ПРОМО АВТОРА
Иван Соболев
 Иван Соболев

хотите заявить о себе?

АВТОРЫ ПРИГЛАШАЮТ

Серго - приглашает вас на свою авторскую страницу Серго: «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»
Ялинка  - приглашает вас на свою авторскую страницу Ялинка : «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»
Борис Лебедев - приглашает вас на свою авторскую страницу Борис Лебедев: «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»
kapral55 - приглашает вас на свою авторскую страницу kapral55: «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»
Ялинка  - приглашает вас на свою авторскую страницу Ялинка : «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»

МЕЦЕНАТЫ САЙТА

Ялинка  - меценат Ялинка : «Я жертвую 10!»
Ялинка  - меценат Ялинка : «Я жертвую 10!»
Ялинка  - меценат Ялинка : «Я жертвую 10!»
kapral55 - меценат kapral55: «Я жертвую 10!»
kapral55 - меценат kapral55: «Я жертвую 10!»



ПОПУЛЯРНАЯ ПРОЗА
за 2019 год

Автор иконка станислав далецкий
Стоит почитать В весеннем лесу

Автор иконка станислав далецкий
Стоит почитать Жены и дети царя Ивана Грозного

Автор иконка Юлия Шулепова-Кава...
Стоит почитать Соната Бетховена

Автор иконка Сергей Вольновит
Стоит почитать ДОМ НА ЗЕМЛЕ

Автор иконка Юлия Шулепова-Кава...
Стоит почитать Боль (Из книги "В памяти народной")

ПОПУЛЯРНЫЕ СТИХИ
за 2019 год

Автор иконка Ялинка 
Стоит почитать Заблудилась...

Автор иконка Володин Евгений Вл...
Стоит почитать Маме...

Автор иконка Виктор Любецкий
Стоит почитать НАШ ДВОР

Автор иконка Олесь Григ
Стоит почитать Точно срок отбывал

Автор иконка Олесь Григ
Стоит почитать В город входит лето величаво

БЛОГ РЕДАКТОРА

ПоследнееПомочь сайту
ПоследнееПроблемы с сайтом?
ПоследнееОбращение президента 2 апреля 2020
ПоследнееПечать книги в типографии
ПоследнееСвинья прощай!
ПоследнееОшибки в защите комментирования
ПоследнееНовые жанры в прозе и еще поиск

РЕЦЕНЗИИ И ОТЗЫВЫ К ПРОЗЕ

Вова РельефныйВова Рельефный: "Это про вашего дядю рассказ?" к произведению Дядя Виталик

СлаваСлава: "Животные, неважно какие, всегда делают людей лучше и отзывчивей." к произведению Скованные для жизни

СлаваСлава: "Благодарю за внимание!" к рецензии на Ночные тревоги жаркого лета

СлаваСлава: "Благодарю за внимание!" к рецензии на Тамара Габриэлова. Своеобразный, но весьма необходимый урок.

Do JamodatakajamaDo Jamodatakajama: "Не просто "учиться-учиться-учиться" самим, но "учить-учить-учить"" к рецензии на

Do JamodatakajamaDo Jamodatakajama: "ахха.. хм... вот ведь как..." к рецензии на

Еще комментарии...

РЕЦЕНЗИИ И ОТЗЫВЫ К СТИХАМ

ЦементЦемент: "Вам спасибо и удачи!" к рецензии на Хамасовы слезы

СлаваСлава: "Этих героев никогда не забудут!" к стихотворению Шахтер

СлаваСлава: "Спасибо за эти нужные стихи!" к стихотворению Хамасовы слезы

VG36VG36: "Великолепно просто!" к стихотворению Захлопни дверь, за ней седая пелена

СлаваСлава: "Красиво написано." к стихотворению Не боюсь ужастиков

VG34VG34: " Очень интересно! " к рецензии на В моём шкафу есть маленькая полка

Еще комментарии...

СЛУЧАЙНЫЙ ТРУД

Весенний ветерок
Просмотры:  451       Лайки:  0
Автор НатальяTegin

Полезные ссылки

Что такое проза в интернете?

"Прошли те времена, когда бумажная книга была единственным вариантом для распространения своего творчества. Теперь любой автор, который хочет явить миру свою прозу может разместить её в интернете. Найти читателей и стать известным сегодня просто, как никогда. Для этого нужно лишь зарегистрироваться на любом из более менее известных литературных сайтов и выложить свой труд на суд людям. Миллионы потенциальных читателей не идут ни в какое сравнение с тиражами современных книг (2-5 тысяч экземпляров)".

Мы в соцсетях



Группа РУИЗДАТа вконтакте Группа РУИЗДАТа в Одноклассниках Группа РУИЗДАТа в твиттере Группа РУИЗДАТа в фейсбуке Ютуб канал Руиздата

Современная литература

"Автор хочет разместить свои стихи или прозу в интернете и получить читателей. Читатель хочет читать бесплатно и без регистрации книги современных авторов. Литературный сайт руиздат.ру предоставляет им эту возможность. Кроме этого, наш сайт позволяет читателям после регистрации: использовать закладки, книжную полку, следить за новостями избранных авторов и более комфортно писать комментарии".




Опаленные войной.


Олег Русаков Олег Русаков Жанр прозы:

Жанр прозы Военная проза
1573 просмотров
0 рекомендуют
2 лайки
Возможно, вам будет удобней читать это произведение в виде для чтения. Нажмите сюда.
Опаленные войной.Моим предкам посвящается...

Опаленные войной

Олег Русаков




ОПАЛЁННЫЕ ВОЙНОЙ.
(ВОЕННАЯ ИСТОРИЯ МОЕЙ СЕМЬИ)

Русаков Олег Анатольевич
Повесть в очерках.

 


Г. Тверь





М О И М    П Р Е Д К А М   П О С В Я Щ А Е Т С Я

 

ГЛАВА № 1.
АЛЕКСЕЙ.

       Ноги не находили опору, тело съёживало снаружи и вздыбливалось изнутри, как будто тебя накачивали воздухом за один гигантский качек огромного органа. Свист летящих снарядов сливался многоголосьем в один протяжный рев. Землетрясение от взрывов выбивало из-под ног основание окопа. Стоя на корточках непроизвольно открывая рот, как учили, Алексей получил в глотку горсть земли, отскочившей от дна окопа, и скрепя ею на зубах пытался найти место в гремящем пространстве не начавшегося боя. Курсант пытался взять себя в руки и осознать, что же с ним происходит, но очередной взрыв останавливал мысли, превращая их в прах. Вспомнить, понять, что надо делать в ситуации реального боя было почти невозможно. От страха и потери ориентации, мельком посмотрел на небо чудесного летнего дня и увидел, как в воздушной голубизне солнечного томления между маленькими облачками, под грохот и тряску всего на свете, летят комья земли сначала с одной стороны, потом с другой заслоняя божественную радость жизни. Эти комья врезаются друг в друга, размахивая зеленой травой как холодным оружием и рубя все на своем пути, разлетаясь на мелкие кусочки черной жирной земли, с силой ударяют по днищу, стенкам траншеи, по спинам лежащих, стоящих, сидящих живых и уже мертвых. «…Не смотри наверх!!!»: прозвенело в затуманенном мозгу парня и, получив прямо в лицо сильный удар комком земли с крутящейся травой, Леха упал на дно окопа, одной рукой не отпуская винтовку, другой прижимая каску к голове, как будто она должна была отлететь в сторону после каждого очередного взрыва. Лицо саднило и хотелось спрятать его в скатку шинели. Ткнув в нее, саднящую половину лица, Алексей почувствовал тепло и вязкую влагу крови на жестком войлоке обмундирования. Он провел рукой по лицу. Щека под глазницей была сильно и глубоко треснута после хлесткого удара землей. Боли не было, она не могла быть в том ужасе артобстрела, который происходил вокруг, все чувства превратились в инстинкт самосохранения. Сколько длился артобстрел, определить было невозможно, казалось, прошло несколько часов и огромная часть жизни, для многих последняя часть жизни. Никто из курсантов не мог представить, что прошло всего лишь… шесть, семь минут… с начала ада, до момента, когда грохот и землетрясение прекратилось после последнего… запоздавшего… взрыва… Солнце с трудом, через поднятую в воздух землю дотягивалось до окопов. … В ушах звенела тишина…
       Взвесь из потревоженной взрывами земли, висевшая между небом и землей быстро оседала на окопы и бойцов, лежавших в их чреве. Алексей заставил себя оторваться от дна траншеи и, стряхивая с себя весомые и помельче кучки земли, пытался наладить зрение забитыми пылью газами. Воздух при этом был наполнен запахом сгоревшего пороха и пылью, был тяжелым и металлическим на вкус, такой запах не терпят женщины и дети. Приклад и ствол винтовки застрял под прилетевшей землей, и надо было чуть дернуть оружие, что бы оно высвободилось от объятий окопа. Отряхиваясь от жирной земли, Леша пытался определить ранен он или нет. Через внутреннюю диагностику собственных усилий самосохранения он инстинктивно ощущал, что самая главная опасность находится за бруствером окопа и неосознанно приподнялся посмотреть в сторону немца.

