Атомный век

– Нервные.

– Какие есть, – упёрто ответил капитан Русаков.

В капитана Русакове было что-то такое тёмное, похоже, он готов был пройти по лезвию ножа, и один раз уже это сделал.

– А собака тоже не наша? – ядовито спросил Берзалов, невольно делая приставной шаг в сторону капитана.

– Собака наша, – ответил Русаков, никак не реагируя на движения Берзалова.

Берзалов не понял: или Русаков наивный, или очень смелый, а может, ничего не сообразил. Ну да бог с ним, решил Берзалов и бить его не стал. Момент неподходящий. Да и за что бить человека, если у него иное мнение? Чёрт с ним! Удар, даже если он выверен, даже если он чудовищно хорош, не всегда является главным аргументом, потому что нужны обстоятельства, чтобы этот аргумент стал весомым.

– Ну и слава богу, – примирительно сказал он, разжимая кулаки. – Ты, капитан, главное, не ершись и помалкивай. Я сам, если что разберусь.

Русаков хмыкнул и ничего не ответил. Но было ясно, что Берзалов его не убедил.

Бур и Кец понуро плелись следом. Сэр, который ничего не понял, всё ещё азартно оглядывался на кусты, где сидела кошка. «Ну что же вы?! – говорил но всем своим видом. – Я нашёл, я загнал, а вы?.. Тоже мне разведчики, такой обед упустили!»

– Нехороший вокзал… – вдруг заметил Бур. – Тёмный ликом, как будто прячет что. Луна вон… солнце встаёт, а вокзал будто сажей утёрся. Чудеса… потому что… потому что…

– Что потому что?.. – встрепенулся Берзалов, всё ещё переваривая конфликт с Русаковым.

Не прав капитан, не прав, думал он. Кец свой, тяжёлое у него детство, не позавидуешь. Атомный век – чтоб он провалился! А Русаков беснуется, потому что думает о Зинаиде Ёрховой.

– Потому что «ты положил меня в ров преисподний, во мрак и бездну», – вдруг выдал Бур и сам испугался своих речей. – Исчадие ада это…

Потом уже, анализируя события, Берзалов понял, что Бур иногда способен высказывать нужную информацию, только он, как и Спас, не мог говорить чётко и понятно, то есть человеческим языком, а не сплошными иносказаниями и заимствованиями из библии.

Небо на востоке заметно посветлело, тени поблекли, а луна-череп, вопреки логике, принялась гореть ещё ярче. Ну да, естественно, она же отражает дневной свет, и Берзалов успокоился.

– Прямо второе солнце, – досадливо заметил Русаков, поморщившись.

Но после заявления насчёт Кеца Берзалов ему не очень-то верил. Ему тоже не нравилась луна. Казалось, что она имеет безусловное отношение к укрепрайону, но какое именно, трудно было понять. Если всё дело в страхе, который она внушала, то он уже не действует, потому что к нему все давным-давно привыкли, а если ещё по какой-либо причине, то посмотрим, храбрясь, думал он.

Вдруг капитан Русаков хищно изогнулся, передёрнул затвор и едва не полоснул по кустам, за которыми виднелись дома.

– Чок! – с опозданием подал команду Берзалов.

Все замерли, даже Сэр перестал тянуть, и вслушались в утреннюю тишину. Где-то что-то шелестело и пищало тихонько-тихонько, словно прищемленная дверью крыса.

– Показалось… – с облегчением сказал Русаков, держа, однако, пулемёт наперевес.

– А что показалось? – спросил Бур, взмокший, как курица.

– Тени показались.

– Это они! – уверенно заявил Бур и почему-то спрятался за Берзалова.

– Кто? – нервно спросил Берзалов, поглядев на него, как удав на кролика.

Он вообще боялся сглазить удачу и предпочитал не говорить о всяких страстях, хотя ему самому показалось, что он тоже видел человеческую тень, но промолчал, потому что до бронетранспортёра осталось всего ничего – полсотни метров.

– Теневые люди… – выдал Бур, и сразу словно изменил мир вокруг, как будто одно единственное слово послужило толчком к возникновению новой ситуации.

В воздухе явственно появилась тревога. Она пришла словно ниоткуда. Только что её не было – и вот, на тебе, висит, как незримый ультиматум. Перешагнёшь черту, и ты труп, подумал Берзалов, но ничего дельного предложить не мог, кроме как дотопать до брони, сесть на неё и укатить побыстрее из этого странного места. А ещё его поразило то, что Бур не мог слышать их разговор с генералом Грибакиным. Значит, Бур тоже «знает», ужаснулся он. Значит, теневые люди – это правда?!

– За мной! – крикнул Берзалов и прибавил шагу.

Сэр захрипел, налегая на ошейник. Они уже миновали площадь, на которой была стоянка общественного транспорта, и даже уже видели Архипова на броне.

– Рябцев, ты меня слышишь? – на всякий случай спросил Берзалов, убираясь подальше от опасных кустов.

– Так точно, слышу. Всё тихо, посторонних нет, – бодро ответил Колюшка Рябцев.

Вот это сообщение окончательно запутало Берзалова. На всякий случай он приказал:

– Приготовьтесь, мы запрыгиваем и сваливаем.

– Что-то случилось, командир? – встревоженно спросил Архипов.

Берзалов помедлил и ответил тем тоном, когда становился до ужаса вредным, но по-другому у него не получалось, только так он чувствовал тот нервный импульс, когда можно опередить противника.

– Не знаю…

– Товарищ старший лейтенант, а мы здесь не одни… – вдруг выдал Бур новую порцию информации и добавил уже церковным слогом: – Приключится нам зло и язва приблизится к вратам нашим.

– Кто приблизится? – нервно спросил Берзалов и выругался, как оказалось, зря: – Вашу-у-у Машу-у-у!.. – только напугал Бура, который ещё сильнее насупился.

Берзалов прикусил язык и дал слово больше Бура не ругать, хотя он ему надоел хуже редьки со своими, как казалось, откровениями: то Комолодун, то лоферы, то квантор. Хотя, положим, не он его открыл. Теперь – теневые люди. Была в этом какая-то закономерность, которую Берзалов ухватить не мог. Ему элементарно не хватало информации.

– Эти самые… – забитый Бур краснел и бледнел.

Берзалов уже и забыл, для чего он взял его с собой. Нет здесь Гаврилова. Бур в этом деле не помощник. Нет, и баста, и никогда не было. Может, он другой дорогой ехал? Кто его знает?

В этот момент Кец вместе с Сэром, вместо того чтобы рулить к бронетранспортёру и преспокойно занять свои места, с криком: «Кошка!», нырнули в чёрную пасть вокзала.

– Куда?! – крикнул Берзалов вмиг осипшим голосом. – Куда-а-а!..

И всё завертелось помимо его воли. Он бросился следом, Бур за ним, за Буром – капитан. И тут только до Берзалова дошло, почему вокзал вызывал у него страшную антипатию: он был забит мертвецами под завязку: и на вазонах, и на клумбах, и на скамейках, и просто на полу белели кости, в воздухе стоял слабый запах тлена, а утренний ветерок шевелил обрывки одежды и вещей. А ещё там копошилось что-то, похожее на крыс.

И хотя Берзалов нагляделся за время войны, казалось, сверх меры на всякий страсти-мордасти и должен был быть привычным к ним, он оплошал на одну единственную минуту, пока его желудок освобождался от ужина под одним из вазонов. А когда должно было наступить облегчение, капитан Русаков тихо, но явственно ойкнул. Берзалов одновременно сделал два дела: оглянулся и схватился за автомат. Руки сами передернули затвор и сняли предохранитель. Однако ни Бура, ни капитана Русакова рядом уже не было. Они как будто испарились, а вместо них в ушах всё ещё таял их отчаянный крик и ещё что-то, что Берзалов слышал не далее, чем два дня назад – в школе. Тогда там же, как и здесь, звук этот донёсся, словно издалека и одновременно был совсем рядом, словно ударили одной барабанной палочкой по другой и эхо разнесло по закоулкам. Но тогда, в школе, Берзалов не обратил на этот звук никакого внимания. А сейчас он был полон зловещего смысла, и не потому что Берзалов испугался, а потому что понял, что произошло что-то, что ни при каких обстоятельствах не должно было произойти. Скрипей! – сообразил он и бросился под колонны, не обращая внимания на прах всех тех, кого смерть застала на вокзале. На помощь уже бежали, казалось, всем экипажем.

– Назад! – крикнул Берзалов, ныряя вглубь портала. – Архипов со мной, остальные в машину! Прожекторы сюда! Прожекторы!

