Проклятье фаворитки

Дурь, вообще-то, полнейшая! В свете дня история с переселением в тело французского лейтенанта и совместным сражением с армией нечисти выглядела, мягко говоря, нелепо. Но всё же страх ледяной лапкой оглаживал внутренности.

Господи, неужели у него настолько расшатались нервы, что уже начал видеть призраков после обыкновенного ночного кошмара? Каждая чёрточка прекрасного лица герцогини Сильфии  Аштаротской, только что хохотавшей над широкой равниной Волжского водохранилища, отчетливо врезалась в память... Нет, всё это дурь. Похоже, призрак видел только он. Значит — галлюцинация! Иначе придется признать, что где-то, действительно, существует не совсем мёртвая фаворитка Людовика XV, её армия и погибший батальон французских танкистов.

Запоздалая заноза раскаяния ворохнулась в груди.  Блин! Он ведь так и не спас лейтенанта Жормона. Его «двойника» в том треклятом сне. Проснулся в тот самый миг, когда Мишель валился в озеро в той чертовой «бээмпэшке». Твою мать-то! А так хотелось успеть! Даже если это всего лишь дурацкий сон... Впрочем, суета учебного дня всё более успокаивала взведённые нервы.

Первый сюрприз ожидал Михаила в столовой. Он быстро расправился с порцией гречневой каши, которой редкие волокна мяса придавали какое-то подобие вкуса. Размазал по куску хлеба белый цилиндрик порционного масла и отхлебнул остывшего чаю. И тут же слёзы шибанули в глаза, а глотку царапнуло пламя. Словно хватил хлорпикрина. Звягинцев едва отдышался.

— Подавился, что ли? — неприязненно спросил сидящий напротив Олег Обручев, отряхивая «хэбэ». Ему достались брызги от резкого кашля.

— Извини, «Обруч». У меня какое-то дерьмо вместо чая. Рот как перцем разодрало.

Олег недоверчиво отхлебнул из своего стакана.

— У меня нормальный!

Остальные курсанты, сидевшие с Обручевым и Звягинцевым за одним столом и наливавшие стаканы из общего чайника, недоверчиво подтвердили, что и у них с напитком всё в полном порядке.

— Только остыл уже! - привычно возмутился сержант Корн.

— Ну-ка, дай! — сосед Михаила, Сергей Созрелов, осторожно хлебнул из его чашки.

— Чего ты мозги канифолишь? Нормальный чай!

Все уставились на Звягинцева. Тот смущенно пожал плечами и пригубил ещё раз.  Та же судорога скорёжила тело, дыхание перехватило, и он чуть не грохнулся со стула, непроизвольно вцепившись в горло руками. Злополучный пластмассовый стаканчик упал на пол. В зеркале растёкшейся жижи, взор уловил знакомый образ хохочущей фаворитки! Через секунду всё сгинуло. Весь взвод испуганно смотрел на Михаила.

— Козлы! – громко возмутился «Созрелыч». – Опять, поди, наряд посудомой в стакане оставил!

Изредка кому-либо из курсантов попадалась посуда с остатками чистящего порошка. Звягинцев отёр невольно выступившие слезы:

— Какой, на ..., посудомой! Кислота или щёлочь какая-то!

На этом инцидент был исчерпан.  Но второй сюрприз ждал уже через час. В перерыве между лекциями курсант попробовал напиться из водопроводного крана. Но тут же знакомая, только ещё более сильная судорога швырнула его на пол туалета. Вода, которую с удовольствием хлебали сокурсники, была ещё противнее чая! Вторая попытка напиться, сделанная после нескольких минут созерцания утоляющих жажду ребят, окончилась столь же плачевно. Только на этот раз в журчании льющейся из крана воды Михаил вновь различил явственный смех герцогини Аштаротской. Похоже французская ведьма, домогавшаяся во сне их с Мишелем любви, поутру не исчезла.

На лекции Михаил поделился своей неприятностью с другом:

— «Созрелыч», у меня, похоже, аллергия на воду.

— Чего-нибудь поумнее ляпни! — сосредоточенно пишущему Сергею было не до шуток.

— Куда,  на фиг, умнее! Как глоток сделаю — чуть в обморок не падаю. Сам же видел в столовой.

— Сходи в санчасть! — приятель целеустремленно заканчивал письмо матери.

После лекции по расписанию значилась стрельба с выездом в огневой городок. Пока взвод переодевался в комбинезоны, Звягинцев сделал последнюю попытку — лизнул воду, текущую из-под крана в умывальнике роты. Та же жгучая гадость. Да в прозрачных разводах, утекающих в воронку раковины, снова сверкнули чёрные глаза светловолосой чернокнижницы.

Михаил лишь злобно ругнулся и увидел стоящего в дверях  «Созрелыча».  Тот ничего не сказал, но когда взвод уже забрался в кузов «Камаза», отстегнул с пояса фляжку и протянул другу. Она оказалась заполненной молоком. Восхитительным, свежим, ещё прохладным от стен холодильника молоком! Интересно, когда это Сергей успел забежать в буфет? У него же и денег, он говорил, почти не осталось... А недопитое Звягинцевым уже быстро исчезало в глотках товарищей. «Созрелыч» же, как всегда, ехидно улыбался.

* * *

Впрочем, новые непонятки не заставили себя ждать. Уже на стрельбе Михаил вновь поразил товарищей — срезал одной очередью из башенного пулемёта  все три «безоткатки», двигавшиеся метрах в четырёхстах от стреляющих танков. А потом ещё уложил и свой «гранатомёт», потратив на всё про всё положенные двенадцать патронов. Даже преподаватель, проводя разбор занятия, выглядел удивлённым. Звягинцев до этого не отличался задатками снайпера.

А самого героя в тот момент опять мелко трясло от нервных переживаний. Он всё ещё находился под впечатлением того, что в самый ответственный миг ещё одни тёплые руки скользнули изнутри тела в ладони, сжимающие «уши» стабилизатора, уверенно довернули оружие и плавно придавили электроспуск пулемёта... Уж что-что, а стрелять лейтенант Жормон умел. Однажды, на спор, сбил из пушки «Леклерка» ворону, пролетавшую над танкодромом. Только перья посыпались... От этих-то, необыкновенно ярких воспоминаний и становилось не по себе Михаилу. Получается, что утром ему ничего не привиделось. Он, действительно, вселил в себя новую сущность! Сейчас курсант уже явственно ощущал себя ещё и погибшим «двойником» из сна, Мишелем Жормоном. Причем, тот жутко смущался и до невероятности стеснялся пользоваться чужим телом. Ему уже было стыдно за свою помощь в стрельбе. Наконец, Звягинцев взял себя в руки:

— Слушай, Мишель, так дело не пойдёт!

— Как? - почувствовал робкий вопрос.

— Ну что ты сел в уголочек и сидишь там как мышь. Я-то себя более нахально вел. А ты один раз попробовал помочь, да и то теперь раскаиваешься!

— Так ты не обижаешься?

— Господи! Да на что? Я ведь, действительно, когда в тебе гостил, намного больше хозяйничал.

— Там были особые обстоятельства...

— Здесь тоже. Короче, можешь делать что хочешь. Естественно, не портя нашего общего организма и, по возможности, предварительно посоветовавшись со мной.

Оба заметно повеселели. Хотя для окружающих перепад в настроении остался незамеченным — мысленные дискуссии, в отличие от обычных, происходят едва ли не мгновенно.

— Слушай, Мишель! Ты не знаешь, что эза ерунда с водой творится?

— По-моему, это как-то связано с появлением Сильфии здесь.

— Блин! Вообще-то у меня тоже мелькала такая мыслишка. Тем более, что её харя всё время в воде появляется, когда напиться хочешь.

— Подожди, подожди... А забор воды в Ульяновский водопровод не из Волги, случайно, идёт?

— Да хрен его знает. Может и из Волги. А что?

— Вполне могло получиться так, что Сильфия, после проявления здесь в виде призрака, растворилась в реке.

— Тьфу,  пропасть!  Ну, конечно же! Растворилась, гадина, в волжской воде и теперь не дает её пить!

— Значит вода другого происхождения должна быть нормальной.

— Это,  конечно, хорошо бы. А то на одно молоко у меня просто денег не хватит. Только ещё знать бы, где взять эту другую воду...

— «Француз»! — окликнул он курсанта Мурентьева, единственного из взвода коренного ульяновца.

— Чего тебе, снайпер?

— Слушай, «Дёму», а где здесь родник ближайший?

— Я почем знаю? К тем, что помню, или через весь город надо ехать, или за Волгу. А тебе зачем?

— Надо.

