Ф р о н т о в и к

                Фронтовик

Через полгода Михаилу Лейбовичу Кушниру исполнится 81 год. В  сороковых фронтовиков война косила на поле брани. А здесь, в мирной жизни, - и полученные фронтовые ранения, и разные болезни, и чиновничий холод, и прочие неурядицы, от которых фронтовик просто не защищен. Но Михаил Лейбович выглядит очень хорошо, он по-военному подтянут, и быстр в движениях, и в голосе столько задора, что впору и молодым занимать. Его голубые глаза лучатся добротой, на лице улыбка. «Ты знаешь, Гриша, нам с моей Маней есть, для кого жить. Мы вырастили пятерых детей, у нас 16 внуков и 14 правнуков. А это много значит. Это моя фронтовая подруга», - восклицает бывший фронтовик и ласково трогает плечо своей жены. Майя Ойзеровна приосанилась. А как же! Рядом с таким кавалером по-другому нельзя - уведут. И улыбаются супруги. Ведь сколько лет вместе прожито - скоро будет 55. «И серебряная свадьба была, и золотая - живем, да живем с Мишей. Он у меня герой. И заботливый он очень. Я часто болею, так он и варит сам, и в магазин ходит, и по дому старается. И что бы я без него делала?» - восклицает супруга. «Ну ладно, Маня! - отмахи­вается Михаил Лейбович. - Все, как на фронте», - и опять улыбается ветеран войны. Я его понимаю: он не может по­ступить иначе - все, как на фронте.

- Семья у нас большая была - отец, мать и пятеро детей. Жили мы тогда на Украине. Жили хорошо, если бы не война, - так начал свой рассказ ветеран войны. - Много она судеб изломала. Старший брат Борис был сразу призван в армию и в этом же сорок первом году погиб под Ростовом. Где-то там, - махнул рукой фронтовик, и тень печали легла на его лицо, глаза увлажнились. - Даже сейчас страшно вспоминать дни эвакуации, а тогда что было! Мне было всего 16 лет, пацан еще. Но война не разбиралась, перед ней все были равны. Гибли в пекле и солдаты, и гражданские люди - дети, старики, женщины, - все без разбора.

Мой отец Кушнир Лейб Беркович, как сейчас помню, сказал тогда: «Пока я жив, увезу вас от бомбежек». Но куда можно было деться от такой войны, даже сейчас страшно подумать. Она везде всех доставала, и не было людей, которых она не коснулась. Мы на лошадях ехали до Мелитополя. Дальше на поезде до Астрахани, все с остановками. И только потом на Урал, в город Каменск-Уральск. В общем, всей семье хватило горя, да разве нам одним.

Мы даже не знали, когда забрали второго брата на фронт. Исаак ухаживал за скотом, я работал на элеваторе - возил зерно. Это было еще в Херсоне. И до конца войны ничего не знали о нем, даже попрощаться не успели. Вот тогда так все и было. Жив, он остался, но каково было терпеть отцу, матери и детям! Каждый день думать: где он? Хуже пытки такая жизнь, но что изменишь - ничего.

На Урале я работал на Трубном заводе водопроводчиком. Этот завод буквально в течение нескольких дней перепрофилировали, и стал он выпускать танки. Он сразу же из гражданского завода превратился в военный: часовой у входа, везде - охрана.

А 4 июня 1943 года я получил повестку в армию и сразу же явился в военкомат, где к своему удивлению узнал, что у меня бронь и можно отказаться и не идти на фронт. Но я поступил иначе - раз братья воюют, то почему я должен быть в стороне? Я так и сказал военкому. Тот посмотрел на меня и молча положил передо мной лист бумаги и сказал: «Пиши!» Я и написал, что

хочу добровольно служить в армии и от брони отказываюсь. Ни матери, ни отцу я так и не сказал, что у меня была бронь, не захотел их расстраивать. Зачем им знать об этом, если я и сам не знал. А им и так горько. Поплакали родители, но что сделаешь - война идет.

