Мальчик с картинки или Три дня в августе

Слова мамы обожгли Киру: мама с папой хотели не ее, им была нужна другая дочка, и они до сих пор думают о той другой! Почему мама сказала "ее и тебя", а не "тебя и ее"? Зачем она говорит о другой девочке, когда у нее есть Кира?!

Вот тогда-то к Кире и пришло впервые осознание того, что ее не любят настоящей любовью, что она - на втором месте. Временами ее охватывал страх, а что если мама с папой вообще пожалели, что взяли именно ее?

Про этот секрет она смогла рассказать только Лере.

- Взрослые всегда заморачиваются из-за всякой ерунды, - сказала ей подруга. - Они стареют, начинают ковыряться в прошлом, думать что они сделали неправильно, выискивать у себя грехи - реальные и несуществующие.

Кира согласилась. Но в голове все равно отщелкнуло: нет, родительская любовь - любовь не абсолютная, по крайней мере, в ее случае.

Но уже вскоре начались влюбленности - юношеские и "серьезные", и Кира думала больше не о родительской любви, а о взаимности со стороны своих избранников.

А потом пришло настоящее чувство. Она так жаждала взаимности! Так мечтала стать единственной и любимой для парня с параллельного факультета. Так хотела носить на безымянном пальце обручальное кольцо, подаренное им. Что ж, кольцо он ей подарил. И она носила это кольцо. Правда, недолго.

"В браке у меня все получилось удачно - и свадьба, и развод" - любимая шуточка Киры. Она нравилась ее знакомым и коллегам, показывала, какая она, Кира, позитивная, веселая и неунывающая. И только Лера знала, что все эта - бравада. Она одна знала историю замужества подруги до каждой запятой: от первого и до последнего дня. И всегда была рядом.

Лера была рядом, когда Кира за час до первого выхода с Виталием в ресторан сожгла утюгом специально купленное для этого случая дорогущее и шикарное шелковое платье. Тогда Кира позвонила подруге и, рыдая, рассказала ей о своей беде. Лерка прикрикнула на нее "А ну перестань реветь, а то макияж криво ляжет!", достала отложенные на покупку давно облюбованных сережек деньги, бросилась на такси в магазин и купила для Киры еще одно платье - точно такое же, как то, что она испортила. А потом она приехал к Кире и со словами "Утюг твой - дурак, а руки у тебя - крюки и растут сама знаешь из какого места" сама погладила ей обновку.

Лера была рядом с Кирой, когда та узнала, что она - не единственная женщина в жизни Виталия. Задержки на работе, то и дело оборачивающиеся ночевками вне дома, запах шампанского и чужих духов, длинные блондинистые волосинки на рубашке... Доказательства измены то и дело нагло и крикливо заявляли о себе. Сначала Кира не замечала их, потом - старалась не замечать. Но с каждым днем стараний требовалось все больше и больше.

У Киры не было сил терпеть, но и сил закатить скандал, поставить вопрос ребром, заявить требование "или она - или я с нашим ребенком" тоже не было: она чувствовала любящим сердцем - муж выберет не ее... Временами ей даже казалось, что Виталий специально демонстрирует свою неверность, чтобы она его выгнала - отдала другой женщине.

- Кирюш, если ты его любишь, то потерпи, - сказала ей Лера. - Через это проходит многие пары. У вас маленький ребенок, времени друг на друга стало меньше, заел быт, а мужику нужны острые ощущения. Вполне вероятно, что он наиграется, а потом - когда период острой влюбленности пройдет - успокоится, снова станет верным. А потом поймет: любовь приходит и уходит, а семья - остается. Кто разберет этих мужчин? Знаешь, мой папанька всю жизнь гуляет от матери, но считает себя хорошим семьянином. Многие мужчины думают, что отдохнуть от жены - не преступление. Успокойся, моя хорошая! Не зря же говорят: хороший левак укрепляет брак.

Была Лера рядом и в последний день, когда Кира проглотила две упаковки успокоительных таблеток и хотела только одного - успокоиться навсегда. Она позвонила Лере попрощаться, и та приехал к ней так быстро, как будто прилетела на метле. Промыла Кире желудок, а потом полночи сидела на краю ее дивана, снова и снова слушая краткий рассказ Киры о расставании с мужем.

