ПРОМО АВТОРА
Иван Соболев
 Иван Соболев

хотите заявить о себе?

АВТОРЫ ПРИГЛАШАЮТ

Серго - приглашает вас на свою авторскую страницу Серго: «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»
Ялинка  - приглашает вас на свою авторскую страницу Ялинка : «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»
Борис Лебедев - приглашает вас на свою авторскую страницу Борис Лебедев: «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»
kapral55 - приглашает вас на свою авторскую страницу kapral55: «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»
Ялинка  - приглашает вас на свою авторскую страницу Ялинка : «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»

МЕЦЕНАТЫ САЙТА

Ялинка  - меценат Ялинка : «Я жертвую 10!»
Ялинка  - меценат Ялинка : «Я жертвую 10!»
Ялинка  - меценат Ялинка : «Я жертвую 10!»
kapral55 - меценат kapral55: «Я жертвую 10!»
kapral55 - меценат kapral55: «Я жертвую 10!»



ПОПУЛЯРНАЯ ПРОЗА
за 2019 год

Автор иконка станислав далецкий
Стоит почитать День учителя

Автор иконка Александр Фирсов
Стоит почитать Прокурор

Автор иконка Анастасия Денисова
Стоит почитать "ДЛЯ МЕЧТЫ НЕТ ГРАНИЦ..."

Автор иконка станислав далецкий
Стоит почитать Возвращение из Петербурга в Москву

Автор иконка станислав далецкий
Стоит почитать Дворянский сын

ПОПУЛЯРНЫЕ СТИХИ
за 2019 год

Автор иконка  Натали
Стоит почитать Вот и все

Автор иконка  Натали
Стоит почитать Прости, что я была

Автор иконка Олесь Григ
Стоит почитать Коплю на старость рухлядь слов

Автор иконка  Натали
Стоит почитать Ты не вернулся из боя

Автор иконка Юлия Шулепова-Кава...
Стоит почитать Видение

БЛОГ РЕДАКТОРА

ПоследнееПомочь сайту
ПоследнееПроблемы с сайтом?
ПоследнееОбращение президента 2 апреля 2020
ПоследнееПечать книги в типографии
ПоследнееСвинья прощай!
ПоследнееОшибки в защите комментирования
ПоследнееНовые жанры в прозе и еще поиск

РЕЦЕНЗИИ И ОТЗЫВЫ К ПРОЗЕ

Вова РельефныйВова Рельефный: "Это про вашего дядю рассказ?" к произведению Дядя Виталик

СлаваСлава: "Животные, неважно какие, всегда делают людей лучше и отзывчивей." к произведению Скованные для жизни

СлаваСлава: "Благодарю за внимание!" к рецензии на Ночные тревоги жаркого лета

СлаваСлава: "Благодарю за внимание!" к рецензии на Тамара Габриэлова. Своеобразный, но весьма необходимый урок.

Do JamodatakajamaDo Jamodatakajama: "Не просто "учиться-учиться-учиться" самим, но "учить-учить-учить"" к рецензии на

Do JamodatakajamaDo Jamodatakajama: "ахха.. хм... вот ведь как..." к рецензии на

Еще комментарии...

РЕЦЕНЗИИ И ОТЗЫВЫ К СТИХАМ

ЦементЦемент: "Вам спасибо и удачи!" к рецензии на Хамасовы слезы

СлаваСлава: "Этих героев никогда не забудут!" к стихотворению Шахтер

СлаваСлава: "Спасибо за эти нужные стихи!" к стихотворению Хамасовы слезы

VG36VG36: "Великолепно просто!" к стихотворению Захлопни дверь, за ней седая пелена

СлаваСлава: "Красиво написано." к стихотворению Не боюсь ужастиков

VG34VG34: " Очень интересно! " к рецензии на В моём шкафу есть маленькая полка

Еще комментарии...

Полезные ссылки

Что такое проза в интернете?

"Прошли те времена, когда бумажная книга была единственным вариантом для распространения своего творчества. Теперь любой автор, который хочет явить миру свою прозу может разместить её в интернете. Найти читателей и стать известным сегодня просто, как никогда. Для этого нужно лишь зарегистрироваться на любом из более менее известных литературных сайтов и выложить свой труд на суд людям. Миллионы потенциальных читателей не идут ни в какое сравнение с тиражами современных книг (2-5 тысяч экземпляров)".

Мы в соцсетях



Группа РУИЗДАТа вконтакте Группа РУИЗДАТа в Одноклассниках Группа РУИЗДАТа в твиттере Группа РУИЗДАТа в фейсбуке Ютуб канал Руиздата

Современная литература

"Автор хочет разместить свои стихи или прозу в интернете и получить читателей. Читатель хочет читать бесплатно и без регистрации книги современных авторов. Литературный сайт руиздат.ру предоставляет им эту возможность. Кроме этого, наш сайт позволяет читателям после регистрации: использовать закладки, книжную полку, следить за новостями избранных авторов и более комфортно писать комментарии".




Дорога на Редклиф


kolin goll kolin goll Жанр прозы:

Жанр прозы Мистика в прозе
275 просмотров
0 рекомендуют
1 лайки
Возможно, вам будет удобней читать это произведение в виде для чтения. Нажмите сюда.
Эта история невероятного перевоплощения старого человека в молодого, рассказанная не без юмора и смысла. Все в ней пронизано магией и красотой слова.

Колин Голл

 

 

 

                                         Pulcher hymnus Dei homo immortalis*              

Дорога на Редклиф

 

 

 

 

 

          Случилось так … Я смотрю на стол и думая о том, что пишу понимаю, что лучше будет начать близким по значению словом «однажды». Нет, все-таки первый оборот речи нравится мне больше.

        Этим я хочу сказать, что употребил слово «случилось» не потому, что моему стилистическому чувству формы недостает поэтичности, и здесь «случилось» - не украшение, не потому что я хочу вознестись на литературные высоты посредством пышной фразы, и не потому, что своей тональностью это слово родственно моим чувствам, а потому, что в нем заключено дыхание жизни. Читатель, наверное, думает, откуда ему ждать правдивости и описаний душевного состояния, если автор вместо того, чтобы живописать громыхание грома, обнаруживает склонность к рассуждениям об устоявшихся идиоматических выражениях в одном случае и тщится определить значение отдельно взятого слова в другом, но мне безразлично, каким я представляюсь ему.  Прошу только одного – думайте обо мне, как о немыслимой личности.       

       Кто-то, скажет: «Ну, хорошо он начал».  Дайте мне время, я изложу свою историю так, что вы поставите ее на самое высокое место в ряду других историй и вам придется признать, что моя история настолько неправдоподобна и так ошеломила вас, что вы почувствовали в себе силу убить меня. А к этому вас побуждают не личные переживания, а обида. Теперь, когда я все-таки дал понять, о чем моя мысль, продолжу.

       Случилось так, что я не знал куда идти, я шел то туда, то сюда, потом, не зная какой выбрать путь, просто пошел вперед, разве что ради надежды вообще куда-нибудь прийти. И вот обходя горный склон я натолкнулся на одно препятствие, которое чуть было не разрушило эту надежду. Я оказался в узком глухом ущелье, имевшем такой исключительно прекрасный вид, что не сразу я огорчился тому, что попал в лабиринт, который, по всей видимости, отдалял меня от того места, куда, собственно, я направлялся. Стоит ли этот вид того, чтобы его увидеть? Разумеется, да. Но что мне делать? Вернуться назад? Это значило бы потерять время и не каких-нибудь десять минут, а целый час, именно столько заняла у меня дорога сюда. Могу только сказать, что где-то через полчаса мне удалось выйти на открытую дорогу. Мне нравилось смотреть на нее, но идти по ней мне не пришлось, так как дорога эта поднималась в гору, тогда как мне представлялось, что долина, которую я оставил утром, находиться внизу. Тут я невольно подумал, что жизнь – это последовательность событий, которые незаметно переходят друг в друга, некоторые из их числа, мы выделяем, а поскольку мы все имеем склонность к индивидуализированным образам, мы их потом драматизируем, но, разумеется, лишь в тех случаях, когда они заставляют нас испытывать сильные переживания.

