Ржавчина

Витц действительно совершенно не был склонен к сантиментам. Он всё понимал.  Поэтому вся представшая перед ним огромная машина смерти впечатлила его только лишь безграничными возможностями заработка. В его мозгу воображаемый счётчик уже мотал предстоящие барыши. Они ударили по рукам.

Франция. 1940 год.

Курт Бининг – пехотный офицер. И он только несколько недель назад получил звание лейтенанта. Он молод и красив. Курту льстило, что прелестные утончённые француженки порой засматривались на него. Он не единожды замечал их восхищённые взгляды. Его мундир вызывал неоднозначные чувства. И он знал об этом. С одной стороны это была отличительная черта врага, завоевателя. Но с другой это подчёркивало его мужественность, сквозившую во всей его натуре. Да, эти женщины, совсем юные и постарше, не могли не отдать ей должное. Всё было хорошо, в душе у него царило хорошее настроение. В этот идиллический момент его вдруг окликнули. По имени. Он давно отвык от такого обращения. В последнее время он был только носителем звания, к которому просто приставляли его фамилию. Так было со всеми. А тут «Курт»… И клич снова повторился. Он обернулся, ища глазами того, кто его зовёт. И вдруг увидел, что через толпу к нему проталкивается, маша на ходу руками, высоченный детина. Что – то показалось ему в этом человеке знакомым. Он подходил ближе, и Курт увидел, что человек тоже в военной форме. Когда тот оказался совсем рядом, Курт понял: это тот самый Планк, которого он победил на соревнованиях округа. А потом Планк куда – то пропал, говорили, что уехал учиться. Такое впечатление, что он не только стал ещё выше, но  и раздался вширь, погрузнел, конечно, наверно, уже не столь лёгок на ногах…. Да, это он. Бининг узнал ту его улыбку, которая так донимала его во время боя. Она – то как раз не изменилась. Курту было приятно увидеть вдруг здесь старого знакомого, даже такого. Они потрепали друг друга по плечам. Планк схватив его за плечи своими громадными ручищами, рассматривал его грудь. На ней во второй петлице мундира красовалась красно – бело - чёрная орденская лента Железного креста второго класса.

- Хо – хо! Да ты времени зря не терял, мой друг. У меня заслуги явно поскромнее… А почему ты не носишь сам крест, а только ленту. Окружающие должны это видеть и равняться. Хотя, может, ты и прав, и так же всё понятно…

В этот момент Бининг почувствовал разницу между собой нынешним и тогдашним, когда его трясло перед тем боем. Что – то в нём изменилось. Это было нечто неуловимое, но очень важное. Он размышлял об этом, машинально отвечая на вопросы собеседника, пригласившего его выпить бокал вина. В этом лёгком проявлении зависти к его награде, Курт почувствовал в Планке некую детскость. Точнее он не мог это сформулировать. Глядя на эту ленту, Бининг вспоминал, за что он получил её. Снова восстали в памяти кровь, грязь польских дорог и человеческих душ… Теперь он даже не смог бы ответить, за что воюет. Он просто исполнял приказы. И, как видно, делал это хорошо, раз его так оценили. Он вспомнил тот давний разговор с отцом пару лет назад. Генрих был, безусловно, прав. Курту иногда приходилось переступать через себя, просто потому что он не был достаточно жестоким, как того требовала армия. Бывало и так, что ему за это даже выносили выговоры. Но всё равно он был лучше других. Это видели при захвате Судет, а потом и всей Чехословакии, Польши. Теперь он во Франции. В отпуске он рассказывал о своих чувствах отцу.

Но с Планком на такие личные темы Курту беседовать явно не хотелось. А тот говорил, говорил.

- Боже, когда же он устанет?.. – Курт мысленно задал себе этот вопрос, он в этот момент был бы рад избавиться от него.

Планк всё – таки заметил, что его слушают без живого интереса, и, видимо это заставило его неожиданно засобираться куда – то по делам. Оставшись один за столиком, Бининг с досадой подумал, что этот верзила своим трёпом всё – таки умудрился  испортить ему прогулку в город. Он закурил, но тут же затушил сигарету. Раз уж ему всё испортили, то и нечего было тут рассиживаться. Нужно было идти в гарнизон.

Как только он пришёл, дежурный офицер окликнул его.

- Курт, зайдите в кабинет к полковнику Лаубе. Вас там ждут.

- Гм… Что ещё за гости?..

Гостем оказался представитель диверсионной школы абвера.

- Лейтенант фон Бининг, мы предлагаем вам обучение и новое место несения службы. Это выразится и в соответствующем повышении жалованья. Думаю, вам это будет интересно. Мы знаем ваши показатели и заслуги. Такие люди нам нужны.

- Ха!.. Вопрос в другом: нужны ли вы мне… - Но он не произнёс этого вслух, а лишь усмехнулся.

- Вижу скепсис на вашем лице. Но прошу вас, не спешите отказываться.

Курта заинтриговало слово «интересно». Здесь ему уже ничего не было интересно. Сначала ему всё это нравилось, но теперь это была просто работа. Довольно рутинная, до ужаса скучная работа. Хотя иногда это было тяжело. Они несли людям, до их прихода не знавшим горя, страдания, смерть. И эти люди были против них бессильны. Может этот господин предлагает что – то действительно стоящее. Курт сам до конца не понимал, что действует последнее время исключительно по приказу. И азарт в нём появляется только, если ему вдруг грозила опасность. Да, в абвере должно быть интересно. Он согласился. 

1940 год.

- Осторожнее, Фриц, Конрад! Ну что же вы как медведи? Витрину не рассадите! Умоляю… - Фридрих Витц упоённо командовал обустройством магазина и завозом товара. Часть его уже была здесь, и её сложили здесь же. У новоиспечённого бизнесмена было приподнятое настроение по случаю того, что буквально вчера вечером ему удалось – таки нанять продавщицу. Ни он, ни Кихлер даже предположить не могли, что это окажется существенной проблемой. Все как – то открещивались, узнав, чем именно им придётся торговать… Но Эрна согласилась работать в их «Рейхе». Ну ещё бы! С такой – то заработной платой… Это была миловидная двадцатисемилетняя блондинка. На её лице нарисована на веки вечные застывшая улыбка. Вот только в глазах иногда мелькало что – то хищническое. Во всяком случае так казалось Йохану. Зато его отец ценил свою подчинённую очень высоко и не только в профессиональном отношении. Она существенно выигрывала как женщина в сравнении с уже не столь молодой супругой. Потому Фридрих частенько уединялся с ней у себя в кабинете.

Отец суетился, стараясь всё сделать так, как хотелось именно ему. Под конец, когда уже всё было закончено, приехал с бутылкой шампанского Кихлер. Под звон бокалов он желал им всем удачи, а Витц – старший неустанно благодарил его за предложение. Их мужской разговор разбавлял не всегда случавшийся к месту смех Эрны.

Потом появилась и первая покупательница. Вскоре пришли ещё люди. За ними было интересно наблюдать. У Эрны даже появилась своя негласная квалификация клиентов. Одни заходили робко и нередко оглядывались словно проверяя, не видит ли кто их. Другие появлялись запросто и как ни в чём не бывало спрашивали то, за чем пришли. Третьи просто глазели по витринам. Таких было много, они приходили сюда как в музей. Но больше было тех, кто действительно что – то покупал. Магазин создавал ажиотаж. Оказалось, что людям интересно купить что – нибудь эдакое вроде. Ну а кому – то было всё равно, что он расчёсывается гребнем из человеческой кости или покупает своему ребёнку игрушку чужого малыша, скорее всего искусственно умерщвлённого. Об этом никто в открытую не говорил, но на самом деле все это понимали. Сначала об этом было неловко говорить со знакомыми, но когда магазин проработал уже не один месяц, люди привыкли к этому и уже не опускали глаза при встрече с кем – то из близких, выходя из «Рейха», как это было сначала. Все молчаливо согласились с тем, что всё это отняли у их истинных врагов.

В магазин то и дело завозили очередные партии товаров. И они легко расходились. Однажды отец поручил Йохану помочь Эрне. Он делал это не столько желая облегчить труд продавщицы, сколько приучить ко всему этому сына, видя его своим преемником через какое – то время. Эрна, показала ему большой ящик с игрушками, их нужно было расставить на витрине. Йохан пока не был посвящён во все тонкости происходящего. Он почти справился с заданием, когда, достал деревянный автомобильчик. Сверху на нём было большое размытое бурое пятно. Он догадался, что это была кровь, которую попытались затереть. Но это не удалось до конца. Йохан в  самых общих чертах был осведомлён о том, что эти вещи привезли из лагеря, где отобрали их у людей, которые оказались неугодны властям, но не мог знать, что узников травят в газовых камерах, а потом сжигают в печах. На игрушке была кровь просто оцарапавшегося ребёнка. Богатое же воображение подсказало ему, что автомобильчик был у ребёнка в тот момент, когда его расстреливали. Он ошибся только в способе убийства.