- Он сказал, что с детства любил другую, - бесцветным голосом говорила Кира. - Сказал, что она не дождалась его из армии, а вот сейчас развелась и готова выйти замуж за него. Он сказал, что оставит мне квартиру, что будет честно платить алименты, что будет видеться с сыном. Он сказал "Я все равно никогда не полюблю тебя так сильно, как ее. Ты ведь очень гордая. Ты же сама не захочешь, чтобы я остался с тобой только из-за ребенка, только из жалости". У меня подкосились ноги... я обхватила его за коленки... я заплакала... я сказала: "Хочу"... а он все равно ушел...

Лера сидела рядом и гладила Киру по ладошке. Она понимала: никакие слова здесь не помогут.

Кира тяжело переносила развод, который стал вторым веским доказательством того, что она недостойна полной  и абсолютной любви. Это второе доказательство тесно переплелось в ее сознании с первым.

В ночных кошмарах, которые преследовали ее несколько месяцев, Виталий не просто бросал ее. Он уходил к той маленькой девочке из детского дома, которую так хотели удочерить, но не удочерили ее родители.

Эта девочка снилась Кире - кареглазая белокурая малышка с ангельским личиком. Она смотрела на Киру серьезно и безжалостно - на манер кровожадных несовершеннолетних героинь  из японских триллеров и мультяшным голосом лопотала:

"Все по-честному. Ты забрала у меня родителей, а я забираю у тебя мужа. Ты лишила меня моей семьи, а я - лишаю тебя твоей".

Во сне Кира не могла ничего возразить этому одновременно ангелоподобному и дьявольскому существу. Слетавшие с кукольных губ слова казались ей абсолютно логичными и справедливыми.

А потом Кира начала серьезно задумываться о самоубийстве. Нет, не так: мысли о смерти приходили ей как-то сами, независимо от ее желания. Когда удушающий кошмар, в котором ее любимый мужчина торопливо собирал вещи и уходил из дома, отпускал ее, перед глазами начинали мелькать кровавые картинки - ее собственные руки с глубокими порезами на венах, ее собственное безжизненное тело в заполненной кроваво-красным ванной.

Киру раздражала забота родителей, их ежедневные звонки со словами поддержки казались ей навязчивыми, тем более, что мама с папой, уставшие от ее депрессии, порой срывались. Пытаясь встряхнуть дочь, ругали ее, говорили, что она ведет себя глупо, что не думает о них, не думает о сыне, поступает, как эгоистка. Иногда они говорили, что им уже сами измучались, глядя на нее.

И Кире стало казаться, что ее смерть станет для всех окружающих освобождением. Прямо как смерть ее бабушки, которая долго болела. Кира вспоминала, как после похорон старушки все вздохнули с облегчением. Больше ведь не нужно было постоянно присматривать за ней, сидеть с ней, терпеть ее капризы, наблюдать, как она страдает, лгать, что все будет хорошо, и отводить глаза, понимая, что она не верит увещеваниям. Кира думала, что точно также будет и после ее смерти.

Но, видно, Кира все же хотела жить. Иначе бы не поделилась своими мыслями с Лерой.

Лерка быстро привела в чувство.

- Ты взрослый человек, можешь поступать с собой как тебе угодно, - сказала она. - Но запомни: я буду первой, кто тебя осудит. Я не приду к тебе на похороны, не буду поминать тебя, я стану тебя презирать. И ты должна знать: если твой сын покончит с собой в будущим из-за собственных проблем - в этом будет только твоя вина.

- Да-да-да, - Лера была неумолимой. - Ты сейчас переживаешь из-за чувства вины. Вины за что? За выбор других людей. За выбор твоих родителей, твоего Виталия.

Ты, которой родители посвятили всю свою жизнь, на полном серьезе считаешь, что они тебя мало любили или не любили вовсе, раз спустя столько лет вспоминают о той девочке.

Ты, с которой бывший муж ведет себя так, как не с каждой женщиной поступает муж действующий, уверена, что он никогда тебя не любил, раз он в итоге оставил тебя.

А что будет думать твой Васька, когда вырастет? Что мама его не любила ни капельки, раз не захотела быть с ним. Он не будет голодать, о нем позаботятся бабушка с дедушкой. Вырастет, получит образование, станет не хуже других. Но он будет считать, что твое самоубийство - это его вина, что это он не смог остановить тебя от идиотского поступка. А почему не смог? Потому что был недостаточно дорог для тебя... И он будет прав!