Пока Филатов объезжал вокзал, чтобы зайти не со стороны перрона, где было слишком узко для бронетранспортёра, пока Сундуков и Гуча возились с зачехленным оборудованием, они с Архиповым проскочили внутренний дворик, зал ожидания, полный истлевших людей, и вбежали в ресторан. Им всё время казалось, что они слышат впереди и сзади, и по бокам торопливые шаги и неясные шорохи, но каждый раз это оказывались жирные, наглые крысы, копошащиеся в мертвецах. Потом свет от прожекторов, бьющих в окна вокзала, пропал, и в следующем помещении раздались ужасные крики и заработал пулемёт Русакова. Архипов за спиной тоже выстрелил. Тогда-то Берзалов различил то, что ему вначале только чудилось: изо всех самых тёмных и мрачных углов, из-под кресел с мертвецами, из-за столов, прямо из трупов вдруг стали появляться люди в чёрном. И хотя у него абсолютно не было времени разбираться в деталях, он успел заметить, что в отличие от Скрипея, ни глаз, ни лица у этих людей нет, вернее, они есть, но словно погруженные на дно самой глубокой лужи, так что черт разглядеть не было никакой возможно. Он тоже принялся лихорадочно стрелять в тех, кто оказался ближе и протягивал к нему руки с огромными, кривыми когтями. Но самое ужасное заключалось в том, что пули этих людей не убивали, вовсе не оказывали никакого воздействия, и только вспышки пламени на кончике ствола пугали их и не давали подойти вплотную. Вспышек они боялись, вспышки как будто отбрасывали их назад, а у тех, кто оказывался ближе всех, плоть осыпались, как сажа из печной трубы. Но вместо них появлялись новые и точно так же выставляли перед собой руки с кривыми когтями. Они наступали толпой и справа, и слева, и сзади, и Берзалов с ужасом ждал, когда боёк ударит вхолостую. Спасение, как всегда пришло неожиданно: по окнам, обращенным на площадь, полоснули прожекторы, люди в чёрном бросились в рассыпную, а те, которые были застигнуты светом, рассыпались, как головешки, оставив после себя кучки пепла. Но вместо погибших появлялись новые люди в чёрном. И когда казалось, что Берзалов с Архиповым не выдержат напора, что их сомнут и растерзают, Берзалов догадался крикнул:

– Включи фонарь!

Пока Архипов рубился лучом фонаря, как мечом, сверху вниз, снизу вверх, справа налево, слева направо, вдоль и поперёк, Берзалов выхватил из разгрузки сигнальный фальшфейер, ломая ногти, сорвал колпачок и дёрнул за шнур. Темноту бывшего ресторана разорвала яркая вспышка, красное пламя с шипением ударило вверх, и по толпе людей в чёрном пронёсся крысиный писк ужаса. Они шарахнулись, закрываясь руками, но было поздно: те, кто находился ближе всего, сразу же прекратились в пепел, а те, кто попытались бежать, падали и умирали на мгновение позже. Спастись удалось лишь тем, кто только ещё вылезал из мрака.

– А-а-а! А-а-а! – орал Берзалов, тыча во все стороны фальшфейером и выкашивая ряды противника, словно косой.

В окна снова полоснул свет от прожекторов, и они с Архиповым окончательно разогнали нападавших по углам. Можно было всех элементарно добить, но пулемёт Русакова и автомат Бура уже начали захлебываться. И тогда Берзалов и Архипов бросились в следующее помещение, которое оказалось кухней без окон. Призраки таились по углам и, казалось, только и ждали, когда у Русакова и Бура кончатся патроны.

– Свои! – крикнул Берзалов, швыряя в толпу призраков фальшфейер и зажигая новый.

– Я же говорил! – кричал Бур, воинственно отстреливаясь из автомата. – Говорил!!!

– Говорил… – согласился Берзалов, – а надо было кричать! Счастье наше, что мы попали сюда на рассвете. – А где Кец?!

– Кец! – всполошились все. – Кец! Кец!!!

И праведный гнев охватил их, и каждый из них готов был идти дальше и драться c людьми в чёрном до победного конца. Бур даже предложил прогуляться по подсобкам, откуда тоже слышался крысиный писк.

– Да здесь он, здесь, – в наушниках раздался спокойный голос Сундуков. – Давно уже на броне.

– Чего же ты молчал?! Вашу-у-у Машу-у-у!.. – выругался Берзалов. – А Сэр?..

– И Сэр здесь, – сказал Сундуков.

У Берзалова отлегло с души.

– Там… – вдруг сообщил Бур, указывая на подсобные помещения и порываясь бежать и кромсать, тем более, что он тоже зажег фальшфейер, – там их столько!

– Всё! – сообразил Берзалов. – Хватит! Хватит! – и принялся оттягивать в сторону Архипова и Русакова, которые носились по углам и закоулкам и совали везде, в том числе и в вентиляцию свои фальшфейеры. – Уходим! Уходим!

Его трясло, как в лихорадке. Никогда он не был так близок к смерти, как сейчас.

– Уходим!

И только оказавшись в бронетранспортёре и, испытав облегчение, они начали смеяться, показывая на друг друга пальцем:

– Негр, негр, негр!

Филатов завёл и ввёл бронетранспортёр на широкую улицу. Наконец взошло солнце, и город казался вымершим.

– А ведь мы словно сажей перемазаны! – заметил Архипов, поглядев на себя в зеркало.

И действительно, вся одежда, лица и руки стали чёрными. А потом наступила реакция.

– А ему как влепил! – кричал Бур.

– А я ему прямо в роже, в рожу! – вторил ему капитан Русаков. – Но если бы не вы, братцы, – обнял он Архипова, – мы бы с Буром и пяти секунд не продержались.

– А кто это были вообще? – спросил Сундуков и выпучил свои и без того изумлённые жизнью глаза.

– А чёрт их знает, может, эти самые инвазивные захватчики, – предположил Архипов. – Я, честно говоря, уже с жизнью прощался, да Филатов и Сундуков выручили. Как дали прожекторами – всех в труху.

– Нет, это не захватчики, – уверенно заявил Берзалов, будто знал истину. – Потому что реальной силы за ними нет.

– А кто тогда?! – спросили хором у него и уставились требовательно, словно от слов Берзалова зависело их существование.

– Я думаю, – сказал Берзалов, – просто какие-нибудь паразиты, пришедшие следом за инвазивными захватчиками.

– Какие ещё паразиты?! – страшно удивились все.

– Могут быть у них паразиты? – спросил Берзалов.

– Могут! – согласились все.

– Но какие? – им хотелось точности в суждениях, чтобы опереться на них и не мучиться раздумьями.

– Обычные, гаплогруппа из космоса, со схожими намерениями. Место освободилось, вот они и явились, кто откуда. Некоторые – из какого-нибудь сумеречного мира.

– Выходит, они каким-то образом узнали, что человечество вымирает? – спросил Сундуков и сам же изумился своим умным речам.

– Мы так бабахнули, что видно и слышно было по всей галактике, – сказал Берзалов. – Потом разберёмся. Зайдём сюда днём с мощными прожекторами и всю нечисть выжжем. А кого не выжжем, того допросим и поймём, что это за звери.

– Кровопийцы! – высказался Гуча. – Космические гопники!

– Точно, – обрадовался Бур и впервые открыто улыбнулся.

Берзалов улыбнулся ему в ответ, потому что получалось, что Бур как бы герой, а героев не ругают, наоборот награждают. И не такой уж он плохой парень, подумал Берзалов. Если выживет, напишу на него наградной лист. Не зря же он в глубокую разведку подался.

– Не зайдём, – уверенно сказал Русаков.

– Почему?

– Потому что этот город только один раз показывается.

– Ну да… – вспомнили все, – ну да…

– Мне кажется, что он вообще в другом измерении.

– Жаль… – со вздохом сказал Гуча, который не участвовал в схватке и поэтому чувствовал себя ущемленным. – Жаль! Кому расскажешь, не поверят.

– А самое главное, что командованию доложить? – чуть наивно спросил капитан Русаков и посмотрел на Берзалова, мол, мое дело маленькое, я как бы ни за что не отвечаю, пусть Берзалов сам тянется перед начальством.

– Скажем, как есть, – авторитетно ответил Берзалов, – пусть верят или не верят, нам какая разница.

И все согласились с ним, потому что почувствовали в себе моральную силу людей, победивших зло. А ещё они почувствовали, что стали сплоченным экипажем, которому всё по плечу.

Глава 9

Комолодун

Оказалось, что чёрные-чёрные тучи, уходящие в поднебесье, висят совсем рядом, как раз над Харьковом, и что молнии беззвучно сверкают именно над ним, и нигде более.

