ПРОМО АВТОРА
Иван Соболев
 Иван Соболев

хотите заявить о себе?

АВТОРЫ ПРИГЛАШАЮТ

Серго - приглашает вас на свою авторскую страницу Серго: «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»
Ялинка  - приглашает вас на свою авторскую страницу Ялинка : «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»
Борис Лебедев - приглашает вас на свою авторскую страницу Борис Лебедев: «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»
kapral55 - приглашает вас на свою авторскую страницу kapral55: «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»
Ялинка  - приглашает вас на свою авторскую страницу Ялинка : «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»

МЕЦЕНАТЫ САЙТА

Ялинка  - меценат Ялинка : «Я жертвую 10!»
Ялинка  - меценат Ялинка : «Я жертвую 10!»
Ялинка  - меценат Ялинка : «Я жертвую 10!»
kapral55 - меценат kapral55: «Я жертвую 10!»
kapral55 - меценат kapral55: «Я жертвую 10!»



ПОПУЛЯРНАЯ ПРОЗА
за 2019 год

Автор иконка Юлия Шулепова-Кава...
Стоит почитать Гражданское дело

Автор иконка станислав далецкий
Стоит почитать Шуба

Автор иконка Юлия Шулепова-Кава...
Стоит почитать Лошадь по имени Наташка

Автор иконка Юлия Шулепова-Кава...
Стоит почитать Солёный

Автор иконка Вова Рельефный
Стоит почитать Отцовский капитал

ПОПУЛЯРНЫЕ СТИХИ
за 2019 год

Автор иконка Виктор Любецкий
Стоит почитать стихотворение сына

Автор иконка Елена Гай
Стоит почитать ВЕДЬ ЖИЗНЬ НЕ ЧЕРНОВИК...

Автор иконка Олесь Григ
Стоит почитать У окна

Автор иконка Олесь Григ
Стоит почитать Алгоритм

Автор иконка Олесь Григ
Стоит почитать Гадай, цыганка-одиночество...

БЛОГ РЕДАКТОРА

ПоследнееПомочь сайту
ПоследнееПроблемы с сайтом?
ПоследнееОбращение президента 2 апреля 2020
ПоследнееПечать книги в типографии
ПоследнееСвинья прощай!
ПоследнееОшибки в защите комментирования
ПоследнееНовые жанры в прозе и еще поиск

РЕЦЕНЗИИ И ОТЗЫВЫ К ПРОЗЕ

Вова РельефныйВова Рельефный: "Это про вашего дядю рассказ?" к произведению Дядя Виталик

СлаваСлава: "Животные, неважно какие, всегда делают людей лучше и отзывчивей." к произведению Скованные для жизни

СлаваСлава: "Благодарю за внимание!" к рецензии на Ночные тревоги жаркого лета

СлаваСлава: "Благодарю за внимание!" к рецензии на Тамара Габриэлова. Своеобразный, но весьма необходимый урок.

Do JamodatakajamaDo Jamodatakajama: "Не просто "учиться-учиться-учиться" самим, но "учить-учить-учить"" к рецензии на

Do JamodatakajamaDo Jamodatakajama: "ахха.. хм... вот ведь как..." к рецензии на

Еще комментарии...

РЕЦЕНЗИИ И ОТЗЫВЫ К СТИХАМ

ЦементЦемент: "Вам спасибо и удачи!" к рецензии на Хамасовы слезы

СлаваСлава: "Этих героев никогда не забудут!" к стихотворению Шахтер

СлаваСлава: "Спасибо за эти нужные стихи!" к стихотворению Хамасовы слезы

VG36VG36: "Великолепно просто!" к стихотворению Захлопни дверь, за ней седая пелена

СлаваСлава: "Красиво написано." к стихотворению Не боюсь ужастиков

VG34VG34: " Очень интересно! " к рецензии на В моём шкафу есть маленькая полка

Еще комментарии...

СЛУЧАЙНЫЙ ТРУД

Лучшая на свете
Просмотры:  314       Лайки:  1
Автор Зоя

Полезные ссылки

Что такое проза в интернете?

"Прошли те времена, когда бумажная книга была единственным вариантом для распространения своего творчества. Теперь любой автор, который хочет явить миру свою прозу может разместить её в интернете. Найти читателей и стать известным сегодня просто, как никогда. Для этого нужно лишь зарегистрироваться на любом из более менее известных литературных сайтов и выложить свой труд на суд людям. Миллионы потенциальных читателей не идут ни в какое сравнение с тиражами современных книг (2-5 тысяч экземпляров)".

Мы в соцсетях



Группа РУИЗДАТа вконтакте Группа РУИЗДАТа в Одноклассниках Группа РУИЗДАТа в твиттере Группа РУИЗДАТа в фейсбуке Ютуб канал Руиздата

Современная литература

"Автор хочет разместить свои стихи или прозу в интернете и получить читателей. Читатель хочет читать бесплатно и без регистрации книги современных авторов. Литературный сайт руиздат.ру предоставляет им эту возможность. Кроме этого, наш сайт позволяет читателям после регистрации: использовать закладки, книжную полку, следить за новостями избранных авторов и более комфортно писать комментарии".




Парадоксальная история России


Брячеслав Галимов Брячеслав Галимов Жанр прозы:

Жанр прозы Историческая проза
28665 просмотров
0 рекомендуют
0 лайки
Возможно, вам будет удобней читать это произведение в виде для чтения. Нажмите сюда.
Не очень серьезные повести о русской жизни в 19 и 20 веке.

: грядёт наступление угрюм-бурчеевых. Витте больше не нужен России.

– Всё-таки, я имею намерение ещё задержаться в Москве. Мне это важно для моей книги, – объяснил Георг.

– Что же, как знаете… Ну, тогда прощайте, вряд ли мы ещё увидимся, – Кулебякин поднялся со стула и пожал Георгу руку.

– Он имеет в виду, что вы вряд ли приедете к нам в Канаду, – сказала Елена.

– Я был сильно рад знакомству с вами, – Георг поцеловал ей ручку.

– Этого не надо, – Елена недовольно отдёрнула руку. – Я вам говорила, женщина – равное существо с мужчиной. Прощайте.

– Я был рад доброму знакомству с вами, – повторил Георг.

*** 

Проводив фон Кулебякина и Елену, Георг схватил тетрадь для записей, карандаш и выскочил из гостиницы.

Впервые за всё время пребывания в России он не жалел, что потратил деньги на перевозку из Германии багажа с тёплыми вещами. На улице было очень холодно, дул пронизывающий северный ветер, от которого не спасали даже пальто с меховой подкладкой и кепка с опускающимися ушами.

Где-то в районе Тверской площади слышались одиночные выстрелы. Георг побежал туда, но не успел миновать первый дом, как дорогу ему преградили какие-то люди, с иконками, приколотыми на одежду.