Йохан показал игрушку Эрне. Та забрала её у него, сказав, что попробует её очистить. Это было сказано так легко! Неужели, она ничего не поняла? До неё не дошло, что там убивают людей? На самом деле Эрна всё это знала, но, забрав игрушку, уже мило улыбалась только что вошедшему покупателю.

- Можешь идти, мальчик! Твоя помощь уже не нужна.

Как? Мысли в его мозгу проносились какой – то круговертью. Он пока не знал абсолютно ничего из того, что происходит там, откуда везут вещи, но теперь даже не сомневался в том, как они получены.

Он был дома, когда приехал отец. Да, теперь он сам стал солидным господином в дорогом костюме с личным авто. Не так давно они переехали и в новую квартиру. Пока что жильё было съёмным, но уже в скором времени Витц планировал приобрести собственную комфортабельную виллу.

- Эрна тебя похвалила. Молодец! - Он потрепал его по щеке. Отец перенял это жест у Гитлера. Йохан сразу это понял, они вместе с классом смотрели ту кинохронику о фюрере. До какой же степени отец тщеславен, если это проявляется даже в таких мелочах. Жест был скопирован в точности.

- Отец! – Йохан окликнул Витца – старшего, когда тот уже выходил из его комнаты.

- Да! – Витц оглянулся через плечо.

- Нет, ничего… -  Сын слишком боялся отца, чтобы задать вопрос ему вопрос, просто сверливший его мозг.

- Говори! – Теперь уже мужчина был заинтересован, чувствуя, что парень явно что – то недоговаривает.

- Я… Я…

- Ну не мямлить! – Отец строго посмотрел на него. – Мужчина ты или нет?

- Хорошо! – Голос Йохана потвердел. – Я хотел у тебя спросить, откуда берутся все эти вещи.

Отец задумался, но только на пару секунд.

- Поедем! Я тебе всё покажу. Хорошо, что ты сам этим заинтересовался, и не пришлось тебе ничего навязывать. Надеюсь, ты себе не изменишь.

Через минуту они уже сидели в новом отцовском автомобиле, мчавшем их за город. Юноша раздумывал над словами отца. Как следовало их понимать? Наконец они подъехали к проходной лагеря. Отец высунул в окно какой – то документ, судя по всему, пропуск. Но, как видно, это было чистой формальностью. Охранник улыбнулся Витцу – старшему как старому знакомому. Видимо, отец был здесь частым гостем, и его хорошо знали. Первым впечатлением Йохана был железнодорожный состав, медленно вползавший в лагерь по путям. Они тянулись куда – то вглубь территории. Пока отец предъявлял пропуск, перекинулся несколькими словами с охранником и им открыли ворота, прошло совсем немного времени. Но этого хватило с лихвой. Вагон стоял совсем близко, не более чем в пяти – шести метрах от них. Посредине в нём было сделано забранное колючей проволокой небольшое окошко. И люди просто приникали к нему, чтобы глотнуть свежего воздуха. Было видно, что кто – то тянется самыми кончиками губ. Они боролись за это место, рвали друг друга, отталкивали из последних сил. В воздухе витало протяжное «Пить!», временами переходящее в какой – то животный полувой – полустон. Юноше стало страшно. Но тут автомобиль дёрнулся и, заехав на территорию, остановился у комендатуры. В окно своего кабинета выглянул Кихлер. Он вышел к ним во двор.

- О, Фридрих, не ожидал вас сегодня, да ещё и с… Это ваш сын?

- Да, Альфред! - Витц уже вполне освоился с ролью друга высокопоставленного эсэсовца и свободно обращался к нему на «ты». -  Мой отпрыск, видишь ли, проявил живой интерес к вашему производству. Можем ли мы его немного осмотреть? Пытаюсь понемногу приобщать его к делу, нужно готовить помощника.

- Конечно, конечно. Ты прав. Я только «за»… Ну что ж, знакомьтесь… А я немного занят. Разгружаем уже второй эшелон с русскими. Оставляю вас… Э- эй, включите музыку и погромче! – Он обратился уже к кому – то из обслуживающего персонала. – Нужно заглушить их блеянье!..

Отец не стал делать столь подробную экскурсию, которую ему самому устроил Кихлер. Но Йохан увидел достаточно. Они осмотрели склады вещей. Юноша впервые видел таких истощённых людей. К тому времени здесь появились новые отделения. В одном из них на площади, ограждённой колючей проволокой, как и всё вокруг, скелеты, обтянутые кожей, на которых парусом развевалась полосатая форма, таскали прижав к животу камни. Они показались Йохану не слишком тяжёлыми, но людей, которых и от порыва ветра качало из стороны в сторону, эта невеликая тяжесть просто прижимала к земле, и они иногда роняли свою ношу. Тут же подбегал надзиратель и пинками подбитых гвоздями сапог и ударами заставлял её поднять и продолжать путь. В нём не было совершенно никакого смысла. Когда гора камней была перенесена из одного угла площади в другой, доходяги начинали возвращать камни туда, откуда взяли их.

- Отец, что они делают?

Тот покачал головой, затрудняясь в ответе.

- Это один из наших учёных проводит опыт по снижению интеллекта человеческого до уровня животного. – Голос Кихлера раздался откуда – то сзади. – Они обернулись. – И, как вы можете заметить, у него неплохо получается. Считаю это начинание весьма полезным. Нам понадобятся тысячи рабов для того, чтобы обслуживать Рейх, когда мы придём в Россию и прочно обоснуемся там. А в том, что это произойдёт в самое ближайшее время, думаю, никто не сомневается. Во всём этом есть одна закавыка. Они должны быть вполне трудоспособны, но примитивны. Нужно выработать идеальное соотношение этих качеств. Как раз над этим сейчас и ведутся работы при помощи вот этих… экземпляров. Это нужно для того, чтобы в будущем они не доставляли нам хлопот попытками бунтов и прочими неприятностями. Понятно, что мы легко со всем этим справимся. Но лучше действовать упреждающе.

Йохан в потрясении смотрел на происходящее.

- Но ведь они умрут?.. Да?

- Ах, молодой человек… - Кихлер усмехнулся в кулак и удивлённо посмотрел на Фридриха Витца, на что тот виновато пожал плечами и опустил глаза. – Они специально прибыли сюда для того, чтобы умереть в конце концов, но умирая принести пользу нам, потомкам Нибелунгов! К тому же даже после смерти они могут принести пользу. Смотрите – ка…

Они прошли по одной из лагерных улиц к большой площади, также ограждённой проволокой. Сначала Йохан не поверил своим глазам. Это был кошмар наяву. Нет, он не спал. Всё это творилось на самом деле. За оградой работал бульдозер. Он ездил по площади и ножом сгребал в кучу человеческие тела! Они были такими же, как те, что он видел там, за углом. Только там были ещё живые люди. А здесь на земле валялись просто куклы. У них словно у тряпичных Пьеро болтались руки и ноги, они уже были раздеты. Одежду с них снимали такие же полумертвецы.

- Ха! Фридрих, посмотри, сколько биоматериала… - Кихлер прервался, не договорив, и кинулся к Йохану. Он резко дёрнул его за плечо на себя. Отец смотрел куда – то в сторону, а вот он успел заметить, что юноша, стоявший немного впереди, протянул руку перед собой словно ища опоры и подался вперёд всем корпусом, теряя сознание.

- Ты в порядке? – Кихлер тряс его тихонько за плечо. – Сядь – ка! Воды сюда! быстро!

Мигом примчался один из заключённых с кружкой воды. Йохан увидел, как он, не поднимая глаз, передал её дрожащими руками Кихлеру, а тот брезгливо поморщился и, прошипев «Пошёл вон!», прижал её к губам Йохан.

- Карл! – он обратился к одному из охранников. – Будто нельзя было самому принести. Теперь руки мыть… 

Он и отец смотрели на юношу сверху.

- Да, парень, тебе сегодня крепко повезло. Ты чуть не дотронулся до линии высоко напряжения. Если бы не моя реакция, твоему отцу пришлось бы везти домой не тебя, а чёрные головёшки. Так – то… Это тебе так солнцем голову напекло?

Йохан не слышал его, хоть и пришёл в себя. Он смотрел на отца. Тот сам готов был испепелить его взглядом. Он всё понял, но пока молчал. Только когда они уже сидели в автомобиле, Фридрих дал себе волю.

