Книга жизни. часть 2.

…Я не знаю, сколько прошло времени. Может час, а может шестьдесят лет, ровно столько, сколько я прожил. Мне уже не нужна моя книга: я читаю ее, незримо переворачивая страницы всколыхнувшейся памятью. День за днем, год за годом. Дни, даты. Лица, имена многих сотен людей, с которыми я, так или иначе, соприкоснулся по делам и жизни. Думаю, я вспомнил всех и всё, даже то чему не придавал значения.

Текст:

      Теперь уже осторожно, даже с опаской, заново прикоснулся к первой странице. Тревожно, и очень неохота ворошить прошлое. Зачем? Ведь я уже прошел через то, что являлось жизнью. Снова вспомнил Адама и Еву. Будучи в саду, они наверняка беспечно перелистали бы свою Книгу. Выхватывая друг у дружки карандаш, торопливо нацарапают в чистой странице пустяковую историю, и убегут в райские кущи, бездумно наслаждаться вольной жизнью ничем не отягощенных созданий.

Неужели, я чего-то боюсь? Да, это так! Мне далеко до первопоселенцев Эдема, никогда не считал себя идеалом для подражания, тем более незыблемым монументом нравственности…

Вчитываюсь в страницы. В глубине того что осталось от меня тлеет крохотная искорка надежды, что не все так плохо, как я думаю о самом себе.

Первые страницы, вероятно, заполнены по рассказам тех, кто занимался выращиванием ребенка. Это понятно по умилительным историям из его жизни, примерно до шести лет. Читаю бегло, прицепиться не к чему: воистину, безгрешное дитя, которое если что и творит, то не ведает смысла своих дел. Особенно, это касается оторванных крылышек у жуков и козявок, подстреленных из рогатки воробьев, и горького плача над умученным им же котенком. Вроде все незначительно, как у многих детей, но на душе начинает шевелиться черное пятнышко. Неужели эта невинность предвестник чего-то большего, о чем я не желаю вспоминать? Причем я физически ощущаю, как каждый подстреленный воробушек влетает в меня ледяным камушком, вливается в черное пятно и оно растет, расширяется. Настолько, что способно поглотить меня целиком…

Попались две слипшиеся страницы. Может, не зря они склеились, и их не нужно смотреть? Вспомнил строгий наказ апостола, вздохнул и разлепил: понял, лукавить бессмысленно, старик мою книгу знает наизусть. Даже если я вырву эти страницы, они не исчезнут: во времени ничего не пропадает, как в интернете…

Так и есть: эта история вспоминается часто. Если честно, то я быстро глушил все неуместные мемуары совести, но они все равно, лезли наверх как божья коровка. Не по травинке, по сердцу! И не улетали, а оставались со мной. Как бы я хотел найти этих девчонок и сказать им: видите, это я, тот самый… Может дни поймут, зачем я это говорю. Возьмут мою боль на пальчик и скажут: «Божья коровка, улети на небо…там твои детки – кушают конфетки!» И осторожно подышат на нее! Черное превратится в кумачовое чудо, расправит пятнистые надкрылья и улетит, легко унося на них то, что незримо давит на меня много лет…

…Черное пятно пульсировало, резко увеличилось в размерах.

…Жарко, солнечно. В засаде спрятались мальчишки. В стороне лежит приманка: кучка пластмассовых треугольников, «ванька-встанька» с музыкой внутри и кукла без руки. Во дворе маются три соплюшки: чумазые сестрички с круглыми личиками и большими глазенками. Мы с ними не дружим, хотя у них есть два брата, которых тоже не любим, за то, что они цыгане и воруют детей…

Цыганята знают это, боятся нас, прячутся. Мы их отслеживаем, иногда бьем, не сильно, но они ревут, плачут. Мне всегда было жалко их: детей много, живут плохо, даже коровы у них нет. Мы намазываем на хлеб сливки, сверху повидло. А они посыпают черный кусок сахаром и поливают водой. Это же совсем невкусно! Но я не смел противиться порядкам: я должен доказать что уже большой, умею плевать сквозь зубы, гоняться за цыганятами и презирать девчонок…

Сестрички подозревают подвох, но соблазн слишком велик. Не выдерживают, посылают к приманке самую маленькую, годика четыре-пять. Она быстро бежит, хватает куклу, разворачивается и к сестрам. И тут, вылетаю я, символ справедливости и возмездия: бегу изо всех сил, догоняю малышку и бью кулаком в спину…

Кукла выпала из ручек. Девочка стоит и плачет: личико круглое как черное солнышко, всхлипывает, горько-горько. Трет глазки пыльными кулачками. Стоят ее сестренки, хмурые. Пацаны галдят, не понять почему. А она - плачет…и пошла, побежала от меня…

Но это кажется. Она убежала, это правда: но никуда не делась и жила во мне все годы…

Кукла с оторванной рукой валяется в жухлой траве. Кому она нужна? Рядом качается «ванька-встанька» и звенит колокольчиками…

Я уже не вижу листов книги, вижу куклу. А внутри также хреново, как было тогда: один в один. После этого, я никогда не делал ничего плохого девчонкам: они мне делали плохо, я – нет!

