Сталин. Исповедь

…Болит голова. Болит и кружится, весь вечер болела и кружилась, но я держался, – никто не заметил, как у меня болит голова. Даже Берия не заметил, а он видит всё насквозь: на три аршина в землю всё видит.

Мне нельзя показать, что я болен; никому, у кого есть власть, нельзя показать, что он болен. Человека, у которого нет власти, пожалеют, если он болен: ему помогут, если он заболел. Но человека, у которого есть власть, никто не пожалеет: каждый постарается извлечь выгоду для себя из его болезни. Найдутся и такие, кто захочет погубить его – добить, как добивают раненого зверя. Свято место пусто не бывает: всегда есть много желающих занять это место.

…Болит голова, и никто не поможет. Таблетки пить нельзя: неизвестно, что в них намешали. Написано «от головы» – головную боль снимут, а сердце остановится! Выпьешь и умрешь: такие таблетки, да?  Максима Горького лечили таблетками, и он умер; Куйбышева лечили таблетками, и он умер; Жданова лечили таблетками, и он тоже умер. Что, мало примеров? Могу вспомнить еще, если мало…

Ах, какой человек был Жданов! Настоящий коммунист, настоящий большевик. Мы доверили ему партийную организацию Ленинграда и не ошиблись. Миллион человек умерло в блокадном Ленинграде, а город не сдали. Кто бы еще так мог, чтобы миллион человек умерло, а город не сдали? В то же время Жданов был беспощаден к врагам, не знал к ним жалости. После войны зашевелилась гнилая интеллигенция, – кукиш в кармане держала эта интеллигенция. Жданов дал ей достойный отпор, – крепко дал по головам, чтобы мозги на место встали; всякие там Ахматовы, Зощенки сразу притихли, письма покаянные стали писать…

Хороший урок преподал Жданов этой гнилой интеллигенции: народ их поит-кормит – и, надо сказать, неплохо поит-кормит! – так будьте с народом, разделяйте идеи народа, поддерживайте народ в его великих начинаниях. Разве это не справедливо?.. Зачем ведешь себя, как пес, блюющий на свою подстилку? Хорошо сказал тогда Жданов, – кто бы еще мог так сказать?..

Настоящий русский большевик был товарищ Жданов: русскому народу, русской культуре, русской цивилизации отдавал безусловное предпочтение перед другими народами, культурами и цивилизациями. Русский народ – великий народ. Он доказал свое величие не раз в своей трудной истории; он является наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза, и заслужил звание руководящей силы Советского Союза среди всех народов нашей страны. У нашего правительства было немало ошибок, – какой-нибудь другой народ мог сказать: вы не оправдали наших надежд, мы поставим другое правительство, но русский народ на это не пошёл, он оказал безграничное доверие нашему правительству. Русский народ всегда верил, терпел, выжидал и надеялся, и за это мы должны быть ему безмерно благодарны.

Пример русского народа политически крайне важен для всех других народов нашей страны: вот почему Жданов хотел, чтобы в нашей большой коммунистической партии была еще и русская партия, как у других народов. Украинцы имеют свою коммунистическую партию, белорусы имеют свою коммунистическую партию, молдаване имеют свою коммунистическую партию, литовцы, латыши, эстонцы, грузины, армяне, азербайджанцы, казахи, киргизы, узбеки, таджики и туркмены – все имеют свои коммунистические партии, одни русские не имеют своей коммунистической партии. Отчего такое ущемление прав русского народа, почему он не может иметь свою коммунистическую партию?

Жданов приготовил всё что нужно, чтобы у нас была русская коммунистическая партия; одновременно он хотел расширить права России в Советском Союзе. Кое-кто говорил, что от этого попахивает национализмом, но тот, кто так говорил, совсем потерял нюх. Нет, это не национализм, которому нет места в нашем интернациональном государстве, это признание заслуг русского народа перед правительством... 

Но Жданов не успел осуществить свой план: Жданова убили врачи-вредители в результате заведомо неправильного лечения. По своей национальности эти врачи-вредители были евреями; евреи принесли огромный вред нашему советскому государству. Они забыли, что советская власть освободила их от унижений и притеснений, которым они подвергались в царское время. Наконец, советская власть навсегда освободила еврейский народ от погромов и преследований черносотенной сволочи. В партийных и советских органах власти после революции было очень много евреев, занимающих самые высокие посты. Антисемитизму не было у нас места – мы запретили антисемитизм, мы объявили его государственным преступлением.

Но чем отплатили нам евреи, занимающие высокие посты и даже не очень высокие посты? Большинство оказались предателями, изменниками Родины, заговорщиками, убийцами и иностранными шпионами. Кем был иуда Троцкий, злейший враг Советского Союза и нашей коммунистической партии? Евреем. Кем были его пособники у нас в стране, все эти троцкистские бандиты – Рейнгольд, Гольцман, Сокольников-Бриллиант, Розенгольц, Радек и прочие? Евреями. Кем были Зиновьев и Каменев, которые начали свой путь обер-предателей еще накануне Октября, а закончили сговором с Троцким и службой на империалистические разведки Запада? Евреями.

Железной метлой мы вымели эту нечисть в 1937 году, а те кто остались, притихли. Но как показало время, они не разоружились перед партией и народом: после войны гидра еврейской измены отрастила новые головы. Разве не русский народ спас евреев от поголовного уничтожения, которое готовил им Гитлер; разве не заплатил русский народ миллионами своих жизней за спасение еврейского народа? Наконец, разве не мы помогли евреям создать государство Израиль в Палестине? Без нас они ещё сто лет добивались бы от Англии своего государства в Палестине. Мы первыми в мире официально признали Израиль и помогли ему оружием для войны с арабами.

И чем евреи отплатили нам? Они снова отплатили нам подлым предательством: Израиль отвернулся от нас и заключил союз с Америкой, и советские евреи охотно пошли служить американским империалистам. Когда в Советский Союз приехала Голда Меиер, первый посол Израиля, ее встретила огромная толпа евреев; они продолжали идти к ней толпой и после. Жена Молотова, еврейка Жемчужина, бегала к Меир и выбалтывала ей наши государственные тайны. «Я дочь еврейского народа», – кричала эта Жемчужина, замаскировавшаяся изменница. Таковы все евреи: они забывают свою родную советскую коммунистическую партию, они забывают свою советскую страну во имя «еврейского народа», который провозглашается этими махровыми национал-сионистами высшей расой на земле.

***

…Охрану позвать? У охраны могут быть таблетки от головы… Нет, нельзя, - если и не отравят, так доложат, кому надо… Берии доложат, он на меня зубы точит – от страха зубы точит: боится, как бы не вышло с ним, как с Ягодой и Ежовым… Обойдусь без таблеток, скоро голова пройдёт…

…Мы не дали распространиться сионисткой заразе в Советском Союзе, мы закрыли организации национал-сионистов. Тогда они применили способы, которые, как свидетельствует история, испокон веков применяли для осуществления своих целей. Во-первых, это попытки втереться в доверие и даже войти в семьи высших руководителей государства. Моя дочь стала жертвой евреев: через неё они пытались подобраться к главе советского государства Сталину. Во время войны, когда наша страна истекала кровью, когда наши армии насмерть стояли в Сталинграде, за моей Светланой начал ухаживать еврей Каплер. Ему было под сорок, а ей всего шестнадцать, он был дважды разведен и имел сына, а она была невинная девушка, школьница, но этого еврея ничто не могло остановить. Он назначал ей тайные свидания, а во всеуслышание трубил, как она его любит. Наверное, он надеялся вползти в мой дом, как змея; наверное, он надеялся, что я не захочу скандала, но он жестоко ошибся: никому и никогда не удавалось шантажировать Сталина.

Да, я потерял самообладание, я не смог сдержаться, но это было в домашнем кругу.  Дочь собиралась в школу, когда я вошёл в комнату; я задыхался от гнева, я едва мог говорить:

–  Где письма твоего «писателя»? Мне всё известно! Ну, давай сюда!

–  А я люблю его! — сказала она, дерзко глядя на меня.

–  Любишь?! – не сдержавшись, я влепил ей две пощечины – впервые в жизни.

Няня, которая была здесь же, заохала, – она была добрая русская женщина, жалостливая, как многие русские женщины.

