Волшебный, чарующий, восхитительный запах

ВОЛШЕБНЫЙ,  ЧАРУЮЩИЙ,  ВОСХИТИТЕЛЬНЫЙ…

   Во вторую пятницу сентября в низовье Волги, на широком ее устьевом  рукаве можно было увидеть необычную для этого места картину: на деревянном причале, восстановленном наспех несколько выше запустелой тони, с раннего утра топчутся два дородных осанистых господина, оба с озабоченными выражениями на мясистых, лоснящихся лицах. Тот, кто в костюме и шляпе – Фишман, глава сельской районной администрации, рядом с ним - Сязин, он в кожаной куртке и кепке.

   Сязин - заместитель главы района, его неутомимый помощник. Он с усердием исполнял не только свои должностные обязанности, но и любые поручения Фишмана, даже особого, деликатного свойства. В аппарате часто злословили по этому поводу, говорили, что у Сязина холуйские гены, но Фишману его  раболепие нравилось.

   Волга пустынна. Только метрах в пятидесяти ниже причала тишину на реке нарушает небольшое моторное судно с привязанным к его борту неводником. Судно стоит, уткнувшись носом в глинистый берег, на нем работает двигатель, и виднеются три человека в непромокаемой желтой одежде. Они – члены рыболовецкой бригады, подряженной Сязиным для выполнения дела  государственной важности.

   Солнце медленно подбиралось к зениту, становилось тепло. Было  безветренно. По серебристой глади воды лишь изредка пробегала шустрая рябь.

   Рыбаки терпеливо наблюдают за Фишманом, ожидая сигнала, а Фишман смотрит внимательно в даль, вверх по течению: там уже, судя по времени, должна показаться «Ракета» с влиятельными гостями.

   Фишман устал от непривычного пребывания столь долгое время на жидковатых, кабинетных ногах, он потел и боролся с желанием содрать с  головы надоевшую шляпу. Рука его то и дело тянулась к широким полям, но он ее тут же  отдергивал – шляпа служила сигналом к началу работы, а действовать рыбакам пока было рано – на горизонте «Ракеты» все еще не было.

   Появлению здесь этих важных районных чиновников предшествовало несколько драматичных моментов.

   Через неделю после открытия осенней путины Фишман был неожиданно вызван в город, в резиденцию губернатора. Он не любил неожиданных - по опыту знал, что срочные вызовы к областному начальству ничего хорошего не предвещают, и, сидя в машине, терялся в догадках: что, где, и когда он сделал не так?.. Он готовился к неприятному разговору, и не ошибся, только неприятность оказалась не из разряда уже привычных головомоек.

- Принимай поручение, Аркадий Борисович,- произнес с  многозначительной миной первый зам губернатора. - Вчера позвонили из Центра – к нам направляется группа гостей, человек десять-двенадцать. В их числе будут перспективные  иностранцы. Надо будет встретить их так, чтобы они остались довольными. Встретить, как встречали здесь членов Политбюро ЦК в застольные, тьфу, черт!.. В застойные времена…

- А почему вы это мне поручаете? - спросил Фишман, чувствуя, как в межлопаточной области забегал мурашками холодок.- Путина открылась на всей территории области. Раньше такие гости не только в наш район приезжали…

   Первый зам губернатора посмотрел на Фишмана осуждающе и разъяснил:

- Потому к тебе, дорогой, что мы с губернатором очень надеемся на тебя. У тебя самый богатый рыбный участок.

- Был когда-то богатый, - уточнил Фишман.