– Глянь, ещё один, – сказал огромный бородатый мужик в овчинном тулупе.

– Ну и ему то же будет, – сжимая в руках обрезок водопроводной трубы, подхватил жилистый человек в бекеше и каракулевой шапке.

– Жид? – с угрозой спросил Георга третий из нападавших – невысокий, но кряжистый, по виду похожий на приказчика.

– О, нет, я есть немец! – запротестовал Георг. – Немец, из Германии.

– Все они немцами прикидываются и фамилии у них немецкие, – злобно пробормотал жилистый человек в бекеше.

– Нет, я настоящий подлинный немец, – поспешно сообщил Георг.

– А ну, сними кепку, – приказал мужик в овчинном тулупе.

Георг исполнил это приказание.

– Нет, не похож, – задумчиво проговорил человек в бекеше. – Белокурый, а они все чернявые.

– А фамилия какая у тебя? – спросил приказчик.

– Шварценберг.

– Фамилия не жидовская, – стало быть, немец, – сделал вывод человек в бекеше.

– Значит, колбасник. Ну, тогда ступай на все четыре стороны, – разрешил мужик в овчинном тулупе.

– И молись своему Богу,  – хихикнул приказчик.

– Один вопрос, – не мог не спросить любознательный Георг, – почему вы не любите жидов?

– А за что их любить? Всё под себя подминают, – угрюмо ответил мужик в тулупе.

– Видите ли, евреи исповедуют расовую теорию, согласно которой только они являются богоизбранным народом, а все остальные – недочеловеки, гои, – стал объяснять человек в бекеше. – В их священной книге Талмуде так прямо об этом и говорится, а поэтому дозволяется вести себя по отношению к гоям-недочеловекам без соблюдения божьих заповедей. Гоев можно обманывать, жизнь гоя не стоит ни гроша. А цель евреев – достичь мирового господства и полностью подчинить себе все народы на земле, превратить их в послушное стадо.

– Жиды младенцев христианских режут на свою жидовскую Пасху и кровь их пьют! – выкрикнул приказчик, вздымая обрезок трубы.

– Ладно, хватит лясы точить! – оборвал разговор мужик в тулупе. – Иди, немец, куда шёл.

– И берите пример с нас, – мы скоро всех жидов перебьём и Россия будет спасена. Не поддавайтесь их власти, делайте в Германии то же самое, – напутствовал Георга человек в бекеше.

«Дикость, какая дикость!», – подумал Георг, поспешно удаляясь от них.

…В последующие три или четыре часа он носился по центру Москвы и наскоро записывал в тетрадь короткие заметки.

«Город восстал, везде строятся баррикады: я видел их на Страстной площади, на Бронных улицах, Арбате, Смоленской площади и на другом берегу реки Москвы, в районе Дорогомилово; баррикады есть в районе Хамовники и на Садово-Кудринской улице; через Тверскую улицу протянуты проволочные заграждения.

Восставшие не только сами возводят баррикады, но выгоняют горожан на улицу и заставляли их помогать себе. Это очень опасно, поскольку полиция и казаки то и дело нападают на баррикады, пытаясь помешать их строительству. Дружинники отстреливаются из револьверов, конфискованных, наверное, из оружейных магазинов. Помимо целенаправленной стрельбы, часто слышатся случайные выстрелы. Шальные пули попадают в окна домов и в людей, по какой-то надобности вышедших на улицу; я видел убитых и раненых…

План революционеров заключался, как говорят, в том, чтобы, во-первых, захватить Николаевский вокзал и взять в свои руки сообщение с Петербургом, а, во-вторых, завладеть зданием Городской Думы и Государственным банком и объявить Временное правительство.

Теперь, после захвата дома Фидлера войсками, единого плана действий нет, всё смешалось. Отдельные группы революционеров пытаются защищать баррикады, но войска разрушают эти ненадёжные укрепления орудийным огнём. На моих глазах были разрушены баррикады у Старых Триумфальных ворот. Затем, имея позади две пушки, войска прошли сквозь всю Тверскую улицу, очистили её, а затем из орудий обстреляли Садовую улицу, куда бежали защитники баррикад.

Один господин, из числа тех, кто знает всё на свете, рассказал мне, что после потери дом Фидлера повстанцы изменили свои намерения: они хотели зажать войска в центре Москвы, продвигаясь к нему с окраин. Однако выполнить эту задачу не удалось – районы города оказались разобщёнными, общегородское восстание раздробилось, превратившись в серию восстаний районов. Прошедшей ночью я записал в свой дневник эти сведения…

Между тем, официальная власть принимает меры: в городе начала работать добровольная милиция, организованная генерал-губернатором при содействии «Союза русских людей». Я имел «счастье» встретить этих «милиционеров», о чём напишу позднее в своём дневнике. Впечатление самое безобразное. Это чувство разделяет, кажется, вся образованная часть русского общества. Я слышал такие стихи на этот счёт:

 

Зверь спущен. Вот она, потеха

Разоблаченных палачей.

Звериный лик. Раскаты смеха.

Звериный голос: «Бей! Бей! Бей!»

 

И вдоль по всей России снова

Взметнулась, грязная всегда,

Самодержавия гнилого

Рассвирепевшая орда…

 

Гуляй же, Зверь самодержавья,

Являй всю мерзостность для глаз.

Навек окончилось бесправье.

Ты осужден. Твой пробил час.

 

Милиция действует под руководством полицейских; революционеры назвали эту милицию «черносотенною». Что такое «черносотенная», я ещё не понял до конца. Постараюсь выяснить и дать необходимые разъяснения. Фрейлин Елена говорит, что это отъявленные мерзавцы.

Казаки и подошедшие к ним на помощь драгуны выполняют карательные функции. Они хватают людей на улицах, а иных тут же убивают – рубят саблями или стреляют. Многие из казаков пьяны и от этого их бесчинства носят ещё более ужасающий характер; среди офицеров, командующих солдатами, я тоже заметил немалое количество пьяных. Во хмелю русские становятся буйными, в них будто вселяется дикий зверь, жаждущий крови, – не удивительно, что кровь течёт рекой, наряду с революционерами гибнут ни в чём не повинные мирные граждане…

Но, несмотря на все действия властей, бои не утихают. Артиллерия обстреливает не только баррикады, но и частные дома, из которых бросают бомбы или стреляют. Во всех этих домах образовались значительные бреши. Повстанцы в ответ дают залпы по войскам, после чего рассыпаются, стреляют из засад и переходят в другое место…

Надо отметить, что не все солдаты готовы стрелять по восставшему народу, – некоторые из них хотели бы перейти на его сторону, но повстанцы проявляют удивительную неорганизованность в деле привлечения к себе солдат. Вот пример: одно из воинских подразделений, по виду довольно значительное, шло к восставшим, чтобы присоединиться к ним. Но навстречу солдатам не вышел ни один революционер; в то же время прискакал какой-то полковник, сказавший им прочувственную речь о преданности Родине и присяге.  Солдаты заколебались, затем подошли драгуны, окружили их и увели. Таким образом, повстанцы потеряли сильное и боеспособное подразделение, которое им весьма пригодилось бы. Подобный случай не единичен: я слышал о таких же историях, произошедших в других районах Москвы…

Долго ли продержатся восставшие? Они плохо вооружены, их отряды малочисленны, организованность у них, как я уже писал, слабая. Долго ли они продержатся против хорошо вооружённых, дисциплинированных и превосходящих их по численности войск?..»

