Тихонов Валентин Максимович
Вова Рельефный
Владимир Стрельцов
Тем временем брошенный практически всеми император Беренгарий окольными, мало кому ведомыми, путями вернулся в свою Верону, где был встречен тоскливо и презрительно молчавшей толпой жителей. В который уже раз старый император смог убедиться в невысокой цене клятв своих подданных и трезвым взглядом очертить вокруг себя весьма узкий круг людей, на которых он действительно мог опереться в трудную минуту. Брошенный им клич о сборе нового войска под его знамена был практически всеми проигнорирован – к первым числам августа ему удалось собрать вокруг себя всего полторы сотни преданных мечей, да и прибывшие к нему рыцари, увидев столь малое число соратников, в скором времени начали изобретательно искать поводы покинуть Верону. Ситуация складывалась так, что впору было предаться отчаянию – не проходило и недели, чтобы он не получал сведения о том, как какой-нибудь очередной город или замок присягал на верность королю Рудольфу.
В первой половине августа к императорскому дворцу в Вероне прибыла небольшая делегация из Милана, при виде которой Беренгарий испытал смешанное чувство радости и тревоги. Милан до сего дня оставался практически единственным крупным городом за границами веронской марки, который хранил преданность своему императору. Беренгария это немало удивляло, так как тамошний епископ Фламберт в последнее время имел основания быть недовольным милостью августа, и для Беренгария стало бы горькой, но ожидаемой вестью открытие Фламбертом городских ворот перед бургундцами. Именно это, при встрече гостей, он опасался услышать более всего. В сопровождении верного графа Мило, который после битвы при Фьоренцуоле теперь ни на шаг не расставался с ним, а также своего канцлера, бенедиктинского монаха Ардинга Брешианского, он приветствовал гостей, опустившихся перед ним на колени и бодро восклицавших:
- Беренгарию, славному императору римлян и франков, жизнь и победа!
Император окинул гостей взглядом. Одним из визитеров был хорошо ему известный граф Гизельберт из Бергамо, не так давно участвовавший в заговоре против него. При виде графа сразу нахмурился и посуровел лицом императорский фаворит Мило. Вторым и, по всей видимости, главным в этой делегации, был бургундский граф Вальперт, вассал Гуго Арльского и судья при дворе слепого короля Людовика. Это был седой и перепаханный морщинами и шрамами рыцарь, закаленный боями на холмах Прованса и в лесах Баварии, снискавший себе уважение мудрым судопроизводством и отмечаемый обоими бургундскими владыками за невероятную твердость своего слова. Третьей из высшей знати, на которой задержал свой взгляд Беренгарий, оказалась миниатюрная молоденькая девушка, с черными волосами, выбивавшимися из-под дорожного плаща, и выразительными глазами, любопытно поблескивавшими на императора. Внешность девушки моментально напомнила старому монарху дочку римского консула, чьи интриги в свое время пусть и увенчали его короной, но доставили его сердцу невыразимые страдания. Беренгарий, слегка нарушив церемониальные правила своего двора, первым делом обратился к ней:
- Кто вы, восхитительное дитя природы и Творца ее?
За девушку, сразу, словно улитка, спрятавшуюся вглубь раковины своего плаща, ответил граф Вальперт.
- На ваш суд и милость, цезарь, представляю свою единственную дочь Розу, не так давно, с благословения Господа нашего, давшего обет супружеской верности благородному графу Гизельберту, который также находится сейчас перед вашими очами.
«Ах, вот чем объясняется столь странный состав посольства из бургундцев и бергамасков, прибывших с вестями из Милана!» - подумал император. Граф Мило хмурился все сильнее, и красота гостьи совершенно не тронула его молодое сердце, состав гостей нравился ему еще меньше, чем императору. Однако так уж распорядилась судьба, так калейдоскопически менялась картина в феодальной Италии, что, кроме самого Мило и Ардинга, в окружении императора почти не оставалось людей, хотя бы раз не изменивших ему.
- Какие новости принесли вы в наш дом, благородные мессеры? С какой целью посетили мой скромный приют?
- Прежде чем ответствовать перед вами, цезарь, я просил бы покорного разрешения моей дочери удалиться. Дорога была трудна и тяжела, а моя дочь носит под сердцем ребенка и ей необходим отдых.