- У других – еще хуже!.. Так вот, от тебя требуется показать, как ловится рыба – невод, там, замет, притонение… Ну, в общем, весь этот процесс… Из пойманной рыбы, из осетровой, конечно, прямо на берегу, на тоне, надо приготовить уху и накормить ею прибывших… Тут дело такое: среди иностранцев оказался один, дед которого был здесь лет сорок назад, и он говорит, что эту поездку его дед до сих пор вспоминает, как лучшее за все свои годы. Теперь вот и внук возмечтал испытать такие же прелести. И нас обязали сделать все так, чтобы у этого внука тоже остался  приятный осадок…

-Это невыполнимо!- воскликнул горестно Фишман.- О каких осетровых вы говорите, когда  невод приходит только с травой и лягушками! Потом, ввели же запрет на вылов всех осетровых!..

- Невыполнимых дел не бывает! - сказал назидательно первый зам губернатора. - Помнишь, коммунистический принцип: нет таких крепостей, которые не взяли бы большевики! А чем мы хуже большевиков?.. Ведь все наши корни оттуда!.. Верно?..

- Верно, - сморщился, как от кислого, Фишман, дед которого работал  закройщиком верхней женской одежды в городском Доме быта, а отец занимался там же ремонтом часов. Никто в этой непролетарской семье не был никогда ни коммунистом, ни, тем более, большевиком.

   Первый зам губернатора, видя замешательство в глазах Фишмана и его потускневшую физиономию, успокоительно произнес:

- Мы, понятное дело, в стороне не останемся. Поможем… Дадим команду предпринимателям, чтобы тебе завезли котлы, посуду, спиртное… Даже сухие дрова!..

- За помощь спасибо,- промямлил Фишман,- но дело не только в котлах! Чего в котлы класть, если рыбы в реке не осталось?!.. Невод будет пустым!..

- А надо, чтобы в нем была рыба! - настаивал первый зам губернатора.- И не меньше десяти голов осетровых! Не будем же мы позорить нашу страну и лишний раз удивлять иностранцев своим разгильдяйством… И насчет запрета ты не бери в свою голову – будет у тебя разрешение на экспериментальный отлов.

   Обстановку с рыбой в реке первый зам губернатора знал хорошо, Фишман ничего не выдумывал и не сгущал неприятные краски: представление о регионе как о тучных стадах осетров и белуг оставалось лишь в головах недалеких людей… Услышав о желании московских чиновников привезти сюда иностранных гостей, он сказал губернатору:

- Они там, видать, совсем потеряли чувство реальности! Если у них на столах черная икра не переводится, то, они думают, что здесь она по-прежнему - бочками!.. Лично я икру вижу только по праздникам, да и то не по всяким!

- Я и сам объяснял им, что затея эта не из хороших, - вздохнул губернатор. - Попробовал переориентировать их на охоту. Дескать, всегда в осеннее  время высокие гости к нам приезжали охотиться, гусей увозили по сотни голов. Но они – ни в какую! Не надо стрельбы, говорят, не надо смертоубийства! Дай, говорят, нам посмотреть на рыбалку и отведать свежей ухи!.. А дело все в нашем чисто российском бахвальстве. Когда один из гостей увидел икру на банкетном столе и сказал о впечатлениях деда, побывавшего в наших краях, ему, то есть внуку, наши столичные хвастуны пообещали устроить такое же удовольствие. Они, видишь ли, пообещали, а устраивать приходится нам!.. Нет, чтобы отговорить чужеземца, так они тащат его сюда, курицам  на смех!.. И не одним только курицам…

   Внешне сдержанный губернатор не смог в этот раз удержать внутри у себя чувство сильного раздражения.

- Лет сорок назад,- продолжил он, хмуря седоватые брови,- как мне отец говорил, икры было действительно много, и стоила она столько же, сколько стоила бутылка «Столичной», а красная рыба и того меньше – копейки!..  Икру тогда можно было купить в городе почти на каждом углу! Конечно, в то время дедушке этого чудика и мог показаться здесь рай!.. Во Франции, говорят, что в те времена за большую банку икры можно было корову купить!..

