Тайна Медной горы

С другой стороны, Глеб понимал, что Саныч, который крутился поблизости, именно заинтересованности от него и ждет. Не зря же Матвеев позвонил ему на сотовый чуть ли не с воплями:

«Вот, пацан, кажется, началось, о чем я тебя предупреждал – продолжение поигрулек! В «Полоз» приехал один псих, который уже здесь был. Пять лет назад. Почти день в день. Я его хорошо запомнил, гаденыша. Накурился травы и шастал по горам. Говорил, что Хозяйку найти хочет. Тогда его, укуренного, Женька Волков, тогда еще заместитель командира патрульно-постовой, у горы нашел. Моих связей хватило, чтобы шум не поднимать. Дело мое не особо хорошо шло. Уголовка на постояльца не нужна была. Но ты понимаешь, мальчик, понимаешь? Он приехал сейчас. Сейчас! С твоей командой повидаться хочет. Заметь: твоей красавице интервью дать. По имени и фамилии ее называет. Возраст у него – под пятьдесят.

Чуешь, к чему клоню? Чуешь, мальчик? В то время, когда девчонки пропадали, ему лет тридцать было. Я мог бы Женьке прямо сейчас позвонить, но так не пойдет. Чего предъявить этому мужику? Ничего! Только напугаем. А в разговоре с тобой он, может, что интересного расскажет. Ты с ним поговори – за жизнь, за мистику, за остальную придурь, а я рядом побуду, понаблюдаю. В таких ситуевинах куда важнее, как человек себя ведет, а не то, о чем он языком мелет. Он уже в столовой сидит. Тебя ждет».

– …вот эта цитата, по моему мнению, самая показательная. Ты тоже так считаешь?

Глеб не слышал, какую именно фразу зацитировал ему странный мужчина, но не растерялся.

– Удивительно, как я сам этого не понял. Ведь столько раз сказы Бажова читал. А ты самую суть ухватил.

– Вот-вот-вот, – удовлетворенно зачастил мужчина, который представился Глебу Борисом Алексеевичем. – Все же на самой поверхности лежит. Только не каждый замечает, потому что как думает? Сказка – она сказка и есть, а если какая правда в ней заключена, то – скорее всего – в глубину запрятана. Исследователи язык изучают, подтекст ищут, смысл скрытый, а настоящий смысл весь – как на ладони. Надо только рассказчику довериться. Что касается конкретно данной цитаты – так ее значение мне жена подсказала. Она у меня – девка умная. Кстати, со мной хотела ехать к вам, но ей с работы отпроситься не удалось.

– Повезло тебе: жена твое увлечение разделяет. Не пилит: чего на всякую ерунду деньги и время тратишь!

– Что ты! Она же сама на мистике повернута. На этой теме с ней и сошлись. Девчонка молодая, двадцать лет у нас с ней разница в возрасте. Но меня не напугало: как понял, что родственную душу встретил – без раздумий замуж позвал. Однако мы отвлеклись. Я тебе сразу скажу, Глеб, я свой фильм про мистических духов снимаю. Как только закончу – свой канал открою. Материала много набрал. С удовольствием поделюсь, только ты…

– Если что твое используем – обязательно сообщим, у кого взяли, не переживай. Рекламу сделаем – будь здоров.

– Спасибо. Послушай, Глеб, а можешь меня сейчас на место съемок свозить? Саныч сказал, что твои ребята как раз у горы работают. Мне бы пригодилось. Я же – писатель. Я тебе говорил?

Глеб кивнул.

– Поехали. Выходи. У отеля – джип. Подожди меня около него.

Когда за Борисом закрылась дверь, Глеб подошел к Матвееву.

– Зря ты распереживался, Саныч. По виду – мужик прост, как три копейки. Не тянет на психопата.

– Ты, Глеб Васильевич, психопатов по книгам изучал и в больницах видел. И говорили они тебе только то, что ты хотел услышать и что им самим не повредит, а я парочку вживую наблюдал. Поверь: ни один из них с первого взгляда маньяком не выглядел. Кстати, на твоем месте я бы теперь за Олей получше приглядывал. Здесь я тебе помогу. Пока вы разъезжаете – в ее номер врежем дополнительный замок. И дело, конечно, не мое, но тебе следует теперь ночевать с ней в одной комнате.

– Ты прав, Саныч, дело это – совершенно не твое. Хотя совет хороший. Последую. Только и ты меня послушай: попридержи свое недовольство. Чего ты вокруг нового гостя круги нарезаешь, как белая акула вокруг тюленя? Чего смотришь на него, как солдат на вошь? Пусть мужик расслабится. Зачем ему чувствовать, что ты его в чем-то подозреваешь. Веди себя, как владелец отеля, которого волнует исключительно доход.

…

– Стой, останови!

Глеб нажал педаль тормоза.

– В чем дело?

Глаза Бориса стали серьезными. Мужчина вытащил из кармана пачку сигарет и принялся ее нервно разминать, рискуя превратить содержимое в табачную крошку.

– Знаю я, Глеб, знаю, что выгляжу, как псих, как лох, лопух. И без меня тебе хватает придурков, которые мечтают на твой канал попасть. Возишься со мной только потому, что тебя Матвеев попросил. Он уверен: я не просто так сюда заявился, а с задней мыслью.

Послушай, друг, у меня никаких задних мыслей нет. Потому-то и приехал прямо в «Полоз», где ты остановился. Не стал в другом месте жилье снимать. Не стал на тебя секретно выходить. Чтобы ты не думал, что я что-то скрываю, дрянь какую затеваю. В таких вещах быть откровенным очень важно. От маленького вранья – большое недоверие.

Послушай, Глеб, она обещала, что девочка моя, Ксюшка, козла своего бросит, если я помогу… Не понимаешь меня?

– Почти ничего.

– Можно закурить?

– Кури.

Борис почиркал зажигалкой и затянулся.

– Я давно мистикой интересуюсь. Рассказы пишу. Подход у меня к делу – прикольный, хоть и – признаю – не слишком оригинальный. Беру за основу некую городскую легенду или просто сказку, перекладываю ее на новый лад. Змей-Горынич превращается в гигантскую рептилию, Соловей-разбойник – в мужика, заполучившего инопланетное звуковое оружие… Неплохо получается. Народу нравится. Молодежь меня читает. Меня публикуют. Деньги платят неплохие. Человек я – не бедный.

– Рад за тебя. Что дальше?

– Много лет жил для себя, в свое удовольствие. А что? Парень холостой, не бедный. Куда захотел – туда и рванул, что в голову пришло – то и вытворил. Ни перед кем не отчитывался, никому ничего должен не был. Ни одна баба мною не командовала, мозг не выносила. Хотя, по правде, на баб-то мне не особо везло. С кем близко не знакомился – так сначала лапочка такая: и восхищалась мною, и книжками моими зачитывалась, и по городам-весям со мной ездила, и на пристрастие к водочке внимания не обращала. А потом – гайки завинчивать принималась… Приходилось рвать отношения. Однако мне всегда легко было бабу бросить. Даже нравилось. Грешным делом думал, что никогда не встречу свою половинку. Вдруг – бах: Ксюха! Не то, чтобы красавица неземная, а я – попал.

Борис выкинул окурок в окошко. Прикурил новую сигарету.

– Люблю я ее, сил нет. Когда узнал, что у нее другой завелся, собрал вещи, ушел… Как мужик советской закалки, ключи от квартиры ей оставил. Жена все-таки законная. Гордо так ей вылепил: «Квартиру на тебя перепишу! Заработала! Теперь валяй – с другими на жизнь зарабатывай, если найдутся желающие». Она рыдала, кричала: «Милый не уходи!», а я – «Мне с тобой теперь присесть по большой нужде на одном гектаре противно!». Гордо ушел… и назад на брюхе приполз через неделю.

Мужчина беспомощно улыбнулся.

– Не могу я без нее. Не могу. Умираю просто-напросто. Ей тоже мой уход нелегко дался. За ту неделю, что я водку с горя жрал и с собой боролся, почернела вся, исхудала. В ноги мне кинулась, так рада была. Прощения просила… Простил, конечно. Рад был простить. Еще и сам виноватым себя называл: типа, она – девчонка молодая, а я ей мало внимания уделял. Новый медовый месяц у нас наступил, все хорошо пошло, а потом – через год – новый мужик.

Чего уж там, зашифровалась она нехило. Боялась, не хотела, чтобы я узнал. Боялась, что я снова уйду. Насовсем уже. Так ведь я все равно понял. Сперва почувствовал, потом – понял, потом – выследил. Хватило ума вида не подать. К чему новые скандалы? Все равно уйти от нее навсегда не смогу.