***

Георг уже возвращался в «Националь», когда услышал крики:

– К Кремлю, товарищи! К дому Пашкова, – там начинается митинг!

По улице промчалась разгорячённая группа молодых людей.

– Какой митинг, вы что?! – бросил им пожилой мужчина, проходивший по тротуару. – Повсюду стреляют, на Манежной площади войска.

– Прорвёмся, переулками пройдём! – отвечали молодые люди. – Эй, товарищ, давай с нами! – крикнули они Георгу.

Он подумал о тёплой комнате, которая ждала его в гостинице, но чувство долга пересилило.

– Да, я буду давать с вами! – отозвался он и побежал за молодыми людьми.

Перед оградой дома Пашкова собралась небольшая толпа. На импровизированную трибуну, сложенную из ящиков, взобрался высокий худой человек с острой чёрной бородкой. Невзирая на позёмку и холод, он снял шапку и его длинные волосы развевались по ветру; в его облике было что-то демоническое.

– Товарищи! Московское восстание переходит сейчас в высшую фазу! – громовым голосом начал он. – Позвольте мне донести до вашего сведения, как расценивает его мозговой центр нашей революции. Вот это мнение, товарищи, я перескажу его своими словами, – оратор потряс листками в руке и отложил их в сторону. – До сих пор главной формой революционного движения в Москве была мирная забастовка и демонстрации, –  без запинок говорил он. – Но теперь мы видим, товарищи, что всеобщая забастовка, как самостоятельная и главная форма борьбы, изжила себя, что движение со стихийной, неудержимой силой вырывается из этих узких рамок и порождает высшую форму борьбы, – восстание!

Народ уже не хочет слышать призывы подождать, провести переговоры с властью. Народ поднялся на борьбу с властью, – таким образом, нет ничего более близорукого, как призывы «не браться за оружие». Напротив, нужно более решительно, энергично и наступательно браться за оружие, нужно разъяснять массам невозможность одних только мирных акций и необходимость бесстрашной и беспощадной вооруженной борьбы. Скрывать от масс необходимость отчаянной, кровавой, истребительной войны, как непосредственной задачи нашего выступления, – значит, обманывать и себя, и народ!

– Правильно! Надо беспощадно бороться с властью! – закричали в толпе.

– Теперь что касается характера восстания, способа ведения его, условий перехода войск на сторону народа, – переведя дух, продолжал оратор. – У нас сильно распространен односторонний взгляд на этот переход. Нельзя, дескать, бороться против современного войска, нужно, чтобы войско стало революционно. Разумеется, если революция не станет массовой и не захватит самого войска, тогда не может быть и речи о серьезной борьбе. Разумеется, работа в войске необходима. Но нельзя представлять себе этот переход войска в виде какого-то простого, единичного акта, являющегося результатом убеждения, с одной стороны, и сознания, с другой. На деле неизбежное, при всяком истинно народном движении, колебание войска приводит при обострении революционной борьбы к настоящей борьбе за войско.

Правительство удерживает колеблющихся самыми разнообразными, самыми отчаянными мерами: их убеждают, им льстят, их подкупают, раздавая деньги, их спаивают водкой, их обманывают, их запугивают, их запирают в казармы, их обезоруживают, от них выхватывают предательством и насилием солдат, предполагаемых наиболее ненадежными. Надо иметь мужество прямо и открыто признать, что мы оказались в этом отношении позади правительства. Мы не сумели использовать имевшихся у нас сил для такой же активной, смелой, предприимчивой и наступательной борьбы за колеблющееся войско, которую повело правительство.

– Так, так, – закивал Георг, лихорадочно записывая слова оратора

– Но не всё ещё потеряно, товарищи! – возвысил голос человек на трибуне. – Мы не должны забывать положение Маркса, писавшего, что восстание есть искусство и что главное правило этого искусства — отчаянно-смелое, бесповоротно-решительное наступление. Мы должны наверстать теперь упущенное нами со всей энергией. Не пассивность должны проповедовать мы, не простое ожидание того, когда на нашу сторону перейдёт войско, – нет, мы должны звонить во все колокола о необходимости смелого наступления и нападения с оружием в руках, о необходимости истребления при этом начальствующих лиц и самой энергичной борьбы за колеблющееся войско.

– Ура! Солдаты, слушайте нас! – закричали собравшиеся на площади. – Переходите на сторону народа!

– Далее несколько слов о тактике и организации сил для восстания, – на секунду заглянув в листки, продолжил оратор. – Военная тактика зависит от уровня военной техники, а военная техника теперь не та, что была раньше. Против артиллерии действовать толпой и защищать с револьверами баррикады – это глупость. Нам нужна новая тактика – тактика партизанской войны. Нам нужны подвижные и чрезвычайно мелкие отряды: десятки, тройки, даже двойки.

Военная техника в самое последнее время делает новые шаги вперёд. Японская война выдвинула ручную гранату. Оружейная фабрика выпустила на рынок автоматическое ружье. Мы можем и должны воспользоваться усовершенствованием техники, научить рабочие отряды готовить массами бомбы, помочь им и нашим боевым дружинам запастись взрывчатыми веществами, запалами и автоматическими ружьями.

И ещё раз скажу – при массовом нападении на врага, при решительной умелой борьбе за войско, – победа будет за нами! – закончил оратор, энергично взмахнув рукой.

– Ура! – бурные рукоплескания покрыли его последние слова. – Да здравствует восстание! Победа будет за нами!

Георг попытался пролезть поближе к трибуне, чтобы задать оратору несколько вопросов, – и наступил на ногу непонятно как очутившемуся здесь невысокому дворнику в белом фартуке, с номерной бляхой на груди.

– Ой! Смотрите, куда идёте! – взвыл дворник. – Всю ногу отдавили.

– Прошу меня покорно простить, – извинился Георг.

– Простить, простить, – передразнил его дворник, – а у меня нога, может, вообще ходить не будет, – он с обидой посмотрел на Георга и вдруг осёкся. – Ах ты!.. Ну, ничего, ну, наступили на ногу, ну, с кем не бывает, – он внезапно переменил тон. – Проходите, господин, я уступлю вам местечко.

– Я очень много вас благодарю, – удивлённо сказал Георг и полез вперёд.