Роза, получив разрешение, покинула приемный зал дворца. Также были удалены и слуги Беренгария. Подле императора остались только Мило и Ардинг.
- Наше посольство держит при себе послание короля Италии и Верхней Бургундии Рудольфа, адресованное тебе, цезарь, – начал Вальперт, после чего достал пергаментный свиток и зачитал письмо короля.
В этом послании Рудольф, начав с того, что исход сражения между ними явно свидетельствует о Небесной воле, и чувствуя в себе силу мечом и огнем взять то, что еще подвластно сейчас Беренгарию, тем не менее, предлагал, «оставаясь добрым христианином и не желая пролития крови слуг Христа», признать за ним, Рудольфом, права наследника и закрепить за обеими сторонами сложившийся на данный момент раздел территорий. Император выслушал Вальперта с абсолютным спокойствием и скучающим тоном ответил:
- Благородный мессер Вальперт, признаться, я ожидал от Рудольфа нечто более интересное и разнообразное. Подобные послания я получаю почти каждую седмицу и мой ответ неизменен. Нет, отвечают мои уста тому, кого вы называете королем Италии, но который на деле таковым не является.
- Это письмо, цезарь, было доставлено нам в Милан королевскими герольдами и мы, присутствующие здесь, вовсе не являемся послами короля Рудольфа, – ответил несколько разочарованно Вальперт. Прибыв сюда, он действительно считал, что везет Беренгарию сногсшибательную для того новость.
- Чьими же послами вы, благородные мессеры, являетесь?
- Его высокопреподобия, смиренного и благочестивого Фламберта, епископа великого города Милана, который, в нашем лице, припадает к вашим стопам и заверяет вас в своей преданности!
- И я бесконечно рад слышать это, – воскликнул Беренгарий, император при этих словах почувствовал в душе громадное облегчение, – оставим же церемонии для надменных врагов и безучастных соседей наших. Прошу вас, мессеры, немедля поделиться со мной вашими новостями.
Император жестом пригласил гостей за стол. Вызванные слуги моментально обставили стол угощениями.
- Увы, цезарь, но позвольте мне начать с плохих новостей, – начал Вальперт, – Брешиа и Бергамо приняли в своих стенах бургундские и германские войска Рудольфа.
Беренгарий обреченно кивнул головой, а затем воззрился на Гизельберта.
- Благородный граф, – обратился он к нему, – вот так Бергамо дорожит своей честью и словом?
- Не буду искать оправданий, – ответил Гизельберт, – я и мои люди верны вам по сию пору, но враги оказались сильнее и больше числом. Увы, семя Иуды прорастает в слабых сердцах стремительнее огня в хлебных амбарах.
Беренгарий при этих словах одарил бергамаска весьма выразительным взглядом. В любой другой момент он бы напомнил графу о том, как иудино семя быстро давало всходы и в его душе. Однако, сейчас надлежало дорожить даже такими союзниками.
За императора ответил граф Мило.
- Зато вы, граф, в это время одержали победу над бургундцами на другом поприще, сделавшись зятем благородного графа Вальперта.
Краска бросилась в лицо Гизельберту, граф Вальперт также нехорошо переменился в лице, но император вовремя прогнал готовившуюся разразиться грозу.
- Друзья мои, придержите ваши острые языки и забудьте старые счеты между собой. У наших ворот сейчас стоит слишком сильный враг, чтобы мы, на радость ему, ослабляли друг друга распрями.
И, обратившись к Вальперту, император попросил того продолжить.
- Славный замок Мантуя окружен войсками Рудольфа. Город остается верным императору, но сообщение с ним прервано, – в голосе Вальперта, помимо воли, промелькнула тень злорадства. Напрасно и не вовремя съехидничал Мило.
Очередной сильный удар по позициям Беренгария. Император сокрушенно покачал головой.
- Властелин Венеции, славный дож Орсо[27], по слухам, принял Рудольфа в качестве правителя земель италийских.
- Как? Ему-то что за выгода? – воскликнул Беренгарий. Вот этого он точно не ожидал, кольцо врагов вокруг него, таким образом, почти сомкнулось.
