под  ударами молодых  гладиаторов  школы  Олимпия, в  этот  момент  на  Ферокла  кинулся тот  здоровенный  Ритарий. С  трезубцем  наперевес  и  своей  широкой  с грузилами  сплетенной  из  шерсти  веревочной  сетью. Он  молниеносно раскидал  молодых  гладиаторов  просто  как  щенят  по  сторонам  и  ринулся на  Ферокла.

  Ферокл  разгоряченный  своей  ошеломительной  скоротечной  победой  сам бросился  на  того  гладитора  здоровяка. Прямо  на  его  трезубец  и  его парящую  в  воздухе  ловчую  как  у  рыбака  сеть.

  Он, вероятно, сейчас  думал о  том, что  Ардад  его  тоже  оценит  не  хуже  своего  Ганика. Его  умение владеть  своим  мечем  секутора, когда  появились  эти  трое. С  копьями  и мечами. Это  было  неожиданностью  для  Ферокла, как и  для  остальных. Все  опять  как  тогда, когда  подставили  Ганика. Только теперь  все  сошлось  на  Ферокле.

  Молодые  гладиаторы  Олимпии, прейдя  в  себя, быстро соскочили  на  ноги, обступили  сражающегося  Ферокла  и  Ритария  Капуи. Они  не  лезли  в  драку, а  только  с  двух  боков  с  мечами  гладиями  и  щитами, кружили вокруг  сражающихся  двух  достойных  по  мастерству  друг  друга соперников.

  Ритарий  из  Капуи  и  Секутор  из  Олимпии, даже  не  заметили  тех, кто быстро выскочил  из  еще  одних  ворот  на  арену  амфитеатра. Те  ворота редко  открывались. И  через  них  чаще  всего  выпускали  для  травли  на арене  диких  зверей.

  Через  те  двери  на  арену  высыпало  несколько гладиаторов. И  все  пошли  стеной, полуокружая  дерущихся, один  на  один  фракийца  Ферокла  и  вероятно  самого  сильного  и  здорового  Ритария  Капуи.

  Вдруг  пошел  дождь. Небо  заволокло  дождевыми  облаками. Дождь. Неясно откуда, но  дождь  полил  как  из  ведра. Мгновенно  промочив  весь  арены амфитеатра  песок. Смешивая  пролитую  на  него  кровь  убитых  только, что Фероклом  гладиаторов  с  льющейся  по  нему  ручьями  теплой  весенней водой. Образовались  в  момент  на  песке  лужи. В  следах  от  множества  ног, одетых  в  калиги. И  ливень  смывал  кровь  с  лежащих  на  песке  мертвых  тел  троих  секуторов  в  масках  шлемах  с  широкими  козырьками  и сверкающих  на  кольцах  кольчуги  сочленнных  нарукавниках  пристегнытым к  их  уже  бесдыханным  мертвым  телам. Здесь  же  вокруг  самого  их  убийцы  фракийца  Ферокла  валялись  в  песке  их  мечи  и  щиты. Они пытались  окружить  его, но  не  успели, и  вот  лежали  мертвыми  в наполненном  дождевой  водой  песке.

  Уворачиваясь  от  сети  и  трезубца  Ритария  Капуи, Ферокл  даже  растерялся от  неожиданности, когда  открылись  те  боковые  деревянные  решетчатые окованные  железом  двери. И  на  арену  амфитеатра. И  появились  полуголые как  нищета  Рима  гладиаторы. Босоногие  и  незащищенные  ничем, в  одних только  сублигатах  и  шерстяных  черных  и  серых  коротких  рваных  туниках. Еще  более  убогие, чем  те, против  которых  бился  его  друг  Ритарий  Ганик. Они  вышли  под  тем  проливным  внезапным  дождем.

  Молодые  его  гладиаторы, было, бросились  на  врагов, но  Ферокл  приказал им  держаться  сзади  его  и  прикрывать  со  спины. Те  отскочили  за  него, обежав  по  кругу, дерущихся  Ферокла  и  того  Ритария  из  Капуи. Они смотрели, как  к  ним  приближаются  враги. Опять  все  против  каких-либо правил. Опять  чья-то  злая  коварная  и  жестокая  затея. И  опять  против школы  Олимпия  и  на  глазах  у  всего  Рима. Опять  так  вот  подло  без объявления  войны.

- «Снова  Ноксии. Как  и  с  Гаником» - подумал  Ферокл - «Вооруженые, чем попало. Вплоть  до  ржавых  затупленных  копий  и  мечей. Кто  с  чем. И  одеты, во  что  попало. Жалко  погибли  до  этого  двое  его  лучших  учеников римлянин  Лукреций  Цимба  и  египтянин  Мориус  Гаридий. Не  доставало гладиаторов  в  Олимпии. И  эти  пали, еще  до  этого  конечного  сражения, в предыдущих  схватках. В  довесок  погиб  и  ливиец  копейщик  Камелион».

  Он  ловко  снова  увернулся  от  точного  удара  трезубца  Ритария  и  его  в воздухе  сети, и  видел, как  медленно  и  крадучись  тихо, те  приближались, к ним  двоим.

  Ритарий  Капуи  даже  не  видел  врагов  идущих  за  его  спиной  и  в  его сторону. Он  увлекся  боем  и  состредоточился  на  одном  Ферокле. Но  Ферокл  старался  теперь  держаться  на  одном  месте  и  медленно  отступал  от  наседающего  на  него  здоровяка  Ритария. И  смотрел, как  те  медленно приближались  к  нему. Окружая  полукольцом  и  их  было  восемь. Восемь под  проливным  дождем  и  босиком  по  мокрому  вязкому  уже  от  воды песку. Они  вышли  из  боковых  ворот  на  арену  и  шли, окружая  Ферокла, молча, под  крик  римского  плебса  и  сенаторского  ложа, которые  прятались под  провисшими  от  воды  разноцветными  палантинами, с  которых, внизпрямо  на  край  арены  лилась  ручьями  вода.