 

       На их позиции чуть ли не в парадном строю, за танками двигались автоматчики врага. Не щадя гусеницами и сапогами еще зеленую, но уже желтеющую рожь немцы шли пешком, играючи постреливая из автоматов и пушек танков без обнаружения цели, как будто балуясь оружием. Зрение Алексея прозрело после кромешной пыли артиллерийского обстрела, и он отчетливо видел улыбающиеся лица немецких солдат, как будто они абсолютно уверены в своей безопасности. До них было далеко, но уже близко. Широков посмотрел по сторонам определяя, что делать в следующие пару секунд. На бруствере окопа кроме его каски не было видно ни одной головы, лишь метрах в пятнадцати от него за бруствером лежал убитый курсант, взрывом выброшенный из окопа при прямом попадании снаряда.
       - Немцы-ы!!!… - далеким голосом заорал Алексей во всю глотку. Он слышал свой голос, как будто тот заблудился в лесу. Это единственное, что пришло в его, раздавленную взрывами, голову, когда он подсознательно понял, никто кроме него еще не знает о приближении врага, не отошел от столбняка адских воздействий артобстрела.

 

       Полу оглохшее дно окопа зашевелилось, курсанты начали подниматься из-под земли, занимая места для принятия боя, отряхивая винтовки. Алексей прицелился в немецкого автоматчика и выстрелил. Через секунду автоматчик замер, улыбка застыла на довольном лице фрица, он припал на колени с остекленевшим взглядом, и ткнулся мордой в зелень, исчезнув в озимой ржи посеянной русскими крестьянами. Широков перезарядил винтовку, прицелился, выстрелил. Перезарядил, прицелился, выстрелил… Окоп с курсантами неровно, но уверенно вышибал пехоту из строя танков. Не зря парни проводили время на стрельбищах. Через минуту первые расчеты гранатомётчиков открыли огонь и по танкам, которые приблизились уже к нашему окопу метров до пятидесяти. В течении следующей минуты на поле брани у первого танка лопнула гусеница, над двигателями двух танков появился черный дым. Наступающие серые пехотинцы перестали улыбаться. Ощутимые потери и крики раненых немцев вселяли ужас в привыкших маршем одерживать победы в Европе фашистских оккупантов. Когда Алексей срезал выстрелом машущего пистолетом офицера, немецкая пехота дрогнула, и активно попятилась назад к своим исходным позициям, продолжая по-прежнему терять во ржи солдат с закатанными по локоть рукавами серых гимнастерок. Танки, прячась за подбитыми машинами, тоже откатились назад к лесу, где могли укрыться в недосягаемости гранатометчиков. 

 

       Через двадцать минут полевые укрепления курсантов по новой вспахивала немецкая артиллерия. Фашисты неумолимо стремились перемолоть силу и дух советских обороняющихся подразделений. Затем взломать оборону моторизированными колоннами появившихся откуда-то обороняющихся. Немцы не планировали встретить сопротивление Советских войск после разгрома группой «Север» вермахта группировки Северо-западного фронта в приграничных сражениях и неорганизованного отступления остатков Северо-западного фронта РККА. Так начиналась недолгая оборона Пскова и далее героическая оборона Великих Лук. 4го июля 1941 года Алексей Иванович Широков встретился в бою с гитлеровскими захватчиками в составе сводной группы курсантов военно-пехотных училищ. Он пропал без вести в самом начале войны.
Неудавшаяся атака авангарда 4й танковой группы вермахта (командующий — генерал-полковник Э. Гёпнер – три танковые и три моторизированные дивизии) на сводную группу курсантов псковских и великолукских военно-пехотных училищ, приостановила продвижение немецкой группировки на Псков приблизительно на сутки. 8го июля 1941 года Псков был оставлен войсками 41-го стрелкового корпуса РККА под командованием генерал-майора И. С. Кособуцкого, приговоренного в дальнейшем к расстрелу. Через неделю приговор был изменен на 10 лет лагерей. В октябре 1942 года И. С. Кособуцкий был освобождён и принял участие в сражениях Великой Отечественной войны, с 1944 года — генерал-лейтенант.

 

       Леше Широкову успешно удалось поступление в Великолукское военно-пехотное училище летом 1940 года. Не требовали от поступающих безукоризненного знания математики и физики, силенкой и сноровкой он был не обделен, нужные и полезные школьные предметы историю и литературу любил и знал не плохо. Особенно важным, в те годы, было понимание текущего момента и твое место в событиях текущего момента, что у комсомольца Широкова так же получалось хорошо.
       Отец Алексея, ветеран первой мировой, дважды кавалер ордена георгиевского креста, будучи обычным крестьянином за два года боев сумел дослужиться до унтер-офицера царской армии. Несмотря на то, что советская власть не приветствовала ничего царского и религиозного, на деревне уважали Ивана Егоровича, который, не смотря ни на коммунистов, ни на комсомольцев, тем более что ими были и старшие дети Широкова Ивана Егоровича, носил царские ордена, полученные за героизм и кровь в первой мировой войне с гордостью, и никто не смел упрекнуть его в этом. Алексей, как и его братья, в глубине души хотел приблизиться к военной славе своего отца. Алексей очень хотел стать офицером, офицеры были в почете, а если повезет поучаствовать в освободительной войне, помогая дружественному народу, то и героем можно стать, как Батя.
       15го июня 1941 года, после сдачи последнего экзамена за первый курс, курсантов вывезли на учения в полевые лагеря. Именно там молодые люди узнали о начале (впоследствии Великой Отечественной) Войны с германцами. Там происходило лихорадочное формирование сводных курсантских отрядов и их вооружение. Не предполагали командиры, что буквально за неделю фашисты смогут от границы дойти аж до самого Пскова, но именно так и произошло. И надо было кем-то остановить немцев, чтобы дать возможность войскам 41-го стрелкового корпуса развернуться для обороны Пскова, разгружаясь с колес железной дороги. Как и многие его товарищи, Алексей сгорел в первые дни войны. Только весной 1942 года на порог дома его семьи в Кушелово пришло извещение о том, что он пропал без вести.


ГЛАВА № 2.
ЕВДОКИЯ.