Между тем, солнце поднялось, как и положено с востока, и на взгляд Берзалова это была хорошая примета – значит, ничего фундаментального в мире не изменилось, ну, разве что кроме луны-черепа, которая поблекла, но по-прежнему являла свой страшный лик.

Филатов уверенно вёл бронетранспортёр через пустой город. А потом, когда уже поднадоело разглядывать окрестности и экипаж стал задремывать, Берзалов бросил взгляд в триплекс и присвистнул:

– Да ведь здесь же шёл бой! Стой!

Все всполошились. Русаков бросил оттирать свою физиономию перед зеркалом и тоже захотел взглянуть на происходящее за бортом.

Высыпали на броню. Площадь была немаленькой – перекрёсток с шестью трассами, с кругом посередине и мачтой в центре, ну и, разумеется, с брошенными легковыми машинами по краю. А ещё с одноэтажными домами и перелесками выбегающими из низины, куда, собственно, и вела основная трасса.

– Гильзы! – азартно крикнул Архипов, спрыгнул на асфальт и принёс одну.

– Наши… – сказал Берзалов, разглядывая маркировку, – от стомиллиметрового снаряда.

Гильзы были «старые», ещё советских времён, нижнетагильского завода. Такими снарядами были забиты склады. А стомиллиметровый, это тебе не «тридцатка», которая не способна пробить даже кладку из одного кирпича. Стомиллиметровый – серьезное дело, им запросто можно танк срубить. Куда только лупили?

– А куда стреляли, товарищ старший лейтенант? – спросил Архипов.

– Как куда?.. – повертел головой Берзалов. – Туда, наверное?.. – он показал в сторону главной трассы, убегающей в холмы и поля.

Русаков с кислым выражением на лице посмотрел в ту сторону, куда показывал Берзалов. Даже взял бинокль, обозрел окрестности и иронично произнёс:

– А чего туда стрелять-то?.. Как в белый свет…

– Да я вот тоже думаю, чего туда стрелять? – сказал Берзалов, покидая борт.

Ему стало интересно. Он вдруг почувствовал азарт. Куда мог стрелять Гаврилов на пустом месте? Только во врага. Но даже после этих светлых мыслей, Берзалову больше ничего умного в голову не пришло. Между тем, судя по количеству гильз, Гаврилов расстрелял почти весь боезапас. А это не шутка. Этот дело серьёзное. Почти что знак в том его смысле, что «туда не ходи, там опасно», «кирдык» и тому подобное.

– Архипов! – крикнул Берзалов.

– Я здесь! – Архипов возник рядом, как приведение. Было у него такое свойство, двигаться быстро и бесшумно. – Возьми… – Берзалов на мгновение задумался, кем пожертвовать. – Возьми Бура и прочешите метров пятьсот по трассе.

– Есть прочесать метров пятьсот по трассе, – козырнул Архипов и произнёс в микрофон: – Бур, ко мне!

Бур, как всегда, бухнулся с бронетранспортёра, как мешок с гнилой картошкой. Не мог он по-другому. Не умел. Хотя, разумеется, его натаскивали наравне со всеми. Берзалов отвернулся, чтобы лишний раз не раздражаться, и подумал, что горбатого могила исправит.

– Я здесь, – доложил Бур, подбегая. – Ага…

Берзалов хотел его одернуть за неуставной лексикон, но как только взглянул на его физиономию, которая излучала тупую преданность, желание ругаться тут же испарилось, словно иней под ярким утренним солнышком.

– Вот что… – Архипов принялся ставить перед Буром задачу: куда идти, и как: перебежками или рысцой.

Разумеется, рысцой, потому что противника не наблюдалось. Кто какую сторону дороги «держит». Разумеется, первый – левую, а второй – правую. Проверил, как снаряжены у Бура рожки, подтянул ему на боках нагрудную сумку, которая сидела на Буре, как седло на корове, и заглянул в каждый из чехлов. Берзалов понял, что Архипов более-менее доволен.

– Отставить, – неожиданно даже для самого себя сказал он. – Возвращайся на борт, будешь нас прикрывать.

– Есть вернуться и прикрывать, – ответил Архипов, не моргнув глазом.

– Если с нами что-то… то старший – капитан, введёшь его в курс дела. Ну, а если капитан откажется… но, я думаю, он не откажется.

– Так-к-к… – смущенно начал возражать Архипов, всем своим видом демонстрируя, что он за старшего лейтенанта кому хочешь глотку перегрызёт своей тяжёлой, как тиски, челюстью.

– Выполняй! – прервал его Берзалов.

Лицо у Архипов и без того серьёзное, стало ещё серьезнее: испугался он за старшего лейтенанта. Может, лейтенант задумал что-то страшное?

– Товарищ старший лейтенант… давайте всё-таки мы с Буром?.. А?..

– Старший сержант, выполняй приказ!

– Есть выполнять, – неохотно произнёс Архипов и побежал к бронетранспортёру, экипаж на котором уже рассредоточился по кустам, а пушка воинственно уставилась на главную трассу.

Молодцы, подумал Берзалов. Недаром я их гонял до седьмого пота. Выйдет из Архипова толк. Поберечь его надо. А то я один остался, а мне товарищи нужны. Мысли его на мгновение унеслись в будущее, которое он себе плохо представлял. Показалось ему, что сидят они за столом и пью водку, и эта водка, во-первых, была с капитанскими звездочками, а, во-вторых, до чёртиков горькая.

– За мной! – с этими словами он опустил забрало и побежал вдоль трассы.

Что надо искать, Берзалов не знал. Что-нибудь, что отличается о обычных вещей или от обычного течения времени. Последнее вообще ему казалось невозможным. В голове крутились фраза, почерпнутая из какой-то фантастической книжки: микролептонное поле, тот же самый временной континуум и ещё парочка понятий из общей теории относительности. Больше Берзалов как ни напрягался, припомнить ничего не мог. Ну да, думал он, я же больше кулаками привык махать и воевать, а здесь философия и физика в чистом виде, не каждый профессор разберётся.

Он оглянулся на Бура, может, он и народный предсказатель, но пока молчит в тряпочку и сосредоточен исключительно на беге, а лицо ничего не выражает: ни светлых мыслей, ни одухотворенности. Может, это и к лучшему, может нам ничего не грозит? И слава богу! Но куда тогда стрелял Гаврилов? Он внимательно огляделся вокруг: обычные канавы, обычные придорожные кусты и обычные же клены, на которых только-только распустились листья, и поэтому смолистый запах был особенно приятен. Ну и, конечно, трасса, на которой чётко отпечатались протекторы бронетранспортёра.

Берзалову хотелось узнать, зачем Скрипей ловит мальчиков?

– Он и девочек тоже ловит, – механически, как суфлер, ответил Бур, словно прочитав мысли Берзалова.

Берзалов сделал вид, что это в порядке вещей и спросил:

– А зачем?

– Не знаю, – пожал своими бабскими плечами Бур.

– Должно быть, просто так? – предположил Берзалов.

Но Бура интересовало совсем другое, и, вообще, похоже, он «считал» информацию и тут же забыл о ней.

– Товарищ старший лейтенант, – спросил Бур, – а что надо найти?

Обмундирование на Буре всё равно висело вкривь и вкось. Шлем налезал на глаза, ботинки смотрелись, как на клоуне. Собственно, так оно и было: кто-то подсказал Буру, что ботинки, чтобы не натирали ноги, должны быть на два размера больше, вот он и расстарался.

– Хоть что-нибудь, – буркнул Берзалов в сторону.

– А-а-а… – произнёс Бур, словно что-то понял.

– Куда-то ж старший прапорщик стрелял, – кисло пояснил Берзалов.

– Конечно, стрелял, – охотно согласился Бур и посмотрел на равнину, как будто что-то там увидел.

Берзалов даже перестал дышать, ожидая хоть какого-нибудь знака от Бура. Но похоже, зря, Бур только любовался на весёлую, зелёную травку и деревья.

– А что если он стрелял по беспилотному летающему объекту? – выдал он.

– Окстись, Ефрем. Какой БЛА? – с возмущением спросил Берзалов и тут же прикусил язык, боясь испугать Бура.

Тогда Бур посмотрел на белесое небо, на котором бледнела луна-череп, словно, надеясь там увидеть БЛА, и согласился:

– Да, БЛА не было.