  Ферокл  стал  отступать  назад, затягивая  на  себя  своего  противника. И  его гладиаторы  делая  тоже, самое, отходили  вместе  с  ним, уже  ориентируясь  по  обстановке  боя. И  вероятности  нападения  противников. Ферокл  сражаясь один  на  один  с  Ритарием  Капуи, даже  не  пытался  ему  что-то  показать. Тот  не  давал  ему  передышки. Он  попытался  ему  прокричать, чтобы  тот обернулся, но  тот  его  видимо  толком  из-за  крика, одичавшего  от кровопролития  римского  плебса, просто  не  слышал. Он  озверел, потеряв всех  своих  товарищей  из  Помпеи  и  Капуи  на  поле  боя. И  не  желал  даже реагировать  на  любые  крики  о  вероятной  опасности. А  может, думал, что это  хитрая  уловка  и  способ  укакошить  его  Секутором  противником.

  Ноксии  охватывали  их  полукольцом.

  Среди  них  был  один  с  копьем. Остальные  с  мечами. Старыми  мечами  и ржавыми, как  и  тогда. Было  ясно, чья  это  была  работа.

- Ублюдки! - крикнул  Ферокл  наступавшим  на  него  преступникам смертникам.

  Ферокл  и  сам  был  когда-то  преступником  и  осужденным  на смерть, но  не  стал  Ноксием. Судьба  благоволила  ему, даже  на  арене амфитеатра. Он  всегда  выживал. Вот  и  сейчас, он  уворачивался  отражая смертоносные  по  щиту  удары  трезубца  Ритария  Капуи, зная, что  возможно это  шанс  теперь  выжить.

– Ну, что  идите! Давай! Кто  из  вас  первый! – он  прокричал  еще  им.

- Учитель! – прокричал  франк  Рудион  Мекта - Разреши, и  мы  их  возьмем  на себя!

- Нет! - прокричал, ловко  маневрируя  от  ударов  трезубцем  Ферокл - Стоять за  спиной!

  Ритарий  попрежнему  не  слышал  даже  то, что  кричал  врагам  окружающим его  соперник  и  противник  по  арене  Ферокл. А  дождь  сделал  песок  вязким, превратив  его  в  глину, и  вязли  в  калигах  ноги. И  вдруг неожиданно  для  всех, когда  его  уже  охватили  в  кольцо  и, не  дожидаясь нападения, Ферокл  сорвался  с  места  и  бросился  в  лоб  на  противников.

  Проскочив, буквально  под  рукой  и  трезубцем  германца  Ритария. Он  пулей пролетел  мимо  него, зацепив  за  живот  противника  щитом. Тот  развернулся ему  вослед. Ферокл  даже  не  заметил  мимо  себя  пролетающее  длинное копье  одного  из  преступников. То  копье, пролетев  почти  рядом  с Фероклом, вонзилось  в  живот  повернувшемуся  ему  вослед  гладиатору Капуи. Ритарий  упал  на  колени  и  вырвал  копье, пытаясь  снова  встать, уже видя, что  происходит  теперь  на  арене. Но  было  для  него  поздно. И  он  был смертельно  ранен  и  упал  в  большую  лужу, разлившуюся  от  проливного дождя, точно  посередине  песчаной  раскисшей  как  болото  арены. Он  упал лицом  в  ту  лужу. И, похоже, утонул  в  ней, захлебнувшись  водой, и  не двигался  больше. А  Ферокл  вклинился  с  разгона  в  полукруг  окруживших его  уже  кольцом  приговоренных  на  смерть  на  арене  Рима  преступников.

  Размахивая  щитом, и  мечем, он  уложил  сразу  двоих, но  остальные набросились  на  него, как  бешенные  голодные  собаки. И  Фероклу  пришлось отступить, вырвавшись  из  кольца. И  развернувшись  к  наступающему, снова врагу  лицом. Он  сбросил  свой  шлем  на  арену, чтобы  лучше  видеть противника.

- Черт, что  это  твориться! – проикричал  Ардад – Опять  как  тогда! Почему  не  остановят  бой! –

  Он  вцепился  руками  в  решетку  квадратных  окованных  железом  ворот  на арену.

 - Кто  те  ублюдки  на  арене?! – он  снова  прокричал.

   Ардад  видел, как  за  Фероклом  в  бой  кинулись  его  и  Ганика  ученики гладиаторы. Вчетвером  против  восьми. И  как  Ферокл  уже  убил  двоих, а остальные  сцепились  с  остальными. Это  было  уже  побоище  без  каких-либо правил, просто  резня. И  никто  не  останавливал  этот  беспредел. Весь амфитеатр  только  гудел  от  наслаждения  кровопролитием. И  всем  зрителям было  без  разницы, кто  кого  и  как  убивает.

  Хароний  тоже  почему-то  молчал. Может, был  растерян  и  напуган, напуган, еще  больше, чем  тогда  с  Гаником.

- Я  сам  его  остановлю! - проикричал  Ардад. И, растолкав  всех, кинулся  вниз по  каменным  ступенькам, туда, где  была  оружейная  комната  амфитеатра. Здесь  хранилось  дополнительное  вооружение  для  боев  на  арене  Рима. В случае  замены  во  время  игр  при  износе  или  при  простой  необходимости поменять  оружие  или  щиты, доспехи. За  ним  влетел  и  Хароний  Магма.

- Ты  что  задумал! – Хароний  прокричал  ему, хватая  Ардада  за  правую  руку, схватившую  большой  топор  на  длинной  рукояти.

- Эти  мрази  только  топора  заслуживают! - прорычал  Ардад.

 – Я  не  дам  его убить  каким-то  преступникам! - проревел, вытаращив  в бешенстве  свои  черные  как  ночь  глаза  на  Харония  Магму  Ардад.

   Хароний  Магма  удерживал  его.

 - Не  пущу! Стой! Что бы, не произошло, ты  не  сделаешь  этого! – он  ему  преградил  дорогу  и  произнес -  Слышишь, Ардад! Стой! Я  как  хозяин  твой тебе  запрещаю! Слышишь  меня!