Кира смогла взять себя в руки. Она стала ложиться спать рядом с сыном. И когда просыпалась в холодном поту, все еще слыша голос своей несостоявшейся сестры, прислоняла покрывшийся испариной лоб к тельцу Васьки. Ночные видения отступали...

А потом Лера нашла для Киры хорошего психотерапевта, который, кстати, потом помогал Кире пережить свадьбу лучшей подруги и любимого мужчины...

Прошло не так уж много времени, и однажды Кира проснулась с улыбкой на губах: ей приснился красивый яркий сон, похожий на тот, что ей снились в детстве.

Нет, расставание с Максом, крушение надежд на совместное будущее с ним не было столь болезненным, как развод с Виталием. А вот разрыв с подругой...

Как верила Кира в дружбу Леры! Как долго считала, что в этом и заключается та вожделенная абсолютная любовь! И снова убедилась - она ей не дана.

И Кира, уложив Ваську спать, долгими часами сидела перед телевизором, поглаживая живот, не видя и не слыша того, что происходит на экране, и размышляла. Так все-таки ради чего она разбила брак подруги? Для того, чтобы вернуть себе мужчину? Нет, вскоре после смерти Максима Кира поняла, что она никогда и не любила-то его по-настоящему. Что она вообще к нему чувствовала? Сильное влечение, подкрепленное надеждой, которую он, сам того не желая, подал ей. Не больше. Уйди он от нее к любой другой женщине, а не к Лере, Кира бы поплакала пару дней, а потом - успокоилась.

Лера! Вот кто был главной фигурой в этой истории. Так чего же Кира хотела больше, отрывая Макса от жены? Чтобы Лера вновь стала только ее - Кириной? Или чтобы Лера поняла, что как страдала Кира, когда у нее отняли последний шанс остаться единственной для любимой подруги?

Кира так и не смогла ответить на эти вопросы. Зато успокоилась окончательно и... порадовалась тому, что Максим все-таки умер. Теперь он точно не вернется к Лере, не узнает о верности жены и обмане любовницы. И еще - если о существовании прежних доказательств того, что она, Кира, не заслуживает любви, знала Лера, то сейчас свидетелей ее провала не осталось. О своей ущербности знает только Кира, но она больше никому о ней не расскажет.

Сидя в электричке, Кира опять вспоминала слова психотерапевта о том, что, уводя Максима из семьи, она хотела не замуж за него - нет, она, действительно, хотела доказать Лере, что та зря отказалась от дружбы с ней ради мужчины. И Кира вновь и вновь обещала себе, что обязательно расскажет обо всем Лере. Расскажет и о последних словах Макса. И обязательно попросит прощения.

***

Домик был почти же, каким Кира увидела его больше в первый раз  – довольно большой и не обустроенный. На первом этаже стояли две кровати, которые Кира застелила привезенными простынями, а на второй этаж подниматься не стала. Да и что там рассматривать? Дачный поселок охраняем, посторонних людей здесь нет и быть не может.

И все же кое-что здесь изменилось – появилось пристроенное крылечко, под крышей которого было птичье гнездо. Что это за пичуга, Кира толком не разобралась: она вообще не сильна была в биологии.

Кира хотела лечь спать попозже: страшилась новых снов. От сновидений ее могло спасти снотворное, но Кира боялась, что слишком крепко уснет и не заметит начало пожара. Она взяла с собой на дачу три термоса с кофе. Но когда воздух сгустился и потемнел, на ее плечи стало тяжелым одеялом наваливаться тяжесть.

Весь вымазанный кремом от комаров Васька уже смотрел сны, свернувшись калачиком на кровати, а Кира выпивала одну за другой чашки кофе. Курить она боялась: все-таки огонь. Вскоре она почувствовала легкое головокружение и приступ тошноты.

– Без фанатизма, – сказала себе Кира, устраиваясь рядом с Васькой. – Потерпишь, сколько сможешь, потом уснешь. Ты, кажется, и так все предусмотрела.

Она поглядела на ведро с водой, поставленное у кровати: где-то читала, что если во время пожара намочить одежду, то будет проще выскочить из огня.