— По-моему, где-то за инженерным городком есть родник. Около места для подводного вождения, — подал голос «Созрелыч».

— Точно! Это же озерцо, что мы танками форсируем, родниками питается!

К сожалению, вскоре подали "Камаз" и взвод вернулся в училище.

Через день уже вся рота знала, что Звягинцев не переносит волжскую воду. Он сходил в санчасть, где, под присмотром терапевта, попробовал дистиллят. Получилось неплохо. Вечером, когда у третьего курса наступил «свободный выход» — ежевечернее увольнение, «Созрелыч» принес из города бутылку минералки. На неё тоже не последовало негативной реакции. А ещё через пару дней ребята из третьего взвода привезли пару армейских фляжек воды из родника на инженерном городке. Она тоже преспокойно усвоилась, полностью подтвердив догадку Жормона.

* * *

Конечно, добывать родниковую воду было нелегко. Ещё труднее — выпрашивать дистиллят в санчасти и электроцехе танкового парка. А покупать минералку  на мизерное денежное довольствие курсанта вообще разорительно. Но Звягинцев крепился. За пару месяцев от постоянной жажды тело высохло, съев излишки жира. Сосущая боль внутри стала привычной.

А затем Сильфия нанесла новый удар. В середине ноября взвод выехал на очередную стрельбу. Михаил привычно отстрелял в первой смене и подошёл к замкомвзводу. Тот понятливо кивнул, отпуская к заветному роднику. Радостно погромыхивая ворохом алюминиевых фляг, Звягинцев подбежал к источнику, плюхнулся на колени, собираясь напиться и... Уткнулся во взгляд чернокнижницы. Полупрозрачное лицо смотрело из струй с нехорошей усмешкой. Вода была непригодной.

Вечером оказалось, что дистилляция уже не спасает волжский оксид водорода от присутствия в нём госпожи Сильфии.  А из открытой бутылки минералки "Симбирская" почти сразу же зазвучал издевательский смех. Пришлось снова довольствоваться пакетом молока. Благо ещё оставалось немного денег от материнского почтового перевода.

Уже перед самым отбоем в расположение вернулся «Дёму». Достал из «дипломата» бутылку из-под лимонада, вытащил винную пробку и протянул сосуд Звягинцеву:

— Попробуй. Это святая вода.

Жидкость потекла по иссушённой глотке целебном бальзамом. Но Михаил скупо отпил лишь четверть. Тут в глубине встрепенулся Жормон.

— Чего тебе?

— Мысль одна пришла. Попробуй набрать воды из-под крана и добавь туда немного святой.

Вскоре оба потомка де Тампля радостно наблюдали, как исчезает в глубине котелка распяленное в немом крике лицо. Жидкость после этого оказалась вполне неплохой, и Звягинцев, наконец-то, смог всласть напиться. Столпившиеся курсанты приветствовали его удачу самыми разными возгласами. Большей частью, почему-то нецензурными и обидными. Но Михаил пропустил это мимо ушей:

— Спасибо, «Дёму»! Спасибо, родной! Для меня ты теперь — только Дмитрий Евгеньевич!

Глава 7. Первый удар. Ирина

Маленькая победа над призраком фаворитки ободрила обоих.

— Слушай, Михаил, — через несколько дней спросил Жормон. — Ты действительно потомок де Тамплей?

— Не знаю.  Вообще-то, по линии отца матери, даже кого-то там ещё в его роду, самый настоящий потомок дворян. Я, правда, мало знаю историю рода. Обидно всегда было, что от «белых» происхожу.

— А уточнить можно?

— Ну, в принципе, есть у нас альбом с дореволюционными фотографиями. Как-то бабка в детстве мне даже рассказывала, кто есть кто на них. Но сейчас я помню только, что там дамы с горничными сфотографированы, да куча офицеров. Есть даже один директор царского банка и один из первых председателей колхоза. Его, вроде, потом кулаки в проруби утопили... О, придумал! Давай напишем бабке, пусть ещё раз расскажет о них. Только уже в письме.

Так и сделали. Домой, к матери Михаила, и в деревню пошли послания с просьбой рассказать об истории рода Звягинцевых, а также попросить брата-фотолюбителя переснять старые снимки из бабкиного альбома.

* * *

На самоподготовке Михаил отправился в библиотеку и попросил  дать что-нибудь о Франции XVIII века. Уточнил, что особо интересуется периодом правления Людовика XV. Художественные книги отбросил сразу, а из остальных выбрал два исторических альманаха. Увы, много информации почерпнуть не удалось. Реальная история была сильно искажена в угоду правящей идеологии. Советские составители стремились подчеркнуть махровую реакционность монарха,  в то время как Мишель  помнил что-то о его утонченности и желании сделать Францию ещё более сильной державой. Кроме того, из альманахов буквально выпирали навязчивые утверждения авторов о повышении революционной активности трудящихся, порождённой несправедливым феодальным строем.

— Извините, а у вас нет более правдивых источников?

Библиотекарша изумленно вскинула глаза:

— По-твоему, эти учебники лгут?

— Не то, чтобы совсем лгут. Слишком выхолощено и необъективно.

Редкие посетители библиотеки посмотрели на «заучившегося» курсанта с долей опаски. Бывали, знаете, прецеденты. Несколько лет назад отличник, усиленно штудировавший труды Ленина, тоже «слетел с катушек». Сначала просто удивлялся, что классик с ним «зеркально мыслит», а потом вообще выбежал на площадь перед Домом Советов и полночи орал возле памятника «Володьке Бронзовому»:

— Господь!!! Мы с тобой равны!

Так психиатричка и увезла...

— Слушай, Мишель, а твоя память что говорит?

— Да я особенно историей не увлекался. Это тебе с лейтенантом Дюпоном бы поговорить. Вечная ему память. Вот кто уж все битвы наперечёт знал! С именами полководцев и королей, в них участвовавших. Что-то он там говорил как-то... А, не помню! Помню лишь, что в правление Людовика XV мы войну с Пруссией вели.

— За Эльзас-Лотарингию?

— Да нет. Это уже в XIX веке было.

— Слушай, а эти кавалеры госпожи Сильфии, маркиз де Тодес и шевалье д`Эвтанази...  Ведь «Тот» по-немецки — «мёртвый», а «эвтаназия» — способ гуманного умерщвления. Может это какие-то прусские имена убийц или, там, клички? Только переделанные на французский манер?

— Да кто ж его знает! Вполне вероятно.

— Ладно, давай завтра попробуем ещё что-нибудь в Большой Советской Энциклопедии откопать.

Увы, это тоже не помогло. Поэтому в ближайший выходной Звягинцев получил увольнительную и надолго закопался в архивах читального зала городской библиотеки. Но и там ни одного упоминания о герцогине Сильфии Аштаротской найти не удалось. Да и вообще ни одной, мало-мальски пригодной, зацепки. Абсолютно ничего!

Михаил с неудовольствием одел влажный китель. С утра зарядил дождь, поэтому успел промокнуть, пока добрался до библиотеки. Неторопливо замотал горло офицерским шарфом, влез в сырую, набухшую от влаги, но все равно тёплую суконную шинель.

— Эх, сейчас бы горячего хватануть! - поежился Жормон.

— Пошли в «Венец». Там в буфете чайку попьем.

Общее тело последних де Тамплей направилось к лучшей в Ульяновске высотной интуристовской гостинице. Ее швейцары беспрепятственно пропускали курсантов в буфет, так как те делали отелю неплохую выручку своим солдатским аппетитом.

Её он заметил ещё издали. Стройная блондинка в приталенном дорогом пальто одиноко стояла на широком крыльце гостиницы. Рядом крутился неизменный кавказец и что-то втолковывал, отчаянно размахивая руками. Взгляды Мишеля и девушки встретились... И словно электрическая дуга коротнула.

— Изабелла!!!

Он не мог ошибиться. Эти удлиненные миндалевидные глаза с глубокой коричневой радужкой, пышные ресницы, чуть вздернутый носик и капризные, надменно поджатые губки. Волосы, конечно, крашеные. У корней проглядывает истинный тёмно-каштановый цвет. Лицо уже утратило девичью округлость, повзрослело. Но от этого сделало обладательницу ещё красивее.

Это была она! Его первая любовь. Здесь, за тысячи километров от родного Лиона, где они когда-то жили на соседних улицах.

— Слюшай, что хочищь, да?!

Мишель не сразу понял, что сын гор обращался к нему. Короткопалая сильная рука с внушительной золотой «гайкой» на волосатых пальцах недвусмысленно ухватилась за отворот шинели. Жах! Нога, словно сама по себе, впечаталась под куртку абрека. Подшагнув, Мишель добавил локтем по виску справа. Тип отлетел, зло оскалил длинные зубы:

— Крови хочещь?!