- Да  пошел  ты, хозяин! – Ардад  пррычал  глядя  своими  черными  вытаращенными  злыми  глазами, прямо  в  зеленые  офонаревшие  глаза  Харония. И  оттолкнул  с  брезгливостью  Харония  Магму в  сторону. Он  бросился  наверх  снова  по  ступеням  к  выходу  на  залитую дождем  песчаную  в  пролитой  свежей  крови  арену. Он  расшвырял  своим негра  эфиопа  здоровенным  в  серой  короткой  из  шерсти  тунике  сильным  и мускулистым  телом  всех, кто  попался  ему  на  дороге  и  вылетел  на  арену, нараспашку  распахнув  ногой  квадратные, окованные  железом  решетчатые двери. Под  проливным  дождем  он  с  криком  понесся  на  помощь  своему еще  одному  ученику  фракийцу  Фероклу. Уже  не  думая  ни  о  чем, только  о том, чтобы  спасти  его. Он  летел, размахивая  здоровенным  на  длинной рукоятке  топором. И  врезался  в  кольцо  врагов  окруживших  и  уже прижавших  секутора  Олимпии  к  одной  из  торчащих  разделительных каменных  отшлифованных, похожих  на  мужской  фаллос  колонн, снося  им головы, и  разрубая  пополам  огромным  и  тяжелым  острым, как  бритва отточенным  плоским  лезвием  сокрушительной  секиры.

  Там  закрывая  своего  учителя, собой  поочередно, отбивались  двое  еще живых, но  уже  тоже  израненных  гладиатора, Фракиец  Палезий  Пулла  и бактриец  Клеастрит  Рувий. Погиб  в  схватке  франк  Рудион  Мекта, и  Ферокл  был  уже  весь  в  крови  и  тоже  серьезно изранен. Он  только защищался  одним  щитом  и  без  оружия. Враги  выбили  каким-то  образом тот  узкий  остроконечный  меч  из  его  рук. И  если  бы  не  Ардад, ему  бы, наверное, уже  был  бы  в  скором  времени  конец. Как  и  его  раненным  еле держащимся  на  ногах  и  измотанным  обессиленным  от  долгого  сражения гладиаторам.

  Он  истекал  уже  кровью, когда  его  и  учитель  Ганика, ворвался  в  круг  его врагов, убивая  последних. И  их  кровью  залила  всего  с  головы  до  ног молодых  гладиаторов  Олимпии  и  Ферокла  и  тот  столб.

  Ардад  спиной  придавил  к  колонне  Ферокла  и  развернулся  лицом  к противнику  в  ожидании  нападения. Но  уже  никого  небыло. Они  все  лежали  у  его  ног. Ног  победителя. Ардад  даже  не  заметил, как  зарубил  той здоровеной  плоской  и  острой  тяжелой  секирой  остальных  ослабевших тоже  измотанных  долгим  боем  и  раненых  врагов.

- Ну, кто  еще! – он  проорал, перекрикивая  рев  бушующего  под  проливным дождем  амфитеатра – Кто  еще! Подходи! Всех  оприходую  и  угощу! –

  Он, озирался  по  сторонам, но  никого  больше  не  было. Только  рев  трибун и  какая-то  бешеная  паника, и  беготня  кругом  по  кругу  зрительских  мест. И  всего  амфитеатра.

    Ардад  не  понимал  в  горячке, что  твориться  вокруг. И  там  над  ними  под мокрыми  разноцветными  палантинами. Он  не  видел, пока  выбирал  внизу  в оружейке  амфитеатра  себе  сокрушительное  оружие. И, отталкивая  своего хозяина  ланисту  Хароиня  Диспиция  Магму. Как  один  из  противников Ферокла, пока  тот  отбивался, отступив  к  торчащей, похожей  на  мужской фаллос  каменной  колонне. Подобрал  лежащее  возле  большой  лужи брошенное  в  крови  копье  в  центре  арены  у  мертвого  и  порядочно  почти  целиком  утонувшего  в  ней  Ритария  германца  здоровяка  Капуи. Разбежавшись  в  сторону  императорского  смотрового  ложа, швырнул  то длинное, как  пика  копье  в  самого  императора  Рима  Тиберия  Клавдия  Нерона.

  Копье, пролетев  свой  длинный  по  воздуху  под  дождем  путь, вонзилось острием  наконечника  рядом  с  матерью  Тиберия I  Ливией. Прямо  в  правый поручень  ее  цартсвенного  золоченого, как  и, у  ее  сына  кресла. Стоящего  со стороны  женского  сенаторского  ложа.

  Той  стало  дурно, и  вскрикнув  от  испуга, она  упала  со  своего  кресла. И  Тиберий  бросился  к  ней, подымая  свою  мать  с  каменного  пола  царской  смотровой  ложи.

  На  трибунах  началась  паника. Все  сенаторы  сорвались  с  мест, и  кинулись кто  куда.

  Весь  амфитеатр  просто  взорвался  криком - Измена! Убить  их! Убить  всех!  

  Кто-то  бросился  прочь  к  выходам, торопясь  не  попасть  теперь  под кровавый  замес. И  быстрее  покинуть  это  ставшее  им  самим  опасное  место. Но  этого  не  видел, ни  сам  Ферокл, ни  его  и  Ганика  учитель  Ардад, продолжающих  биться  под  проливным  тем  дождем  по  уши  в  пролитой  и стикающей  по  ним  крови  врагов. Охране, охранявшей  сам  амфитеатр  и  слуг  и  рабов  с  оружием. Пока  их  не  осталось  ни  одного  в  живых. Стоя  и  прижавшись  к  той  каменной  торчащей  разделительной  колонне   арены. Лишь  тогда, Ардад  подхватив  на  руки  падающего  уже израненного  Ферокла, увидел  бегущих  к  ним  с  оружием  наперевес  по лужам  и  крови, перепрыгивая  прямиком  через  труппы  мертвецов гладиаторов  школы  Капуи  и  Помпеи, охранников  самого  Тиберия.

  Преторианцы  по  приказу  с  трибуны  их  начальника  Сеяна, бросились  на арену. Чтобы  взять  под  арест  тех, кто  еще  оставался  живым  из новоявленных  бунтовщиков  и  покушавшихся  на  жизнь  Цезаря  Тиберия  и его  матери  Ливии. Но  там, остался  только, стоять  с  топором  наперевес  один  Ардад. И  израненный  свисающий  на  его  широком  негра  эфиопа плече  Ритария  ветерана  секутор  школы  Олимпия  фракиец  Ферокл.