      А между тем внизу простиралась живописная долина с красивыми видами: я осмотрелся и стал спускаться вниз по склону не размышляя. Любопытствуя узнать, действительно ли я выбрал правильное направление, я медленно продвигался по каменистой поверхности густо покрытой высокой травой пока не выбрался на сравнительно ровную и гладкую тропинку со следами животных, и пошел дальше, пытаясь понять, куда тропинка эта меня ведет и в то же время радуясь, что скоро я буду иметь удовольствие сидеть за столом в санатории и есть свой ужин. Я должен был бы еще раньше упомянуть о том, что вечером в пятницу приехал в горный санаторий, находившийся в одной европейской стране имея целью забыть все, что тому предшествовало. Я говорю здесь о том, что заблудился, стало быть, я был неприятно озабочен тем, что дорога, которой я шел, никуда меня не привела: я впал в уныние, одновременно с этим я испытывал сомнение по поводу того, что мне вообще удастся найти дорогу назад и окончательно проникся мыслью, что с моей стороны было глупостью отправиться в горы совсем одному. Однако среди прочих мыслей, не связанных с направлением, была беспокойной мысль, что тропинка, которой я держался, еще более отдаляет меня от деревни, лежавшей где-то за высокими горами, меня окружавшими.  Между тем, одна довольно неприятная вещь, омрачала мое настроение: надо мной собирались тучи, и вообще они нависали дымчато-серой массой и погружали всю местность по эту сторону гор в мрачную тень, которая, впрочем, не была сплошной, так как сквозь разрывы гонимых ветром туч проливался свет и высвечивал рельеф горных склонов. Относительно приближавшейся грозы не было никаких сомнений; до меня уже доносились громовые раскаты. Становится темно, и я предвижу все неприятности, которые из этого воспоследуют: не видя деревни и теряя терпение, утомленный долгим блужданием, я снова пришел в волнение. Очень боюсь, как бы мне не пришлось ночевать в горах; опасение это казалось тем более обоснованным, что я слабел с каждым шагом; цепляясь взглядом за каждую подробность пейзажа, обреченно и устало я продолжал идти, пока со всей очевидностью не обнаружил, что дорога, по которой я шел, уводит меня от перекрестка, с которого я начал свой путь. Ориентиром была довольно высокая гора монолит с вершиной на западном склоне. Но гора, приметная своим видом и которую я наблюдал справа от перекрестка, через который я прошел утром, как теперь мне думается, остается недосягаемой. Легко видеть, что мое путешествие к водопаду, каковое я полагал не более чем развлекательной прогулкой, было неудачным. Нужно ли говорить, что мы все любим путешествия – не только потому, что окружающий нас мир вмещает так много, но и потому, что все мы хотим найти что-то новое, вот почему с большой радостью и воодушевлением занимаемся всякого рода приготовлениями к нему, но вся их прелесть – в молодости. Более того: путешествие приносит удовольствие и много впечатлений, а самые яркие из них всегда получаются неожиданными. Я знаю о себе почти все, могу рассказать, как и чем жил, и даже при том, что останутся вопросы, кажется, знаю, какой я сегодня. Каждый человек в какой-то степени наблюдатель и как таковой, наблюдая за другими людьми и забывая наблюдать за собой, он, будучи интерпретатором, создает свою собственную реальность, которая рождается из глубин подсознательного, имеет тенденцию к расширению и при этом бывает несовместима с объективной реальностью, ведь остаются неизменными два противоположных действия - событие и его толкование. Но кто может видеть полный контрастов мир во всех его проявлениях? А потому, только отправившись в большое путешествие, человек, сознающий, что он обретается в созданном им привычном мире, начинает видеть, что ничего путного он не создал.

    Читатель, полагая, что речь идет о молодом человеке, который отправился в это путешествие, будет удивлен при мысли о том, что автор, посвятивший его в свои скитания, считает необходимым сразу сказать, что он находится в таком возрасте, что его изможденный и очень дряхлый вид настолько бросается в глаза, что он вынужден признать, что уже никогда не будет предметом сердечной привязанности какой-нибудь женщины, ведь все они, смею думать, питают слабость к тем, кто их заметно моложе и привлекательнее. Отнеся такое беспощадное суждение на свой счет и по возможности успокоив читателя, я, теперь уже говоря о себе, как о несчастном, продолжу так:

      Вечером того же дня ветер заметно усилился; с яростными порывами, которые легко представить, но трудно описать, он трепал траву и шумел в деревьях. Самые тонкие из них клонились к обломкам скал и камням, на гладкую поверхность которых все чаще падали холодные отсветы далеких, беззвучно сиявших молний. Будет гроза.

 

* Прекрасный гимн богу – человек бессмертный (лат.). Лактаций.

 

 Но, не говоря уже о второстепенных признаках, было в воздухе нечто такое, что заставляло меня трепетать. Исчезли бабочки, умолкли птицы. Какая со всех сторон тишина!

    Оттого что сгустились сумерки общий вид, все очарование которого теперь тонуло в сером свете, - за исключением разве того, что была одна горная вершина с сияющим снегом, на которую не упала тень, едва ли можно было назвать живописным – не позволяли обстоятельства. Судите сами: со всех сторон почти непрерывной стеной вздымались мрачные, достигавшие заоблачной высоты утесы и скалы, их склоны, то усеянные обломками камней, то поросшие лесом тонули внизу в густом тумане. Прямо передо мной из бездны поднимались потемневшие от влаги скалы, они были образованы многочисленными обвалами и отвесно громоздились над рекой. Во всяком случае, временами до меня доносился глухой шум переливающейся воды, из чего можно было заключить, что где-то внизу протекает река. Я до времени удовлетворился этим видом и продолжил свой путь. Телом здесь, душой - дома, с тревогой, которая не проходила, я смотрел на высокий утес, меня он трогал своей мрачной принадлежностью к вечности, и видя, что он возвышается над всеми остальными, сохраняя за собой мощь и равновесие, вдруг вспомнил черно-белую мелодраму Уильяма Уайлера «Грозовой перевал». Я не о сюжете, конечно, не о сельских видах, столь полно характеризующих викторианское время, - своим произведением автор воздала ему должное, я, собственно, о готическом духе, который в фильме великого режиссера как-то оказался в тени мрачной прелести позднего романтизма. В этом давно уже ставшим классическим, но не очень правдоподобном романе Эмили Бронте мрачные вересковые пустоши северного Йоркшира служили фоном для самых страстных и жестоких проявлений человеческой природы. Вы потом поймете, почему я вспомнил именно этот фильм. Он, разумеется, не улучшил оригинал, ведь выразительность литературного языка нельзя заменить целым рядом ярких кинематографических образов, просто Уайлер создал собственное произведение. Вот и все.

Итак, суровый и безотрадный пейзаж угнетал и потрясал. Все мое внимание было обращено на небо. Каким темным стало оно вдруг! Все-таки скажу: с тех пор, как я прочел этот роман, а я большой любитель чтения, меня не оставляло желание, пусть всего лишь однажды очутиться в тех местах и испытать сильные чувства во всей их полноте. Тут надо отметить, что в преддверии грозы природа утратила свое великолепие, но не совершенства формы. Померкли виды. И это при том, что дождь нес природе   обновление, ибо капля воды – начало всего сущего.  Вот бы развить эту мысль! В душе моей трепет, а вместе с тем и растерянность… Ничего в голову не приходит, кроме понятия, что природа свободна от всего лишнего. Когда не можешь сказать ничего вразумительного, остается только одно - молчать, но я не буду хотя бы потому, что такой случай мне не раз представится. Все мои мысли были направлены на то, чтоб найти дорогу в деревню. В особенности тревожили меня равно наступление ночи и приближение грозы; совсем не хотелось дрожать от холода под каким-нибудь кустом. Эта возможность, а еще больше уверенность в том, что я проведу ночь один в горах, омрачила меня. В минуту, когда я весь был поглощен собой, мне пришло в голову, что в целом мире нет ни одного человека, который безопасностью моей дорожил бы больше, нежели своей собственной, раз это так, стоит ли рассчитывать, что один из них сподобиться мне помочь. Но другая мысль потрясла меня куда больше, вдруг я осознал какими бессмысленными были мои попытки спасти себя, ведь у меня нет будущего в этом бесконечно дорогом мире. Трудность в том, что старый человек живет под гнетом самого беспощадного деспотизма, ему страшно за себя. Больше всего меня приводит в уныние мысль о том, что я бесцельно растрачиваю оставшиеся у меня силы, как часто я с головой погружался в страх, который терзал меня невыносимым вопросом: «Много ли осталось у меня времени на жизнь?»  Раньше у меня было множество интересов, я направлял свою энергию на дела, которые требовали моего участия и внушали мне ощущение собственной значительности: словом, тогда я горел, сейчас – тлею искрой. Я потерял убитую старостью веру в себя. Есть лишь один способ избавиться от этих душевных мук – бегство. Если бы я не решился, меня бы не было здесь, как не было бы и истории, которую я рассказываю.

          Я начал с того, что заблудился в горах, о чем не преминул написать обстоятельно. Затем я сообщил о долине, поразившей меня своим красивым видом, разъяснил читателю, что держало меня в страхе и не лишил его удовольствия узнать в моем несчастье самого себя.

          Из Массены туристы довольно часто углублялись в ближние и отдаленные окрестности, где изумленным людям доводилось созерцать первозданную красоту природы. Еще в 1826 году один немецкий писатель и памфлетист из Мангейма, по имени Вольфганг, в высокой степени восприимчивый к поэзии путешествия, писал: «Вот я добрался до Массены. Среди всей этой поразительной, грандиозной и вместе с тем безграничной красоты, которая отличается большим разнообразием и которую создают непрерывная цепь гор со снежными вершинами и сами по себе живописные склоны, густо покрытые хвойным лесом, я понял одно – мне больше нечего искать в этом мире».