- Йохан, знаешь, кто ты? Мне трудно подобрать стоящее определение тебе. Но первое, что приходит на ум, это трус и баба, жалкая сопливая девчонка…И уж ни в коем случае не мужчина! О мой Бог! Если бы ты только знал, как мне стыдно перед господином Кихлером… Кто знает, если бы ты сейчас умер, может быть, всем было бы и лучше… - Йохан, сидя рядом с отцом, не понимал, что тот говорит. Он чувствовал только общий смысл. Этого было достаточно. Крупные слёзы текли по его щекам. Юноша слышал, как они тяжело бухались ему на брюки. На лицо села мельчайшая пепельная пыль, разносимая воздухом от крематория по всему лагерю. И слёзы, катясь вниз по его щекам, оставляли дорожки чистой кожи. Это можно было себе позволить, потому что отцу сейчас было всё равно. Тот ушёл в диалог с самим собой. Потом он вдруг прибавил уже другим, не столь сокрушённым тоном. – Ну ничего, я сделаю из тебя мужчину. – Он, нагнувшись, заглянул сыну в лицо, но вид его заставил Фридриха лишь досадливо поморщиться.

Йохан был в магазине один. Он расставлял новую партию товара. Отец уехал куда – то по делам, а Эрна отпросилась ненадолго. Окна были открыты, и холодный осенний ветер врывался в помещение. Так приказал отец. «Помещение должно дышать!» - это была одна из его любимых фраз, Когда сын или Эрна просили закрыть окна. Это делалось только, если внутрь забивался косой дождь, который мог намочить вещи. О них Витц – старший действительно пёкся. Сквозняки, которыми продувало продавщицу и сына, его мало волновали. Поэтому Йохан слышал, что происходило на улице. Магазин находился в переулке, примыкавшем к одной из центральных улиц. Поэтому воздух был наполнен преимущественно звуками, производимыми автомобильными двигателями и клаксонами. Наступал вечер и людей, торопившихся домой или куда – то по делам, постепенно становилось всё меньше. Разве что изредка проходил какой – нибудь седоусый старик, совершающий вечерний променад. Со времени того инцидента в концлагере прошло уже несколько месяцев. Йохан как будто пришёл в себя. Тем более, что этому активно способствовал отец, загружая его работой, физической и строевой подготовкой, учёбой. Теперь он лишь иногда вспоминал о том случае, но старался глушить в себе тяжёлые мысли. Это удавалось, когда мозг словно отключался полностью. И сейчас он машинально, ни о чём не думая, протирал игрушки, прежде чем поставить их на витрину. Вдруг сквозь раскрытое окно он услыхал топот ног. Кто – то бежал сюда, по направлению к магазину. Йохан выглянул за дверь и увидел мальчика, нёсшегося со всех ног. Вечерняя мостовая была пустынной и каждый шаг гулко раздавался далеко вокруг. Ему было лет восемь, не больше. У него был взгляд маленького затравленного зверька. И, видимо, что – то похожее показалось ему и в глазах Йохана. Поравнявшись с юношей, он приблизился.

- Укройте меня, пожалуйста! Они меня убьют!.. Я вас прошу. – В этом мальчугане чувствовалась какая – то странная боль, не по – детски осмысленная.

Йохан ничего не мог понять, но пропустил мальчугана внутрь и закрыл дверь. Только успев спрятать его в подсобку, где хранились товары, дожидавшиеся своего часа, он услышал за окном гвалт. Трое подростков в форме гитлерюгенда ворвались из – за угла в переулок и заглядывали во все щели, где мог бы спрятаться человек.

Это были его товарищи по школе. Предводителем у них Герг Брютце, шарфюрер, возглавлявший одно из местных товариществ гитлерюгенда. Переулок был тупиковым, в конце был забор. Впрочем, через него можно было перебраться при помощи мусорных баков, стоявших рядом. Молодчики подумали было, что мальчик так и сделал, поэтому, заглянув за него, один из преследователей лишь разочарованно помахал головой.

- Так, он или где - то здесь, или всё – таки успел от нас оторваться… Пойдём спросим у Витца!

Он спросил у Йохана, не видел ли тот мальчишку.

- Нет… Я услышал, что кто – то бежит и выглянул на улицу. Но это были вы. – Юноша позже задумался о том, что двигало им, когда он, врал своему товарищу, глядя ему прямо в глаза. Наверно это был вид рыскающих товарищей. Они никого не нашли и в конце концов, смирившись с этим, с видом побитых собак, упустивших добычу и теперь в бессильной злобе лязгающих челюстями, также подошли к входу в магазин.

- Представь себе, Швейцеры… Ну, ты знаешь их… Так вот, эти гады укрывали у себя сына своих знакомых евреев. Их самих угнали, как видно, туда, откуда берутся все эти вещи. – Он ткнул пальцем в магазин. – А своего выродка они успели передать. Об этом потом рассказали соседи. Пришли к самим Швейцерам. Хорошо бы было, если бы с ними самими поговорили по душам, чтобы другим неповадно было укрывать этих мерзких тварей… Но вот этот маленький ублюдок сумел ускользнуть. Сразу видно еврейскую породу. Но ничего, найдётся! Слышишь меня, малыш?! – Он посмотрел куда – то вверх и погрозил пальцем, а затем злорадно рассмеялся. – Ничего, скоро зима! Отыщешься…

Они ушли, а Йохан притворил за собой дверь магазина и войдя в подсобку, позвал мальчика. У него были смешанные чувства. Он запутался, на чьей он стороне. Он член гитлерюгенда. Так хочет отец. Сам Йохан всем говорит, что ненавидит евреев. Так тоже хочет отец. Что он думает на самом деле? Почему он спас этого мальчика?

- Эй, ты где? – Подсобка ответила молчанием. Тогда он включил свет. Здесь были набросаны горы женских сумочек, развешана одежда. – Мальчик!

Йохан поворошил всё, что здесь было, заглянул под длиннющие пальто и плащи – никого!

- Выходи, я же не в прятки с тобой играю. Их здесь уже нет!

Только сейчас он обратил внимание, что выходя из подсобки, плотно прикрыл за собой дверь, а когда входил обратно, она была приотворена.

Йохан вышел из подсобки.

- Ну выходи же! Скоро придут Эрна и отец…

Но в ответ было лишь молчание. Вдруг он заметил какое – то движение под одним из кресел, которые услужливый Витц - старший расставил в магазине для посетителей. Да, так и было, малыш перебрался под кресло. Йохан позвал его снова, но он не вылезал. Тогда парень потянул за подлокотник и сдвинул мебель в сторону. Мальчик лежал на спине, плакал. Его била дрожь.

- Не бей меня, пожалуйста…

- Да не буду я тебя бить. – Это показалось Йохану диким. Как можно было бить такого малыша? Но видимо не все задавались таким вопросом. Теперь парень присмотрелся и увидел ссадину на скуле и начинающий заплывать левый глаз. – Но и здесь тебе находиться опасно. Ты понимаешь?

Мальчуган закивал, хотя смотрел всё ещё настороженно.

- А они точно ушли?

- Да ушли они…

Йохан принёс аптечку и обработал побои. Всё, чем мог он помочь, Йохан сделал, и оставалось одно – выпроводить этого малыша обратно на улицу. Они сидели на коленях и смотрели друг на друга. Один понимал, что ему сейчас укажут на дверь и со страхом ждал этого момента, а другой никак не мог выдавить эти слова из себя. Наконец Йохан преодолел сам себя и, сбросив довлеющую над ним жалость к этому заморышу, пробормотал что – то. Мальчик даже не расслышал, но, понимая, что ничего другого парень ему сказать не может, поднялся на ноги и пошёл к выходу.

- Постой! – Мальчик повернулся. В его глазах появилась надежда. Он останется здесь, с ним будет хотя бы этот юноша. Он уже не один… В этот момент он был готов хоть всю жизнь просидеть в тёмной подсобке с вещами узников. Хотя он и не знал, что это за вещи. – Ты есть хочешь? – Нет, этот парень хочет всего лишь его накормить…

- Нет, меня недавно покормили… Прямо перед тем, как в подвал, где я прятался, ворвались эти… - Он хотел сказать «люди», но это слово совершенно не вязалось с теми, от кого он убегал.

Йохан подбежал.

- Ну скоро проголодаешься… На вот, возьми. Прости меня. – Он отвернулся, чтобы мальчик не увидел его слёз. Ребёнок взял пакет с бутербродами.

Звякнул колокольчик над дверью, он ушёл.