– Я тебе о чём талдычу. Сам что думаешь? – спросил Берзалов с тайной надеждой выудить из Бура хоть какую-нибудь, хоть микролептонную информации. Вспомнил он, что по теории все объекты на земле обладали невидимой аурой в виде этого микролептонных полей. Чем чёрт не шутит? Вдруг Бур чувствует эту самую микролептонику? Тогда понятно, что он может заглядывать, как в будущее, так и в прошлое, потому что в теории всё и вся оставляет за собой следы. Правда, он сам не очень-то верил в это, но другого ясного и понятного объяснения не имел.

– Ничего не думаю, – беспечно ответил Бур, и таким образом одним махом не оправдал все возложенные на него надежды. – Я, товарищ старший лейтенант, после того жуткого вокзала с теневыми людьми, слово себе дал, больше не предсказывать.

– Почему? – спросил Берзалов упавшим голосом.

– Потому что, что скажу, то и происходит. Я уже боюсь, – признался он.

– А ты не бойся, – посоветовал Берзалов.

Бур прислушался к своим ощущениям и ответил:

– Всё равно боюсь.

Тогда Берзалов решил пойти на азиатскую хитрость:

– Ну а что ты сейчас можешь сказать, глядя на окружающим мир?

– Сейчас?.. – наивно переспросил Бур и огляделся.

Они стояли возле остановки общественного транспорта. Остановка эта, облепленная мусором, «фонила», как дезактивированный ядерный реактор – понятно, отчего: осенью и зимой поток воды смывал изотопы со всего города и уносил сюда – в низину, вот радиация и «зацепилась» в этом месте.

– Я думаю, что временной континуум где-то здесь, – возьми да брякни Бур.

Берзалов испугался и закрыл глаза. Мурашки побежали по телу, холодный пот выступил на лбу. А когда открыл глаза – ничего не произошло.

– Фу-у-у… – сказал он, вытирая лоб. – Мастак ты пугать. Ладно… пора возвращаться, – добавил он, – нет здесь ни чёрта: ни Скрипеев, ни кванторов, одна маета. Может, действительно, Гаврилов стрелял по воздушным объектам? – заключил он и уже повернулся, чтобы двинуть назад, как вдруг краем глаза заметил, что с Буром творится неладное.

Согнулся он в три погибели и схватился за живот:

– Ой, не могу… – простонал он, – и шага сделать.

– Что с тобой? – встревожился Берзалов.

– Плохо мне. Живот подвело. Ой, не могу… Ой…

«Довёл парня, – констатировал Спас. – У него непроизвольный выброс энергии». «Какой энергии?!» – хотел воскликнуть Берзалов, но было поздно.

– Ты чего ел? – с подозрением спросил Берзалов и беспомощно оглянулся на бронетранспортёр, там уже наверняка заметили, что с Буром что-то случилось. А в следующий момент Берзалов увидел Гаврилова. Конечно, не самого прапорщика, а его БТР, который палил из пушки. – Федор Дмитриевич! – вырывалось у Берзалова и он побежал к БТРу.

И тут его, конечно же, переклинило и он замер, как соляной столб – аж ногам больно стало. Находился он не на дороге из города теневых людей, а на Центральной улице в самого что ни на есть настоящего Смоленска, потому что справа, чуть ниже, виднелось монументальное крыльцо Троицкого собора, которое Берзалову было очень даже знакомо, потому что крестился он, уже будучи взрослым, именно в этом соборе. Так вот, БТР Гаврилова палил туда, дальше вниз, где виднелись сады пригорода и железнодорожный вокзал и где летал этот самый БЛА. Часть Берзалова под именем Спаса чётко и ясно произнесла: «Не ходи. Это и есть временной континуум». Вторая часть удивлённо спросила: «Как же так?.. Пару шагов, и я решу все проблемы, которые меня мучают». «Не решишь, – пообещал Спас. – Не получится. Только задание сорвешь». «А они?.. Как же они?..» «А их ты никогда больше не увидишь». И такая тоска охватила Берзалова, словно он спал и во сне навсегда потерял половину самого себя, и не было у него сил пошевелиться, поэтому он застыл, как столб, и смотрел, как Бур с криком: «Наши!!!», забыв о животе, бросился к БТРу Гаврилова. Хотел Берзалов его остановить, да не было душевных сил. Хотел он крикнуть: «Стой, дурак!», да язык не шевелился. И по всему выходило, что пропал Бур бесповоротно и окончательно в этом самом континууме. А у Берзалова был ещё шанс. Оглянулся он, ища подтверждение словам Спаса, и увидел, что пространство вокруг тихонько, но верно блекнет и затягивается странным туманом, и в этот туман уже погружены верхняя и нижняя часть улицы. Странный был туман. Похожий на петлю, которая затягивалась на глазах прятала один дом за другим, и только позади – там, где должен было находиться проулок, как яркие обои на стене, виднелась та самая злополучная остановка общественного транспорта и край дороги, на котором сквозь прошлогоднюю листву пробивалась весёлая, беспечная трава. Попятился Берзалов. Сообразил он, что что-то здесь не так, что не настоящее всё это, может быть, даже ловушка Комолодуна, а никакая не микролептоника со всеми её сверхлегкими частицами. Бур же добежал до БТРа и стал карабкаться на него. Один раз сорвался и упал, как обычно, выронив из подсумка всю свою амуницию. А БТР все стрелял и стрелял, а потом вдруг замолк, командирский люк открылся и показался Гаврилов. Вот когда Берзалов едва не поддался искушению последовать вслед за Буром. Гаврилов радостно воскликнул: «Дурилка я картонная! Давай руку!» И одним движением втащил Бура на броню. Что-то ему Бур сказал, потому что Гаврилов посмотрел в сторону Берзалова и обрадованно крикнул: «Роман Георгиевич, вы с нами?» Берзалов попятился. Он спиной ощущал, как сжимается кольцо тумана и как просвет у него за спиной тоже становится всё уже и уже. «Роман Георгиевич! – крикнул Гаврилов. – Ну что же вы?! Иди сюда! Мы вас давным-давно дожидаемся».

Это был не Гаврилов. В смысле, не живой Гаврилов, а другой Гаврилов, потому что настоящий Гаврилов никогда не вёл себя так – а куда скромнее и почтительнее, что ли, хотя бы в отношении устава. Да и вообще, не тот тон, слишком вольный на фоне происходящего. «Ребята! – крикнул в люк мнимый Гаврилов. – Товарищ старший лейтенант объявился! То-то радость!» И тут же на броню высыпали все они: и Юпитин, и Померанцев, и Вовка Жуков, похожий на Есенина. Последним возник, как чёрт из табакерки, Петр Морозов и обнажил в радостной улыбке свои гнилые зубы. «Гы-гы-гы!!!» – ржали пропитыми голосами. Не было только Чванова, но он, должно быть, возился с Зуевым. Дрогнуло сердце у Берзалов. Измочалились без меня, понял он. Извелись. Забыли крепкую руку. Ну, я вас сейчас… Захотелось подойти, обнять всех, хлебнуть водки, расспросить, где они пропадали, может даже, пострелять в ту сторону, куда они стреляли, в этот несчастный БЛА. В общем, расслабиться, забыть всю тяжесть ответственности, которая лежала на нём, и желание вернуться домой, в бригаду: от Смоленска – сутки хода. А между тем, старший прапорщик Гаврилов спрыгнул с брони, распростёр свои могучие объятья и пошёл к Берзалову, как моряк на суше. Настоящий Гаврилов так не ходил. Он ходил упругой и лёгкой походкой горца.

В следующее мгновение Берзалов обнаружил, что трусливо отступает к остановке общественного транспорта. «Куда же вы, товарищ старший лейтенант?!» – вопрошал мнимый Гаврилов и всё приближался и приближался. Силы вмиг изменили Берзалову. Не было у него возможности сопротивляться дружескому голосу и вкрадчивому тембру. Вот так, казалось бы, и подошёл и обнялся бы. Он даже сделал шаг навстречу Гаврилову.