– Подумай, до чего она дошла! – сказал я ей. – Идёт такая война, а она занята…!

Грубо сказал, по-мужицки сказал, но других слов не было у меня тогда. Светлана заревела, я не выдержал и добавил:

– Посмотрела бы на себя – кому ты нужна?! У него кругом бабы, дура!.. Писатель – не умеет толком писать по-русски. Уж не могла себе русского найти!

На этом всё закончилось. Я мог расстрелять этого подлеца, но отправил его в ссылку; евреи ему там помогали, он жил безбедно…

Но они на этом не успокоились: евреи никогда не успокаиваются, если речь идет об исполнении их замыслов. Ещё не кончилась война, ещё не была освобождена наша страна, а они опять взялись за мою дочь. В сорок четвертом она вышла замуж за еврейчика, сына директора парфюмерной фабрики. Совсем замутили голову девке, – подумать только, отца слушать не хотела, – родного отца ради евреев предала! Меня все предавали, меня всю жизнь все предавали, но это предательство было особенно тяжелым. У великого английского драматурга Уильяма Шекспира есть пьеса «Король Лир»; в ней Шекспир описывает ситуацию, когда дочери предают своего отца. Это одна из самых трагических пьес в истории мировой драматургии, – так что же сказать об отце, который пережил такую трагедию не в пьесе, а в реальной жизни?..

Но евреи снова просчитались, если думали воздействовать на Сталина через его зятя. Я не был на свадьбе и ни разу не встречался с мужем дочери. Внука, которого родила Светлана, видел, но позже. Шустрый мальчишка, черноглазый; не важно, что еврей, – мы интернационалисты, для нас все дети одинаковы. Как там у Александрова в фильме «Цирк»: «Рожайте хоть чёрненьких, хоть беленьких, хоть в крапинку, хоть в полосочку!». Нам все дороги, лишь бы выросли настоящими советскими людьми…

А муж Светланы быстро исчез: понял, что к Сталину в доверие ему не втереться и исчез. Во второй раз замуж я её выдал за хорошего человека: за сына Жданова, Юру. Отличный парень, образованный парень, умный, – философию изучал, химию изучал, на иностранных языках свободно говорит. Добрый, – ребёнка её усыновил, заботился о нём, как о родном сыне. Что ей ещё нужно, любая такому мужу была бы рада, – нет, разошлась с ним мне назло. Совсем испортили её евреи, – что-то нехорошее в ней появилось, не наше, не советское. Не углядел за дочерью, упустил дочь: нанесли, всё-таки, евреи удар по Сталину…

***

…Нет, всё равно голова болит… Стены кружатся, лежать не могу… Сяду…

…О чем это я? Да, о евреях…

…По Сталину удар нанесли, а Жданова-старшего насмерть убили. Это второй еврейский способ борьбы за влияние: устранение своих соперников всеми возможными средствами. Горького и Куйбышева врач-еврей Левин в могилу свёл, против Жданова целый заговор врачей-вредителей был составлен. Все участники хорошо замаскировались: ведущими специалистами работали в крупных медицинских организациях. Почти сплошь еврейские фамилии: Коган, Вовси, Фельдман, Гринштейн, Этингер, Фейгель…

Но это только верхушка заговора, а корни широко разрослись. По всей стране сидят в своих кабинетах убийцы в белых халатах и губят советский народ. Что может быть подлее, чем убийство под маской врача, когда ничего не подозревающий советский труженик приходит к такому извергу за исцелением, а тот, злоупотребляя доверием больного, преднамеренно, злодейски подрывает его здоровье, ставя ему неправильный диагноз, а затем убивая неправильным лечением. Прикрываясь высоким и благородным званием врача, эти изверги и убийцы встали на путь чудовищных преступлений.

Почему так произошло? Потому что мы потеряли на какое-то время бдительность. Я всегда говорил, что воротилы США и их английские «младшие партнёры» знают, что достичь господства над другими нациями мирным путём невозможно. Лихорадочно готовясь к новой мировой войне, они усиленно засылают в тыл СССР своих лазутчиков, пытаются осуществить то, что сорвалось у гитлеровцев – создать в СССР свою подрывную «пятую колонну».

Но кое-кто у нас считает, что если в СССР безраздельно господствуют социалистические отношения, если советский народ одержал беспримерную в истории победу в Великой Отечественной войне и в невиданно короткий срок ликвидировал тяжёлые последствия войны, то теперь уже снята опасность вредительства, диверсий, шпионажа, что заправилы капиталистического мира могут отказаться от своих попыток вести подрывную деятельность против СССР.

Так думать и рассуждать могут только люди, стоящие на антимарксистской точке зрения «затухания» классовой борьбы. Они не понимают или не могут понять, что наши успехи ведут не к затуханию, а к обострению борьбы, что чем успешнее будет наше продвижение вперёд, тем острее будет борьба врагов народа, обречённых на гибель, доведённых до отчаяния.

Да, в СССР эксплуататорские классы давно разбиты и ликвидированы, но ещё сохранились пережитки буржуазной идеологии, пережитки частнособственнической психологии и морали, – сохранились носители буржуазных взглядов и буржуазной морали – живые люди, скрытые враги нашего народа. Именно эти скрытые враги, поддерживаемые империалистическим миром, будут вредить и впредь.

«Дело врачей» со всей очевидностью показало, что еврейский вопрос должен быть решен в СССР раз и навсегда. Нам не надо гадать, куда отправить евреев, – для них в СССР есть «земля обетованная»: Еврейская автономная область на Дальнем Востоке. Это богатый край, там можно жить безбедно, если хорошо трудиться. Пусть евреи живут и трудятся в Еврейской автономной области, мы их туда отправим из Москвы, Ленинграда, изо всей России. Мы не станем привлекать внутренние войска и госбезопасность для массового переселения евреев: внутренние войска и госбезопасность привлекаются для переселения народов, проживающих в определённой местности, как это было с чеченцами, ингушами, кабардино-балкарцами и крымскими татарами – перешедшими на сторону гитлеровцев народами-предателями. Евреи проживают по всей территории России, поэтому для их выявления и переселения мы привлечем широкие народные массы – а если евреи не захотят ехать, надо будет собрать крепких русских парней, дать им дубинки в руки, и пусть проучат евреев, как следует.

Это будут не погромы, это не имеет никакого отношения к погромам, какими они были в царское время. Политически ошибочно назвать погромами выступления советского трудового народа против евреев-вредителей. Чем были погромы в царское время? Попыткой самых реакционных кругов общества перенаправить социальное недовольство рабочих и крестьян на национальные рельсы; использовать националистические инстинкты тёмных слоев населения против евреев и стравить, таким образом, между собой русский и еврейский народ, разобщить русский и еврейский пролетариат. Черносотенные организации, выступающие под антисемитскими лозунгами, были верными слугами царизма: они пытались спасти царизм, отвлекая широкие народные массы от борьбы с ним. Но что такое выступления советского трудового народа против евреев-вредителей? Это борьба за упрочнение советского государства, государства рабочих и крестьян; это борьба против тех, кто пытается создать в СССР «пятую колонну» и разрушить наше советское государство.

Гонения на евреев в царской России были реакционным явлением, которое мы безусловно осуждаем. Но борьба в СССР с евреями-вредителями, убийцами трудового народа, врагами советского строя – это прогрессивное явление, которое мы должны всячески поддерживать и поощрять. Такова диалектика истории.

Конечно, у нас есть евреи, искренне преданные советской власти: Каганович, например, – он честно служит партии и советской власти. Такие евреи могут не беспокоиться за своё будущее. Мы не фашисты, мы не делим людей на высшие и низшие расы. Если еврей честно служит нашему государству, если он честно трудится на благо всего нашего народа, ему нечего бояться. Он находится под защитой закона, он находится под защитой государства, как любой другой, честный советский гражданин.

***

…Болит голова, по-прежнему болит. И позвать некого… Дочь – предательница, отца бросила ради евреев. Сын – пьяница, мало я его бил в детстве. Василий, Василий, и ты меня бросил! Разве я могу тебе доверять?.. 