Всё!.. Йохан даже не спросил, есть ли куда ему пойти, как вообще зовут его. Так даже лучше. Что изменилось бы, если бы мальчик ответил, что идти ему некуда? Ничего Он хотя бы не знает имени маленького человека, которого, возможно, только что отправил на смерть. Впрочем, это просто самообман… Он навсегда запомнил эти черные, глубоко посаженные глаза. И если сейчас этого малыша поймают и отправят в лагерь, где у него заберут всю кровь для нужд солдат вермахта или просто выпустят через трубу крематория, виноват будет он, Йохан Витц.

- О чём задумался? Ты протрёшь дырку в этой кукле… Я за тобой наблюдаю уже пять минут. – Он услышал голос отца, тихонько вошедшего в магазин через чёрный вход.

- Нет, ни о чём… Так… Просто... – Йохан торопливо поставил игрушку на место и взялся за следующую.     

- Да, да, знаю я эти «просто»… - Отец ворча удалился в кабинет.

1942 год.

В доме был праздник. И всё в нём было праздничным. Разноцветные флажки, шум приготовлений к встрече гостей. Даже свастика – и та была какой – праздничной… Флаг с ней отец вывесил прямо над входом в дом. Теперь он был настоящим бюргером и был обязан соответствовать своему высокому статусу. Планку должна была держать и семья. Не было только праздничного настроения. Хотя Йохан и пытался его изобразить на своём лице. Но его предательски выдавали глаза. Мать, иногда проходя мимо с очередным блюдом кушаний, выставляемых на стол, заглядывала в них и гладила по плечу. Сама она скрывала свою горечь за приклеенной улыбкой. Один отец был искренне рад. Может хотя бы в армии из этого мямли сделают настоящего мужчину… 

Йохана провожали в армию. Он видел в этом и возможные плюсы, и минусы. Это сулило ещё больше муштры и военщины в его жизни. Но очевидным достоинством происходящего было то, что он наконец избавится от всеобъемлющего отцовского контроля. Шёл сорок второй год. И им хорошенько всыпали под Москвой. Теперь было уже понятно, что гитлеровский «молниеносный» блицкриг несколько затянулся. И тем не менее, немцы, особенно те, кто следили за положением дел на фронтах только по информационным сводкам, газетам и пропагандистским фильмам не давали русским ни единого шанса на победу. Позднее, когда война на востоке набирала всё большие обороты и появились многочисленные инвалиды, вернувшиеся «оттуда», когда в семьи стали приходить похоронки, начало появляться всё больше «сомневающихся». Но сейчас у обывателей в мозгу был образ немецкого солдата –  пока ещё только победителя. Поездку на Восточный фронт они воспринимали как некую охоту на полудиких славянских варваров, сохранивших своё древнее развитие  до сих пор на том же уровне, что и много веков назад.

Йохан не думал обо всём этом. Сейчас главным для него было избавиться от влияния отца. Он даже не думал о том, что может не выдержать тягот армейской жизни. Отец во многом сослужил хорошую службу вермахту, сделав из сына настоящего солдата. Физически он мало кому уступал из своих сверстников. Он никогда не забудет многокилометровые кроссы, заплывы в ледяной воде, боксёрские поединки, когда отец уже не становился на колени, чтобы дать ему фору, а дрался в полную силу. Конечно, он всё равно часто проигрывал. Ему просто не хватало остервенения, которого было в избытке у отца. Иногда Йохану казалось, что у Витца - старшего проявляется некое самобичевание. Он опускал руки и просто заставлял себя избивать до крови, кричал «ещё», «сильнее», «бьёшь как баба». На самом деле он просто хотел вызвать в сыне вкус крови, жестокости, которым обладал сам. У Йохана были лучшие оценки по всем предметам, потому что за каждое упущение отец прилюдно отвешивал ему пощёчины.

Йохан сразу бы понял, почему у отца такое отношение к нему, если бы знал, насколько сильно развиты в нём чувства тщеславия, прагматизма и алчности. Теперь он был важным господином. Шутка ли? Владелец магазина… Но он считал, что самое выгодное вложение – это заслуги перед фюрером, которые помогут открыть путь на самые верхние слои общества. Понимая, что сам он находится уже в том возрасте, когда поздно делать карьеру, проливать кровь, Витц – старший толкал к этому сына. Он помнил о том, как своим телом защитил фюрера Гиммлер. Он не знал, что это была инсценировка покушения, мечтал о чём - то подобном для сына. Сам же он в глубине души без лишней скромности отождествлял себя с самим Гитлером. Он думал, что окружающие этого не замечают. Но порой это доходило до болезненности, особенно в отношениях с сыном. И Йохан в такие моменты мысленно называл его микрофюрером, а потом смеялся сам над собой, представляя, что в действительности настоящий Гитлер хоть и не дышал бы его отцу в пупок, но явно проигрывал в габаритах.

Приглашённых было немного. Господин Кихлер, Эрна и ещё трое лагерных же офицеров, с которыми Йохан близко знаком не был. Вот и весь список. Отец даже воспротивился тому, чтобы на празднике присутствовала бабушка по линии матери. Он не хотел, чтобы та разводила свою сырость, размягчая Йохана. Так в очередной проявился его деспотизм по отношению к семье. Но уж для собравшихся он в тот вечер предстал в совсем неожиданном образе. Он достал откуда – то свою старую армейскую форму ещё кайзеровских времён и на ужин вышел в ней. Отец был смешон. Йохан  видел, что гости посмеивались уголками глаз, просто из чувства приличия не давая себе расхохотаться в голос. Ему было горько от этого. В нём боролись противоречивые чувства к отцу. Из – за его жестокости к себе и матери он иногда даже ненавидел его. Иногда, просто уставая от постоянного прессинга испытывал настоящее равнодушие. Тогда ему было всё равно. Но в такие моменты, испытывая жалость, он чувствовал, что, несмотря ни на что, он продолжает любить его как родного человека. Все высказали ему свои пожелания. Йохан согласно кивал и благодарил в смущении от столь большого внимания к себе. Ему хотелось поскорее уйти от всех этих людей. Отец, сочетающий в себе целый клубок пороков, его любовница, оберфюрер СС Кихлер, каждый день руководящий убийством… Но это вызвало бы гнев отца. Нужно было сидеть с ними, принимать поздравления, да ещё и мило улыбаться. Его не спрашивали, о чём он думал. Да и потом уйти в такой момент значило бы оставить среди них маму. Это было нечестно по отношению к ней.

Отец, изрядно выпивший, в который раз уже поднялся для того, чтобы сказать сыну напутственное слово.

- Йохан, мой дорогой мальчик! Да, да… Ты пока ещё мальчик. Мужчиной тебя сделают там. Я верю, что там исправят все твои недостатки. – Он даже здесь, при чужих людях, не мог промолчать об этом. И его начало всё больше увлекать именно в эту сторону. – Да, у тебя их много. Даже господин Кихлер…

- Фридрих… - Кихлер поморщился. – Мы же договорились. Альфред! А –ль – фф – ред… - Он тоже был изрядно накачан и, сделав ударение на последнем слоге, опустил голову.

- Да, да… Альфред! Просто такой важный человек стал моим другом… Но я не об этом говорил… - Он потерял свою мысль. И забыв, что именно хотел сказать на самом деле, начал давать указания сыну о том, каким в его представлении должен быть хороший солдат, и от чего ему следовало бы избавиться, если он не хочет стать насмешкой для товарища.

Йохан покраснел от стыда. Он надеялся, что на следующий день они всё это просто забудут. Да и он сам скорее всего завтра будет уже где – нибудь далеко – далеко. Может быть он окажется во Франции или суровой России. Хотя о том, что она сурова, говорят только они, люди сидящие рядом. Поэтому верить в это нужно с оглядкой. Везде живут люди.  