Заливисто заверещал милицейский свисток. Кавказец оглянулся, увидел двух подбегавших милиционеров и проворно юркнул в гостиницу через стеклянные двери. Здоровенный сержант с рацией у плеча и резиновой дубинкой на левом боку сходу налетел на курсанта:

— Нарушаем?!

— Ничего подобного! — раздался спокойный девичий голос. — Хулиганов надо ловить, а не защитников беззащитных девушек!

Не давая милиционерам опомниться, красавица схватила Михаила за руку и потащила внутрь гостиницы. Показала билет бдительному швейцару, и вскоре они уже поднимались на скоростном лифте. Конечно, это была не Изабелла. Но как похожа! У Жормона засосало внутри.

— Ира! — представилась незнакомка.

— Михаил.

Как-то странно она смотрела на него. Словно тоже кого-то узнала или пыталась узнать.

— Что ж ты сразу драться полез?

— Шут его знает. Как-то само получилось.

Лифт остановился, и они вышли на девятнадцатом этаже. Дежурная удивленно посмотрела на Звягинцева. Даже проводила взглядом. А Ира спокойно открыла ключом дверь номера:

— Проходи!

Курсант неуклюже затоптался в маленькой прихожей, снимая шинель.

— Гога отсидится и будет искать тебя везде.

— А он кто?

— Бандит.

— Очень приятно... Сюда может нагрянуть?

— Вряд ли. Он не знает, что у меня здесь номер.

— Знакомый?

— Вроде того...

Несколько минут они молчали, жадно разглядывая друг друга. Между ними словно вновь возникло невидимое, но сильное магнитное поле.

— Ох, - наконец, простонала Ира. — Ты не экстрасенс, случайно?

— Да нет. Танкист я.

— Вижу. А в "Венец" зачем шел?

— Чаю хотел попить. Горячего.

Ирина расхохоталась. Смеялась она красиво. Как и всё, что делала.

— Чаю, это мы сейчас!

Выскользнула в коридор, обдав Мишеля запахом терпких духов. Тем запахом... Именно так запомнился их первый и последний поцелуй с Изабеллой на Лионском вокзале. Потом он уехал в военное училище, а девушка вскоре выскочила замуж за молодого юриста.

Через несколько минут Ира вернулась:

— Будем считать, что ты у меня в гостях!

Извлекла из-за спины бутылку коньяка и две небольшие рюмки. Налила в обе.

— Сейчас Элька закуску принесет.

Вошла давешняя дежурная по этажу с большим подносом,  на котором пыхтел серебряный самовар, стояли чашечки, тарелки с ломтиками лимона и пирожными. Элька ещё раз, уже заинтересованно, осмотрела курсанта. Словно оценивала что-то. Ни слова ни говоря вышла.

— Ну, за тебя! — подняла свою рюмку Ира.

— За тебя!

Напиток непривычно обжёг горло, оставив противный привкус. Михаил, по примеру хозяйки, поспешил заесть его ломтиком лимона в сахарной пудре. «Неплохой коньячок!» — просмаковал ощущения Жормон. Не сговариваясь, они с Ириной бросились друг на друга и принялись исступленно целоваться. Звягинцев растерялся и полностью растворился в Мишеле, отдаваясь пьянящему чувству и опыту французского лейтенанта. Это была его первая близость с женщиной.

Потом они, действительно, пили остывший чай, постоянно лаская друг друга, болтали о пустяках и изредка смаковали коньяк. Последние минуты увольнения катастрофически подходили к концу, когда влюбленные всё-таки вышли на гостиничное крыльцо. С неба вновь моросил мелкий дождь. Ира подставила ему разгоряченное лицо, а потом неожиданно спросила:

— Интересно, какая сейчас Волга?

— А давай посмотрим? — в этот момент счастливому Жормону уже ни до чего не было дела, кроме вновь обретенной прелестницы. Ошарашенный Звягинцев тоже не подавал признаков осознания требований воинского долга, дисциплины и распорядка. По длинной парковой лестнице влюбленные спустились к серой ленте величественной реки. Вышли на самую кромку забранного в бетон берега.

— Красиво, правда?

Вспененная небольшими волнами гладь Волги была подернута частой рябью дождя. Вдруг из мутной глубины начало всплывать что-то большое.

— Миша, смотри, что это?

— Рыба... — курсант рассмотрел две вытянутые вперёд руки. Успел осознать, что на них рукава пиджака. Сизый разбухший утопленник вырвался из-под воды и вцепился в плечи Ирины. Девушка испуганно закричала, но тело пожилого небритого мужчины уже с шумом опрокинулось назад, увлекая её за собой. Холодная вода захлестнула яркий накрашенный рот, красивое дорогое пальто. Она вынырнула, испуганно забила руками:

— Ми-иша!!!

Ступор прошел, и Жормон ногами вперед прыгнул в студёную Волгу. Ира пыталась вцепиться в него, даже полоснула ногтями по щеке, но что-то неудержимо тянуло её вниз. Волны сомкнулись и над Мишелем. Они опускались, чувствуя, как возрастает тяжесть набирающей воду одежды, и лихорадочно отбивались от неумолимой злой силы, топящей их. Воздух большими пузырями выходил из легких. Сознание Мишеля начало гаснуть, Звягинцев последним усилием закрыл рот, сберегая остатки кислорода. «Всё, конец!» Он оттолкнулся ногами от бьющегося тела Ирины и попробовал всплыть...

С первым глотком воздуха сознание вернулось. Его отнесло уже метров на десять от берега. Больших трудов стоило преодолеть это расстояние в ставших почти чугунными шинели и ботинках. Зимняя шапка билась о бетонный парапет. Выкарабкавшись, он долго лежал на плитах, не в силах поверить в происходящее. Ни одной вещицы на поверхности, вообще ничего не осталось от только что утонувшей Ирины. Господи, он же сам ее убил!

Когда Звягинцев пришёл в роту,  с него всё ещё лило в три  ручья. Майор Нечипуренко изумленно вметнул брови:

— Где это ты так?

— В Волгу упал, товарищ майор. Поскользнулся.

— Ну-ка, дыхни... Та-ак, товарищ курсант! Коньячком хорошим баловался?

— Никак нет, товарищ майор. Квас пил. Домашний.

С употреблением спиртного в училище было строго. За пьянку могли запросто вышвырнуть на «гражданку». Нечипуренко демонстративно обозрел кровоточащие царапины на посиневшей щеке Михаила:

— Пять нарядов вне очереди. За «квас».

— Есть пять нарядов вне очереди.

Звягинцев устало поплёлся в расположение взвода. На паркете за ним оставалась широкая водяная дорожка. Казалось, что она слабо пахла терпкими духами Ирины. Ему мнилось, что все курсанты чувствуют это, и сотня пар глаз смотрит осуждающе. Он убил Иру! Жормон всё ещё не подавал голоса.

Глава 8. Вторые грабли Чингачгука. Люда

— Здорово, "Чингачгук"! — в дверном проёме показался курсант первой роты Ефимцев. При поступлении в училище, на «абитуре», он жил в одной палатке со Звягинцевым. Но однажды, во время строевой подготовки, усиленно размахивающий руками Михаил ухитрился заехать кулаком прямо по наручным часам Вячеслава. Да так, что сломал их. С тех пор курсанты редко общались. Особенно после того, как их распределили в разные роты.

— Чего тебе, «Ефимыч»? — усталый Звягинцев стоял у тумбочки дневального со штык-ножом на поясе. Он добросовестно «тащил» уже четвёртый наряд, поэтому глаза слипались от недельной усталости. К тому же новое индейское прозвище, моментально прижившееся в батальоне, благодаря его «боевой раскраске» из четырёх подсохших царапин заставляло сердце неприятно сжиматься. Словно вновь и вновь получал с того света послание от Ирины. При этом курсант постоянно содрогался от омерзения к собственному поступку, вспоминая, как оттолкнулся ногами от ещё бьющегося девичьего тела. Он же, сволочь, отправил её умирать! Сам утопил любящую его девушку. Зато спас свою поганую шкуру от клешней волжских раков... Трус! Почему, почему ему не хватило тогда смелости утонуть, спасая её?!

Каждый раз, услышав прозвище «Чингачгук», Жормону хотелось разбить голову о стену или воткнуть в живот широкий русский штык-нож. Останавливало лишь присутствие Мишки Звягинцева, доверившего ему в тот вечер своё тело. Но при этом возникал новый страх — может, как раз, родственник отпихнул тогда Иру?..