А ведь неплохой парень был, отчего он таким вырос? Избаловали его, вот отчего! Сталину хотели угодить, и сына его баловали, дураки! Надо было строже с ним обходиться; я в школу ходил, учителям говорил: не балуйте Василия, будьте с ним строже: мне говорите, если плохо себя ведёт. Нет, всё равно баловали, дозволяли ему такое, что другим не дозволяется. И так всю жизнь: в 26 лет генералом его сделали, а какой он генерал? Летчик был хороший, летал хорошо, с немцами хорошо дрался, но не может быть командиром тот, кто не способен справиться с самим собой. Загулы, пьянки, бабы какие-то постоянно возле него – это что за командир такой? Видали мы таких командиров в гражданскую войну – все они плохо кончили… Сколько раз говорил: не позволяйте ему так себя вести, наказывайте его по военной и партийной линии. Нет, ждали, пока Сталин сам накажет! Ладно, Сталин его наказывал, но что толку в этих наказаниях, когда один наказывает, а десятки других поощряют безобразия, способствуют им, в рот заглядывают безобразнику.  А Василий слабый, не может оттолкнуть от себя этих угодников, льстецов и лицемеров; ему нравится, когда ему всё позволяют – позволяют и прославляют.

Испортили парня, совсем испортили – опять отец недоглядел, опять отец виноват… Но разве я один виноват? Его мать нас предала – и меня, и Василия, да и Светлану тоже. Надя, Надя, как ты могла так поступить? Мужа предала, сына предала, дочь предала – разве может женщина так поступать? Что это за женщина, которая так поступает? Почему ты так поступила? За что ты так нас наказала? Разве я был невнимателен к тебе? Разве я не любил и не уважал тебя как жену, как человека? Неужели так важно, что я не мог пойти с тобой лишний раз в театр? Неужели это важно?..

За что ты с нами так обошлась? Почему нанесла удар в спину? Самоубийца всегда думает наказать кого-то – «вот, мол», «на, вот тебе», «ты будешь знать!» Это я понимаю, но не могу понять – за что?..

Когда ты застрелилась, мне жить не хотелось, я тоже хотел застрелиться – вот как не хотелось жить! Что меня тогда спасло? Только справедливый гнев на твой предательский, бесчестный поступок. Ты оставила письмо, в котором обвинила меня во всех смертных грехах в личном и политическом планах. Э-э-э, не будем говорить о личном, о наших интимных отношениях, – разве не ты их начала? Когда мы познакомились, тебе было шестнадцать лет, а мне почти тридцать восемь. Совсем, как нашей дочери и этому еврею Каплеру, когда он соблазнил её, но я тебя не соблазнял. Я подумать не мог, чтобы соблазнить невинную шестнадцатилетнюю девушку, дочь моего старого товарища по партии. Кем бы я был, если бы сделал такое? Еврей Каплер способен соблазнить шестнадцатилетнюю девушку, а Сталин такого никогда бы не сделал. Ты сама, помнишь, соблазнила меня: всё время была рядом, глядела в глаза, улыбалась мне, садилась возле меня, а иногда дотрагивалась как бы случайно до моего плеча или руки. Слушай, я же мужчина, – что я должен чувствовать, когда молодая красивая девушка так себя ведёт со мною? Моя первая жена уже давно умерла, и я давно был без женщины, а тут молодая красивая девушка оказывает мне такое внимание. Да, я женился на тебе, хотя правильно было бы сказать, что это ты женила меня на себе… Мы любили друг друга – какая у нас была любовь: я прожил почти сорок лет, а не знал, что бывает такая любовь! Что там ваш «Декамерон», у нас было лучше, чем в «Декамероне»…

Как я тебя любил, никого я так не любил, как тебя! А ты что делала? Года не прожили, а ты уже стала говорить: «Я с ним разведусь». Почему «разведусь», зачем «разведусь»? Чем я тебе был плох?.. Раздражалась ни с того, ни с сего, слова цедила, будто зубы болят, обидные вещи говорила. Я терпел, я всё терпел; иногда мог что-то сказать в ответ, но в шутку, не обидно. Ругался редко – да и отчего не поругать жену? Муж может поругать жену…

Ты родила мне сына и дочь, и я был счастлив. Я всегда хотел детей, я хотел много детей, – что за семья, в которой мало детей? Но ты не хотела больше рожать, ты делала аборты, ты убивала наших детей, которые ещё могли родиться. Аборты не должны быть вообще, зачем женщине убивать своего ребёнка? В былые времена, когда женщина была принижена и бесправна, когда ей трудно было вырастить ребёнка, женщины убивали своих детей от тяжёлой жизни. Но в нашем государстве, где дети главная ценность, женщине не нужно убивать своих детей; если ты одна не можешь вырастить их, государство тебе поможет.

А ты, Надя, убивала наших детей даже не потому, что боялась не поднять их на ноги. Нет, ты убивала наших детей, потому что они мешали твоей жизни; ты сама говорила, что не хочешь превратиться в курицу-несушку, сидящую в домашнем гнезде…

Мне однажды приснилось, что я попал в какой-то прекрасный цветущий сад, где всё вокруг залито тёплым ласковым светом. Ко мне подбежали дети, которые  стали ласкаться и смеяться; они были веселы и довольны. Они были родными мне, – я понял, что это мои дети, которые были убиты в чреве своей матери. Мне было стыдно перед ними, стыдно, что они не родились и не жили на земле, но они угадали мои мысли и стали ещё больше ласкаться ко мне и утешали меня с улыбкой, говоря, что им здесь очень хорошо. Когда я проснулся, слёзы были на моих глазах, клянусь! Вот что ты сделала с нами со всеми, Надя!..

***

…Болит голова… Болит… Никто не придёт, никто не поможет…

…Первый мой сын Яков погиб, его убили фашисты в концлагере. Но Яков сам сдался в плен и сделался изменником Родины. Есть большая разница между тем, кто попал в плен раненым, без сознания, оглушённым или контуженным, – и тем, кто бросил оружие и поднял руки. Что это за солдат, который сдаётся врагу; что это за мужчина, который бросает оружие? Яков никогда не был настоящим мужчиной. В детстве бегал жаловаться на меня Троцкому – наши квартиры были рядом в Кремле. Когда Яков начал курить, а был ещё мальчишкой, я наказал его, и он побежал к Троцкому.

– Мой папа сумасшедший! – кричал Яков, а Троцкий утешал его и потом рассказывал всем, что Сталин сумасшедший.

В восемнадцать лет Яков решил жениться, не имея ни образования, ни работы. Как он собирался жить – сидеть на моей шее? Я запретил ему, – тогда он стрелялся, но пуля прошла навылет и он выжил. Я велел передать ему, что он поступил как хулиган и шантажист, с которым у меня нет и не может быть больше ничего общего. Пусть живёт, где хочет и с кем хочет…

Он после развёлся и жил со многими женщинами, а перед войной женился на еврейке – и тут евреи пытались влезть в семью Сталина! Его детей я знать не хочу, никогда их не видел и не собираюсь видеть…

Какая ещё у меня родня?.. Первая жена Като умерла сорок пять лет назад. Ей было всего двадцать два года, а Якову тогда и года не исполнилось… За что мне было такое наказание? Я любил её не так сильно, как после Надю, но любил: когда Като умерла, чуть с ума не сошёл… А родственники Като оказались контрреволюционерами и предателями: НКВД выявил их заговор и покарал этих врагов народа…

Моя  мать умерла в 37 году, ей было семьдесят девять лет. Я редко с ней виделся, и не только занятость была причиной этого. Она меня тоже предала, когда я был мальчиком. Да, она меня любила, я был её единственным ребёнком, оставшимся в живых – два моих старших брата умерли младенцами. Она любила меня, но она же меня и предала; разве любовь мешает предательству? Нет, любовь не мешает предательству – нас часто предают те, кого мы любим. С точки зрения диалектики можно сказать, что любовь и предательство это две противоположности, тесно связанные между собой – две стороны одной медали.

Моя мать плохо жила с моим отцом – как кошка с собакой они жили! Вечно ругались и дрались: он лез к ней с кулаками, она била его чем придётся. Мне тоже доставалось от отца, особенно, когда он напивался, а напивался он часто. Но больше всего мне было обидно за мать – я жалел её и хотел защитить. Однажды, когда отец опять полез к ней с кулаками, я бросил в него нож и убежал.