С тех пор живу, как в аду. Делаю вид, что не замечаю ничего, не догадываюсь… на душе – словами не передать… боюсь, она меня бросит…  Не стану без нее жить. А она пообещала, что если я тебе помогу, то и Ксюха со мной останется, и ты мне с каналом поможешь.

– Ты о ком сейчас?

– О той женщине, которая мне приснилась. Она – мертвая, я знаю. Только не совсем обычная она, у нее есть возможность выходить в мир живых. Дела какие-то решать. Я подробностей не выспрашивал: меньше знаешь – крепче спишь.

Теперь Глеб действительно заинтересовался.

– Вот с этого места – давай-ка, Борис, поподробнее.

– Когда я ее первый раз увидел – это было здесь, пять лет назад. Приехал набраться впечатлений, чтобы написать книгу о Большом Полозе… ну, типа, реликтовый змей… типа где-то жил… потом ушел под землю, а потом выполз… Извини, путанно говорю. Мне письменная речь куда лучше дается. Мне и мой куратор в издательстве всегда говорит: «Кончай, Борька, мне своими словами сюжет пересказывать – лучше опиши свою идею в двух-трех абзацах».

Так вот, приехал я в Зеленоградск, чтобы побродить у Медной Горы. Впечатлений поднабраться. Блин, повторяюсь. Потерпи, Глеб, пожалуйста. Заселился в «Большой Полоз». Тогда он еще хуже выглядел, чем сегодня. У Саныча, видать, дела получше пошли…

– Поближе к делу.

– Ага. Тогда – сразу к сути. Чего скрывать, взял с собой травы. А что? Под травой впечатления – сильнее. Бывает, и привидится что-нибудь интересное или приснится. Я это все – в строку. Такие вещи – как раз самые изюминки… Такого просто так не выдумать: только под кайфом и только на том месте, где сюжет твоей книги произойти должен…

Понимаю-понимаю. Еще ближе к сути. Пять лет назад, ага… Приперся поздним вечером к горе, покурил как следует. Погода была – классная. Остался на ночь. Луна была – загляденье: круглая, красноватая почему-то. Бродил по лесочку и у самого склона, на траве полеживал. Ну, и курил не переставая. Понимаешь, мне тогда писательство тяжело давалось: вроде придумаешь хороший сюжет, а вот на бумагу переложить – никак. В трех абзацах – отлично смотрится. А как начинаешь до нужного объема тянуть – труба: персонажи картонные выходят, слова одни и те же повторяются… на дурь надежда и оставалась…

И вот тут она появилась – молодая симпатичная бабенка в синих джинсах и маечке. Откуда взялась – черт ее знает. Я прикемарил маненько. Даже уже образы какие-то видеть начал: змей здоровенный, который в мужчину в зеленом кафтане превращался… бродил вокруг… с ящеркой, которая у него на рукаве сидела, шептался… Открываю глаза – красотка ко мне приближается. Даже за продолжение видений сначала ее принял. А она подошла вплотную, заговорила со мной. «Привет! Можно я тут с тобой немного побуду?».

Бабенка сказала, что с мужем поцапалась и пошла прогуляться, чтобы развеяться. Я – человек не злой. Травки ей предложил. Она не взяла. Посмеялась только. Разговорились.

Я ей, как последний идиот, выложил все про себя: что книгу пишу, что деньги нужны ипотеку гасить, что творческий кризис накрыл, что с женщинами у меня туго. Помню, как сказал: «Мне и без любви хорошо». А она мне в ответ: «Без любви всегда плохо. Но не переживай, все у тебя будет: и книжка, и женщина».

Предложила мне прогуляться до старого пепелища: типа вид старой сгоревшей избы меня на хороший сюжет наведет. Отправился за ней. Вернее сказать – поплелся, трава еще толком не отпустила. Пришли к избушке. К тому, что от нее осталось.

И там в пыли – смотрю – браслет лежит, а рядом – кулончик зеленый. Причем, оба лежат так, словно их совсем недавно положили таким образом, что никак нельзя не заметить. Я офигел: что за ерунда? Взял браслет, подвесочку. Бабенка спрашивает: «Как думаешь, Борис, чьи они?». Знаешь, у меня в голове мелькнуло: мы же с ней не знакомились, откуда она мое имя знает? Именно – мелькнуло. Появилась мысль – и тут же исчезла. Я даже не успел удивиться, как следует.

«Да мало ли, – отвечаю. – Девчонки какой-нибудь. Молодежь забрела в развалинах посидеть, страшные байки потравить под пивко – про вампиров да оборотней, так у кого с руки и слетел». Засмеялась: «В здешних местах вампиры и оборотни не водятся. Здесь волк водится. Поможешь убить волка?». Я совсем офонарел: ладно, я чушь мог сморозить, а она – не курила.

А дальше… Ты – не поверишь. Хотя, может, именно ты и поверишь. «Какого волка?» – спрашиваю, а сам – осматриваю избушку. И в этот самый момент в голову пришел сюжет – реально бомба. Стою, обдумываю и понимаю: классная книга получится. Через минуту спохватываюсь: что же я замер, как идиот? Переспрашиваю: «Какого волка?». Молчок. Оборачиваюсь – нет нигде той бабенки. И следы на пепелище: мои – есть, а ее – нету…

Е-мое, мурашки по телу побежали с мыша величиной. Протрезвел махом. Выскочил из избушки, браслет под рубаху сунул, подвеску – в карман, помчался к «Полозу» и по пути напоролся на мента этого, приятеля Саныча. По мне видно было, что я курил. Плюс запах. В общем, наподдавал мне тот парень от души, сказал, чтобы я утром выметался из гостиницы. Но я утра дожидаться не стал, схватил сумку, сунул в нее браслет, кулон…. и на автовокзал. На первый же автобус билет купил, который из Зеленоградска уезжал. В голове одно – смыться и под статью за наркотики не загреметь.

– Браслет и кулон, говоришь?

– Те, которые я тебе прислал. Это я был, Глеб, я. В личку тебе написал, что у меня классные вещицы есть для твоей новой программы. Помнишь, сопроводиловку: «Убей волка». Специально написал, чтобы теперь тебе сказать… как пароль, что ли.

Она меня попросила прислать. Та бабенка. На ту же ночь, как я про твою новую передачу узнал, приснилась. Не страшно мне было совсем. Хоть и понимал, что покойницу вижу. Посмеялись с ней даже. «Я ведь обещала тебе, – напомнила она, – что и книжка будет, и женщина любимая. Так вот еще раз обещаю: жена твоя любовника бросит, верной тебе на всю жизнь  станет, если ты мне поможешь».

Потом – инструкции дала. Так по-деловому, словно не призрак, а мой редактор. Слушай, Глеб, я обнаглел, конечно, но… ведь я сюда приехал как раз за тем, чтобы ты понял, что это именно я браслет прислал. Чтобы ты мне с продвижением канала помог. С женой хорошо. Беременна она у меня. Сам понимаешь: дите родится – дополнительный доход не помешает. К тому же она, Ксюха моя, ведущей хочет быть. Не подумай: бабенка та мне разрешила к тебе приехать. Ни в жизнь не рискнул бы без ее позволения сюда сунуться.

Глеб выглядел как ребенок, нечаянно узнавший, что навороченный телефон, который он выпрашивал несколько месяцев у родителей, уже лежит в шкафу и дожидается Нового года, чтобы стать подарком. Парень аж потер руки от удовольствия.

– Как откроешь свой канал – кидай ссылку, если что путное получится, обязательно своим подписчикам порекомендую. Шучу. Путное – не путное, в любом случае порекомендую подписчикам. Даже привязку к своему каналу сделаю, чтобы в рекомендациях твои ролики всплывали. Как роликов побольше наберется – обзор хвалебный сделаю. Будет нужен совет – всегда обращайся. Бонусом – поделюсь своими съемками.

– По рукам! Ну, теперь, отвези меня в город. Это я для Саныча сказал, что жажду на твоих съемках побывать. На самом деле, я хочу побродить, посмотреть, как он за пять лет изменился.

…

Борис с явным удовольствием разместился на кровати в гостиничном номере – прямо в ботинках и обложившись со всех сторон всем необходимым: пепельницей, двумя пачками сигарет, зажигалкой, сотовым телефоном, узкими скетч-буками и остро заточенными карандашами, механической точилкой. Он любил делать первые наброски будущих книг вручную. Записывал от руки на лицевых сторонах листочках, не придерживаясь сквозной линии сюжета: куски текста из начала текста, из середины из концовки.  Зарисовывал героев своих рассказов. Кстати, Борис неплохо рисовал – все-таки в юности с отличием закончил художественную школу. Порой – накидывал аккорды песен, музыкальных композиций, которые, как ему казалось, подходят к описываемому им событием. Пока заносил аккорды на бумагу – мурлыкал мелодию, звучавшую в его голове, себе под нос. Опять же – по молодости лет увлекался бардовской песней.