И вдруг из оцепенения его вывел отчаянный крик Бура: «Бегите, товарищ старший...» Ему заламывали руки сразу трое: Морозов, Юпитин и Померанцев и пытались засунуть в БТР. Мелькали руки, ноги, шлем запрыгал по мостовой. А потом Берзалов ясно увидел во всём этом калейдоскопе мелькнувшую руку с гранатой РГО. Только у одного Бура были такие гранаты, потому что какой-то шутник на складе надоумил Бура вооружиться со всей предусмотрительностью на все случаи жизни. Сам Берзалов предпочитал брать только две гранаты и только наступательные РГН, потому что привык к ним. А в остальные кармашки клал дополнительный перевязочный пакет и аптечку. Вот граната и пригодилась, тупо констатировал Берзалов и очнулся. Мнимый Гаврилов был в двух шагах от него и внешне ничего не отличался от настоящего Гаврилова, разве что был чуть пошире и чуть повыше, но это было, вообще-то, мало заметно. И поэтому Берзалов убивать его не стал и да времени, которое вдруг стало словно резиновым, у Берзалова уже не было. Время играло против него. Граната ещё не взорвалась, крик Бура ещё таял в воздухе, когда Берзалов сделал то единственное, что умел делать в жизни лучше всего. Ударил он мнимого Гаврилова, крепко ударил. Так ударил, чтобы с первого раза отправить в нокаут. А потом прыгнул с разворота как раз вовремя, потому что туман сзади сжался и оставил окошко размером чуть больше лаза в собачью конуру. Прыгнул Берзалов и выкатился под «свою» остановку общественного транспорта, и самого взрыва не видел, только когда нему подбежали Архипов и Русаков и страшной спешке потащили его в бронетранспортёр, когда они уже запрыгнули на броню и Филатов с места в карьер дал газа, раздался этот самый взрыв. Но сколько Берзалов ни оборачивался, сколько ни таращился назад, как в пустоту, ничего не увидел. И только когда ему налили полстакана спирта и он, не ощущая вкуса, влил его в себя, только тогда когда ему дали закусить и он выпил вторую порцию, после всего этого, когда его проняло до глубины души, он смог произнесли одну-единственную фразу:

– Бур погиб!

– А мы ведь вас, Роман Георгиевич, ждали, – сказал Русаков так, словно облегчал его душу. – До утра ждали. Всю ночь ждали и атаки отбивали.

– Почти все ракеты и фальшфейер пожгли, – добавил Сундуков, выпучив свои изумлённые жизнью глаза.

– Как утро, а сейчас что? – удивился, пьянея Берзалов.

Но пьянел он странно: какая-то часть его оставалась абсолютно трезвой, и мозг анализировал ситуацию.

– Сутки вас не было, товарищ старший лейтенант… – объяснил Гуча, как всегда стеснительно глядя себе под ноги. – Мамой клянусь!

– Бур погиб… – объяснил им Берзалов, потому что не понял их реакции. – Спас меня, а сам погиб.

Кец уже висел на нём: «Дядя Роман!» А Сэр прыгал от радости и всё норовил лизнуть в губы.

– Недаром он просился в разведку, – как показалось Берзалову уныло, сказал Гуча и незаметно для всех приложился к фляжке со спиртом.

– Бур погиб… – снова сказал им Берзалов, чтобы их наконец проняло до печёнок. – Неужели не понятно?! Надо пойти и всех их покромсать! Все! До единого!

– Пойдём, лейтенант, обязательно пойдём, – как с больным, заговорил капитан Русаков.

– Нет! – сбросил с плеча его руку Берзалов. – Вы не поняли! Надо пойти сейчас, пока не поздно.

И вдруг его вдруг осенило: что идти-то некуда, что это тот самый временной континуум, о котором они болтали, давным-давно закрылся и что ему страшно повезло, что он унёс ноги из другого времени, где происходят совсем другие события, совсем другие войны и где старший прапорщик Гаврилов, совсем не похожий на настоящего Гаврилова, почему-то воюет в славном городе Смоленске. Может, зря я его? – со стыдом подумал Берзалов и всё никак не мог решить этот вопрос: зря он ударил или не зря, и зачем Бур взорвал гранату? Эти вопросы его мучили всю жизнь, но он так и не нашёл на них ответа.

***

В сам Харьков, над которым в медленном хороводе застыли чёрные тучи, уходящие в поднебесье, Берзалов не пошёл. Памятуя слова генерала Грибакина, обежал его западнее, пока странные тучи не остались в тылу. Мало ли что там, сказал он сам себе. Опять же «зелёная», то бишь «умная пыль». Что это такое? Никто не знает.

Трассу М-20 пересекли между Дементеевкой и Слатино, а потом, повинуясь голосу Спаса, повернули на юг, двигаясь не по основным дорогам, а вдоль лесопосадок, маскируясь длинными полосами радиоактивной пыли, которую поднимал ветер и засыпал бесплодные поля.

И ничего с ними не произошло. Никто на них не напал, никого они не обнаружили. Разве что гражданских, похожих то ли на «дубов», то ли на бродяг. А к вечеру того дня неожиданно нашли горючее в деревне Синичино. Хорошее было село – тихое, уютное, вдали от дорог и больших населенных пунктов. С одной стороны круто возвышался древний берёг, сложенный из белой глины, а с другой – сколько хватало глаз, простиралась равнина, древнее дно моря, заросшее сосновым лесом, через который протекала широкая и полноводная река – Северский Донец. В воздухе стоял запах чабреца. Даже радиация здесь была почти что в норме, хотя Харьков находился всего в пяти часах езды по прямой. Однако сказывались низина, холмы, леса и река. Если бы не зеленоватый цвет неба, можно было даже забыть о минувшей войне. Наверное, таким выглядел рай, когда в нём забыли о людях, подумал Берзалов.

– Хорошо… – сказал Русаков, спрыгивая на землю и изгибаясь, как лук.

Берзалов промолчал, ему было не до лирики. Кец с криком: «Ура!!!» бросился к реке. Сэр хватал его за запятки. Припёрся беззубый столетний дед с клюкой в руках:

– Дмитрием меня зовут. Вы чьи будете, хлопцы? – прошепелявил он, пристально глядя подслеповатыми глазами.

– Мы, дедушка, советские, – пошутил Сундуков, тоже спрыгивая на землю и с изумлением разглядывая крохотный рай.

– Неужто? – изумился дед Дмитрий.

– Они самые, – подтвердил Берзалов.

– Из самой Москвы?

– Из самой.

– Значит, стоит, родимая?

– Стоит… куда она денется, – соврал Берзалов, потому что скажи правду, дед ещё с расстройства возьмёт да окочурится.

– Это хорошо! – обрадовался дед Дмитрий и перекрестил ту часть света, где в его понимании была столица.

– Один вы здесь? – спросил Берзалов.

– Три семьи, одни старики. У нас-то глухомань, – наклонившись, вроде как по секрету, сообщил он с непонятным намеком.

– Да видим, видим, – сказал Берзалов. – А укрепрайон от вас далеко?

– Чавой? – спросил дед Дмитрий. – Не-е-е… у нас тихо, – и снова возгордился этим обстоятельством.

Должно быть, у них, действительно, здесь тихое место, решил Берзалов, местный рай на фоне атомного века.

– Я говорю, о Комолодуне что-нибудь слышали?

– Мы, милок, здесь, как в тридевятом царстве, – засмеялся дед Дмитрий, обнажая десна без единого зуба, – давно ничего: ни хорошего, ни плохого не слышим. Глухомань небесная.

– А на постой у вас встать можно? – Берзалов понял, что от деда большего не добьёшься.

– А чего ж нельзя?! – обрадовался дед Дмитрий. – Выбирай любой дом, все пустые, и живите, сколько хотите.

– На одну ночь, – сказал Берзалов.

– А хоть на сто лет! Пойду старуху обрадую – военные вернулись. Курицу зарежем… самогона достанем… Вечерком посидим… – пригрозил он.

Поглядел Русаков на деда Дмитрия, который поспешал по единственной улице деревни, как молодой, и ехидно бросил Берзалову:

– Где этот укрепрайон, лейтенант?.. А?.. Что мы ищем?..

Разумеется, Берзалов давно сообщил ему о приключениях генерала Грибакина в районе Харькова, но, похоже, капитан то ли не поверил, то ли не принял к сведению. Берзалов не стал спорить. Надоело ему спорить, потому что сколько можно спорить даже с самим собой. Он ещё не отошёл от утренней трагедии, и на душе у него было муторно. Надо было привести себя в порядок и собраться с мыслями. А мысли у него неизбежно возвращались в Буру и его последнему крику. Вот Берзалов и гадал, почему экипаж Гаврилова напал на них? Ответа не было, поэтому он и мучился, а вступать в пререкания с капитаном не хотел. Не тот случай. Кто и как уничтожил пять предыдущих разведок, тоже непонятно. Мало того, у Берзалова появилось ощущение, что все они погибли или по глупости, как вертолетчики, которые летали по одному и тому же маршруту до деревни Поныри, или попали в засады, которые, как известно, не имеют постоянной дислокации. Значит, что?.. – думал он. Значит, укрепрайон существует реально, контролирует область и периодически устраивает засады. Вот то единственное правдоподобное объяснение, происходящему. Но делиться с капитаном свои выводами посчитал преждевременным, потому что капитан был настроен скептически. Берзалов давно заметил у него эту чёрту характера. Похоже было, что пока капитан сам не убедится, не пощупает руками, верить кому-либо на слово не намеревался. Самое странное заключалось в том, что он также не поверил в лоферы, а теневые люди были для него всего лишь случайностью, игрой природы, а не паразитами, пришедшие следом за инвазивными захватчиками, как решили все. В общем, капитан раздражал Берзалова, как соринка в глазу.