Кира сидела, поджав ноги, на кровати и в очередной раз думала о том, как любовь к одному мужчине испортила им с Лерой жизнь. А ведь они дружили с первого класса. Подружки – не разлей вода. Даже учась в разных институтах, виделись каждый день. Наговориться не могли. Поездки на турбазу, походы в кино и в парк, прогулки по городу – все вдвоем. А в школе-то как весело было! Сидели за одной партой, помогали друг другу с уроками. А как они хитро приноровились в свое время прятать шпаргалки! Цепляли их на жевательную резинку к внутренним боковинкам парты. Кто это первым придумал – Кира или Лера? Теперь и не вспомнить. Да разве в этом дело! Сколько пятерок было получено таким вот хитрым способом! Даже строгая учительница истории, которою боялась вся школа и которая безошибочно вычисляла списывающих, не смогла поймать их с поличным.

Воспоминания незаметно переходили в сон. И вот Кира увидела себя за школьной партой. У доски с мелом в руке стоит вредная историчка: старомодно одетая худощавая женщина лет пятидесяти. Она смотрит на класс, прищурив близорукие глаза, и – как обычно – на одной ноте рассказывает материал. Вещает она скучным, почти заунывным голосом, но Кира почему-то внимательно слушает ее.

– Снова пришла княгиня Ольга с войском к тому городу, чьим князем был убит муж ее – Игорь. Жители Коростена целое лето отчаянно оборонялись. И тогда Ольга прибегнула к хитрой выдумке. Она сказала древлянам: «Для чего вы упорствуете? Все иные города ваши сдались мне, и жители их мирно обрабатывают нивы свои. А вы хотите умереть от голода?». Древляне предложили ей богатую дань – мед и кожи зверей. Но княгиня – будто бы из великодушия – отказалась от нее и пожелала иметь от каждого двора по три воробья и по три голубя. Жители Коростена с радостью исполнили ее требования и стали с нетерпением ждать, когда войско киевское удалится. Но когда наступил темный вечер, пламя объяло все дома их…

Голос учительницы становился все жестче и жестче. Он становился похожим на чей-то другой голос, кажется, уже слышанный Кирой… кажется, уже пугавший ее.

– Коварная Ольга повелела своим людям привязать зажженный трут с серою к хвостам и лапкам принесенных птиц, а потом – выпустить воробьев и голубей на волю. Они, полыхающие огнем, возвратились в гнезда свои – под крыши домов и сараев. И в Коростене начался ужасный пожар.

Кира вдруг явственно увидела объятые пламенем деревянные домики, мечущихся людей. Она даже почувствовала запах дыма.

– Лети! – историчка вдруг превратилась в Валентину. Она взмахнула руками, выпуская вверх бьющуюся птицу с полыхающим хвостом…

Кира вскочила с кровати и, не помня себя, заметалась в темноте, пропитанной мерзким запахом гари. Внезапно она споткнулась: ведро! Оно с грохотом опрокинулось. Кира тяжело рухнула на пол, ее ногу пронзила острая боль.

– Васька! – закричала она в отчаянии. – Васька, где ты, сынок?

– Мама! – раздался плач сына со второго этажа.

Видимо, ребенок проснулся и из любопытства поднялся наверх, воспользовавшись тем, что Кира крепко уснула.

Голова Киры кружилась, сама она не могла подняться, не могла вообще опереться на ногу. С ужасом Кира понимала, что вот-вот и от удушья и боли потеряет сознание, и тогда и она, и ее ребенок не выберутся живыми из этого с виду такого безопасного дома. Из дома, который все-таки оказался для них той ловушкой, куда они попались, как дикие звери, и в которой они должны ждать охотника.

И тут появилось жестокое осознание того, что время принимать решение пришло… даже не принимать решение, а просто озвучить его. Решение уже было готовым. Еще добираясь сюда, Кира гнала от себя размышления о том, что она будет делать, если Валентина все-таки припрет ее к стенке. Но даже прогоняя эти мысли, Кира понимала, что из двух ее детей для нее, несомненно, дороже Васька, которого она укачивала на руках и кормила грудью, чьи первые шаги она видела, чьи первые слова она слышала… Он ей важнее, чем ребенок, чьи ножки стучали ей в живот, к чьему появлению она обустроила комнату… Он был ей нужней, чем ребенок, которого она так жаждала назвать сыном Максима…

– Васька! Малыш!