         Решение мое приехать сюда было порождено рядом причин, которые разнятся между собой, как оперы Моцарта и Глюка. Я даю такое сравнение лишь потому, что считаю себя «человеком театра», но не в том смысле, что я больше всего думаю о требованиях сцены и художественном воплощении произведения пригодного для сцены, а исключительно по той причине, что люблю оперную музыку. Словом, здесь красота на каждом шагу, куда ни глянь и мне не раз приходилось восклицать: Господи, что за дивный вид!

     Кстати сказать, если бы я жил во времена Вольфганга, я бы принадлежал к странствующим поэтам, которые насмешку вкладывали в свои эпиграммы, воспевали образы всего сущего и в изысканных риторических оборотах превозносили своих меценатов в хвалебных поэмах. Но я живу в 21 веке. В современных людях нет восторженности. Они злоупотребляют своими правами, вожделеют к материальным благам и всегда готовы отказаться от совести ради своих доходов. Природа для них – источник обогащения. Влияние города изменило их, они слишком подчинены законам безумных общественных систем. Как бы там ни было сейчас мало кто ценит физический труд и может жить вне политики. Никто, однако, не хочет знать какие опустошения производит жадность: все заняты обогащением и разоблачениями. Бог вдохнул жизнь и красоту в сотворенный им мир, поразительное разнообразии природы не укладывается в голове: невозможно увидеть всю Землю в целом, только незаурядный ум имеет некоторое представление о ее грандиозности. Я это к тому говорю, что мы не видим, что страдаем от очень беспокойного образа жизни.  Конечно, какая-то неопределенная часть людей еще сохранила способность восхищаться. Именно они обеспокоены экологическими проблемами. Но факт, что другая, более многочисленная толпа, ведет рассеянную жизнь; эти люди настолько одержимы собой, что просто перестали думать о том, что в каждой вещи можно обнаружить величие ее создателя.

Я не поэт, однако, само-собой сложилось у меня в голове такое далеко не афористичное лаконичное двустишие:

Ну, а пока бреду я, не зная куда

Вопрос вдруг возник: чего от меня хочет судьба?

Как-то так получилось, что в незаданный стихотворный размер я вложил и свое настроение и озабоченность обстоятельствами, частью до меня касавшихся. Соответственно в этом двустишии нельзя не увидеть непосредственную связь содержания с чувствами, которые меня угнетали прежде всего под вопросом: «Зачем все это?»  Сейчас, когда я пришел к тому, что вынужден оглядываться на прошлое и вспоминать события, далеко отстоящие друг от друга во времени, могу ли я, ощущая себя ничтожнейшей частицей большого мира, сказать, что познал и обрел самого себя? Впрочем, сейчас это не имеет значения. Но я глубоко сознаю свою связь с миром. Вряд ли благодаря своей отстраненности от него, мне теперь только понятнее, что в себе я не нашел ничего и сам стою в стороне, ленивый и вялый. И при всем том, как я ни цепляюсь за жизнь, как ни сомневаясь в выборе, я очень страдаю оттого, что при любых обстоятельствах очень ограничен в возможностях. В определяющей мере это обусловлено тем, что старость обезличила мою индивидуальность. Это суждено каждому. Впрочем, в интересах дела, воздержусь от дальнейших рассуждений на эту тему.

   Долго и безуспешно искал я дорогу в деревню: двигаясь с весьма уставшим видом, не без грусти думая о своей горькой участи, наконец я обогнул скалу, которая закрывала вид на просторную поляну, поросшую сплошь шиповником, и увидел то, что неожиданно удивило меня и вместе с тем ободрило, а именно - черепичную крышу дома в гуще деревьев. Но воодушевление мое продолжалось недолго. И вот почему. Было что-то странное в этом необыкновенном доме, овеянном романтикой ушедшего столетия. Обращенный фасадом к запущенному саду он представлял собой уютный старый дом, влюбиться в который можно с первого взгляда и навсегда. При этом своим очарованием и привлекательностью в немалой степени он был обязан месту, которое я находил чрезвычайно живописным и уединенным, но к любопытству, меня охватившему, уже скоро добавилась досада; ибо стоило мне спустится, как я увидел разваленную ограду. Собственно, и не ограду, как таковую, а лишь фундамент и камни, из которых та была сложена, они валялись в высокой траве по обе стороны. При частых вспышках молний дом представлял собой скромное двухэтажное здание с междуэтажным карнизом из терракотовой плитки, которая гармонично сочеталась с серым камнем. Над крышей возвышались кирпичные дымовые трубы с закопченным завершением в виде средневековых башен и чердачные окна, но это, между прочим. Стены дома были выложены из камня, со стороны фасада дом был густо увит плющом, поэтому окна обозначались лишь при вспышках молний отражавшихся в темных, блестящих стеклах. Мне подумалось, что в этом сером, на вид так заброшенном доме, где жизнь, казалось, остановилась в неподвижности и застое, обязательно должна обитать какая-нибудь старая вдова. Во всяком случае, сей вид пробуждал какие-то смутные представления, и всей силой своего воображения я представил вдову в изношенном платье, чье унылое существование, надо думать, ничто не тревожит. И более того посторонние люди. В подобных глухих местах, их присутствие просто не предполагается. Так и есть, я увидел достаточно.  Тут я вновь почувствовал, что я один, один, совершенно один, вдали от всего, что составляет привычную жизнь.  Какие слова найти для выражения моих чувств – искать не буду – потому что выразить их я все равно не могу. Вместе с тем, в этом месте было свое очарование, и жизнь здесь, наверное, пришлась бы мне по душе, по крайней мере, в дни летнего отдыха. Я оказался в этом глухом месте случайно, просто произвольно пошел на север, полагая, что двигаюсь в правильном направлении. Это было моей ошибкой, которую я не хотел бы исправить.

       Осмотрев невысокие двустворчатые ворота, еще сохранившие кое-где слои зеленой краски и в отличие от поверженной в прах ограды, успешно противостоящие упадку, я попытался открыть их. Но где там!  Они были заперты изнутри.

       Последующие минуты я колотил по ним кулаком, кричал, озабоченно озирался по сторонам и по вполне понятной причине был готов к бегству, на случай если дом этот, вместо бывших владельцев, населяют их призраки. Я пристально вглядывался в темные окна, был охвачен волнующей неизвестностью и при этом надеялся обнаружить внутри, хоть какой-нибудь знак человеческого присутствия. Но тщетно.

   Спрашивается; если я притащился в это забытое богом место движимый желанием спастись от дождя и обнаружил пустующий дом, могу ли я проникнуть внутрь, не ставя злоумышленную цель выступить против закона и прав владельца, если таковой имеется. Придется все же попытаться; с приближением ночи потребность обрести крышу над головой становилась просто необходимой. И вот, собираясь перешагнуть через фундамент, я выбрал подходящее место и поднял ногу, но передумал. Вторая часть меня, не была сильна духом и многое готова подвергнуть сомнению - теперь для этого представился случай. Я столько колебался за и против, что спустя каких-нибудь пять минут, вообще стал безразличен и к тому, и к другому. Вот не думал, что я так малодушен, что медлю из страха проникнуть в заброшенный дом. Нигде ни проблеска жизни! И там, и тут холодные безжизненные виды. Впрочем, ни сам замечательно ветхий дом, ни волшебное запустение, его окружавшее, не оспаривали законность магии. Под магией здесь я не имею в виду ведьм, колдовство и сделки в духе Фауста, я лишь угадываю невидимое присутствие воображаемой силы. Я не верю людям, которые говорят, что видят то, чего на самом деле нет, но я верю, что существуют способы управлять магией, даже при том, что не могу представить доказательств. Боюсь, что рассуждения на эту тему уведут меня далеко от предмета, посему скажу, что искушение проникнуть в дом манило и отталкивало меня поочередно. Итак, на правом столбе, который привлек мое внимание своим живописным видом, - представьте себе высокий столб с гладкими сторонами, лишенными наружной отделки и плоский тяжелый верх, который был, пожалуй, единственной деталью украшения, словом, этот столб в романском по форме стиле, как бы господствовал над местностью, а служил он одной цели, - определял границу владения. Когда-то земля Редклиффа была ограничена посредством каменного забора, однако, со временем дом пришел в упадок, а от забора остался только фундамент и несколько фрагментов стены, которой дарили густую тень бук и ольха, а с другой стороны, мощные ели. Я был не склонен много наблюдать и много думать, однако вдруг увидел, что, наступая с гор и не имея определенного направления постепенно ель вытеснила ольху, давая возможность расти и процветать под собой только кислице, ее мясистые зеленые листья и белые цветы покрывали землю красивым ковром. Так естественно и удачно это растение связало свою судьбу с деревом. Эта способность к взаимополезному сосуществованию менее всего понятна тем людям, которые строят отношения на личном расчете и не способны испытывать интерес к делам, их не касающихся, они претенциозны и самодовольны, а потому часто бывают разочарованными в силу этого положения.