       Дуне было пять лет, когда израненный и орденоносный отец вернулся с первой мировой… Лето 1916 года было обычным летом. Люди привычно работали на полях, привычно ремонтировали свои дома, заготавливали на зиму дрова, нажигали древесный уголь, сушили и копнали сено, привычно спали, привычно ели. Игрались свадьбы и рожали детей. Но что-то во всем этом житейском движении было не так. За последние два года в несколько дворов пришли похоронки, Иван Широков был уже третьим инвалидом вернувшимся, с этой проклятой войны, инвалидом с перемешанными внутренностями. Нарочные с военной комендатуры вновь и вновь приезжали, и переписывали потенциальных призывников, и не видно было конца и края проклятой войне, идущей уже два года туда - сюда елозя по огромным российским территориям.
       Хмурым приехал Иван Широков с войны. Не только боль заставляла его хмуриться. Его донимали другие мысли. Если мужик в семье слабый, то и хозяйство будет не крепкое, а Широковы в округе славилась крепкими мужиками, крепкими хозяйствами, с большим количеством детей, а у него одна дочь, сыновей до войны не успел нажить, а теперь может быть и не получится... Поначалу отец ходил с палочкой. Через пару месяцев палочку отложил, хоть и больно было без нее, Марья эту палку поначалу все за ним носила, чем сердила мужика. Не смотря на свою браваду полностью мужицкую работу Иван Егорович на себя принять не мог, хотел, но не мог, слава богу, помогали братья. У него было три брата. Один, за ним по возрасту, воевал, как до недавнего и он сам, младшие братья жили в соседней деревне Броды, откуда и сам он был родом.
       Мария ходила счастливой. Как же, муж вернулся с войны, да еще героем при двух «Георгиях» и в звании унтер-офицера. То, что изранен сильно – с божьей помощью заживет, самое главное живой. …Любила Мария Ивана. До изнеможения любила. Подушки ее все два года войны от соли не просыхали. Вот боженька и помог ей дождаться мужика, а крови на той войне уже пролито много. Уж как Дуся радовалась, что папка вернулся…, как он уходил, она не помнила, только материны слезы, да суета смутно остались у девочки в сознании. Зато, будучи все время у мамы на устах, папу Дуся знала и сильно ждала. Ждала, ждала – и папа пришел. Какое счастье…
       Не прошло и полгода, как все вокруг затрясла революция. Никто и понимать то не понимал, что это такое за чудо – «революция», да еще через полгода она вдруг становится «социалистической», кто радовался, а кто огорчался, но объяснить толком один другому не мог, что это такое. Каждый понимал по-своему. То ли все вдруг стали равны по званию, толи по росту, толи еще как, но не отнимать же друг у друга коров и овец, жен и детей. Революционный вихрь, затем гражданская война проскочили деревню Кушелово стороной. Не проходили по деревне полки красных, не гонялись за ними по деревне белые. Кое-кто из молодежи подался в большие города, чтобы увидеть и пощупать революцию, а там глядишь и поучаствовать в ней, если захочется. Из Широковых никто не смог оставить свои дома и работу ради призрачного слова «Революция». Потом пришла и продразверстка, красиво говорили комиссары, опять же кто они такие? Какие они такие командиры? Кем назначены? Ведь царя то уже нету… Жалко было хлебушек, но война всегда его кушать хочет.
       Весной семнадцатого Мария объявила Ивану, что ждет ребенка. Всё-таки сбылись их мольбы, все-таки будет у них сын, Иван от счастья чуть не плакал, а палку, которой все-таки иногда пользовался, сломал. И начал работать втрое больше, уже не давая себе поправку на здоровье. Все лето пахал как вол, как будто не было у него никакого ранения. Отремонтировал двор, новой дранкой покрыл крышу дома, причем материалы готовил сам. Выкопал новый колодец во дворе. Сена на зиму на два их них двора хватит, к осени хороший урожай с огорода собрали. И все это время старался Машу свою от всего освободить. Конечно у него это не получалось, но берег ее как икону. В конце года родился Егор. Пацан получился крепкий, а уж какой долгожданный...
       Шли месяцы… Шли годы… Не продразверстка, не другие революционные мероприятия не могли помешать жизни семьи Широковых. Дуся была очень рада появлению брата. У ее подруг уже по двое, по трое сестер и братьев, а у нее нет. Егор изменил это, но прибавил хлопот. А в конце восемнадцатого в Кушелово открылась школа, и отец просто заставил Евдокию идти в первый класс. Через месяц Дусе понравилось учиться, и она с удовольствием училась писать, считать, чего не умели ни Иван, ни Марья, петь революционные песни, читать, такие красивые, стихи. Девочка не думала, что так увлечется школой, когда ее весной 19го закрыли, так как учительница вышла замуж и уехала, она пыталась первую неделю учиться сама, но потом забылась, заигралась в другие причуды, но читать не бросила. Специально ходила в лавку и просила у продавщицы Семеновны книги, которые у нее были. Кому, кому, а Дуне она их давала всегда, правда не больше чем на неделю, но давала.
Школу поновой открыли только в двадцать первом первого сентября. Евдокия уже сама упросила отца, что бы тот отправил ее в школу, но во второй класс, уж больно она была уже взрослая. Отец с удовольствием согласился. Так и жили в трудах, заботах, учебе. В 22м родилась Зина. Иван начал гордиться собой. Как же теперь он настоящий отец, у него трое детей. Все такие справные, такие хорошие, а жена дак лучше всех, и это не просто так, он действительно считал себя счастливым мужиком. Одно печалило Ивана Егоровича – поздно к нему это счастье подвалило, в 22м ему исполнилось сорок два года, теперь основная задача детей на ноги поставить, не умереть раньше времени.
       Рано Ивана Егоровича начали посещать эти мысли, в 23м году появляется Алексей, в 1926м Иван, а в 28м напоследок их осчастливила Сашенька. Егоровичу оставалось только трудиться и трудиться, хотя к этому времени старшая дочь Евдокия уже во всю работала в колхозе и не смотря на свои семнадцать лет, будучи грамотной, была поставлена звеньевой на ферме, появившейся как зачатки колхоза после коллективизации 1927 года.
       К Широковым всегда поздно приходила любовь. Евдокия была очень красивой девушкой, парни мимо нее не проходили, но настоящая любовь пришла к Дусе только в 21 год, всего лишь за четыре месяца до очередного дня рождения. Все ее подружки уже по выходили замуж, уже имели зачастую по два ребенка, а Евдокия только в 33м году увидела на танцах в деревенском клубе красивого парня. Парень был не из Кушелово, раньше она его не видела, но местные ребята его знали, на груди у молодого человека красовался комсомольский значок. Дуня стушевалась, когда этот парень взглянул прямо на нее, она не ожидала этого взгляда, сама разглядывала его с ног до головы. А парень увидел смущение симпатичной девушки и вместо того, чтобы отвести взор или засмеяться от какой ни будь не глубокой шутки своего приятеля, наоборот не стал отводить от Евдокии взгляда, а смело любуясь девицей, пошел прямо на нее:
       - Разрешите вас пригласить на танец.
       Евдокия покраснела, из-под лобья опять взглянула в его глаза и не смело…
       - Хорошо…
       Они вышли ближе к центру, где уже кружились пары. Меха гармони изображали страдания молодого гармониста. Обычно такая смелая Евдокия не могла толком сделать нужные движения под музыку гармошки, как и не могла поднять глаза на пришлого красавца кавалера. Гармонист вскоре остановился, переводя дух тоскующих клавиш, и Дуня, притворяясь неторопливой, медленно прошла мимо кавалера, а затем быстро выскочила из клуба. На крыльце задыхаясь от непонятных острых ощущений, она трогала свои щеки ладонями. Посмотрев на закрытую дверь клуба, она кинулась к дому. Клуб находился очень близко к ее дому, буквально через два двора по другой стороне улицы деревни. В мгновение Дуня оказалась на лавке у своей хаты, сев на нее сильно дышала, кусая край платка. Никогда Евдокию не посещало такое чувство, от которого хотелось петь, и в тоже время не хватает воздуха. А из головы не выходил образ красивого парня пригласившего ее на танец. Летучие воспоминания о глубоких ощущениях недавних событий и полная растерянность сознания от неизвестных глубоких внезапных переживаний, только ласкали душу сладким нектаром и заставляли нежно улыбаться и мечтать о продолжении этих переживаний. Она не могла уже пойти в клуб, но спать тоже не хотела…


ГЛАВА № 3.
ЕГОР.


       Поезд шел на запад, гремя сцепами вагонов и стыками рельс. 

       Егор сидел на перевернутом ведре и в приоткрытую воротину крытого товарного вагона, куря папиросу, смотрел на проносящиеся мимо леса уже средней России. Литерный состав мчал военных от края до края великой страны. 
Четыре года назад Егор ушел из дома на службу в красную армию. В 1937 году торжественно из колхозного клуба, призывник Егор Иванович Широков отправлен в Лотошино в военкомат по очередному призыву. На проводах братья и сестры. Нет только Дусиного жениха Федора, он как раз должен вот, вот вернуться со своей службы отдав защите родины четыре года. 
       «Так и не удалось никого повидать» – размышлял Егор, проносясь в литерном по Рязанским просторам, понимая, что в бой они могут вступить уже завтра после разгрузки. Всего за пять дней их поезд долетел от Читы до столицы. Небывалая скорость. Литерный пропускали все встречные, и даже попутные, составы. На борту этого литерного были танки вместе с экипажами Борзинского моторизированного корпуса, который срочно перебрасывался под Москву для организации контрнаступления и уничтожения фашистов под Смоленском. Скорость погрузки была такой, что технику даже не стали покрывать брезентом. От этого остовы танков были потемневшими от копоти паровозов. Ставка тогда еще надеялась удержать немца под Смоленском, не пустить его в Подмосковье. Ради этого Жуков был отправлен на фронт. Ради этого непрерывной вереницей шли литерные составы с востока на запад.
Быстро пролетели четыре года службы Егора. Уже летом домой. Уже летом дембель. Вплоть до 22 июня душа Егора грелась этими мыслями. Отменила судьба Егоров дембель. Впереди у Егора была война.
       До службы, с трудом доучившись в семилетке, Егор сразу стал работать в колхозе трактористом. К двадцати годам он был уже опытный тракторист и на хороший щиту в хозяйстве, как собственно и вся его большая семья, тем более, что Евдокия к тому времени была бригадиром полеводческих бригад, а брат Алексей вовсю помогал кузнецу в кузне, что на деревне было очень почетно. Трактор знал до винтика, мог разобрать и собрать за сутки. Что частенько и приходилось делать как молодому. Конечно, именно поэтому военная специальность была определена у него заранее. Так он и служил все четыре года водителем-механиком танка Т-26 в Забайкалье, в Читинской области в Борзинском моторизированном корпусе, приблизительно в пятидесяти километрах от Китая. И конечно мечтал вернуться на родину в родное Кушелово.
       Москву их литерный пролетел без остановки по окружной, и ночью, видимо для того чтобы меньше мозолить глаза немцу, который, не смотря на август, уже вовсю рвался к столице, пытаясь занять небо. Все события по разворачиванию их части в боевое положение происходили максимально быстро. В полдень следующего дня их танки уже стояли на краю леса, и экипажи проверяли технику перед предстоящим маршем. Т-26, еще с бензиновыми двигателями не очень хорошо показали себя в финскую войну сорокового года, несмотря на то, что по вооружению, с новой пушкой – сорокапяткой, они были сильнее немецких и финских танков на тот момент, сгорело их на заснеженных карельских дорогах несколько сотен. В их соединении других машин просто не было. И хоть тыловые службы их корпуса были еще где-то в пути, машины были проверены, заправлены, с полным боекомплектом. Осталось только замаскировать их на окраине леса и ждать приказа. Марш объявлен в ночь на послезавтра. До того мыться, бриться, готовить оружие и технику.