Наверху раздался грохот чего-то падающего и детский визг полный ужаса…

Перекрикивая этот леденящий кровь звук, Кира закричала Валентине, которую она не видела, но чье присутствие болезненно ощущала каждой клеточкой своего тела:

– Забери его!

Васька внезапно замолчал и, похолодев от страха, что шантажистка из небытия, может неверно ее понять, Кира с усилием перевернулась на спину и разорвала блузку, обнажая живот.

– Забери его! Забери ЕГО!

***

Это было как в пьяном угаре, как в наркотическом бреду: перед глазами Киры мелькали знакомые и незнакомые лица, в ушах звучала кокофония голосов, переходящая то в далекий басистый рокот, то в продирающееся через толщу тищины и скребущее сердце поскуливание. Иногда Кира могла различить отдельных людей, услышать отдельные фразы.

– И тогда княгиня Ольга сказала жителям Коростена: «Принесите мне по три голубя и по три воробья из каждого двора, и я уведу от вас свое войско», – вещала учительница из детства.

– Выбор должна сделать только ты, – предупреждала Валентина.

– Мама! Мама! – звал Васька.

– Жива осталось – и то хорошо, – говорил незнакомый голос.

– Что ты понимаешь?! Что ты можешь понимать?! – упрекала Лера.

– Почему ты мне сразу не рассказала про ее измену? – спрашивал Максим.

– Лети! – это снова Валентина.

– Да, обидно, еще немного – родила бы здорового мальчика, – снова вклинивался в хор незнакомый голос.

Потом все это сменилось всепоглощающей, затягивающей, словно болото, тишиной и чернильной темнотой.

***

Спустя несколько дней, придя в себя, Кира узнала, что пожар случился из-за того, что загорелось крыльцо. А загорелось оно под самой крышей, где и было гнездо той пичуги. Как там появился огонь – никто ума приложить не может.

– Даже и не знаю, что там могло вспыхнуть: проводка, обои, пол… Не знаю, – виновато пожимала плечами Лера, которая пришла навестить подругу, может быть, уже не бывшую. – Я даже подумать не могла, когда давала тебе ключи, что в этом доме, действительно, может что-то загореться.

Кира молчала. Тогда Лера сказала ей, что Васька сейчас живет у бабушки: напуган, но ни одной царапины. Кире же придется серьезно лечить перелом бедра.

– Врачи говорят, что ничего жизненно важного у тебя не задето и что ты даже сможешь иметь детей… в смысле, других… то есть, еще…

Лера смутилась, и несколько минут они провели, просто глядя друг на друга.

– Выходит, эта картина с плачущим мальчиком – действительно особенная?

Кира кивнула.

– Извини, что я тебе не поверила.

– Я и сама бы не поверила…

– А в ту ночь Валентина была на даче?

– Я ее не видела, но, судя по всему, без нее не обошлось.

Лера снова помолчала с минуту.

– Тебе что-нибудь нужно? – спросила она потом.

– Пожалуйста, уходи. Не сердись, но я очень хочу спать.

Лера вышла из палаты, и Кира снова погрузилась в тошнотворную темноту.

***

– Можешь не открывать глаза, – зашелестел в бархатной и душной тишине знакомый женский голос. – Я знаю, тебе будет тяжело на меня смотреть.

Но Кира все же попыталась разодрать слипшиеся веки.

– Зря ты, – сочувственно вздохнула выплывшая из тумана Валентина. – Ты же понимаешь, что это – всего лишь сон.

И Кира вновь увидела перед собой Валентину. Она держала на коленках симпатичного маленького мальчика. Это был ребенок с картины. Он заинтересованно смотрел на Киру и улыбался во весь рот.

– Теперь я могу тебе показать своего сыночка, – кивнула Валентина на ребенка. – Ты меня больше не бойся. Как и обещала, я уйду из твоей жизни.

А на прощание... Нет, не бойся! Больше никаких просьб. Одна вещь, которую ты тоже должна знать. Ты всегда переживала, что тебя никто не любит полной, абсолютной и безусловной любовью. Но это ошибка. Такой любящий человек есть. Это - твой сын. Он любит тебя просто так - просто потому, что ты его мама. Поверь мне, это правда. Разве я тебя хоть раз обманула?