На этот раз творческий процесс обещал стать особенным. Борис планировал записать – пусть и на разных листах – один солидный кусок будущей книги. Текст, навеянный на него прогулкой по Зеленоградску.  Покусывая губы в предвкушения самого сладкого и любимого в своей работе, он распахнул первый лист нелинованного блокнота

«Город встретил меня приветливо, как старого знакомого. Нет, не просто приветливо – с нескрываемым восторгом. Как встречает некогда горячо любимого мужчину все еще любящая женщина. Сама почти не изменившая, она даже не заметила, что объект ее романтических волнений постарел, подряхлел. Для нее он – все тот же молодой и привлекательный, полный сил парень. Он для нее – по-прежнему дорог. Он для нее дорог, хоть она и прекрасно понимает, что он – далеко не идеален, не ангел. Более того, она знает обо всех секретах своего возлюбленного. Неприглядных, некрасивых, грязных, страшных тайнах. Но именно своей темной стороной возлюбленный очаровал ее во время их первой встречи. Темная сторона завораживает ее и теперь. И она – ни на миг не задумываясь – поможет ему проявить свою темноту, дать волю внутреннему зверю, столько долгих лет томившемуся на строгом поводке, в металлическом наморднике вынужденной цивилизованности. Она сделает это, отдавая себе отчет в том, что он – выгуляв своего внутреннего монстра – снова покинет ее и больше никогда не вернется. На следующий визит у него уже не достанет… нет, не смелости, просто сил. Хотя… как знать? Как знать? А вдруг? Хм.

Город обнимал меня зеленью уютных улочек, улыбался сияющими витринами магазинов, подмигивал солнечными зайчиками. Он почти что вербально приветствовал меня, ласково мурлыкал мне на ушко: «Добро пожаловать!». С надеждой интересовался: «Ты ведь не просто так приехал ко мне? Ты снова подаришь мне прежнее наслаждение? Ты опять заставить меня дрожать от возбуждения, заставишь подчиниться своей воле? Опять подаришь мне экстаз на грани боли?». Заискивающе спрашивал: «Позволишь принять участие в подготовленном тобою действе?».

Я шагал по улицам настоящим хозяином. Глядел в лица прохожих, спешащих по своим делам, и ловил кайф от того, что они меня не узнают. Не могут узнать. Но при этом каждый из них знает о том, что я сделал, навестив город в прошлый раз. Мои деяния наложили неизгладимый след на всю историю города. Это не просто след – он сравним со шрамом, который никогда не заживет до конца, не рассосется. Да, пока он зарубцевался. Но в этот визит я срежу нежно-розовую полосу кожи с верхушки шрама, воткну острый нож в плоть, раздирая ее в месте первого разреза. Так будет больнее».

Листок закончился. Борис не стал перелистывать начатый скетч-бук. Схватил новый. Подточил карандаш. Продолжил с нового места.

 «Ничего не вдохновляет так, как наблюдение страдания, причиненного тобою. Смотреть на человека, который перестал быть собой, которого перекорежило от того, что ты сделал, – что может быть более воодушевляющим? Что может сильнее поднять самооценку? Вот он стоит перед тобой – весь такой герой положения. Гавкает на тебя, хамит, считает, что перед ним – полный чмошник. Что он может запугать тебя. Ха-ха! А глаза… глаза – как у трупа. А лицо – лицо старика. А в каждом движении, жесте – надлом.

Откуда все это: мертвые глаза, старческое лицо и все прочее подобное? Ведь двадцать с лишним лет назад – когда этот мужик тебя видел в первый раз, о чем сейчас благополучно запамятовал, – ничего в его внешности не предвещало того, что он превратиться в глубоко несчастного старика. Отнюдь. Все в его внешности и речи говорило о том, что он станет веселым старым пердуном, любящим поглазеть на девочек в коротусеньких юбочках и потравить пошлые анекдоты. Остроумным живчиком, до усрачки радующимся появлению в зоне доступа любой пары свободных ушей, чтобы влить в них до тошноты надоевшие престарелой жене и взрослым дочкам (а возможно, уже и внукам-внучкам) истории о своем героическом милицейском прошлом.

Так откуда его надлом? Как откуда? Оттуда. От тебя. Это ты обеспечил мужику сию метаморфозу. Ага. А он стоит перед тобой и строит из себя сильного и властного самца.

Ё-мое, как приятно подыграть ему! Сделать вид, что ты – смущен, растерян, напуган. Обратиться к нему с просительными нотками в голосе. Робко подать ему руку и с пониманием вздохнуть, закивать в ответ на его игнор: да-да-да, уважаемый, я осознаю, что не достоин мужского приветствия, рукопожатия.

Говорят: все то, что тебя не убивает, делает тебя сильнее. Вранье! Все что не убивает – надрывает тебя. Человек и дальше живет с надрывом. Чего им восхищаться, чего ахать-охать «Он не сломался, выстоял»? Какой у него выбор? Разве что – не жить…

С тобой, типа сильный мужик, произошло именно это: ты не помер. Двадцать лет назад ты выбрал  жизнь. Что же ты выберешь теперь, а?».

Борис входил в раж. На его лице появилось выражение надменности, жестокости. Он схватил новый блокнот.

«Но вот в одно я верю. Одно я знаю точно. Второй прямой удар в черепушку заставит тебя серьезно задуматься над вопросом: «Стоит ли жить теперь?». Опер, советский офицер, двадцать лет в погонах… ты прошляпил собственную дочь. А теперь – теперь ты прошляпишь еще одну девочку. Нет-нет, я не уже буду стол милостивым: ты сам найдешь ее тело. Увидишь его. И никогда больше не развидишь. Ты думал: твое несчастье в том, что не смог похоронить своего ребеночка, что не можешь прийти к дочуре на могилку, что не знаешь, где лежит ее тельце? Ошибаешься, дорогой, ошибаешься. Ты будешь называть счастьем свое прежнее неведение. Начнешь завидовать тем, кому не придется лицезреть своих мертвых детей».

Периодически втыкаемый в механическую точилку карандаш быстро становился все короче и короче. Борису нравилось это. Доведя письменную принадлежность до двухсантиметрового размера, он аккуратно убрал его в специальную сумочку и взял другой карандашик.

«Никогда не понимал удовольствия убивать. Садизм и насилие – это просто – фу! Ничего больше. Нормальный человек ни за что не захочет в такое ввязываться. Запугивать девчонку, избивать, насиловать… выслушивать «Дяденька, не надо!»… силком получать то, что приносит удовольствие только когда осуществляется по взаимному согласию… Само убийство – как оно грязно, непоэтично. Сколько отнимает сил – душевных и физических!

Куда как приятнее – найти исполнителя, наобещать ему безнаказанности, обеспечить всем необходимым для похищения и убийства, подыскать подходящее место. А потом – просто наблюдать за происходящим, собирать чужую боль – ладошками. Купаться в ней. Пьяные слезы и истерики мамаш-алкоголичек – сама по себе отличная тема. Но куда как приятнее – страх, ужас, наполняющий маленький городишко. Напитывающий его как свежий прохладный сок спеющее яблоко.

Он, город, в этой истории – на моей стороне. Он наслаждается этим ужасом. Хмелеет от него. Хмелеет вместе со мной. Вместе со мной радуется, когда я, обеспечив себе идеальное алиби на каждый эпизод похищения, прогуливаясь вечерком, вежливо и даже запинаясь от робости, спрашиваю «Сколько времени?» или «Пожалуйста, скажите, как мне пройти к ближайшей трамвайной остановке?» одиноких молодых женщин и шугаю их своими вопросами. Он, город, вместе со мной наслаждается, наблюдает, как испуганно крадутся по улицам запоздалые прохожие женского пола».

Еще один блокнот раскрыт.

«Я вернулся к тебе, мой город. Я к тебе вернулся! Я не разочарую тебя. Все будет, как и в прошлый раз. Ты же помнишь, как в прошлый раз было здорово? Особенную прелесть добавило убийство жены высокопоставленного служителя закона. Вот уж что добавило нам с тобой адреналина, так добавило! Ведь тогда я пережил высшее наслаждение – пройти по самому лезвию, по самому краешку! Быть в миллиметре от разоблачения – и выйти сухим из воды. До сих пор захватывает дух, как я об этом вспоминаю!