  Ардад  выставив  топор  вперед  в  правой, сжимая  его  за  длинную  рукоять руке, не  подпускал  ближе  дозволенного  охрану  Тиберия. И  те  снова окружили  их  двоих, вынув  мечи  гладии, и  выставив  вперед  свои  широкие большие  квадратные  щиты. Взяли  под  арест  гладиаторов  школы  Олимпия.

                                               ***

  Варвары  просадили  ворота  крепости  и  ворвались  все-таки  внутрь. Прямо под  ними. Стоящими  наверху  и  сталкивающих  противника  со  стен бастиона. Ломая, и  отталкивая  от  стен  длинные  штурмовые  лесницы, наступающих  лавиной  на  стены  бастиона  вооруженых  до  зубов  врагов. Бросая  камни  со  стен, и  рубя  их  прямо на  стенах  только, что  поднявщшихся  гуннов  и  руссов.

  Те  все  же  пробив  широкую  брешь  и, снеся  к  чертям  деревянные  большие  окованные  железом  крепостные  ворота. Тем  штурмовым подвешенным  острым  из  дуба  бревном, как  и  при  первом  тогда  штурме.

  И  снова  пали  ворота, пробитые  посередине  этим  тяжеленным  на веревочных  тросах  тараном. Не  выдержали  даже  длинные  из  бруса  в петлях  лежащие  запорные  засовы. Они  просто  переломились  вместе  с воротами. И  тут  же  рухнули  на  землю. И  хотя  таран  сгорел, облитый  со стен  над  воротами  кипящим  в  огне  маслом, вместе  с  первыми ворвавшимися  варварами. Буквально  заживо. Все  же  через  пролом  полезли враги. Все  сколько  есть, сосредоточившись  на  бреши  и  давя  массой, они лезли  друг, по  другу, врываясь  внутрь  крепости. С  криком  и  воем, они раскрашенные  синей  охрой  и  раздетые  до  пояса  с  мечами  и  секирами, топорами  наперевес. Размахивая  ими, ворвались  внутрь  римкого  военного укрепления. Там  их  уже  ждали  скропионы  и  пилумы  легионеров.  

  Противник  снял  осаду  со  стен  и  ломанулся  прямо  только  в  те проломланные  ворота. Прямо  на  штурмовые  оборонительные  машины римлян. Ударившись  о  квадратные  большие  щиты  построенных  в оборонительном  порядке  легионных  коробок.

  Завязалась  рукопашка.

  Под  полетом  стрел  и  пилумов. Мелькание  кривых  мечей  гуннов  и  руссов и  гладиев  римских  солдат. Слышны  были  крики  команд  и  крик умирающих  и  падающих  друг  на  друга  гибнущих  дерущихся  насмерть воинов. Все  это  перемешалось  с  дымом  и  огнем, и  превратилось  в  одно общее  кровавое  и  погибельное  побоище. Побоище  уже  внутри  самой римской  крепости. Крепости  шестого  легиона, легиона  Феррата.

   В  самом  центре  лагеря  и  крепости, в  районе  палаток  и  шатров образовался  самый  центр  кровавого  сражения. Там  сбившись  в  одну  общую  из  щитов  и  доспехов  кучу  под  проливным  начавшимся, как-то внезапно  дождем, стоял  насмерть  шестой  легион  под  наседавшими лавинами  варваров. Там, где-то  был  генерал Гай  Семпроний  Блез. И  там  был  командующий вторым  подразделением  легиона  Феррата  Маркус  Кронелий  Плавт.

  Мисма  Магоний  с  боевыми  товарищами  сорвавшись  бегом  с  крепостной своей  стены  над  воротами, пытался  проравться  к  своим  уже  отрезанным  от  всех. И  спешил  на  помощь  своим  командирам  и  легионам. Они оказались  в  тылу  противника  и  рубили  врагов, сзади  пробиваясь  к  своим  в  тот  центр. Уже  порядком  израненный  сам  Мисма  Магоний  и  его товарищи  Пулион  Демиус  и  Хавлесий  Маркус, тщетно  пытались  прорвать ряды  противника. И  тот, отогнав  их  и  оттеснив  в  сторону  к  разрушенным и  перевернутым  самострелам  скорпионам, заставил  биться  уже  поодиночке.

Самим  за  себя, нападая  то  по  трое, то  по  четверо  на  каждого  из  солдат Рима. Хорошая  боевая  подготовка  и  опыт  рукопашного  боя  на  арене  Рима помог  Мисме  продержаться  дольше  других. Но  и  он  пронзенный  в  бок кривым  мечем  не  хуже  его  искусного  в  сражениях  молодого  гунна. И  с раненными  в  глубоких  порезах  кровоточащими, через  порубленные воинские  красные  Калиги  ногами, упал  на  землю  залитую  кровью  римских солдат.

  Погибли  его  подручные  легионеры  триарии  ветераны  Хавлесий  Маркус  и Пулион  Демиус. И  он  видел  как  они  пали  под  натиском  окруживших  их врагов. И  вот  он, уже  приготовился  к  своей  смерти, но… Черная  тень мелькнула  над  раненым  Мисмой  Магонием. И  сбив  с  ног  напавшего  на него  варвара, выбив  из  рук  противника  его  смертоносное  оружие.

  Варвар  отлетел  по  воздуху, будто  кто-то  его  пронес  по  нему  и  бросил  на бревенчатую  стену  крепостного  бастиона. Ударившись  о  стену, тот  упал замертво. Сила  удара  была  чудовищной, такой, что  от  ударившегося  о  стену  осталась  отметина  на  бревнах  стены  в  виде  ручьев  крови. И отлетели  руки  и  ноги  в  стороны.

  Это  было  нечто, такой  силы, которой  Мисма  еще  не  видел  в  своей  жизни. Эта  сила  была  не  человеческой. Что произошло, и кто такое мог сделать, Мисма не мог понять. Да  и  в  горячке  боя, ему  было  не  до  этого. Он  сполз  под  опрокинутый, почти  на  боку  скорпион  в  кучу  лежащих трупов  римских  мертвых  легионеров. В  месиво  рубленого  мяса  и  крови, вперемешку  с  измятыми  и  пробитыми  от  ударов  секир  и  топоров  варваров  римских  доспехов  и  изорванных  красных  в  золотой  оборке короткорукавых  коротких  туник  и  плащей  мертвых  солдат. Мисма  даже  не понял, как  все  случилось. Он  быстро  сполз  под  этот  полуопрокинутый скорпион.