 

       Войска сосредотачивались перед большой битвой. Через поле было видно, что в соседнем лесу также маскировалась техника неких подразделений, а по дорогам то и дело шла пехота. И большая пехота, размером не менее полка. И малая пехота – со взвод. Пехота шла и шла, потом опять шла и шла. Параллельно и в промежутках между нестройными коробками пехоты передвигались артиллерия, иногда танки. И, не было войскам ни конца, ни края. Ну и сила прет. Свернем мы теперь немцу голову. Разве можно устоять против такой громадины людской. Никогда не наблюдая такого количества войск Егору казалось, что все вооруженные мужики собираются на страшный кровавый пир. 
       На намеченную ночь марш был отменен, а утром объявлено, что наше соединение поступает в резерв. И когда мы окажемся на фронте стало неясно. Солдат не может быть не доволен приказом, но бойцы заметно расстроились об отсрочке встречи с захватчиками. Не могли солдаты знать, что их соединение придано в резерв Жукову для формирования ударной группы готовящегося наступления. Пружина бедующего, неожиданного для врага, сражения взводилась для скорого мощного выстрела.
 

       19 августа 1941 года 10-я танковая дивизия вермахта, шедшая в авангарде 46-го мотокорпуса 2-й танковой группы Гудериана, заняла Ельню. Занятие фашистами маленького русского городка образовало на карте выступ, зуб в нашей обороне. Жуков хотел этот зуб обломить и, может быть на его обломках развить дальнейшее наступление и изгнание гадов с земли русской. При этом Георгий Константинович конечно понимал насколько уже была ослаблена и обескровлена красная армия. Надежда только на сибиряков. С этого момента и началась наспех подготовленная наступательная Ельнинская операция 1941 года под командованием Георгия Константиновича Жукова.

 

       Недолго резервы прятались по лесам. Уже через несколько дней 2го сентября Егор мчался по урезу поля, пробивая гусеницами бруствер немецкого окопа, когда из крупнокалиберного пулемета был пробит бензобак танка. Первые секунды пламя облизывало лишь бензобак, но очень быстро огонь перебрался на двигатель танка, и машина вспыхнула факелом. Танк резко остановился. Внутренности танка немедленно наполнились дымом. Егор откинул люк и как на тренировке начал прыжок из машины. В этот миг о броню танка с бесконечным звоном ударил снаряд. У Егора загудело в голове, и в полете он потерял сознание. Никаких мыслей, никаких картин – бездонное, бесконечное пространство полного забытья. Время тоже пропало вместе с болью и страхом. А может быть он уже умер? ...

       …Очнувшись, Егор не понял, что с ним. Над головой было темнеющее на ночь небо, в ушах стоял звон, на зубах скрипел песок. Он лежал на песчаной траве, голова разлеталась в стороны. Попытался приподняться и не смог, опять ткнув лицо в траву, зажав чугунную голову руками. Он знал, что стонет, но стона не слышал. В этот момент почувствовал удар в спину ниже лопатки, после чего опять попытался подняться. Застонав от нестерпимой боли в голове, он встал по-прежнему, зажимая голову руками. Качаясь от боли с трудом открыл глаза и взглянул, наконец, перед собой. Ничего не помня и ничего не понимая, удивился тому, что его окружает. Перед ним стояли трое немецких солдат, двое с автоматами один с винтовкой и, что-то ему говорили, но кроме звона в голове он ничего не слышал. «Сон это или явь» - подумал Егор: «Где я. Откуда такая адская боль… Боль во сне… Откуда они… Какая боль…». Видя, что немецкий солдат тычет в него оружием Егор интуитивно начал поворачиваться вокруг своей оси, и тут увидел… свой танк. Он еще дымился, раскалившись от огня. Егор смотрел на свою машину и никак не мог понять, почему его танк сгорел. Он никак не мог понять, откуда здесь немцы. Почувствовав тычок прикладом сзади, заплетающимся шагом, солдат пошел вперед мимо своей машины, не сводя с нее глаз. Окоп, который они перепрыгнули в последний момент боя, был метрах в пятнадцати от танка, но Егор этого не помнил. Он остановился возле окопа, он остановился потому, что дальше идти было некуда. По-прежнему находясь в затуманенном сознании, не понимая сути происходящего, Егор стал поворачиваться к немцам, его опять ткнули прикладом, солдат, потеряв призрачное равновесие, свалился в окоп, пытаясь сдержать крик от болевого шока. Танкист тут же потерял сознание. 

 

       Без сознания он пролежал долго, потому, что, когда открыл глаза уже светило солнце. Огляделся, не вертя головой и не шевелясь. …Егор вспомнил абсолютно все, каждую секунду последних дней и недель, немецких солдат, тыкающих в него прикладом. Егор отлично понял, что он находится в немецком окопе. Он понимал, что, скорее всего они считают, что плененный русский солдат умер, так как кругом слышна спокойная немецкая речь, но немцев он не видит. Что же делать судорожно крутилось в голове. Попробовал пошевелить пальцами. Попробовал слегка согнуть ногу в коленке. Получилось. Голова по-прежнему гудела – слух вернулся, и, в напряжении внутреннего животного страха, был очень острым. Он задрал голову в попытке посмотреть вдоль траншеи, … в этот момент вспомнил о пистолете. Аккуратно рукой пощупал кобуру под черным комбинезоном танкиста – на месте. Аккуратно вытащил пистолет, и увидел, как, выйдя из углубления окопа, по нему пошел немец, от Егора пошел, куда-то в глубину траншеи. Егор приподнялся, вжался телом в откос окопа. Сердце заколотилось, голова загудела сильнее. Что же делать дальше, он попытался взглянуть поверх траншеи. Увидел немецкие каски и пилотки. Увидел, как в некоторых местах немцы восстанавливают окоп после боя. Увидел край деревеньки метрах в трехстах. Справа лесок метрах в пятидесяти. Аккуратно посмотрел в сторону наших. Более десятка Т-26 стояли черными памятниками по полю, на котором вчера развернулся бой. Егор понял, что в сторону наших бежать бесполезно, это был второй окоп в обороне фашистов, и между ним и позицией наших была еще одна линия немецкой обороны. Ближе всего - редкий лесок, добежать до него незамеченным не удастся, может быть, только ночью. Как же теперь быть. Оставаться во вражеском окопе после того, как он встал было невозможно, так или иначе немцы его заметят. Егор перевалился через тыльный бруствер окопа и проворно, насколько это было возможно, пополз в сторону своего сожжённого танка. Когда он расположился под корпусом танка, прячась за катками ходовой, понял, каким ватным было его тело, и что если бы побежал, то сил, даже до леса, ему бы не хватило. Все тело тошнило и опять неимоверно гудя, болела голова. Егор, сдерживая стон, опять зажал голову руками пытаясь выдавить из нее боль, но через некоторое время, толи уснул, толи потерял сознание. 
       Очнулся уже ночью. Тишину не нарушали ни кузнечики, ни лягушки, ни гнус.  Конец лета – не их пора. Сколько времени понять было трудно, но темень полная, значит, где-то вокруг полуночи. «Или сейчас – или не бежать вовсе»: подумал Егор. «Может дождаться пока наши немцев выбьют. … А если не выбьют? …». Эта мысль ввела в ступор. «Всё-таки надо бежать». Пристально пытаясь рассмотреть темноту немецкого окопа, Егор прислушивался к наличию в нем немецкой жизни. Но те, похоже, давили сон. По изучав звуки, еще несколько минут Егор, как можно аккуратнее вылез из-под танка и, изо всей силы стараясь соблюдать тишину, пригибаясь, а потом и не пригибаясь, побежал к лесу. Несколько раз, споткнувшись и два раза падая и вставая вновь, добежал до леса. Кусты, тонкоствольные березки, кочки, … лес. Из последних сил еле дыша, оглянулся, предположил, что его из окопа увидеть уже не смогут. Сел на кочку и опять пытался выдавить боль из головы. Кто-то сзади схватил его на удушение, перекрыв ладонью рот и нос, чтобы Егор не смог пикнуть. Егор слабо попытался сопротивляться, но вырваться не смог. «Ну – конец» мелькнуло у парня в мозгу...
       - Тихо фриц, а то удушу. – услышал Егор голос русского разведчика.
       - Я не фриц – пытался сказать солдат, но в первые секунды наши не могли понять, что лопочет плененный ими солдат с зажатым ртом. И только когда легко повалили слабое тело плененного в яму между кочками и посветили ему в лицо карманным фонариком под маскхалатом поняли, что не по-немецки фриц выглядит. Закопченное лицо танкиста и черная форма комбинезона была нашей.
       - Т-щщ – запирая пальцем рот, показал разведчик, навалившийся на Егора всем телом, не давая ему пошевелиться, и потихоньку стал отпускать рот и нос Егора.
       - Ребята… Ребята, я танкист из сгоревшего танка. Из траншеи я. От фрицев бегу… - шептал счастливый Егор.
Разведчик медленно легонько прикрыл рот плененного.
       - А где тут фрицы, далеко? – медленно, пришёптывая отчетливо каждое слово, спросил солдат.
       - Метров пятьдесят, может чуть больше. Здесь край окопа к лесу выходит, они сюда и не доходят никогда.
       - Проведешь? – чуть помедлив, спросил солдат.
       - Конечно. Ребята. – Егор сквозь боль улыбнулся.
       - Я тебя отпускаю, но смотри одно неверное движение и ты на том свете. Ага.
       Егор покачал головой. Разведчик слез с Егора. Темнота была кромешной, через кроны деревьев был виден свет звезд. Егор предполагал, куда надо идти, они двигались к самой окраине леса.
       «Это не разведка»: подумал Егор, когда, придя в себя, разобрался как много солдат, окружали его. Это был взвод, может даже рота. Все двигались молча и по возможности без хруста хвороста под ногами. Выйдя к окраине леса, движение было остановлено. Егора за плечо держал все тот же разведчик. Он подвел его к трем офицерам, сидевшим на корточках у последних деревьев перед полем. Егор четко увидел силуэт своего танка.
       - Ну, рассказывай… - шепотом произнес один из офицеров без возможности возражений.
       - Окоп начинается метров пятнадцать от танка моего в сторону наших. Первый капонир метров десять по окопу. Метров через сорок, по-моему, блиндаж, они там накат днем делали.
       Образовалась тишина. Один офицер в бинокль, остальные глазами пытались рассмотреть темноту.
       - Что-то не вижу окопа – скупо произнес офицер. Но в этот момент из окопа метрах в ста поднялся силуэт человека. По его движениям было видно, что заспанный мужик вышел по нужде.
       Опять повисла мертвая тишина.