И Кира поверила - абсолютно и безоговорочно. Ее сердце наполнилось теплотой , радостью. Даже захотелось заплакать от облегчения.

- Все, - снова зашелестел голос Валентины, - мне осталось только еще раз сказать, что я действительно буду присматривать за твоим сыном все то время, что мне отпущено быть здесь. Все у вас будет хорошо. Спи!

Женщина наклонилась к больной, все еще что-то нашептывая. И, почувствовав у себя на лбу ее ладонь, неожиданно очень теплую, Кира заснула глубоким сном.

Пять лет спустя

– Да-а… Сколько лет, сколько зим, – проговорила Лера. – Даже смешно как-то: четыре года ни письма, ни звонка, ни СМС-ки, а вот теперь увиделись на улице совершенно случайно. Что там! Заметили друг друга совершенно случайно. Еще чуть-чуть и лично я бы мимо прошла… Сидим в кафе… Почти как раньше… Ты у нас в городе по делам или как?

– По делам. Командировка. На пару дней. Потом уеду. Остановилась в гостинице, – Кира закурила, отгоняя ладонью в сторону сизое облачко дыма.

– Как дела? – спросили они друг друга одновременно, и обе смутились. Лера запустила ладонь в высветленную челку. Кира прикусила большой палец левой руки.

– Нормально, – их голоса вновь прозвучали в унисон.

– Похоже, мы друг другу сказали все, что могли, – подумала Лера, слегка усмехнувшись. – Было бы лучше, если б пять минут назад я просто сделала вид, что не узнала ее, и прошла мимо.

Кира продолжала покусывать палец с ярко накрашенным ногтем, явно думая нечто похожее.

– Знаешь, – сказала вдруг она. – Даже и не думала, что увижу тебя когда-нибудь… Мы, конечно, могли бы созваниваться…

– Зачем? Какой в этом смысл? Мы обе прекрасно понимаем, что это не нужно ни тебе, ни мне. О том, как я живу, ты наверняка знаешь от общих знакомых: вышла замуж второй раз, родила еще двоих детей, еще больше растолстела, как видишь. Кстати, врачи говорили, что моя беременность Анютой - последняя, а тот целитель обещал: вот почистим твою энергетику, и ты еще кучу деток нарожаешь.

Что до тебя, ты - молодец: при хорошей работе, снова замужем, родила еще мальчика, назвала Мишей в честь папы. А подробности жизни друг друга нас уже давно не интересуют. Так что не нужны нам посиделки. Достаточно и того, что сейчас встретились. У меня едва ли будет другой шанс поблагодарить тебя.

Кира глубоко затянулась, пристально глядя на бывшую подругу, а Лера продолжала.

– Спасибо за то, что поддержала меня тогда. Спасибо, что не оставила в одиночестве маму и Анюту. Откровенно говоря, на тот момент ты была последним человеком, от которого я согласилась принять помощь. Но ты не спрашивала моего согласия, просто подставила плечо. Когда я кричала на тебя, проклинала, я была неправа.

Ей было непросто сказать все это. Фразы давались с трудом. Закончив, она вдруг почувствовала некоторое облегчение, как будто выполнила необходимое, но очень неприятное дело, отдала долг, воспоминания о котором долгое время угнетали и не давали спокойно спать. Между женщинами повисла тишина, наполняемая шелковым дымом Кириной сигареты.

– Скорее всего, мы на самом деле видимся в последний раз, – сказала Кира, когда неловкая пауза затянулась. – Поэтому должна тебе сказать… то есть ты обязательно должна это знать… Я заслужила гораздо больше презрения, чем тебе кажется сейчас.

Лера удивленно приподняла брови.

– Понимаешь, Макс тогда подумал, что ты забеременела от другого мужчины...

– Тоже мне новость! – криво усмехнулась Лера. – Это ему Сергей сказал. Он всегда ко мне плохо относился. Считал, что Максим из-за меня стал меньше с ним общаться... Мужская ревность!

– Нет, не мужская. Это я сказала Сергею про того мага… что ты с ним не просто так видишься. Адрес этого мага назвала, и он тебя выследил. Когда увидел, как ты из того дома выходишь, сразу мне поверил.