Хотя меня мало заботило все, что я видел, я созерцал это растение не вследствие выбора интереса, а по необходимости, ведь в горном санатории «Четыре розы» мне и еще двум немолодым пациентам дважды в день давали настойку из листьев кислицы: ее применяли при заболеваниях печени, почек и сердца, а также давали тем, кто страдал гастритом. Итак, на той стороне столба, которая была обращена к долине, местами слои штукатурки обвалились и обнажали кладку красного кирпича, фундамент терялся в траве, зато карниз его, вознесенный над землей почти на два метра, был виден еще в начале дороги, где движение наверх будет спуском вниз. Но местоположение столба не предполагало превосходства.  Как бы там ни было, прочесть выбитые на камне буквы можно было лишь приблизившись к нему, поскольку с трех сторон столб был увит плющом, его густо переплетенные ветви поднимались на самый верх, а карниз был так высоко, что я не мог до него дотянуться: там они образовывали ярко зеленую массу, свисавшую на фронтальную часть и покрывавшую ее прозрачной тенью. У этого столба было свое очарование, я приписал бы его расположению гор и собственно дому, такому старинному, викторианскому, уединенному. Со временем, что было очевидным, само существование его обратилось в безжизненную неподвижность. Чем больше я всматривался в него, тем труднее было поверить, что он обитаем. Вот бы заглянуть в его окна. Мне так нужны были свет, тепло и человеческое участие. Но вместо того, чтобы обрести новые силы, я мокрый стою под дождем и уныло смотрю на пустой дом: отсюда, казалось, ушли даже населявшие его духи. С того места, где я стоял мне была видна надпись. Я не мог удержаться от любопытства и подошел ближе: углубления на отшлифованной плите были темнее самой поверхности, и без труда я прочел: «Редклифф». Что за человек этот Редклифф? Была в этом выразительном имени какая-то основательность, волшебная музыка слова и даже пышный готический дух: невольно подумал я о благородном человеке, когда-то жившем в этом доме, который теперь пришел в упадок, о людях, которые, имея виды на его милость, тостами славословили в его честь. Наконец, подумал и о соседях, которые старались как следует угождать ему и живя в полном согласии, держались о нем высокого мнения. Но все, кто знал хозяина дома и были свидетелями его судьбы уже умерли и лежат в своих могилах. Да и сам Редклифф, надо полагать, тоже давно там. И кто знает, сколько лет ветер сдувает пыль с его могильной плиты? 

   Досадую на себя за то, что я, несмотря на весь мой интерес к этому имени, ничего так и не узнал о его носителе, а ведь какое удовольствие я вам доставил бы рассказом о том, что с ним случилось!  Получается, я ничего не знаю о Редклиффе, не могу раскрыть перед вами его характер, я хотел бы даже сообщить его личности большую значительность, но для меня это только имя, и тому, кто выбил его на камне я уступаю в осведомленности. Не знаю почему, но я о нем хорошего мнения. Мне отчего то кажется, что имя Редклифф находится в согласии с одной-единственной идеей, пусть даже идеей значительности человека, который, надо думать, был таким по праву рождения. Вот с почтением высказал одностороннее суждение о нем.                   

    Два года спустя, уже в Америке, когда я рассказывал свою историю, я обратил внимание на красивого юношу, нежного во всех отношениях, - все ему улыбались: кто-то привел его с собой, он сидел в углу и слушал меня с большим возбуждением. Я старался как мог делать вид, будто не замечаю его, но на деле только о нем и мог думать. Спустя какое-то время у меня был разговор с Тиной Тернер, которая разделяла симпатию к нему со мной. Тина знала мою историю, я доверял ей, а потому и рассказал все обстоятельства моего чудесного перевоплощения, но она никак не могла понять как молодость ко мне вернулась. Конечно, она была вынуждена признать, что чудо перерождения возможно, только это никак не изменило ее представление о реальности. Сложилось у меня мнение, что она не столько верит в чудеса, сколько восхищается миром, когда тот творит чудесное. Мой вид никого не вводил в заблуждение, все видели во мне молодого человека и, стало быть, относились ко мне соответственно. Она представила меня этому юноше, он, между прочим, танцевал в гениальном клипе “Private dancer». Итак, уже после общего разговора она посоветовала ему иногда навещать меня. Юноша тот принял это к руководству и стал часто бывать у меня дома. Однажды мы снова говорили о моем удивительном путешествии, естественно, я не мог обойти молчанием дом Редклиффа, ведь я многим был ему обязан, тогда Мартин, так звали юношу, сказал, что я должен изложить его историю, ведь именно он привел меня к самым необычайным последствиям. Дом Редклиффа, вдова его, столб, уединенное место, удивительная история. Все это вместе создавало впечатление загадочной личности, которая после смерти принимает участие в моей судьбе. Почитая за удовольствие способствовать мне в важном деле и, видимо, зная, что я далеко пойду, Редклифф – как бы дико это не звучало - из могилы послал мне знак своего расположения в виде ворона, который сидел на столбе, которому резчик по камню дал его имя. В самом деле, когда я уходил из этого дома на следующий день, я обратил внимание на черного ворона, который сидел на том самом столбе, на краю карниза. Я не могу сказать с большой определенностью с каким чувством эта птица смотрела на меня, однако я долго медлил с необходимостью идти дальше, стоял и смотрел на ворона, и чтобы сразу сказать все как есть – у меня возникло чувство, что ворон доволен мной. Думайте, что хотите, но и по сей день не могу я освободиться от предположения, что в моем деле Редклифф выступил в роли посредника, но какое дело он поручил ворону сказать не могу, как не могу выразить те немногие антропоморфные образы, которые вызывает у меня поэтизированная природа этой птицы. Говорят, и, наверное, не без оснований, что ворон, очень ценимый мистиками, алхимиками и экзистенциалистами, у которых было свое понимание времени, за проницательность и долголетие, имеет репутацию отличного помощника в путешествии, еще широко распространено мнение, что черный ворон символизирует связь между небом и землей. Прибавьте к этому, что Мартин так упорствовал в своем мнении, говоря, что ум у меня настолько живой и проницательный, что я способен написать великий роман, что я все-таки перестал бороться со своими сомнениями и глядя на него с добродушным видом, склонился последовать  совету и когда он пришел ко мне еще раз, то я, побуждаемый более Мартином, нежели собственным намерением, решил отправиться в Европу следующим летом. Мартин сказал, что я в долгу у Редклиффа и простое упоминание его имени в рассказе, который стоит золота, не избавляет меня от обязанности быть ему благодарным.

     Итак, не удивляйтесь тому, что я позволил это небольшое отступление, равно как и выразил свое удовлетворение по поводу того, как я познакомился с Мартином, дружба с которым представляется мне нерушимой и чьи интересы мне чрезвычайно дороги до сего дня. Мы быстро привязались друг к другу, его непосредственность и бодрость слилась с моим романтическим мироощущением и потребностью найти родственную душу в творческом человеке, так что любовь, которую я питаю к нему, служит мне защитой от всех упреков.

     Вернусь, однако, к тому отчего ушел. А для чего?  Видимо для того, чтобы продолжить историю. Что касается Редклиффа, о котором я вообще имею смутное представление, то у меня есть разумные основания для уважения и это прежде всего следует принять во внимание: еще это имя человека, которое осталось в памяти людей, переживших его. Но здесь нет людей, то есть других домов вообще нет, а значит никто не посодействует мне составить свое представление о нем.  Черт побери! Что и говорить!                         

    Таким образом старый дом, в котором не было обычных признаков жизни, внушал уныние. Стало быть, те, кто жили в нем умерли, а смерть – выражаясь словами одного поэта - несет небытие и пустоту (по мне пустота не что иное, как одна из ее разновидностей), словом, дом пришел в соответствие с запустением, полновластно царившим в этой глуши.  А я несчастный пришел сюда в надежде хоть немного отдохнуть. Невольно подумалось: когда же я тяготился сам собою более, чем теперь?  Вероятность того, что поблизости имеются еще дома, была очевидной, так почему бы мне не пойти дальше, вместо того чтобы терзаться сомнениями: а там – как знать?  В отчаянии я застонал – хватило сил на гортанные звуки. Обычно, впадая в отчаяние или гнев я ругаюсь. Но какой же человек не ругается?  Впервые, я ощутил потребность в обществе любого человека, кем бы он ни был. С этой мыслью я шагнул назад, взобрался на камень и, проникнувшись известным побуждением и целью, стал осматривать окрестности. С высоты, на которой я стоял, открывался вид на внутренний двор, впрочем, он лишь угадывался из-за сплошных зарослей сирени и разросшихся деревьев, покрывавших его тенью, входа так вообще не было видно. В течение некоторого времени я старался найти какой-нибудь слабый, исходящий из дома свет в густой зелени, как вдруг, на белую поверхность колоны, увитой плющом, упал широкий луч. Но что это? Откуда вдруг пролился свет? Тем временем на порог вышла женщина, она подняла подол юбки из грубого материала, спустилась по двум ступеням и весьма неторопливо – наша встреча не могла так быстро состояться - двинулась по песочной дорожке, при этом она старательно обходила лужи и хваталась обеими руками за зонт, который вырывал из ее слабых рук налетавший ветер.

