За что? О лихих девяностых

   1. 
   Уже смеркалось, когда Саша возвращался с работы. Сегодня пришлось задержаться с разработчиками новой программы для заводской вычислительной машины. Американские персоналки в девяностых только-только начали внедряться в производство, а работали, в основном, на отечественных монстрах серии ЕС. Молодому человеку нравилось составлять, внедрять, отлаживать программы, с помощью которых ЭВМ за считанные минуты делала то, на что раньше уходили месяцы упорного труда больших коллективов.
 
   – Эй, закурить не найдётся? – послышался окрик за спиной. 
   – Нет, я некурящий, – ответил Александр, полуобернувшись.
   – Стой, не спеши, – вышли из темноты двое ребят уголовного вида. Один из них с наколками на обнажённых до локтя руках хозяйски оглядел Сашу и, ввернув пару матерных словечек, осведомился:
   – Деньги есть? 
   – Я с работы иду. Вот яблочки есть, к родителям заходил, – ответил, внутренне напрягшись, но не подавая виду, молодой человек.
   – А если найду? – ухмыльнулся грабитель, вынимая из кармана устрашающего вида нож.
   – А ну, Бомба, проверь у него карманы! 
   Саша, видя такой оборот дела, молча повернулся и быстро пошёл дальше. Хотел побежать, но сдержался.
   – Стой! – в две лужёные глотки заорали сзади. И первый, видя, что жертва не останавливается, в два прыжка догнал несчастного и предательски сзади вонзил нож ему в шею.

   – За что? – прохрипел Саша, зажимая рану, и не оглядываясь, бросился к гостеприимно распахнутым дверям заводской общаги – метрах в двадцати, совсем рядом. 
   Влетев в помещение, мужчина схватил трубку телефона, стоявшего на столе у дежурной, начал набирать номер скорой, но кровь толчками рвалась наружу, стекая по пальцам слабеющей руки. С каждой потерянной каплей сил становилось всё меньше, мысли путались. Оседая, он опустился на пол. С усилием попытался заглотить открытым ртом непослушный воздух, но свет в глазах померк, рука, зажимавшая рану, ослабела, и окончательно потеряв сознание, несчастный уронил голову в лужу вытекавшей из него алой молодой крови.

   2. 
   – Как кабана сына зарезали, – плакал отец над гробом. – Двое детей у меня... двое... было... теперь один остался. 
   Молодая вдова молча вытирала слёзы платком. Бабушка держала на руках годовалую внучку и тоже причитала:
   – Сирота ты моя, сиротинушка. Нет у тебя больше папки, убили папку твоего, убили... 
   Младший брат Саши Николай стоял поодаль. Он только что в очередной раз принял успокоительные сто граммов, ему было легче. Сослуживцы покойного, в основном женщины, толпились здесь же, глаза у всех были на мокром месте.
 
   Сашу любили – за незлобливый нрав, за манеру общения – простую и искреннюю, за компетентность и готовность прийти на помощь всем без разбора. Да и должность у него была соответствующая – системный программист. А это значит, что он, хорошо разбираясь в нюансах общей для всех пользователей операционной системы, должен был помочь каждому внедрить свою компьютерную задачу без ущерба для работы других программ. Всегда спокойный, доброжелательный, Александр находил выход из любых, казалось бы, самых безнадёжных ситуаций. «Свет в окошке» – так называли этого классного специалиста те, кто с ним работал. 

   И вдруг его не стало. Свеча погасла, и коллегам, слабым в профессиональном отношении, оставалось лишь поминать добрым словом погибшего, который всегда готов был прийти на помощь. В своё время многие гуляли на его свадьбе, радовались рождению дочери. Однажды зашёл разговор о сексе. Закрытая в советские времена, тема эта теперь вышла из подполья. Александр, прислушиваясь к горячему обсуждению поз Камасутры, с улыбкой разнимал спорщиков: 
   – Да неважно всё это! Вот женишься – узнаешь. Главное – любить и понимать друг друга, а техника, позы – не в этом суть.
 
