Любовь и война

ЛЮБОВЬ И ВОЙНА

Полыхает Украина, распаляя на тлеющих углях Майдана ненависть соотечественников. Больно глядеть на это разнузданное торжество зла. Страх, усыпленный годами спокойной и налаженной жизни, просыпается вновь. Смотрю на пожарища и словно заново переживаю такие же дни четверть века назад. Тогда моя семья жила в Душанбе. Это была наша малая Родина.

Начиналось в Душанбе все, так же как и на Майдане, по одному сценарию. Вначале социальное недовольство, для которого предлогов в нашей стране, как и в любой другой, хватало с избытком, вывело людей на площади. Потом недовольство переросло в политическое противостояние и открытую борьбу за власть. И так же, как на Майдане заполыхал город. Неделя бессмысленного кровопролития, жестокости, насилия, страха и осознания своей беспомощности тяжелым грузом легло на сердце всем, кто пережил те дни. Когда я была маленькая, я не могла понять выражение «обугленная душа», вычитанное в какой-то книге. «Как может обуглиться то, чего не существует?» - наивно думала я. В те страшные дни я поняла это выражение. И понадобилось много лет, чтобы эта рана затянулась. А сейчас, глядя на Майдан, она опять, как и много лет назад, кровоточит.

В 90-м году еще был жив Союз. По Душанбе поползли танки, мощными телами перегораживая улицы бесчинствующим толпам. В небе день и ночь барражировали вертолеты, отыскивая скопления людей и разгоняя их предупредительным огнем. Центр города, как паутиной, был опутан колючей проволокой со смешным названием «егоза». Из Москвы срочно прислали подразделение Альфа для охраны стратегических объектов, и через неделю, город стал приходить в себя. Помню, вскоре после этих событий мы праздновали 23 февраля. Солдат чествовали как освободителей. Наверное, вот так же приветствовали наших солдат в освобожденной Европе – со слезами на глазах. Все: и таджики, и русские, и евреи, и татары несли в воинские части плов, лепешки, фрукты, цветы… У нас тогда не было национальностей. Мы все были равны перед страхом смерти. Этой страшной кровавой недели хватило, чтобы люди десятками тысяч покидали обжитые места, разъезжаясь кто куда мог. Начался великий исход на историческую Родину.

А потом не стало огромной империи, и война заполыхала с новой силой. К нам тогда, как и на Майдан, тоже приезжали «демократы», только не с Запада, а новоиспеченные, свои. И убеждали нас, живущих под свист пуль в горящем городе, что ничего страшного не происходит, что это просто борьба за демократию, которая ведется в интересах народа, и нам нужно быть толерантными. Кстати, дочка одного из этих первых «демократов» теперь также яро отстаивает «народные права», о котором она знает лишь понаслышке, уже на Болотной, подогреваемая ссудами с Запада.

Название этому кровавому побоищу в Таджикистане, как и подобает тому смутному времени, дали звучное: «Исламско-демократическая революция», где «демос», как и лозунги о борьбе за его свободу – был всего лишь прикрытием для стремления урвать кус пожирнее. Любая самая прогрессивная идея в основе своей всегда сводится к банальному стремлению обогащения. Те годы Гражданской войны, как ее тактично называют, а на самом деле самой настоящей резни с 1992 по 1997 годы стали еще страшнее, еще кровавее! Только уже некому было заступиться за мирное население. Пылал Душанбе и с ним весь южный Таджикистан. По реке Вахш плыли трупы несогласных с политикой сил, рвущихся к власти, канализационные колодцы были завалены растерзанными трупами, отрезанными гениталиями. Убитых считали десятками тысяч, а эмигрирующих – сотнями. Республика была залита кровью, и, казалось, не было сил, способных остановить эти зверства, мародерство, грабежи, насилие. Милиция не справлялась с толпами обезумевших от водки и наркотиков «борцов за свободу и справедливость». Своей армии у республики еще не было, 201 дивизия, остававшаяся в Душанбе, во внутренние дела суверенного государства уже не вмешивалась. А российские пограничные войска лишь охраняли рубежи республики. И только вор в законе Сангак Сафаров, который впоследствии стал народным героем, смог организовать и возглавить Народную армию, чтобы встать на защиту мирного населения. Силы, противостоящие друг другу, в народе тут же окрестили «вовчиками» (вахоббисты) и «юрчиками» (от имени Генсека Юрия Андропова).

В 1993 году мы жили уже в Северном Таджикистане, на моей родине, в режимном городе Чкаловске. В 1990 году, сразу после событий в Душанбе, я уехала рожать к маме, а вскоре и мужа перевели работать из Республиканской Телестудии в Ленинабадскую областную. Мы наивно надеялись, что все еще утрясется, успокоится, и мы вернемся назад, в Душанбе. Тогда я не знала, что никогда больше не увижу ставшего мне родным города. Города моей студенческой юности, города, где я была счастлива.

В северном Таджикистане было тяжело, голодно, но хоть не стреляли. Высокогорный Анзобский перевал – единственная дорога из южного Таджикистана в северный, строго контролировался. Аэропорт не принимал рейсы из Душанбе. Международные рейсы теперь летали только до Худжанда (тогда Ленинабада). По железной дороге в Душанбе можно было попасть только через Узбекистан, который тоже не пропускал таджикские поезда. Других путей попасть в Душанбе не было. Так южные районы республики, где не прекращалась кровавая и бессмысленная гражданская война, были блокированы.

И вот в такое тревожное время нам позвонили бывшие сослуживцы из Душанбе и попросили приютить на одну ночь офицера-пограничника. Он летел домой в отпуск, в Челябинск. Самолет улетал ранним утром из Ленинабада, и по-другому ему было не добраться из Куляба.