- Мне об этом неизвестно, государь. Могу сказать только, что великий город Милан, поклявшись вам в преданности, моими устами эту клятву подтверждает и готов стоять до последнего воина.
Беренгарий снова кивнул головой, на этот раз демонстрируя грустную благодарность. С печальным видом он повернулся к своим советникам:
- Что можем мы противопоставить сему?
- Его высокопреподобие архиепископ Фламберт надеется, что верность Милана не останется незамеченной венценосным помазанником Рима, – продолжал Вальперт, особо выделяя голосом слова о верности и о незамеченности. Беренгарий вернул свой взгляд к нему.
- Да, нам отрадно слышать это, в то время как большинство трусливо отвернулось от нас.
- Его преподобие готов продолжать защищать город, – настойчиво, как неразумному младенцу, повторял Вальперт. На сей раз акцент был сделан на слове «продолжать».
- Очевидно, его преподобие намерен поставить вашему высочеству какие-то условия для сохранения своей верности, – раньше Беренгария сообразил граф Мило.
Беренгарий встрепенулся.
- Это в самом деле так? – возвысив голос, спросил он Вальперта. Под усами графа Гизельберта промелькнула усмешка.
- Для защиты города епископу требуются немалые средства на вооружение и на пропитание воинов и простых жителей, терпящих все горести осады. А также на сдерживание наиболее ретивых врагов его. Между тем, епископ стеснен в своих средствах, ибо вы, цезарь, наложили на него определенные обязательства.
- И? – спросил Беренгарий
- И ради сохранения преданности тебе, цезарь, верный епископ Фламберт просит простить ему этот долг, – за Вальперта ответил Мило.
- Да, государь, – подтвердил Вальперт, гордо подняв голову в ожидании высочайшего шторма.
Шторма не последовало. Ответом было долгое молчание императора, погрузившегося в невеселые размышления.
- Пока Милан верен вам, ваше высочество, король Рудольф, атакуя вас, не может быть спокоен за свой тыл, – прервал тишину отец Ардинг. Присутствующие согласно кивнули головой.
- Власть короля Рудольфа не признается маркизами Тосканы и Сполето, – заметил Вальперт.
- Король Прованса Людовик и его главный советник граф Гуго Арльский не приветствуют успехи короля Рудольфа. Маркиз Ивреи Адальберт, под влиянием своей жены Ирменгарды, прекратил помощь королю Рудольфу, – граф Вальперт, очевидно, перешел на позитивную волну, возможно испугавшись, что загнанный в угол император решит пожертвовать Миланом ради сохранения сил вокруг своей главной и последней цитадели и провалит, таким образом, посольскую миссию графа.
- Вы ждете от меня скорого ответа, граф? – спросил, наконец, очнувшись Беренгарий.
- Нет, великий цезарь. Ни я, ни его преподобие Фламберт не торопят вас с ответом.
И, выдержав паузу, добавил:
- Тем более, что вашему высочеству в этом году не стоит ожидать прихода короля Рудольфа на веронские земли.
Беренгарий вскинул голову.
- Откуда такая уверенность, граф?
- Потому что король Рудольф в настоящее время направляется в земли франков и он оставил свой двор в Италии на попечение графов Гариарда и Бонифация, обеспечивших успех его оружию при Фьоренцуоле. В Цюрих за пополнением своих сил отбыл и герцог Бурхард.
Услышанное ошеломило Беренгария и его советников.
- Что заставило короля уйти?
- Весть о гибели в битве при Суассоне Роберта[28], короля западных франков. До вас, верно, уже доходили слухи, что прошлым летом Роберт принял корону из рук местной знати после страшного оскорбления, которое нанес ему простоватый король Карл. На одном из пиров монарх посадил с ним наравне своего канцлера, низкородного и подлого Агано. Местные дуксы и графы с тех пор не хотят видеть своим сюзереном Карла, королевский трон после смерти Роберта свободен, и Рудольф, по всей видимости, к бургундской и итальянским коронам возжелал присоединить еще и франкскую.
- У короля Рудольфа хороший аппетит, – граф Гизельберт с улыбкой прокомментировал слова своего тестя.