   И он любил – жену, людей, весь наш непростой, но такой разнообразный в своих проявлениях мир. И вдруг по этой любящей душе полоснули ножом! Легко можно представить негодование окружающих. Сначала люди не верили ужасной новости, потом говорили, что у Саши и врагов-то не было, и лишь спустя какое-то время приходило осознание всей глубины, дикой нелепости случившегося, а затем – возмущение и желание наказать нелюдей, совершивших это поистине вселенское зло…

   3.
   Мутный. Такое прозвище получил в тюрьме один из убийц. Попался он на грабеже по-малолетке, но так и не отсидел до конца назначенные судом два года – выручила вовремя подоспевшая амнистия. Выйдя на волю, молодой уркаган никогда не упускал случая получить кайф. Наркотики стоили дорого, но водку, самогон всегда можно было найти у друзей. Алкоголь стал сутью, смыслом его жизни. Несмотря на свои восемнадцать лет, пил он всё, что горит. Трезвым бывал лишь утром, да и то если не было чем опохмелиться.

   Но приняв на грудь, Мутный чувствовал себя человеком – грубо шутил, смеялся, весь мир представлялся ему в розовых тонах. Однако часто случалось так, что выпивка заканчивалась. Вот тогда он полностью оправдывал свою лагерную кликуху. Тем, кто находился в такие минуты рядом, было противно и тягостно наблюдать мерзость мутных с застывшей флегмой глаз, видеть перекошенный рот запойного алкоголика и ощущать его звериную злобу на весь мир – по поводу и без повода.

   Бомба. За широту фигуры эту кличку Мутный ещё в школе дал своему бывшему однокласснику, а нынешнему подельнику, который, напротив, был из хорошей обеспеченной семьи. Отец его работал юрисконсультом на большом заводе – известный в городе человек. Однако сын, как это часто бывает, в силу юношеского максимализма и желания утвердиться в жизни, выбрал иную стезю.

   В начале девяностых власть самоустранилась, а её место заняли бандитские группировки с криминальными авторитетами во главе. Всё, что приносило доход, преступники обложили данью и жили себе без хлопот, время от времени выясняя отношения с соседними ОПГ. Многие бывшие одноклассники Бомбы стали бандитами исключительно потому, что заводы стояли, а другой работы для них не было. Вот и сын юриста оказался в тесном контакте с заполонившей округу криминальной средой.

   В тот вечер водка, купленная Мутным на последние деньги, как-то уж очень быстро закончилась, и молодой рецидивист пребывал в состоянии крайнего раздражения, цепляясь ко всем подряд. Убитый Саша случайно попался ему под горячую руку, а Бомба не сумел или не захотел удержать своего приятеля от крайних мер воздействия на несговорчивого прохожего.
   Взяли друзей на удивление быстро. «Мокрые» дела были на особом учёте у милицейского начальства, поэтому их старались раскручивать в первую очередь. Вот и сейчас женщина, дежурившая в общежитии, вызвала милицию, а оперативники по горячим следам задержали преступников. Допросили, составили протокол, собрали необходимые подписи и отдали дело в прокуратуру. В общем, профессионально сделали своё дело.

   4.
   Горбачёвская перестройка и последовавший за ней медвежий натиск Ельцина сломали в головах обывателей все стереотипы – замесили, раскрутили формировавшиеся веками представления о добре и зле, о прекрасном и чудовищном, и нельзя было понять в образовавшейся мутной жиже, где тут грешное, а где праведное. Но несмотря ни на что, все знали, что таких людей, как Саша, убивать нельзя – ни по совести, ни по гражданским законам, ни по воровским понятиям. И пытаясь защититься от уголовного беспредела, народ начал бунтовать.
 
   Это сейчас можно легко и просто размножить любой документ, а в советские и даже в постсоветские времена вся множительная техника состояла на учёте у компетентных органов, и на копирование любой бумажки нужно было разрешение. Но тут вдруг небольшой волжский городок заполонили – наклеенные как попало, размноженные непонятно где – яркие горячие призывы собираться на митинг протеста, направленный против разгула преступности и бездействия властей. Глава городской администрации был в шоке, милиция сбилась с ног, срывая прокламации. Определили, на каком предприятии размножали листовку, однако репрессий не последовало. Может быть потому, что волна возмущения выплеснулась на улицы.