     Перед воротами она остановилась, выпрямилась во весь рост и откинула назад черный зонт внушительного размера. Я увидел сморщенное и не слишком приветливое лицо старой женщины, в глазах которой светился ум. Ветер отбросил на ее глаза спутавшиеся мокрые волосы.

- Что. Что вам надо? - вопросила она, стараясь разглядеть меня через ворота.

Путая слова, я сбивчиво ответил ей в сильном волнении:

 - Я пришел… Послушайте, я не стал бы вас беспокоить, если бы… Будь у меня карта, я не был бы сейчас здесь.

-А где бы вы были?

- В Массене. Это.… Ну, вы знаете, где. Так вот, я сбился с пути.  

- А скажите на милость, зачем вам понадобилось ходить в горы?

-Я гулял, ходил к водопаду.

- Почему же вы не пошли обратной дорогой?

- Я заблудился. Вот и все.

 - Вы хотите убедить меня, что нуждаетесь в ночлеге? - спросила старуха и вздохнула.

Я присоединил ее вздох к своему и без колебаний ответил крайне взволнованным голосом:

- Слишком сильно чувствуя свою обездоленность, я прошу вас об этом.

-  Что с вами случилось?

-  Ничего, кроме того, что я заблудился.

-  Не велика беда - проговорила старуха и, помолчав, продолжила. - Пусть будет, по-вашему, я так и быть предоставлю вам ночлег и еду. Я не могу пренебречь своими обязанностями хозяйки по отношению к гостю и приму вас, как должно. Если не смогу угодить, не взыщите.

-  О, я удовольствуюсь и тем немногим, что получу.

- У вас странный акцент.

- Я американец.

— Вот как. Не знала я, что в Массену водворились американцы. Сама пришла бы. Совсем недавно у меня останавливалась милая молодая пара, я так старалась для них. Мне по душе американцы. Все в них мне нравится.

- Спасибо. Мне лестно такое услышать, - сказал я, а про себя подумал: «долго еще я буду обмениваться с ней любезностями через ворота».

- В молодости у меня были мечты, как у всякой молодой девушки. Я хотела уехать в Америку, а сейчас ни к чему мне это. Стало быть, в Массену приехали американцы.

- Я там один, - начал было я.

- Откуда вы? – оборвав меня, спросила старуха.

- Я продюсер, приехал из Голливуда.

- Подумать только, приехали из Голливуда! Хотела бы я знать, почему?

- Я путешествую, - ответил я и подумал, что она похожа на женщин из готического романа.

Предпринимая время от времени попытки внимательно меня разглядеть и перебирая связку ключей, старуха сказала с каким-то отрешенным видом:

-  Подождите, я открою ворота.

Я стоял под дождем и напряженно смотрел, как она пытается справиться с замком. Дождь между тем усилился, было холодно, мокрая одежда липла к телу. Мне не терпелось избавиться от этих неприятных ощущений. Однако ожидание заняло ни одну минуту; замок не поддавался, и старуха возилась с ним, сопровождая свои усилия невнятным бормотанием.

-  Послушайте, давайте я просто перелезу через камни, - воскликнул я, потеряв терпение.

-  Будь он неладен, этот замок - проворчала себе под нос старуха и, повысив голос, сказала – что же, это подходящий способ, сама собиралась вам предложить. Эти ворота я не открывала уже давно, очень давно, даже не могу припомнить, когда в последний раз.

       Раньше, чем она закончила объяснение, я легко перебрался через камни, она подняла над собою зонт и еще раз внимательно меня оглядела, видимо, не испытывая жалости к тому мучительному состоянию, в коем я обретался, после чего мы вместе направились к дому. Из-за того, что она была под зонтом, а я нет, на меня самым настоящим образом изливался водяной поток и я с трудом сдерживал свои шаги, чтобы не идти впереди нее.

     Наконец мы вошли в дом. Оказавшись внутри, старуха закрыла дверь на замок и задвижку, положила ключ в карман, взяла масляную лампу и, не говоря ни слова, жестом указала мне путь. Раскаты грома уже гремели на улице за дверью, но теперь они были отдаленными, менее пугающими. Я оставался погруженным в меланхолию, но начинал уже радоваться тому, что мытарства мои кончились благополучно и, конечно, я был признателен любезной моей хозяйке. А между тем она шла шагом степенным и зонт к себе прижимала локтем. Из полутемной парадной мы свернули в боковую дверь, миновали коридор, на стенах которого метались наши тени, и - не могу без слез вспоминать этот момент - вошли в уютную, хорошо натопленную гостиную.

    Женщина поставила лампу на угол буфета, повернулась и устремила на меня пристальный взгляд – бесцеремонный в высшей степени. Мне стало как-то не по себе. Я даже не могу описать то, что почувствовал. Определенно я растерялся, как если бы вдруг мне сделали неожиданное предложение, и предложение это произвело на меня такое впечатление, что я потерял душевное спокойствие, а с ним и самоуверенность.

- То кресло для вас, которое слева, - сказала старуха и повелительным жестом указала на кресло.

  Дабы она ни в чем не могла меня упрекнуть, из признательности к ней я покорно занял отведенное мне место: я действительно нуждался в отдыхе, чтобы прийти в себя: удобно устроившись, я мимоходом окинул взглядом комнату, вытянул ноги к пылавшему в камине огню и, ощущая кожей приятное тепло, замер от удовольствия этим. Прошла минута, я заставил себя оглянуться, горя нетерпением узнать, почему хозяйка не испытывает ни малейшего желания возобновить со мной разговор пусть даже не в моих интересах, а в своих собственных.  Вот чего мне совсем не хотелось, так это в вечернее время видеть перед собой строгую старую женщину, которая сверлит меня неприветливым взглядом, просто потому что не решается обратиться ко мне со словами: «Кто вы такой»? Мне было как-то не по себе, от такого пронизывающего взгляда. Я полагал, что, принимая гостя, она найдет применение своей обходительности и доброжелательности, что, даже будучи непричастной к моей беде она пожертвует своим уединением ради человека, который плохо мирится со своей неспособностью и притом нуждается в помощи, как раз в тот момент, когда все возможности спасения ускользают. В свою очередь, испытывая некоторое волнение перед ней, я изо всех сил старался догадаться, кем бы она могла быть. Однако, что-то в ее внешности, в манере держать себя сразу напомнило мне о вдове. В остальном же могу сказать, что весь ее педантичный вид, а я скоро понял, что она женщина строгих правил, свидетельствовал о том, что  умна и образована, добавьте к этому, что она отлично управляет домашними делами, знает свои обязанности и, конечно, она была не похожа на тех современных пожилых женщин, которых мне приходилось видеть в Америке и в Европе, а потому я стал смотреть на нее, как на одну из тех добродетельных женщин в белых чепцах, которых не раз уже видел на дагерротипах; эти мысли смягчили муки моего замешательства и я, одаренный несколько романтичным воображением,  продолжил размышлять с большой уверенностью, так что мое мнение о ней больше не менялось, - само по себе это мнение было правильным, стало быть, весь ее вид, включая темное, простого кроя домашнее платье, украшенное опалом и дом, обставленный в викторианском стиле, давал основание для всех этих предположений.  Если я не ошибаюсь, она вдова со странностями, но в чем они выражались, сказать не могу: она не вела себя странно, не казалась мне безумной, она все делала со знанием дела и все-таки она была странной, я упрямо думал, что она такая, даже при том, что не было никаких оснований для подобного предположения. Таким образом все замеченное и обобщенное мною привело меня к мысли, что ее душевное состояние отличается крайней устойчивостью. Она была выдающейся личностью, не нуждалась в благосклонности других людей и мало ценила то, что приходило само собой. Судя по тому, как она смотрела на меня и каким голосом говорила, я заключил, что такие странные и умные женщины опасны, они строго судят о людях, разговор с ними лишен приятности, они никогда не приблизят к себе человека, который вносит дурной вкус в обстановку, они воплощение демонической власти и тонкого ума, они не ищут расположения у влиятельных людей, ибо полны своей значительностью, и еще им удобно иметь около себя людей, готовых служить им: они имеют склонность замыкаться в своих чувствах, никогда не посвятят вас в свои огорчения, но считают любой случай подходящим, чтобы потребовать полной искренности от других,  их трудно разочаровать, но они дадут вам много поводов почувствовать себя разочарованным. Если вы были близки с такой женщиной, если она одарила вас дружбой, вам понадобится какое-то время, чтобы наконец понять, чего она вам стоила. Тирания подобных женщин всегда невыносима. Только не подумайте, что я позволил себе демонизацию этой старой женщины. Конечно, мое наблюдение относится к одному периоду ее жизни, а посему читатель волен подвергнуть сомнениям мои оценки, учитывая многослойность человеческого характера. Говоря о себе, прежде всего, скажу прямо, что никогда не служил кому-либо, не принадлежу к определенному социальному слою, у меня есть большой жизненный опыт и независимость, которой я дорожу.  Отсюда понятно, что властный вид старой женщины не вызвал у меня желания позволить ей манипулировать мною, но все-таки произвел на меня сильное впечатление. Впрочем, чему тут было удивляться, раз старая женщина живет в глухом месте, в ветхом доме, увитом до самой крыши плющом имея многолетний опыт личной отчужденности. Тут я вспомнил итальянского мошенника и колдовских дел мастера Калиостро: он обладал редким своеобразием и способностью завораживать людей, он был настолько убедителен, что легко выдавал себя за алхимика и заклинателя духов, ему легко удавались махинации, различные фокусы, он пустил в оборот свою привлекательность и заставил масонов поверить в его «персонифицированную силу». При жизни Калиостро его поклонники верили, что он поддерживает связь с тайными орденами. Таким образом история этого авантюриста, которого в конце концов разоблачили, есть история об обманщике и обманутых. Шиллер дал адекватное литературное воплощение шарлатанству легендарного мошенника в романе «Духовидец». Справедливости ради следует все же сказать, что колдуньей, алчущей крови, старую Редклифф никак не назовешь, к тому же она женщина и еще фигура еврейского масштаба. Говоря все это, я не боюсь, что она сочтет себя неуважительно затронутой и тем самым обвинит меня в мистификации, могущей иметь до известной степени ошибочные представления. Так или иначе, когда все закончится, она останется довольной мною.