В другой раз отец пришёл домой очень злой, назвал мать «шлюхой», набросился на неё и стал душить. Я хотел разжать его руки, но он так ударил меня, что содрал кожу на голове. Я побежал за помощью к соседям; они связали отца, и он лежал на полу, рыдая и грязно ругаясь. Мать тоже плакала; мы с ней побоялись остаться дома и ночевали у соседей, – мы нередко ночевали у соседей или уходили жить к родственникам матери.

Но после мать помирилась с отцом, и мы возвратились домой. Мне было неприятно, когда она улыбалась отцу, но хуже всего было ночью, когда они легли в постель. Они думали, что я заснул, и начали заниматься любовью; кровать скрипела под ними, мать стонала и что-то вскрикивала. Я знал, как мужчина и женщина занимаются любовью, все дети из простых знают это. В этом момент я ненавидел мать больше, чем отца: я защищал её, а она меня предала. Она занималась любовью с тем, кто избил меня, кто всегда был жесток со мной. Мог ли я теперь доверять ей? Конечно, нет, – теперь я не мог доверять ей…

Когда мне исполнилось одиннадцать, отца убили в пьяной драке – кто-то ударил его ножом. Жить стало легче, но прежней близости к матери уже не было. Я никогда не мог забыть эту позорную, предательскую ночь; такое нельзя прощать никому. Я помню всех своих обидчиков с самого детства, – только так надо жить: не забывать обиды, но дождавшись удобного момента, отомстить за них… Матери я напомнил об этой ночи, когда приехал навестить незадолго до её смерти.

– Ну что, ты жива ещё старая шлюха? – спросил я. Её щёки задрожали; она тоже помнила эту ночь и поняла, что я не забыл этой ночи.  

***

…Пусть болит голова. «Голова болит, заду легче» – есть такая русская поговорка. У русских много хороших поговорок, – я знаю много хороших русских поговорок…

Трудно в это поверить, но до девяти лет я совершенно не говорил по-русски. Для того чтобы меня приняли в духовное училище, мать должна была нанять мне учителя русского языка. Она хотела, чтобы я стал священником – по её мнению, ни на что другое я был не способен. Работать физически я не мог, потому что в шесть лет попал под колеса повозки и моя рука плохо сгибалась, а духовное звание давало верный заработок.

Любил ли я Бога? Я очень любил Бога; я любил Бога и верил ему. В детстве, когда я молился вместе с матерью, я плакал от любви к Богу. Я считал его добрым, мудрым, справедливым; я думал, что он всемогущий и всевидящий. Но потом я понял, что ошибся: в мире столько зла, глупости, несправедливости, что им не мог управлять Бог. А если он управляет и не видит, что происходит в мире, или не вмешивается в это, зачем он нужен? Зачем нам такой Бог, при котором в мире происходит столько зла, глупости и несправедливости?..

В училище, а потом в семинарии я потерял веру окончательно. Здесь были иезуитские методы, лицемерие, доносы, издевательский режим. В служителях Бога не было ничего божественного, ничего святого, – и они ещё назывались «святыми отцами»? Они были просто кастой, которая пользовалась тем, что люди хотят верить в высшую защиту и покровительство, но само существование этой касты служило наглядным доказательством того, что Бога нет. Диалектически верно, что именно из священников получаются самые непримиримые борцы с религией, потому что они видели всю эту церковную кухню и знают, какие кушанья там готовятся.

В семинарии я отверг Бога, я отверг религию, – и я был не один такой. Многие тогда отвергли Бога и религию, и церковь сама способствовала этому. Своим авторитетом она освящала неправедную власть, государство, основанное на угнетении и социальной несправедливости, – можно ли было почитать такую церковь? Она сеяла ветер, а пожала бурю: после революции повсеместно шло разрушение церквей, причем, нам революционерам-атеистам, не приходилось призывать к этому народ – нет, нам, революционерам-атеистам, приходилось сдерживать народ, который хотел разрушить все церкви. Вот до чего церковь довела народ своей поддержкой реакционного, прогнившего политического режима! Попы были настоящими врагами народа, наряду с представителями этого реакционного, прогнившего политического режима.

Однако я тоже должен признать свои ошибки. По неопытности я не понимал тогда, в семинарии, что у людей нельзя взять и отнять Бога в одну минуту. Людям нужен Бог, они ещё долго будут искать покровительство и защиту на небесах. Как мы ни старались после революции насадить атеистическую идеологию, у нас оставалось много религиозных людей, а значит, им была нужна и церковь. Это стало тем более понятно в годы войны, когда великие страдания народа привели в церковь новые тысячи верующих. Зачем было идти против этого потока? Было бы глупо и политически ошибочно идти против него, поэтому мы договорились с церковью. Мы пошли на определенные уступки церкви, но потребовали, чтобы она была безусловно предана нашей власти. Таким образом, в какой-то мере был возрождён союз государства и церкви, но это уже не был прежний союз государства и церкви. Церковь поддерживала теперь не реакционный, прогнивший политический режим, а самое передовое в мире государство – Советский Союз. В этом тоже можно разглядеть диалектику истории, когда две противоположные идеологии работали во имя одной великой цели. Может быть, это было странно для троцкистов, которые никогда не понимали диалектический марксизм, но церковь помогала нам строить коммунизм…

Марксизмом я увлёкся тогда же, в семинарии, но не ортодоксальным, а живым, творческим марксизмом, позволяющим понять интересы пролетариата и возглавить его борьбу. У нас в семинарии был марксистский кружок, где мы читали нелегальную литературу и учились революционной борьбе. Разобравшись в марксизме, я был потрясен силой этого учения – оно давало точные ответы на то что происходит в стране и показывало путь к победе. Я твердо решил стать революционером-марксистом, я понял, что это моя судьба. Конечно, я был молод и наивен: я представлял себе революционную борьбу как романтический подвиг, как светлое служение своей Родине. Смешно вспомнить, но я писал стихи: да, писал стихи, кто в это теперь поверит?..

Мое первое стихотворение «Утро» понравилось самому Илье Чавчавадзе и он опубликовал его в своей газете:

Ветер пахнет фиалками,

Травы светятся росами,

Всё вокруг пробуждается,

Озаряется розами.

И певец из-под облака

Всё живее и сладостней,

Соловей нескончаемо

С миром делится радостью:

«Как ты радуешь, Родина,

Красоты своей радугой,

Так и каждый работою

Должен Родину радовать».

Э-э-э, приятно вспомнить, – не шедевр, но неплохо получилось!.. Однако меня посещали горькие мысли: почему, думал я, народ не внемлет нашим призывам, почему не хочет идти за нами? Неужели ему лучше жить во тьме, в бедности, терпеть унижения? Почему люди слепы и глухи, почему они не видят и не слышат правду? И я написал стихотворение, горькое стихотворение о певце, непонятом людьми:

Шёл он от дома к дому,

В двери чужие стучал.

Под старый дубовый пандури

Нехитрый мотив звучал.

В напеве его и в песне,

Как солнечный луч, чиста,

Жила великая правда –

Божественная мечта.

Сердца, превращённые в камень,

Будил одинокий напев.

Дремавший в потёмках пламень

Взметался выше дерев.

Но люди, забывшие Бога,

Хранящие в сердце тьму,

Вместо вина отраву

Налили в чашу ему.

Сказали ему: «Будь проклят!

Чашу испей до дна!..

И песня твоя чужда нам,

И правда твоя не нужна!»

«Забывшие Бога» это, конечно, фигуральное выражение: каждому понятно, о чём идёт речь…

Пассивность народа, которая была так обидна для нас, начинающих пропагандистов, послужила, однако, хорошим уроком для меня. Я понял раз и навсегда, что народу нужен пастырь, о чём сказано и в Евангелии, где между всякими глупостями есть умные слова. Без пастыря народ погибает, как отара овец без пастуха. А в России народу особенно нужен пастырь, потому что здесь народ по историческим причинам не смог бы выжить без пастыря. Русский народ может горы свернуть, если во главе его будет хороший пастырь, и совсем пропадёт, если пастырь будет плохим.