Но внешне курсант выглядел просто хмурым, ничем не выдавая бури бушевавших внутри страстей. Настырный Ефимцев откровенно таращился на царапины.

— Чего тебе? Ещё, что ли, часы разбить?

— Да нет. Я вот думаю — какая же это «кошечка» тебя так поцарапала? Блондинка или брюнетка?

— Рыжая. Рысь её фамилия.

«Ефимыч» понятливо кивнул.

— Я чего пришёл-то. Ты, говорят, в библиотеке заведующую чуть до инфаркта не довел. Учебники по Франции не понравились.

— Тебе-то что?

— Мне ничего. Просто думаю, если у тебя «крыша поехала», может смогу помочь товарищу по абитуре?

— Чем это, интересно?

— Да есть у меня дома, знаешь ли, один альманах. Чего-то там по истории Франции от средних веков до якобинской революции. Вот только он на французском. Ты им как, владеешь?

Во взляде Михаила, наконец-то, прорезался интерес:

— Откуда он у тебя?

— Родственник какой-то привёз, дальний. Подарок сделал. Только книжка, говорят, жутко дорогая, и мать не разрешает её никому давать.

Интерес во взгляде дневального потух. А «Ефимыч» продолжал:

— Если вместе пойдем в «увал», можешь заглянуть на чаёк.

— Я теперь не скоро в «увал» пойду.

— С чего ты взял? Ещё наряд отстоишь, да пошли!

От разговора у Михаила остался какой-то неприятный осадок. Но в следующую среду он, действительно, был отпущен в «свободный выход». Вячеслав уже стоял на КПП:

— Ну что, поехали?

По прибытии в квартиру сокурсника Жормон сразу увидел «Иллюстрированный альманах эпохи абсолютизма». Наскоро поздоровавшись, завладел парижским изданием и принялся лихорадочно листать. Сзади подошел «Ефимыч», посмотрел из-за плеча и задал несколько вопросов о самых пикантных иллюстрациях. Мишель вежливо перевёл.

Есть, вот оно! Курсант буквально впился глазами в цветную репродукцию малоизвестной картины из частной коллекции американца Шиннела О`Коннэла «Большой королевский выход». В центре гордо вышагивал самодовольный Людовик XV, а слева от него, с большим приближением к оригиналу, — Сильфия Аштаротская, де Тодес и д`Эвтанази. Больше ни единого намека в книге.

Но это как раз уже и неважно. Вот оно, вещественное доказательство того, что Звягинцев не сошёл с ума. В нём, действительно, живёт душа французского лейтенанта Мишеля  Жормона. Они в самом деле где-то на другом краю Европы сражались с армией чернокнижницы. А значит и здесь, в Ульяновске, не расшатавшиеся нервы с ним «шутки» играют, а проклятая недобитая ведьма.

— «Чингачгук», а ты где французский выучил? Ты же, вроде, в немецкой группе занимаешься?

— А ты откуда знаешь?

— Да видел пару раз как ты из немецкого кабинета выходил. Нет, правда, чего ты не во французской группе?

— Потому что французский я знаю ещё хуже, чем немецкий. Дома немного увлекался.

Михаил досмотрел альманах до конца, и бездумно начал перелистывать сначала. Обратил внимание на невзрачные наклейки в нижних правых углах титульного листа и семнадцатой страницы. Странное совпадение!

Когда-то давно мать купила «по дешевке» потрёпанную книгу «Вечера на хуторе близ Диканьки». Михаил, помнится, тоже залпом «проглотил» её, а потом обратил внимание на причудливую аппликацию. Аккурат на тех же страницах, что и сейчас. Детское любопытство взяло верх, и он отодрал тогда коричневые шестиугольники. Под ними оказались фиолетовые штампы одной из рабочих библиотек города.

Звягинцев задумчиво уставился на одну из литографий, потрогал пальцем. Перевернул страницу, другую. Лёгким движением ногтя подковырнул наклейку. Так и есть! Показался уголок штампа. А «Ефимыч» уже приближался с коробкой аудиокассет. Ладно, что там за библиотека — не суть важно. Михаил пригладил наклейку пальцем, и она послушно легла на место. Курсант небрежно отложил альманах.

— Что будешь слушать? — несколько напряжённо спросил Вячеслав.

— Только не тяжелый рок!

«Странные у него родственники! Впрочем, это их дело».

* * *

Увольнение заканчивалось, и Михаил направился на трамвайную остановку. «Ефимычу», как местному, разрешалось ночевать дома. Всё-таки, не смотря на странности в поведении Вячеслава, отдых Звягинцеву понравился. Тесная низенькая квартирка в пятиэтажке, горячий душистый чай с домашней выпечкой, музыка из импортного магнитофона. Всё это давало неплохой контраст казарменной строгой рутине. Возвращаться в «дурдом» не хотелось, от чего на душе было невероятно тоскливо. Да ещё сверху сыпался снег, вперемешку с дождём.

За остановку до площади Ленина, где обычно выходили танкисты, в вагон поднялась молодая девушка. Волна длинных русых волос тяжёлой волной спадала на модную кожаную куртку. Чёрные замшевые брюки приятно обтягивали стройные ножки в высоких коричневых сапогах. На них мгновенно сконцентрировались взгляды мужской половины пассажиров. Незнакомка небрежно осмотрела вагон, на секунду задержалась на лице ошеломлённого Михаила.

Вика! Это была его первая любовь. Тоже повзрослевшая, и оттого ещё более прекрасная. Жормон отчаянно замолотил изнутри черепной коробки:

— Стой!!! Так не бывает! Это ловушка!

Курсант пулей выскочил из трамвая и помчался к воротам КПП, словно за ним гнались. Лишь сдав увольнительный билет, смог успокоиться и снова помыслить логически.

Мишель, конечно, был прав — очень уж странное совпадение. Сначала Изабелла, теперь Виктория. Причём, обе девушки встретились с ним во время дождя. Просто не бывает таких совпадений... А если это не случайность, то что? Что объединяет оба случая? Дождь. Ну, и ещё, конечно, шок от встречи с первой любовью.

Так, шок — это понятно. Сильфии нужно вывести его из себя (и, право слово, она в этом преуспела). А дождь? Что вообще такое — дождь? Выпадение на землю сконденсировавшихся под воздействием атмосферных факторов водяных паров, содержащихся в воздухе. Иными словами — метод природной дистилляции... Опаньки! Но ведь делающие ту же процедуру искусственные аппараты училищной санчасти и электроцеха уже не могут вывести из волжской воды частицы призрака герцогини Аштаротской.

Угу! В этом, определённо, что-то есть. Откуда берется вода в облаках? С поверхности естественных водоемов, конечно же. А в районе Ульяновска крупнейшим из таковых является Волга, точнее — «Куйбышевское море», сделанное гидроэлектростанциями из этой реки. Так что получается?  Сильфия теперь попадает в облака? Очень на то похоже. Таким образом, выпадая в виде дождя, она может получить под контроль всю территорию города.

Далее. Если вспомнить, что во Франции ведьма смогла уловить подсознательные страхи танкистов и бросить в бой с ними линкор, то и здесь вполне могла попробовать влезть в его память. А что у нас там? Вообще-то, много чего. Особенно если учесть, что там две памяти.  Но вот воспоминания о первой любви у обоих (как, пожалуй, и у любого мужчины), действительно, самые сильные. Так-так... Это что же получается, Изабелла-Ирина была всего лишь иллюзией, наведённым мороком?

Жормон усмехнулся, вспомнив, что тоже самое думал о всплывшем из озера броненосце. Пока тот стрелять не начал. Нет уж, нечего себя успокаивать. Там был настоящий корабль, а значит, реальной была и Ирина. Но как мёртвая фаворитка смогла перенести сюда первую любовь Мишеля? Из Франции? Вообще-то, это для неё не проблема — корабль, поди, потяжелее девушки будет.

Да, но почему тогда «Ира»? Сменила имя на русское? А при чём тут её местные знакомые — Гога и Элька? Тогда уж придётся предположить, что Изабеллу перенесли в Советский Союз, как минимум, несколько лет назад. Это из буржуазной-то Франции, через «железный занавес»? И её не арестовал КГБ? Чушь. Но тогда получается, что девушку призрак искала уже здесь.

Это больше похоже на правду. Но опять же есть некоторые нюансы. Во-первых, ульяновская Ира просто не могла полюбить француза Жормона. Тем более что сейчас он скрыт в теле Звягинцева. Ну, если, конечно, они не имели удовольствие наблюдать классический случай любви с первого взгляда... Михаил вспомнил, как жадно разглядывала его умершая. Словно пыталась узнать кого-то. Та-ак, а не госпожа ли Сильфия навела на неё свои чары? Через тот же дождь. Вот это, действительно, многое объясняет! Кроме смерти Ирины... Хотя, гибель в воде, тем более от рук ожившего утопленника — хохмочка вполне в духе герцогини Аштаротской.