   Прошла еще минута – я то вздыхал, то зевал, и хранил молчание.  «Сейчас я ей скажу любезность, только сперва посмотрю на нее», подумал я.  Когда я снова посмотрел на нее, то принужденно улыбнулся, вот только она, похоже, не испытывала никакого желания ответить мне тем же.

 - Приятно дождливым вечером сидеть перед камином, - проговорил я, продолжая вглядываться в ее непроницаемое лицо и, видя, что она не слишком рада моему присутствию, не без волнения, добавил, - простите, если нарушил ваш покой.

-  Вы нарушили мою скуку, за это не надо просить прощение, - ответствовала она.

-  Боюсь думать, какой для вас будет обузой мое присутствие. Я бы хотел выразить вам свою признательность по поводу того…

-  Давайте избавим друг друга от взаимных учтивостей, - торопливо прервала Редклифф меня. – Мистер, как вас там, уж простите забыла ваше имя, вы самый, что ни на есть, желанный гость: могу вас в этом заверить.

-  Значит, я не доставил вам много беспокойства?

-  Нет, нет, - бросила Редклифф, сделав жест рукой, - до вас я сидела без всякого дела, говоря, между нами, я даже тяготилась той тишиной, которой вы имеете все основания быть довольным.

 Я приободрился, приятно удивленный ее ответом. Наступила пауза. Я ни о чем не думал и, кажется, ничего не чувствовал. Что чувствовала она, сказать не могу, так как сидел к ней спиной. В кресле было удобно. Обеспечив за собой это место, я не собирался его покидать, а так как в этот дождливый осенний вечер я испытывал большую любовь к камину, то сидел я в позе свободной и непринужденной и как никогда прежде, упиваясь покоем, смотрел на огонь, который в этом доме сделался для меня волшебным. В спокойном душевном состоянии я мог бы терпеть долго длившееся молчание, которое нашел бы невыносимым, но только не сейчас, я был голоден и томился своей зависимостью. Не успел я подумать, что мы с этой женщиной могли бы уподобиться престарелой паре, которая, покинув шумный город и перебравшись в деревню, усвоила приятное обыкновение не мешать друг другу, как на стене тень, отбрасываемая фигурой Редклифф, так внезапно опустилась на пол и упала к моим ногам, что я оцепенел, хотя собирался посмотреть в сторону. В угнетенном настроении я сидел лицом к камину и боком к стене. Ее тень смешалась с моей и на полу образовалась вытянутая уродливая проекция наших частей тела: вид этот стоил мне больших волнений, ибо в тот миг, когда на полу появились эти мрачные очертания меня пронзил вопрос: «Каким демоном она одержима»?

-  Не будет ли слишком большой нескромностью, спросить у вас сколько вам лет?

Я был не готов говорить с полной откровенностью, к тому же был я мало доволен собой – у меня не было причины чувствовать себя иначе, стало быть, всем этим озабоченный, я устремил на старуху пристальный взгляд. Я просто не понимал, чего она от меня ждет. Она была самой странной женщиной, какую можно себе представить.

-Не нахожу никакой нескромности в вашем вопросе, - сказал я, отметив про себя, что у нее прекрасные зубы. - Мне за шестьдесят, говоря, между нами, я чувствую свой возраст, да что я говорю, чувствую: сплошная мука изнывать под бременем этих лет!

Сказав эти слова, я вновь стал несчастным: я хотел было еще что-то добавить, но Редклифф не дала мне продолжить.

-Вы не жалкое создание, а чистой воды американец. Кого-нибудь другого я послала бы ко всем чертям.

Сам не знаю почему, меня вдруг охватило тревожное предчувствие, словно я попал в ловушку, из которой нельзя выбраться. Наступила длительная пауза.

-Чего вы так долго молчите? – спросила старая женщина и бросила на меня тот самый взгляд, от которого меня охватила дрожь.

Мысль о том, что я обречен на смерть отозвалась в моем сердце ноющей болью. Я был не готов принять смерть. В ответ на эти слова я бросил на старуху умоляющий взгляд: я был уже близок к тому, чтобы потерять сознание.

-У вас такой измученный вид. Если верить моим глазам, то вы как будто голодны? - прямо сказала хозяйка, которую, как мне казалось, ничто не могло настроить снисходительно.

- Да, - выдохнул я, тяготясь своим положением.

-Я сделаю вам горячий чай, сладкий, из шиповника и ромашки. От простуды. Вы промокли до нитки.

-  Сами видите, не без этого.

-  Вы неважно выглядите. Сдается мне, что вы больны, - сказала она, видя, что я доведен до полного изнеможения какой-то слабостью. Должен сказать, она умела быть благожелательной даже тогда, когда унижала того, кому возражала.

В самом деле, это была странная женщина!

-  Что вы! Я не болен, - поспешил сообщить я. Для меня, конечно, будет ударом впасть в немилость. - По правде сказать, я чувствую некоторую слабость, голова болит, наверное, оттого что промок.

-  Ничего, вы испытаете облегчение, когда отдохнете и высохнете. Будьте любезны, возьмите одно полено и бросьте в огонь. Вы употребляете алкоголь?

-  Смотря что. Вообще я предпочитаю всему красное вино и бурбон.

-  У меня нет ни того, ни другого. Зато имеется ежевичная настойка собственного изготовления. Уверена, она придется вам по вкусу и окажет смягчающее действие.

- О да! Я, пожалуй, не откажусь, если она поможет.

- В этом можете не сомневаться. Домашняя наливка будет лучше всякого бурбона.

Сказав это самым бесстрастным голосом, старуха вышла из комнаты.

Я проводил ее взглядом и едва она ушла облегченно вздохнул, так как был подавлен и растерян в ее присутствии. Как бы там ни было, влияние властных женщин, которые ко всему относятся спокойно, распространяется прежде всего на тех, кто готов приложить все усилия, чтобы им угодить. Однако я не из тех, кто, восхищается беспощадной язвительностью и признавая за их сестрой главенство, согласится терпеть такую женщину возле себя, быть может, потому что я очень ценю свою независимость и покой.  Хорошая причина для мятежа!  Я не знал, что думать о Редклифф, не имел представления о своеобразии ее личности, но две вещи стали мне очевидны раньше, чем я нашел им подтверждение: она дорожила своей жизнью, еще, по моему мнению, она обладала удивительным талантом управлять людьми.

          Это навело меня на грустную мысль зависимости одного человека от другого: знакомство с Редклифф дало мне повод задуматься над этим, но ни к какому выводу я не пришел просто потому, что мне ничего не приходило в голову. Между тем домашний покой, который во всех случаях, мы принимаем охотно и особенно под вечер, действовал на меня угнетающе. Должен признаться, что я не понимал, что происходит. Хоть впечатления от увиденного были достаточно сильны и разносторонни, мое любопытство не получало полного удовлетворения, мне хотелось разобраться в том, как получилось, что, не притязая на власть над моими чувствами, эта женщина все-таки овладела мною. Невольно я стал думать о ней в ее отсутствие.  