   Он  понял, что  больше  не  мог  биться. Это  возможно  был  конец. С пропоротым  кривым  мечем  гуннов  боком  и  израненными  ногами. И оставалось  только  смешаться  с  мертвыми. Еще  попытаться  спасти  свою жизнь. Спасти  ради  любимой. Ради  Сильвии. Ему  теперь  было  что  терять, и он  должен  был  вернуться  домой. Ведь  у  него  теперь  был  дом  и  любимая.

Хоть  он  и  служил  теперь  Риму, но  он  думал  теперь  в  момент  вероятной гибели  о  Сильвии  и  доме. Он  думал  о  деревне  у  самого  Тибра  Селенфия. В которую, он  обещал  вернуться. И  он  уже  не  видел, кто  выигрывал  в  этой схватке, а  кто  нет. Чья  была  вероятная  теперь  уже  победа. Но он рубился до конца, пока  не  был  ранен  и  не  упал  на  землю. Он  забился  под  трупы  и кажется, потерял  сознание. А  может, и  не  потерял. Он  как-то  ушел  в  какое-то странное беспамятство и увидел его. Он увидел не то человека, не то какое-то  Божество. Он  не  знал, кто  это, но  понял, что  что-то  особенное  и пришедшее  по  его  душу. В  лучах  яркого, горящего  каким-то  неземным живым  светом. Светом, исходящим  от  него. Светом  вокруг  него. Был момент, когда  Мисма  подумал, что  он  уже  умер, и  что  скоро  попадет  либо в  мир  подземных  Богов, либо  еще  куда-то. Но  потом  понял, что  не  совсем, так  как  он  понял.

  Он  ощутил  жар  от  того  яркого  света. И  понял, что  еще  жив.

  Он  смотрел  на  то  существо, и  оно  смотрело  на  него. В  виде  молодого мальчишки  или  точнее  молодого  какого-то  неизвестного  ему  парня. С синими  красивыми  широкооткрытыми  глазами  на  красивом  миловидном, похожем  больше  на  женское  прямоносом  утонченном  лице. В  белой короткой  юношеской  тунике  знатного  русоволосого  римлянина.

  Тот, встав  на  правое  колено. В  своей  короткой  до  голых  стройных  колен, белой  знатного  римлянина  расшитой  золотой  нитью  тунике. И  в  плетеных, золоченых  с  бриллиантовыми  пряжками  сандалиях, протянул  Мисме Магонию  свою  в  перстнях  тонкую  в  кисти, почти  женскую  руку.

  Внезапно  остановился  сам  проливной  дождь. И  как  будто, все остановилось  и  затихло.

  Загудела  голова  и  стала  тяжелой  от  навалившейся  слабости.

  Мисме  казалось, кто-то  роется  в  его  голове  и  его  сознании, перебирая  все по  порядку, и  все  его  мысли, и  всю  память  в  прошлом  гладиатора. Он чувствовал, что  чье-то  инородное  и  чужое, вторгшееся  в  его  сознание. И чья-то  сила  выискивает  самое, сокровенное  и  самое  важное  в  его  Мисме голове.

   Он, смотрел  в  те  синие  красивые  глаза  и  молчал, не  сопротивляясь, совершенно, и  не  произносил  ни  слова. Он  был  в  состоянии  шока, и  был словно  в  каком-то  отгороженном  отдельном  от  этого  места  мире.

   Вдруг  лицо  молодого  парня  поменялось  мгновенно, и  он  увидел  перед собой  Амрезия. Да, это  был  Амрезий. Гонимый  мальчишка  всеми  в Олимпии, которого  сам  Мисма  презирал  за  его  теплые  отношения  к  рабам виллы  Харония  Диспиция  Магмы. Дружбу  с  Холаем, рабом, ливийцем, с которым  он  и  жил  под  одной  крышей  там  в  Олимпии. Но  особенно неравнодушное  далеко  отношение  его  к  Ганику. Он  так  и  лип  к  этому красивому  рослому  и  сильному  Ритарию  гладиатору, ученику  Ардада. Он  и понятия  не  имел, что  его  уже  нет  в  живых. И  вот  он  был  перед  Мисмой Магонием. И  тянул  к  нему  свою  правую  руку.

- «Почему  Амрезий?» - подумал  раненый, истекающий  своей  кровью слабеющий  Мисма  Магоний - «Почему?».

  Амрезий  был  в  своей  одежде  раба. Точно  такой  же, в  какой  он  был всегда  на  вилле  Олимпия, когда  бегал  с  разносом  винограда  и  персиков. И всегда  был  на  побегушках, и  на  пинках  даже  от  женщин  виллы. Особенно двух  молодых  двадцатилетних  германок  рабынь  Алекты  и  Миллены. Он вспомнил, как  однажды  даже  ударил  этого  мальчишку, уронив  его  в  пыль. Просто  за  то, что  тот  мимо  него  проходил  и  встретился  на  одной  с Мисмой  тропинке  виллы  Олимпия. А  Мисма  был  в  ненастроении. И  он  его  ударил. Ударил  по  лицу. И  тот  упал. И  вот  почему-то  пришел  к  нему.

  Он  вспомнил  его  текущие  по  лицу  тогда  слезы. Горькие  мальчишки  слезы  от  незаслуженного  наказания  и  обиды. И  почему-то  тянет  к  Мисме свою  правую  раба  мальчишки  голубого  руку.

  Разве  Мисма  заслужил  это? За  все, свое  отношение  к  нему  Амрезию. Он почему-то  пришел  к  нему  на  помощь. И  это  за  все, что  Мисма  с  ним тогда  сделал. За  все. И  за  все  обиды.

  У  Мисмы  на  глазах  появились  слезы.

  Он  никогда  не  плакал. Даже  когда  ему  было  на  самом  деле  не  выносимо больно. Он  всегда  выплескивал  свою  злобу  и  обиду  на  чем-нибудь, но никогда  не  плакал. А  тут. Мисма  Магоний  чувствовал, как  текут  по  его лицу, измазанному  кровью  дымом  от  пожаров, пылью  и  грязью  от  сырой земли  в  проливном  дожде  слезы. Тот, кто  был  перед  ним, хотел  ему  видно досадить  перед  самой  смертью. Он  так  подумал  вдруг.

