ПРОМО АВТОРА
Иван Соболев
 Иван Соболев

хотите заявить о себе?

АВТОРЫ ПРИГЛАШАЮТ

Серго - приглашает вас на свою авторскую страницу Серго: «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»
Ялинка  - приглашает вас на свою авторскую страницу Ялинка : «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»
Борис Лебедев - приглашает вас на свою авторскую страницу Борис Лебедев: «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»
kapral55 - приглашает вас на свою авторскую страницу kapral55: «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»
Ялинка  - приглашает вас на свою авторскую страницу Ялинка : «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»

МЕЦЕНАТЫ САЙТА

Ялинка  - меценат Ялинка : «Я жертвую 10!»
Ялинка  - меценат Ялинка : «Я жертвую 10!»
Ялинка  - меценат Ялинка : «Я жертвую 10!»
kapral55 - меценат kapral55: «Я жертвую 10!»
kapral55 - меценат kapral55: «Я жертвую 10!»



ПОПУЛЯРНАЯ ПРОЗА
за 2019 год

Автор иконка станислав далецкий
Стоит почитать Битва при Молодях

Автор иконка Юлия Шулепова-Кава...
Стоит почитать Соната Бетховена

Автор иконка Юлия Шулепова-Кава...
Стоит почитать Гражданское дело

Автор иконка Андрей Штин
Стоит почитать Подлая провокация

Автор иконка Роман SH.
Стоит почитать Читая,он плакал.

ПОПУЛЯРНЫЕ СТИХИ
за 2019 год

Автор иконка Виктор Любецкий
Стоит почитать Странная спутница жизни загадочной...

Автор иконка  Натали
Стоит почитать Я говорю с тобой стихами

Автор иконка  Натали
Стоит почитать Вот и все

Автор иконка  Натали
Стоит почитать Без тебя меня нет

Автор иконка Виктор Любецкий
Стоит почитать Я читаю — Дмитрия Шаронова...

БЛОГ РЕДАКТОРА

ПоследнееПомочь сайту
ПоследнееПроблемы с сайтом?
ПоследнееОбращение президента 2 апреля 2020
ПоследнееПечать книги в типографии
ПоследнееСвинья прощай!
ПоследнееОшибки в защите комментирования
ПоследнееНовые жанры в прозе и еще поиск

РЕЦЕНЗИИ И ОТЗЫВЫ К ПРОЗЕ

Вова РельефныйВова Рельефный: "Это про вашего дядю рассказ?" к произведению Дядя Виталик

СлаваСлава: "Животные, неважно какие, всегда делают людей лучше и отзывчивей." к произведению Скованные для жизни

СлаваСлава: "Благодарю за внимание!" к рецензии на Ночные тревоги жаркого лета

СлаваСлава: "Благодарю за внимание!" к рецензии на Тамара Габриэлова. Своеобразный, но весьма необходимый урок.

Do JamodatakajamaDo Jamodatakajama: "Не просто "учиться-учиться-учиться" самим, но "учить-учить-учить"" к рецензии на

Do JamodatakajamaDo Jamodatakajama: "ахха.. хм... вот ведь как..." к рецензии на

Еще комментарии...

РЕЦЕНЗИИ И ОТЗЫВЫ К СТИХАМ

ЦементЦемент: "Вам спасибо и удачи!" к рецензии на Хамасовы слезы

СлаваСлава: "Этих героев никогда не забудут!" к стихотворению Шахтер

СлаваСлава: "Спасибо за эти нужные стихи!" к стихотворению Хамасовы слезы

VG36VG36: "Великолепно просто!" к стихотворению Захлопни дверь, за ней седая пелена

СлаваСлава: "Красиво написано." к стихотворению Не боюсь ужастиков

VG34VG34: " Очень интересно! " к рецензии на В моём шкафу есть маленькая полка

Еще комментарии...

Полезные ссылки

Что такое проза в интернете?

"Прошли те времена, когда бумажная книга была единственным вариантом для распространения своего творчества. Теперь любой автор, который хочет явить миру свою прозу может разместить её в интернете. Найти читателей и стать известным сегодня просто, как никогда. Для этого нужно лишь зарегистрироваться на любом из более менее известных литературных сайтов и выложить свой труд на суд людям. Миллионы потенциальных читателей не идут ни в какое сравнение с тиражами современных книг (2-5 тысяч экземпляров)".