- Королю Рудольфу определенно придает смелости Священное копье, которое ему так опрометчиво подарил граф Сансон, – продолжал говорить Вальперт.
- Возможно, – согласился император. Ему стало известно, что во время битвы при Фьоренцуоле Рудольф горячо молился этой реликвии, святая сила которой с легкостью возобладала над земной мощью его двухтысячного войска. Император потом долго жалел, что не провел в таких же горячих молитвах тот день, а суетно метался по полю и отталкивал от себя милость Небес, сражаясь, как простой воин, и наивно пытаясь силой своего грешного меча добыть себе победу. Потеряв свое войско, Беренгарий считал, что, ко всему прочему, он в тот день потерпел поражение от бургундского короля еще и на поле благочестия и трудно сказать, какой именно проигрыш сейчас более всего терзал его душу.
Он пообещал не тянуть с ответом, а пока предложил гостям воспользоваться своим приветливым домом. Гости удалились, но Беренгарий не спешил отпускать от себя своих верных советников.
- Хвала Творцу, он не покинул нас и даровал нам время для того, чтобы собрать новые силы против Рудольфа, – начал он, и его советники с удовлетворением отметили, что лицо их монарха вновь излучает энергию и уверенность в собственных силах.
- Да, но за эти полгода, отпущенные нам, изменится немного. Города и замки Лангобардии заняты бургундцами и нашими предателями, которые, из страха перед наказанием, будут держаться за свои города едва ли не сильнее бургундцев.
- Прощение, да еще и подкрепленное дарами, может склонить их сердца на нашу сторону, – заметил Ардинг.
- Да, вот только где взять средства на эти дары? Где взять средства на новое наше войско, да и на кого нам рассчитывать? Можно только пожалеть, что в свое время мы оттолкнули от себя Альбериха Сполетского, – воскликнул Мило.
Беренгарий смутился. В свое время он, ради дружбы с понтификом, сознательно оставил без внимания мольбы Альбериха, обиженного папой Иоанном при дележе трофеев в Гарильяно. Тогда он также принимал непростое, но, как ему казалось, самое верное решение, выбирая из двух зол меньшее.
- Давайте оставим привычку искать себе помощь на юге, – ответил Беренгарий, – все итальянские бароны слишком ненадежны, слишком коротко их слово, чтобы мы могли доверяться им. Подарки ими забываются мгновенно, зато обиды свои они помнят вечно. Вот и сегодняшние гости тому пример. Давно ли граф Гизельберт замышлял против нас?
- А потом бегал перед нами, в чем мать родила, – добавил Мило и все трое дружно рассмеялись, слегка подняв себе настроение.
- Или этот бургундец Вальперт, позавчера служивший Гуго Арльскому, вчера Рудольфу, а сегодня уже являющийся к нам послом епископа Фламберта, – поддержал тему Ардинг.
- И сам этот, не к ночи упомянутый Фламберт, далеко не образец преданности, да и разве он может таковым быть, будучи рожденным от чресел человека, за которым тянется шлейф самой наигнуснейшей измены, – язвительно заметил Мило. Беренгарий вновь помрачнел, вспомнив слова епископа Гвидолина.
- Не будем распускать пустые слухи, мой верный Мило. Но, в целом, все ваши доводы, друзья мои, абсолютно верны. Вы сами сейчас до конца убедили меня в том, что я давно подозревал, но никак не желал в душе своей соглашаться.
- С кем же вы намерены тогда вступать в союз? – поинтересовался Мило.
- Есть! Есть силы, уже не раз помогавшие нам и выполнявшие все наши договоренности до последней запятой. Они заставят всю эту подлую свору дрожать от ужаса, представ перед ними Всадниками Апокалипсиса!
- Ваше высочество! Неужели вы снова собираетесь просить помощи язычников? – в ужасе воскликнули дуэтом Ардинг и Мило.
- Помилуй, Господи! Единожды открыв ящик Пандоры[29], вы снова и снова заглядываете туда, забывая, что просите помощи безбожных венгров против, пусть и заблудших, но слуг Христовых!