           Большинство представительниц ее пола в таком почтенном возрасте выглядят безобразно, тогда как Редклифф казалась неестественно молодой. Кожа у нее была довольно гладкой и увлажненной без глубоких морщин, и, хотя уголки губ немного провисли, овал лица свидетельствовал о молодости кожи, не потерявшей упругость. К тому же она держалась с достоинством, была благоразумна и осмотрительна, носила во всех случаях платья вышедшее из моды, она ценила простые удобства и блага цивилизации имели для нее второстепенное значение, но что важнее всего она обладала даром убеждения и могла, пустив в ход все доводы, которые могла придумать, обратить недостаток в высокую добродетель. С этой и другими мыслями я стал разглядывать обстановку комнаты. Перейду к ее описанию, мой короткий, и в силу правила не утомлять читателя излишними подробностями, неполный обзор даст вам представление о доме, который во всех отношениях я находил старомодным и странным. Так вот за мной стоял громоздкий книжный шкаф, сравнительно широкий, он был красиво декорирован резьбой на обоих дверях, стало быть, украшения были парными. Этот шкаф имел большой запас прочности и был замечательным предметом интерьера в добавление к двум другим по сторонам от окна. Правда эти два шкафа были так же непохожи один на другой, как и их назначение: один из них имел открытые полки, уставленные фарфоровыми скульптурами, другой – представлял собой буфет, и как таковой был тоже богато декорирован резьбой и бронзовыми гирляндами цветов. На полках, за мутными потускневшими стеклами виднелась фарфоровая посуда, среди чашек, соусников и глубоких мисок попадались серебряные вещи, явно имевшие антикварную ценность. Между этим буфетом и углом размещался диван, обитый шерстяной тканью соломенного цвета, над ним в произвольном порядке висели несколько картин в прямоугольных и овальных рамах. Некоторые из них, главным образом пейзажи, были великолепны. Посередине комнаты на пурпурном ковре стоял круглый стол, покрытый бархатной скатертью с бахромой и желтыми розами по краю. Из четырех кресел два были придвинуты к столу. Пол устилал истертый ковер. Мой взгляд вернулся к огню.  Прошло приблизительно десять-пятнадцать минут после того, как старуха ушла. Все это время я сидел в удобной позе в кресле, каковое было мне указано и исступленно смотрел на пламя, бросавшее на пол длинные трепещущие тени; в мыслях не было разнообразия, в чувствах – глубины. Мне не раз случалось сидеть перед камином и всегда удовольствие удерживало меня в неподвижности подле него. Вот и сейчас мне было приятно ощущать тепло, одежда почти высохла, я отдохнул, успокоился, и от этого становилось легче. Тут как раз каминные часы из бронзы, украшенные фигурой Меркурия, отбили час. Было начало девятого. Я поднялся и подошел к столу, не знаю почему. Из предметов, пожалуй, упомяну стеклянную вазу с полевыми цветами, плетеную корзинку с печеньем и книгу в замусоленной кожаной обложке. То был «Ормонд», недооцененный роман Чарльза Брокдена Брауна, писателя великого без преувеличения.

Я начал читать с середины страницы и не успел дойти до конца, как вернулась хозяйка дома.

Не поднимая глаз, она прошла мимо и принялась перекладывать с подноса на стол то, что принесла.  Пренебрежение, с которым она держалась, усугубляло мое положение – я и без того испытывал вину за свое вторжение, а тут еще зависимость от ее расположения. Но Редклифф ни словом, ни взглядом не поощряла мое присутствие. В соответствии с этим я томился желанием добиться ее благосклонности – это значительно облегчило бы ситуацию.

-  Любопытная книга, не правда ли? - сказал я, держа ее в руках.

-  Говорите любопытная?

-  Это же «Ормонд», прекрасный роман ныне позабытого Чарльза Брауна.

-  Эта книга мне нравится, но не могу взять в толк, что такого в ней особенного, а?

Прежде чем я успел что-то сказать, хозяйка устремила на меня такой пристальный взгляд, что я пришел в замешательство и вместо возражения, стал вяло оправдываться:

-  Просто, этого писателя никто не читает сейчас. Я об этом.

Редклифф лишь повела бровями, не выражая никакого интереса к моим словам. Могу ручаться, что она так дорожила своим уединением, что людям, которые позволяли себе надеяться, что могут разделить ее одиночество, они никогда не давала авансы.

- Ну, и что же из этого? Как говорится, было для славы время, да прошло. Садитесь-ка лучше за стол. Мы поговорим после того, как вы поедите, а заодно и выпьете домашнего вина. Оно вам как нельзя более кстати. Вот вам стакан ежевичной настойки, сядьте, выпейте и успокойтесь.

И она улыбнулась мне. Эта улыбка была, вероятно, следствием желания упростить ситуацию и свести ее к самым простым отношениям. Так это или нет, но это все-таки проявление любезности, требуемой приличием от хозяйки дома, однако для человека в моем положении ничего незначащая улыбка – утешение слабое.

Я сел за стол, но есть сразу не стал, как хотел, и как мне следовало бы.

- А теперь, ешьте и старайтесь как можно меньше думать обо мне, - сказала Редклифф. Она стояла за моей спиной. – Что такое? Почему вы не едите?

-  Вообще то, я не ем мясо.

- Что же вы сразу не сказали? – проговорила Редклифф с удивлением принимая столь естественное объяснение.

Я посмотрел на нее, потом устремил взгляд в сторону, понимая, что эта ситуация требует должного объяснения.

- Видите ли, раньше ел, а пренебрегать стал только в последнее время. Я самым естественным образом пришел к тому, что начал отказываться от мяса, так сказать постепенно. Когда, как и почему, говорить не буду.  Это мой сознательный выбор. У меня есть правило, согласно которому каждое решение, прежде чем оно может быть принято, должно удовлетворять требованиям, а поскольку я нахожу, что мясо вредный продукт, то по принципу простоту – я от него отказался. Вот как обстоит дело.

- Но даже если и так, хотя это не доказано, почему бы вам исходя из вашего принципа простоты не отказаться от своих убеждений при теперешних обстоятельствах. Вы голодны и это имеет первостепенное значение. К тому же голод притупляет разум и, как водится, разжигает аппетит. И потом, как остроумно заметил Вольтер - голод не стоит убеждений. Но все же, все же, если вы достаточно убеждены, чтоб отказаться от сочного филе индейки не ешьте, раз не можете.

- Боюсь, если я съем этот соблазнительный кусок мяса, я выставлю себя в самом непривлекательном виде и очерню в ваших глазах всех вегетарианцев.

-О, боже! Мне известны их слабые стороны. Считайте ваше отречение извинительным.

-Раньше я ел мясо, но по зрелом размышлении решил воздерживаться, - сказал я, принимаясь за индейку. – Вот как я поступлю: я съем этот румяный кусок мяса, себя, не помня от удовольствия.

Непосредственность, с какой я говорил, по всей вероятности, расположила ко мне хозяйку дома. Она села за стол и с улыбкой сказала:

-  Простите, что я напустилась на вас. Это все от того, что привыкла к своему одиночеству, для общения с людьми нет никакой возможности, да и необходимости. Я не боюсь быть одна, Локк сказал бы, что я провожу время в плохой компании. Как вам мясо? Не много ли перца?

-  Очень вкусно.  И правда, много перца, - согласился я. Впервые за многие годы я почувствовал, что такое насыщение.

- Это лучшая специя, к тому же перец способствует пищеварению.

- Иной раз в еде мы находим спасение.

- Знаете, мне отчего-то вспомнилась молитва святого Августина, в дни своей юности он молился и говорил; «Господи, сделай меня хорошим человеком, но не сейчас».  Все говорит за то, что, оказываясь перед необходимостью выбора, человек ставит простые вещи выше своих убеждений. Глядя на вас легко объяснить почему.

-  Чтобы выжить человек должен уметь приспосабливаться. В данном случае я нахожу, что муки голода не стоят никакой идеи.  Вы согласны?

 - Не подумайте, что я вдруг решила, что вы обнаружили слабость духа.

-  Удивительно, что вы пришли к такому же заключению.

- Это еще почему?

- Мне, отчего-то кажется, что ваша душа и личность целиком принадлежат этому тихому и уединенному дому, а мир, в котором я живу, он вне вас самой и вне вашей среды. Вы самая замечательная и…странная женщина из всех.

- Вы еще скажите, что я явилась вам из потустороннего мира, - усмехнулась старуха.

- Скорее всего, я пришел к вам из своего, расположенного по ту сторону гор.

- Но если это так, то какие вопросы вы ставите перед собой относительно жизни?

 - Вряд ли они поразят ваше воображение.  Давайте подумаем, что, если все вопросы, которые мы задаем себе, остались неизменными с того момента, когда на земле тысячи столетий тому назад появился разумный человек. Такие вопросы не бессмысленны, на них нужно ответить.  И тогда, и сейчас, наверное, мало кто не скажет, что жизнь – это путь от радости и надежд к отчаянию. Нетрудно провести где-то в жизни человека черту, за которой ему будет отказано в счастье. Теряя молодость, красоту, здоровье - мы теряем ум.

-  Давайте не будем все превращать в систему. Хотя, вы правы в том, что, теряя счастье, мы теряем ум. Кажется, это не ваши слова?

-  Не мои. Я и не думал выдавать их за свои. Сказать по правде, они принадлежат Шекспиру.

После этой реплики снова между нами повисло молчание. Взгляд старой женщины блуждал по комнате, я спокойно ел, зная, что за мной не наблюдают. Я уже собрался отправить в рот очередной кусок мяса, когда Редклифф устремила взгляд в мою сторону и сказала:

-  Вы не пригласите меня выпить с вами вина.