– Слышь-ка, – дворник стукнул по спине другого дворника, высокого, который выглядывал кого-то в толпе. – Немец наш тоже здесь.

– Где? – быстро обернулся высокий.

– Да вот он, прямо перед тобой, – показал низкий дворник.

– Точно, он! Ну, теперь не отвертится! – высокий дворник возбуждённо потёр руки. – Смотри, у него тетрадка с собой, – стало быть, записал речь. Понятное дело, записал – и в типографию, листовки печатать. Глаз с него не спускай, – как народ разойдётся, будем брать, господин Климович нас не осудит.

– Казаки! – вдруг раздался пронзительный крик. – Солдаты! – следом за ним прозвучал другой. – Вот они, гляди!

По Знаменке к дому Пашкова неслись казаки; у самой ограды они подали направо, к Каменному мосту, а солдаты, шедшие за ними, взяли винтовки наизготовку и нацелились на толпу.

– Не посмеют стрелять, мы без оружия, – неуверенно сказал кто-то, и тут раздался первый залп.

Пули просвистели над головами, никого не задев, но люди бросились врассыпную.

– Ох, работа, будь она проклята! Так и убить могут! – со слезами на глазах выкрикнул низкий дворник, убегаю со всех ног.

– Немца не теряй из виду, – приказал ему высокий.

Оратора подхватила под руку красивая миниатюрная женщина и потащила к Боровицким воротам.

– Куда ты, Зоя? Зачем? – пытался он сопротивляться. – Я останусь с народом до конца.

В этот момент солдаты дали второй залп и сразу же казаки с диким присвистом поскакали на разбегающихся людей.

– К Боровицким! К Боровицким! – раздалось уже несколько голосов. – В Кремль!

Боровицкие ворота были открыты, стоящие здесь на страже солдаты в нерешительности переминались, не зная, как поступить. Из караулки вышел немолодой, сильно пьяный капитан.

– Это что? Это почему? – вытаращил он глаза, увидев атаку казаков. – Кто дал приказ? Где япошки?

– Спасите! – побежала к нему миниатюрная женщина. – Спасите, убивают! Пустите нас в Кремль!

– Это что, русские на русских? – зарычал капитан. – Расступись! – скомандовал он солдатам.

Женщина снова подхватила оратора под руку и с невероятной силой потащила его в Кремль. Люди бросились за ней; в числе прочих были Георг и дворники.

– Сомкнись! – отдал команду капитан, когда все бежавшие оказался в Кремле. – В цепь! Штыки примкнуть!

Казаки дёргали за поводья лошадей, останавливая их; один казак не удержался в седле и свалился за ограду Александровского сада. От Знаменки к Боровицким воротам бежал прапорщик и кричал:

– Ваше благородие, господин капитан! Вы ошиблись, это революционеры! Вы укрываете революционеров!

– Ты ещё будешь учить меня, мальчишка, – пробормотал капитан. – Держать цепь! – повторил он своим солдатам. – Я знаю, что делаю.

*** 

Кремль был пуст: не было видно ни служащих казённых заведений, ни смотрителей музеев, ни священников, ни монашек, ни богомолок, ни нищих. Позёмка неслась по безлюдным площадям, взметалась у стен дворцов и храмов. Купол Ивана Великого кроваво светился в лучах заходящего солнца; длинная тень от колокольни тянулась к кремлёвской стене.

Все, кто, спасаясь от казаков и солдат, успели добежать до Боровицких ворот, поднялись по холму мимо наглухо закрытого Кремлёвского дворца к Соборной площади и здесь остановились.

– Куда дальше? – спросил кто-то. – Может быть, в каком-нибудь из монастырей попросить убежища?

– Заперлись, не пустят, – сказал подоспевший краснолицый капитан. – Становитесь лагерем прямо тут, на площади. Ну, чего смотрите? Эх вы, штафирки неумелые! Ставьте щиты от ветра, дрова несите, жгите костры.

– Где же мы возьмём щиты и дрова? – спросили его.

– А там какие-то чудаки затеяли ремонт Царь-пушки и Царь-колокола. Хотят поднять их и увезти, – там много брёвен и досок. Тащите, не жалейте, – какой сейчас ремонт? – хохотнул капитан.

При этих словах оратор, говоривший речь перед домом Пашкова, встрепенулся и шепнул державшей его под руку женщине:

– Ты слышала? А не наш ли это общий знакомый затеял «ремонт» Царь-пушки и Царь-колокола? Я пойду, надо предупредить его…

– …Всё готово. Можно поднимать, благословясь, – сказали Кашемирову грузчики.

– Не сорвётся? – волнуясь, спросил он.

– У нас?! – обиделись грузчики. – Никогда! Если хочешь, мы тебе Ивана Великого вывезем.

– Знаю, – Кашемиров глубже запахнул своё широкое пальто. – Ну, что же…

– Господин, можно вас на минуточку? – позвали его в этот миг.

Кашемиров оглянулся и увидел Страхолюдского.

– Вы?! Как вы попали сюда? – удивился Кашемиров.

– Случайно. Выступал на митинге, на нас напали казаки и солдаты, пришлось спасаться бегством, единственный свободный путь был через Боровицкие ворота в Кремль, – пояснил Страхолюдский. – Но вы-то что здесь делаете?

– Как, что? – Кашемирову показалось, что Страхолюдский шутит. – По вашему заданию вывожу Царь-пушку и Царь-колокол. Мне сообщили, что кислоту для колокола уже подвезли.

– Вот оно, наше русское головотяпство. Не знаешь, смеяться или плакать, – вздохнул Страхолюдский. – Решение о вывозе Царь-пушки и Царь-колокола отменили ещё на прошлой неделе, а вам никто не удосужился сообщить об этом.

– То есть как? – Кашемирову опять показалось, что Страхолюдский шутит. – Но ведь мы готовили эту операцию с самой весны! А вчера я был на конспиративной квартире, мне там выдали паспорт, соответствующую одежду, – и пожелали удачи…

– О чём я и говорю, – сказал Страхолюдский, – российская расхлябанность.

– Но у нас всё уже готово, прямо сейчас можно увозить! – с отчаянием воскликнул Кашемиров. – Сколько времени готовились!

– Придётся отменить, – твёрдо возразил Страхолюдский. – Момент не подходящий. Помните, я говорил вам, что избавление от нелепых символов отжившего государства  неминуемо привлечёт к нам тех, кто жаждет разрушения старых порядков? Помните, я говорил ещё, что для того, чтобы встряхнуть массы, надо сделать что-то невероятно вызывающие, шокирующее, кощунственное? Тогда это было верно, но теперь – нет. После поражения в войне, после трусости и глупости, показанных властью, нет никакой необходимости в дополнительной встряске для масс. Массы и так возбуждены до предела, они горят жаждой действий, – и они активно действуют против власти. В России революция, в Москве началось вооружённое восстание, которое является высшей формой народной борьбы.