Ленин в своей гениальной работе «Что делать?» писал о том же – о пастырях-революционерах, которые поведут народ за собой: «Для «обслуживания» массового движения нужны люди, специально посвящающие себя целиком революционной деятельности, и такие люди должны с терпением и упорством вырабатывать из себя профессиональных революционеров». Организация революционеров станет авангардом рабочего класса, осуществит революцию, установит и будет поддерживать диктатуру пролетариата в его же интересах. «Дайте нам организацию революционеров – и мы перевернем Россию!» – говорил Ленин, и это гениальное пророчество сбылось.

Я стал одним из членов этого могучего ордена революционеров, которому суждено было разрушить старый мир и создать на его месте новый. Я не сомневался, что ведущую роль в этом сыграет русский народ. С семинарией было покончено: на последнем году обучения я бросил учебу и не явился на экзамены. Грузинский семинарист, без пяти минут святой отец Иосиф Джугашвили исчез, появился русский революционер Сталин.

***

…Выпить вина? Кому когда помешал один бокал вина? Голова меньше будет болеть… Выпью вина… Один бокал…

…Но русский революционер Сталин появился не сразу. Семинарист Джугашвили исчез, да, но на первых порах он превратился в грузинского революционера Кобу. Во мне ещё жил тогда поэт, поэтому я взял этот псевдоним. Коба это наш кавказский Робин Гуд из романа Александра Казбеги. Когда ни в чём не повинную девушку обвинили в убийстве её отца и разлучили с женихом, Коба пришёл на помощь влюблённым. Все были против них: жандармы, казаки, продажные чиновники, предатели-односельчане, но Коба не побоялся бросить им вызов. А когда влюблённые, всё-таки, погибли, он стал мстителем за них и за всех несправедливо обиженных. Мне очень нравился этот роман и очень нравился этот герой, – так я стал Кобой.

Ай, что мы вытворяли на Кавказе! О нас тоже можно было писать романы, слушай! Всё было: стрельба, погони, дерзкие нападения, тюрьмы, побеги – игра со смертью была, да! Мы были молодыми, горячими, нам нравилось играть со смертью – это придавало особенный вкус жизни. Я и сейчас вспоминаю это время с удовольствием, хотя политически мы действовали не совсем правильно.

Однако молодость проходит, а за ней наступает зрелость. Плохо тому, кто не был молодым, но ещё хуже застрять в молодости. У меня был близкий друг, самый близкий друг, – Симон Тер-Петросян, партийный псевдоним «Камо». Мы дружили с детства, он был на три года моложе меня и подчинялся мне. Я учил его русскому языку, когда сам выучился, и это я привлёк Симона к партийной работе. Что он делал, ай, что он делал! Отчаянная башка, «художник революции», как называл его Горький. О приключениях Камо можно было бы написать роман не хуже «Графа Монте-Кристо», но этот граф выдуманный, а Камо настоящий. Его уважали даже враги – царский прокурор спас Камо от смерти, когда тому вынесли смертные приговоры сразу по четырём делам. Прокурор не посылал приговор на утверждение, пока не была объявлена амнистия по случаю трёхсотлетия дома Романовых. Много ли таких случаев, чтобы прокурор спасал того, кого должен обвинять?

В Гражданскую войну Камо тоже творил чудеса, он стал живой легендой на Кавказе. Но война прошла, начался период мирного строительства, – и чем теперь было заняться Камо? Его отправили почему-то на службу по торговой и финансовой линии – Камо торговец или финансист?! Надо признать, что это были неудачные назначения. Трагедия Камо была в том, что он так и остался молодым; его приключения были хороши в бурный период революции и Гражданской войны, но в период мирного строительства он фактически остался без занятий. Что было бы с ним дальше, неизвестно, если бы он не погиб в двадцать втором году, попав под колеса грузовика, когда катался на велосипеде. Сколько раз под смертью ходил, и такая нелепая гибель! Но, может быть, в этом есть некая закономерность: стране уже не нужны были «художники революции» – стране были нужны аккуратные работники, функционеры. Яркие личности, подобные Камо, заражают своей энергией, восхищают и служат примером для подражания, пока бушует буря революции, но даже тогда всю повседневную работу несут на себе именно функционеры. Они костяк партии, а значит, костяк новой власти.

Я понял это задолго до 17 года и, отказавшись, от романтических приключений, перешёл к повседневной партийной работе. Благородный разбойник Коба исчез, как исчез ранее семинарист Джугашвили, – вот тогда и появился Сталин…

«Судьба не так слепа, как думают», – говорила Екатерина II. Эта императрица была права: человек – хозяин своей судьбы: всё, что он имеет в жизни, создано им самим. Одним, правда, приходит на помощь счастливый случай, другие должны пройти через тяжелые испытания, но никогда, ни в счастье, ни в несчастье, человек не должен забывать, что каждый его поступок определяет его дальнейшую судьбу. Оглядываясь назад, мы можем вспомнить, в чем ошиблись, а в чём были правы, почему наша жизнь получилась именно такой, а не другой. И только немногим дано понять, во что выльется завтра то, что мы делаем сегодня. Строитель, когда строит, дом, знает, как этот дом будет выглядеть после окончания строительства, но большинство людей строит свою жизнь, имея смутное и часто неверное представление о том, какую судьбу они себе готовят, – но то что построил, то и получил…  

…Камо был моим первым и последним настоящим другом, потом были приятели, товарищи по работе, но друзей не было. До 17 года в партии ко мне относились свысока, не считая меня выдающимся работником. Ленин долго вообще ничего не знал обо мне, хотя я всегда и во всём поддерживал его линию, а узнав, не слишком ценил. Он назвал меня «один чудесный грузин»; мне повторяли эту фразу сотни раз, думая, что меня это радует. А мне это было обидно: я был уже членом Центрального Комитета, одним из руководителей партии, а меня называли всего лишь «одним чудесным грузином». Я боготворил Ленина, он был для меня земной Бог, а Ленин относился ко мне без уважения, а после предал, как предали все, кого я любил.

В чём я был тогда не прав? После Гражданской войны Ленин захотел вернуться к своей утопии об отмирании государства при социализме. Он писал об этом ещё до революции, но время показало, что это пустые фантазии. Народное самоуправление, «каждая кухарка сможет управлять государством» – всё это красиво звучит, но мы – марксисты, для нас главный критерий истинности – практика, а практика показала, что при социализме государство не отмирает, а усиливается. Какое отмирание, если кругом враги, какая «кухарка», слушай, если перед нами стоят сложнейшие задачи хозяйственного строительства? За годы Гражданской войны мы создали крепкий государственный аппарат, который позволял нам решить эти задачи, но Ленин фактически хотел его разрушить и писал об этом в своих последних статьях.

Были ли у нас недостатки в государственном аппарате? Да, у нас были недостатки в государственном аппарате. Были ли у нас случаи бюрократизма, волокиты, взяточничества, кумовства в государственном аппарате? Да, у нас были случаи бюрократизма, волокиты, взяточничества, кумовства в государственном аппарате. Мы обязаны беспощадно бороться с недостатками в государственном аппарате, с теми людьми, которые занимаются бюрократизмом, волокитой, взяточничеством и кумовством, но значит ли это, что мы должны отказаться от государственного аппарата? Нет, это не значило, что мы должны отказаться от государственного аппарата, потому что без него мы окажемся беззащитными перед врагами и не сможем построить социализм в нашей, отдельно взятой стране. Но Ленин предлагал бороться с самим государственным аппаратом, он сравнивал его с царским государственным аппаратом и писал, что царский был меньше, лучше и эффективнее нашего.

Откуда возникли такие пораженческие настроения у Ильича? Я думаю, что они возникли из-за его болезни. Его мучили сильные головные боли – ах, как я его теперь понимаю! – у него были такие сильные головные боли, что он просил у меня яд. Но разве мог я дать ему яд? Троцкий, этот подлец, эта политическая проститутка, написал в своей поганой книжонке, что Сталин отравил Ленина; паршивая собака, как он мог такое написать?! Да мне легче было дать яд своей родной матери, чем Ильичу! Я не мог дать яд Ленину, когда он меня просил, и прямо сказал об этом на Политбюро…

Только болезнью Ильича я объясняю его заблуждение в вопросе о государственном аппарате. Нельзя сравнивать царский государственный аппарат и наш, советский – это диалектически неправильно. Царский государственный аппарат подавлял народные массы, поддерживая власть эксплуататорских классов. Наш государственный аппарат подавляет врагов народа, поддерживая власть победивших народных масс. Ленин сам писал в 17 году, что диктатура пролетариат это первая подлинная демократия в истории, потому что выражает интересы абсолютного большинства населения, а подавляет – абсолютное меньшинство. Очень хорошо писал Ильич – до тех пор пока не заболел.