Я много чего перестал: не давил мышей, не рвал крылышки и лапки мотылькам, из рогатки стрелял только по консервным банкам. Но зашуганые воробьи все равно этого не оценили…

…Я не знаю, сколько прошло времени. Может час, а может шестьдесят лет, ровно столько, сколько я прожил. Мне уже не нужна моя книга: я читаю ее, незримо переворачивая страницы всколыхнувшейся памятью. День за днем, год за годом. Дни, даты. Лица, имена многих сотен людей, с которыми я, так или иначе, соприкоснулся по делам и жизни. Думаю, я вспомнил всех и всё, даже то чему не придавал значения.

А зря! Кое-где нужно было остановиться, потому что от этого зависела если не судьба, то разрешение важных для человека вопросов. Но я прошел мимо, не потому что равнодушен, а из того, что их просьбы казались мне слишком незначительными и вызывали недоумение. Я не понимал, что не все люди могут решать то на что способен я сам. Почему так было? Что это, гордость, неуважение, пренебрежение? Нет! Я не пытаюсь оправдаться, но скорее всего – стандартное невнимание к людям. Как бы и невиновен, но почему так тошно и тягостно…

Лица! Лица! Люди! Люди! Дни! Годы!

Неужели я снова вышел на тропу войны с самим собой? Ведь было уже, упрекали умные люди в том, что я недооцениваю себя. Иногда я это понимал сам, но не более того. Никогда не любил себя, не берег, не холил, не лелеял. Мне всегда казалось, что я живу в чужом, не своем теле, которое мне не нравится, и я его не люблю. И это тело живет не правильно, но не предпринимал попыток к исправлению ситуации, потому что стал заложником того что требовало оно, но не разум! Других ценил, себя – нет! И всю жизнь пробыл таким как есть. Про таких говорят: этот человек плывет по течению. Оно несет его само, по жизни, среди людей. И только чистые случайности не позволяют ему уйти на дно. Но было ли у меня в жизни что-то хорошее, светлое, которое согревало не только меня, но и многих?

Наверное, было: кто то сейчас поминает меня добрым словом, кто наоборот. Но хочется верить, что первых больше. Да! Несомненно больше! Ведь я не тонул не потому что цеплялся за чужие шеи, а плыл сам, частенько подставлял для других свою, даже в прямой ущерб репутации и выгодам. Но почему, все, хорошее и плохое - застилают горькие слезки на глазках зареванной малышки?

И я начинаю догадываться, что только один ее плачь, перевешивает все хорошее, что я получил от жизни и сумел вернуть ей тем же.

Скоро придет апостол. Он знает что я прочел книгу. Но что мне с этого? Мне все равно, безразлично и спокойно. И грустно! Не потому что жаль себя, потому – что снова, все непонятно и смутно.

На земле осталось лопнувшее сердце, пакет с раздавленными помидорами, а я – здесь! Только где, и для чего?

Я только что прожил еще раз свою жизнь, полностью, от первого до последнего часа. Апостол любезно предоставил мне эту возможность. И он прав: я слишком плохо читал ее при жизни. Небрежно переворачивал страницы, некоторые исправлял, вырывал и выбрасывал из памяти за их неудобностью и тяжестью. Распихивал отдельными листочками по потайным каморкам души, и навешивал на двери здоровенные замки. Расшвырял ключи от них по сторонам, топил в бутылях с вином и реке искусственного забвения. Сознательно не хотел воссоединять странички в единый текст, потому что понимал, этот гремучий замес способен сжечь меня дотла…

Только все зря. Оказалось, остался главный, универсальный ключ. Его не потеряешь, он всегда с человеком и сам по себе открывает потайные дверцы. И снова, полыхнувшее сознание поворачивается задом, бьет им в непослушные дверки, вколачивает их в крепкие косяки, не позволяя вырываться тому что отравляет жизнь…

Этот ключ остался у меня. Апостол знает это. От него ничего не утаить, и я знаю как его зовут. Имя ключу – Совесть…

Но кто сам апостол, почему он имеет право столь безжалостно терзать мою, и без того неспокойную, душу? Я чувствую, он другой, не такой как я. Значительно выше меня по внутреннему миру и мудрости. Поэтому я покорюсь перед ним и его волей. Эх, жизнь! Ничему не учит, все повторяется. Даже в этот мир, пока еще чужой и непонятный, я перегнал толпу своих тараканов. Я подчинялся вышестоящим только тогда, когда понимал их превосходство над собой: не креслом, умом…

А что если я взбрыкну, не примирюсь с апостолом даже на равных? Не дай Бог, с меня станется…

Однозначно! Апостол другой, обманывать себя последнее и бесполезное дело. Но кто он?