Представьте себе, как в такой момент будет расценено известие о похищении революционерами Царь-пушки и Царь-колокола? Будет ли это способствовать росту революционных настроений, привлечёт ли это в наши ряды новых борцов? Нет, это известие в лучшем случае вызовет недоумение в массах, в худшем – порицание: нашли время, разве сейчас нет других дел, скажут нам даже те, кто разделяют наши идеи, – и будут правы! Ну, а в руки наших врагов мы дадим козырную карту, которой они обязательно сыграют против нас. И так они на всех углах кричат о бесчинствах революционеров, – представляете, что они скажут после того, как мы увезём Царь-пушку и Царь-колокол?

Вокруг Страхолюдского собрались грузчики, которые внимательно слушали его.

– Так-то оно так, но во Франции народ Бастилию по кирпичику разнёс, – глубокомысленно изрёк один из них.

– Правильно, товарищ, – тут же откликнулся Страхолюдский, – но это случилось после революции, а не в ходе её, – и тем более не тогда, когда судьба революции висела на волоске. Не забывайте о том, что Бастилия была ненавидимым всей нацией символом старого режима, а Царь-пушка и Царь-колокол не вызывают всеобщей ненависти. Для того чтобы понять, насколько они вредны для России, как мешают они её движению вперёд, надо прочувствовать всю мерзость самодержавной русской истории, надо осознать, что избавление от её символов есть безусловное благо. Именно поэтому до начала революции избавление от Царь-пушки и Царь-колокола было подобно вспышке молнии, озаряющей тьму российской жизни, но сейчас молнии и так сверкают по всему российскому небосводу.

– Что же, нам разбирать, что понаделали? – спросили грузчики.

– В каком смысле? – не понял Страхолюдский.

– Ну, убирать нашу конструкцию?

– Убирайте, – ответил Кашемиров за Страхолюдского. – А деньги получите, как договорились.

– Да что, деньги? Трудов жалко, – со вздохом отвечали грузчики. – Какое дело пропало…

Кашемиров зачем-то снял свой побитый молью картуз, потом снова надел и спросил Страхолюдского:

– Значит, всё? Моё задание отменяется?

– Не беспокойтесь, у вас будет столько заданий, что скучать не придётся. Революция скучать вам не даст, – улыбнулся Страхолюдский. – А теперь помогите народу на Соборной площади установить щиты от ветра и разжечь костры. Неизвестно, сколько нам придётся отсиживаться здесь, – возможно, до самого утра.

– Хорошо, – сказал Кашемиров и пошёл на площадь…

– О, господин Кашемиров! – окликнули его.

Кашемиров увидел немца, которого ещё весной встретил в Кремле.

– У нас опять с вами встреча и почти на одном месте, – улыбаясь, произнёс немец. – А почему вы не приходили ко мне в «Националь»? Вы очень интересный человек, мне хотелось дальше с вами беседовать.

– Вы ошиблись, – отозвался Кашемиров. – Я никакой не Кашемиров, я купец Рогожкин. А вас вижу в первый раз.

– Нет, это совершенно невозможно! – энергично заспорил немец. – Я держу в памяти тех, с кем имел знакомство. Вы обязаны меня помнить, – я Георг Шварценберг, мы говорили с вами в Кремле в марте данного года.

– А я повторяю вам, что вы ошиблись! – сурово повторил Кашемиров. – Я купец второй гильдии Парфён Рогожкин и с вами не знаком.

– Нет, это не так! – не сдавался упорный немец. – Я не совершаю ошибку, вы Кашемиров и мы говорили в Кремле.

– Я купец второй гильдии Парфен Рогожкин, владелец строительно-торгового дома «Рогожкин и Компания», – отвечал Кашемиров, с раздражением глядя на непонятливого немца. – В Кремль приехал с разрешения господина градоначальника для производства работ по ремонту Царь-пушки и Царь-колокола. Вот мои документы, – он вынул бумаги и сунул их немцу.

Шварценберг растерянно взглянул в них и спросил:

– Возможно, вы имеете брата? Но тогда это удивительная схожесть, достойная произведения Уильяма Шекспира!

– Нет у меня брата. Есть сестра, но она живёт в Кинешме, – отрезал Кашемиров.

– Подождите одну минуту, – Шварценберг призадумался. – Ах, какой я глупый человек! Конечно, вы не Кашемиров, – о, я теперь вас понял! Да, да, да, Царь-пушка! – он понизил голос и оглянулся по сторонам. – Так вы хотите её… как это называется по-русски… Не подумайте, что я имею намерение вам мешать, но пусть в вашу голову придёт мысль – надо ли это делать? – прочувственно произнёс Шварценберг. – Вы, наверное, попали в трудное жизненное положение, но поверьте, есть много честных способов по подъёму вашего состояния.

– Царь-пушка останется на месте, – сказал Кашемиров. – Помогите перенести на площадь доски и дрова, что лежат возле неё. Надо разжечь костры и согреть людей.

– О, как я рад, что мои слова возымели такое моментальное положительное действие! Я всегда знал, что если в душе человека находится добро, то достаточно одного маленького слова, чтобы добро проснулось ото сна. Вы – человек, достойный восхищения, – Шварценберг собрался было потрясти руку Кашемирову, но тот отдёрнул её. – Верьте мне, мой дорогой господин… Рогожкин, – он сделал многозначительную паузу и слегка подмигнул Кашемирову, – верьте мне, у вас всё в жизни будет очень хорошо.

***

Наступили сумерки, небо прояснилось, над кремлёвскими башнями и стенами зажглись первые звёзды. От Большого Кремлёвского дворца на Соборную площадь выехал странный кортеж. Во главе его катилась карета с вензелями на дверцах, за ней ехали несколько всадников в высоких серебряных касках и подбитых мехом белых плащах. Карета остановилась возле костров, лакей соскочил с запяток и открыл её дверь. Опираясь на его плечо, оттуда выбрался старый генерал с большими бакенбардами в стиле Александра Второго.

– Так, – протянул он, – вы здесь, голубчики! Ну, кто есть кто?

К нему подбежал немолодой краснолицый капитан. 

– Имею честь доложить вашему превосходительству – это русские люди! – чеканя перед генералом шаг и приложив руку к козырьку фуражки, отрапортовал он. – Спасаются от преследования и погибели.

– Ты, братец, ступай, без тебя разберёмся, – сказал генерал, с подозрением глядя на нетвёрдую походку капитана и втягивая носом воздух.

– Как прикажете, ваше превосходительство! – капитан ещё раз козырнул, сделал чёткий поворот налево-кругом, но едва не упал.

– Он, пьян, ваше превосходительство, – шепнули генералу.

– Так что же, что пьян? Пьянство службе не помеха, – возразил генерал. – Как говорил Пётр Великий, пьян, да умён, – два угодья в нём. Представить капитана к награде за усердие и доблесть!.. Ну-с, теперь с вами, – он обратился к людям у костра. – Вот ты, – ты кто такой? – генерал ткнул пальцем в Страхолюдского.