Звягинцев содрогнулся, вспомнив вынырнувший труп. А что, если чернокнижница вновь возьмется собирать свою армию? Матушка-Волга, да ещё с притоками, ей враз парочку полков утопленников под «ружьё» поставят. Настроение от данного вывода сразу упало «ниже нуля».

— Ладно, Мишель. Будем осторожнее. У нас говорят: «Чингачгук два раза на грабли не наступает»!

Оба невесело рассмеялись, вспомнив бородатый анекдот. А «Вика», руку на отсечение, как раз и была теми самыми «вторыми граблями».

* * *

Неделю Звягинцев безвылазно сидел в училище. При выездах на стрельбы и вождения первым запрыгивал в танки и последним вылезал из них. А в «Камазах» старался сесть глубже в кузов, чтобы даже ненароком не взглянуть на улицу. Дела с учебой продвигались блестяще. Жормону нравилось осваивать русский танк. Где мог, он словом и делом помогал Михаилу. В учебном корпусе, если выпадала возможность, Звягинцев подолгу останавливался перед стенными газетами группы, изучавшей французский язык. Мишелю нравилось видеть родную речь. Однажды он даже исправил орфографическую ошибку.

Почему-то Михаил стал всё чаще сталкиваться с «Ефимычем». Тот всегда первым радостно здоровался и всячески, хоть и довольно неуклюже, пытался представить себя лучшим другом Звягинцева. А ему эти встречи всегда были неприятны, но он вежливо терпел общество Вячеслава. Во-первых, помнил приятные минуты увольнения, а во-вторых, вообще не в его характере было портить отношения с людьми.

Ефимцев порой говорил странные вещи. Сомневался в правильности коммунистического мировоззрения, был недоволен однопартийной системой и считал более народным и правильным президентское правление по типу Французской республики. Вообще восхищался страной Вольтера, её красотами и слухами об искусстве женского обольщения.

— Слушай, Славик, — не выдержал как-то Михаил. — Ты бы поменьше со своим родственничком общался!

— С каким?! — сделал тот круглые глаза.

— Который тебе "свистит" насчет Франции и ворованные библиотечные книги дарит.

Вячеслав побледнел и быстро ретировался. Довольно долгое время после этого он не появлялся.

В город, наконец, пришла зима. Постоянные симбирские ветры (из-за которых, говорят, он и получил своё историческое название «города семи ветров»), всё чаще оборачивались метелями. Щедро осыпали колючими снежинками строи замёрзших тёмно-зелёных курсантов, упрямо марширующих по училищу в одном лишь полушерстяном обмундировании.

В один из погожих субботних дней осатаневший от муштры и распорядка Михаил всё-таки собрался в город. Он уже давно привел в идеальный порядок обмундирование, а шинель, с помощью «Ефимыча», вообще отдавал в городскую химчистку. Тем не менее, покинув КПП, все же почувствовал себя неуютно. Ему всё казалось, что от него пахнет затхлой волжской водой и духами Ирины. Он то и дело настороженно бросал взгляды на небо и старался держаться ближе к друзьям, Сергеям Созрелову и Каурову.

Курсанты посетили видеосалон, пообедали в знакомой пельменной. От нечего делать просто пошатались по улицам. А потом Кауров предложил:

— Мужики, может на «дискач» сходим?

— В «гадюшник», что ли? — недовольно поморщился «Созрелыч». Дискотеки, устраиваемые Гарнизонным Домом офицеров, среди советских юнкеров котировались чуть выше пивных забегаловок.

— На фига? — искренне изумился Сергей. — Там же одни «крокодилы». В ДК пойдем, туда иногда весьма приличные девушки забегают.

Звягинцев промолчал, хотя тоже поддался общему настроению. Молодая плоть требовала общения с представительницами прекрасной половины человечества. Но, подойдя к самому Дому Культуры, откуда уже глухо ухали ударники, а стайка неизменных «крокодилиц» осаждала вход, неожиданно передумал. Он откровенно боялся женского общества.

— Не, ребята! Что-то я себя муторно чувствую. Пойду, пожалуй, в «располагу», отлежусь.

— С чего это ты вдруг?

— Да хрен его знает. Может, салат несвежий был?

Друзья пожали плечами и целеустремлённо устремились к кассе.

— Молока купи, пока «Стекляшку» не закрыли! — посоветовал напоследок «Созрелыч». Оставшийся в одиночестве Михаил резво припустил в направлении училища. Но почти сразу близкий вскрик боли резанул слух. Он непроизвольно обернулся и тут же зажмурил глаза. Вика, в той же курточке и вязаном белом берете сидела на заснеженном тротуаре.

— Товарищ курсант! — послышался исполненный муки девичий голос. — Помогите, пожалуйста!

Он открыл глаза. Нет, конечно, это была не Вика. Похожа, спору нет. Но не она. Девушка страдальчески кривила рот, обеими руками вцепившись в подвёрнутую ногу. Из красивых глаз, размывая косметику, катились крупные слезы. Что-то с треском оборвалось внутри Михаила. Не раздумывая, кинулся к ней, упал на колени. Осторожно взялся за подвернутую ступню.  Девушка протяжно вскрикнула. «Плохо дело! Ладно, если простой вывих».

Звягинцев рывком поднял её, помог допрыгать на одной ноге до ближайшего столба. Бледная «Вика» от боли кусала губы и непрерывно плакала. «Твою мать-то! Сволочь эта Сильфия. Поймаю — убью!» Он вышел на дорогу и раскинул руки перед первым же, несущимся на него автомобилем. Старенький «Москвич» отчаянно заскрипел тормозами и едва не впечатался в его форменные отутюженные брюки.

— Ох...л, что ли, курсант?!

Водила, мужик лет под сорок, самой пролетарской наружности, буквально выпрыгнул из автомобиля.

— Девушка ногу повредила. Сильно. Нужно срочно в травмпункт.

Шофер споткнулся об отрешённый решительный взгляд военного.

— Придурок!!! А если бы я тебя раздавил, на …?!

Звягинцев молча смотрел, не опуская раскинутых рук.

— От придурок-то... Да у меня и место-то всего одно!.. Ладно. Маша, садись на переднее сиденье, освободи место молодёжи. Довезем до больницы.

Вскоре раздолбанный «Москвич» уже полз по дороге, а на заднем сиденье Михаил бережно обнимал сидящую у него на коленях «Вику», стараясь беречь от толчков её поврежденную конечность. Жаркое тепло девичьих бедер буквально жгло ему ноги.

Вот и травмпункт. «Пятерку» водителю (мужик изумлённо дёрнул бровями, но деньги, конечно же, взял), девушку на руках внутрь. Очередь каличных у кабинета. Ну, извините, граждане! Некогда нам рассусоливать. Раз сидите, значит, и ещё подождёте... Дверь распахнулась от тычка ноги, и солидный хирург испуганно подпрыгнул на стуле:

— Что это?!

— Я не знаю. Вы врач, вот и смотрите.

Звягинцев бережно поставил свою ношу на пол и обернулся к возмущенной очереди калек. Глаза полыхнули такой яростью, что все крики почти моментально затихли. Пожилой врач понятливо улыбнулся:

— Молодой человек, закройте дверь кабинета и помогите даме снять верхнюю одежду. Вот так. Посадите её вот сюда, на кушетку. Очень хорошо! А теперь сами выйдите-ка в коридор.

Сначала из кабинета появился уже сидевший там инвалид, а затем долетел громкий вскрик. Михаил дёрнулся, распахнул дверь.

— Да успокойтесь вы, юноша! Всего-навсего вывих. Сейчас наложу тугую повязку, и пойдет ваша милая домой своими собственными ногами. Правда, под локоток поддерживать всё же советую... Да, и зайдите сюда, что ли. Не хватало мне ещё насморк схватить, от ваших сквозняков!

Врач быстро обмотал лодыжку белоснежным бинтом. Посмотрел, как страдалица неуклюже одевается и обувает остроносый сапожок:

— Всё в порядке, барышня. Месяца через два, если будете беречься, обо всём забудете. Да, а ко мне через три дня с паспортом зайдите — выпишу вам больничный. Следующий!

Уже в вагоне трамвая, когда курсант усадил её на свободное кресло, а сам пристроился рядом, пострадавшая несмело улыбнулась:

— Я Люда. А тебя как зовут?

— Михаил.