Увезли нас, призывников, в город Кунгур на учебу. Там фор­мировалась 10-я танковая дивизия из добровольцев, которая воевала на Курско-Орловской дуге. Но мы туда не попали, в это пекло. А когда часть уже доукомплектовалась в Брянске, я был зачислен в 9-ю мотострелковую бригаду, в пулеметную роту. На вооружении у нас был знаменитый пулемет «Максим». Если два таких пулемета будут бить перекрестным огнем, то и муха не пролетит, - улыбается ветеран. - Вот это оружие! Только весу в нем 72 килограмма. В расчете пять человек. Я был наводчиком - и так всю войну. Затем нас перебросили под Киев, там мы прожили месяц и оттуда уже на фронт - пешком, так как передовая рядом была. В первом же бою весь расчет ранило, а меня контузило. Рванул снаряд рядом - и все! Я долго не мог прийти в себя, так меня ударило взрывной волной. А когда очнулся, то командир взвода мне пишет на бумаге: «Поедем в госпиталь». Я отказался. И только на одиннадцатые сутки я стал слышать, благо была передышка, и часть пополнялась людьми. Затем мы двинулись на Каменецк-Подольск, машин не дождались, и мы шли пешком по ночам. Немец в городе, и оттуда бьет по нам шквальным огнем, а ночи темные. И надо же такому случиться, мне пулей погон чуть не срезало, а сам целый остался - повезло. Залегли мы, а утром начали наступление. В центре города церковь, и оттуда по нам пулемет бьет, так и режет, в буквальном смысле, людей наполовину скосил. Куда тут попрешь - под пули-то! И пока немецкого пулеметчика не сняли, то уже дальше не двигались. К вечеру город освободили. В нашем расчете потерь не было, а так очень много полегло наших солдат. Потом нам приказ - занять оборону левее города, потому что немцы постоянно контратаковали и пытались вырваться из окружения, в которое попали, оставив город. Их было около 800 человек, а может, и больше. Кто их точно считал? По 4-5 атак в день. И вдруг новый приказ - оставить позиции и переместиться в город. Вот тут-то и заработала легендарная «Катюша» - от немцев только брызги летели - и от людей, и от техники. Ад кромешный! А ночью получилось так, что немцы своих же косили и трупов набили немало. И такое на войне бывает, на то она и война.

А потом снег пошел, аж целых три дня валил. Думали, что в окопах нас всех и засыплет - опять беда. Но и немцам несладко было, еще хуже, чем нам. Мы тихонько отползли к ближайшему дому, чтобы погреться, а там - немцы. И они сдаются: «Гитлер капут!» Так и взяли мы их в плен - донял их мороз, до мозгов достал!

Затем была Западная Украина, где наша часть освобождала Львов. И тут был интересный случай. Колонна на марше, вдруг немецкий истребитель очень низко летит. И давай садиться - прямо на поле и сел. Все бросились к нему, а летчик вылез и кричит: «Гитлер капут!» Его сразу в штаб увезли, и больше ничего я не знаю о том. Такое редко случалось, за всю войну- единичные случаи. Но было...

Заняли мы оборону на перекрестке дорог. А тут к нам в гости мальчик заявился, весь беленький такой. Мы ему рады, угощаем его. И только он ушел, так стали бить из орудий по нам немцы, что спасу нет. Вот тебе и мальчик, наводчиком оказался. Мы рванули к ближайшему дому, чтобы укрыться от осколков, а снаряд чуть не в косяк двери как саданет. Все попадали. Весь расчет получил ранения, и все оказались в госпитале. В моей руке - 6 осколков. Четыре я вытащил сам, один прошил руку насквозь, а последний вырезали только в 48-м году. Три месяца я пролежал в госпитале и снова вернулся в часть.