   С самого утра в день похорон у дома Александра начал собираться народ. К моменту выноса тела двор пятиэтажки был переполнен. Гроб несли на руках по очереди, а вслед за ним, будто на первомайской демонстрации, двигалась огромная толпа. В центре города у памятника Ленину остановились. Выстроилась длинная очередь желающих попрощаться с покойным, и многие видели небольшую синюшную ранку на шее убитого. Ту самую, через которую жизнь покинула его тело.

   А рядом на импровизированной трибуне раздавались гневные речи. Ораторы призывали людей к борьбе с распоясавшимся криминалом. Городские власти, понятно, на стихийный митинг не явились, и только милиция следила здесь за порядком. 
   Что было дальше? Кладбище, горькие слёзы родителей, причитания вдовы над гробом и вечная память настоящему человеку, покинувшему этот мир при столь трагических обстоятельствах! Сослуживцы несколько лет помогали осиротевшим родственникам Александра, были дружны с его вдовой.
    Надо отдать должное власть имущим – суд над преступниками решили устроить показательный, чтобы другим неповадно было. Но правду говорят, что благими намерениями выстлана дорога в ад…

5.
   После череды амнистий многие обитатели зон и тюрем вышли тогда на свободу. В областные центры их не пускали, деревенская жизнь бывших зеков не прельщала, поэтому их вотчиной стали малые города  и посёлки, количество бесчинств и преступлений в которых резко увеличилось. Вот власти и решили организовать выездную сессию облсуда, чтобы показательно пугнуть уркаганов.

   Отец Бомбы метался в поисках выхода. Надо было выручать сына, попавшего в эту ужасно неприятную историю, Но замять резонансное дело оказалось непросто. Даже лучшие друзья, услышав его мольбы о помощи, отмалчивались и стыдливо отводили глаза в сторону. Никто не хотел рисковать, ведь сам губернатор интересовался ходом следствия.
   Однако будучи опытным адвокатом, человек этот понимал, что в любом безнадёжном деле всегда есть маленькая лазейка, через которую можно протащить даже такую габаритную фигуру, как его сынуля. Поэтому, досконально изучив ситуацию, Адвокат (назовём его так) приступил к активным действиям. Первым делом он посетил городского прокурора, и чуть не на коленях умоляя о снисхождении, обещал отдать ему всё, что было нажито непосильным трудом. Естественно, тот согласился помочь.

   Заручившись этой важной, но не решающей поддержкой, безутешный отец пошёл дальше. Вся судейская и околосудейская братия узнала о его несчастье, и к каждому нужному человеку он подобрал ключик. Оставалось найти подходящего общественного обвинителя. Такого, чтобы обвинял, но не очень. Но даже этот весьма щекотливый вопрос был, в конце концов, решён.

6.
   И вот час икс настал. Зал городского ДК был полон. Люди стояли в проходах, ожидая суда и справедливого возмездия для убийц. Привезли обвиняемых. Мутный был бледен, насколько это возможно для начинающего алкоголика. Он сильно сутулился, будто от тяжёлой ноши, а на лице уголовника виднелись едва заметные следы недавних побоев. Бомба выглядел намного лучше – смотрел в зал своим обычным уверенно-нагловатым взглядом, ни минуты не сомневаясь в том, что скоро его отпустят на свободу.

   Прозвучало традиционное: «Встать! Суд идёт!» Вошёл судья из областного центра, заседатели, и слушание дела началось. Зачитали документы – протокол задержания и первоначальные показания обвиняемых. Последние адвокат тут же опротестовал и предъявил суду другие, написанные позднее под его диктовку. Зачитали и их. Судья спросил у обвиняемых, почему они отказываются от того, что следователь записал с их слов в день преступления? Оба отвечали однотипно, быстро и без раздумий – чувствовалась рука опытного кукловода, но до конца спектакля было ещё далеко. 
 
   Общественный обвинитель выступил с гневной речью, в которой заклеймил преступников, сделал общий анализ ситуации в стране и призвал к борьбе с разгулом криминала в родном городе. Слова эти, знакомые многим из телевизионных и радионовостей, несколько взбодрили аудиторию, которой порядком надоели сухие фразы справок и милицейских протоколов. Под аплодисменты публики герой дня спустился с трибуны.