Болезнь помешала ему объективно разобраться и в национальном вопросе. Как можно было создавать СССР на федеративной основе?! Значит, в любой момент любая республика может выйти из СССР? Федерация – это мина замедленного действия, заложенная под наше советское государство. Нет, СССР надо было создавать по принципу автономизации, так чтобы никто не мог разрушить Союз. Говорят, что по такому принципу к нам не пошли бы национальные республики, которые не хотели быть ущемлёнными в своих правах. Это ерунда: мы нашли бы способы убедить их, мы уже нашли эти способы. Грузия не хотела входить в Союз по принципу автономизации, тогда я направил туда проверенных волевых товарищей из ЦК, и они просто набили морду этим грузинским националистам. Мы набили бы морду и любым другим националистам, которые возражали бы против автономизации, но Ленин поднял страшный скандал по этому поводу и ультимативно настоял на своей позиции. Я уверен, что это тоже было следствием его болезни…

Мне было очень жаль Ильича: мне было его жаль не только как человека, но как политика тоже. Поэтому я не хотел, чтобы его последние работы были опубликованы – зачем было выставлять Ильича в таком свете, зачем было показывать всем, как он болен, какие политические ошибки совершает из-за своей болезни? Лучше было бы, чтобы эти работы никто никогда не увидел бы. Но это старая дура Крупская, которая была женой Ильича лишь формально, решила, что она лучше меня, лучше партии, лучше Политбюро знает, что нужно нашей стране.

Крупская кричала, ругалась, угрожала, говорила, что она понимает Ильича, как никто другой. Я ответил:

– Спать с вождём ещё не значит понимать вождя.

Этим  я польстил ей – Ильич уже давно не спал с ней, да и кто стал бы спать с ней, увядшей тыквой, страдающей от базедовой болезни. В партии Крупскую называли «миногой» и это соответствовало её внешности. Она вечно подчёркивала, что является женой Ленина, но что за жена такая, если даже детей ему не смогла родить, бесплодная, как засохшая смоковница! А он хотел детей, он любил детей: когда у него было свободное время, он проводил его с детьми, – но с чужими детьми. Ему могла бы родить детей другая женщина, Инесса Армандт, красивая женщина, замечательная женщина; Ильич её любил, и она его любила, но Крупская удержала его возле себя, а потом Армандт умерла.

Так что я на самом деле польстил Крупской, сказав, что она спит с вождём, но она обиделась и побежала жаловаться Ильичу. Тоже мне любящая жена – знала, что ему нельзя волноваться, но побежала жаловаться!  Под её диктовку он написал мне записку, в которой требовал извиниться перед Крупской; я написал в ответ, что если бы моя жена, член партии, поступила неправильно, и её наказали бы, я не счёл себя вправе вмешиваться в это дело. А Крупская член партии. Но если Ленин настаивает, я готов извиниться перед Крупской. Однако эта минога заставила его ещё написать письмо к будущему съезду партии с требованием снять Сталина с поста Генерального секретаря, потому что Сталин груб, нетерпим и тому подобное. Вот как меня предал Ленин, – меня, который считал всё наше руководство пигмеями по сравнению с ним. Но в моём сердце нет зла к нему, – нет, никакого зла нет! – он и после смерти велик, он наш учитель.

Ах, какое было горе, когда он умер! Вся страна плакала, и я плакал, слушай! Я забыл обиду, которую он мне нанёс, я плакал, как ребёнок, когда он умер. Его хотели зарыть, как обычно зарывают покойников, но я не дал. Я добился того, чтобы его забальзамировали и положили в Мавзолее – пусть люди идут и смотрят на великого Ленина…

А на съезде я сказал прямо:

– Да, я груб – я груб с нашими врагами, да, я нетерпим  – я нетерпим с нашими врагами. Если это недостатки, снимайте меня с поста Генерального секретаря. Попробуйте найти другого, который отличался бы от меня большей вежливостью.

– Ничего, – сказали мне. – Нас грубостью не испугаешь, вся наша партия грубая, пролетарская.

И меня оставили Генеральным секретарём, потому что партия знала – это не Ленин написал про Сталина, это Крупская заставила его написать, пользуясь тем, что он был болен.

Я мог бы раздавить её, как мокрицу, но ни один волос не упал с головы этой подлой женщины, потому что она была, пусть формально, женой Ленина. Разве это не доказательство моего безграничного уважения к нему?.. Эта выжившая из ума старуха жила в полном довольствии до самой своей смерти, не переставая тайком поливать меня грязью.

***

…Голова сильнее заболела; не надо было вспоминать эту злобную миногу… Облокотиться на подушку... Откуда они берут такие подушки – такая большая страна, всё у нас есть, атомная бомба есть, а хорошей подушки нет: даже Сталину дали никуда не годную подушку! Кто у нас отвечает за подушки? Надо будет вызвать и спросить его, почему мы выпускаем такие плохие подушки?

…Как странно сложились складки на наволочке: будто профиль Троцкого появился, – да, вот он, «демон революции»… Сколько сил ушло на борьбу с этим демоном; сколько сил пришлось потратить, чтобы отправить его в преисподнюю! Он до последней минуты не мог поверить, что Сталин его одолеет – подумаешь, какой-то Сталин, «самая выдающаяся посредственность бюрократии, самая серая посредственность партии». Так он обо мне отзывался, этот гений из евреев Херсонской губернии. Какая спесь в нём была, какое было зазнайство – хотя он не знал ни слова по-еврейски и никогда не ходил в синагогу, но был типичным евреем.

В первый раз мы встретились за границей, в Лондоне: товарищи с Кавказа направили меня делегатом на партийный съезд. Троцкий уже тогда был знаменит: он успел побывать в «Искре», поссориться с Плехановым, поработать с Лениным; в 1905 году возглавлял Петербургский Совет рабочих депутатов, который по своему значению был главным в России. А меня никто не знал, никто не хотел замечать; мне надо было отдать в печать статью о наших кавказских делах, но все от меня отмахивались. Я был на этом съезде, как бедный родственник на именинах богатого дяди.

Наконец, мне удалось дать статью Троцкому; он бегло просмотрел её и сказал:

– Молодой человек (а ведь мы с ним были ровесники, одного года рождения), вам надо работать над стилем. Вы не в семинарии учились?.. Я так и думал, сразу виден семинарист. Но вы же не катехизис пишите, – нужно писать живее, ярче и не надо этих бесконечных повторов; от вашего писания мухи дохнут.  Вот, глядите, как-то так, – и он на ходу карандашом стал исправлять мой текст.

– Пусть будет катехизис, если это катехизис революционера, – возразил я, но он меня не услышал.

– Держите, – он сунул мне исправленную статью и убежал, ему скоро надо было выступать.

Я посмотрел его исправления – статья действительно стала живее и ярче и глубже, чем была. Тогда я порвал и выбросил её: мне не нужно было таких уроков, я не собирался писать романы, я был практиком революционного движения. Троцкий любил себя в революции, а я работал на революцию; он был революционным барином, а я революционным работником, обыкновенным работягой… Его выступление на съезде, было такой же красивой ненужностью, как его литературные упражнения. Он упивался собственным красноречием, не заботясь о существе дела. С этой поры я записал его в наши враги: я понял, что от него будет больше вреда нашему делу, чем пользы.

Моё мнение подтвердилось в последующие годы, когда мы, рядовые работники революции, сидели в тюрьмах в России, отбывали ссылку и каторгу, а Троцкий порхал, как бабочка, по заграницам. Перед революцией я отбывал ссылку в Туруханском крае, у Ледовитого океана, а Троцкий наслаждался жизнью на берегу Атлантического океана, в Америке. Его встретили как героя, когда он вернулся в Россию после революции, специальную делегацию отправили на границу, чтобы его встретить, – а меня, вернувшегося из сибирской ссылки, никто не встретил, кроме двух-трёх товарищей по партии. Когда Троцкий вернулся, я уже два месяца проработал в Петроградском Комитете, но меня по-прежнему мало кто знал, а за ним сразу стали ходить толпы поклонников, как за Шаляпиным каким-нибудь. Политические партии наперебой зазывали к себе Троцкого, а он выбирал, кому бы лучше продаться. Он всю жизнь выбирал, кому бы лучше продаться, настоящая политическая проститутка!