   Губернатор трезво оценивал ситуацию, но, если бы кто-то сейчас спросил у него, почему в реке красной рыбы не стало, он не смог бы ничего вразумительно объяснить. И не потому, что он не знает этих причин, а потому, что говорить о них ему, находясь в уютном и благодатном губернаторском кресле, было небезопасно. И, если бы такой ответ от него настоятельно требовали, он бы юлил. Сказал бы, наверное, что как-то само собой, молниеносно, обвально все получилось… Что пока там, в Москве шла борьба за верховную власть, на местах мелкота не зевала – тащили все, что оказалось бесхозным. В том числе, хищно набросились на стада осетровых… Сказал бы, что в этом разгуле преступности личной вины его нет, и намекнул бы, возможно, что искать виноватых следует в эшелонах власти повыше губернского уровня. Но, скорее всего, он не отважился бы и на этот намек. Курс сегодняшних высших властей на анархию в экономике губернатор всегда показательно одобрял, понимая, что без таких демонстраций лояльности к ним, он никогда бы не стал губернатором.

   Сейчас положение, в каком оказался он со своим исполнительным аппаратом, было плачевным, и потому первый зам медведем наседал на скулившего Фишмана. На его очередной отчаянный возглас: «Это невыполнимо!» первый зам отреагировал жестко:

- Выполнишь!.. Ты думаешь, нам было легко поставить тебя на этот район?! Думаешь, тебя там ждали, раскинув объятья?!.. Когда вышли с твоей кандидатурой, многие хватались за головы! Задача тоже казалась невыполнимой - столько было препонов! Мы, однако ж, не спасовали, преодолели!.. Теперь твоя очередь бороться с препонами. Дней пять у тебя еще есть, так что – действуй!.. Кстати, когда ты принял район, рыба там была! В изобилии!..

   Фишман, и вовсе, не считал себя главным виновником в истреблении рыбных богатств, но  первому заместителю губернатора он дальше возражать не посмел, и  покинул резиденцию с мыслями: «Ничего не попишешь, надо как-то выкручиваться…»

   Выкручиваться, в понятии Фишмана, означало: перепоручить задание такому должностному лицу, на плечи которого, в случае неудачи, можно было бы переложить и ответственность за неудачу. Удобным в сложившейся  ситуации человеком был Сязин. Молодой, энергичный, услужливый Сязин был коренным жителем этой местности, был родом из рыбацкой семьи, и к тому же, по слухам, - дальним родственником жены самого губернатора.

   Сязин к заданию отнесся подобострастно,  с пониманием ответственности.

- Сколько время нам дали для подготовки? -  спросил он озабоченно-деловито.

- Дня три-четыре, не больше…

- Надо, чтобы в эти три дня на реке не было никого из рыбной охраны… При них рыбаки даже себе на котел не успевают взять ни хвоста…

   Фишман с полуслова понял своего заместителя.

- Своим, районным, я сейчас же дам такую команду,- заверил он. – Думаю, что так же распорядятся и в области.

- Тогда я выезжаю к бригадам,- сказал Сязин. - Время терять нельзя.

   Сязин еще находился в пути, когда с ним по мобильнику связался Фишман и сказал, что все решено, что руки у рыбаков  всю неделю в их районе будут развязаны…

- Только эта индульгенция не для всех,- предупредил он,- а для тех, кто будет задействован в акции… Ты, когда определишься с участком ее проведения, обязательно позвони…

   Сязин ехал в село, славившееся раньше рыболовецким колхозом-миллионером, а теперь – неуловимыми браконьерами. Сначала он решил повидать Коромыслова, главу сельской администрации, который верховодит здесь и дневными, и ночными процессами. В помощи Коромыслова он не нуждался, но его надо было поставить в известность, чтобы тот, ненароком, не помешал.

   В здании бывшего сельсовета, теперь – сельской администрации, Сязин обнаружил только двух долговязых девиц – секретаря и бухгалтера. Коромыслова не было. По словам секретарши, он мог быть сейчас в гостях у Копенкина, авторитетного жителя этого места, на каком-то семейном мероприятии.

