Ух-ха!

   Граф Толедо считал, что одиночество не во вне, а в душе человека, озлобленной, ранимой и чувствительной, и касается лишь высоких умов. При дворе Екатерины он был заметен лишь тем, что уничтожал морально фаворитов фрейлин императрица, не страшась злословия и косых взглядов родовитых дворян. Жил граф в особняке с цоколем, выстроенном по его проекту, где побывало немало сановитых особ женского пола. Причуда Толедо заключалась в том, что не интимные забавы интересовали его, а женское послевкусие после их. Получалось, что тайны имперского двора он знал лучше канцлера. Сам граф говорил мало, лишь в затянувшихся паузах подталкивал лукавыми вопросами разоткровенившихся дам. Тайком они уходили, также как, секретно появлялись в будуаре Толедо. Возраст подруг его не интересовал, так что у него на ложе бывали и замужние матери, у которых рот на замке, в отличие от молоденьких фрейлин. В танцах граф умел, не раскрывая губ, вести разговор на щекотливые темы, порой до неприличия циничные, да и в обществе Толедо говорил чуть слышно, дабы не поймали его на неприличном словце. Владел Толедо шпагой виртуозно, из пистолета с десяти шагов разбивал блюдце, но не поэтому к нему не задирались, а из-за екатерининского кодекса не допускать кровопролитие при дворе, да и вообще в дворянской среде.

   Однажды граф запёрся с княжной Разумовской на двое суток, что раньше не практиковал. И надо же такому случиться, этот адюльтер заподозрил князь, но найти изменщицу не мог, обходив, облазив, обнюхав весь дом Толедо, так как будуар находился за книжным стеллажом, да ещё с потаённой дверью, оббитой конопляной паклей. Отец княжны, в конце концов, выдохся и извинился перед графом, объяснив, что его понудил ворваться в дом Толедо жених княжны.

   Мажордом Трофим, который одновременно был поваром, дворником и прачкой, внёс в потайной будуар поднос с молочным поросёнком и графином с водкой, но Толедо лишь занюхивал рукавом очередную порцию горькой, задумчиво поглядывая в одну точку. О том, чтобы княжна должна была покинуть дом графа, не могло идти и речи, да и ночь для этого не особо годилась из-за того, что она была белой. Всем троим было понятно, что княжну будут искать и могут всполошить весь двор – чем не острог в собственном доме. Всё же к ночи княжна выскользнула из дома, оставив графа в том же положении, что было в течение всего дня – смотрел в одну точку, словно крысу стерёг. На следующий день Трофим принёс копчёного сига, но и к нему Толедо не притронулся, не взглянув даже на графин с ржаной водкой.

   Ночью душной и тяжёлой граф провёл под простынёй из канифаса, хотя и нагому лежать было жарко. Постепенно комната стала принимать причудливые, неясные и нереальные очертания, непонятно откуда раздавались тихие щелчки и что-то напоминающее звук подошв о паркет. О сквозняке в этом будуаре говорить не приходится - невозможен, но Толедо его чувствовал, даже через плотный канифас. Напряжение достигло такого апогея, что сверчок, внезапно проснувшийся, исполнил роль иерихонской трубы. Добро бы сверчок – всё же тварь живая, а звуки вкрадчивые, настойчивые, не имеющие источника холодили кровь графа.

   На день граф изволил подняться в легальный будуар, но и там, назойливые и приторные звуки, не имеющие обертонов, не давали Толедо покоя. Ночью ещё хуже, ещё кошмарнее: свечи в канделябрах давали тени, которые жили своей не подвластной разуму жизнью, словно давали знать несчастному: хоть провались под паркет – мы тебя и там достанем. Почему Толедо не стал спасаться от неясных и туманных призраков во дворе он и сам не понимал. К следующему утру, съев пару блинов, граф прямь ощутил, что потерял полпуда веса. Трофима он не подпускал к себя, боясь, что тот его задушит или зарежет, хотя более верного и близкого человека Толедо не знал. К вечеру всё постельное бельё было мокрым от пота, хладного, липучего и неприятного по цвету. Спасла его неожиданная оказия: фрейлина Ферула принесла ему приглашение на обед, именно, к князю Разумовскому. Оказывается, Толедо не хватало звонкого женского голоса и известие о том, что князь не дуется. Ох, и лихо отплясывал граф мазурку и вальс!

 Гетера Волшебная