Благодаря своим показателям в физической подготовке и стрельбе он попал к парашютистам – десантникам. И оказался как раз в той самой России. Ему было приятно ощущение полёта под куполом. Но он всегда так быстро заканчивался… Была посадка. А потом нужно было идти в атаку, стрелять, бить. Быстро прошёл период обучения, и теперь вокруг него был фронт, огненный, смертоносный. И Йохан смотрелся в гуще жутких кровопролитных боёв весьма органично. Но товарищи никогда бы не догадались, что на самом деле происходит у него в душе. Он в эти минуты отстранялся и видел всё словно со стороны. Он так и не научился пить. Хотя многие его товарищи именно в этом находили спасение от мучавшей их действительности. Да, он увидел, что был не одинок в своём отвращении к войне. Но их было мало. Большинство же относились к этому с каменным спокойствием, свойственным разве что только настоящим тевтонцам. Его товарищи не знали, что он стрелял и убивал только по одной причине. Отца он боялся больше, чем советских солдат и партизан. Это был почти животный страх. Хотя он и не знал, что хуже: терпеть издевательства отца и быть покорным его больной воле или самому творить зло. Умереть он не боялся, даже не думал об этом и всегда был впереди атакующих. Товарищи иногда просто не могли поверить в столь бесшабашное отношение к собственной жизни. Это выглядело просто противоестественно, особенно если они вспоминали каков Витц в гарнизоне. Он всегда молчал, а если что – то и говорил, то только когда к нему обращались. Он был стеснителен словно забитый сверстниками ребёнок. Таким он был в школе. Но к теперешнему Витцу никто бы даже и не подумал подступиться с издёвками и подколками. Подобные случаи были. Но после того, как обидчики увидели его в бою, они бросили это занятие, хотя и чувствовали, что он для них не опасен, а убивает и идёт на смерть только по приказу.

Витц стоял на ночном дежурстве. Его сослуживцы терпеть их не могли. А ему нравилось. В любую погоду он готов был идти на самую удалённую точку. Это давало возможность уйти от всех, от их разговоров, взглядов. В такие часы он мог быть самим собой, а не тем, кого видели окружающие. Эту идиллию лишь изредка нарушал дежурный офицер. Обычно он проходил, Витц спрашивал у него пароль. И всё продолжалось. И эта летняя ночь была прекрасна. Совсем недавно прошёл дождь. И воздух был просто напоен пьянящей свежестью. А на бархатисто – чёрном небе светились мириады далеких звёзд. Вот одна упала. Йохан улыбнулся сам себе. Небо, особенно ночное всегда поражало его своей космической необъятностью. Втайне он всегда жалел, что не умеет, ваять, писать стихи. Он пытался несколько раз, но из этого ничего не вышло, и он рвал свои скромные литературные труды. Ему хотелось передать своё ощущение огромности, разнообразности этого прекрасного мира. Хотя в нём было и полно мерзости, маленькой частицей которой становился и он сам, обычный парень каких здесь много, всё же мир был прекрасен. Но чем больше он в этом убеждался, тем сильнее испытывал отвращение к самому себе… Но какой у него был выход? Как уйти от всего этого и от себя, вызывавшего чувство гадливости. Вернуться домой? Он не мог. Там был отец. И его он боялся всё тем же детским страхом. Это было невозможно. Значит нужно было оставаться. Тем более его никто не отпустит. Германия всё больше увязает в войне. Вот, снова мысли вернулись к тому же… Лучше бы он не смотрел вообще на это небо, будь оно трижды проклято… Нужно успокоиться. Тем более, уже понемногу светает, и  сейчас его будут менять. Негоже показывать им своё нутро. Так и есть, к нему снова шёл офицер. Но это был не дежурный. А кто – то из штабистов. О, да это адъютант командира полка Малер, щеголеватый хлыщ, никогда не участвовавший ни в одном сражении. Гм, странно, что его это так взволновало. Он усмехнулся. Да, так и было. Уже за несколько метров Йохан услышал приторный аромат кёльнской воды, которой Малер душился так сильно, что было даже несколько неприятно находиться рядом с ним. Интересно, делают ли ему замечания по этому поводу… Снова в голову лезет какая – то белиберда. Малер компенсировал свою скунсоподобность прекрасным строевым шагом, которым он прошествовал к Витцу.

- Рядовой Витц! Пройдите в штаб, к командиру полка!

- Но мой пост…

- Вас сейчас сменят.

В кабинете полковника сидели он сам и ещё один офицер. При входе Витца он поднялся со своего кресла. Командир же остался за столом, безучастно наблюдая за происходящим.

- Майор Гросс. Ваш новый командир, куратор на время обучения в диверсионной школе абвера. Собирайтесь быстрее, нам нужно ехать. – Новый знакомый протянул руку, которую Витц машинально пожал, сам в это время с удивлением смотря на командира. Тот лишь утвердительно кивнул и тяжело вздохнул. В этом вздохе чувствовалось искреннее сожаление. Витц был известен как очень хороший солдат.  

 Они ехали в комфортабельном «Опеле» всё дальше от линии фронта. Машину трясло на ухабах просёлочных русских дорог. Гросс со времени их знакомства не проронил ни одного слова. Витц терялся в догадках, чем обоснован этот перевод. Рассуждая сам с собой, он говорил сам себе, что считался неплохим бойцом, но были и лучше него. И вдруг его словно осенило. Длинные руки отца достали его даже здесь, за тысячи километров от Германии. Скорее всего постарался Кихлер. Хотя всем было известно, что СС и абвер никогда не отличались сильной дружбой. Они делали часто одно дело, но воспринимали друг друга в основном прежде всего как соперников. Странно… Впрочем, отец за время его отсутствия, может, обзавёлся и другими влиятельными друзьями. Иначе бы его засунули бы в какой – нибудь карательный отряд. Это, наверно, даже в понимании отца не слишком почётно. Ведь он хочет сделать из сына героя. А где это осуществить проще всего? Диверсионное подразделение абвера. Ну конечно. Это не просто головорезы, какими предстают порой эсэсовцы. Об этих людях ходили легенды, часто, конечно, бывшие обыкновенным вымыслом. Абвер большинству из них представлялся несбыточной мечтой. Хотя и не все туда стремились. К таким принадлежал и Витц. Это солдаты, которые могут то, что неподвластно другим. Наверно, это самая точная формулировка. Но для него они были всего лишь более изощрёнными убийцами, чем он сам.   

Вилли. Часть третья.      

1942 год.

Он шёл по улице. Был уже октябрь сорок второго года. Литке продолжали жить в доме Хельги. Она при жизни решила оставить его им. Вилли уже исполнилось двадцать два, он был взрослым человеком и ставил перед собой взрослый выбор. Вильгельм Литке внимательно читал и слушал, всё что говорили и писали о состоянии дел на фронте. За эти годы он стал убеждённым последователем Гитлера, и очень тяжело переживал то, что немцы потерпели поражение под Москвой. Вообще всё шло почему – то не так, как планировал фюрер. Но Литке свято верил, что их победа лишь вопрос времени. Просто им всем нужно приложить чуть больше усилий. Однажды он встретил одного из своих институтских товарищей Гюнтера Брозе. Тот оставил учёбу и пошёл на фронт. Тогда он был в отпуске  и с бравым видом рассказывал ему, тыловому человеку, разные случаи из своей новой, армейской жизни. Потом он тяжко вздохнул и сказал, что всё же бороться с этими русскими очень тяжело. Это как поймать за уши большого сильного зверя и пытаться не дать ему вырваться из твоих рук. Хотя может, Брозе всего лишь набивал себе цену? Он всегда был ещё тем бахвалом… Они попрощались, Литке продолжил учёбу, но ощущение того, что он мог бы последовать примеру Брозе, бродило где в глубинах его души. Сейчас было явно не то время, когда нужно мечтать о строительстве циклопических сооружений.  И теперь, через несколько месяцев он узнал, что Гюнтер погиб при наступлении на Сталинград. Литке подумал, что Гюнтер выбрал самый правильный путь и ценой своей жизни приблизил их общую победу. Его голова и руки сейчас нужнее там, на фронте. Это был последний день его учёбы в институте.

Он был направлен в школу подготовки диверсантов абвера. Её руководителям пришлись по душе рвение молодого человека и его технические познания. Литке ушёл с одного из последних курсов.

При его поступлении куратор Вюрц обмолвился с ним не без удовлетворения.

- Вас научили хорошо строить, мой друг. Значит, вы, скорее всего, сумеете сообразить, как получше разрушить.

Здесь всё было для него новым, он учился не созидать, а действительно разрушать. Он взрывал, стрелял, овладевал приёмами рукопашного боя. Но скоро он ко всему этому привык, даже к бесконечной муштре, но всё происходящее казалось ему всего лишь какой – то игрой. Ведь на самом деле он пока не приносит абсолютно никакой пользы. Он метко стреляет, но по фанерным мишеням, успешно взрывает, но всего лишь учебные объекты, специально для этого построенные или подготовленные к сносу развалюхи, которые на первый взгляд не рассыпались только оттого, что их слишком сильно загадили птицы. Нет, мечтал он совсем не об этом. Когда он высказал свои мысли куратору Вюрцу, тот усмехнулся в свои жиденькие усики и, глядя снисходительно на Литке, постарался его успокоить как мог.