- «Или  что? Или  помочь?» - думал, умирающий, уже  Мисма, потеряв  надежду  на  спасение.

  Он  вспомнил, как  орудовал  большим  сокрушительным  молотом  в  образе Бога  смерти, добивая  своих  собратьев  гладиаторов  на  арене. Облачившись  в  черную  хламиду. И  в  качестве  палача  Рима, в  доспехах  и  шлеме гладиатора  Мурмелона, рубил  головы  на  потеху  римской  верезжащей  от кровавого  счастья  и  эйфории  публике.

- «За  что  помощь?» - он  думал  и  был  в  недоумении - « Я  столько  убивал, убивал тех, кто  просил  о  помощи, протянув  мне  вот  так  же  руку».

  Это  лицо. Лицо  этого  повесившегося  мальчишки, о  смерти  которого Мисма  Магоний  совершенно  не  знал. Мальчишки, такое  доброе  и наполенной  какой-то  необычной  жизнью, желанием  жить, что  Мисме  стало как-то, значительно, теперь  легче. Какой-то  необъяснимый  жар  разлился  по его  израненному  холодеющему  телу. Под  римскими  легионера  теперь невероятно  тяжелыми  и  неподъемными  доспехами.

  Он  видел  Амрезия  желающего  ему  помочь. И  протянутая  рука  помощи. И  Мисма  протянул  ему  свою  руку. Дрожащую  от  потери  крови  и  ранений руку. Ему  было  плохо. Кружилась  и  гудела  голова, но  он  пока  еще  видел  и  соображал, хотя  как  в  тумане.

- Она  ждет  твоего  возвращения, Мисма  Магоний – он  вдруг  услышал  в своей  голове - Вставай  солдат. Вставай  ради  любви  и  ради  Сильвии. Она ждет  тебя.

  Рука  ангела  Зильземира  выдернула  Мисму  из-под  лежащего  набоку скорпиона  и  окровавленных  трупов  мертвых  солдат  шестого  легиона.

Юношеская  молодая  и  слабая  на  вид  рука, вдруг  наделенная  такой неземной  силы, какой  не  было  даже  у  него  или  его  друга  по  арене Ардада. Она  просто  выдернула  Мисму  из-под  лежащего  на  боку скорпиона. И  из-под  тел  мертвых  римских  солдат. И  поставила  на  ноги. И  внезапно все  снова  поменялось, и  Мисма  увидел  перед  собой  очень  красивую женщину  с  длинными  русыми  развивающимися  вьющимися  по  ветру волосами. В  длинной, похожей  на  живой  светящийся  странным  лучистым светом  туман  одежде. Которая, скорее  не  одевала, а  окутывала  тем  светом все  гибкое  и  узкое  в  талии  тело  той, чудесной  невиданной  красоты женщины. На  которой  светились, и  двигались, горя  тем  же  ярким пылающим  и  сверкающим  огнем. И  светом  живые  яркие  звезды.

Подпоясаной  широким  тугим, похожим  на  живую  искрящуюся  живую некую  пыль, поясом. В  самой  ее  гибкой  тонкой  той  талии  в  драгоценных сверкающих  неземным  светом  камнях  с  такой  же  пряжкой. Из-за  спины  ее раскрылись  огромные  оперенные  ярким  живым  горящим  светом  птичьи крылья. И  они  полукругом  опустились  на  Мисму. Обжигая  тем  ярким светом  все  тело  Мисмы  Магония. И  особенно  его  раны.

  Крылатая  женщина  смотрела  на  него  прямо  в  упор  синими  удивительной красоты  светящимися  изнутри  глазами. И  он  завораженный  красотой  ангела  не  в  силах  был  отвести  свой  взгляд. В  этом  взгляде  было  столько страсти  и  любви. Неземной  любви  и  желания  самой  жизни.

  Она  коснулась его  правой  снова  рукой, и  его  всего  обожгло  огнем. Обожгло  все  разом  тело. От  головы  до  самого  низа  ног. Так  обожгло, что казалось, корежит  от  огня  все  тело  под  пробитыми  мечами  и  копьями врагов, окровавленными  его  доспехами  центуриона  шестого  легиона. Мисме было  сначала  больно, но  он  стерпел  эту  боль, потом  стало  так  легко  и приятно  от  ощущений  охвативших  его. Просто  Мисма  впал  в  некое сладостное  любовное  блаженство.

  Он  вспомнил, и  увидел  перед  собой  Сильвию. И  у  Мисмы  закружилась голова, но  он  не  упал. Его  удерживала  неизвестная  какая-то  мощная  сила.

Удерживала  стоя  и  на  ногах. Это  было  похоже  на  гипноз  и  на  чудесный какой-то  неземной  сон. Но  невероятно  приятный  обворожительный  райский сон. Казалось  он  сходит  с  ума. И  он  спросил  как-то  сам  по  себе  вслух, даже  толком  не  слыша  своих  слов - Кто  ты? – только  и  смог  еще произнести  Мисма  Магоний, чувствуя, как  затягиваются  его  на  теле  все раны. И  тут  же, совсем  ушел  из  своего  сознания, охваченый  пылающим лечебным  ангела  Зильземира  всепоглощающим  его  всего  жаром.

                                              ***

  Хароний  Диспиций  Магма, вырвался  сквозь  квадратные  решетчатые  окованные  железом  двери  на  сырой  песок  арены. Он  бросился  бегом  к Ардаду. Это  единственная  теперь  для  него  была  защита. Он  несся  по лужам  и  песку  вместе  с  двумя  своими  рабами  Лакастой  и  Римием. Он  был  с  раной  на  ноге. И, видимо  получил  ее, убегая  от  охраны  Тиберия  или  еще  кого-то. Он, проскочив  быстро, и  хромая, мимо  протиснувшись  со стороны  спины  преторианской  охраны  у  колонны, подлетел  к  Ардаду  и выжившим  молодым  своим  гладиаторам. И  спрятался  за  его  спину, встал, вместе  с  рядом, подхватывая  раненого  с  другой  стороны  стонущего, но пока  еще  в  сознании  Ферокла. Рабы  тоже  забежали  сзади  и  подхватили Ферокла  на  руки, потдерживая  его. Ему  досталось  больше  других. И  он  был  еле  живой.