Потому-то, дорогой город я снова вернулся к тебе – именно к тебе. Заключил в объятия именно тебя, а не те городишки, где все прошло без сука и задоринки. Где полудурки, согласившиеся стать орудиями, пешками в моей игре, благополучно закрыли глаза, увалившись мертвецами в одну яму с убитыми ими девушками. Понимаешь? Теперь нас ждет такой же экстаз: мы проведем задуманное под носом у погрязшего в паранойе отставного опера, практически перед камерами молодых искателей приключений на свои задницы».

…

– Мальчики, я все понимаю: я – всего лишь женщина, тупая блондинка и не могу понять ваши глубокие мужские мысли, я вообще не имею права спорить с мужчинами. Однако мое терпение и чувство юмора – на исходе.

Одетая в свободного покроя комбинезон цвета хаки, Оля стояла у подножия горы. У большого поросшего мхом валуна. Светлые волосы были собраны в хвост. Макияж – вечерний. Она уже успела выкурить с полпачки сигарет, буквально прикуривая одну от другой, в ожидании начала съемок. Но Егор с Сергеем все еще копались. Сначала возникли проблемы с одной камерой, затем – со второй. Ребята даже толком не могли понять, в чем проблема. Создавалось впечатление, что техника вздумала зажить своей жизнью и усложнить работу команде. Парни возились с настройками, меняли аккумуляторы, вновь и вновь подносили белый лист то к одному, то к другому объективу – чтобы выровнять баланс белого цвета, старательно делая вид, что не замечают, как Оля психует.

Девушка понимала, что операторы делают все возможное, но ее терпение таяло с каждой минутой. Понемногу ее слова поддержки сменились подколами, откровенными издевками. В конце концов, она повысила голос, что свидетельствовало о том, что она уже вплотную приблизилась к последней черте своего терпения.

– Мне скажет кто-нибудь уже, я правильно стою или нет?

– Олечка, заинька, не кипишуй, главное: чтобы мы правильно стояли. Окажи посильную помощь – дай минуту тишины, – прозвучало ей в ответ.

День клонился к вечеру, и после многочасовых съемок вся команда была реально на нервах.

– Если я замолчу, вы вообще на землю ляжете и уснете. Мой голос вас хоть в сознании держит.

Оля ворчала, но, тем не менее, не двигалась с места и не меняла позы.

Егор и Сергей продолжали возиться с камерами.

– Мальчики, вы что, специально время тянете? Вы себя российскими футболистами возомнили, да? – не унималась Оля.

– Ни в коем случае, Олечка, у нас не такие зарплаты, как у отечественных мазил, – почти огрызнулся Егор. – Ты можешь закрыть рот и досчитать мысленно, например, до ста?

 – Что так скромно-то?! Может, до миллиона?

Голубые глаза девушки полыхнули фиолетовым огнем. Егор понял, что его ответил слишком грубо. В конце концов, это была их с Сергеем вина, что они столько времени не могут начать съемку. Парень попробовал перевести грозой надвигающийся скандал в шутку:

– На такой подвиг тебя не хватит, солнышко. У красивых блондинок силы воли нет, она в базовых установках отсутствует. Но «до ста» нас вполне устроит.

– А меня не устроит! Не устроит! Я уже молчу, что меня стаи комаров атакуют, как монгольские орды Рязань!

– Ой, не зря наша ведущая историю в универе изучала! – поддержал коллегу Сергей. – Ой, не зря! И пятерку на экзамене ей не за красивые глаза поставили, а за высокий уровень знаний!

– Конечно, за красивые глаза наша Оля получила бы – десятку, не меньше. Оля, тебе в универе ставили десятки?

– Судя по всему, лично вам – в тех местах, где вы учились, – выше трояков ничего получать не удавалось, – Олю понесло. Ее вообще раздражали вечные шуточки ребят на тему ее высшего образования. Тем более, что она и сама очень переживала, что из-за смерти мамы и необходимости самой себя содержать, она была вынуждена перевестись на заочное отделение. Совмещение работы и учебы негативно сказывалось на втором, что дико раздражало ее внутреннюю перфекционистку. – Ты, Егорушка, если я правильно помню, медбрат по первому образованию – так может быть анализы у камеры возьмешь? А Сергей, как дипломированный юрист, пусть… ну, я не знаю… права технике зачитает? Давайте-давайте – исполняйте свою работу на десяточку!

– Зая,  ты молодец: у тебя прекрасно получается не мешать нам, но попробуй помолчать еще немного потише, а? – Егор предпринял еще одну попытку успокоить девушку.

– Пока что воздух того цвета, которого надо, слегка сиреневый, – не унималась Оля. – Еще чуть-чуть и сумерки наступят. Тогда съемку на завтра отложить придется. Это значит…

– Все! – Егор победно перевел глаза с камеры на Олю.  – Готово! Даже камера капитулировала перед твоим напором!

– Так в чем там проблема-то была?

– Если честно, я и сам не особо понял. Но как дипломированный программист – по второму образованию – скажу тебе так: работает и ладно! Кончай бухтеть, а то спугнешь.

Потер ладони и обратился к Сергею.

– Ты это… давай ее чуть-чуть туда… то есть левее… от меня левее…

Сергей подошел к Ольге и потянул ее левее за поблескивающий стразами тонкий ремешок, перетягивающий талию.

– Еще шажок, – командовал Сергей. Оля подчинялась. – Еще один. Да нормальный шажок, блин!

– Э-эх! – Оператор поднял девушку за талию и переставил ее, как манекен еще левее.

– Ага, вот так. То что нужно. Все, начинай. Три… два… один…

Выражение раздражения и усталости на лице Ольги в одну сменилось сексуальной загадочностью.

– Друзья мои, внимание! Перед нами – то самое место, где очевидцы встречались с фантомом женщины, которую мы будем называть Хозяйкой. Именно сюда ее таинственный голос манил припозднившихся мудаков… Блин! Егор! Сережка! Это все из-за вас!

 Оля начала ругаться отборным матом, но ее тонкий голосок потонул в пучине хохота. Егор даже зааплодировал.

– Задолбало все меня! Задобало! – кричала Оля. – Егор, ты какого черта лысого телефон не отключил?! Он у тебя в кармане светится. Меня отвлекает! Чушь всякую несу! Неудивительно: на мне живого места нет – вся изжаленная. Здесь не комары, а скорпионы летающие! Я парочку прихлопнула, так слышала, как хребет хрустит.

– Зайка, солнышко, – давясь от смеха, увещевал ее парень. – Ты сейчас – в кои-то веки нормальные слова произносишь! Правдивые и правильные. Адекватные. Мудаки! Мудаки они и есть! Сигареты мои сперли, будто бы им не хватило того блока на рыло, которые я им купил!

– Все, хватит! – Оля уже готова была расплакаться. – Завтра доснимем. Темно уже.

– Нет-нет, мой золотой! Сейчас – то, что надо! – не унимался Егор.

– Правда, Оль, сейчас – то, что надо. Потерпи еще чуточку, как вернемся, съемку отсмотришь и сама же поймешь – самое то, – поддержал коллегу Сергей. – Только не двигайся. Иначе мне опять тебя придется на руках носить, а для этого – у тебя другой мужик имеется. Давай, давай, Оля. С того места, на котором остановилась. Перестань скулить: ты же – классная ведущая. Не плачь, моя хорошая. Нас тоже комары искусали.

– Давай, начинай заново: прямо с мудаков! – снова хохотнул Егор.

Оля взяла себя в руки. Выдержала несколько секунд паузы, в течение которой вновь вернула своему лицу выражение загадочности и сексуальности.

– Именно сюда ее таинственный голос манил припозднившихся рыбаков. Гора, лесочек, эта местность – довольно живописная при дневном свете – пользуется дурной славой среди жителей Зеленоградска. Сюда не ходят по ягоды и грибы, сюда не приезжают на романтический отдых влюбленные парочки. Совсем рядом – болотце, откуда налетают полчища комаров. Я на своей собственной шкуре убедилась: эти кровососы по своей свирепости запросто уделывают летающих тварей из кинговской «Мглы». А еще в болотце – старая гать, прогнившая почти насквозь. На нее наступать страшно. Но самое главное – по крайней мере, для нас, – то, что с этой стороны горы современные сталкеры обнаружили несколько так называемых левых шахт. Люди рыли их, чтобы самостоятельно искать малахит, а порой – чтобы найти легендарную пещеру Большого Полоза с несметными сокровищами.

Девушка сделала незапланированную паузу. Ее голубые глаза от злости аж заискрились.