– Это мой муж, ваше превосходительство, – ответила за него Зоя. – Он, можно сказать, литератор.

– Ах, литератор! Вот оно что! – оживился генерал. – Прошу извинить, что я сказал вам «ты», – обратился он Страхолюдскому. – Не подумайте, что если перед вами генерал, так он обязательно бурбон. Нет, у генерала тоже могут быть деликатные чувства и он тоже  может ценить искусство. Помню, как ещё в кадетском корпусе мы читали стихи Пушкина:

 

И вдруг прыжок, и вдруг летит,

Летит, как пух от уст Эола;

То стан совьёт, то разовьёт,

И быстрой ножкой ножку бьёт.

 

Прелестно!.. Или вот ещё:

 

Я помню море пред грозою:

Как я завидовал волнам,

Бегущим бурной чередою

С любовью лечь к ее ногам!

Как я желал тогда с волнами

Коснуться милых ног устами!

 

Замечательно! Или вот это:

 

Держу я счастливое стремя…

И ножку чувствую в руках;

Опять кипит воображенье,

Опять ее прикосновенье

Зажгло в увядшем сердце кровь,

Опять тоска, опять любовь!..

 

Чудесно! Какая сила, какое пламя!.. А вы пишете стихи? – спросил он Страхолюдского.

– Я, господин генерал… – хотел сказать Страхолюдский, но генерал перебил его:

– Я сам отдал дань игре чувств, меня тоже сотрясали бури страстей! Ах, какие женщины были в наше время, – я начинал службу ещё при блаженной памяти государе Николае Павловиче, – какие женщины, какие девицы! Розаны, просто розаны, – такие нынче не вырастают, – генерал вздохнул. – Так что не думайте, что если перед вами генерал, так уж сразу и бурбон, – нет, под этим мундиром бьётся чувствительное сердце! – он приложил руку к груди. – Ну-с, не смею больше вас задерживать, господин поэт…  Дать господину поэту и его прелестной жене сопровождающего, чтобы охранить от могущих быть при их следовании неприятностей, – приказал генерал свои свитским. – Счастлив был с вами познакомиться, позвольте поцеловать вашу ручку, мадам, – он галантно приложился к руке Зое.

– …Так, а ты кто таков? Поди-ка сюда, – генерал поманил пальцем Кашемирова. – Отвечай, как на духу, что тут делаешь?

– Я, господин генерал, купец второй гильдии Парфён Рогожкин. Я…

– Погоди, – прервал его генерал. – Где-то я слышал твою фамилию. У тебя родственники в Петербурге есть?

– Не имеется, господин генерал.

– Гм, где же я слышал эту фамилию? – призадумался генерал. – После вспомню… Как ты оказался в Кремле, купец, и что ты тут делаешь?

– Мы имеем разрешение от господина градоначальника на производство ремонтных работ над Царь-пушкой и Царь-колоколом, – Кашемиров достал свои бумаги, но генерал даже не взглянул на них, он вдруг прослезился.

– Нет, вы видели?.. – спросил он своих свитских. – В то время, когда держава Российская содрогается от ударов злых недругов её, этот верный сын Отечества заботится о сохранении священных символов нашего государства. Подобно новому Кузьме Минину он вошёл в древние стены Кремля, дабы очистить от скверны реликвии, коим поклонялись и будут поклоняться русские люди… Дай я тебя поцелую, купец, – генерал притянул к себе Кашемирова и крепко поцеловал его в лоб. – Наградить купца, непременно наградить, – и не простой медалью, а звездой с бриллиантами!  – приказал он. – Иди, купец, домой и жди заслуженной награды. Служи Отечеству и впредь верой и правдой, и монаршая  милость не оставит тебя, – он перекрестил Кашемирова на дорогу.

– Так, а вы кто такие? – обратился генерал к молодым людям, которые были на митинге, а после, спасаясь от казаков, спрятались в Кремле. – Впрочем, можете не отвечать, – махнул он рукой. – И так всё ясно – сорванцы, шалопаи, буяны! Таких пороть надо, да время вышло: пори дитя, пока поперёк лавки лежит, а когда вдоль, уже поздно. Тем не менее, записать их фамилии и адреса, и сообщить отцам о поведении этих проказников, – пусть примут домашние меры для исправления заблудших своих сыновей.

– Будет исполнено, ваше превосходительство, – ответили ему.

– А ты кто? – генерал ткнул в Георга. – Выглядишь, как немец.

– О, вы сделали правильную догадку, господин генерал, я есть немец, – подтвердил Георг.

– Вы, немцы, вечно нам гадите, – с упрёком сказал генерал, – Константинополь не дали взять, Болгарию отняли, в Европе воду мутите – и даже в Китае нам покою не даёте!

– Я не знаю… – хотел возразить Георг, но генерал перебил его:

– Иди к себе в Германию и скажи там своим, что если они и дальше будут нам мешать, а ещё хлеще, вознамерятся угрожать нам военной силой, – пусть пеняют на себя! Сказано в Писании: кто с мечом к нам придёт, от меча и погибнет. Отправляйся домой, немец, и твёрдо запомни мои слова. Россия говорит с тобою через меня, – торжественно проговорил он.

– Хорошо, господин генерал, – Георг недоумённо пожал плечами и пошёл прочь с Соборной площади.

– Уходит! Уходит! – отчаянно прошептали высокий и низкий дворники.

– Ну, а вы-то что здесь делаете? – заметил их генерал.

– Мы, ваше превосходительство… – начал высокий дворник.

– Дворники, а площадь не метена, – отлыниваете, голубчики! – генерал погрозил им пальцем. – Дать этим бездельникам мётлы и лопаты, пусть расчистят весь снег от Большого дворца до колокольни Ивана Великого, – распорядился он.

– Но мы… – хотел сказать низкий дворник, но генерал насупил брови:

– Что?! Перечить мне вздумал? Да ты знаешь, с кем разговариваешь? Я тебя в Акатуй сошлю, ты у меня на каторге сгниёшь! Бунтовать вздумал?! Смотри у меня! – генерал поднёс кулак ему под нос.

– Никак нет, ваше превосходительство! Мы не бунтуем, сделаем всё, что прикажете, в наилучшем виде! – воскликнул высокий дворник.

– То-то же, – смягчился генерал. – Работайте, братцы, любите царя и Отечество, а о бунте и думать забудьте… Ну-с, как я с ними со всеми разобрался? – повернулся генерал к своей свите. – Пять минут, и полный порядок! А вы говорите, – революция, революция…

***

Вместо впавшего в либерализм Петерсона исполняющим обязанности начальника Московского охранного отделения был назначен Евгений Константинович Климович. Его считали человеком Столыпина и для этого имелись веские основания. На первом же совещании Климович заявил, что будет вести иную линию, чем его предшественник. Хватит нам обращаться с государственными преступниками, будто с напроказившими детьми, сказал Климович. Никаких поблажек для них, никакой пощады, – мы должны отказаться от гнилого либерализма в своей работе.