- На  меня  напали  там! - прокричал  Хароний  Магма  Ардаду - Там  были слуги  Лентула  Вара. Те  мрази  из  его  дома.

- Кто?! – Ардад  прокричал  ему.

  Он  не  спуская  глаз  с  окруживших  и  взявших  их  под  арест  преторианцев, громко  спросил  ланисту  Харония  Магму.

- Арминий  Репта  и  его  прислужник, и  палач  дома  Варов  Касиус  Лакриций! – прокричал  ардаду  Хароний  Магма.

- Твари! - прорычал  Ардад – Вот  куда  все  шло! И  эта  болезнь  нашего Ганика! Это  все  они! Это  все  таже  мразь  Лентул  Вар. И  эта  его  сучонка Луцилла  Вар!

- Они  пытались  меня  убить! – почти  верезжа  от  ужаса, произнес  Хароний Магма – Я  еле  убежал  сюда  к  тебе  под  защиту!

- Они  еще  там?! – прорычал  злой  и  взбешенный, не  спуская  глаз  с  охраны Тиберия  Ардад.

- Нет, они  смылись! - ответил  ему  Хароний  из-за  его  спины - Саданули  меня  в  ногу  ножом  и  смылись! Они  торопились! Думаю, они  по  дороге  уже  на  виллу  Лентула  Плабия  Вара! 

  Он  помолчал  немного, потом  произнес - Хормута  жалко.

  Хароний  уже  тише  произнес, дрожащим  напуганным  голосом  за  спиной Ардада – Они  его  зарезали. Он  прикрыл  меня  собой  и  погиб  из-за  меня. Прямо  там, на  ступеньках  у  выхода  сюда  на  арену. Я  смог  вырваться  и добежать  к  тебе, Ардад.

- У  тебя  был  кинжал – произнес  Ардад, выставив  вперед  топор  в  сторону Преторианцев.

- Они  выбили  его  у  меня  из  рук - ответил  Хароний  Диспиций  Магма - Я  не  успел  им  даже  толком  махнуть, чтобы  защититься. Этот  палач  Лентула Вара, Касиус  Лакриций  выбил  его  у  меня, и  убил  конюха  Хормута. Потом попал  мне  еще  по  ноге.

  Там  на  трибунах  амфитеатра, если  все  улеглось, то  не  без  помощи конечно  преторианцев  Луция  Элия  Сеяна, которые  выхватывали  людей  из толпы  и  куда-то  их  тащили. Куда  и  зачем  непонятно. Наверное, чтобы усмирить  народ  или  пользуясь  моментом  по  приказу  Тиберия  или  самого их  командира  Сеяна, хватали, по  их  мнению, из  толпы  давно  подозреваемых  в  заговоре. Там  были  не  только  обычные  простолюдины, но и  под  замес  попали  некоторые  сенаторы  и  их  жены. Их  быстро  увели  под стражей, куда-то  с трибун, и  трибуны  вскоре  стихли.

  Люди  сбились  в  кучки  и  прижались  друг  к  другу. И  были  сами  уже перепуганы, боясь  расправы  мстительного  и  теперь  невероятно  злого  до бешенства  Тиберия.

  Наступила  тишина. И  на  трибунах  столпился, казалось  весь  народ  Рима. Там  все  и  вперемешку. Все  от  светской  знати  до  обычного  народа  Рима. Там  же  был  и  сам  Тиберий  Клавдий  Нерон. И  его  мать  в  том  же императорском  приндлежащем  только  его  царственной  особе  ложе, с орлами  и  гербами  рода  Юлиев. Но, он  молчал, как  и  все, и  смотрел  на арестованных  преторианцами  выживших  в  этом  бою  на  арене  гладиаторов. Их  ланисту  его  рабов  школы  Олимпия.

  Появился  сам  начальник  охраны  и  командир  преторианцев  Цезаря  и императора  Рима  Тиберия  Сеян. Он  прошелся  быстро  по  песку  арены распинывая  ногами  в  красных  солдатских  калигах  лежащие  упавшие ржавые  мечи  Ноксии, мимо  своей  в  подчинении  охраны. И  подошел  к арестантам  по  узкому  созданному  ему  его  подчиненными  живому  из преторианцев  солдат  коридору. Мимо  стоящих  к  нему  лицом  в  черной короткорукавой  золотом  расшитой  одежде. В  черных  оперенных страусиновыми  перьями  птеругами. Все  как  один  шлемах  и  большими квадратными  щитами  с  символикой  преторианской  гвардии  в  поясах Белтеусах, и  с  мечами  гладиями  на  левом  боку. Держа  на  них  левую  руку, а  правую  подняв  Сеяну  в  знак  приветствия.

- Вы  обвиняетесь  в  покушении  на  императора  Рима  Цезаря  Тиберия Клавдия  Нерона - произнес  громко, чтобы  все  слышали, подойдя  к арестованным, Сеян.

  Он, не  смотря  на  то, что  Ардад  еще  держал  в  его  направлении  свой окровавленный  кровью  врагов  большой  и  острый  топор, произнес – Я  от имени  его  и  по  его  приказу  арестовываю  вас  и  под  конвоем  сопровождаю вас  в  подземелье  этого  амфитеатра. Чтобы  поутру  свершить  вашу  казнь, здесь  же, на  арене. И  прилюдно  как  изменниов  и  заговорщиков.

  Луций  Элий  Сеян  повернувшись  к  Тиберию  стоящему  в  своем  царском  императора Рима  смотровом  ложе, совершив  поклон  головой  царственной  особе  и  его матери  Ливии, повернулся  к  старшему  из  Преторианцев.

 - Арестовать  всех! И  посадить  под  стражу  в  подвал. И  сейчас  же, всех  до единого, до  последнего  раба! – произнес, громко  отдавая  команду, командир  Преторианцев  Сеян – Всех  ланист  и  их  гладиаторов, кто  выжил. И также  всех  их  рабов.