Наконец, он решил пойти к Ленину, потому что чувствовал за Лениным силу и волю к победе. К Ленину охотно шли евреи, их было много в нашем Центральном Комитете; евреи всегда выбирают победителя, у них просто сверхъестественное чутьё на победителя. Ленин принимал их в партию, – и не потому, что у него самого были евреи среди предков – он вообще не знал, что у него были евреи среди предков, это потом, уже после его смерти раскопали, что у него были евреи среди предков.

Почему Ленин охотно принимал евреев в нашу партию? Он говорил, что ни один народ в России не находился при самодержавии в таком унизительном положении, как евреи. У них здесь не было своей земли, они были рассеяны по всей стране. Наша революция дала евреям России все права гражданства, сделала их равноправными гражданами, раз и навсегда ликвидировала позорную черту оседлости и процентную норму в учебных заведениях. Ленин думал, что евреи безоговорочно преданы нашему делу, а в будущем  растворившись среди русских и других наций, смогут передать им свою революционность и свой интеллект.

Здесь тоже сказался идеализм Ленина, его желание верить людям, но людям верить нельзя, а евреям – тем более. Если верить людям, а евреям – тем более, можно остаться у разбитого корыта. Ленин понял это накануне Октябрьской революции, когда евреи Зиновьев и Каменев предали нас, сообщив нашим врагам о подготовке восстания. Для Ленина это был тяжёлый удар, ведь Зиновьев долго был его личным помощником, – и тут такое предательство! Ленин хотел выгнать Зиновьева и Каменева из партии к чёртовой матери, но они покаялись, и Ленин простил их. Он слишком часто прощал тех, кто с ним работал; он не был добреньким со своими работниками, но редко принимал жёсткие меры по отношению к ним. Это было неправильно, это позволяло таким врагам нашего дела, как Зиновьев и Каменев, выступать с ложными покаяниями, а потом снова заниматься своей враждебной деятельностью. Они занимались враждебной деятельностью до 36 года, когда были окончательно разоблачены и понесли заслуженное наказание.

Троцкий тоже долго занимался враждебной деятельностью: он вредил нам в революцию и Гражданскую войну. Троцкисты создали миф о том, что Троцкий сыграл главную роль в победе в революцию и Гражданскую войну, но почему тогда народ не просил назвать какой-нибудь город именем Троцкого, но просил назвать город именем Сталина? У нас есть Сталинград, потому что всем известно, какую роль сыграл этот город в нашей победе в Гражданской войне. Я не просил, чтобы в честь меня называли город, народ этого захотел, но называть города в честь Троцкого народ не захотел…

Троцкий ловко скрывался под маской большевика, но Ленина ему обмануть не удалось, Ленин прямо говорил, что Троцкий далёк от большевизма, но Ленин заболел, а Троцкий всюду расставил своих людей: в партии, правительстве, армии, в органах государственной безопасности. Он, как паук, опутал своей сетью всю страну.

Борьба с троцкизмом была трудной и опасной, – мы смогли выиграть её, только создав собственный сильный аппарат управления в государственном аппарате… Помню, в семинарии преподаватель древней истории задал нам тему для письменной работы. Тема называлась «Причина гибели Цезаря». Я написал, что действительная причина заключалась в том, что у Цезаря отсутствовал аппарат личной власти, который контролировал бы аппарат государственной власти. Борьба Цезаря с сенатской знатью окончилась помилованием врагов и сохранением коллективного символа власти сената, что делало иллюзорными права «вечного диктатора». Кроме этого, Цезарь искал друзей, чтобы разделить с ними власть, а не исполнителей, которые обязаны повиноваться. Поэтому он и погиб от рук друзей, не огражденный железными клещами верноподданных исполнителей.

Преподаватель спросил меня:

– Не похожа ли ваша схема на абсолютную монархию?

Я ответил:

– Нет, личная власть абсолютного монарха опирается на аппарат государственной власти, а по моей схеме сам аппарат государственной власти держится аппаратом личной власти правителя.

В двадцатые годы государственный аппарат был во многом в руках троцкистов, и даже после высылки Троцкого из страны, они сохраняли своё влияние в государственном аппарате, но у меня был личный аппарат из преданных исполнителей, и мы сломили бешеное сопротивление троцкистов. Мы сделали это как нельзя вовремя, – события в Испании показали всю глубину падения троцкистов, которые сделались обыкновенной бандой убийц и диверсантов. Троцкисты нанесли удар в спину испанской республики и наряду с фашистским подпольем составили «пятую колонну», которая помогла четырём наступающим армейским колоннам фашистского диктатора Франко разгромить республиканские войска. Отсюда мы говорим о «пятой колонне», но мы не дали фашистам и троцкистам создать «пятую колонну» в СССР – мы раздавили фашистско-троцкистскую гадину у себя в стране.

Нас упрекали в том, что мы развернули слишком большие репрессии против троцкистов, фашистов и прочих врагов народа. Что поделаешь, если они проникли так глубоко и широко во все сферы нашего государства? Для того чтобы удалить обширную опухоль, хирург делает две, три, иногда четыре операции; для того чтобы удалить врагов народа из нашего государства, нам тоже пришлось сделать две, три, иногда четыре чистки; в 37 году некоторые партийные и государственные органы очищались от врагов народа даже по пять раз. Но и это не дало нам полного очищения: когда началась война с Гитлером, на сторону фашистов перешли полтора миллиона человек из бывших граждан Советского Союза, – и это не считая тех, которые работали на земле и на заводах на оккупированной территории, давая врагу продовольствие и промышленные товары.

Говорят, что среди полутора миллионов человек, служивших фашистам в полиции, карательных отрядах и специальных войсках, были обиженные советской властью и они от обиды пошли служить фашистам. Может быть, мы обидели кого-то напрасно, – хирург, когда вырезает обширную опухоль, задевает и здоровые ткани, без этого не обходится ни одна сложная операция, – но глупо говорить, что все эти полтора миллиона человек были несправедливо обиженными. Значит, мы недостаточно проводили репрессии; значит, мы упустили ещё сотни тысяч врагов, которые затаились и ждали удобного момента, чтобы вонзить нож в спину советской власти. Сколько из них служили в царское время в полиции, жандармерии, судах, безжалостно расправляясь с революционным народом; сколько активно действовали против нас в годы Гражданской войны! Затем они замаскировались на мирных профессиях, оставаясь нашими врагами и, когда началась война, выступили против нас.

Нам надо было быть решительнее и жёстче, как этого и требовал от нас народ: люди выходили на многотысячные демонстрации, требуя беспощадно покарать всех этих подлых предателей, убийц, шпионов и диверсантов – перебить их, как бешеных собак!.. Народ всегда прав в таких случаях: вспомним, как народ требовал от Понтия Пилата, чтобы тот распял Христа. Пилат не понял, а народ понял, что Христос, как бы он ни оправдывался, нёс разрушение государству и традициям иудейского народа. С точки зрения народа Христос был его врагом – так что иудеев можно понять, когда они требовали уничтожить Христа. 

Тем более был прав наш народ, когда требовал уничтожить Троцкого и троцкистов, которые были намного опаснее Христа и его учеников. А мы всё время либеральничали, мы всё время боялись развернуть репрессии во всю мощь: пленумы специальные собирали, где призывали уменьшить масштаб репрессий! Зато Троцкий не либеральничал: каждое наше отступление он использовал для своей атаки: троцкисты устраивали диверсии на заводах и железных дорогах, выводили из строя электростанции, отравляли воду в водопроводе, добавляли яд и толченое стекло в пищевые консервы, заражали молоко бациллами тифа, а мясо – сибирской язвой, готовили нападение на Кремль и убийство членов советского правительства.