    Во дворе при доме Копенкина «мероприятие» было в разгаре  –  обмывали удачную сделку: накануне московским купцам была продана партия зернистой икры. За столом в летней кухне в клубах табачного дыма Сязин увидел хозяина дома, двух его братьев, его старшего сына и Коромыслова.  Они здесь «гудели»  со вчерашнего вечера.

   Сязина все знали отлично, и сразу пригласили к столу.

- Я здесь по  важному делу,- произнес нерешительно Сязин. - Вы все мне будете очень нужны. Желательно, трезвыми…

- О делах мы с тобой опосля потолкуем,- приветливо отозвался Копенкин.- Садись, вот, поближе ко мне, да посиди по-хорошему с нами… Налей-ка, братишка, ему пополнее, штрафную.

   Сязину передали полный стакан водки, он, пожелав всем здоровья, отпил из него половину и с беспокойством подумал, что вряд ли сегодня удастся договориться о деле: мужики продолжали «гудеть». Из их сбивчивых и  возбужденных речей было понятно, что положением с рыбой в реке и они недовольны до крайности. Они вспоминали о временах, когда рыбы здесь было «от пуза».  В их, надсаженных до хрипоты голосах, слышалась ностальгия: «А ты помнишь, как…», - начинался новый рассказ о том, как сытно и счастливо жилось им здесь в прошедшие годы.

   Сязин, смакуя янтарный осетровый балык, бегло осмотрел стол и подумал, что и сегодня эта братва не совсем голодает: на блюде, кусками, лежала вареная осетрина, тут же красовался свежий балык, крупная сушеная вобла...  Икры, правда, как раньше – тарелками, не было. Зернинки ее виднелись только на желтках сваренных вкрутую и разрезанных на половинки яиц, - закуска, придуманная местными домохозяйками.

   Копенкин, жилистый, коренастый мужик с морщинистым, обветренным, до коричневого цвета, лицом и теперь, в свои шестьдесят с лишком лет, выглядел крепким на зависть. Можно легко представить, каким он был удальцом в те времена, о которых с тоской вспоминал он сейчас:

- В путину разрешалось ходить только под парусом, под мотором нельзя  - в косяк угодишь – за лодкой тянется полоса порубленной рыбы… Я однажды шест потерял: хотел лодку продвинуть, а ткнул в косяк воблы… Шест из рук  так и вырвало, и он, как  стоял вертикально, так и стоял, пока я его из виду не потерял – вот какой плотности был тот косяк!.. Неводом, бывало, за вахту один замет только и сделаем – крылья к берегу подведем, и рыбу в бударки и прорезя часа четыре  переливаем…

   Копенкин посматривал искоса на собутыльников, бывших моложе его и с интересом слушавших его речь. Поощряемый их вниманием, он продолжал говорить:

- Тогда при кажной тоне приемные пункты стояли с прорезями и рыбницами, а на кажном русле - рыбкомбинаты и рыбозаводы. Пять комбинатов в ту пору в области были, и все они работали на полную мощь…  Морозильники, консервные цехи… Воблу направляли на вялку, а когда людей было мало и с нанизкой ее не поспевали, то просто солили колодкой. Бочками  колодку отправляли на Север – там она деликатесом считалась, как у нас осетры в это гиблое время.

   Осушив новый стакан, Копенкин с удовольствием крякнул, понюхал ломоть домашнего хлеба, и продолжил сравнение:

- А сейчас за вахту полцентнера рыбы не удается поймать… О караснухе я уже и говорить не могу – угробили красную рыбу. Всю истребили!.. Нет, не рыбаки, и не браконьеры! Не думайте!.. Это наши правители на нас переводят стрелки часов, хотят с себя всю ответственность снять. Рыба ушла из-за  их недогляда!.. Из-за грязной воды, из-за того, что никто рыбоходы не чистит, прокосы на раскатах не делает… Вся рыба теперь в Урал подалась – там понимают, что о рыбе надо сурьезно заботиться…

  Сязин не застал той поры рыбного изобилия, о которой так красочно рассказывал бывалый рыбак, и слушал внимательно, но он не забывал и о цели своего визита сюда.