  Старший  преторианец, отдав  честь  вытянутой  рукой  Сеяну, отдал  приказ остальным  о  взятии  под  стражу  всех  здесь. И  обратился  к  Ардаду, чтобы тот  бросил  топор. Ардад  подчинился. Биться  было  уже  нет  смысла. И  еще против  этих  преторианцев  Тиберия. Силы  были  неравные. Эти  ребята были не  слабее  его  самого  и  не  менее  умелые  во  владении  своим  оружием. Так, что пришлось  подчиниться. И  Ардад бросил  в  сторону  тот  топор.

  Их  повели  сквозь  строй  преторианцев  в  направлении  квадратных окованных  железом  дверей, из  которых  выходили  биться  насмерть  все гладиаторы. И  только, что  вышел  сам, Луций  Элий  Сеян. Который, шел впереди  арестованных. А  за  ними  следовала  стража  и  старший  из Преторианцев.

  Преторианцы  Тиберия  всех  растолкали  по  подземным  зарешечатым  на самом  низу  амфитеатра  тюремным  камерам. Всех  в  разные. И  Капуи  и Помпеи, и  саму  школу  Олимпию.

- Это  конец! – произнес  громко  Хароний  Диспиций  Магма  в  ужасе  и  панике  с горьким  разочарованием  в  своей  жизни  ланисты, произнес  он, глядя  в черные  глаза  посмотревшего  со  своего  высокого  роста  эфиопа  Ардада.

- Это  все  Лентул  Плабий  Вар – произнес  ему  в  ответ  в  дикой  неистовой злобе  и  горечи  Ардад – Эта  сволочь  все  сделала. Если  бы  я  смог дотянуться  до  его  шеи! Он  тот  раз  сделал  тоже  и  сейчас  повторил! Мразь сенаторская! Он  и  его  дочь, эта  сучонка, Луцилла  Вар! 

   Ардад  неиствовал  просто  от  гнева  и  бешенства  не  в  силах  успокоиться по  отношению  к  паникующему  перепуганному  и  удрученному  ожидаемой скорой  своей  гибелью  своего  хозяина  Харония  Магмы. Он  весь  в  крови. И своей  и  чужой  и  в  резанных  поверхностных  ранах, стоял  теперь посередине, как  и  все  арестованные  Переторианцами  Тиберия  в  отдельной подземной  каменной  в  решетках  большой  обширной  камере. Расчитанной на  целый  табун  животных  или  целую  кучу  заключенных  здесь  людей - Боги  наши  отвернулись  от  нас  сегодня - вдруг  произнес  Ардад – Это  наши грехи  отвернули  их  от  нас  всех. Это  за  предательство  наше  Хароний. За нашего  Мисму  Магония, которого  нет  среди  нас. Я  знал. Это  за предательство –

  Похоже , стало, что  и  сам  Ардад  запаниковал, вспомнив  свою  вину  перед бывшим  другом  по  арене. С  которым, бились  спина  к  спине  против множества  гладиаторов  Капуи  и  Помпеи  в  свое  время. Ардад  понизил  до шепота  свой  громкий  командный  гладиатора  Ритария  голос. И  Ганик выбыл  из  игр  за, тоже  самое. Это  Боги  его  оттолкнули  болезнью  от  нас. Мы  обречены  и  это  точно.

- Как  же  теперь  моя  вилла  Олимпия?! И, мои  там  все  рабы, Ардад?! – паникуя  в  горьком  отчаянии, произносил  Хароний  Диспиций  Магма. И не мог  теперь  успокоиться - Им  всем  конец  без  нас  Ардад, как  и  нам! Всем конец! – он  стал  панически  в  отчаянии  том  твердить.

  Хароний  говорил  уже  подругому. Он  не  чувствовал  себя  теперь полноправным  хозяином  своих  рабов  и  слуг. Он  практически  поник  духом.

- Моя  Лифия! - произнес  Ардад - Ганик, Марцелла.

  Он   посмотрел  на  уже  без  сознания, висящего  на  плечах  и  руках  рабов Лакасты  и  Римия  Ферокла.

- Нам  конец! - произнес  снова  в  ужасе  с  горечью  в  голосе  Хароний  Магма.

                                               ***

- Ардад! Хароний! – прокричал  в  бреду  Ганик. В  бреду  своих  сновидений - Я  иду  к  вам!

- Милый  мой – причитала  в  слезах  Алекта, держа  его  за  руки  своим девичьими  руками. Она  опустила  свою  с  распущенными  черными, вьющимися  германки  любовницы  волосами  голову  ему  на  грудь. И  только знала, что  плакала, как  и  ее  подруга  Миллена. С  другой  стороны  Ганика постели. И  тоже  обняв  его  своими  девичьими  руками, рыдала  навзрыд, как ненормальная, глядя  в  его  заросшее  густой  небритой  черной  щетиной молодого  Ритария  гладиатора  лицо. Лицо  измученное  внезапной необъяснимой  болезнью.

- Я  видела, как  Сивилла  выходила  от  него - произнесла, плача, как  и  все женщины  Марцелла – Она  торопилась  исчезнуть  из  Олимпии. И  я  это видела  и  поняла, что  что-то  случилось.

- Его  эта  сука  чем-то  напоила? - возмущенно  ругалась  старая  испанка  Иния – Что  он  теперь  и  не  живет, и  не  умирает. Что  с  ним  никто  не знает  и ничего  не  может  сделать.

- Убить  Сивиллу  эту, тварь  мало - произнесла  ее  землячка, тоже  испанка  и тоже  в  почти  преклонных  годах  Феофания, прижав  к  себе  рабыню двадцатилетнюю  парфянку  Цестию.

  Миллемид  висел  незримо  и  неощутимо  для  обычных  смертных  над  самой  кроватью  Ганика, и  наблюдал  за  всеми, оценивая  их  заботу  о  его теперь  подопечном, как  сыне  ангела  и  всю  их  к  нему  любовь. Он  был потрясен  такой  любовью  и  преданностью  всех  этих женщин. И  их привязанность  к  Ганику. Словно  без  него  у  них  уже  не  будет  никакой жизни. Он  был  всеобщий  их  любимец  и  молодых  и  старых  уже  служанок и  рабынь  виллы  ... Читать следующую страницу »

Страница: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27