— А ты не очень разговорчивый!

Он молча кивнул. Некоторое время девушка рассматривала его:

— Ты с танцев шёл?

— Мимо.

— Что мимо?

— Проходил мимо.

— Да уж! Слова из тебя только клещами вытаскивать.

Звягинцев демонстративно отвернулся к противоположному окну. Хотя сердце как взбесившийся слон рвалось сквозь прутья грудной клетки.

— Спасибо тебе, Миша!

Он глубоко вздохнул:

— Не за что.

— Я, наверное, испортила тебе свидание. Извини!

«Блин! Следы от царапин увидела. Когда же они, сволочи, совсем пропадут?!»

— Да нет, всё в порядке.

Курсант молча проводил её до порога квартиры, сдал с рук на руки родителям и торопливо вернулся в училище. Он всё-таки наступил на вторые грабли. Да ещё и с разбегу.

Глава 9. Особый отдел

Вскоре Звягинцев получил пухлый конверт с фотографиями. Мать с бабушкой совместно описали историю семьи. Несколько сослуживцев, привлеченных толщиной письма, заинтересованно обступили Михаила:

— Что, фотки из дома получил? Дашь посмотреть?

Нечёткие копии старых снимков пошли по рукам.

— «Чингачгук», так ты из буржуев что ли?

— Не совсем. Только на одну восьмую.

— А-а! То-то в вожди выбился.

— О, смотри, на твоего «Братана» похож!

Ну-ка, ну-ка, кого там «Обруч» опознал? Представительный усатый господин восседал на резном венском стуле возле улыбчивой дамы, по обычаю того времени стоявшей возле супруга. Михаил присмотрелся. А ведь, действительно, похож!

На кафедре тактики одним из преподавателей был подполковник Юдин. Невысокий, плотный, с таким же фигурным аристократическим носом, что и у Звягинцева. Злой на язык «Обруч» тут же окрестил его братаном Михаила, и утверждал, что тот и сам будет так выглядеть через лет через двадцать. А господин с фотографии был, пожалуй, постарше самого Юдина.

Звягинцев взял снимок и пошёл в умывальную комнату. Встал возле зеркала, приподнял фото на уровень глаз и принялся сравнивать с отражением.

— Мишель, а я на тебя похож?

— Да не то, чтобы совсем... Моё лицо мне нравилось гораздо больше.

— Ну и помалкивай тогда. Господинчик-то явно к моему изданию кое-что приложил!

Кстати, фотография имела надпись на обороте. Перевернул. Округлым бабкиным почерком выведено: «Дед твоего прадеда, Спиридон Анриевич Таплев, с супругой, Анной Митрофановной».

— Ну, вот тебе, Мишель, и потомок приснопамятного графа де Тампля!

* * *

Подходил к концу 1990 год. Михаил по-прежнему старался не выходить из училища. В редкие часы свободного времени посещал секцию таэквон-до или отрабатывал удары в спорткомнате роты, пытался рисовать тушью комиксы, писал длинные письма. Но воспоминания о жаре бёдер Людмилы, взглядах её исполненных страдания или благодарности глаз, лёгкой иронии в их скомканной трамвайной беседе преследовали днём и ночью. А как часто снились обоюдные жаркие ласки! Люда становилась его... Поутру же оставалось скрежетать зубами, да пытаться бежать от любви. Нырнуть с головой в вихрь учёбы и службы, заглушить тоску делами.

Однажды к Звягинцеву вновь подошел «Ефимыч». С многозначительным видом отвел в сторонку и показал из-за обшлага толстую брошюру с грифом «секретно».

— Видал? Наш секретчик обронил!

Михаил удивленно округлил глаза, а Вячеслав приторно улыбнулся:

— Ты представляешь, сколько за это можно получить, если в нужные руки отдать?

— В какие?

— Тем, кто за «бугор» сможет это отправить.

— Ах ты, б...!!!

Жёстким «крюком» слева Звягинцев влепил в рыхлое тело «Ефимыча». Добавил правой по голове, прямой с ноги в корпус... Но попал по злополучной брошюре. Вячеслава лишь отшвырнуло к противоположной стене. В это время из-за поворота показался училищный особист в приметной фуражке с малиновым околышем и такими же петлицам.

— В чем дело, товарищи курсанты?!

— Да вот, товарищ майор, кто-то секретный альбом уронил. Спорим кому в «секретку» идти. У обоих занятия! —Михаил выдернул из-за пазухи оглушённого Вячеслава злополучную брошюру и протянул офицеру Особого отдела. Кагэбэшник, не глядя, взял издание и потребовал:

— Документы, оба!

Курсанты послушно достали военные билеты. Так же походя особист сунул их в свой внутренний карман. Ткнул пальцем в Ефимцева:

— Ты. Сообщишь ротным офицерам о происшествии и зайдёшь в мой кабинет.

— Есть, товарищ майор! — губы Вячеслава предательски дрожали.

— Ты! — палец ткнул в Звягинцева. — За мной!

В кабинете комитетчик усадил курсанта в неудобный закуток, образованный массивным письменным столом, сейфом и обычным шкафом с томами Ленина. Прямо напротив оказался большой цветной портрет «Железного Феликса». Михаил почувствовал себя крайне неуютно. А Жормон, ещё у себя наслушавшийся баек о зверствах русского Комитета Государственной Безопасности, вообще испуганно забился в уголок сознания.

— Фамилия, имя, отчество?

«Блин, как на допросе военнопленного!» — некстати мелькнула ассоциация. Довольно спокойно ответил:

— Гвардии курсант Звягинцев. Михаил Игоревич.

— Год рождения?

Записав анкетные данные, особист недобро зыркнул на Михаила и поинтересовался:

— Каким образом и для каких целей вами похищен секретный документ?

— На ваших глазах, из-за пазухи гвардии курсанта Ефимцева. Для передачи вам.

Кагэбэшник грохнул по столу кулаком:

— Не ёрничать! Для каких целей вы похитили документ?!

Жормон успокоился. Русский особист напомнил туповатого жандарма из Лионвиля, пытавшегося как-то оштрафовать его роту за остановку в неположенном месте. Мишель тогда попросту вскочил на броню, и танки прогрохотали мимо незадачливого служителя порядка, едва не раздавив ему служебный велосипед. Правда, после того случая колонны больше не останавливались у дома мадам Марты, и лейтенанту приходилось запрыгивать на ходу... У этого особиста, похоже, тоже ничего серьезного не было.

— В каких отношениях вы находились с гражданкой Супрун Ириной Сергеевной?

— Кто это? — вмиг пересохшими губами спросил Михаил.ь Он боялся догадаться. Особист молча протянул чёрно-белый снимок, с которого безмятежно улыбалась утонувшая «Изабелла».

— Я знаю её. Правда, только как Иру.

— Где и при каких обстоятельствах вы познакомились?

«Блин, этот субъект не так прост!»

— В гостинице «Венец», больше месяца назад.

— Подробнее.

Михаил рассказал о том, как избил кавказца, и незнакомая девушка, очевидно, опасаясь за судьбу «спасителя», затащила его в свой номер.

— Дальше!

— Попили чаю, и я в училище пошел.

— В одиночестве или с кем-то?

— С ней. Спустились в парк Дружбы Народов. Там расстались.

— Как вы объясните, что пришли в роту насквозь промокшим и с кровоточащими царапинами на щеке?

— Мы повздорили. Она попыталась дать мне пощечину, но я уклонился и получил скользящий удар ногтями. Через некоторое время решил промыть водой, поскользнулся и упал в Волгу.

Жормон врал вдохновенно, стараясь не отходить далеко от правды.

— Почему вы лжёте, Звягинцев?

Мишель сделал непонимающие глаза.

— Есть группа свидетелей, видевших как вы столкнули Супрун в реку, а потом прыгнули за ней в воду и утопили.

— Не понимаю...

В кабинет особиста вошли три типа самого неформального облика.

— Бонжур, мсье! — закричали они Мишелю. Его сердце ещё больше сжалось. «Французы?!» Звягинцев ничего не понимал.

— Слушай, дружок! — обратился один из них к Жормону на его языке, с эльзаским произношением. — Зачем ты утопил эту милую мадемаузель? Да ещё так грубо, своими руками?

— Может нам ничего не говорить этому русскому офицеру? — подмигнул второй.

— Мсье, прекратите балаган! — властно одернул их третий.

По инерции Мишель хотел уже заговорить по-французски, но не подготовленное к этому горло замкнуло. Жормон вовремя спохватился.

— Кто это? — спросил он.

— Студенты, парижане.

— И что они говорят?

— Ми говорить, что ти толькаль мадемаузель в Вольга, а затем доутапливаль её.