   Разговор об этом он начал с подходца:

- Сейчас же путина, а вы все дома?.. Что-то случилось?..

- А чего зря сети мочить?!- за всех ответил Копенкин.- Красную рыбу брать не велят – запретили, а частика в это время даже на котел не поймаешь…

- И в такой обстановке поработать придется,- сказал внушительно Сязин и приступил  к изложению задания.

   Рыбаки слушали его с недоумением: как же им столько осетров наловить?! Если и попадется какой, так его положено отпустить. Да еще неизвестно, какой инспектор будет дежурить: бывает, что всю рыбу инспектора себе забирают.

- Инспекторов эти дни на участке не будет,- пообещал Сязин.- Нужно за это время отловить штук двенадцать голов… Ну, конечно, себе кроме этих отловите, но мне для дела – не меньше двенадцати!.. Это и для показа, что у нас не все еще пропито, и для угощения гостей!

   Условие было заманчивым: без всякой боязни можно получить было то, ради чего они то и дело рисковали свободой. За столом, предвкушая поживу, заметно повеселели.  

- Вот это деловой разговор! - Копенкин оскалил мелкие, пожелтевшие от никотина и времени, зубы. - Все сделаем так, что иноземные гости будут хрюкать от удовольствия…

   Сязин домой не поехал. Позвонил Фишману и сказал, что останется здесь до приезда сюда делегации, что с рыбаками  достигнут консенсус, но надо подготовить все  на тоне: стол, где рассядутся гости, скамейки, проверить состояние причала, ну и все такое, по мелочи.

   Фишман дал на это добро и сказал, что сам он на тоню приедет на машине пораньше.

    И сейчас они вместе ожидают гостей, чувствуя при этом небольшое волнение, как студенты перед сдачей экзамена по сопромату.

   И вот  вдали сверкнули на солнце  стекла быстроходного судна. Ракета! Гости! Фишман сдернул с головы надоевший убор и, как бы в приветствии,  сделал круг шляпой в воздухе.

   По этому, заранее оговоренному, знаку рыбаки приступили к выполнению задания. Двое спрыгнули с судна на берег и воткнули в грунт кол с канатом, крепившимся к береговому крылу невода, на судне обороты двигателя увеличились, оно сделало задний ход, развернулось и направилось к середине реки, а за ним, словно шлейф подвенечного платья, потянулось полотно невода. И тут же, примерно в километре от причала, на притонке, задвигались еще несколько человек – тоже люди из этой бригады. Замет начался.

   Фишман продолжал наблюдать за приближением «Ракеты», а Сязин переключился на действия рыбаков. За результат их работы он отвечал персонально.

   В бинокль, привезенный предусмотрительным Фишманом, он видел, как с неводника на берег передали урез – второй канат невода, как заправили его в береговую лебедку, как перебегали с колом, управляя сплавом невода, два рыбака, и как к берегу стали медленно приближаться темные черточки - поплавки невода.

   В это время от притонка отошла моторная лодка и двинулась через полукруг, очерченный поплавкими, к противоположному берегу Волги. Ход ее был тяжелым, как будто она тянула буксир. Но вот сидевший на корме человек нагнулся, и в его руке блеснул нож. Лодка, как бы освободившись от тяжести, прибавила ход, перемахнула через поплавковую полосу и двинулась снова к притонку.

   Сязину все эти странные действия были понятны. Это был ключевой  момент в продуманной до мелочей программе: лодка на кукане тащила заранее пойманных осетров, кукан был отрезан тогда, когда рыба, сойдя с него, должна была остаться вся в неводе. Таким образом гостям был гарантирован обещанный им в Москве обильный улов.