Мы в соцсетях



Группа РУИЗДАТа вконтакте Группа РУИЗДАТа в Одноклассниках Группа РУИЗДАТа в твиттере Группа РУИЗДАТа в фейсбуке Ютуб канал Руиздата

Современная литература

"Автор хочет разместить свои стихи или прозу в интернете и получить читателей. Читатель хочет читать бесплатно и без регистрации книги современных авторов. Литературный сайт руиздат.ру предоставляет им эту возможность. Кроме этого, наш сайт позволяет читателям после регистрации: использовать закладки, книжную полку, следить за новостями избранных авторов и более комфортно писать комментарии".




Помоги, Господи


Михаил Кедровский Михаил Кедровский Жанр прозы:

Жанр прозы Военная проза
566 просмотров
0 рекомендуют
0 лайки
Возможно, вам будет удобней читать это произведение в виде для чтения. Нажмите сюда.
Рассказ, основанный на домашнем архиве, посвящен тяжелейшим дням обороны Москвы.

 

       Ледяным вечером 29 ноября 1941 года Михаил Андреевич Велизаров вернулся домой. Целый день профессор истории провел в районе Сокола. Последние ополченцы, кого еще удалось собрать, знакомились с обстановкой на месте. Решалась задача, как остановить врага в пригороде Москвы. И понятно было, что ее невозможно решить без свежих войсковых частей. Существуют ли они в реальности, никому из ополченцев и их командиров никто ничего не сообщал.    

 

       Екатерина Васильевна Сокольская, успевшая вернуться раньше из Боткинской больницы, пила чай на кухне. Их дети – старшая Соня и младшая Мария спали в своей комнате. Воздушные сирены молчали. Кооперативная улица опустела на две трети. Бегство из Москвы со второй половины осени усилилось, царила великая паника. Из-за нее метро единственный раз не работало 16 октября. Кому-то может показаться бредом, но был момент (читаем в воспоминаниях очевидцев), когда защищать столицу не нашлось желающих. Скорее всего, они были, но их осталось совсем немного. Животный страх оказался намного сильнее доводов рассудка.

    

       Велизаров был облачен в подаренный Капитоняном бушлат, с которым он теперь не расставался. Его жалкий вид дополняли заячья шапка-ушанка, брезентовые туристические штаны, высокие валенки на плотной кожаной подошве, замшевые рукавицы поверх черных перчаток. Под бушлатом находилась телогрейка, под штанами – теплые кальсоны и так далее. Наряд наподобие капусты был тяжел и согревал незначительно. Над густой клинообразной седой бородой сверкали очки в золотой оправе. У вешалки профессор поставил винтовку образца 1913 года и стал постепенно разоблачаться. В общем, картина была ужасающая.

    

       Катя стояла рядом и качала головой.

    

       – Измученный старик, – только и могла вымолвить она.

    

       Ей вспомнилось, как провожала она его молоденькой революционеркой на Первую войну. Слезы заслонили очертания квартиры. Она взяла себя в руки:

    

       – Миша, мне рассказали в госпитале, что на трамвайном кругу за станцией метро «Сокол» сегодня были немцы.

    

       – Никаких немцев я там не видел, – спокойно отвечал он. – Завтра ночью будем из этого района пробираться на свою позицию. Какие немцы, если мы дежурим в нескольких километрах от Сокола?

    

       – Господи, ты не придешь завтра ночью домой! – воскликнула она, прижала руки к груди – движение совсем ей не свойственное.

    

       – Но ведь и ты не приходишь часто. А я в первый раз, – возразил профессор.

    

       – То я. Где я бываю, известно…

    

       – Ну, прекрати, Катя.

    

       Она переменила тему:

    

       – Немцы в первые дни практически не разгромили ни одной нашей армии. Мы в Ботке разговариваем с пациентами намеками. Некоторые наши войска противник даже не атаковал! А теперь стоят у Москвы, если уже не в самой Москве… При смятении в политическом руководстве военные мало на что способны.  

    

       – За такие разговоры в тюрьму посадят, – устало сказал он.

    

       – Некому, Миша, теперь сажать! Мне на работе говорят: «Вам даже повезло – ваш муж свободно владеет немецким языком» …

    

       Они помолчали, профессор продолжал снимать с себя промерзшую одежду и складывать на паркетный пол.

    

       – А кто все это затеял? – спросил Велизаров после непродолжительной паузы и услышал неожиданный ответ.

    

       – Представь себе, я.  Я!  Наслушалась кретинов, да поздно жалеть. –  Екатерина Васильевна разрыдалась. Она относила себя к нынешней власти, будучи членом формально распущенного Общества старых большевиков.   Потом сквозь всхлипы заявила: – Я всю жизнь создавала этот дом. Мы прожили с тобой почти сорок лет. И я создавала все время свой дом, хотя еще нашей прекрасной квартиры не было. Вокруг нас, казалось, – полная чаша. Но мой дом превратился в пустыню. Отчего это, Миша? Неужели грешны настолько?..