- Конечно, конечно, какие вопросы!

А через два дня появился и наш гость. Молодой, красивый голубоглазый парень в новенькой, наглаженной как на парад форме с лейтенантскими погонами. На него невозможно было смотреть без улыбки: он сиял, облучая нас своим счастливым видом.

- Алексей, - представился он.

Мы смотрели на него с восхищением! Не знали, как ему угодить, чем повкуснее накормить. В наших глазах он был героем, охраняющим наш относительный покой.

- В отпуск летите? Наверное, по маме соскучились? – разговорились мы за столом.

- Нет, только неделю дали. Лечу за женой и ребенком, - поделился он своим счастьем.

- Как за женой? – опешила я. – Там же война!

- Ни вовчики, ни юрчики на границу не лезут. - Деловито разъяснил он мне положение на юге. - У нас своя работа, а у них – свои разборки.

- А на границе спокойнее, что ли?

- Бывают, конечно, стычки, но пока обходимся своими силами. В крайнем случае 201 дивизия на выручку придет.

- Ой, не знаю, в такое страшное время… - Покачала я головой. – Все оттуда бегут, а вы их в самое пекло везете. Подождали бы, пока все не уляжется…

- Да мы и так уже пять лет ждем. У нас с ней любовь еще со школы. Сначала ждали, когда я институт закончу. Я ведь в Голицыно учился…

- Это под Москвой? – уточнил муж.

- Ну да. Только по отпускам и виделись. Женились, когда я на последнем курсе был. А когда мне к месту назначения ехать, у Ленки уже срок большой был, пришлось оставить ее с родителями.

- А сколько ребенку? – поинтересовалась я.

- Второй год пошел. Жена говорит, что уже забыла, как я выгляжу, а Сережка вообще папу ни разу не видел.

- Ну, она у Вас просто героиня! – восхитился муж.

- Или не представляет, что ее здесь ждет, - вздохнула я. – Ну, она не знает, что здесь творится, но вы-то? Хоть бы ребенка пожалели...

- Да если честно, - засмеялся Алексей, - Ленка мне уже условие поставила, что если не заберу их к себе, подаст на развод. Ревнует, дурочка, думает, что я тут кого-то завел.

- Самое время для романов, - засмеялся и муж, а сам толкнул меня ногой под столом, чтобы я сменила тему разговора.

Рано утром Алексей ушел в Аэропорт. От нашего дома до него было рукой подать.

- И чего ты прицепилась к парню со своими советами. «Подождали бы», - передразнил он меня.

- Ребенка жалко.

- А как же твой принцип, что муж с женой ни в беде, ни в радости не должны расставаться?

- Но не в такой же обстановке, когда не знаешь, что тебя ждет завтра, - возразила я.

- В конце концов, он не один там. Армия своих не бросит. Забыла, как в Душанбе в 90-ом, первым делом семьи офицеров на танках в гарнизоны вывозили?

- Да помню я все, - горько вздохнула я. – И что в этом хорошего?

Я вспомнила, как в тот самый день я пошла женскую консультацию – ждала второго ребенка. Вспомнила, как на центральной площади у Верховного Совета республики началась автоматная стрельба, как прибежал за мной муж, весь белый от страха. А потом мы всю ночь слушали лязг танков, на которых семьи военных вывозили в гарнизон, а в небе на низкой высоте жужжали и жужжали вертолеты, прожекторными всполохами освещая замерший город и изредка стреляя по скоплениям исламистов…

- Получается, у них любовь сильнее страха. – Прервал мои воспоминая муж. - А ты бы поехала ко мне?

- С двумя детьми? – задумалась я. – Наверное, не поехала бы.

- Нет? – удивился муж. – Ты что, не любишь меня?

- Да при чем тут любовь?! – возмутилась я. - Она же все равно, что на фронт едет! Почему-то в 41-ом жены не ехали с мужьями на фронт, а ждали их дома с детьми.

- Но он же не воюет, а границу охраняет …

Мы еще долго спорили на эту тему.

Это было ранней весной, а 13 июля 1993 года республику потрясло известие, что на 12 заставу Московского погранотряда в 4 часа утра со стороны Афганистана напали свыше 250 моджахедов. Пограничники приняли неравный бой. Это была просто бойня. До восьми часов вечера по единственной дороге пробиралась к ним на помощь военная колонна. Дорога была заминирована. Ребята отстреливались до последнего патрона. В живых из погранотряда остались только 18 человек. Командовал отрядом моджахедов тогда еще никому не известный Хаттаб. Шестерым пограничникам было присвоено звание Герой России, четверым – посмертно.

Это был тот самый погранотряд, в котором служил Алексей. Но мы так и не смогли узнать, что стало с ним и его семьей. Потому что фамилию его мы не удосужились спросить. А те люди, которые просили нас дать ему ночлег, к тому времени уже уехали из Таджикистана, как и многие другие наши соотечественники. Но чувство вины, что я так и не смогла убедить его не везти жену с ребенком на войну, возвращается ко мне, когда я смотрю на Украину.

Почему-то о Гражданской войне 1992-97 годов в Таджикистане почти не упоминают. И мало кто знает, что творилось тогда в этой отдаленной республике. Словно и не происходило ничего. А ведь зверства, творившиеся в те годы, были страшнее, чем нацистские. За эти годы в республике погибло 60 тыс. человек, почти полмиллиона эмигрировали из республики. Местное население угоняли в соседний Афганистан, обменивая на деньги и наркотики. А про подвиг наших Российских пограничников на 12 заставе знают лишь очевидцы тех лет.

И так не хочется, чтобы история повторялась, и нашим детям пришлось выбирать между любовью и войной, что я готова, как мантру повторять, завещанное нам родителями: «Лишь бы не было войны»!

 Вера