– Сережа, дорогой! Возьми пример с Егора: выключи уже телефон! Выключи! Честно предупреждаю! Еще раз у тебя засветится карман, так я вытащу у тебя трубку и отправлю твоей девушке пару СМС от имени твоей любовницы!

– Оля, ты не знаешь имен – ни моей девушки, ни моей любовницы!

– У тебя столько пассий, что ты и сам в их именах путаешься! Любое назову – не ошибусь. Вот так! Проняло, наконец! Итак…

Оля сделала глубокий вдох. Зажмурилась. Когда она открыла глаза, то снова выглядела экранной дивой.

– Глубина таких шахт порой достигает тридцати метров, а длина исчисляется километрами. Поговаривают, что до сих пор в этих пещерах лежат тела тех, кто был засыпан, задохнулся… и не только. Друзья мои, в страшное крепостное время, когда человеческая жизнь стоила дешевле, чем… чем…

Девушка снова выругалась матом и выкрикнула со злостью на радость операторам:

– Чем сейчас рубль!

– Браво! Браво! – загоготали парни.

– Хватит ржать! Не на конюшне! Да, я забыла! Забыла! Подайте сценарий! Живо! Сергей, куда подорвался? Спринтер, блин! Встань на место! Вспомнила я. Да.

Пауза на перевоплощение.

– В то страшное крепостное время, когда человеческая жизнь стоила дешевле гроша ломаного, сколько сельских красавиц, ставших жертвой развратных барчуков и простых бандитов, нашли последнее упокоение в таких вот шахтах? Как знать, не стал ли дух одной из несчастных красавиц, принявших страшную смерть, тем самым фантомом, который и оказался прообразом Хозяйки Медной горы? Нет, серьезно: разве живой человек может жить и в глубинах горы, и в человеческом мире?

Много раз до сегодняшнего дня мы оставались на ночлег в старых заброшенных домах, ночевали на кладбищах, но – признаюсь честно – никогда я чувствовала настоящей опасности. Сейчас же мне кажется, что сам воздух напитывается не только темнотой и ночными звуками, но и тревогой. Кажется, что за нами кто-то внимательно следит. Поэтому более полно обследовать эту местность будем завтра – когда взойдет ласковое солнышко.

Друзья мои, а ведь за нами и в самом деле наблюдают!

Пауза.

– Егорушка, сейчас акккуратненько – валун справа от меня. Там ящерка. Бери крупным планом. Молодчина, вот так. Серега, выжди минутку и потихонечку подойди к ней. Да не тягай камеру. На телефон сними с другого ракурса. Блин, включай его быстрее. Зачем вообще выключал? Вдруг Глеб позвонит? Чего вы оба еле шевелитесь – как мухи сонные. Мальчики, вы меня сегодня окончательно уморить решили, да?

…

Глеб издалека заметил приближавшийся к месту съемки полицейский УАЗик. Он сразу понял, кто к ним едет и не ошибся.

– Вечер добрый! Очевидно, ты – Глеб, тот самый большой босс от Интернета. Мне Саныч описал тебя так: симпатичный парень, внешность – как бабам нравится. Это – фраза из его любимого кино. Он вообще любит старые фильмы цитировать.

– Я уже заметил. Как и то, что я ему не особо нравлюсь.

– Так он – и не баба вовсе.

Молодой майор добродушно смотрел на Глеба.

– Саныч сообщил, что ты приехал со своей гоп-компанией. В первый день я на сутках был, не мог к вам наведаться. Отоспался после дежурства, думал, что завтра с утра в гостиницу загляну, проведу для вас экскурсию. Чтобы вы поскорее закончили свои съемки здесь и свалили из Зеленоградска. Но тут он звонит: блоггеры его не послушали и на ночь глядя к горе сунулись. Да еще новый идиотик подъехал. Странный такой идиотик. Думаю, лучше подскочу на минуточку, гляну: все вы еще живы-здоровы. Или уже кто-то потеряться успел?

– А что, были прецеденты?

– Чего же спрашиваешь? Сам же про потеряшек передачу снимать собрался. Где твои ребята?

– У горы. На склоне. Судя по всему, заканчивают уже. Не переживай, Евгений Романович: по пещерам без тебя лазить не станут.

– Легко тебе говорить, не переживай: если кто куда денется, ты будешь в уютном отеле слезы лить и руки заламывать, а я с ребятами по округе носиться в режиме двадцать четыре на семь. А уж отписываться за вас, любителей непознанного, – Лев Толстой в мои года не писал такого.

– Ты, как я посмотрю, тоже – любитель цитат.

– Так ведь с Саныча с детства пример брал. Он говорил тебе, что был мне практически за отца, приютил меня, когда сестра пропала, а мать спилась совсем, воспитывал?

Вообще-то не люблю про личное незнакомым людям рассказывать. Но тебе этот момент обозначу, чтобы ты понимал: Саныч – практически моя семья. Поэтому я не позволю его цеплять. По крайней мере, безнаказанно. Он когда сегодня звонил – еле языком ворочал. Интервью это ваше и браслет. Из колеи мужика выбили. Правда, он обещал, что еще пару рюмах закинет и до завтра в себя придет. В общем, послушай меня, дорогой гость нашего города: если Саныч с утра еще хоть каплю добавит – я пойму и сразу же вашу команду отправлю туда, откуда она прибыла. И тебе самому будет лучше, если уберетесь подобру-поздорову.

Глеб резко повернулся к собеседнику. Евгений метнул на него проницательный взгляд и удивился: парень, которого он ожидал увидеть наглым и самоуверенным, выглядел озадаченным.

– Ты здесь человек новый. Мы для вас, выходцев из больших городов, кто-то навроде туземцев. Думаете: повертеть любому из нас блестящей монеткой перед носом – так мы любую свою боль на люди вытряхнем.

– Вовсе нет. Я же объяснил ему: наша передача может дать толчок…

– …новому расследованию, позволит найти следы девочек. Возможно. Только я не верю в это.

– Почему?

– Наверное, ты меня не поймешь. Ты вообще в своей жизни терял хоть что-нибудь дороже ключей от новой тачки?

– Мы для вас, жителей провинции, кто-то навроде зажравшихся буржуев с советских плакатов: настоящей жизни не знаем, простых человеческих радостей-горестей не понимаем? И никаких серьезных потерь не знаем, сестер и матерей не хороним?

Евгений было усмехнулся, но в глазах Глеба мелькнула настоящая боль.

– Ты прав, парень, извини, меня занесло, – сказал он уже мягче. – Но будем реалистами: если бы пропавшие девчонки выжили, ну неужели не смогли бы хоть какую весточку о себе подать? За столько-то лет. Да, все они были неблагополучными с точки зрения закона, но я их почти всех знал. Не от хорошего они из дома уходили. Любили они, пусть не родителей, но братьев, сестер, бабушек, дедушек. Понимали, каким горем для них станет их исчезновение. Пусть и отвязные были девчонки, и понятия можно-нельзя у них четкостью не отличались, но все они любили родных. Заботились о них. Моя сестра меня и младших братьев кормила, одевала-обувала как могла. Разве я, сопляк совсем, понимал тогда, откуда у нее деньги, во что она ввязывалась, с какими подонками дело имела?

– Ты сам в милицию обратился, когда она пропала?

– Началось интервью? Нет, со мной такие штучки не пройдут. Твои ребята точно ни в какую пещеру не полезут?

– Не полезут.

– Хорошо, что ты уверен. По делу: тебе какая пещера нужна для съемок? Определился уже? Если нужно, я подскажу. Есть такие, куда соваться нельзя – небезопасно. А из тех, куда можно, есть такие, куда ребята из «Схватки провидцев» не лазили. Они, между прочим, вообще лазить не хотели. Кстати, я прикололся: сказал, что внутри змеи кишмя кишат, пауки. Видел бы, как они перепугались. Больше половины этих экстрасенсов вообще из автобусика своего выходить не захотели. Вот честно – не вру: их потом на хромокее снимали.

– Слушай, а ведь ты молодой еще, Жень, и уже майор. Ничего что я – на ты?

– Все нормально: не показания друг другу даем, – улыбнулся полицейский. – Бывают такие командировки, Глеб, во время которых новые погоны можно получить досрочно.

– Вместе с сединой?

– Заметил? Глазастый ты, однако, – рассмеялся Евгений. – Про это я тебе точно рассказывать не буду. Про пещеры поговорим. Значит, конкретных предложений нет?

– Наоборот. Есть. И очень конкретное.

– Отлично. Завтра прямо с утра тебя устроит?

Глеб кивнул.