- Вильгельм! Не торопите события… Война пошла по несколько иному пути, отличному от того, который был нами запланирован. И думаю, вы успеете проявить себя. Вы слишком хороший специалист в своём деле, чтобы размениваться вами в рядовой ситуации. Вы предназначены для высокой цели. И тренируясь в очередной раз, помните об этом. Доводите свои боевые навыки до совершенства.

И он совершенствовался. Уже на протяжении почти полугода. И когда через пару месяцев ему сообщили, что он забрасывается в Россию, он возликовал. Их группа будет состоять из четырёх человек. Одного он знает. Это Йохан Витц. Он радист. Ещё один человек, снайпер Ульрих Найгель будет переброшен из другой школы. А их командир – опытный офицер прибудет через какое – то время. Обо всём этом ему рассказал Вюрц.

- Послушайте, Вилли. Наверно, это наша с вами последняя доверительная беседа. Поэтому хочу обратиться к вам… С просьбой. Подумайте, до конца ли вы в себе уверены. Это будет ваша первая командировка. И она не простая… Длительная! Вы пробудете в тылу врага до того момента, пока наши войска снова не отобьют эту территорию у русских. Сами понимаете, ситуация сейчас сложная. Возможно, это займёт несколько недель, а возможно, что и несколько месяцев.- Помолчав, куратор добавил. – Сомневаюсь, что они продержатся дольше. 

Пути сошлись.

1943 год.

Бининг вслед за Крецом вышел из кабинета в коридор. Повсюду были курсанты. Когда – то и он ходил вот так, как эти юнцы. Это было так давно… С тех пор прошло всего три года, но он давно уже привык отмерять периоды своей жизни не временем, а какими – то событиями. Их было так много, особенно в последние годы, что хватило бы, наверно, на несколько календарей. Куда же они шли? Спортзал. Конечно! Как он сразу не догадался? Помещение было большим, и здесь тренировались сразу несколько групп. Крец показал ему его людей.

- Ну что, подойдём?

- Если можно, я хотел бы понаблюдать немного за ними со стороны…

- Что ж, дело твоё.

Крец ушёл, а Бининг остался и смотрел, чем занималась группа. Они отрабатывали приёмы рукопашного боя. Видна была хорошая выучка. Выделялся один из курсантов. Бритоголовый высокий крепыш. Казалось, у него вообще не было шеи, а голова соединялась напрямую с широкими плечами, переходящими в мощные руки. Он хорошо владел техникой борьбы, но зачастую подавлял противника просто за счёт физической силы. Поглядев на них несколько минут, Бининг всё – таки подошёл, представился. Он видел их личные дела и знал, как кого зовут. Высокий худой – радист Витц. Это – инженер Литке, специалист – подрывник. А этот лысый борец – снайпер Найгель. Он чем – то магнетически приковывал к себе внимание. В нём даже на расстоянии ощущалось нечто такое, что отличало его от остальных. Он был силён физически. Но это было не главным. В нём была какая – то своеобразная внутренняя мощь. Но таким казался и Литке. Нет, тут было что – то другое. Бининг прекрасно разбирался в людях и сразу почувствовал, что Найгель не так прост и примитивен, каким кажется на первый взгляд. В этом парне чувствовалось какое – то двойное дно. Он ещё раз перечитал его досье и рассказал о своих впечатлениях Крецу. Тот же, казалось, не видел в Найгеле ничего особенного.

- Курсант как курсант… Курт, мальчик, по – моему тебя посещают навязчивые идеи. Не будь параноиком, прошу тебя. У него хороший послужной список, награды. Он был на Восточном фронте как и ты. Это меняет людей. И ты лишний раз убедился в этом на самом себе. Не так ли?

- Да, наверно, вы правы.

- Курт, не нахальничай… Что значит «наверно»? Не нужно всё усложнять там, где это только мешает. Надеюсь, что остальные удовлетворяют твоим требованиям?

- Остальные… Смущает, что Литке не имеет опыта боевых действий.

- Но он прекрасно выучен! Это один из наших лучших курсантов. Так, что дальше?

 - Витц… Сложный человек. Он выглядит сильным внешне, но напоминает мне каменную на вид стену, сделанную на самом деле из картона. Не знаю, поняли ли вы меня…  

-Я тебя понял. И считаю, что ты просто вредничаешь. Идите работать с группой, гауптман фон Бининг. Я вас более не задерживаю. – Было видно, что старик сильно раздражён и сдерживается, чтобы не наговорить чего – нибудь лишнего. – Кстати… Курт… Из – за твоих нелепых претензий чуть не забыл тебя поздравить. Несмотря на твои неудачи, но памятуя о твоих прошлых заслугах, командование приняло решение досрочно присвоить тебе звание майора. Всё! Теперь иди! И больше не надоедай мне своими навязчивыми идеями. Со всеми этими людьми работали наши психологи. Думаю, тебе это тоже известно!..

Витц и Найгель не вызвали в душе Литке каких – либо слишком сильных эмоций. Первый показался ему каким – то излишне спокойным. Эдакий равнодушный ко всему тихоня. Как его только пропустили сюда… Второй же был скользким. Именно такое определение приходило ему на ум, когда он разговаривал с Найгелем, что – то делал вместе с ним. Он не мог этого объяснить, но чувствовалось, что в этом человеке живёт некая вторая сущность, не видимая на первый взгляд.   

А вот командир был именно таким, каким он себе его и представлял. Литке почувствовал в нём именно тот душевный настрой, которым был движим сам. Бининг был здесь не ради славы или карьеры. Он был солдатом своей страны ради её нового светлого будущего. Порой все эти формулировки будто набивали оскомину в мозгу Литке, но он не мог подобрать других слов, чтобы описать свои чувства. И хотя они были людьми разными по воспитанию, выбору профессии, Литке чувствовал в них эту общность взглядов и готовность сделать всё для достижения своей мечты. Это определённо сблизило его с самого начала с командиром Бинингом. Со временем это чувство братства всё больше усиливалось. Таким был Литке.

1943 год.

Группа выполняла учебное задание. Им предстояло скоро лететь за линию фронта, поэтому группу сильно не нагружали, чтобы не переутомлять. Они уже успешно высадились с самолёта, и теперь выполняли десятикилометровый марш – бросок. Впереди были стрельбы по мишеням и захват условного языка. Бинингу было тяжело, но он давно научился словно отключать какие – то нервные центры где – то у себя внутри, которые давали ему сигналы о том, что организм устал. Он наблюдал за группой. Может, Крец и прав, и он действительно временами страдает нервным расстройством? Группа действовала слаженно. Они успешно боролись с усталостью. На её фоне метко стреляли. Но это всё происходит здесь на тренировочном полигоне абвера. Кто знает, что именно предстоит им там? И как в новых условиях поведут себя эти люди? Да, всегда самое сложное отвечать не за себя, а за кого – то. Снова Найгель… Он ловко сшиб часового с ног и заткнул ему рот так быстро, что тот даже пикнуть не успел. Всё, теперь группа двигалась в условную точку. Всё было так, как должно быть. Но, тем не менее, Бининга не покидало едкое чувство тревоги, уже не первый день не дававшее ему спать по ночам.

Самолёт мерно гудел, слегка подрагивая корпусом. Судя по времени, они уже должны были быть где – то над местом высадки. Бининг наблюдал за группой в эти последние минуты перед неизвестностью. О чём они думают? Было видно, что Литке волновался, но старался этого не показывать. Он принял самый бравый вид. Но взгляд его, словно ненароком то и дело возвращавшийся к иллюминатору, говорил сам за себя. Витц был словно не в десантном самолёте перед прыжком, а в очереди к дантисту, ожидая своей очереди. Его апатия пугала Бининга, она была заметна всё больше. Диверсант не должен быть таким, он погибнет. Только Найгель выглядел просто спокойным. Во всей его натуре сквозила привычка ко всему этому. Неужели Крец действительно думает, что этот малый просто бывший десантник? От него так и веет холодом смерти. Глаза словно медные пуговички – как у змеи, маленькие и неподвижно смотрящие сквозь тебя. Да уж замечательная ему группа досталась. Но ничего, он подбодрил себя, всё проверится в бою. Тем более что сейчас уже некогда было об этом думать. Нужно было прыгать. Четыре купола благополучно раскрылись один за другим. Была ранняя весна и погода стояла просто мерзкая. Начинало слегка моросить, вдобавок появился небольшой боковой ветер. Кого – то начало сносить. Литке? Да. Но Бининг считал его толковым парнем. Он ему чем – то напоминал самого себя. Литке найдёт дорогу. Наконец все приземлились. Они спрятали свои парашюты. Этот район хоть и был безлюдным после прошедших здесь ожесточённых боёв, но нельзя было исключать появления здесь рейдовой группы. Поэтому рисковать по мелочам и оставлять такие явные следы как парашют было бы совершенно неразумно. Немного прикопав их, диверсанты пошли к месту сбора. Литке ещё не появлялся. Место было приметным, и Литке обязательно должен был их найти. Прошло уже больше двадцати минут, а его всё не было. В любой момент мог появиться отряд советских автоматчиков. Было неспокойно. Здесь, судя по чудом сохранившимся остаткам каруселей, когда – то до войны у русских был небольшой детский санаторий. Но этот район столько раз переходил из рук в руки, что от здания остались одни лишь развалины. Они – то и белели в сумраке мартовского утра. В серой дымке Бининг не видел и лица Витца. Даже не будучи тонким психологом он бы много сумел в нём прочитать. Витцу было стыдно за устроенный здесь погром. Он всё отчётливее понимал, что не хочет воевать ни против  детей, ни против их родителей. Он сам себе сказал вдруг, что это его работа сейчас. Это было словно неловким извинением. Но тут вспомнилось, как он совал бутерброды тому мальчишке - еврею в отцовском магазине. Это всё попытки договориться с совестью.