 

       - Это чего сюда доехать сумели - спросил офицер с биноклем.
       Опять тишина. Егор не сразу понял, о чем спросил офицер.
       - Да… нам бензобак пробили, а потом еще снаряд… Меня контузило очень сильно… голова чугунная.
Офицер повернулся к Егору. Посмотрел на него пристально.
       - А где ж ты ховался вот уже больше, чем полтора суток.
       - Да я все сознание терял… голова чугунная. Немцы, по-моему, меня за мертвого приняли. А потом я из окопа под танк перебежал. Может они решили, что меня засыпали там в конце окопа, что бы не вонял.… Слушайте, у меня же пистолет есть. Я смогу в бой…
Солдаты и офицеры вокруг заулыбались, с трудом сдерживая смех.
       - Ты по тише – герой, а то немцы услышат. – Посоветовал офицер.
       - Да они спят там все без задних ног сволочи, ничего не боятся. – Егор замолчал, понимая, что говорит слишком много.
Офицер дал знать жестом сопровождающему разведчику, что бы тот отвел танкиста в сторону, а сам вернулся.
 Отошли от офицеров метров на двадцать.
       - Сиди не двигайся. Карпов пригляди тут за ним. – И разведчик вернулся к офицерам, задирая полы плащ-палатки. Егоров пистолет никому не был интересен.

       Восток становился светлее, приближающийся день торопил развитие ночных событий. Егора опять позвали к офицерам. Солдаты отдыхали при валясь на стволы деревьев и кочки. Многие спали, кто-то не мог. Дозорные, которых тщательно разместил разведчик, несли службу. Офицеры полу сидя, полу лежа отдыхали между двух больших сосен. 
       - Ну вот, что сынок. Говорю тебе открытым текстом. Цена твоей жизни – одна копейка. У нас попавших в плен не жалуют. – офицер сделал значимую паузу - Но парень ты вроде правильный. Да и, похоже, что боец опытный. Не первый бой что ли.
       - Первый товарищ капитан, но служу четыре года. Строевой я. Домой в это лето ехать должен был, да...
       Молчание.
       - После войны отдохнем. – Молчание - В шесть ноль, ноль начнется наступление. – Продолжил офицер - Наша задача вырезать как можно больше фрицев в окопе. Мы должны были к ним во фланг наступать, но раз ты у нас теперь палочка выручалочка, то решили мы еще до наступления их численность под сократить. Поэтому, без пятнадцати шесть, а сейчас уже пятый час, выдвигаемся в их окоп. Первый пойдешь дорогу показывать. Да только раньше времени не шмальни там из своей пуколки. Старшина – он обратился к разведчику – Семеныч, проследи за ним. Сам понимаешь идеально, если мы их там всех без шума прихлопнем. Поэтому только ножи до первого выстрела. – опять молчание - Вопросы?
Тишина.
       - Свободны. В половине шестого рядом со мной.
       Томительно проходили отмеренные командиром минуты. Егор вспомнил, за это время кажется всю свою жизнь до армии. Он лежал с закрытыми глазами на земле, впервые расслабившись после первого своего горячего, огненного боя, но сон не шел. Перед сознанием проплывали знамена, портреты Сталина и Ленина, развивались ветром девичьи юбки на деревенском току, мама звала с крыльца пить чай, ему улыбались смущенные девчонки, идущие по родной деревне, а мама опять звала пить чай. Зеленая парта в Ошейкинской школе…, огромный дуб в школьном парке с шелестящей от ветра листвой, возвышающийся над всей округой. Вспомнилась легенда о гуляющим под ним Пушкине Александре Сергеевиче. В ушах тихонько и приятно звучала хорошая музыка… Слава богу – звона больше не было, и все счастливы, а мама зовет пить чай с крыльца… Только голос мамы какой-то озабоченный, как будто на Егора опять пожаловались в школе. Он открыл глаза…

 

       - Хватит спать. Пошли к командирам. – старшина тряс его за плечо. Значит, всё-таки удалось кимарнуть.
       Ровно без пятнадцати минут шесть подразделение выдвинулось к немецкому окопу. Солдаты передвигались молча, но уверенно. При приближении к сгоревшему танку Егора начали обгонять бойцы разведбата. Егору не дали прыгнуть в окоп первым. Старшина даже придержал Егора, нырнув в окоп раньше. В первом капонире четверо фрицев не шевельнулись, не пикнули, и все было тихо, как будто ночь продолжает быть сонной, до второго блиндажа. Там один из немецких солдат успел прокричать по-немецки - «Русские». Дальний дозор немцев видимо не спал, так как из дальнего капонира, через несколько секунд, ударила длинная пулеметная очередь. Потом началась перестрелка, но половина траншеи к этому моменту была уже наша. Крики, стоны, стрельба, лязганье кинжалов и штыков, разрывы гранат, русский мат…, удары кулаков по человеческой плоти, звон железа о каски … сдающиеся в плен немцы… Начало перестрелки практически совпала с шестью часами. 

 

       В атаку пошли основные силы, усиленные танками Т-34. Оборона немцев была не готова к такому натиску и быстро, сходу, была смята. Чуть более чем через полтора часа счастливый и смертельно уставший Егор ел немецкую трофейную тушенку в деревне, которую они освободили вместе с десантниками. Широков, с удовольствием смеясь над хохмами грубого солдатского юмора, тем более что братва придумала рассказище уже и про танкиста, попавшего в плен к своим – смешно... плюс колоритный рассказ после смертельной опасности… весело… Они же ведь живы… Они увернулись от смерти… Голова слегка болела, и хотелось спать. Егор был очень счастлив от того, что оказался среди своих, да еще каких своих. Может быть, его еще наградят за геройство.

 