— Больше вы там никого и ничего не видели?

— Имеешь в виду мужика в синей маске? — негромко спросил особист.

— Да... — Жормон осёкся и испуганно посмотрел на офицера.

— Ну, вот ты и признался, паренек. Как минимум — в соучастии в убийстве.

— Неправда!!! Я пытался ее спасти. А ваши французы липовые!

— Это ещё почему?

— У них эльзасский, а не парижский выговор!

— Верю. Это сотрудники Первого отдела КГБ СССР. Но ты только что подтвердил, что знаешь французский настолько, что способен на слух отличать местные диалекты. Откуда такие познания, Звягинцев?

— Учил дома...

— Неправда. Ни в школе, ни дома никто из знающих Михаила Звягинцева не сказал, что он хоть что-то понимает по-французски. Более того, он и обязательный немецкий-то всегда еле-еле на «троечку» тянул. Так что полиглотом вы, мсье, никак не можете быть.

— Это преступление?

— Возможно. Что обеспечивала вам Супрун? Связь?

— При чем тут связь?

— А что?!

— Она очень похожа на девушку, в которую я был влюблён в детстве. Первая любовь.

— Понятно. И узнав, чем она занимается, вы её убили?

— О чем вы говорите?!

— Неприятно, наверное, узнать, что твоя первая любовь проститутка?

Ярость переполнила Звягинцева. Курсант едва не бросился на офицера.

— Сидеть!!!

«Французы» моментально схватили его и сноровисто прижали к столу.

— Так ты не знал?! Очень на то похоже. Зачем же ты её убил?

— Спасал я.

— От кого? От того, в синей маске?

— Это рожа была. Всё равно вы не поймете.

— А ты попробуй. Это же в твоих интересах!

— Не буду. Смысла нет. Да и всё уже кончено. Даже КГБ не поможет. Вы с чертовщиной не боретесь.

Очень долго майор смотрел на Звягинцева.

— С чертовщиной, говоришь?

Михаил обреченно кивнул.

— Ладно, распишись вот здесь и иди пока. Свободен.

Особист подсунул официальный бланк подписки о невыезде за пределы города Ульяновска. «Тьфу, блин! Накрылся мой отпуск!» Звягинцев неторопливо поставил автограф.

Глава 10. Нокдаун

Два дня Михаил ходил как потерянный. Полгода он терпеливо ждал зимнего отпуска, этой самой большой радости в тяжёлой курсантской жизни. И нате вам! Подписка о невыезде. К тому же впереди ещё маячили допросы, очные ставки, суд... Дело по факту смерти Ирины, наверняка, в военной прокуратуре.  Не зря же именно особист его допрашивал. О, Господи! Ну почему всё это свалилось на него? И тут же понял – потому что не бросил Жормона, вытащил из адской ловушки. Так что — сражайся дальше, солдат!

А что там особист говорил про Ирину? Проститутка?! Такая молодая, красивая, в дорогой одежде? Хотя... Если она была не простой шлюхой, а новомодной сейчас путаной, то многое становится понятным. И номер в интуристовской гостинице, и знакомая дежурная по этажу, и даже Гога. Наверное, когда нет иностранцев, интердевочки «подрабатывают» под бандитами. Тьфу, мерзко-то как!

Словно в противовес знакомый образ Вики-Людмилы выплыл из глубин памяти. Люда... Что, если и она тоже? Да нет, вряд ли. Хотя... Ни в чём здесь нельзя быть уверенным. Интересно, как она там? Врач говорил, через два месяца вывих должен полностью исцелиться. Поди, уже вовсю на свидания бегает. Михаил почувствовал неодолимое желание увидеть её. Хоть одним глазком. Пусть издали. Просто посмотреть, как она сейчас ходит.

После занятий решительно «запаковался» в парадку и надраил ботинки.

— «Чингачгук», ты никак в увал собрался?

— А что?

— Да ничего. Рожа у тебя зажила! — «Обруч» был в своём репертуаре.

Знакомым трамваем Звягинцев доехал до памятной остановки, вышел и не спеша направился к пятиэтажкам. Вскоре от них отделилась небольшая толпа возбужденных подростков. «Вот это я влип!» Ребята рассказывали жуткие истории о беспощадных избиениях курсантов местными стаями «неформалов». А заплывшего кровоподтеками «Щелкунчика» из первой роты Михаил видел и сам.

— Э, курсант! Закурить дай!

«Может это и лучше. Так вот...»

— Не курю! — голос был абсолютно спокоен. Звягинцев неспешно направился прямо в центр шоблы. «Неформалы» молча расступились, и он беспрепятственно прошёл дальше. «Ну, значит, не судьба!»

Михаил подошел к подъезду, встал метрах в двадцати и поднял глаза к четвёртому этажу. Показалось, или на тёмной площадке что-то мелькнуло? Да нет, точно! Кто-то спускается. У него заныло с левой стороны груди и тяжело заломило виски. Глупо, конечно, но вдруг это...

Дверь резко распахнулась и на снег выбежала взволнованная Людмила. В спортивных штанах и простенькой футболке, в туфлях на босу ногу. Она зябко куталась в белый пуховый платок. «Наш, оренбургский!» — с гордостью подумал Звягинцев. Несколько долгих секунд они смотрели друг на друга, а потом губы девушки прошептали его имя. Михаил вихрем подскочил, подкинул её на руки и крепко-крепко прижал к колючей шинели:

— Людочка, милая! Я люблю тебя!

А сам прижимался лицом к восхитительным, пахнущим хвоей волосам.

— Миша, Мишенька... Я так ждала тебя!

Их губы, наконец, встретились...

В тот вечер они не смогли долго побыть друг с другом. Люда представила Звягинцева родителям. Те благосклонно осмотрели вояку и напоили чаем с вареньем. А время уже неудержимо приближалось к критической отметке. Михаил на прощание поцеловал руки любимой и поспешил к трамваю.

— Э, орёл! Ты, часом, не к Людке с четвёртого этажа заходил?

Из давешней толпы, сейчас сидящей на спинках лавочек у подъезда, выступил рослый паренёк. Короткая стрижка, фикса, наколки на пальцах. Некогда было разговаривать. Звягинцев расстегнул солдатский ремень, скинул его с хлястика и, удерживая кончик правой рукой, резко разжал левую, напружинив брюшной пресс. По широкой, умело довёрнутой дуге, латунная пряжка с хрустом врезала по голове фиксатого. Тот кулём рухнул на снег.

— Ещё? — в спокойном голосе курсанта чувствовался металл. Один подросток сунул руку в карман и тут же получил рубящим по голове. Ещё кто-то вскочил. С эффектного закрута «восьмеркой» Михаил вывел ремень на вторую дугу. Добавил рубящим, потом ногой. Третий противник тоже упал.

— Всё путем, крутой! Всё нормально! Мы сидим, отдыхаем. Никого не трогаем! — плотный невысокий тинейджер с лицом хитрована медленно поднял руки. — Всё нормально!

— Я тоже иду, никого не трогаю.

— Тебя вообще тут не было!

Звягинцев молча пошёл дальше. На ходу опоясался и громко щёлкнул пряжкой. Заправил ремень за хлястик шинели.

— Это что, школа боя какая-то? — заинтересовался Мишель.

— Ага. Курсантская. Запрещённое оружие, кстати. По неписанным законам запрещается бить бляхами других курсантов в «войнах» училищ.

— А вы разве воюете?

— Спокон веков. Танкисты считают, что они лучшие воины в мире, связисты утверждают, что они, десантники — соответственно... А решается всё примитивным мордобоем.

— Интересная у вас система боевой подготовки!

— Какая, к потрохам собачьим, система! Дурь сплошная. Ладно ещё баталии не так часто случаются.

* * *

Новый год Звягинцев встречал с родственниками Людмилы. Было много гостей и французское обаяние Мишеля пришлось как нельзя кстати. Наконец-то влюблённые смогли всласть наговориться. Курсант не стал рассказывать о своих неприятностях, связанных с появлением в нём лейтенанта Жормона и гибелью Ирины Супрун. Тем и так было достаточно.

Людмила Барышева училась на третьем курсе педагогического института, факультет естественных наук. Любила географию и путешествия. Мечтала объехать мир, и больше всего, конечно же, хотела попасть в Париж. При этих словах предательская слезинка набежала на глаза Михаила. Лейтенант внутри, видите ли, расчувствовался.

Звягинцеву пришлось рассказать о своих давних предках, выходцах из Франции. Он даже показал фотокарточку Спиридона Анриевича и Анны Митрофановны, которую теперь постоянно носил в военном билете. Затем влюбленные пили шампанское за его дворянство, целовались и танцевали. А потом снова говорили, говорили, говорили...