Может он из тех, кто впитывает в себя милосердие с самого рождения, и никогда не отрывал ножки паукам и кузнечикам. Если так, то почему? Откуда это у него, кто одарил его пониманием, которое, приходит к человеку только с возрастом? И то далеко не к каждому.

Не могут жить среди людей маленькие дети с душой и знаниями умудренного старца небожителя. Никак не могут. Жизнь будет слишком пресна, если лишить ее сладости и горечи первых открытий в самом простом и малом.

Счастливы ли наивные обитатели Эдема? Возможно, задолго до того что случится, они стали понимать что лишены чего-то важного, о чем им напоминает зов природы и естества. Подчинившись этому зову, они вернутся к своему сокрытому предназначению. И тут-же, по чьему-то недосмотру из глубин мироздания выметнется лохматая тень и грозно зашипит – низь-з-я-я-я! Заставив застыть в испуге ставшую грешной – безгрешность! И она, испуганная своей смелостью, вырвется на свободу. Потечет трепетным, хрустально чистым ручейком, пробиваясь через завалы мусора и нечистот, не замечая, что независимо от себя вбирает частицы всего через что пробивается расширяющимся потоком. Бежит, пока не вольется в гигантскую массу влаги, которая, смешав в себе все принесенное, сделает воды непригодными для питья. Ручьи растворяют в океане свой хрусталь и черноту. И только сама Природа, приложив титанические усилия, снова выкристаллизует частицы благородной влаги, изымет их из привычной среды, поднимет высоко – высоко. И обрушит на загрязнившийся мир потоком новой, невинно чистой жизни, осаждая всю нанесенную слякоть на безмерной глубине дна…И так, происходит всегда.

Разве это не похоже на реальность? Правильно, не правильно, но все складывается в копилку опыта, и каждый человек начинает наполнять ее самостоятельно, невзирая на советы доброхотов или недоброжелателей. Лезет, прет на рожон жизни, заведомо зная, что это бессмысленно и больно. Сползает с него, оставляет на кольях клочки штанов и ошметки рваной души. Оживет, залечит раны, и снова идет по давно проторенному пути, не желая думать, что дорога уже известна тысячам людей: это его путь, единственный и неповторимый, потому что каждый – верит в свое счастливое предначертание. Которого – нет! Смысл жизни в том, чтобы все живущее шло своим путем. День за днем, заполняя листы Книги. Когда придет время, ее обязательно прочтут. И непременно, возьмут из нее самые важные и ценные страницы.

Интересно, сколько их у меня – важных? Если по мне, так и оставлять нечего. Все сжечь!

Я отдаю отчет своим словам, потому что мне понятно для чего на столе лежит эта книга: для меня. Апостол не судья. Он всего лишь высшая инстанция, призванная утвердить или изменить вынесенный самому себе вердикт…

**************************

- Скажите мне, почему я всегда боялся высоты? Я никогда не падал даже с табуретки, но этот страх постоянно преследовал меня при жизни…

Это было так: стоило мне подняться на крышу гаража, как я терял уверенность. В меня вселялась паника. Ноги становились ватными, и я полз на коленках по уклону в тридцать градусов над высотой всего в пару метров. Говорить о более высоких объектах нет смысла: балкон одиннадцатого этажа был для меня настоящим испытанием. И самое непонятное скрывалось в том, что высота завораживала меня сладким ужасом и манила в себя. Наверное, если она застанет меня в неадекватном состоянии, я подчинюсь ее зову. И спрыгну… Замирая сердцем от невесомости, сокрытого счастья и неотвратимости хлесткого удара о камни…

Апостол смотрел на меня, словно раздумывал, стоит ли давать ответ на такой нелепый вопрос. А во мне стонало, рвало душу: «Ответь, что тебе стоит? Ты ведь все знаешь. И понимаешь, как это важно для меня, знать ответ на вопрос – почему я боюсь высоты…»

Милый, добрый старик. Он услышал! Ответил! И я все понял! Спасибо ему: значит, Книга моей Жизни еще не дописана, и кто-то, впишет в ее страницы новые события.

Но буду ли этим автором я? Возможно. Время бесконечно, в нем ничего не теряется. Всему находится свое место…

Вполне возможно, отыщется сокрытое Откровение, в котором вписаны простые слова:

«Истину говорю: всякий войдет в Эдем, но выйдут избранные!"

 Василий Шеин

x

Иллюстрация к: Книга жизни. часть 2.