 

       Перед сном он зашел в гостиную. Поднял крышку черного немецкого пианино, поглядел на клавиши, но не притронулся к ним. Некогда гувернантке Эльзе разрешалось играть на этом пианино и обучать игре Марию и соседскую девочку-испанку Кармен. Он будто услышал, как они втроем распевают детскую рождественскую песенку:

         

           «O Tannenbaum, o Tannenbaum

             Wie grün sind deine Blätter...»

 

       (Аналог «В лесу родилась елочка». «О, елочка, о, елочка, как зелены твои иголочки» – нем.).

    

       «Рождество больше не справляют. И вряд ли я доживу, когда станут праздновать», – констатировал мысленно он.

    

       Взгляд профессора пробежал по стеллажам с книгами. Кому и когда они вновь понадобятся?..

    

       Во сне он увидел свое пианино и играл на нем замечательно, брал такие аккорды, которые доселе ему были неизвестны, музыка звучала торжественно и потрясающе…

 

       На следующее утро в вагоне метро на пути к дислокации он повстречал бывшего студента-заочника Платова. Тот подсел к нему, вид у него был бодрый и веселый.

    

       – Михаил Андреевич, узнали смиренного ученика? – воскликнул небольшого роста боец, одетый в добротный светлый овчинный тулуп; на голове у него была такая же ушанка с настоящей красной звездой (не самоделкой).

    

       – Узнал, – кивнул профессор.

    

       – А я-таки попал на фронт.

    

       – Каким образом?

    

       – Организовали на радио фронтовую бригаду.  Я – один из руководителей. Передаем материалы с полей сражений. Скажу по секрету, – закричал Платов на ухо Велизарову, – это мы вели радиорепортаж с парада 7 ноября из студии в ГУМе. Говорил Вадик Синявский, а я набрасывал по ходу тезисы. Первый в истории прямой эфир! Мы-то и не знали. Обычно потом быстрая перемонтировка, перезапись, а тут только вставили отрывки из речи товарища Сталина. Первый в истории! Самому не верится.

    

       – Молодцы, – похвалил профессор.

    

       – Это военная тайна!

    

       – Понимаю.

    

       Помолчали.

    

       – Вас Михаилом Федоровичем, кажется, величают?

    

       – Так точно.

    

       – Миша, вы – потомок героя-казака, скажите мне правду: почему бежим?

    

       Платов нахмурился, но ответил, почти не задумываясь:

    

       – Лютостью они нас превозмогли.  Раненых на поле боя добивают. В плен сейчас не берут, расстреливают тех, кто сдается. Куда им девать-то наших? Уже более двух миллионов красноармейцев и красных командиров полонили. Мы, Михаил Андреевич, смерти боимся. Раньше не боялись, а теперь – иные времена. Чем больше боимся, тем больше убивают. Но положен будет предел этому. Враг не оставляет выбора. Не поверите, – кричал он на ухо профессору (поезд, набитый людьми, оружием, боеприпасами, шел шумно), – Богу солдатики стали молиться. Я такого наслушался за свои командировки, да в эфир запрещено давать… И по самому величайшему секрету доложу вам, товарищ профессор... Сейчас подготовлены сибирские дивизии: вооружены и обмундированы по последнему слову. У американцев на золото все, что надо, закупили. Двухметровые атлеты все как на подбор. Брали туда, уверяют, только крещеных. Будто бы сам Сталин разрешил. Чудеса! Вот увидите: разорвут они немцев у Москвы. 

    

       «Безнадежность порождает мифы, – подумал Михаил Андреевич Велизаров.– Разорвут – слово-то какое…»

    

       Состав приближался к «Соколу». Заметив у поручня сиденья винтовку, Платов спросил:

 

       – Вы тоже воевать?

    

       – Да нет, охраняем одно зданьице, – уклонился профессор.

    

       – У нас наверху машина, едем к Рокоссовскому на Сходню. Могу подвезти.

    

       – Дачу на Сходне снимали, – зачем-то вспомнил профессор. – Овраги там крутые, танки не пройдут. Спасибо, сам доберусь…

 

       Велизаров не вернулся домой ни 30 ноября, ни 1 декабря. Михаил Андреевич ошибался: они не дежурили по ночам, они спали в метро. Ночи стояли такие морозные, что даже безумцам не пришло бы в голову начать наступление.