Берзалов отдал команду Архипову занимать пустующие дома, готовить ужин и сварганить баню.

– А то грязные, как чёрти, – сказал он, глядя на чёрное лицо Архипова и Русакова, последний так и не сумел оттереться от праха теневых людей. Одежда тоже была чёрная, словно они записались в трубочисты.

Он взял мыло, полотенце, запасную форму и пошёл умыться. По берегу река заросла огромными, синевато-зелёными лопухами, а прямо под мостками плескались жёлтые лилии. Непуганые лягушки сытно плюхнулись в воду и даже не хотели плавать, а лежали в тине и с изумлением разглядывали Берзалова. Кец и Сэр бесились на косе.

Русаков не отставал и надоедал до тех пор, пока Берзалов не отмылся.

– Слушай, капитан, – сказал он, уловив наконец, что прёт от капитана, мягко говоря, беспокойством аж за километр, – сидел бы ты со своей Зинаидой. Чего с нами попёрся? Сам же напросился.

 – Жаль мне тебя, – сказал мечтательно Русаков, поглядывая на чёрные тучи со стороны Харькова, где беззвучно сверкали молнии. – Один экипаж уже потерял, да и с Буром не всё ясно.

– В смысле?.. – спросил Берзалов каменным голосом.

– В смысле, Бур-то пропал странным образом. Свидетелей нет. Одни твои россказни, лейтенант. К тому же все знают, что ты к нему придирался по поводу и без повода.

Русаков, конечно, имел некоторое преимущество: он стоял на бугре, и достать Берзалов его сразу не мог.

– Вашу-у-у Машу-у-у!.. – выругался Берзалов. – Ты, капитан, – ответил он страшным голосом, – говори да не заговаривайся, а то не посмотрю, что ты вертолётчик, искупаю в реке.

Однако Русаков не испугался. Не из робкого десятка оказался он, хотя жизнь подвыпустила из него пар. А разбитые кулаки Берзалова и побелевшие шрамы на загорелом лице не наводили его на соответствующие размышления.

– А я тебя не боюсь, – храбро заявил он. – Ну, искупаешь ты меня, бланш поставишь, а дальше что?

– Вашу-у-у Машу-у-у!.. Да не буду я тебя бить, – ответил Берзалов, ныряя в реку, – нужен ты мне. Вашу-у-у Машу-у-у!..

Воды была холодной и бодрила. Голова сразу стала ясной. Берзалов два раза переплыл реку, а когда выбрался на берег, то обнаружил, что капитан никуда не делся, а переместился с бугра под дерево и считал лягушек в реке.

– Вашу-у-у Машу-у-у!.. – снова выругался Берзалов. – Ты бы морду помыл, – посоветовал он, – а то несёшь ахинею. Думаешь таким образом от трибунала отмазаться?

Изменился в лице капитан Русаков. Наступил ему Берзалов на больную мозоль.

– Ничего я не боюсь. Трибунал, так трибунал, – гордо вскинул седую голову Русаков. – Сомнения меня просто одолевают, – признался он минутой позже.

– Ладно… скажу я тебе… – объяснил ему Берзалов, чтобы только капитан отвязался, – сигнал от одного из экипажей пришёл как раз из этих мест.

– Да-а-а? – переспросил капитан и сделал вид, что задумался. – Да я не к тому, – пошёл он на попятную. – Харьков мы прошли? Прошли. Есть здесь какие-нибудь укрепрайоны? Нет здесь никакого укрепрайона, который полоумный Бур называл Комолодуном. Чего мы дальше прёмся?! Чего?! Если я погибну, меня ведь так и будут считать дезертиром!

– Не будут – ответил Берзалов тем тоном, когда разговаривают с человеком, который ничего в жизни не понимает. – Замолвим мы за тебя словечко. Как только связь откроется, сброшу в штаб донесение, – пообещал он.

– Если откроется?.. – уточнил Русаков.

– Ну да… – согласился Берзалов, – если откроется, иначе, считай, что тебе не повезло, – жёстко добавил он.

– Так что?.. – спросил Русаков с тайной надеждой уговорить Берзалова, – повернём назад?

– Не повернём, – упрямо ответил Берзалов. – Завтра дойдём до Красного Лимана, если ничего не обнаружим, тогда вернёмся. Вот это я тебе могу обещать. А теперь отдыхать.

– Ладно… – покорно согласился Русаков, – ты начальник – я дурак. Но, учти, долго я под твою дудку плясать не буду!

– Вольному воля, – скрипнув зубами, согласился Берзалов.

Бог с тобой, подумал он и тут же забыл их разговор. Была у него такая чёрта характера – забывать то, что было мелким и неприятным.

Прибежал Кец с Сэром, и Сэр стал дрессировать лягушек – какая дальше прыгнет. Те, которые оказывались менее проворными, заканчивали свой век на песчаном берегу под лопухами.

Когда Берзалов поднялся наверх, оказалось, что во дворе одного из хозяйств под сенью цветущих абрикосов и яблонь пир идёт на весь мир, и даже часовые: Колюшка Рябцев и Филатов, которые должны были сторожить деревню на въезде и на выезде, присутствовали за столом, но при виде Берзалова постарались незаметно улизнуть. Берзалов не стал делать замечание Архипову, который и так был замотан делами, только погрозил беглецам вслед, мол, я всё вижу, архаровцы.

Берзалова усадили в центре стола. Ему налили самогона и навалили в миску такой густой ухи, что ложка, казалось, должна была стоять в ней вертикально.

Дед Дмитрий привёл с собой ещё двух таких же древних дедов и трёх бабок – морщинистых, как печеное яблоко. Разговор зашёл серьёзный: о мироустройстве, о политике, о том, когда придёт новая власть и что им, простому народу, дальше делать.

– А она уже пришла! – сказал Берзалов, и поймал на себе ироничный взгляд Русакова.

Не верил Русаков в возрождение России. Метался в душе от одного берега к другому, оттого и постарел раньше времени. Остался бы со своей Зинаидой, да совесть, видно, замучила.

– А вот скажи, старший лейтенант, – начал дед Дмитрий, – когда реально власть-то придёт?

– Думаю, что к лету, – ответил Берзалов, вспомнил генеральские планы штаба бригады.

– Хорошо бы, – сказал мечтательно одна из старушек, – а то мы совсем пенсию-то не получаем.

На неё зашикали, мол, меркантильная какая! Даже в двух словах объяснили, что деньги сейчас ничего не значат.

– Я нешто не понимаю, – оправдывалась старуха, – может, натурой будут выдавать. Хотя бы зерном, что ли?

– Иван! – окликнул Архипова Берзалов. – У нас консервы остались?

– Остались, товарищ старший лейтенант, – ответил Архипов.

– Выдашь населению для поднятия духа.

– Есть выдать для поднятия духа, – отозвался Архипов.

– Да мы понимаем, – стал оправдываться другой дед, которого называли Ильей и который недобро поглядывал на старуху, взявшуюся рассуждать о пенсиях, – власти сейчас не до нас. Ей бы самой продержаться. Такую войну-то выиграли. Теперь надо с лиходеями справиться.

– С какими лиходеями? – спросил Берзалов лишь бы только спросить.

Какие ещё могут быть лиходеи с этом глухом места – «дубы», больше некому.

– Да говорят, сами мы не видели…

– Нет, не видели, – закивали старухи.

– Говорят, что вместо людей новая раса появилась, – пояснил дед Дмитрий и покосился на луну-череп, которая вовсю светила с чёрных небес.

– Какая раса? – страшно удивился Берзалов, не придавая сообщению никакого большого значения. Мало ли что болтают в такой глухомани.

– Говорят, что людям конец, – почему-то шёпотом сообщил третий дед Иван, у которого не было глаза, и он чаще других оглянулся на ближайшие кусты малины.

– Это ясное дело, – басовито согласился Гуча и робко потянулся за солёным огурцом.