Взрыв в Московском охранном отделении послужил лишним подтверждением этим словам и в то же время, в совокупности с революционными событиями в городе, открыл перед Охранным отделением широкие перспективы деятельности, – настолько широкие, что бывалые работники охранки, говоря о взрыве, многозначительно поднимали брови и тонко улыбались, что означало: мы знаем больше, чем говорим, но не можем сказать всё, что знаем.

Взрыв в Охранном отделении многое значил и для карьеры Евгения Константиновича. Он строил её тщательно, не забывая ничего, что могло способствовать её росту, и уж, конечно, не упуская благоприятных случайностей.

Климович начал свою деятельность с незначительной должности в губернском жандармском управлении – он проверял паспорта на границе с Германией. Однако эта должность не помешала ему быстро возвыситься; впрочем, по общему мнению, продвижению Евгения Константиновича по службе немало способствовала его женитьба на Екатерине Тютчевой, имеющей большие связи в придворных сферах, – в частности, с известной статс-дамой Тютчевой.

Родство с семейством Тютчевых оказалось чрезвычайно полезным для Евгения Константиновича ещё и потому, что ореол русофила, патриота и приверженца русской идеи, которым был окружен когда-то великий поэт Фёдор Иванович Тютчев, перёшел на всех его потомков. Породниться с Тютчевыми означало заявить о своей верности России и царю, – а это очень ценилось властью в эпоху революционного брожения.

Далее карьера Климовича уверенно шла в гору. В 1902 году по мысли и инициативе Сергея Васильевича Зубатова совершилась большая реформа в деле политического сыска: были созданы провинциальные охранные отделения в ряде крупных городов России. На открывшиеся вакансии начальников этих отделений желающих было больше, чем требовалось, но поручик Климович попал в числе избранных: скромный начальник паспортного пункта был назначен главой Виленского охранного отделения, а вскоре совместил с этой должностью пост виленского полицмейстера. Здесь состоялось его знакомство с Петром Аркадьевичем Столыпиным, в то время ставшим гродненским генерал-губернатором.

Гродненский губернатор был подконтролен виленскому, но, во-первых, на неофициальной иерархической лестнице Столыпин стоял выше виленского губернатора фон Валя, так как принадлежал к древнему дворянскому роду: Столыпины издавна были приняты при царском дворе, а фон Валь происходил из служилых остзейских немцев. Во-вторых, правительство было недовольно фон Ваалем – он несколько увлёкся, подавляя антиправительственную демонстрацию. Мало того, что при её разгоне было чересчур много пострадавших, – схваченных демонстрантов в тюрьме высекли розгами. При других обстоятельствах правительство простило бы фон Валю эту вольность, но либералы подняли ужасный шум; учитывая, что в России и без того было неспокойно, фон Валя временно отстранили от должности (позднее его перевели с повышением в Петербург), а до того как ему нашли замену, всеми виленскими делами заправлял Столыпин.

Климович сразу же почуял, что этого человека ждёт большое будущее, и постарался произвести на него благоприятное впечатление. Столыпин имел обыкновение лично давать наставления начальствующему составу жандармского и полицейского ведомств:  выпрямившись во весь свой огромный рост, заложив пальцы за лацкан мундира и выпятив бороду, он громко и отрывисто излагал, что от них требуется. Климович, почтительно выслушав наставления Столыпина, сумел ловко ввернуть в ответ свои соображения по их скорейшему воплощению в жизнь. Особенное впечатление на Столыпина произвели слова Климовича о том, что наведение строгого порядка в губернии это лишь средство для достижения главной цели – создания условий для всемерного развития всего местного государственного механизма. Мы должны противопоставить разрушителям государства нашу созидательную работу, сказал Климович. Им нужны великие потрясения, а нам – великая страна, заключил он.

Столыпину так понравилась эта фраза, что он велел записать её, дабы в дальнейшем использовать при удобном случае. А напротив фамилии Климовича в списке послужного состава Столыпин собственноручно поставил некую пометку, что очень-очень многое обещало молодому офицеру, – в самом деле, не прошло и двух лет, как Климович получил чин ротмистра

Во время начавшейся в 1905 году революции он проявил себя как яростный и непреклонный её душитель. За это он пострадал – был ранен осколками брошенной в него бомбы; по системе награждений, ставшей обычной в то время, офицеры охранных отделений в случае ранений в результате террористических действий награждались орденами и чинами. Некоторые вольнодумцы в России находили это странным, поскольку каждый террористический акт являлся следствием известного недосмотра как раз тех самых офицеров, что получали награды. Помимо этого, существовало и более сильное возражение: революционеры не бросали бомбы в хороших людей, – их мишенью становились те, кто прославились особо жестокими действиями, порой преступавшими даже государственные законы. Таким образом, террористический акт, совершённый против того или иного государственного служащего, был зримым свидетельством против этого служащего, а власть, поощряя пострадавшего, признавалась в том, что считает добром только то, что идёт ей на пользу, и злом – всё, что направлено против неё.

Разумеется, эти возражения не брались властью в расчёт; так, после покушения на него Климович получил чин подполковника и новое назначение: он стал исполняющим обязанности начальника Московского охранного отделения с перспективой стать полноправным начальником московской охранки. Не дожидаясь официальной отставки Петерсона, Евгений Константинович взял дело в свои руки. Он показал себя большим службистом, дневал и ночевал в Охранном отделении, и требовал, чтобы служащие отделения тоже сидели по своим кабинетам до поздней ночи.  Именно по ночам Климович любил проводить совещания; он вникал в каждую мелочь, стремился всё объять, – про него говорили, что он  руководствуется фразой, с которой Варвара Петровна Ставрогина (в «Бесах» Достоевского) обращалась к своим столь властно опекаемым ею близким: «Впрочем, я сама тут буду!».

После обострения ситуации в Москве и взрыва в Охранном отделении Климович вообще перестал уходить домой, вместе с ним перешли на казарменное положение и служащие охранки. Когда во втором часу ночи двое одетых дворниками, уставших и озябших агентов наружного наблюдения вошли в здание в Большом Гнездниковском переулке, они увидели, что повсюду горит свет десятков керосиновых ламп и в их  тусклом сиянии по коридорам медленно передвигаются люди с жёлто-синими заспанными лицами. Один из сотрудников, отчаянно сдерживая зевоту, проводил агентов до кабинета Климовича, толкнул дремавшего на стуле секретаря и спросил, примет ли их начальник. «Он всех принимает», – пробудившись на мгновение, пробормотал секретарь и опять заснул. «Идите», – сказал тогда провожающий, с завистью посмотрел на спящего секретаря и удалился.