 

       В их секторе обороны или на их участке находилось до пятнадцати человек – полувзвод, по дореволюционной терминологии.

    

       В первый день зимы Вазген Ашотович Капитонян, он же Василий Антонович Капитонов, построил людей в вестибюле метро, но переклички не проводил, хотя при себе имел список. Вышли наверх и без построения двинулись прочь от Москвы в сторону области. Снег был как битое стекло, искрился и сверкал. Их задача заключалась в установке заградительных мин на линии, условно именуемой «березовая роща – поле – разрушенная церковь». При попытке выполнения – двух ополченцев разорвало в клочья, почти все остальные надумали бежать.

    

       К утру 2 декабря на позицию вышли только трое – старшина-краснофлотец, профессор истории и Володя Половинкин, который работал банщиком на Усачевке.

    

       Прибыли на «объект» затемно. Предстояло неравное соперничество с морозом.

    

       – Дед, – обращался Вовик к Велизарову, хотя профессор был всего на шесть лет старше 50-летнего оболтуса, – дед, зачем ты опять напялил очки в золотой оправе?

    

       – А что?

    

       – Немец может позариться.

    

       – У меня других нет.

    

       – Эх, профессор, профессор, – валял дурака Половинкин, – ничему вас советская власть не учит.

    

       – А чему она должна учить, Вова?

    

       – Классовой борьбе, Андреич. Как же ты не догадался!

    

       – Действительно.

 

       На рассвете Капитонян ходил осматривать «оборонительные рубежи». Ни справа, ни слева никого он не обнаружил. Связь у них отсутствовала. Василий Антонович был строг и мрачен.

    

       – Не вижу возможности обороняться, – пробурчал он.

    

       – Люди-то твои разбежались, – съязвил Володя.

    

       Он был крупный и толстый, одет в кроликовую шубу, в каракулевый пирожок а-ля Иван-царевич, натянутый на уши, и не так страдал от холода.

    

       – А ты хочешь, чтобы они голыми руками сражались с вооруженным врагом?

    

       – Как же ты будешь составлять объяснительную военкому? – не унимался Вовик.

    

       – Если придется, то составлю. И со всей серьезностью заявлю товарищу Сталину…

    

       – До Сталина далеко, Василь Антоныч, – перебил его Володя, снимая рукавицы, чтобы протереть руки снегом.

    

       – Это тебе далеко, Вова… Нас осталось два с половиной человека. При таком наличии личного состава мы не можем защищать столицу нашей родины Москву на порученном нам направлении…

    

       – Я прошу не унижать моего человеческого достоинства, – неожиданно пожаловался Володя, – тут нет никаких половинок.

    

       И вдруг лицо его покрылось потом. Пот темной струйкой начал стекать с кончика носа. Володя уже видел то, что не видели два его товарища. Руки у него были черные как у кочегара или шахтера от минной пыли. Он лично вчера закапывал убитых. Машинально Половинкин передернул затвор винтовки.

    

       – Тут нет унижения человеческого достоинства, – стал ему объяснять Василий Антонович. – Понятно, что профессор и я – люди военные, а ты только вчера первый раз пороху понюхал.

    

       – Сейчас еще понюхаю, – глаза его не смеялись, но были полны ужаса. – Гляди-ка, все ползут и ползут...

 

       Три немецких танка осторожно прощупывали поле. Видимо, им только недавно удалось разогреть моторы. Чудилось, будто они сами удивлялись, что на ходу. Однако постепенно они обретали уверенность, и уже чуяли, что никакой преграды не предвидится. Танки медленно, но настойчиво приближались, обстреливая из пулеметов открывающееся перед ними пространство.

    

       Крохотный старшина, скинув такой же, как у Велизарова, бушлат, положил противотанковую мину под телогрейку.

    

       Василий Антонович приказал профессору Велизарову и Володе Половинкину пробираться к метро, а если кого встретят – звать на подмогу. Они не сдвинулись с места, окаменели, словно жена Лота.

    

       Как ящерица маленький бывший моряк пополз к вражеским танкам, которые уже торопливо и нагло двигались в сторону Москвы.

    

       У Михаила Андреевича та картина застыла в глазах. Время потеряло смысл. И он произнес про себя, и голос его звучал внутри как колокол, а больное сердце раздвинулось до размеров храма: «Господи, если Ты существуешь и если Ты управляешь миром, помоги! Помоги, Господи!»

 

       Подобравшись поближе, старшина подорвал себя. И несколько накануне заложенных мин сдетонировали. Четыре или пять разрывов произвели впечатление.