Он проявил не свойственную для него сдержанность, пить не стал, хотя самогон был абрикосовым, пахучим, как елей. Поел и ушёл вместе с Сундуковым сменять караульных. Молодец Архипов, похвалил Берзалов. Вымуштровал экипаж. Эх, жаль Бура. Погиб Бур. И Гаврилова тоже было жаль, только с какой-то ущербностью, с обидой в душе, хотя, должно быть, настоящий Гаврилов, конечно же, на него не нападал, а, должно быть, исчез в этом самом Харькове. Берзалов давно догадывался об этом, только никому не говорил. Чего говорить? В донесении он об этом указал, но донесение из-за отсутствия связи лежало в памяти СУО.

В сумерках зажгли керосиновые лампы. Поговорили ещё о том, о сём. Вспомнили довоенное время, Сталина, который не допусти бы такого безобразия, и Берзалов, взглянув на поднявшуюся луну-череп, сказал:

– Спасибо за хлеб и соль. Очень вкусно. Самогон классный. Но нам пора.

Его стали уговаривать ещё посидеть, мол, когда ещё выпадет случай. Но Берзалов, вдруг ощутив сильный прилив сонливости, сказал:

– Завтра рано вставать. Мы ж не просто так, а на задании. – И заработал иронический взгляд капитана Русакова.

Вот, гад, подумал Берзалов, разлагает мне дисциплину. Сбежал бы ты от нас, что ли?

– А-а-а… – понимающе сказал дед Дмитрий. – Ну, это другое дело.

И от Берзалова отстали. Вначале он заскочил в бронетранспортёр. У связанного Касьяна Ёрхова была чёрная от побоев физиономия. Каждый уважающий себя член экипажа вымещал на нём злость за Ивана Зуева. Архипов сидел на месте стрелка.

– Отпустишь его утром, – тихо сказал Берзалов.

Архипов вопросительно уставился на него.

– Иначе забьёте. Что с ним делать, не убивать же в самом деле?

– И то правда, – согласился Архипов. – Хорошо, ладно. На рассвете отпущу.

Берзалов пошёл к себе в дом, где в горнице горела лампа и была расстелена постель, сумел ещё побриться, борясь со сном, и завалился прямо поверх одеяла. Впервые за несколько суток он спал, вытянув ноги, без ботинок. Снилась ему Варя и пёс породы эрдельтерьер по кличке Африканец, с которым Варя приходила на свидание. Гулял они в Летнем парке, и народ пялился на благородного красавца Африканца.

Разбудил его Архипов:

– Товарищ старший лейтенант!.. Товарищ старший лейтенант!..

– А! Что?! – Берзалов, схватился за пистолет, который лежал у него под подушкой, сел и спросил. – Долго я спал?

Он испугался, что проспал всё на свете, но за окном только-только начал сереть рассвет.

– Сканер сигнал поймал, – почему-то шёпотом доложил Архипов, всем своим видом показывая, что наконец-то нашли то, что так долго искали.

– Не может быть… – так же шёпотом отозвался Берзалов, ещё не придя в себя.

– Продолжительность пять с половиной секунд. Засекли и взяли азимут. Судя по мощности, совсем рядом, – говорил Архипов в третьем лице, принижая свои заслуги, потому что ему выпало дежурить в бронетранспортёре, и он, разумеется, накануне даже не пил самогона.

Берзалов открыл карту:

– Показывай.

– Вот здесь – ткнул Архипов туда, где петляла река.

– Ага… – сообразил Берзалов, – здесь горы, почти как в Карпатах.

– Так точно. Из этих гор и пришёл.

– Молодец, что разбудил. Поднимай наших, но тихонько, огня не зажигайте. Выдвинемся, посмотрим, что это такое.

Через пять минут все, кроме Гучи и Колюшки Рябцева были готовы к движению. Последних надо было снять с постов.

– А где капитан? – спросил Берзалов, вскарабкиваясь на борт.

О капитане Русакове все словно позабыли, как о прибившемся щенке, а потом вспомнили, как всегда, в самое неурочное время, кинулись искать, но не нашли.

– Ушёл… – предположил Сундуков и выпучил на Берзалова честные-честные глаза.

– Я последний раз видел его в бане, – сказал Архипов, и его физиономия в отличие от физиономий всех других, не выражала сомнения: сбежал капитан, точно сбежал.

Ну и бог с ним, куда же ему, дураку, деваться? – рассудил Берзалов. Ему же штрафбат светит. А ведь мог во сне всех порешить. Я бы так и сделал, если бы надумал бежать. Концы в воду, и в «дубы» – век не найдут. Поэтому он убеждённо сказал:

– Здесь он. Плохо искали.

– Да, я знаю, знаю, вражина он. Только и глядел, как бы пятки салом смазать! – заявил обычно молчаливый Клим Филатов и сжал автомат так, что казалось, сломает цевьё.

– Может, он на каком-нибудь сеновале спит? – предположил Берзалов, вспомнив, что капитан накануне засиделся со стариками.

Ещё полчаса суматохи, и его действительно нашли на чердаке, в доме, на краю деревни, где тот после бани и самогона спал без задних ног. Спустился капитан с чердака, отчаянно зевая, и предложил:

– Может, подождем рассвета?

– Может, и подождем, – согласился Берзалов. – Только кажется мне, что сигнал-то был не просто сигналом, а передачей.

Встрепенулся Русаков, понял он всё, недаром вертолётчик, а значит, технически грамотный человек. Передача означала контакт с кем-то, с союзником, с подразделением, возможно, даже с космосом, и лучше бы этого вообще не произошло, ведь шансы капитана Русакова при таком раскладе резко падали, потому что надо было идти и разведать этот самый источник сигнала, то бишь Комолодун.

Солнце уже появилось над лесом – в зеленоватом ореоле, но вполне земное. Луна-череп поблекла, но никуда не делась. На месте Харькова, как и прежде, висели чёрные-чёрные тучи и сверкали зарницы. Ещё одна тайна, подумал каждый, но каждый же и предпочёл промолчать, боясь, что старший лейтенант заставит идти туда и разгадывать очередную тайну. Берзалов тоже посмотрел в ту сторону, но, к счастью, ничего не сказал, и все вздохнули с облегчением.

От реки наползал туман, и вообще, вся низина была в этом тумане, торчали только деревья и кусты, и мир был сжат до размеров того, что можно было увидеть. Потом из тумана стали возникать то тяжёлые и мокрые ветви дубов, которые царапали корпус бронетранспортёра, то изгиб реки, где сытые лягушки плюхались в воду и не желали плавать, и Берзалов подумал, что он не успел попрощаться со стариками, которые были хлебосольны, как все русские люди.

Дорогой давно не пользовались. Она так заросла травой, что Филатов то и дело тихо матерился. Иногда он высовывался в свой люк и смотрел, куда рулить, тогда Берзалов подсказывал: «Прямо» или «Влево не крути, там река».

Лес стал гуще, трава, наоборот, пропала, зато дорога стала видна лучше, и большие колеса бронетранспортёра мягко подминали хвою. Пахнуло теплом, туман сделался прозрачнее, и они увидели противоположный берёг – настоящую гору, поросшую нормальным, совсем не больным лесом, и много-много воды – Северский Донец тёк здесь, вбирая ещё одну реку – Оскол.

В это момент дорога резко пошла вправо, Филатов повернул и, с треском во что-то врезавшись, ударил по тормозам.

– Вашу-у-у Машу-у-у!.. – выругался Берзалов.

Наступила тревожная тишина. СУО ничего не показывала, сканер молчал, а в прицел пушки или в триплекс ничего невозможно было разглядеть, кроме деревьев и подлеска.

– Архипов, за мной! – скомандовал Берзалов выскочил через боковую дверцу.

Они обследовали дорогу с обеих сторон, и стало ясно, что, к счастью, шлагбаум, который они снесли, никем не охранялся, а по дороге никто не ездил, по крайней мере, с зимы, потому что сухие ветки и непримятая хвоя устилали дорогу. Но это ещё ничего не значило. Дорогу можно было контролировать незаметно с помощью датчиков движения, но искать их, конечно же, было бессмысленно: зарыл в землю и жди, когда он пискнет.

Склоны горы были с пологими оврагами, и по неведомой причине дорога забиралась все выше и выше, потом так же непонятно почему побежала вниз, но не к самой реке, а так, что её не было видно, она только угадывалась в просвете крон и по вершинам горы на том берегу.

Берзалов с Архиповым на всякий случай обследовали её до низины, где стоял сухостой, а в центре застыли два сгоревших дуба. Слева за бугром находилось странное озеро – даже не озеро, а просто очень большая лужа, но со всеми атрибутами озера: ряской и лягушками, чистое и прозрачное, оно пряталось под клонившимися над ней ивами.

Когда они вернулись к бронетранспортёру, то солнце уже было высоко и зеленоватый цвет неба поблёк и стал не так заметен.