– Заеду в «Полоз». Проведаю Саныча. И если он будет в норме – отправимся на место. Возьму с собой пару ребят. Выберешь пещеру. Сначала мы сами спустимся. Потом вашим поможем. Кого из этих троих под землю отправишь?

Навстречу им уже двигались Оля с операторами.

– Там посмотрим.

– Ясно.

– Все прошло нормально? – обратился Глеб к Оле. – Что-то долго вы там возились.

– Еще бы и дольше провозились, если бы я этих копуш не подгоняла,  – ответила она, кивнув в сторону парней.

– Да так подгоняла, что несколько фраз вырезать придется.

– Ничего, пленка не кончится. Кстати, знакомьтесь: это – Евгений Волков, тот самый лучший в мире сталкер, о котором нам говорил Саныч.

Женя оценивающим взглядом окинул Ольгу, та, почувствовавшая себя неловко, невольно сделала шаг назад.

– Не пугайся так, не укушу, – улыбнулся парень. – Я совершенно безопасный. Тем более, что Саныч предупредил, что ты – невеста большого босса.

– Я и сама кого хочешь покусаю, – ответила девушка.

Через полчаса они были уже в отеле. Встретивший их Саныч, конечно, был пьян, но выглядел гораздо трезвее, чем Евгений ожидал его увидеть.

– Что, молодые люди, ужинать будете? – поинтересовался он. – Могу предложить яичницу с сосисками. Сейчас скажу Мишане, пожарит.

– Меня-то угостишь? – похлопал его по плечу Женя.

– О чем речь, Волчок! О чем речь! Предупредил бы, что приедешь, так я бы лично твоего любимого борща наварил.

– Так ты еще и кулинар, Саныч? – спросила Оля.

– Ой, девочка, на твои вопросы я сегодня отвечать уже не буду. Ты из меня за два интервью всю душу вынула. Кстати, Глеб… Гле-еб, тебе завтра к часу дня в отдел полиции надо зайти. Прямо начальнику. Наш Артем Данилович сам с тобой поговорить захотел на предмет, откуда у тебя странный браслет взялся. Лично побеседовать захотел. Никому не доверил. Так что приготовься к интервью. Возможно, на камеру. Спроси его – пользуясь случаем – даст ли он тебе копию съемки для твоей передачи.

Евгений приобнял изрядно поддатого мужчину за плечи.

– Саныч, давай я тебя в спальню отведу. Тебе бы отдохнуть.

– Ты, Волчок, заведи себе подружку и лапай ее на здоровье. А меня нечего.

– Пошли-пошли.

Женя уже практически поволок Саныча в его комнату, уговаривая его, как маленького ребенка. В спальне уложил его на диван.

– Поспи. Тебе реально надо отдохнуть.

– От чего отдохнуть? От чего? – бормотал мужчина. – От того, что мне девчонки мои мерещиться начали? Как наяву их вижу. Вот недавно совсем Алинка сидела вот здесь, прямо на полу, и все спрашивала: «Саныч, почему ты меня не нашел? Почему?». А Аллочка около нее стояла, крест материнский мне протягивала, упрекала: «Ты же обманул меня. Обманул. А ведь на святом клялся! Меня Алинка на том свете встретила, обо всем, что с ней эти уроды делали, рассказала. Послушай, я и тебе все расскажу!».

– Перестань, Саныч, мало ли что приснится после того, как ты бар опустошил!

– Легко тебе говорить: перестань! – раненным зверем рычал Саныч. – Она же говорить начала. Я уши затыкал, чтобы ее не слышать!

– Саныч, ты ведь столько лет даже мысли об их смерти гнал, а тут – интервью, картина, браслет.

– Вот в браслете и дело все. Понимаешь, Волчок, это ведь ее браслет. Ее! А кто его этим дурачкам прислал? Кто? Не говори, что не соображаешь, к чему я виду. Придурок этот… Борис… заявился… С какого черта? Не говори, что просто совпало! Не верю я в подобные совпадения.

Не  совпадение это никакое. Я кожей чую. Тот игрун, который браслет этим идиотикам отправил, он ведь не с блоггерами – со мною поиграть захотел. Меня он на зуб проверяет. Я… двадцать лет в погонах… опер… офицер… дочку не уберег… а если теперь у меня прямо под носом еще одну девчонку похитят… эту дуреху белобрысую… что мне тогда делать? Какой я тогда к черту опер… Скажи, Волчок, какой я к чертям собачьим опер, если сразу же не понял, то Алинка моя… не просто так исчезла…

Саныч попытался встать с дивана, но рухнул обратно и тихо расплакался, зажав рот ладонью.

– Саныч, перестань. Нельзя так.

– Я ведь этим идиотам главного не сказал. В главном не признался, – сквозь глухие рыдания давил из себя мужчина. – Когда Аллочка мне про Алинку… про то, что она столько дней дома не ночевала… Ты знаешь, Женька, как я успокоил ее?

– Саныч…

– Пошалавится с недельку и вернется. Так и сказал. Прямо этими словами. И знаешь, что самое страшное: мы с ней, действительно, от этих слов успокоились.

…

Уже порядком стемнело. Алина сидела на заднем сиденье джипа, куталась в балахонистую вязаную кофту, теребила браслет на руке. Она дико сердилась на Глеба за то, что он не захотел… нет не поехать с ней – просто составить ей компанию, побыть с ней.

К черту бар! К черту прогулку! Ей и самой не особо хотелось куда-то переться на ночь глядя. Сидеть в незнакомом месте, слушать невнятную музыку, жевать чипсы, глотать алкоголь… Бр-р-р! Она хотела провести время с Глебом. Только поэтому она мякнула про «развеяться»...

Именно – мякнула. Другого слова-то и не подобрать: заранее знала, что он откажет. Ее жених – не особый любитель вечерних прогулок, ночных заведений. Разве она этого не знала? Знала. Робко озвучивая свою просьбу, девушка хотела только одного – чтобы он сказал что-то вроде: «Зая, я ужасно устал. Так не хочется никуда ехать, даже шевелиться лень. Давай лучше посидим в номере, посмотрим кинишку». Услышала лишь первую часть: «Зая, я ужасно устал. Так не хочется никуда ехать», а дальше последовало – «Прогуляйся сама, возьми с собой кого-то из операторов. Можно даже сразу обоих. Отдохнете. Расслабитесь. Сейчас кину тебе денюжку на карту». И посмотрел на нее с видом человека, угадавшего самое потаенное ее желание, – с чувством исполненного долга и в ожидании радости. У Оли хватило сил изобразить удовольствие. Достало выдержки сказать «Спасибо, Глебушка!», благодарно поцеловать его в щеку и с довольным видом отправиться наряжаться для выхода в свет. Ага… у нее даже хватило сил игриво помахать рукой боссу, усаживаясь в машину. На этом ее волевой потенциал закончился. Как только авто отъехало от «Полоза», Оля надулась, нахохлилась и сердито отерла ладонью помаду с губ.

Егор сидел за рулем, кидая на Олю настороженные взгляды и опасаясь, что она может обрушить на него накопившееся недовольство – и за через пень-колоду проведенную вечернюю съемку у горы, и за комариные укусы, и за нагловатое поведение молодого майора, и за все остальное.

Он злился. И причиной недовольства стало то, что его снова избрали в качестве носового платка, жилетки, громоотвода… игрушки-антисстресса.

В любви один целует, а другой – только подставляет щеку… Егор отлично знал, что это – ложь. Эвфемизм, прикрывающий циничную правду: в настоящей любви один выкачивает силы другого, пьет его кровь, а этот самый другой, влюбленный, – с готовностью подставляет шею для укусов. Нет более жестокого и циничного существа, чем человек, который твердо уверен в своей исключительности, жизненной необходимости для другого. Для нелюбимого, но любящего. Он уподобляется вампиру, для которого чувства, эмоции, само существование любящего не имеет ни малейшего значения. Он воспринимает любящего как источник жизненного ресурса, не больше. Беззастенчиво пользуется им, а потом – просто уходит, когда жертва высосана до последней капли.