   

       Танки встали, затем повернулись и поползли восвояси, решив, видимо, что у противника еще остались средства к сопротивлению...

 

 

       Неожиданно для многих в декабре 1941 года развернулось мощное контрнаступление. В ополченцах, особенно стариках, потребность отпала. Вдруг на фронт начали стекаться многочисленные, хорошо вооруженные и подготовленные, свежие и бодрые части. По энергии, по стремлению сражаться 24 часа в сутки, вести круговую оборону, атаковать по нескольким направлениям, брать противника в кольцо, по самостоятельности тактических решений они не уступали нацистам. По техническому оснащению, по количеству боеприпасов, по силе и твердости духа превосходили.

   

       Гитлеровцы выдохлись, моральное их состояние выглядело удручающим – за шаг до победы они получили обескураживающий и грозный удар. В дальнейшем ими руководили отчаяние и фанатизм. Мышление у немецкого командования не изменилось, да и не могло измениться – фюрер принимал основные решения, вмешивался в самые ничтожные детали. А хватка сталинского режима ослабла.

   

       Решение о создании Государственного комитета обороны на время войны поменяло обстановку, отодвинув на второй план НКВД – НКГБ и выдвинув на первый – умелых и способных организаторов. Авторитет Жукова и ряда других военачальников затмевал зачастую сталинский, и это создавало иллюзию некоторой свободы.

   

       Сталин терпел, ибо власть являлась его кумиром, ради нее он смирился со многими унижениями и готов был закрывать глаза на новые. Но он верил, что впоследствии наверстает упущенное по жестокой необходимости ныне. Кроме того, как и рядовой солдат, он понимал, что победа есть жизнь, а поражение – смерть, причем, как тогда твердо уяснили себе все с низу до верху, личная. Не надо забывать об этой особенности Второй мировой войны, когда впервые было заявлено об уничтожении лидеров в случае поражения державы, которой они руководили.

 

       2 января 1942 года Михаил Андреевич вышел из метро «Парк культуры» в морозное солнечное с серебристой дымкой утро. Он был абсолютно свободен. (Винтовку профессор сдал в комендантскую хозяйственную роту, которая объезжала поля сражений вокруг и внутри столицы, собирала все ценное и делала записи, где чего надо убрать, а где восстановить; в общем, был получен приказ заметать ненужные компрометирующие следы). И особняки, стоявшие у метро и давно уже переставшие быть особняками, превратившись в коммуналки, казались ему родными. И церковь Николы-чудотворца в Хамовниках, идущая за ними…

    

       Накануне Велизаров по телефону разговаривал с братом Владимиром Андреевичем, и тот заверил, что его дело, связанное с доносом и «любовной историей», закрыто и сдано в архив. Не в тот ли, который виден был из окна деканата Педагогического института, подумалось профессору. Особой радости он не ощущал, а тяжести на сердце оставалось немало. Ему представлялось, что уже ничего и никогда не расшевелит его усталую и промерзшую душу. 

 

       Когда он открыл чугунную калитку двора на Кооперативной, то увидел на ледяной горке у входа в читальный зал в меховой шубке Марию. Она сразу заметила его, побежала, бросилась на шею:

    

       – Папа! Папочка! Больше никуда не уходи!

    

       Профессор заплакал и Мария заплакала.

    

       – Тебе сегодня, –  удерживая себя от слез, сказал он, – исполнилось девять лет, девочка моя, но мне нечего тебе подарить. Потом придумаю.

    

       – А ты достань что-нибудь из кармана, – попросила она.

    

       Он опустил руку в необъятный карман бушлата, подаренного Капитаняном, и нащупал небольшой твердый предмет. Им оказался черный осколок от противотанковой мины.

    

       – Черный камень! Черный камень! – приплясывала Мария и хлопала в ладоши, которые были упрятаны в толстые шерстяные варежки. – Я запру его в янтарную шкатулку. И никто не будет знать о нем, кроме меня и тебя.

 

       (Затерялась эта шкатулка или была продана, я ее так и не смог отыскать).

    

       Они пошли к подъезду.

    

       – Ваня-барон обещал в честь моего дня рождения залить каток, – сообщила не без гордости она. – А ты навинтишь на каблуки мои снегурки?

    

       – Конечно, Маша.

    

       Почти тут же появился цыган – муж дворничихи Зины, он будто выпрыгнул из другого параллельного измерения. На нем была пыжиковая ушанка, добротный овчинный полушубок военного образца, однако со своими всегдашними хромовыми сапогами он не расставался. Ваня весело улыбался. Сразу же, почти из ниоткуда, возникла долговязая супруга в цигейковой шубе до пят и в кубанке. Она широко улыбнулась, и у нее также оказался полный рот золотых зубов, как и у мужа. Зина как бы ненароком сняла правую рукавицу – на каждом пальце было по дорогому кольцу, а то и по два.