- Что ты там бормочешь, Витц?

Витц думал, что говорит в мыслях, но оказалось, что шептал вслух. Он очнулся словно от удара.

- Что? Что ты говоришь?

- Это ты что – то говорил… Хм… Что – то про совесть… - Найгель сидел на корточках, прислонившись спиной к дереву, и неприязненно взирал на него из - под полуприкрытых век.

- Тихо! Прекратить все разговоры. Я слышу какой – то шум. – Бининг прервал их диалог, услышав вдруг хруст сухой ветки как раз с той стороны, откуда должен был появиться Литке.

Да, среди развалин вдруг появилась серая тень. Это был он. Литке передвигался медленно, всё время оглядываясь. Бининг показал пальцем на снующую около стен фигуру Найгелю. Тот взял свою винтовку и посмотрел в прицел.

- Литке. – Найгель был лаконичен, но потом, не сдержавшись, добавил. – Зачем этот недоумок вылез на открытое место?

Бининг ухнул пару раз по – совиному. Это был сигнал для своих. Литке сориентировался и пошёл прямо на них.

- Литке, вы забыли про условный сигнал? Почему вы себя не обозначили? Я бы откликнулся. Зачем вы вошли в само здание?

Но, выпустив пар, Бининг отступил, видя, что злосчастный Литке и без того измучен долгими поисками. Одежда клочьями висела на нём.

- Вы попали на деревья?

- Да, застрял на большой высоте, запутался в стропах. Потом по веткам спускался вниз. Это неудобно с полной выкладкой…

- Парашют…

- Остался там. Мне не удалось выцарапать его из веток.

Зато лицо самого Литке было всё расцарапано. Кровь была смыта пошедшей вовремя изморосью. 

- Кровавый тигр… - Найгель, задумчиво смотревший на Литке со стороны, вдруг рассмеялся. – Герр Литке, я вас боюсь.

- Так, сейчас не до шуток… Но, впрочем, Найгель прав. Выглядите вы весьма забавно. - Найгель, может, и сам того не желая, разрядил напряжённую обстановку. - Ничего, главное – чтобы все были целы.

Бининг достал карту и, став под дерево, чтобы её не так сильно мочило дождём.

- Нашей группе поручено уничтожить ряд объектов. И первый из них – большой железнодорожный мост через реку Ласковую. – Бининг ткнул пальцем в небольшой крестик, отмеченный на карте. – По сведениям командования через него идёт огромный поток военных эшелонов на запад. Русские торопятся умирать от наших пуль. Мы, конечно, не были бы против… Если бы их не было так много.

Найгель хмыкнул.

Оглянувшись на него, командир продолжил.

- Объект непременно нужно уничтожить.

- А что, парни Геринга с этим справиться уже не могут? – Вопрос Найгеля не застал Бининга врасплох.

- Резонно. Но, во – первых, приказы командования не принято обсуждать… А во – вторых, по слухам, русские предусмотрели этот вариант. Они не хуже нас понимают важность моста и выставили вокруг него столько зенитных батарей, что там сбиты уже не один и не двое асов нашего славного пухлого Германа. Вдобавок в этом районе постоянно барражируют советские лётчики. Мы здесь в слабой позиции. Так мне объяснили в штабе. Что бы там ни было, сейчас мы направляемся именно к этому мосту.

Им пришлось ещё больше углубиться на восток. Они уходили всё дальше и дальше. Снова Бининг наблюдал за ними, словно отстраняясь от них.

Судя по карте, идти им было ещё три – четыре часа. Бининг шёл замыкающим, размышлял и понемногу начинал раздражаться. Эти трусы из люфтваффе действительно могли бы по - настоящему попробовать взорвать этот проклятый мост… И забросили их к чёрту на рога, и теперь до места ещё идти и идти. Он понимал что всё было вроде бы как обычно и  сам бы не смог объяснить причину этой глухой раздражительности, скрытой под маской холодного бесстрастия. На самом деле он был раздражён тем, что всё с самого начала шло как – то не так. Группа – сборище каких – то до сих пор не понятных для него людей… Новичок, рохля – во всяком случае его он ощущал внутри Витца, мутный тип, который был похож скорее на уголовника. Ими он должен командовать и с их помощью взрывать мосты, железные дороги… Но ведь сейчас заканчивался сорок третий. Они хорошенько получили по носу. И уже не время перебирать харчами, следовало бы радоваться, что есть такие солдаты, а не юнцы из Гитлерюгенда. Бининг всё больше убеждался в том, что их война проиграна. И вся эта командировка – лишнее тому подтверждение… Тяжело было констатировать этот факт. Зачем тогда продолжать воевать и подставлять под пули новых и новых ребят? Чтобы оттянуть момент расплаты за всё. Может, там, в рейхстаге, пока ещё надеются договориться с американцами и англичанами… И всё равно им придётся воевать – всем вместе против русских. Нелепо гибнуть миллионам из – за бредовых идей горсточки богачей. Странно, что об этом думает он, офицер элитного подразделения рейха, носитель дворянской крови. Ведь когда – то он считал все нынешние идеи совсем не бредовыми. Он болел ими. Ему подумалось, что отец никогда ничего конкретного не говорил насчёт этого. Даже, когда он рассказал ему о том случае с евреем, нечаянным свидетелем которого он стал. Интересно, чем же он всё – таки был, тот старик, да и все остальные: добром или злом, о котором везде говорят. Нужно верить, что прав был всё – таки Геббельс.

Пришли! Ещё издалека был слышен грохот железнодорожных составов по рельсам. Они постарались оказаться поближе. Диверсанты довольно долго шли через лес и вот наконец первые встреченные ими люди… И это пара советских часовых, идущая через мост. Поезд промчался, и теперь Бинингу видно в бинокль, что их там двое. Они шли навстречу друг другу и посредине остановились, закурили и теперь о чём – то разговаривают. Расстояние было большим, поэтому нельзя было расслышать, что они говорят. Зато оно позволяло оценить размеры сооружения. Он был в длину, наверно, более двадцати пяти метров и имел несколько промежуточных опор на каменных подушках. Сам же он и опоры были металлическими.

- Высокий, – Задумчиво произнёс Бининг. – Два поста охраны… Посмотрим, сколько их ребят здесь.

Они вышли к опушке и залегли за крайними деревьями. Дальше идти было нельзя. Всё было вырублено, до железнодорожных путей оставалось около тридцати метров. На площадке, покосившись, стояла красноречивая проржавевшая табличка «Осторожно! Мины!». Она была немецкой. А дальше в стороне торчала уже новая советская.

- Эти русские не дураки… - Проворчал Найгель.

- Я думаю, что умную мысль им подсказали наши, когда были здесь и боролись с партизанами, пытавшимися осуществить то, что теперь предстоит нам. – Он усмехнулся. – Разница лишь в том, что тогда через мост неслись наши составы, а теперь – их. Но ничего, для того мы и здесь, чтобы изменить эту ситуацию. Что ж, нам нужно отдохнуть. Посмотрим, что и как здесь, вечером.

   Но вечером Бининг убедился, что темнота им не поможет. Оба берега и мост освещали мощные прожектора. Пытаться разминировать этот участок у всех на виду, чтобы подойти поближе к сооружению, было равносильно самоубийству. Их мгновенно обнаружат. Наверняка у них где – то на мосту оборудована точка с пристрелянным пулемётом. Но и подходы к береговым опорам были, конечно, заминированы. В этом теперь можно было не сомневаться.

Они шли обратно к своему лагерю, разбитому неподалёку.