– Я вот что думаю, – сказал Архипов. – Долину лучше всего контролировать с вершины.

Берзалов охотно согласился с ним и велел Филатову ползти тихо и на прогалины не высовываться. В одном месте ему показалось, что на другом берегу блеснула оптика, но сколько ни вглядывался, блеска больше не повторилось. Низину с озерцом они прошмыгнули, как мышка. Река вдруг отвернула влево. Гора справа стала выше, но зато отодвинулась, и они въехали в сухую долину, покрытую цветущими травами и одиноко стоящими дубами. Противоположный склон её не давало разглядеть солнце. Дорога была всё такой же заброшенной, только в одном месте, там, где зеленела ежевика, возникла словно паутина.

– Тормозни под дубом, – скомандовал Берзалов и послал Архипов посмотреть, что это такое.

Он и сам догадывался, что именно, но надо было проверить.

– Колючка, – доложил, вернувшись Архипов. – Но дальше…

– Что дальше? – спросили все в волнении и даже повскакивали со своих мест, а Сэр принялся лаять.

– А дальше – дот.

– Где? – уточнил Берзалов, сверяясь с картой.

Он вспомнил: это была их вторая линия обороны. А использовали они старые укрепления времен Второй мировой. Архипов ему ещё что-то объяснял, но Берзалову уже всё было ясно.

– Капитан, – сказал он, – возьмёшь Гучу, скрытно подниметесь вот сюда, – он показал на карте, – посмотрите, что там, вернётесь и доложите. По гребню только не ходите.

Последнее Берзалов специально добавил для капитана, который мог и не знать тонкостей разведки в горах.

– Так точно! – радостно выпалил за капитана Гуча, аж подпрыгивая от нетерпения.

Он-то понимал, что по гребню ходить – себе дороже, что это основы тактики войны в горах, что тот, кто первый увидит врага, тот и победил, а на гребне, да ещё на фоне неба, легче всего заметить человека. Но кто знает, так ли это теперь важно? – подумал Берзалов и ощутил, что ухватил какую-то очень важную мысль. Смысл её состоял в том, что неважно, какой будет результат разведки, потому что они достигли цели и мало кто из них уйдет отсюда живым.

Русаков был никакой, взгляд у него был потухшим, а его пулемёт, который он содержал в идеальном состоянии и любил, как маму, на это раз был пренебрежительно отброшен в сторону. Берзалов внимательно посмотрел на капитана, но своего решения не изменил. Не хотелось никому давать поблажки, а если капитан решил искупить свою вину, то пусть идёт и искупает. И говорить больше не о чем.

– Сорока минут вам хватит? – спросил он.

– Хватит, – неуверенно ответил капитан Русаков, хотя и взглянул на склон через открытый люк.

– Рябцев дежурный. Остальным рассредоточиться! – приказал Берзалов и, прежде чем покинуть бронетранспортёр, бросил последний взгляд на экран СУО. На экране тоже ничего путного не было: как обычно, «галки» зелёного цвета, да контуры местности, в которых можно было со всей очевидностью распознать разбитые «мазы», бочки, старые покрышки и кучи строительного мусора, разбросанные по долине и густо поросшие травой и плющом. В свое время они сами же их и накидали, реставрируя старые укрепления. Берзалов здесь никогда не был. Его подразделение дислоцировалось на восемьдесят километров южнее. Но и там был тот же самый бардак. Поэтому он и не удивился колючей проволоке посреди долины.

– Где она?

– А вон там, – ответил Архипов.

Несмотря на то, что Берзалов попал в «родные» места, он со всей предосторожностью и со всей фантазией, на которую был способен, понатыкав в шлем веточек, выполз на открытое место и посмотрел в бинокль. Левый склон ущелья едва был виден на четверть, а дальше терялся в зеленоватой дымке.

Дот действительно был монументальным – не дот, а монстр: со множеством амбразур, смотрящих во все стороны, со стальными забралами. Берзалов определил его как «главный». Чувствовалось, что дот старый-старый и что делали его не очень умело, то есть не в складках местности, а – демонстративно, чтобы устрашить, что ли? Да и боёв здесь, насколько помнил Берзалов, особых не было. Оборону построили и бросили, ушли к Сталинграду, ну а там уже известно, что произошло – разбили немцев в пух и прах.

Кроме дота, Берзалов обнаружил ещё и туннель. Вот он-то заинтересовал его больше всего, потому что именно в туннеле, по идее, и может таиться этот самый Комолодун. Разумеется, Берзалов не поддался искушению прямиком направиться в укрепрайон. По прямой только дураки ходят. Однако он удивился одному обстоятельству – если это такой чудесный, напичканный механизмами Комолодун, то почему их до сих пор не обнаружили и не подняли всеобщую тревогу со всеми вытекающими последствиями? Не успел он об этом поразмышлять, как его знаками позвал Архипов.

– Капитан вернулся, – шепнул он, когда Берзалов подполз к нему.

Русаков поджидал их около бронетранспортёра и был угрюмым, как могильщик, откопавший Йорика. Оказалось, что они беспрепятственно перемахнули горку и обнаружили спуск в долину.

– А где Гуча?

– Гуча?.. – переспросил Русаков тем тоном, когда мало задумываются о самом вопросе, – полез вниз.

– Вашу-у-у Машу-у-у!.. – вспылил Берзалов. – Почему отпустил?

– Да я глазом не успел моргнуть, – без капли смущения ответил Русаков.

– Всё ясно, – среагировал Берзалов.

Его возмутило равнодушие капитана. А ещё у него не было сил что-либо объяснять, потому что не расскажешь же, что такое Спас и что значит быть самым фартовым в бригаде. Это не значит, что можно пускать всё на самотек, требовалось контролировать ситуацию. А Спас, между прочим, сообщил ему ещё утром тем ехидным тоном, от которого холодела душа, чтобы он в эту долину, то бишь укрепрайон без оглядки не лез и своих подчиненных туда без надобности не посылал и не уповал на случай, а думал прежде и действовал осторожно.

– Та-а-к, – сказал Берзалов тем тоном, который не предвещал для Русакова ничего хорошего. – Архипов, остаёшься старшим. Колюшка Рябцев – дежурный, следишь за связью. Машину замаскировать. А самим спрятаться, как цыплятам в траве, и носа не выказывать. А мы, – добавил он зловещим тоном, – пойдём с капитаном посмотрим, где он этот самый спуск в долину нашёл. Правильно, капитан? – уточнил он и едва не добавил: «Вашу-у-у Машу-у-у!..»

Из-за опасения перехвата они не включили систему «мираж» и, разумеется, не задействовали локальную связь.

– Правильно, – ответил Русаков, всем своим видом показывая, что он не чувствует за собой никакой вины и что он вечно и везде прав.

На этот дурацкий склон они взбежали в два счёта. Берзалов, терзаемый дурными предчувствиями, страдал, представляя Гучу то убитым, то плененным. Русаков не отставал, хотя его пулемёт весил почти, как золотая гиря Паниковского.

Уже на самом верху Русаков сказал:

– Стоп! – и показал, что здесь минное поле. После зимы и дождей грунт осел, и стали видны рифленые корпуса. – Итальянские, наши такие не делают.

– Значит, здесь точно были американцы, – сказал Берзалов отнюдь не миролюбивым тоном.

Злился он на Русакова, а за что, сам не понимал. Не любил он людей, которые шарахаются из угла в угол, хотя, конечно, если у тебя была такая женщина, как Зинаида, то ты её не сразу забудешь.

– Я даже больше могу сказать, – угрюмо заметил капитан Русаков.

– Ну, например? – в тон ему спросил Берзалов.

– А вот, пожалуйста…

Они как раз перемахнули через гребень склона, и Берзалов увидел десятки «абрамсов» и «бредли» и понял, что ошибся, что в долине за его спиной вовсе не кучи мусора, а заросшая травой та же самая американская техника. Вот где они прятались, подумал он, и вот, где их грохнули всех скопом, и вопросительно оглянулся на Русакова, совсем забыв о том, что раз есть подбитые «абрамсы» и «бредли», то где-то рядом обязательно должны быть лоферы с утиными клювами.

– Здесь спуск, – сказал Русаков, не особенно маскируясь.

– Пригни голову, – сказал Берзалов, хотя глупо было пригибать, если ты и так на виду у всей долины.

Он обнаружил непонятные бронеколпаки, а за ними – площадку, на которую вела лестница, и понял, что это пост корректировщика огня. Не удержался – поднялся на десяток ступенек и через узкие прорези бронеколпака разглядел долину и реку, которые были, как на ладони. Г... Читать следующую страницу »

Страница: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10