Агенты осторожно открыли дверь и зашли в кабинет. Климович сидел за столом, низко склонив голову; агентов он не заметил, – тогда высокий тихонько кашлянул в кулак.

– Я не сплю! – тут же воскликнул Климович. – Сейчас не время спать. Что у вас? Докладывайте, но коротко, – сейчас не время для длинных докладов.

– Революционер, ваше высокоблагородие, – вытянувшись, ответил высокий.

– Ты? Революционер? – изумился Климович.

– Никак нет, – испуганно ответил высокий, – не я, другой, с  весны за ним следим.

– Арестовать! – приказал Климович. – Сейчас не время разбираться.

– Но он немец, – осмелился заметить высокий.

– Арестовать!

– Связан с некоторыми видными лицами….

– Арестовать!

– С фон Кулебякиным…

– Арестовать!

– И даже с Витте… – многозначительно  сообщил высокий.

– Всех арестовать! – крикнул Климович.

– И Витте? – радостно удивился высокий.

– Всех, всех, всех арестовать! – Климович вскочил и принялся быстро расхаживать по кабинету. – Сейчас решается судьба России, сейчас вопрос стоит так: либо мы позволим им разрушить её, либо наведём порядок, – и тогда будет построена великая страна! У нас есть только один человек, способный справиться с революцией и открыть перед Россией широкую дорогу в будущее, – это Столыпин. Он не остановится ни перед чем,  – если понадобится, перешагнёт через горы трупов, поставит тысячи виселиц, – он раздавит гадину революции! А дальше будет процветание; он наладит наше хозяйство, принесёт счастье крестьянам, поднимет промышленность, удовлетворит рабочих, успокоит национальные меньшинства, – да, да, и евреев тоже! – и в России воцарятся покой и благодать.

Наша задача – помочь Столыпину в этом грандиозном деле, а для этого – никого не щадить! Революционеров – на виселицу, либералов – в тюрьму! История простит нам жестокость, история не простит нам слабости. Сейчас не время для милосердия, – а графа Толстого с его проповедями я бы первого вздёрнул на площади!

Запыхавшись, Климович упал в кресло, его лицо было бледным, маленькие редкие усики дрожали, – дрожащей же рукой он вытер пот со своего облысевшего лба.

– Фон Кулебякину удалось скрыться: в его доме засада, но домой он не вернулся, – сказал высокий агент.

– А Витте в Петербурге, – вставил низкий агент. – Как же их арестовать?

Климович потёр глаза и устало, упавшим голосом спросил:

– Кого арестовать?

– Ну, как же, – немца, фон Кулебякина, Витте, – изумился высокий.

– И Витте арестовать? – переспросил Климович.

– Так точно, вы же сами сказали…

– Ты спятил, – раздражённо перебил его Климович. – Витте – председатель Комитета министров и пока ещё пользуется доверием государя. Фон Кулебякина я не знаю, но если он влиятельный в Москве человек, трогать его не будем. Сейчас не время для поспешных шагов.

– А немец? – жалобно пропищал низкий.

– Какой немец? – с тем же раздражением спросил Климович.

– С весны следили, – угрюмо вставил высокий.

– О, господи, – вздохнул Климович. – Чем он занимался?

– По городу шастал, да в тетрадях чего-то писал, – ответил высокий. – Мы были негласно в его номере, тетрадки видели, но там всё по-немецки, – не разобрали, ваше высокоблагородие.

– А, писатель, – с презрением протянул Климович. – Писателей сейчас много, – вот только читать нечего! Писатели нам не опасны: они трусливы, сладострастны и жадны. Выгнать этого немца из России к чёртовой матери, – у нас своего писательского отребья некуда девать!

– Да как же, ваше высокоблагородие… – сказали вместе высокий и низкий агенты.

– В двадцать четыре часа! – крикнул Климович. – Лично посадите его в поезд и пусть катится! Выполнять!

Высокий собрался что-то возразить, но заметив, как лицо Климовича покрывается красными пятнами, передумал.

– Слушаюсь, ваше высокоблагородие, – сказал он и потащил к выходу упирающегося низкого.

– Где вознаграждение, где медаль? – всхлипнул низкий, когда они вышли из дверей кабинета. – Всё кончено.

– С немца возьмём, – вдруг просиял высокий.

– Как это? – низкий недоверчиво посмотрел на него.

– А вот как: он наших порядков не знает, – скажем, за отъезд полагается, – высокий ухмыльнулся. – Я буду не я, если четвертной с него не слуплю, а то и сторублёвую «катеньку».

– «Катеньку»? – с вожделением переспросил низкий.

–  А что, он богатый, пусть делится, – деловито сказал высокий.

– После деления на самое себя остаётся неделимая единица, – сонно пробормотал секретарь, спавший на стуле при дверях.

– Тсс, пошли, – высокий дёрнул низкого за рукав. – Мундиры наденем, – и к нему! Прямо в постели возьмём, тёпленького, – он у нас не отвертится.

– Будет знать, как в Россию ездить! – неожиданно заключил низкий.

 

 

Эпилог 

 

Георг Шварценберг благополучно вернулся в Германию. Вскоре во Франкфурте в издательстве «Butenap und Söhne»  вышла книга Шварценберга «Немец в Кремле. Мое открытие России». Её тираж быстро разошёлся, хотя серьёзные исследователи обвиняли автора в поверхностных суждениях о русских.

Страхолюдский эмигрировал из Российской империи после поражения революции 1905 года, Зоя уехала вместе с ним. В Швейцарии они жили в маленькой квартире с двумя выходами, сюда продолжали наведываться революционеры.

Кашемиров отошёл от революционной деятельности и зарегистрировал торговую фирму в Москве. Не прошло и двух лет, как он открыл собственный магазин на Неглинной улице.

Начальник Московского охранного отделения Климович дослужился до высоких чинов: он стал директором Департамента полиции и был произведён в сенаторы. Однако в 1917 году в России вновь произошла революция, которая поставила крест на его дальнейшей карьере.

Фон Кулебякин и Елена обосновались в Британской Колумбии и больше никогда не приезжали в Россию. Дом Кулебякина в окрестностях города Принс-Руперт до сих считается блестящим образцом русского модерна.

 

 

 


20 июня 2015

0 лайки
0 рекомендуют

Понравилось произведение? Расскажи друзьям!

Последние отзывы и рецензии на
«Парадоксальная история России»

Нет отзывов и рецензий
Хотите стать первым?


Просмотр всех рецензий и отзывов (0) | Добавить свою рецензию

Добавить закладку | Просмотр закладок | Добавить на полку

Вернуться назад








© 2014-2019 Сайт, где можно почитать прозу 18+
Правила пользования сайтом :: Договор с сайтом
Рейтинг@Mail.ru Частный вебмастерЧастный вебмастер