       - Егор вставай, тебя в штабе ждут. – Оторвал его от хороших мыслей и еды старшина.
Старшина шел сбоку, чуть сзади от Егора, молча, как будто конвоируя солдата.
       - Егор, … ты вот, что … там особист приехал … ты там, в бутылку не лезь, когда свое пленение рассказывать будешь. А так все по правде, но без глупостей. А то они сволочи… - старшина замолчал. Он отлично понимал, что ждет Егора.
Танкист внял озабоченность старшины. Он вдруг всем своим существом до последнего ногтя осознал, что был в плену. В полной мере вспомнил уроки политподготовки, где им внушали, что любой пленный — это предатель и относиться к нему надо как к врагу. Опять заболела голова. Дальше шли молча.
       - Товарищ капитан, разрешите доложить, арестованный Широков доставлен – лениво выпалил старшина, заведя Егора в хату, где расположился штаб.
       - Свободен старшина. – спокойно отпустил Семеныча капитан – командир десантного батальона успешно осуществившего ночную операцию. Жалко ему было отдавать этого Егора на съедение особисту, но сделать ничего он не мог.
В хате повисло молчание. Егор из-под лобья, с опаской смотрел на офицера, глядящего в окно, как будто не интересующегося происходящим в хате. Он медленно повернулся к Егору и перехватил свои руки за спиной, как будто сковал их наручниками, расправил плечи до хруста в шее, задрал подбородок.
       - Фамилия.
       - Широков.
       Тишина.
       - Ну, … имя, отчество, что замолчал. Ты же у нас герой. И в плену побывал и разведке помог. Наш пострел везде поспел.
       - … Егор Иванович. … Я контуженный был, … у меня до сих пор голову ломит. Я был без созн…
       - Советский боец должен бить врага пока живой, пока течет в его жилах кровь, пока теплится жизнь в его теле. В твоем теле жизнь теплится? … или не теплится? - Говорил, как вбивал гвозди, особист. – Что, струсил, сволочь… жить захотел… 
       Особист замолчал. Егор стоял с трясущимся подбородком. В горле застряло все, что он мог сказать.
       - Товарищ капитан особого отдела, разрешите доложить. - Капитан разведроты встал - Именно Широков показал нам как в окоп фашистов забраться незамеченными. Попросил бы отдать его мне, все равно, через два часа в бой. А в прошедшем бою он за мою спину не прятался.
       - Ах, какой ты добрый, капитан. Может всех предателей по фронту к себе в разведбат соберешь. Может…
       - В моей роте трусов и предателей не было, нет, и не будет. – грубо прервал командир разведбата особиста - Труса и предателя я без тебя пришью, рука не дрогнет. По тише на поворотах капитан. Мне ведь по хрену чего ты там лопочешь. Меня дальше передовой не пошлют, а ты в тыл поедешь? … вместо меня в разведку к фрицам тебя ведь не загнать – правильно? ... а Широкова, и загонять не надо, сам пойдет с удовольствием, сейчас каждый боец на счету. Ты что ли мне их нарожаешь к завтрашнему бою.
       Повисшее в хате молчание было тяжелым. Особист задышал через нос, скривив губы, одернул гимнастерку.
       - Расстрелять, – красноречиво, сквозь зубы выдавил капитан особого отдела и пошел из избы. Открыв дверь и, наполовину выйдя в сени, без возможности возражения скомандовал - капитан вышел за мной, – и хлопнул дверью, удержавшуюся в колоде.
       Капитан стоя приподнял со стола личные документы Егора, покрутил их в руках, вернул на место. Не торопясь вышел из-за стола, из избы. Егор молча наблюдал дуэль капитанов в окно, в полной растерянности, обиде, и злобе. Мыслей в больной голове уже не было, реальность событий потеряна, боль в голове исчезла, под кожей не было тела.
       Минут десять, пятнадцать папироса за папиросой оба офицера нервно курили у колодца и тяжело друг с другом разговаривали, затем оба вернулись в избу. 
       - Пиши политрук. – скомандовал Особист. – учитывая помощь в следствии и сотрудничество в боевых действиях младшего сержанта красной армии Широкова Егора Ивановича разжаловать в рядовые и приговорить, за предательство Родины к направлению его в штрафной батальон. Приговор привезти в исполнение немедленно. Полевой трибунал в составе, … ну там заполнишь. Капитан, дашь мне конвоира до Волоколамска, и машину не забудь заправить.
       - Да не могу я тебе еще одного бойца отдать, мне же в бой через два часа, у меня каждый штык на счету, – но вопрос не подлежал обсуждению.


ГЛАВА № 4.
ТОЛЯ.

       Осень 1941 года бросала листву под сапоги неумолимо ползущих к Москве фашистских оккупантов. Их сапоги неистово смешивали слезы, кровь, и грязь Российских просторов. В этом месиве сгорали деревни и города, поля и леса, наступающие и отступающие солдаты вместе со своей техникой. Сгорали и огромная масса людей, состоящая из отдельных судеб, живущих на этой многострадальной территории Русского мира. Фашисты безжалостно вторгались в судьбы миллионов Русских, Украинцев, Белорусов, прерывая и уродуя их жизни, или изменяя их жизни непоправимо косой автоматных очередей. Разноцветная листва русской осени падала под сапоги фашистов, пытаясь хоть как-то остановить серые орды. …Именно в эту осень начинаются мои первые воспоминания о собственной жизни. Именно это время расставило свои правила и исключения на всю будущую жизнь и смерть близких и не близких мне людей.
       Сентябрь 1941 года застал нашу старую деревню Кушелово и ее окрестности в ожидании и страхе перед возможностью оккупации. Война гремела совсем недалеко, хоть и до Москвы менее 150 километров. Самолеты с крестами пролетали не один раз. Иногда они сбрасывали здесь бомбы в страхе долететь до Москвы, которую, несмотря ни на что, хорошо охраняли от воздушных атак германцев. В сентябрьском воздухе уверенно стояло предчувствие, что враг вот-вот канонадой постучится в дверь.

 
       Многие организации и районные власти поселений и территорий, попадающих под немца, старались перемещать своих людей и предприятия на восток, судорожно желали сохранить людей от безжалостного кованого сапога. Невозможно спасти всех, но необходимо спасти кого-то. Вот и наше районное начальство организовало эвакуацию семей работников власти. По тому, как это происходило было видно, что это приказ или установка.
       Мне было всего три года. Сестренке – Танечке один год… даже и того не было. Я не мог запомнить всего, что происходило тогда, хотя бы потому, что не понимал происходящего, но общая суматоха, озабоченные лица взрослых, холодеющий звон приближающегося горя остались в памяти гнетущим не плачущим ожиданием. Жили мы недалеко от Кушелово, по месту службы Папы.  По рассказам Мамы мы с сестренкой очень плакали, и некогда было нас успокаивать. …Вдруг в избу забежал Отец, он все время был на службе, дома не появлялся сутками, и громким дребезжащим голосом, не позволяющим никаких возражений, объявил, что мы срочно выезжаем. В голосе была абсолютная уверенность и громадное сомнение в происходящем. И не было ни минуты на раздумья. Не более чем, через час, погрузив теплые вещи, одеяла и подушки, что попались под руку, мы уже ехали по проселку в телеге запряженной уставшей лошадью на родину в Кушелово, а Отец опять ушел на службу... навсегда… Телега трясла нас 25 километров. Как и сколько времени мы ехали – не помню. Добрались до дома на другой день через ночь. В Кушелово вместе с теткой Сашей, сестрой отца и моей крестной матерью мы ждали машину, которая увезет нас неизвестно куда – в эвакуацию. Тетка Шурка была молодой активной комсомолкой 1924 года рождения, ей еще не исполнилось 17 лет, и все ее почему-то называли Лёлей. Вместе с нами дома помогали собираться в далекие дали неизвестности мои бабушки: Баба Марья - бабушка со стороны мамы и Баба Катя – бабушка со стороны отца. Машину ждали и соседи с маленькими детьми. Полуторка приехала вечером к четырем часам. Кузов уже загружен до предела узлами и детьми, куда, каким-то образом, запихнули и нас. Ехали с семьей друга отца, тетя Полина и три их дочери, одна моя ровесница, две другие чуть постарше, загрузившихся ранее. Наши отцы служили в милиции и были военнообязанные. Так они и пропали в гуще события 41го года на горящих осенних полях Подмосковья в неравных боях, вцепившись зубами в родную землю, мешая врагу двигаться к ощетинившейся и не хотевшей покориться, Москве. Были и другие пассажиры, но их я совсем не помню. Бабушки, как и многие другие односельчане, оставались в деревне, ожидая развязки узлов 1941 года.
       Мы с мамой сидели в кузове на вещах. Мама на руках держала сестренку. Я лежал глубоко на тюках. Именно в момент, когда машина тронулась, дернувшись по неровной дороге, я понял, что мы уезжаем. А как не хотелось никуда уезжать от родного дома и устоявшейся детской жизни… слезы… рев… Лелю посадили в кабину. Поехали. В деревне насторожились старики, с ними младшая дочь бабы Марьи Александра, ее все звали Шура 1928 года рождения, и четырнадцатилетний Виктор – сын бабы Кати брат Лели. Не хотели они уезжать из деревни, надеясь на лучшее. Надеясь, что не пустят немца к Москве.

 

       Ехали долго. Ничего не помню. Меня укачало, и я уснул на мягких узлах. Погода была солнечная и теплая. Золотая осень средней России убаюкивала малышей, не понимающих происходящего. День сентября 1941 года катился к закату вместе с колесами нашей полуторки.
       Проснулся в темноте. Вокруг ни одного огонька. Во мраке всех перегружали в какой-то дом, по крайней мере, так мне показалось. Но это был не дом, а вагон. Что такое вагон мне еще предстояло узнать. Посередине вагона стояла круглая черная железная печка. По дощатым стенам сколочены нары в два яруса. Языки пламени в печке давали свет, создавая красный мерцающий полумрак, привыкнув к полумраку, можно было рассмотреть подробности обстановки где мы будем жить в ближайшее время. Изучение этих подробностей было очень интересно – такого я не только не видел никогда, но даже не представлял в своих детских мечтаниях. Окраска событий в красный огненный свет придавала происходящему дьявольские пугающие очертания. Было совершенно тихо. Ребятишки, как и я зачарованно рассматривали полумрак вагона. Женщины развязывали тюки, доставая из них еду, белье, разбирались с постельным скарбом, справляя нары на сон. Движения женщин и их теней были медленные и плавные, как под водой, будто это происходит не наяву, а во сне, из которого нельзя проснуться. В этой гнетущей тишине помню запах. Запах был большим и тяжелым, только потом через годы я узнал, что это был запах железной дороги, запах паровоза, который, дымя и набивая давление пара в котлах, повезет нас в таинственную и не добрую эвакуацию.