На допросах в прокуратуре Михаил рассказывал чистую правду. Как познакомился с Ириной Сергеевной Супрун, избив пристающего к ней ранее неизвестного ему гражданина, предположительно принадлежащего к одной из народностей Кавказа, по имени Гога (что подтвердили сотрудники милиции из гостиничного патруля). О возникшей между девушкой и курсантом неожиданной симпатии и последовавшей затем близости (это соответствовало показаниям дежурной по этажу Эльвиры Митрохинец). А также о желании пройти к берегу Волги, высказанном гражданкой Супрун И.С. на крыльце гостиницы (как оказалось, даже это слышал свидетель — любопытный швейцар). Курсант больше не утаивал и подробностей нападения на путану выскочившего из реки неизвестного мужчины, имевшего неестественно широкое лицо синюшного цвета, одетого в тёмный костюм без галстука и светлую мужскую сорочку.

Эту часть рассказа следователь заставлял повторять снова и снова, выискивая малейшие противоречия и неточности. Сначала Звягинцев думал, что майор юстиции просто ему не верит. Но вскоре выяснилось, что и при появлении утопленника присутствовал свидетель, обнаруженный таки настырным особистом — некий гражданин Воропаев Дмитрий Акимович, подозреваемому ранее не знакомый и не состоящий с ним в родственных отношениях.

Это был пенсионер, убиравший на зиму нехитрый инвентарь в своей прибрежной даче. Он, правда, не видел субъекта, выпрыгнувшего на девушку из реки, так отчетливо как Михаил. Но зато клялся, что именно этот таинственный пловец потащил её под воду. Причём, упав в реку, гражданка Супрун И. С. громко выкрикнула имя «Миша», после чего, пришедший с ней курсант (позднее опознанный им на очной ставке), прямо в шинели и шапке прыгнул за ней в реку. Затем вся барахтающаяся группа скрылась под водой. Старик уже было решил, что молодые люди утонули, но в этот момент курсант вынырнул и поплыл к берегу. При этом его правая щека была чем-то сильно изрезана и обильно кровоточила. Молодой человек некоторое время полежал без движения на берегу, а потом куда-то ушёл.

Следователь также сообщил Звягинцеву, что полностью обескровленное тело гражданки Супрун И.С. было найдено через два дня после её гибели, лежащим на берегу в районе речного вокзала. Первоначально по факту обнаружения трупа со следами насильственной смерти городской прокуратурой возбуждено уголовное дело по статье 103 УК РСФСР «Умышленное убийство». Далее оно передано по подследственности в органы военной юстиции. Проведённая экспертиза обнаружила под ногтями трупа частицы кожи двух человек, один из которых затем идентифицирован как гражданин Звягинцев М.И.

— Ну и чем я могу вам помочь? — устало спросил Михаил.

— Скажите, а не мог у нападавшего под маской находиться какой-нибудь дыхательный аппарат?

— Знаете, я не специалист. Но, вообще-то, рожа была раза в полтора шире обычной. Может, и вправду это была лишь маска, а под ней что-то вроде изолирующего противогаза.

В конце концов, эта версия была принята за основу. Дело приостановили, а подписку о невыезде аннулировали. Впрочем, это уже не имело значения — отпуск к тому времени закончился. Хотя Звягинцев на родную военную прокуратуру не обижался. С Людмилой ему был куда лучше, чем дома.  Мать в письмах просила привезти показать невесту, а молодые уже не раз заговаривали о наиболее лучшей дате свадьбы.

На Международный женский день Михаил пришел к любимой с огромным букетом гвоздик. Благо армяне торговали ими на каждом углу, а курсант получил очередное денежное довольствие. Оказалось, что родители девушки ушли отмечать праздник куда-то к друзьям, а квартиру оставили в полное распоряжение молодёжи. Звягинцев едва скинул шинель, как они сразу начали целовать друг друга. Сначала в коридоре, потом в зале и спальне...

* * *

По улицам уже бежали ручьи, когда влюблённые, наконец, пришли к соглашению об окончательной дате. Родители Михаила сами приезжали в Ульяновск и остались довольны смотринами. Они и подсказали вариант — свадьбу сыграть в первые дни августа, с началом летнего отпуска курсанта. С тем, чтобы на остаток «медового» месяца молодожены смогли приехать к ним.

В последние дни Звягинцев забыл о всякой осторожности. Едва кончались занятия, он сразу мчался к любимой. Казалось, история с фавориткой благополучно канула в Лету. Благо Жормон тоже благоразумно помалкивал. Вечер 14 апреля не стал исключением. Времени молодым, как всегда, не хватило, и Людмила захотела проводить жениха до трамвая. На улице весь день моросил мелкий холодный дождь. Но разве это могло быть помехой! Девушка просто надела памятную кожаную куртку.

Парочка неспешно вышла за пределы двора.  И вдруг курсант заметил вынырнувшую за ними шоблу. Те самые, зимние! Встревоженная девушка тоже оглянулась. Молча, ни слова ни говоря, стая тинейджеров бежала за влюбленными.

— Вот, блин, твою мать-то, разэдак! Беги, я их задержу! — Михаил высвободил левую руку.

— Нет!! — испуганно взвизгнула Люда и снова вцепилась в рукав. Звягинцев покрепче ухватил её за локоть и побежал вдоль линии рельсов к трамвайной остановке. Сзади слышался мерный топот погони. Топ-топ, топ-топ, топ-топ... «Как-то странно для неорганизованной шоблы!» — успел подумать курсант.

Чьи-то злобные холодные руки скользнули в его кисти и пальцы, чуть ворохнулись. А затем подтянули к себе испуганную девушку и швырнули её на пути. Что-то большое, красное возникло рядом вместе с диким криком Людмилы. Михаил остановился и не сразу понял, что это проносился трамвай. Он опустил взгляд и увидел то, что осталось от его ненаглядной.

— А-а-а-а-а-а-а!!!

Не было никакой погони. А боковина шинели стала алой от девичьей крови. Курсант, не отрываясь смотрел на куски того, что секунды назад было живой, тёплой и такой любящей Людмилой. Мир завертелся перед глазами, и Звягинцев рухнул прямо в кровавое месиво. Но перед этим успел заметить широко оскалившуюся в хохоте белозубую пасть герцогини.

— Тва-а-арь!!! — мелькнула последняя мысль.

Глава 11. Третья жертва

Михаил сидел в одиночной камере гауптвахты и тупо смотрел в одну точку. Показания вагоновожатой были недвусмысленны:курсант сам толкнул бежавшую с ним девушку под её трамвай. Это подтвердили ещЁ несколько человек из числа пассажиров вагона и ожидавших на остановке.

«Меня обвиняют в ее смерти!»

На первом же допросе прежний следователь, брызжа слюной, поспешил «обрадовать» подследственного тем, что его жертва была на седьмой неделе беременности.

«Господи! Мы зачали нашего ребенка в тот самый день, 8 марта. Почему же она молчала?! Я бы ни за что не позволил ей выйти из дома».

— А это, Звягинцев, является отягчающим обстоятельством. Статья сто вторая. Кроме того, думаю, теперь можно закончить дело по рассмотрению обстоятельств убийства вами гражданки Супрун.

Затем заходил особист:

— Ну что, Михаил Игоревич? Опять «чертовщина» вашу половую партнёршу убила?

— Как вы не понимаете, я любил Люду!

— Конечно. Но, узнав, что она на втором месяце, решили избавиться от проблемы привычным способом.

— Никогда не думал, что в КГБ идиотов берут!

Мишель от души «отлаял» комитетчика на чистейшем французском арго. Отчего на душе даже немного полегчало. Наверняка чекист ничего не понял, а вот выговориться, да и наораться удалось... Он не видел, что контрразведчик, выйдя за дверь, вытащил из кармана маленький магнитофон.

— Довольно явственные изменения черт лица в момент неконтролируемого выхода эмоций! — надиктовал в маленькое зарешёченное окошечко микрофона и выключил питание.

* * *

На вторую ночь Михаил почувствовал на щеках ласковые пальцы Людмилы. Пахнуло её духами. Ещё не полностью проснувшись, ощутил под собой знакомое обнажённое тело. Боясь, что в любую секунду выйдет из сновидения, торопливо овладел ею...

Мрак отступил, сменившись тусклым дежурным освещением одиночки. Курсант со страхом рассмотрел разметавшуюся под ним прекрасную женщину. Сильфия Аштаротская! Прыжком слетел с нар.... Читать следующую страницу »

Страница: 1 2 3 4