   Увидев отмашку, поданную с притонка Копенкиным, Сязин успокоился –   считай, что полдела сделано.

  Чтобы не сорвалось и другое полдела, Сязин подстраховался: из ранее пойманной рыбы по его указанию две головы были переданы поварам, которые в недалеком лесочке готовили угощение – знаменитую волжскую уху. На длинном столе, покрытом новыми скатертями, уже стояли вазы с икрой и расставлялись другие закуски: гости не должны томиться в ожидании – пусть посмотрят на рыбу и сразу – за стол!

  «Ракета» тем временем замерла у причала. С ее борта спустилось на берег около двадцати человек. Возглавлял эту процессию первый заместитель местного губернатора.

    Иностранных гостей сразу можно было узнать по висевшей на них фото- и видеоаппаратуре, но кто из них был тот самый знаменательный внук, с подачи которого затеяна эта крупномасштабная показуха, Фишман определить не сумел.

- Веди, показывай, что тут у вас,- приказал ему зам губернатора, и люди следом за Сязиным потянулись к притонку.

   Крылья невода  уже находились  рядом с берегом,  из его мотни бравые рыбаки тащили  за жабры крупных рыбин и раскладывали их на мелководье перед гостями. Защелкали затворы фотографических аппаратов, заработали видеокамеры.

   Сязин заметил, что у одного осетра изо рта тянется веревка, кукан. Это был самый крупный осетр, он, вероятно, был пойман первым и первым  посажен  на привязь. От долгого пребывания в неволе он обессилел и не смог сойти с шероховатой веревки. Сейчас осетр почти не подавал признаков  жизни. Рыбаки переглядывались и усмехались, но  никто из гостей на эту странную рыбу внимания дипломатично не обратил.

   А в воздухе появился изумительный запах – запах вкуснейшей свежей осетровой ухи! Уже редкий, но незабываемый запах! Этот запах очаровывал, пьянил, возбуждал аппетит. Такой аппетит, что гости стали  носами втягивать воздух и озираться.

   Воздух уже был насыщен упоительным запахом, а запах все расширялся и стелился по берегу. Он расширился до неимоверных размеров, пересек Волгу и дотянулся до раскинутого там старинного поселения. Оно казалось безжизненным. А запах все расширялся, струился по переулкам, обволакивал стены деревянных домишек, проникал внутрь через окна и щели. И село оживилось. Из ветхих хибар, как блохи из шерсти бродячей собаки, обработанной дустом,  вдруг стали выскакивать люди. Покрутившись на месте с поднятыми кверху носами, они бежали на  берег, грузились в деревянные лодки, и вскоре гребная флотилия устремилась на волнующий аромат.

   «Сейчас здесь будет настоящий бедлам,- подумал встревоженно первый зам губернатора. - Набегут, встанут, как дикари, вокруг стола и будут во рты всем заглядывать!»

   Он подошел к переводчику и сказал  ему на ухо несколько слов. Переводчик, не мешкая, и  тоже с встревоженным видом,  обратился к гостям, часто употребляя при этом разноязычные мобилизующие слова: дикари, голодранцы, аль-Каида… Иностранцы, не задавая лишних вопросов, затрусили к «Ракете».

- Дай команду погрузить улов на «Ракету»,- сказал Фишману первый зам губернатора. - Мы гостей покормим в городе, в ресторане.

- Всех осетров забираете? – уточнил Фишман.

- Всех, всех. Не скаредничай. Вы здесь рыбешку пока еще видите…

   Когда первые лодки настолько приблизились к берегу, что различимыми стали  капли воды, падавшей с весел, и слышен был скрип напряженных уключин, «Ракета» уже поднималась на крылья.

   В нее, кроме живых осетров, был погружен котел с кипящей ухой и то, что уже было  разложено на столе.

  Оставались только голые доски стола и – запах… Волшебный, чарующий, восхитительный запах.

    2009 г.                                                                              

 Виктор Минаков