 

       Все устали от бесконечных событий и суеты. Вагон дернулся, как будто его ударили, дернулся второй раз, колеса загудели об рельсы, и мы поплыли, постукивая на стыках. Взрослые дети и женщины присев вокруг печки, в пол голоса, обсуждали сомнения в правильность своего отъезда в чужие края. Какие еще муки ждут там впереди, когда вернемся, где наши мужья, с дубинами в руках идущие против танков, как там наши родные оставшиеся в Кушелово на пороге оккупации, сколько времени еще отнимет эта проклятая война, сколько эта война отнимет жизней. Вздохи, всхлипывания…  Господи помоги им… Господи помоги нам… Господи помоги нашим солдатикам остановить врага. Господи помоги не сгинуть в прахе побоища нашей Родине.



ГЛАВА № 5.
ФЕДОР.

       Поезд уходил на восток, гремя сцепами вагонов и стыками рельс. Оставшиеся в Кушелово дети и взрослые истово надеялись на силу и бесстрашие отцов и сыновей. Федор Русаков сидел в наспех выкопанном мелком окопе. Заняли свои позиции совсем недавно. Дошли на эту безымянную высотку над дорогой буквально час назад. Шли с позавчера, четыре раза останавливаясь на привал перекусить и быстро поспать, затем скорее дальше. Хриплый голос офицера все время подгонял, ведь нам надо успеть окапаться раньше, чем немец пройдет. Окопались в темноте, как получилось. Как не ругался матом хриплый офицер, усталость взяла свое, и он сейчас спал в наспех выкопанном окопе, доказывая, что он тоже человек – он то не спал дольше всех, а сколько он не спал до этого одному богу известно. Многие спали. Не холодное осеннее утро позволяло утолить усталость полутора суточного перехода в более чем пятьдесят километров. У Федора не получалось. Мысли о Дусе и детях не покидали голову. Успели –не успели… Доехали – не доехали… Утро уже поднимало восток над деревней, за речкой которая отделяла их от прошлой жизни. Федор удивился пронзительной тишине, разбавленной странными не знакомыми далекими звуками войны. Эти звуки были глухи и совсем не пугали, хотя иногда прорывались сталью далекого взрыва. И зачем нервничал офицер. До фронта очень далеко и бой идет – значит начеку наша армия. Может вообще зря мы здесь лежим. Может надо туда на фронт на помощь нашим войскам. А мы здесь…  Лежать нам и лежать на этой высотке мучаясь ожиданием встречи с немцем – ох уж мы его встретим, …гада…

 

       Большинство из его коллег, с которыми он служил уже четыре года в милиции, по возвращении из армии, вообще не знали, что такое канонада. Он тоже в боевых действиях не участвовал, хотя и был знаком с оружием хорошо, и как Ворошиловский стрелок стрелять из винтовки, да и из пулемета «Максим», приходилось на стрельбищах достаточно. К героическим поступкам Федор не стремился, но будучи настоящим, честным комсомольцем мечтал дать отпор фашистам и конечно выгнать их с территории своей страны. Но сейчас в этом наспех выкопанном окопе мысли приходили только о Дусе с детьми. Нелепые сборы, нелепое прощание, тяжелая повозка за уставшей лошадью, суматошное возвращение на сборный пункт, и взгляд жены с выражением отчаяния, и безысходности, молчаливой просьбой о скорой встрече. Воспоминание повторялось и повторялось, … перемежаясь с другими воспоминаниями о довоенной жизни, немножко о службе, немножко о маме с папой… И вскоре… спали все…

-------------------------------------------------
       Почти бегом Федор Русаков прибежал на сборный пункт, отправив наспех Евдокию с детьми в Кушелово. А там - дым коромыслом. Построение уже объявили, и ему пришлось втискиваться в малочисленную шеренгу черных шинелей сотрудников районной милиции.
       - Федор, ты чего охренел, под трибунал же пойдешь… моих-то успел отправить?.. – лицо Александра озабочено.
       - Успел Сань. Сюда уж еле-еле … бегом. – Полу шепотом выпалил Федор на сбившемся выдохе.
       Хромой офицер с сорванным охрипшим голосом скомандовал равняйсь, смирно и приказал получать винтовки и боеприпасы, чтобы быстрее отпустить машину с оружием в другой сборный пункт. Пробитое дымом сражений и отступления небритое лицо офицера было злым и, казалось, безучастным к происходящим вокруг него событиям. Усталость на этом лице была бесконечной. Бои, которые он прошел, прополз, прострелял, читались в каждом его не здоровом движении и быстром замедленном взгляде. Недавнее ранение причиняло боль на каждом шагу, а ему на нее наплевать. Ему было все равно - жив он или мертв, ему надо довести этих солдат, может быть последнюю горстку солдат, обороняющих Москву до той точки, где они остановят, обязательно остановят врага.
       Федору досталось старая трехлинейка с каким-то обглоданным прикладом, две горсти патронов две гранаты. После повторного построения с винтовками офицер рассказал, что самое лучшее оружие против танков, оказывается, это бутылки с горючкой, и приказал разлить по приготовленным кем-то бутылкам две канистры бензина, что и было сделано довольно быстро. После третьего построения нелепый взвод повернулся направо и захромал по дороге в сторону далекой канонады. Вечер ронял солнце за горизонт в красную зарю в далекую канонаду. А этим эНКВДэшникам топать всю ночь, весь день, и опять всю ночь. Только хромой офицер с непонятными знаками различия знал, где примет свой первый и скорее всего последний бой этот отряд советских милиционеров, наспех сформированный из сотрудников прифронтового местного отделения милиции в недалёком от Москвы Волоколамском районе. 
Шли всю ночь. Шли в тишине, лишь изредка офицер хрипло напоминал «Живее братки, и не растягиваться». Шли молча. Поле. Лес. Поле. Сбоку от дороги можно было разобрать черные силуэты домов притаившейся деревни. Только собачий лай напоминал о присутствующей здесь жизни. Опять поле. Опять лес… над головами черное прозрачное до неприличного небо с бесконечностью звезд, как будто, если присмотреться можно увидеть рай господен. Под утро, когда повеселел восток, прозвучала команда: «Привал… Оправиться и покушать». Недолгий сон и опять «Живее братки, и не растягиваться».
       Через сутки после этого утра приблизительно часа в два ночи сводный взвод добрался до безымянной высотки над речкой. Федор сидел в наспех выкопанном мелком окопе и думал о своем. Справа расположился Саша. Они были оперативники и комсомольцы, и вместе раскрыли не одно дело по кражам и грабежам. В общем, они были друзья. Саша спал как сурок и как будто видел хороший сон про своих трех дочерей. По высотке были рассыпаны и другие теперь солдаты, которых даже не успели оформить как военных, милиционеры. Большинство крепко спали после бесконечного перехода. Вперед по дороге приблизительно на километр был выдвинут дозор из трех солдат. Они должны пошуметь, если появится враг. На мосту установлена взрывчатка, на крайний случай, если враг прорвется к нему. Но уставший хромой офицер с землистым лицом на ту сторону реки похоже возвращаться не собирался, устал он пятиться от врага и госпиталя ему уже надоели и были не нужны. Подрывники находились на восточной стороне речки, на окраине деревни, и готовы выполнить свою работу. Фёдору не спалось. До фронта очень далеко и бой идет – значит начеку наша армия. Может вообще, зря мы здесь лежим. Может надо туда на фронт на помощь нашим войскам. А мы здесь окопались… Мысли о Дусе и детях не покидали голову. Успели –не успели… Доехали – не доехали… Утро уже поднимало восток над деревней за речкой. А в памяти нелепые сборы, нелепое прощание, тяжелая повозка за уставшей лошадью, суматошное возвращение на сборный пункт, и взгляд жены с выражением отчаяния, и безысходности, молчаливой просьбой о скорой встрече. Воспоминание повторялось и повторялось, … перемежаясь с другими воспоминаниями о довоенной жизни, немножко о службе, немножко о маме с папой… И вскоре… спали все…

       Сон прострелил выстрел. Затем второй выстрел. Затем сверлящая автоматная очередь. Взрыв гранаты. Выстрел, взрыв гранаты. Сон соскочил в явь. Федор окинул окрестности не проснувшимся взглядом и удивился, … вокруг все хорошо, людям подарено великолепное осеннее утро бабьего лета, так много света и надежды, но в следующий момент опять выстрелы опять очереди – пока все не стихло. «К БООЮЮ» прохрипел над высоткой голос командира «Никому, ни шагу назад. Не ссыте братки все равно в конце наша возьмет. А помирать один раз придется». Федор почувствовал, как окончательно ушел сон, заколотилось сердце, через которое пульсировала и текла по мышцам молодого тела горячая красная кровь, как солнышко двигается по небу, как журчит речка на перекате, а в деревне лают собаки. По спине прокатился холодок… 
       - Ну, держись – сказал сам себе Федор, приготовив уже заряженную винтовку и пристально всматриваясь в убегающую на запад дорогу, пытаясь разглядеть виновников короткого боя. Сбоку притаился на своей позиции Александр, лицо его было бледным и немножко испуганным. Ребята обменялись взглядами, но в опустошенной тишине не произнесли друг другу ни единого слова. Минута, другая, ничего не определяется на излете зримого участка дороги. Но, что это за звуки? В утренней тишине проявились звуки мотоциклетных двигателей. Самих мотоциклов видно не было, но где-то они ехали. Этот звук стал отчетливым и непрерывным, и по-прежнему не видимым. Через минуты поверх этих звуков появились звуки … танков или бронетранспортеров.