А тут как раз Висло-Одерская операция началась, и опять меня ранило. А дело было так. Наши части рвались на другую сторону Одера, и мост через эту реку ой как нужен был, целым и невредимым. Но не получилось у нас, потому что только три танка успели на ту сторону проскочить. Или случайно так получилось, или задумано было - не знаю. Конечно, экипажи этих машин были обречены на гибель. Так оно и получилось, и только один танкист чудом остался в живых. Мы пытались навести мост под обстрелом, а немец все время накрывал его минами. Потом мы получили приказ оставить мост, потому что люди гибли, и все зря. Здесь нас и накрыло миной, наводчик Панфилов погиб, я был ранен в руку и ногу, остальные - кто куда. Укрылись мы с командиром взвода младшим лейте­нантом Смирновым под одной из опор моста, он тоже был ранен.

Нас кое-как перевязали и отправили в санчасть своим ходом. А где ее искать - вот вопрос. И мы 6 километров пешком до госпиталя добирались, так в город и пришли. Всем было не до нас. Такие бои шли - ужас один!

В госпитале на территории Польши в городе Петраков я и лечился. После лечения - обратно в часть, и пошли мы на Берлин. Но и тут нам не повезло. Только мы углубились в оборону на 2-3 километра, как приехал командующий 4-й танковой армией Лелюшенко и остановил наше наступление. Третью и четвертую танковые армии развернули и бросили на освобождение Чехословакии. И опять мы 8 километров не дошли, а Прагу уже освободили. Начали чехи, наши войска их поддержали и освободили столицу Чехословакии. Ликование чешского народа было настолько великим, что не поддается никакому сравнению и описанию. Русский солдат был самым желанным гостем везде, в любом доме, на любой гулянке. Только одно плохо было, нам пить не разрешалось, строго-настрого запретили. Чешские товарищи очень и очень обижались и ходили к высшему командованию, и просили за солдат, ведь братья-освободители и как их не угостить. И вот тогда полковник Ефимов строит всю бригаду и говорит: «Ну что ж, орлы, раз такое дело, то пейте – ваша правда взяла, но разум не пропивайте. А нашкодничаете, судить буду». И пошла у нас веселая жизнь, но обошлось без инцидентов - не опозорили мы звание советского солдата.

А День Победы мы праздновали аж 12 мая, хотя узнали об этом еще 8-го - так сложились обстоятельства. Все равно это ничуть не помешало торжеству. Одно плохо - домой хотелось. Затем часть, где я служил, перевели в Венгрию в город Шапрон, где я и служил до демобилизации еще целых пять лет.

Конечно, всего не расскажешь. Разве можно все высказать? И совсем не забывается все. Вот так, - задумался ветеран.

А я смотрю на его награды. И они сами говорят за себя: два ордена Красной Звезды, медаль за взятие Берлина, медаль за освобождение Праги и медаль за Победу. Я не считаю всяких юбилейных медалей, их уже больше, чем фронтовых. Но тут опять заговорил старый солдат:

-   Как-то на марше говорит мне парторг: «Ты знаешь, Кушнир, что тебя и комвзвода младшего лейтенанта Смирнова за бои на Одере представляют к званию Героя Советского Союза? Уже документы подали». Я чуть не присел от неожиданности. Вот это да! Прошло время, и младший лейтенант Смирнов получил звезду Героя Советского Союза, а я так и не знаю до сих пор, почему про меня забыли. Или другие причины были - не знаю, - скромно улыбается фронтовик. - Давно это было. И к чему теперь ворошить старое? Жив, остался и цел я - а это самая высшая награда на свете. Вот так, Гриша!

Демобилизовался я в 1950 году и сразу на Дальний Восток уехал, тут уже вся семья собралась, не считая Бориса, что погиб на фронте. А что сделаешь? Здесь в Биробиджане я и встретил свою Манечку. Она здесь с 48-го года жила с роди­телями. Скоро и свадьбу сыграли. С квартирой у нас проблем не было, а вот подушки и матрац пухом из болотной травы набивали. Но ничего, весело жили, вон, сколько детей нарожали.

Сидят супруги, что лебедь с лебедушкой, несмотря на то, что столько лет прожито - почти 55. А в моих руках фотография, где они молодые. А время, время! Но душа-то у них все та же молодая! Будьте счастливы и живите еще долго-долго. Здоровья вам, фронтовые супруги!

 Хохлов Григорий