Макс был в шоке, когда поверил, что тот малыш, появления которого он так ждал... А ведь это я сама ждала ребенка от другого мужчины. Так вышло…

Кира невольно зажмурилась, словно ожидая пощечины, крика, оскорбления, но ничего такого не последовало: ее слова мягко провалились в бездонный колодец пустоты и молчания. Тогда, медленно открыв глаза, она озвучила единственное свое оправдание:

– Я тогда думала, что умру без Максима. Была готова на все, чтобы удержать его: и солгать, и предать и даже убить. А другой мужчина – минутная слабость во время отдыха у моря. Узнав о беременности я сначала запаниковала, но потом мне в голову пришла мысль, что этот ребенок – мой шанс привязать Макса к себе. Потом, когда Макс погиб, а ты осталась одна с крохотной дочкой на руках… я поняла, что не любила Макса... просто... Я много раз хотела все рассказать тебе, попросить прощения. А еще  я много раз хотела признаться тебе, что Макс перед смертью сказал, что все равно вернулся бы к тебе, что ты - та женщина, которую он любил по-настоящему, что ему жаль...

– По-твоему, теперь это имеет значение? - перебила ее Лера.

Кира подняла взгляд на собеседницу.

Вот теперь между ними точно не оставалось никакой недосказанности, никаких страшных секретов. И все, что им сейчас оставалось сделать – только расстаться. И тут Лера – наполовину из банального женского любопытства, которое порой действует вразрез здравому смыслу и чувствам, а наполовину из желания сделать больно бывшей подруге напоминанием о прошлых невзгодах и поковырять ее, по всей видимости, все еще не зажившую рану – задала вопрос:

– А та женщина, Валентина, она тебе больше не снится?

– Не-а… Но иногда я ощущаю ее присутствие в своей жизни, ее участие, – ответила Кира совершенно откровенно. – Так было, когда мой Васька не получил даже синяка во время дорожной аварии. И когда он оказался единственным в лагерном корпусе, кто не наелся зараженных сальмонеллой пирожных. Вот тогда – да: я ощущала, что она, как и обещала, присматривает за моим сыном, можно сказать, не отходит от него. Иногда я даже ощущаю благодарность, но потом сама же себя за нее корю. Ведь по сути я злиться на нее должна. В конце концов, она забрала у меня ребенка, которого я так ждала. Но думаю, Валентина и не ждет от меня благодарности.

Кира усмехнулась и добавила:

– Знаешь, она как-то проще смотрела на эти вещи. Говорила, что по ту сторону нет черно-белого деления на добро и зло. Есть просто грехи, которые ложатся грузом на сердце, которые нужно отработать, которые нужно спалить очищающим огнем.

– Может быть, Валентина просто хочет, чтобы ты ее простила?

– Кто же это знает наверняка? Но я понимаю ее желание загладить вину перед несправедливо обиженным тобою человеком. Сама думала, что любую подлость можно со временем искупить, если как следует попросить прощения, если сделать для того, кто пострадал из-за тебя, что-то очень хорошее и нужное. Поэтому-то я и помогала тебе. Считала, что этим расплачусь перед тобой за…предательство.

Лера снова удивленно подняла брови. Такой самокритики от Киры она никак не ожидала.

– Да, это было предательством. Теперь я точно понимаю это, – сказала Кира и продолжила прерванную мысль. – Оказавшись по другую сторону обиды, прекрасно отдаю себе отчет: если один человек отбирает у другого любимого, то он не заслужит прощения ни страдальческим выражением лица, ни самыми искренними извинениями, ни благими поступками.

– Почему нет, если поступки действительно хорошие? Забыть причиненное тебе зло, конечно, невозможно, но вполне реально простить и отпустить боль.

Кира посмотрела Лере прямо в глаза:

– Думаешь, я смогу сделать это?

– Да, думаю, – Лера неожиданно улыбнулась, протянула руку через стол и погладила пальцами ее ладонь. – Ты сможешь. У тебя это непременно получится. Особенно, если ты сама этого очень сильно захочешь. Я знаю, что говорю. Ведь я же смогла простить тебя…

***

После того, как бывшая подруга ушла, Кира еще долго сидела за столиком. Потом пачка сигарет опустела, а стоявшая перед ней стеклянная пепельница наполнилась до краев окурками со следами губной помады, и она поняла, что пора возвращаться в гостиницу.