    

       Больше во дворе не обнаружилось ни одной живой души. Поговорили о войне и погоде, о том, что каток действительно организуют на обычном месте. Это была большая площадка напротив будущего метро «Спортивная», а вот довольно крупную елку, растущую там, наряжать, видимо, не будут. Ребятишек совсем мало осталось, правда, некоторые семьи стали возвращаться. Может, к Старому Новому году ее украсить?..

 

       Вечером Екатерина Васильевна, вернувшись с работы, особой радости не выразила. У нее до конца сохранилось недоумение, где так долго можно было пропадать? Отступление – наступление – какое это имеет значение! Должен был хотя бы позвонить. Не заставал на месте? Значит, не хотел.

    

       Вскоре она сменила пластинку и рассказала о том, что в соседнем доме пустуют более половины квартир, в их корпусе – то же самое. Ваня и Зина взялись охранять имущество тех, кому это по карману, и теперь наверняка превратились в миллионеров.

    

       – Мы же, сколько ни работай, останемся нищими, – констатировала она.

    

       – Только люди поврежденного ума думают, будто благочестие служит для прибытка, – смело процитировал профессор апостола Павла. – Желающие обогащаться впадают в искушение, бедствие и пагубу.

    

       – Видимо, ты повредился там головой, откуда пришел, – легкомысленно обидела   его супруга.

 

       Впрочем, Сокольская скоро умолкла, а потом неожиданно оживилась. Выяснилось, что у нее теперь есть постоянная тема – летчик Виктор Авдеев. (Была ли это игривая месть или ее замучило одиночество, мне неведомо). Виктора сбили в воздушном бою над Москвой, но он сумел увести загоревшийся самолет от жилых кварталов и посадил машину на заледеневший пруд. Ему даже собирались дать героя. Ранения незначительные, объясняла Екатерина Васильевна, но задета нервная система, нарушены функции двигательного аппарата. В общем, предстоит много лечебных восстановительных мероприятий. Интересный случай, заключила со знанием дела она.

    

       Два года Сокольская возилась с летчиком Виктором Авдеевым, хлопотала о специальном санатории для него, используя свой авторитет, души в нем не чаяла.

 

       Когда его, окрепшего, пригласили в дом на Кооперативной, он безумно влюбился в одиннадцатилетнюю Машу Велизарову.

    

       Сначала Авдеева направили инструктором на аэродром «Чкаловский», потом он сам попросился на фронт. Летал до конца войны и уцелел. Более сорока лет он писал из Прибалтики, где поселился, письма Марии, писал, даже будучи женат, писал, когда она тяжело и безнадежно болела…

 

       Банщик Вова после гибели старшины Капитоняна ушел с поля боя, бросив винтовку и сказав: с меня хватит. Впоследствии он получил несколько медалей, так как имел знакомства в военкомате, усердно березовым веничком охаживал военкома, попал в ветеранские списки и дожил до 1975 года. Лично мне он представляется человеком неробкого десятка, если бы не связи и не хлопоты, ему бы ничего не досталось.

 

       Профессор вернулся с передовой, утратив интерес к прежней жизни, ко всякому текущему быту, иногда в него проникали искорки из неведомого будущего, но весьма редко, и он не мог достоверно, опытным путем познать или доказать существование Бога и потустороннего мира. Однако Михаил Андреевич отныне и навсегда запомнил, как однажды он взмолился и как ему ответил Господь.

    

       Часть преподавателей Педагогического института, несмотря на повальное бегство в октябре 41-го, осталась в Москве. К концу зимы некоторые из бежавших вернулись. Несмотря на то, что многие молодые находились на фронте, появилась идея возобновить занятия на Малой Пироговской с сентября 1942 года. Посылали телеграмму в министерство в Куйбышев. Там вроде бы не возражали, если наберется достаточное число студентов.

    

       Михаил Андреевич участвовал в каких-то совещаниях в нетопленом здании бывших императорских Высших женских курсов, но пассивно: не выступал и предложений не выдвигал.