Когда женатый мужчина, не получая от любимой жены привязанности и уважения, находит на стороне дуреху, которую угораздило втрескаться в него по уши, он вовсе не собирается разделить с ней жизнь, стать ее мужем. Нет, он раз за разом приходит к ней, как вампир в ночи. Говорит о том, как она ему нужна, как ему тяжело дается семейная жизнь, как он мечтает однажды разорвать опостылевшие узы и жениться на новой избраннице. Эти слова сродни до дыр истертой в кино и книгах просьбе «Впусти меня!». Они действуют на дуреху, как гипноз кровососа. И она раз за разом впускает энергетического вампира в свою жизнь. Дает ему напиться своей крови. Набраться от нее жизненной силы. Одурманенная гипнозом, она прибывает в уверенности: то, что возлюбленной выбрал своим кормом именно ее, а не какую-то другую женщину, говорит об искренности его чувств. Ей доставляет удовольствие кормить его. А потом хищник уходит к якобы не любимой и никогда не любившей его женщине – чтобы рядом с ней тратить свои силы. Чтобы быть с ней благодаря полученной от дурехи энергии. Благодаря полученной на стороне подпитке он держится рядом с женой, которая ему действительно нужна. Которая сама является вампиром – уже для него. Когда же у дурехи кончаются силы, энергия, кровь, когда она больше не в силах верить обещаниям, ждать исполнения «Мы обязательно будем по-настоящему вместе» и терпеть это ожидание… он просто исчезает… просто потому что ему больше нечего от нее взять… Ему ее ни капельки не жалко. Он о ней даже не вспоминает. Как не помнит каждую конкретную упаковку от лапши быстрого приготовления. А потом… потом он шепчет «Впусти меня!» на ушко другой… И дурехе крупно повезет, если она сможет скоро оправиться от романа с вампиром. Хорошо, если найдется, кому ее поддержать. Хорошо, если ее не добьют «мудростями»: ты же знала, что этим все и кончится; ты же понимала, что так и будет; чего ты вообще хотела; сама виновата.

Женщины, не получающие от обожаемых мужчин достаточно любви, ни чуть не лучше. Ни на микрон не милосерднее. Такие же вампиры. Такие же кровососы.

Егор самолично убедился в этом. Он влюбился в Олю в первый же день ее работы в студии. И тогда же, в самый первый день, он заметил, какими глазами она смотрит на Глеба. Егор не собирался сдаваться. Ведомый заблуждением, что любовь можно заслужить, он окружил Олю заботой и даже воспринял быстрое попадание во френд-зону, как первый успех. Девушка держала его на дистанции, но он – ослепленный сильным чувством – воспринимал ее вежливость, дружелюбие, открытость для общения как начало сердечной привязанности. Он провожал ее домой после затянувшегося рабочего дня. Опекал ее в командировках. Приглашал ее в кино. Привозил ей овощи-фрукты с родительского огорода: "Возьми, пожалуйста, Оль, урожай выдался – самим слишком много, всем родным-соседям раздаем». Шутливо жаловался на одиночество по вечерам в доставшейся от бабушки по наследству «трешке». Егору казалось: еще чуть-чуть, совсем чуть-чуть… и девушка, как минимум, даст ему шанс. Ведь понятно, что он сможет стать для нее идеальным спутником жизни. Симпатичный парень, не дурак, не пьет, по бабам не шарахается, всерьез настроен на создание семьи. Он будет хорошим мужем. Но кончилось тем, что в один прекрасный день Глеб объявил коллектив о том, что они с Олей собрались пожениться…

От этой новости у Егора потемнело в глазах. Он почувствовал себя растоптанным, размазанным об стену. Была огромная боль. Но обиды не было. Собственно, на что ему было обижаться? Понятно, что красивому богатому Глебу он однозначно не мог составить конкуренцию. Он моментально осознал это. Ругал себя за глупость, самонадеянность. Впервые со времен студенчества напился. Но смог взять себя в руки. Пообещал себе жить дальше. Однако не получилось. Очень скоро его накрыла вторая волна надежды.

Егор посчитал, что будет лучше, правильнее что ли, если он продолжит дружеское общение с Олей. Но уже безо всяких там… А сама Оля… она вела себя так, будто такое поведение Егора было совершенно естественным. Ее дружелюбие, готовность поболтать, даже пообщаться вне работы ничуть не изменилось. Они даже стали еще более близки – прямо-таки превратились в закадычных друзей… практически – подружек.

Прошел месяц-другой-третий со дня объявления о грядущей свадьбе, и Оля сама пригласила Егора посидеть после работы. Пригласила, чтобы по-девичьи поделиться с ним своей бедой: с Глебом ей тяжело, ей холодно. Девушка рыдала на груди у Егора: «Ты не представляешь, как я его люблю, но не знаю, насколько меня хватит. Он – вечно ледяной, отстраненный. Я – вымотана. Мне плохо!». А он гладил ее по голове, утешал, как мог: «Малышка, все образуется. Все будет хорошо. Вот увидишь. В конце концов, если ты однажды поймешь, что он – не твой человек, ты всегда сможешь от него уйти». Оля успокоилась, утерла слезы, заулыбалась. Они выпили винца, посмотрели кинокомедию. Егор отправил ее домой на такси, а сам остался в своей квартире – счастливый, воодушевленный. Окрыленный надеждой: любимая разочаровалась в своем избраннике, она начала понимать – он ей не подходит. Совсем скоро она поймет: Глеб – такой, какой он есть, он не изменится, а значит – глупо ожидать от него тепла, значит – нужно выбрать того, кто готов дарить тепло.

И завертелось… Оля и Егор оставались друзьями. Оля очень ценила своего друга. И время от времени жаловалась ему на Глеба… А он… он снова и снова слушал, утешал… Каждый раз, приглашая Егора на такие посиделки, Оля сама назначала день и время встречи, даже не задавая вопросов, удобно ли ему, не занят ли он. Нередко бывало, что она просто ставила его в известность – «Егор, я к тебе сейчас приеду». Нередко – командовала: «Жду тебя через полтора часа в нашей кафешке. Мне очень нужно поговорить с тобой». На него ее слова действовали, как «Впусти меня!». И он впускал…

Сначала он был счастлив каждый раз, когда она обращалась к нему. Потом – когда силы начали иссякать – ему делалось больно. Ужасно больно. Но он не мог отказать. Он уговаривал себя, повторяя, как мантру «Что делать? Я ведь ее люблю». Потом мантра перестала помогать. Егор начал ненавидеть себя за безволие. А однажды смог задать себе вопросы: Разве Оля не понимает, как он к ней относится? Разве не жестоко держать его рядом, в пределах постоянной досягаемости, буквально на расстоянии вытянутой руки, не давая ему возможности отдышаться, оклематься от своих чувств, начать жить своей собственной жизнью? Прошло еще какое-то время, когда он смог ответить на эти вопросы утвердительно.

Однажды вечером, Оля позвонила ему: «Егорушка, я сейчас к тебе подъеду?», а он соврал: «Извини, я сейчас не один. У меня девушка». Она извинилась и повесила трубку.

Он не спал всю ночь. В голове крутились мысли одна глупее другой: что Оля теперь начнет его игнорировать, подставлять по работе. Что ему придется уволиться. Но все произошло иначе. Наутро Ольга так искренне поздравила его с тем, что у него появилась девушка, что он обрел личное счастье! Даже попеняла на то, что он не рассказал ей о такой хорошей новости раньше. В тот день всплыло несколько косяков, допущенных Егором во время предыдущей командировки. Монтажер и звукооператор принялись наезжать на него. Оля жестко заступилась.

– Знаете что, мы – команда! – заявила она. – Успехи у нас – общие и неприятности, косяки – тоже общие. Так что нечего бочку друг на друга катить. Вылезли недочеты – будем исправлять вместе. А за ошибки друг друга грызть нечего. Не ошибается только тот, кто ничего не делает.

Ольга осталась Егору хорошим другом, искренним человечком. Она по-настоящему расстроилась, когда ему пришлось сказать, что он расстался с этой девушкой. Надо же было как-то прикрыть ночную ложь и избавиться от выдуманной пассии. Когда же у него закрутился настоящий роман с бывшей сокурсницей, Оля снова за него порадовалась. И тогда Егор понял: вампиризм в любви – дело обычное.

Конечно, есть действительно бессовестные люди, которые беззастенчиво пользуются чужой привязанностью, которые держат безнадежно влюбленных на крючке, скармливают им крупицы надежды. Таким не стыдно и по морде съездить за их выкрутасы.

Но гораздо больше тех, которые даже не подозревают о своем вампиризме. Они действуют без злого умысла, не держа в голове никаких выгод, не получая удовольствия от чужих страданий. Такой вампир вообще не осознает причиняемого им страдания, будучи уверенным, что одурманенный его гипнозом человек – счастлив просто быть с ним. Они идут к донору, влекомые лишь собственной неконтролируемой жаждой настоящей любви, тепла.

Для Егора стало очевидным, что Оля видела в нем только друга и считала, что ему и самому нравятся полудевичьи посиделки с ней. Она была уверена, что он и сам получает от них удовольствие. В конце-то концов, во время их задушевных разговоров разве не открывал он ей тех своих тайн, о которых даже не намекнул бы никому другому? Даже под дулом пистолета. Разве она не поддерживала его? Ведь именно она отговорила его бросать заочную учебу, по-сестрински настояла, чтобы он получил-таки диплом программиста.  