Когда она шла к стоянке такси, над головой загрохотал басами первый весенний гром. Кира юркнула в маленький магазинчик, находившийся на пути.

– Какая запасливая девушка, – промурлыкал из-за прилавка пожилой продавец-мужчина, убеленный сединами, увидев, как Кира выуживает из сумки складной зонтик.

– Просто слышала с утра прогноз погоды.

– Как, вы еще верите прогнозам погоды? – он приветливо разговаривал с ней, поблескивая стеклами старомодных очков с маленькими круглыми стеклышками. – Люди моего возраста не верят ни в приметы, ни в предсказания, а слушают только свой ревматизм.

– Как видите, иногда прогнозы сбываются. Даже прогнозы погоды, – пошутила Кира. После разговора с Лерой у нее было очень легко и светло на душе.

– Да, это ваш случай, – широко улыбнулся продавец.

– Уютно тут у вас. А покупателей много? – спросила Кира, рассматривая выставленные на продажу картины, статуэтки и прочий с ее точки зрения старый хлам.

– Когда как. Здесь никогда не угадаешь. Бывает, неделями никто ничего не берет, а бывает – целый месяц люди идут. Иногда мне кажется, что все эти вещи, – продавец, по-птичьи покрутив головой, осмотрел комнату, – ждут своих хозяев и даже, представьте себе, сами выбирают их. Кстати, мне кажется, что как раз для вас у меня есть совершенно оригинальная вещица. Она давно ждала именно такую хозяйку, как вы.

Мужчина вышел из-за прилавка и, смешно семеня ножками, поковылял к соседнему прилавку, потянулся к витрине за небольшой статуэткой.

– Что это?! – испуганно вскрикнула Кира.

Словно не веря собственным глазам, она уставилась на висящую на стене картину.

– О, это – очень интересная репродукция «Плачущего мальчика». Сейчас я вам расскажу ее историю, и вы поймете, что это за картина…

– Я прекрасно знаю, что это за картина, – нервно перебила его Кира.

– Девушка, вы слишком молоды, чтобы это знать, – продолжал продавец, делая вид, что не замечает ее грубости. – Это рукописная репродукция, сделанная в Великобритании. Такую сегодня непросто найти. Не каждому посчастливится…

– Посчастливится… Не каждому… А скажите, сколько она стоит.

– Очень жаль вас огорчать, но за картину уже внесен залог. Завтра за ней придут. Семейная пара…

– Нет! – выкрикнула Кира. – Я ничего не хочу знать!

Продавец посмотрел на нее очень пристально, с насторожившим Киру пониманием в выцветших глазах. С пугающей легкой ухмылочкой на тонких бесцветных губах.

– Ну, нет, так нет. Тогда до свидания, милая девушка, – вежливо произнес мужчина и кивнул в сторону двери. – Было очень приятно увидеть вас.

***

Кира шла под ливнем. Струи весеннего дождя моментально промочили ее до нитки. Волосы от влаги закрутились в черные упругие кудряшки. С челки на лицо крупными каплями стекала вода. Тушь, несмотря на всю ее водостойкость, размякла и каждый раз, когда Кира моргала, под глазами оставался кривой черный след от прикосновения ресниц. Держа в опущенной руке бесполезный зонт, она брела по улице наугад и дрожала – то ли от холода, то ли от испуга. Кира вспоминала брюнетку в простом платье, вспоминала их разговоры – фразу за фразой. И сама поражалась, как хорошо в ее голове сохранилось каждое слово гостьи из небытия. Кире хотелось верить, что та женщина, муж которой внес залог за «Плачущего мальчика», окажется последней, кому придется делать нелегкий выбор и решать, кто из двух любимых людей по ее воле останется в живых.

– Она обещала, что уйдет и больше не появится… никогда… Пусть это будет правдой! Пожалуйста, пусть это будет правдой! – повторяла Кира, глядя в серое небо и беззвучно шевеля замерзшими губами. Она подставляла дождевым брызгам усталое лицо и обращалась к кому-то всесильному и очень доброму. К кому-то милостивому. К тому, у кого она все долгое время не могла решиться попросить прощения за свой грех...

 Марина Дегтярёва

x

Иллюстрация к: Мальчик с картинки или Три дня в августе