- Ворваться туда нахрапом с лесной опушки, перебить охрану и заложить заряд мы не можем. Нас самих искрошат в фарш… Пройти снизу к береговому устою нельзя…

- Послушайте, Курт… Но река…

- Вилле, вы же сами видели, что они сделали её несудоходной и заминировали фарватер. Да и зачем нам это? Вы же не собираетесь подплыть к мосту на корабле?

- Именно, не собираюсь… Мины были бы серьёзной преградой, если бы вы плыли на каком – нибудь плавсредстве. А если плывёт просто человек?..

- Постойте – ка. Вы в своей авантюристичности доходите до того, что полагаете возможным… Но это должен быть даже не человек, а машина в его обличии. Ведь ему придётся плыть с грузом взрывчатки против течения. Как вы себе это представляете? Мой друг, это невозможно… Хотя… - Он поглядел на Найгеля и как будто что – то вспомнил. – У нас нет никакого иного выхода. Тем более что подобраться к мосту можно только с воды, и именно с этой стороны, а не с противоположной. Там у русских ещё больше постов охраны, чем здесь. Да и деревьев там нет. Конечно, человека могут засечь прожектором… Но он освещает воду непостоянно. Да и если расстрелять их… Эта идея совсем не лишена здравого смысла. Вы молодец, Литке!

Найгель с сарказмом подумал: «Как же… молодец! Сам – то Литке в воду не полезет. На чужом горбу в рай все хотят въехать…»

Он помолчал.

- Ульрих, что вы на это скажете?

Найгель шёл рядом, слышал весь разговор и понимал, что к нему непременно обратятся. Он был внимателен и, анализируя всё услышанное, приходил к выводу, что этот заплыв может оказаться последним в его жизни. Но для того, чтобы выполнить своё задание, то, о котором знали только там, откуда он пришёл, ему нужно заслужить доверие командира. Случай удобнее трудно придумать.

- Я согласен!

- Он согласен… Но это решает только полдела. Как нам обеспечить скрытность вашего мероприятия? Реку  всё – таки тоже освещают и контролируют. Нужно как – то отвлечь внимание этих церберов. – Он задумался. – Мы с Витцем откроем огонь. Найгель поплывёт со своим грузом к мосту, а вы, Литке, будете рядом с адской машинкой. И когда Ульрих отплывёт подальше, вы взорвёте там всё к чёрту!

Все понимали, что во всё этом мероприятии Найгелю отводится роль жертвенной овечки. Но он был удивительно спокоен.

- Волнуетесь? По вам совсем незаметно. – Литке, который совсем недавно ещё был гражданским, просто поразило его равнодушие к ситуации. Казалось, что Найгель собирается на прогулку. Волновались все, даже по Бинингу было видно, что его бьёт небольшой мандраж. Было решено делать всё уже следующей ночью.

Они отошли подальше в лес. Не было сомнений, что неподалёку могут ходить рейдовые группы. Решили не рисковать. К тому же для транспортировки взрывчатки по воде Найгелю был необходим небольшой плот. Пилить и рубить ветки вблизи постов охраны русских было бы слишком неблагоразумно.

За работой уже Бининг обратился к Найгелю.

- Вы действительно к этому готовы? Не боитесь?

- Холодно…

- Не понял.

- Хоть эту реку и называют Ласковой, вода в ней холодна…

- Найгель, вы что же собирались искупаться в ледяной декабрьской воде нагишом? Река, конечно, не замёрзла. Но это вовсе не означает, что в ней не можете замёрзнуть вы. Для подобных случаев я припас кое – что. Я вам покажу.

Это был гидрокостюм.

- Думаю, вам с вашей мощной фигурой он будет несколько тесноват… Впрочем, главное в этой ситуации, чтобы вы не превратились в ледышку.

Наступал вечер. Бининг приказал не зажигать огня, опасаясь, что дым или свет могут заметить. Даже фонарики были выключены. Наломав лапника, они наконец улеглись спать. Дежурили по очереди. Бининг был последним. Совсем недавно поднялся Найгель, но он не дал ему долго простоять.

- Лягте, Ульрих! Утром самая главная задача будет у вас.

Он ходил вокруг их лагеря, размышлял вслух сам с собой.

- Может, они и не так уж плохи… Пока они действуют вполне слаженно. Найгель… - Он не договорил, повернувшись на звук треснувшей в ночной тиши ветки.

Сам же Найгель скрытно наблюдал за ним, но так и не услышал, что же командир думал о нём. Это было важно. Для Найгеля было странным то, что Бининг наедине с собой склонен к подобным беседам. Где – то он слышал, что это считается признаком сумасшествия. Но теперь Бининг молчал. Можно было действительно уснуть. 

Было около четырёх часов утра, когда Бининг всех разбудил. Тьма стояла кромешная. Это было хорошо. Сверив часы, тронулись в путь. Мост был близко. Командир и Витц ушли дальше, туда, где они были прошлым утром. Всё вокруг моста было ярко освещено прожекторами. А Литке и Найгель спустились к самому течению реки. Они услышали, как там, наверху тяжело заухал МГ – 42. В его грохоте потерялись выстрелы винтовки Найгеля. Решено было в первую очередь бить по прожекторам. Теперь темнота повисла и здесь. Проблема освещения была, во всяком случае, временно решена. Наконец ему можно было отправляться в воду. Берега здесь были обрывистыми и, как видно когда - то проводились дноуглубительные работы, потому что он сразу же погрузился с головой в воду. Вдвоём с Литке они спустили плот, потом погрузили на него взрывчатку. Мощно загребая воду и таща за собой плот, он поплыл к мосту. Ему было очень тяжело грести против течения. Но вариант заходить с противоположной стороны был отвергнут сразу, потому что там берега были на десятки метров от воды лишены всякой растительности. С их же стороны русские почему – то не удосужились её уничтожить. И деревья вплотную подступали к реке.

Наверху шумел бой. Русским было явно не до того, что происходит внизу, тем более что там было темным – темно. Только в сполохах выстрелов поблёскивали речные волны. Даже луна была на стороне диверсантов, она ушла куда – то за облака и лишь изредка показывала свои бледные щёки.

Найгель, проклиная всё на свете, а особенно Литке за удачно поданную им Бинингу мысль, продолжал бороться с течением. И понемногу ему это удавалось. Он был вымотан. Несмотря на гидрокостюм, ему было адски холодно в этой русской реке. А ведь  говорят, что в аду обычно жарко. Но Люцифер, наверно, мог бы с этим поспорить… Жарко, но не везде. Стрельба не утихала, но ему было мало до неё дела. Он легонько оттолкнул рога мины, торчащие из воды. Качнувшись, она немного сдвинулась в сторону, давая возможность протащить за собой плот. Но впереди уже щетинилась следующая. Странно, а ещё говорят, что в России суровые зимы и реки замерзают. Замерзают, да не все и не всегда, особенно на юге. Весьма относительное представление о юге. Жаль. Подойти по льду к этому чёртовому мосту было бы куда проще. Но ни к чему было сейчас об этом задумываться. Тем более он был уже почти на месте. Тяжело дыша, он подплыл к ближайшей опоре. Волны разбивались о крупные камни, из которых она была сложена, с лёгким плеском. Дотянувшись до верха, он забрался на холодную кладку, затащил свой груз и отпустил плот. Уже увидев, как его понесло вперёд течением, он пожалел об этом, опасаясь, что его могут заметить сверху русские. Плот застрял между минами, и теперь его трепало волнами. Но охранникам было явно не до того. Бининг и Витц, похоже, устроили им целое представление. Был слышен огонь пулемёта, автоматов, винтовок. Они имитировали целое подразделение. Можно было бы заложить заряд прямо здесь, на этой каменной подушке. Но его силы будет недостаточно, чтобы разрушить конструкцию целиком. Для этого нужно, по крайней мере вдвое больше взрывчатки или прямое попадание из «доры». Да, одно из самых больших крупповских орудий пришлось бы здесь весьма кстати. Тогда мост наверняка сразу же обвалился бы. Поэтому нужно было лезть на самый верх опоры, чтобы заложить заряд прямо под поверхность моста. Привязав тридцатикилограммовый груз к своей спине верёвкой, он начал взбираться вверх. Ветер наверху был очень ощутим и пару раз чуть не сшиб его вниз, но он цепко держался за холодные металлические планки. Они были прикреплены к несущим столбам под небольшим наклоном. Поэтому взбираться по ним было нелегко. Мешал груз, он больно бил по спине. Наконец диверсант был под самым полотном. Прист... Читать следующую страницу »

Страница: 1 2 3 4 5 6 7 8