Троцкисты вели обширную вербовку среди наших товарищей, и многие попались на их удочку, став врагами народа. Ах, какой человек, как партиец был Николай Бухарин! Любимец партии, блестящий оратор и теоретик; мы называли его ласково «Бухарчик». Но троцкистам удалось подобрать ключ и к нему: Бухарин примкнул к этим мерзавцам, он готовил заговор против партии и правительства. Я долго не мог поверить, что Бухарчик стал нашим врагом, моё сердце стонало от боли, но факты заставили меня поверить в эту неслыханную измену. Его преступления были такими тяжёлыми, что суд приговорил его к расстрелу, – но разве это мы расстреляли Бухарина? Нет, это Троцкий заставил нас расстрелять нашего Бухарчика: это Троцкий заставил нас расстрелять тысячи и тысячи других людей, в том числе когда-то достойных людей, попавшихся в сети троцкистов и потерявших человеческий облик.

В конце концов, «демон революции» получил по заслугам; жаль только, что этого не произошло раньше.

***

…Священная, святая ненависть – великая сила. Вспомнил о Троцком, вспомнил о справедливом возмездии, которое его постигло, – и голова почти не болит. Надо чаще вспоминать своих врагов, которых я смог победить…

…Очищение страны оказало положительное влияние на общество: жизнь в СССР стала радостнее и светлее. Раньше троцкисты и подобные им недобитки разлагали граждан нашей страны с помощью сомнительных теорий: так, на пьедестал были поднят буржуазный лже-учёный Зигмунд Фрейд с его порочным «учением». Троцкий был яростным защитником фрейдизма, он гордился тем, что в Вене слушал лекции Фрейда и посещал его занятия.  И Павлов и Фрейд считают, что дном «души» является физиология, говорил Троцкий. Но Павлов, как водолаз, спускается на дно и кропотливо исследует колодезь снизу вверх. А Фрейд стоит над колодцем и проницательным взглядом старается сквозь толщу вечно колеблющейся замутнённой воды разглядеть или разгадать очертания дна.

Между тем, так называемое «учение» Фрейда это просто грязные слова, связанные с половой развращённостью. Фрейдисты во всём ищут отражение тайных половых желаний и символы мужского полового органа. Ленин дал блестящую характеристику таким, с позволения сказать, «теориям»: «Теория Фрейда сейчас своего рода модная причуда. Я отношусь с недоверием к теориям пола, – к той специфической литературе, которая пышно расцвела на навозной почве буржуазного общества. Я не доверяю тем, кто постоянно и упорно поглощен вопросами пола, как индийский факир – созерцанием своего пупа. Мне кажется, что это изобилие теорий пола, которые большей частью являются гипотезами, причем часто произвольными, вытекает из личных потребностей. Из стремлений оправдать перед буржуазной моралью собственную ненормальную или чрезмерную половую жизнь и выпросить терпимость к себе».

Однако вредное влияние фрейдизма идёт гораздо дальше оправдания собственной ненормальной половой жизни. Чего стоит утверждение фрейдистов, что лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» на самом деле является неосознанным проявлением педерастии! Не случайно, троцкизм как передовой отряд контрреволюционной буржуазии активно использовал фрейдистское «учение». Почти все наши враги использовали фрейдистское «учение» для атаки на нашу идеологию; в плену фрейдистских идей оказывались и те, кто недостаточно твёрдо стоял на наших позициях. Крупская выступила в тридцать втором году против «огульной критики» фрейдизма: с высокой трибуны она утверждала, что неправильно в пылу критики фрейдистов вместе с водой выплеснуть и ребенка, «отказаться от использования ценного материала по вопросу о переводе подсознательных импульсов в сознательные». Она фактически взяла под свою защиту фрейдистов – она, жена Ленина, которая всем тыкала в нос, что как никто понимает вождя!..

Какие результаты имела пропаганда фрейдистских идей в СССР? Троцкистам удалось протащить, например, пагубную для молодёжи теорию «стакана воды». Она заключались в отрицании любви и сведении отношений между мужчиной и женщиной к инстинктивной половой потребности, которая должна находить удовлетворение безо всяких условностей, так же просто, как утоление жажды – как выпить стакан воды. Впервые этот термин, «стакан воды», применительно к любви употребила ещё в прошлом веке буржуазная писательница Аврора Дюдеван, которая печаталась под мужским псевдонимом Жорж Санд. Она отличалась распущенным поведением и ненасытными половыми инстинктами; это она сказала, что любовь, как стакан воды, даётся тому, кто его просит. Ленин отлично возразил на это высказывание: «Конечно, жажда требует удовлетворения. Но разве нормальный человек при нормальных условиях ляжет на улице в грязь и будет пить из лужи? Или даже из стакана, края которого захватаны десятком губ?».

Однако троцкисты распространили теорию «стакана воды» так широко, что наша молодёжь стала считать именно такую любовь нормальной. От этой теории наша молодёжь прямо взбесилась. Она стала злым роком многих юношей и девушек.

Александра Коллонтай, наш старый партийный товарищ, которая хорошо поработала потом в качестве нашего посла в Швеции, стояла тогда на левацких позициях и пропагандировала освобождение женщины от всех обязательств – как она их называла, «условностей». Но даже Александра Коллонтай выступила против теории «стакана воды». Она писала, что пора положить конец таким «бескрылым» отношениям, пора снова переживать «любовные романы», познавая все муки любви, всю окрылённость счастья взаимной влюблённости. Кроме того, надо учитывать, что любовь вовсе не есть явление «приватное», дело только двух любящих сердец, но в любви заключается ценное для коллектива связующее начало. Пролетариат не может не учесть той психосоциальной роли, какую чувство любви как в широком смысле слова, так и в области отношения между полами может и должно сыграть в деле упрочения связи не в области семейно-брачных отношений, а в области развития коллективистической солидарности.

Идеология рабочего класса должна строго и беспощадно преследовать «бескрылый Эрос»  – похоть, односторонне удовлетворение плоти при помощи проституции, превращение «полового акта» в самодовлеющую цель из разряда «легких удовольствий». Признание взаимных прав и умение считаться с личностью другого в любви, стойкая взаимная поддержка, чуткое участие и внимательная отзывчивость на запросы друг друга при общности интересов или стремлений – таков идеал любви, который выковывается пролетарской идеологией.

Прекрасно сказала товарищ Коллонтай, однако тогда, в двадцатые годы, её слова не были услышаны. Молодёжь продолжала беспорядочные половые отношения, которые вели к разрушению как отдельных личностей, так и общества в целом. Половая распущённость заразила даже комсомольские организации – многие комсомольские собрания заканчивались беспорядочными половыми контактами. Семьи как таковой не было: женитьба и развод были таким простым делом, что можно было, женившись вечером, развестись утром. Развестись можно было и в одностороннем порядке, не ставя об этом в известность вторую половину.

Возникли странные семейные пары, где был «тройственный союз» – одна женщина и два мужчины. Наш великий пролетарский поэт Владимир Маяковский жил так с евреями Бриками, мужем и женой. Евреи вообще носители разврата, они любят обгадить всё, к чему прикасаются. Маяковского они втянули в ненормальные извращённые отношения и довели его до самоубийства…

Евреи диктовали нам и развратную моду. Женщины стали носить короткие платья, которые едва прикрывали колена, зато обтягивали грудь. Зачем женщине надевать платье, которое открывает её ноги и обтягивает грудь? Чего она добивается, надевая такое платье? Разве может женщина в обтягивающем платье и с открытыми ногами создать здоровую советскую семью, ячейку социалистического общества? Нет, женщина в обтягивающем платье и с открытыми ногами способна быть лишь проводником буржуазной идеологии…

Троцкисты и евреи, что часто было одно и то же, разлагали наше общество, чтобы изнутри подорвать советский строй, но они просчитались. Изгнав Троцкого из СССР и уничтожив троцкистов, мы построили крепкое советское общество с крепкой советской семьёй. Мы доказали гнилую сущность теории «стакана воды» и фрейдизма, мы решительно осудили беспорядочные половые связи; мы строго наказали тех партийных и советских руководителей, которые были замечены в связях на стороне. Брак стал не только личным, но и общественным делом, как это предсказывала товарищ Коллонтай; к заключению брака начали подходить со всей серьёзностью, разводы сделались исключительным делом.

Для того чтобы ещё больше повысить ответственность по отношению к семье мы запретили аборты. Слушай, у нас было два миллиона абортов каждый год, куда это годится! Многие женщины совсем не хотели заводить детей, не хотели давать стран... Читать следующую страницу »

Страница: 1 2