-  О, да. Прошу вас, - поспешил я ответить. Я положил рядом с тарелкой вилку, вытер салфеткой руки, встал и сделав поощрительный жест в ее сторону, сказал - Позвольте представиться – Дуайт Гарднер. Так вот, не откажетесь ли вы…

-  Анна Редклифф.

-  …выпить со мной – только и успел я добавить.

-  С удовольствием, - отозвалась она, села напротив меня, развела руки в стороны и сказала, - Все к этому как будто располагает. Я вообще-то редко пью. Это я позволяю себе в ряде случаев. Сейчас как раз такой.  Возвращаясь к вам, я хотела бы спросить…  а-а, вопрос возник сам собой в виду столь позднего часа. Итак, скажите, ваше исчезновение кого-нибудь встревожит?

-  Я никого здесь не знаю.

Была тихая минута, когда я услышал:

-  Тем лучше.

-  Почему вы это сказали? - удивился я, охваченный необъяснимым волнением.  Я начал понимать, что оказался в доме совсем непростой женщины. В своем ли она уме?

На это Редклифф ответила:

-  Не обращайте внимание. Просто, к слову, пришлось.

 Всматриваясь в меня, она поняла, что этого недостаточно и добавила к сказанному:

 - Я о том, что никому не надо объяснять ваше отсутствие. Где вы сказали, остановились?

-  В санатории, - тихо ответил я, поднял глаза и заметил. – Наверное, меня уже ищут.

-  Вот что, - сказала старуха, - доешьте, а потом позвоните. Что с вами?

-  Признаюсь, меня томит какое-то тягостное чувство – сказал я вполголоса и устремил на старуху взгляд, в который вложил весь свой страх. Но откуда он взялся?

Ее реплика «тем лучше» подействовала на меня самым неприятным образом. Я не мог двинуться с места, как будто меня пронзила молния.

Согласно этому повороту, чувство, которое нас разделило, здесь само-собой обозначилось.

 - Что за плутовство! – усмехнулась Редклифф.

-  Не могу отделаться от какого-то смутного и неприятного чувства. Я думаю, волнение во мне скоро утихнет.

Старая Редклифф опустила голову, и спутанные пряди седых волос закрыли лицо. Около минуты она сидела неподвижно, пока я продолжал есть. Затем она откинула назад волосы, обвела взглядом комнату и сказала в привычной для себя манере – прямо и бесстрастно:

-  Не терплю недосказанность. Особенно по поводу самой себя. Вы должно быть обеспокоены тем, что попали в дом выжившей из ума старухи?

-  Ну что вы! Я нахожу вас незаурядной женщиной, - возразил я.

-  Со странностями, – добавила Редклифф.

Я отмолчался. Редклифф видя, что я что-то не договариваю, вдруг сказала:

- Отсюда следует легкий и естественный шаг к тому, чтобы назвать меня ненормальной.

- Но я так не думаю, - с каким-то вялым протестом, возразил я.

 -Скажите прямо, в чем же вы видите странность? – не отступала она.

-  Ну, хорошо - сдался я, - разве лишь в том, что вы живете здесь, в горах, одна, далеко от людей. Трудно вообразить себе более унылое, уединенное место, - сказал я и запнулся, устремив сосредоточенный взгляд в самый дальний угол.

Редклифф отвела руку от щеки, чуть подняла голову, приложила пальцы к губам и глядя перед собой, ответила:

- В действительности места здесь унылые, но они обладают притягательной силой, - сказав эту фразу, она устремила на меня взгляд, который сразу облегчил мое положение, даже при том, что положение самой хозяйки превосходило мои возможности и силы. – Я надеюсь, что вы полюбите их до своего отъезда в Америку.

Однако эти слова не столько ободрили, сколько повергли меня в исступление. Это состояние длилось каких-нибудь пять или шесть секунд, но я успел подумать, что завтра вряд ли я буду иметь счастье уйти из этого дома живым.

 

- Скажу вам поэтому в виде вступления, что цветы, деревья, осы, крысы, птицы и все прочие твари живут в своей привычной среде, - продолжила она, не подозревая, как я нуждаюсь в ее моральной помощи. - Конечно, она должна быть и для человека, будь он уродом, безбожником или сумасшедшим. (я слышал голос Редклифф, но не вдумывался в ее слова, так как был занят тем, что пытался вспомнить одну молитву, в которой были строки из притчей Соломоновых). Моя среда здесь. – говорила старая женщина. - Я не собираюсь расставаться с ней до конца своей жизни. Вы меня поняли. (я кивнул, остро чувствуя свою незащищенность). Я прожила здесь много лет и до сих пор не жалуюсь на неудобства уединенной жизни. Полагаю, что у вас достаточно ума, чтоб проникнуться к ней интересом. (взглядом я выразил согласие, хотя душа моя стенала от того, что при известных обстоятельствах положение мое ухудшилось).  У ворот дома вы, наверно, с любопытством созерцали царящее здесь запустение, дом показался вам пустым, и вы не надеялись, что вслед за вашими стуками явится к вам его хозяйка. (тут я невольно признал, что умная женщина эта не испытывает никаких затруднений в выборе слов).  Примите к сведению, что я не нуждаюсь в людях. Предпочитаю жить обособленно. (спокойная манера ее выражать свои мысли без всякой претензии показать себя, привела к тому, что вызвала у меня еще большую путаницу).  Отнюдь не из-за презрения к ним, хотя, если знать их, как знаю я, а люди сделали для меня мало хорошего, мне не за что их любить: тем самым я хочу сказать, что мы приобретаем недоверие к людям постепенно, и от него трудно избавиться. Ну и пусть! Я уже привыкла к своей однообразной, упорядоченной жизни, здесь я наслаждаюсь тихим уединением, и поверьте, ценю его превыше всего. Если бы вы только знали, до чего мне безразлично все остальное! (пусть Редклифф делает вид, что заботится о моем благе, пусть ведет подобающий разговор, но, чтобы она при этом ни говорила, было ясно, что она не рассматривает мои интересы как одно целое с ее собственными. Видит бог все кончится тем, что мы заключим соглашение, по которому она станет получать треть моих доходов).  Кого я удивлю, если скажу, что люди злы, жестоки, неблагодарны, завистливы. Видимо, только отгородившись от них горами и можно выносить их убогое существование. (мне было чрезвычайно трудно сохранять спокойствие: голос разума шептал мне, что я обречен). В этом замечательном доме я живу одна уже много лет. Настолько много, что этого времени оказалось достаточно, чтобы сокрушить ограду – вы видели, что от нее осталось - но не меня. (мне пришло в голову, что сейчас Воздержанием объяснит она свое превосходное здоровье). Значит, вы решили, что я помешанная и эта мысль преследует вас.

-  С чего вы это взяли? – не теряя самообладания, спросил я, думая, что мало людей умеют говорить так изящно. Я хотел было еще что-то сказать, но Редклифф одним взглядом заставила меня замолчать.

С минуту длилось молчание. За это время я успел подумать, что понимаю гораздо меньше, чем хочу. Редклифф потратила столько же времени, чтобы обнаружить во мне не только стремление приобрести ее расположение, но готовность подчиниться ей. Это было для нее тем более приятно, что я сам способствовал осуществлению ее цели, что впоследствии и случилось.

-  Вы сами сказали, что я подействовала на вас угнетающе. Вы угнетены, не правда ли?  Если да, то признайтесь.

- Какое там угнетен! Нет. Неужели я сижу с таким видом? Я так думаю, что всякое взаимоотношение между двумя людьми предполагает, что один в силу личных качеств или обстоятельств подчиняет себе другого. Вы мне нравитесь – хотел бы вызвать у вас ответное чувство и надеюсь, сказанное несколько расположит вас ко мне.  Я признателен вам, за ваше гостеприимство и буду рад, если сумею быть вам приятным.

- Я тоже о вас хорошего мнения. И все же. Вы ловко вышли из затруднения.

-О чем вы?

-Вы не признались в том, что я вас подавляю. Почему?

- По-моему, ваш вопрос сам несет в себе ответ.

- И что? - спросила Редклифф вполне спокойно и благодушно.

- Вот вопрос, а ответа нет.

- Решайте этот вопрос сами. Но, пока вы пытаетесь определить состояние моего ума, я, со своей стороны, должна сообщить вам, что чувствую себя превосходно и я не помешанная, какой вам кажусь. У вас, конечно же, есть основание думать, будто я брожу по дому, как призрак, заглядываю в пустые комнаты – нет ли кого там? -  пою без аккомпанемента любимые мадри... Читать следующую страницу »

Страница: 1 2 3


28 мая 2022

1 лайки
0 рекомендуют

Понравилось произведение? Расскажи друзьям!

Последние отзывы и рецензии на
«Дорога на Редклиф»

Нет отзывов и рецензий
Хотите стать первым?


Просмотр всех рецензий и отзывов (0) | Добавить свою рецензию

Добавить закладку | Просмотр закладок | Добавить на полку

Вернуться назад








© 2014-2019 Сайт, где можно почитать прозу 18+
Правила пользования сайтом :: Договор с сайтом
Рейтинг@Mail.ru Частный вебмастерЧастный вебмастер