Мог ли Егор обижаться на Олю после этого? Конечно, нет. Простить ее за нелюбовь было легко. Но вот до конца разлюбить ее было куда как сложнее! Отправляясь в очередную командировку, Егор всякий раз боялся: если Оля, движимая жаждой тепла, эмоциональным голодом, опять обратится к нему за поддержкой – он не сможет устоять, он снова подставит шею…

Сидя за рулем, парень обещал себе: он больше не позволит обращаться с собой как с подружкой. Всего один разговор тет-а-тет на очень личные темы – и он опять заболеет Олей. Ну уж нет! Слишком сложно далось ему избавление от страсти. Что ж, он не станет совать голову в петлю: познакомится с девушкой на вечерок… ведь это еще не измена его возлюбленной, которая ждет его дома, – просто выпить пивка со случайной знакомой, потанцевать… а в присутствии третьего лица Оля не станет рассказывать ему о своих душевных метаниях, не будет жаловаться, не скажет слов, провоцирующих его на то, чтобы вновь пригласить ее в свою жизнь.

Егор лишь боялся, что Оля начнет свой задушевный разговор уже в машине. Он понимал: она реально до этого дозрела. И без того не отличавшийся романтичностью и эмоциональностью Глеб в течение последних двух недель становился все более и более отстраненным. Порой создавалось впечатление, что его вообще не волнует подготовка к командировке: обычно внимательный до въедливости, он рассеянно слушал предложения, пропускал грамматические и стилистические ошибки в проекте сценария. Готовый сценарий лишь бегло просмотрел, лишь буркнув «Пойдет!». Спокойнее обычного воспринимал возникавшие в дороге проблемы. Слова упрека не сказал, когда выяснилось, что ребята забыли взять запаску, что в суматохе оставили в студии пару новеньких запасных аккумуляторов для камеры. Ни капли не нервничал, когда на подъезде к Зеленоградску у них заглохла сначала одна машина, затем – вторая. Нетрудно догадаться, что и в личных отношениях с Олей Глеб стал холоднее обычного. Естественно, Оля не могла не распереживаться. Да и сейчас – вон как она распсиховалась из-за того, что жених не захотел провести с ней вечер: сидит со злющими глазами, как воплощение вселенского зла, щелкни рядышком зажигалкой – взорвется! Только бы не начала сейчас плакать! Только бы довезти ее до этого чертого бара!

На счастье Егора девушка не собиралась откровенничать с ним, она погрузилось во внутреннюю беседу с Глебом. Мысленно высказывала жениху все то, что не решалась сказать открыто. Не решалась, зная, что ни к чему хорошему это не приведет: приключится ссора, ее обиды и претензии Глеб филигранно отразит неопровержимыми логическими аргументами и шутками, и она – в который раз! – ощутит себя глупой девицей, которая сама не знает, чего хочет, расплачется и начнет просить прощения… Он возьмет всю вину на себя, дескать, детка, я сам – идиот: ты – молодая романтическая девочка, а я не могу дать тебе и капельки мелодрамы, но обещаю, что буду стараться.

Они помирятся. И она будет рада примирению, осознавая, что проблема, мучающая ее, никуда не денется. Ее недовольство, ее боль, притихшие на время обязательно вернутся.

– Неужели так трудно понять, что я хочу просто побольше времени проводить с тобой, – мысленно обращалась Оля к Глебу. – Я же ведь столько раз тебе говорила об этом. Столько раз просила! Тебе проще подарить мне безделушку, букет цветов, кинуть на карту денег, чем лишний раз подержать меня за руку, посидеть со мной в обнимку. Я же не прошу многого. Даже не настаиваю, чтобы ты со мной при этом разговаривал: сиди себе рядышком со мной и думай о своем, а я у тебя под крылышком притихну, послушаю твое дыхание. Мне хватит. Но ты даже такую малость не хочешь мне дать! Не хочешь! Не хочешь!

В груди Оли пульсировала физически непереносимая боль. Серьги, браслеты, подвески… девушка с радостью отдала бы их за одно лишь нормальное проявление любви со стороны жениха. Проявление чувств, к которому она привыкла. Будучи красивой и харизматичной, она привыкла к более бурным и красивым признаниям. Помнится, один мальчик выложил у нее под окном горящими свечами слово «Люблю!»; а другой во время защиты реферата в университетской аудитории, выдал: «Начать свою речь я хочу с самого главного – Оля, я обожаю тебя!». Молодой аспирант-преподаватель вложил в ее зачетку валентинку. Всего и не перечислишь! Но главное – каждый из множество ее поклонников… каждый! смотрел на нее с щенячьей преданностью. Был готов ради нее на любой красивый и глупый поступок: спеть серенаду под дождем, провести ночь перед ее входной дверью, устроить дуэль с соперником… А Глеб… он был всегда ровным, спокойным… практичным и прагматичным. Однажды она сказала ему это, а он только пожал плечами: «Малышка, ты реально хочешь, чтобы я, как болван, вытаптывал тебе слово «Люблю!» на снегу? Я же замерзну».

Ну, пусть… ну, ладно… не надо свечей под балконом, не надо ночевок на лестничной клетке… Но почему он не смотрит на нее с немым восторгом? Почему не ревнует? Почему не совершает мелких глупостей, свойственных нормальному влюбленному парню? Обычному влюбленному в нее парню! Вот сейчас, сегодня… Не поехал с ней, не предложил побыть вместе: хочешь, зая, в бар – езжай на здоровье, а я лучше лягу пораньше спать, я устал!

– От чего ты так устал?! – криком кричал ее внутренний голос. – От чего?! Я не меньше тебя работала, но у меня хвалило бы сил обнять тебя и погладить тебя по голове, убаюкать тебя, а потом – уйти в свою спальню и не докучать тебе своим присутствием.

Оле не хватало тепла. Сколько раз, сколько раз она, желая увидеть настоящую страсть, желание в его глазах, натыкалась на ледяную стену физически осязаемой отстраненности. Мужчина, ради которого она, не задумываясь о последствиях, была готова и умереть, и убить… нет, он ее любил… в этом она не сомневалась… вернее, она изо всех сил пыталась в этом не сомневаться… но он не хотел быть таким, каким она жаждала его видеть…

– Почему, Глеб?! Почему?! Почему ты такой бессердечный?! – обращалась Оля мысленно к жениху. – Ведь я тебе столько раз говорила: я хочу, чтобы ты стал более эмоциональным, чтобы ты ярче проявлял свои чувства. Разве это так трудно – обнять меня на улице, поцеловать меня при людях? Разве это так трудно – сказать: «Зая, никуда я тебя не пущу – побудь со мной!». Разве я так много прошу? А что случится, если я скажу: «Глеб, нам нужно расстаться»? Ты пожмешь плечами? Скажешь: «Что же, это твой выбор», да?

Если бы Оля была такой, какой она выглядела со стороны – а она это понимала – гламурной кисой, ценившей только подарки, слабая эмоциональность избранника ее бы не задевала. Но она жила чувствами. И ей было холодно рядом с тем единственным мужчиной, с которым она хотела провести всю свою жизнь.

– Я ведь влюбилась в тебя с первой встречи, практически с первого взгляда. А ты… ты… по тебе никогда не было видно, что ты в меня влюблен… холодный взгляд, спокойный голос… Ты меня любишь, да. Другой причины, по которой ты меня выбрал, я не вижу… Иначе бы ты просто не терпел мои требования стать теплее, мои периодические истерики. Просто нашел бы беспроблемную девчонку, которая, нацепив на себя очередную подаренную тобой дорогую безделушку, радостно поскакала бы в бар веселиться. Или бы позвал замуж не меня, полунищую сироту, а дочь состоятельных родителей, подходящую тебе по статусу, способную составить нормальную «партию». Но почему ты не показываешь мне свои чувства?! Это – невыносимо! Невыносимо!

Оля погрузилась в воспоминания. Она познакомилась с Глебом, когда еще училась на журфаке. Узнав о вакансии на канале «Непознанное рядом», записалась по телефону на собеседование.

Встречу ей назначили в кафешке при дорогом спортивном центре. Как же Оля волновалась! Надела самый лучший костюм… Настроилась на строгие и каверзные вопросы. И даже не сразу поняла, что молодой человек, подсевший к ней за столик, – ее будущий начальник.

А он и не выглядел б... Читать следующую страницу »

Страница: 1 2 3 4 5 6