   Ход судебного разбирательства не всегда понятен неподготовленному слушателю, далёкому от многочисленных юридических тонкостей. Монотонное многократное повторение одних и тех же фактов, отражённых в различных документах, расслабляет и нагоняет тоску. Поэтому когда дело дошло до обвинительной речи прокурора, все порядком устали. Скучным казённым голосом, стараясь не выделяться из общего фона, обвинитель зачитал по бумажке свою абракадабру, а затем так же спокойно назвал какие-то статьи закона. Всё было сделано таким образом, чтобы никто кроме юристов не понял смысл сказанного.
 
   А между тем перечисленные сухие цифры и были кульминацией всего процесса. Прокурор просил суд переквалифицировать для Бомбы статью уголовного кодекса «разбой» на простое хулиганство. И теперь согласно изменённым показаниям обвиняемых выходило, что сын Адвоката вроде бы и не участвовал в преступлении, а так себе, стоял в сторонке. Отсюда напрямую следовало, что Мутный убивал один, а не в составе группы лиц по предварительному сговору. И ему теперь «светил» значительно меньший срок, нежели предполагалось ранее. Прокурор, сделав такой щедрый подарок преступникам, не спеша покинул трибуну.

   Наступила тягостная минута молчания. Усыплённый зал безмолвствовал. Общественный обвинитель спокойно сидел на своём месте. Понимал ли этот человек суть происходящего? Ведь он пришёл сюда для того, чтобы озвучить негодование горожан и потребовать для преступников максимально возможного наказания. Он, конечно, озвучил, но в решающий момент промолчал, тем самым смягчив двум подонкам возмездие за совершённое ими ужасное злодеяние. Как, зачем, почему он это сделал? Пожалел убийц? Нет, просто продал свою бессмертную душу дьяволу за пресловутые тридцать сребреников! Душу, лишённую совести и сострадания… 

   Судья, похоже, был единственным участником процесса, который до последней минуты не понимал сути происходящего. Его пригласили, чтобы показательно наказать виновных, а тут – такое. Дело в том, что обвинитель обычно запрашивает максимально возможный срок, адвокат – минимальный, а судья выбирает золотую середину между двумя крайностями. Но просьба прокурора об изменении статьи и уменьшении срока наказания для подсудимых – это было вне логики правосудия.

   «Как поступить? Отложить заседание? Дать отставку прокурору? Но это такой скандал! Стоит ли его затевать? И потом, кто стоит за спиной обвинителя? Какая у него «крыша»?» – все эти мысли будто в зеркале отразились на лице приезжего блюстителя закона, и внимательный зритель из первых рядов мог без труда их прочесть. Тем более – в зале стояла полная тишина. Пауза затянулась, но вот, наконец, судья принял решение. Здраво рассудив, что не стоит ввязываться в местные разборки, он как ни в чём не бывало продолжил слушание дела.

   Мутный получил сравнительно небольшой срок, а Бомба – условный. Вопиющая несправедливость восторжествовала! А потому после оглашения приговора «показательного» суда многие из присутствующих, разочаровавшись в правосудии, зареклись искать правду в органах юстиции. Судейские вместе с преступниками покинули сцену ДК, а порядком уставшие зрители спокойно разошлись по домам.

   Недовольных не было. Разве что потом на кухнях по затверженному с советских времён обычаю кое-кто ворчал, но так, чтобы не слышали соседи. Ведь за годы коммунистического правления людей приучили к беспрекословному подчинению власти. А общественный обвинитель ещё долго ходил с гордо поднятой головой, к месту и не к месту напоминая сослуживцам о своём «блестящем» выступлении на этом, по сути, позорном судилище.

   7.
   Все говорили, что Николай, младший брат убитого Александра, был его полной противоположностью. У него не было высшего образования, которое в советское время мог получить любой. Тогда чтобы учиться, требовалось лишь желание и настойчивость. Он пил, нигде не работал – фактически сидел на шее у пенсионеров-родителей. Правда, они его тоже любили. С детства молодой человек рыбачил вместе с отцом, освоил все премудрости этого дела, а когда в начале девяностых в город пришла безработица, решил своё увлечение превратить в промысел. Ловить сетями не разрешалось, но какие могли быть запреты в годы криминального беспредела и вседозволенности? Улов Коля продавал, а вырученных денег хватало на многое – в том числе на самогон и даже на водку. Но, как известно, спиртного много не бывает, и парень стал воровать рыбу из сетей других рыбаков-браконьеров, коих в те годы развелось великое множество.