 

       - Ребята… Первый выстрел за мной. Выстрелите раньше – всех погубите. Гони страх в сторону. Не стрелять до меня. – крикнул хриплый офицер в леденящей тишине над замершей высоткой.
       Черные шинели вжались в родную землю пытаясь найти там защиту. Земля обхватила ребят нескладными, кажущимися теперь очень маленькими, окопчиками пытаясь их защитить. Из придорожного леса прогремел первый залп орудийного выстрела немецкого танка. Снаряд просвистел поверх высотки и разорвался в деревне за речкой. Вторым выстрелом высотку тряхануло. Клин взрыва осыпал землей притаившиеся шинели. Затем был следующий выстрел, следующий, следующий... Уже кто-то стонал, но высотка, ощетинившись, молчала. Федор вжался в землю. Скрюченные пальцы пытались найти в земле опору, но схватиться было не за что и трудно было объяснить пальцам их беспомощность, и они скребли и скребли родную, милую землю. На зубах так же скрежетала земля. Щеки, через страх, чувствовали ее прохладную теплоту. Мотоциклы газанули и выехали из леса, обливая высотку из автоматов и пулеметов, за ними двинулись автоматчики, а на дороге вдалеке, наконец, появились танки, целых два танка и два бронетранспортера. Из леска стреляли еще как минимум два. Мгновения проходили долго. Внутренний животный страх требовал от бойцов нажать на курок винтарей, но высотка молчала… Мгновения проходили мучительно долго. Немцы пересекли дорогу… «ОГООНЬ» сквозь выстрелы прокричал командир и открыл стрельбу по немцам. В распоряжении у командира был единственный ППШ, и пользоваться им он умел. Высотка жахнула неровным залпом выстрела. Уже через минуту атака фашистов захлебнулась на подступах к высотке, один мотоцикл застрял, на двух убиты водители, хотя один до сих пор ехал, сначала вверх высотки, потом вниз. На дороге остались раненные и убитые фрицы, живые уносили ноги в придорожный лес, откуда они и появились. В это время на высотку уже разворачивались танки и бронетранспортеры, пытаясь сходу растоптать обороняющихся.
       От позиции Федора до дороги было метров сто и метров сто двадцать до леса. Так как окопчик находился выше дороги, весь бой был как на ладони. Солдат смотрел на немецкую технику опуская голову до того, что бы контуры немецких машин находились на урезе земляного бруствера, пытаясь максимально укрыться от надвигающейся смертельной опасности. Первую минуту было бесконечно страшно, но удачная стрельба и злость заставили Федора увлечься боем и когда немцы побежали, он не мог удержать губы от злорадной улыбки и ни взрывы, ни автоматные очереди уже не смущали бойца. Танки были еще на подходе, и он крикнул Сашке бодрым голосом:
       - Смотри Сашек – бегут сволочи!
       Сашка лежал на бруствере окопчика в изготовке для стрельбы и, повернув к Федору голову, смотрел почти на Федора широко открытыми глазами. Глаза были невероятно глубоки. В них не было ни страха, ни радости, ни печали, ни жизни.
       - Саня… Ты чего – понимая, что он мертв, растерянно произнес друг. 
       Несколько мгновений он смотрел на него, не шевелясь. Затем посмотрел на танки. Затем опять на убитого Сашку, семью которого еще позавчера отправил в эвакуацию. В следующий момент он кинулся к позиции Александра. Суматошно вытащил у него из карманов патроны, гранаты, забрал врытую в землю бутылку с горючкой. Суматошно, но уверенно перезарядил его винтовку, забрал ее себе и опять двинулся к своему окопу. В следующий миг вернулся до Сашки и закрыл ему глаза.
       Танки уже двигались на высотку, а пехота фашистов, видимо не могла отойти от шока после встречного боя, застряла в лесу за дорогой, и скрываясь в перелеске тревожили воздух выстрелами из укрытия.  Позиция Федора оказалась самой первой на пути надвигающегося танка. Вжавшись в землю, Федя упорно наблюдал как в семи-восьми метрах от него рыча, проходила черная громадина. Страх исчез, а злоба клокотала в душе. Он поджог бутылку с горючкой и, привстав на колено, швырнул ее на двигатель танка. Бутылка, ударившись о решетку двигателя, подпрыгнула и улетела, на землю не разбившись. Злоба выросла до небес и застряла на лице солдата гримасой полной отрешенности. Федор схватил свою бутылку с горючкой, поджог, и, встав во весь рост, швырнул в башню танка со всей молодецкой силой. Леденящий звон битого стекла, и… Танк вспыхнул костром, обдал Федора теплом своей смерти. Это заворожило Федю, он на мгновение задержался в исходном для броска положении. Радость победы над монстром, в этот миг переполняла бойца, очередь из крупнокалиберного пулемета с бронетранспортера, рычащего за танком метрах в двадцати пяти, разорвала тело Федора, пронзив горячее сердце комсомольца через которое пульсировала, и еще текла по мышцам молодого истерзанного пулями организма горячая красная кровь. Федор застыл, любуясь, как хорошо горит вражеская машина, не зная, что Евдокия никогда не сможет дождаться его с войны...

 

       Сколько таких маленьких и больших отрядов ополченцев, наспех сбитых из старшеклассников школ, в ФЗУ, ПТУ и институтах, на заводах и в колхозах, и конечно в районных отделениях милиции, практически с голыми руками, бросали под кованый сапог фашистов для того, чтобы поскользнулся этот сапог на подступах к столице. Еще на шаг был задержан на каких-нибудь из безымянных высоток. Сколько героев пропали без вести, останавливая на минуты, вражеские колонны, идущие по пустым дорогам к столице. 

       Весной 1942 года в Кушелово пришло письмо. Это был солдатский треугольник, адресованный Евдокии Русаковой. Федор успел его нацарапать на тетрадном листке химическим карандашом на одном из привалов и передать треугольник женщине в деревеньке, возле которой был объявлен очередной привал. Бабы принесли солдатам молока, слегка подбодрив проходящих мимо их деревни бойцов своим женским вниманием. Деревеньку освободили при наступлении под Москвой зимой сорок первого - сорок второго года. Женщина аккуратно сохранила письмо за иконой, не смотря на оккупацию, и отправила его почтой Русаковым в Кушелово, как только начала работать почта. Не знала она этого милиционера, не знала его имя, его семью, но цену этого письма она представляла в полной своей бабьей мере. Муж и старший сын у нее были на войне в действующей армии, и не имела она от них ни единой весточки, а второй сын тринадцати лет был застрелен фрицами просто так, по пьяни, ради баловства. Глаза ее высохли от слез и горя до тла. И она очень хотела, чтобы письмо этого солдата дошло до его жены, до его семьи. Дом у Русаковых сгорел. В деревне не однократно шли бои, и у Широковых дом сгорел. Письмо пришло на сельсовет, а уже там его передали Шуре. Малолетняя Саша часто крутилась у правления помогая председателю с писаниной и на посылках. Шурочка, сестренка Евдокии, читала строки Фединого письма со слезами на глазах вслух маме Марии и тетке Екатерине. «Значит живой Федя. Значит вернется. Надо отослать письмо Дусе в эвакуацию. Какое счастье…». 

 

       Не узнают они, что их Федор завтра сожжет немецкий танк. Самое страшное – они это никогда не узнают. После войны в 1947 году Евдокия пыталась восстановить судьбу Федора в Москве, в архиве НКВД и в центральном архиве Советской армии. В итоге, через много месяцев она получила официальное казенное уведомление, что ее муж - Русаков Федор Васильевич пропал без вести осенью 1941 года при обороне Москвы. И Федор, и Александр и тысячи таких же молодых и не молодых, здоровых и не совсем здоровых, и женщин, и мужчин, пропали без вести, защищая столицу, замерзающий, умирающий с голода Ленинград, сожжённый до тла Ржев, непокоренные Севастополь и Одессу, и другие окровавленные селения нашей Родины. … Пропали навсегда.

 

ГЛАВА № 6.
ЗИНАИДА.

       - Привет Зиночка. Пока ты ездила тебе тут с ректората звонили. И от профессора Юдина звонили. С кафедры хирургии звонили. Где ты была все это время. Уж неделя прошла, как ты на эти, ... ну как их… ну… укрепления уехала. Тебя чуть ли не вся Москва ищет. Гд... Читать следующую страницу »

Страница: 1 2 3 4 5


19 декабря 2016

2 лайки
0 рекомендуют

Понравилось произведение? Расскажи друзьям!

Последние отзывы и рецензии на
«Опаленные войной.»

Нет отзывов и рецензий
Хотите стать первым?


Просмотр всех рецензий и отзывов (0) | Добавить свою рецензию

Добавить закладку | Просмотр закладок | Добавить на полку

Вернуться назад








© 2014-2019 Сайт, где можно почитать прозу 18+
Правила пользования сайтом :: Договор с сайтом
Рейтинг@Mail.ru Частный вебмастерЧастный вебмастер