    

       Владимир Андреевич теперь возглавлял какое-то важное КБ по своей любимой механике и предлагал старшему брату руководить там делопроизводством, чтобы не испытывать никаких материальных трудностей. Екатерина Васильевна предложение поддерживала. Сергей Васильевич Кафтанов – уполномоченный ГКО и председатель Высшей аттестационной комиссии СССР – не возражал. Он будто бы разговаривал со Сталиным (конечно, не конкретно о Велизарове), и Сталин сказал, что надо укреплять науку, особенно прикладную, и всячески щадить научных работников ввиду того, что влияние социалистической Родины в послевоенном мире должно резко возрасти, а думать об этом пора уже сегодня.

    

       Михаил Андреевич вроде бы уже согласился на должность главного канцеляриста   конструкторского бюро, но тут вдруг было получено письмо от декана историко-филологического факультета Ревякина из Куйбышева – резервной столицы. Александр Иванович предлагал уже с марта вести в Москве семинар или курс для объединенной группы студентов, включая бывших фронтовиков, по истории войн – от Александра Македонского до Чингисхана, от Наполеона до Гитлера – с акцентом на то, что эпоха военного решения вопросов уходит в прошлое. Якобы замысел такого курса родился на самом верху, и Сталин будто бы требовал от наркомата образования поторопиться. Предполагался и специальный паек.

    

       В пространном письме Ревякин, между прочим, поделился своими планами написать большую монографию о литературе, посвященной советским колхозам. Не освоенная никем проблема казалась ему перспективной. Велизаров ответил, что готов в семинаре работать, а книга может получиться замечательной.

    

       Профессор расспрашивал среди коллег, навещавших Малую Пироговку, дом 1, о судьбе доцента Пуришева. Похоронки на Бориса Ивановича не приходило. Полагали, что он, скорее всего, пропал без вести под Вязьмой в ужасные дни разгрома. Так что кафедра зарубежной литературы пустовала, и Ревякин собирался ее укреплять.

 

       Велизаров не чувствовал себя стариком в 56 лет, но его отныне не волновала карьера, не заботило положение в академических кругах, не интересовала собственная научная и материальная состоятельность. Ему теперь суетной виделась их с Катей прежняя борьба за престиж в смутный период общественных потрясений. А Екатерина Васильевна Сокольская имела для него особое значение лишь в этой безумной схватке за Пустоту. Ничего, сражаясь с ветряными мельницами, усыпанными виртуальными алмазами, они не приобрели для души и сердца. Ничего! Такие странные молодые особы, как Эльза, для борьбы за престиж не годились. Они присутствовали в жизни для какой-то иной цели. Надо было бы узнать у Володи, смог ли ей помочь, как обещал, Сергей Васильевич Кафтанов – уполномоченный Комитета обороны.

 

    

       Как-то раз приходил журналист из «Правды». Вернее, не приходил, а прикатил на черной лакированной «Эмке». Ваня-барон специально отпирал ворота и кланялся важному автомобилю из своего другого параллельного мира. Дело состояло вот в чем. В ЦК ВКП(б) появилось мнение одну из улиц Химок переименовать в честь старшины Василия Антоновича Капитонова.

    

       Старший корреспондент «Правды», как он представился, просил рассказать о подвиге маленького армянского моряка, который должен был для укрепления патриотического духа преобразиться в могучего и непременно усатого русского старшину.

    

       Профессор узнал из беседы, что Химки получили свое название от местной речушки, а у него этот городок почему-то всегда ассоциировался с химией и химиками. Они сидели с журналистом на просторной кухне и пили чай.

    

       – Василий Антонович был героем, – начал, после некоторого раздумья, Михаил Андреевич.

      

       Балконная дверь была приоткрыта, снег только-только сошел, солнышко радостно выглядывало из-за угла дома. Скоро нужно было идти в институт.

    

       – Так всегда обо всех говорят, профессор, – вежливо, но сдержанно заметил старший корреспондент.

    

       – Он был настоящий православный христианин, – неожиданно заявил Михаил Андреевич, – очень боголюбивый.

    

      – Ну, это вы зря. Об этом я писать не могу.

    

      – Разве? – Велизаров замялся. – Когда на нас через заснеженное поле пошли немецкие танки, я попросил Бога помочь остановить их. Впервые попросил, никогда не просил. А Василий Антонович подполз к ним и подорвал себя, и они развернулись… Или гранаты для него были тяжелы, и он не мог добросить… Да нет, у нас не было гранат, были только мины… Или он хотел показать, что у нас есть пушка. Я слышал, что неподалеку на Сходне стояла армия Рокоссовского...