   Юркая резиновая лодка на вёслах быстро продвигалась вдоль прибрежного камыша. Но вот Николай заметил неприметный пенопластовый поплавок, мелькнувший в воде среди волн. Потянув за привязанную к нему верёвку, рыбак вынул из воды небольшую сеть, сплетённую опытными руками из обычной лески. Спеша и оглядываясь по сторонам, он освободил её от рыбы и кое-как, лишь бы поскорее, бросил обратно в воду. Рискованная операция заняла всего несколько минут, и снова слегка притопленный поплавок занял своё место чуть ниже поверхности спокойной речной глади. Ни рыбнадзор, никто из посторонних не мог бы догадаться о растянутом под водой запретном орудии лова.
 
   «Ничего, подойдёт ещё рыбка. Её в Волге много, на всех хватит. Авось и не заметит хозяин убыли! А я ещё пару чужих сетей проверю, потом своей займусь, улов продам, и будет мне на бутылку, а детишкам – на молочишко!» – так или примерно так думал хитрый вор, регулярно опустошая чужие снасти.

   Но на этот раз ему не повезло. На берегу Николая поджидали те, кого он только что пытался обмануть.
   – Ну, вот ты, гнида, и попался, – вышел из кустов здоровенный мужик с голым торсом, на котором красовались живописные тюремные наколки. – Закон знаешь?
   Коля, конечно, знал и неписаные браконьерские законы, и этих рыбаков, которые, заподозрив неладное, сумели его выследить. Не знал он только, что за такую малую цену придётся ему отдать свою единственную и неповторимую жизнь.
   – За что? – только и успел прошелестеть парнишка.
 
   Но крутые ребята, впитавшие в себя всю лютую ненависть и злобу воровского мира, не привыкли к долгим душевным беседам. Рот преступнику заткнули кляпом, закрепили камень на шее, после чего отвезли несчастного на фарватер и столкнули в тёплую волжскую воду дрожащее тело нарушителя суровых рыбацких законов.
    – Вот так вот будет со всеми, – пробасил недавно освободившийся по амнистии старшой, отпуская в свободное плавание лодку Николая, в которой трепыхалась украденная им рыба. Пока ещё живая, в отличие от того, кто её там оставил. 
   – Зря мы это, – вздохнул молодой парень, в глубине души понимая, что говорить здесь больше не о чем – дело сделано.

   8.
   Когда через неделю нашли ту самую «резинку» с протухшей рыбой, на отца пропавшего без вести браконьера было больно смотреть. Последняя надежда на то, что сын ещё жив, рухнула. 
   – За что? – этот вопрос, обращённый, скорее, к Богу, нежели к людям, огнём горел в его влажных от слёз глазах.
   Но кто на нашей грешной Земле смог бы ему ответить? Солдаты гибнут на войне, защищая Родину. Это ещё можно понять. Но в мирное время потерять двоих сыновей?! За что несчастному старику выпало такое испытание?! Милицейские чины, к которым он обращался, только разводили руками: утонул, мол, человек – и всё тут. Бедняга толковал им о рыбацких законах, о том, что сам рыбак, но от него отмахивались, будто от глупой надоедливой мухи. Да и то сказать: зачем оперативникам было вешать на себя ещё одно «мокрое» дело?

   Когда все сроки вышли, когда исчезла последняя надежда найти пропавшего сына, отец впервые в жизни ушёл в длительный беспробудный запой. Весь город знал о постигшем его несчастье, и по старой доброй традиции ему наливали, наливали и наливали. А приняв на грудь, осиротевший старик снова и снова рассказывал свою печальную историю, и люди слушали, не перебивая, давая горемыке возможность в который раз облегчить свою истерзанную горящую душу.

   Свято место пусто не бывает. Вот и в лихие девяностые место самоустранившейся власти заняли крутые уголовные авторитеты. Работы не было, и молодёжь активно пополняла ряды ОПГ. Вместо законов главенствовали воровские понятия. «Не верь, не бойся, не проси» – эти истины, пришедшие к нам из-за колючей проволоки, знал тогда любой и каждый. А жизнь человеческая в те годы не стоила почти ничего. Впрочем, бывали на Руси времена и похуже.
 

 Валерий Рыбалкин

x

Иллюстрация к: За что? О лихих девяностых