    

       – Вы в этом не разбираетесь, товарищ профессор, – успокоил разволновавшегося Велизарова журналист. – Я сам напишу, как было. Есть указание вас тоже упомянуть в материале…

 

       Из Педагогического института Михаил Андреевич отправился не домой, а в противоположную сторону. В калошах и старом плаще через пространство клиник и весеннюю грязь он добрался до храма Николая Чудотворца в Хамовниках. Никаких разрушений он на своем пути не встретил. От Воробьевых (Ленинских) гор до кремлевских стен плотность зенитного огня достигала неимоверных размеров, и нацистские бомбардировщики старались в эту мертвую зону не заходить.

 

       До войны брат Владимир Андреевич приводил его в эту церковь и познакомил с протоиереем отцом Павлом Лепёхиным. Сей почтенный человек служил на приходе с 1915 года и никогда не преследовался никакими властями. Был он чрезвычайно беден, скромен и бескорыстен. Верующая интеллигенция считала, что отец Павел находится под особым покровительством Бога, который окружил его невидимой броней.

    

       Служба уже закончилась, но священник еще не ушел, он вел беседу с одной из прихожанок, потом, благословив ее, отпустил. Приметив профессора истории, батюшка улыбнулся и, по-светски поклонившись, произнес:

    

       – Здравствуйте, Михаил Андреевич, – у него была великолепная память. – Рад вас видеть. И могу сказать словами Акафиста Пресвятой Богородицы: яко обуяша лютии взыскателе и яко увядоша баснотворцы.

    

       – Здравствуйте, отец Павел. И что сие означает?

    

       – Перевести можно примерно так: ибо обезумели непобедимые спорщики, ибо поутихли искусные выдумщики.

    

       – Это о чем?

    

       – Обо всем.

    

       – Что же – навсегда?

    

       – Нет, до времени... Пожаловали вы ко мне, видимо, неспроста?

 

       Профессор растерялся: в самых обычных (может, и не совсем обычных) словах он усмотрел некую прозорливость. Поэтому сказал без предисловий:

    

       – Я стал очевидцем проявления Бога. Вы понимаете, о чем я?

    

       – Тут нет ничего удивительного. Всемогущий проявляет и являет Себя каждое мгновение. Только мы, по грехам нашим, не имеем способности этого узреть.

 

       Без всякой связи в непостижимом волнении Михаил Андреевич продолжал:

    

       – Но разве могло быть семьсот жен у Соломона?

    

       Отец Павел с улыбкой взглянул на Велизарова:

    

       – Это в вас, профессор, взыграл отчаянный вопль атеизма. Соломон, надо понимать, обладал такой громадной властью, что мог содержать и тысячу жен. По гордыне своей, утеряв мудрость, он хотел, чтобы у него было всего больше в сто крат по сравнению с другими царями земными. И Господь строго наказал его.

    

       – Я не понимаю, как Бог может присматривать за миллионами миллионов людей, вершить судьбу каждого?

    

       Протоиерей ответил сразу же:

    

       – Потому что Он в нас, а мы в Нем. Мы как ветви, питаемые Господом. Об этом говорит Иисус Христос. Мы забудем Его, впадем в эгоистические дела, в похоть, и сами себя лишаем духовных соков. И начинаем сохнуть и отпадать от Него. И, наоборот, добрые намерения питают нас и дают плод. Вот и вся премудрость. Мы сами себя сторожим: кто плохо, а кто получше.

    

       Помолчали. До метро «Парк культуры» отсюда было рукой подать. Велизаров вспомнил, как возвращался 2 января домой.

    

       – Я сам крестил Вазгена Ашотовича с именем Василий. Он был человеком редкого благочестия и редкой веры, для которой не существует вопросов.

    

       – Спасибо вам, отец Павел.

      – Лиза забегала вчера и очень спешила, – сообщил священник об Эльзе. – Она сказала, что работает переводчицей и ей надо возвращаться на фронт…

 

       Михаил Андреевич Велизаров хотел попросить благословения, но его охватило такое смятение чувств, что он не решился. Профессор повернулся и быстро зашагал в сторону метро.

 

       Отец Павел нарисовал за его спиной в воздухе невидимый крест.

                                                                               –––––––––––––––

 

 


18 апреля 2017

0 лайки
0 рекомендуют

Понравилось произведение? Расскажи друзьям!

Последние отзывы и рецензии на
«Помоги, Господи»

Нет отзывов и рецензий
Хотите стать первым?


Просмотр всех рецензий и отзывов (0) | Добавить свою рецензию

Добавить закладку | Просмотр закладок | Добавить на полку

Вернуться назад








© 2014-2019 Сайт, где можно почитать прозу 18+
Правила пользования сайтом :: Договор с сайтом
Рейтинг@Mail.ru Частный вебмастерЧастный вебмастер