- Вот именно! Ответьте, святой отец, – обратился Беренгарий к Ардингу, лицо императора было красным от гнева, словно он уже повелевал своими страшными всадниками, – кто из двоих более согрешил перед Господом? Тот, кто отродясь не слышал слова Его, будучи родом из племен, никогда не слыхавших о Нем, и проживая в местах, где никогда не ступала нога слуг Церкви Его, но зато твердо держащий свое собственное слово, однажды слетевшее с уст? Или же тот, кто с рождения воспитывался и родителями, и священниками истинам Его писания, Его любви, Его заповедям, вкушал плоть и кровь Его, но все эти священные дары при жизни своей попрал, забыл, обменял на соблазны и искушения? Ответьте, кто ближе из них Господу?
- В ваших словах, несомненно, заключена драгоценная мудрость, государь. Я сожалею только о бедах, чинимых этими язычниками во время своего присутствия на христианских землях и не связанных с военным противостоянием сопернику вашему. Обуздать венгерские орды невозможно, последствия их вторжения непредсказуемы.
- Мы совершили немало совместных действий с венгерским дьюлой Бурсаком, и венгры всегда отменно повиновались договоренностям между нами. Мое слово было крепко, и этот дьюла твердо управлял своими людьми.
- Для этого также потребуются немалые средства, цезарь, – вздохнув, ответил Ардинг.
- Вы правы, вы тысячу раз правы, и потому я оставляю просьбу епископа Фламберта без удовлетворения. Мало того, я потребую от него уплаты долга как можно скорее. Тогда и поглядим, насколько велика его преданность мне.
- Вы подаете знак Иуде, отказывая тому в поцелуе своем, – важно заметил Мило, на дух не переносивший своего сводного родственника.
- Христос поцеловал Иуду, но это не помешало тому предать учителя своего и открыть душу свою Искусителю. Того, в ком сидит Враг рода человеческого, не задобрить ни поцелуями, ни славой, ни деньгами. Пусть Фламберт пройдет это испытание с честью, и я воздам ему сторицей, когда расправлюсь с врагами своими.
Эпизод 8. 1677-й год с даты основания Рима, 4-й год правления базилевса Романа Лакапина, 8-й год правления императора Запада Беренгария Фриульского
(март 924 года от Рождества Христова)
Шум города, вначале приглушенный и тихий, а теперь уже истерически-нервный, долетел до ушей епископа Пьяченцы и пробудил его ото сна. Гвидолин вскочил со своего грубого жесткого ложа и первой мыслью, ворвавшейся в его сознание, было: «Вот оно, начинается!». Волна страха прошла в его душе и неприятно качнула сердце. Уже много дней он ожидал подобной тревоги и перед сном всякий раз благодарил Господа за то, что он даровал ему и его городу еще один спокойный день. Но видно, на сей раз, горькая чаша перешла уже в его руки. Епископ спешно начал натягивать свои одежды, ежесекундно прислушиваясь к нарастающему гулу. Сомнений уже не было – шум по своему характеру и децибелам уже давно превысил тот уровень, который издают рыночные торговцы, поймавшие карманника. И это явно не пожар, при пожаре не орут так истошно и повсеместно, если, конечно, не загорелся весь город сразу. Епископ, справившись, наконец, со своим туалетом, выскочил на лестницу и помчался, вопреки общему потоку не вниз и к крепостным стенам, а вверх на смотровую площадку башни, охраняемую его личными стражниками. Пока он добрался до нее, церкви Пьяченцы зашлись колокольным звоном, развеивая последние надежды жителей на заурядность происходящего.
Поднявшись к смотровой площадке, Гвидолин выбрал выход, ведущий к обзору северных стен города. Именно оттуда он, прежде всего, ожидал увидеть опасность. С тех пор, как император Беренгарий словно лисиц в курятник, спустил в Паданскую равнину полчища безжалостных венгров прошло едва ли больше месяца, но уже все соседние с Пьяченцей земли на левом берегу реки По напитались кровью своих жителей. Горожане и сам епископ в последние дни уже несколько раз видели подымавшиеся к небу грозные столбы дыма, повествующие о печальной участи, постигшей очередное соседнее селение. Пару раз на левом берегу появлялись и конные разъезды варваров, они кричали что-то нечленораздельное, но предельно грозное обитателям Пьяченцы, которые после их воплей тут же падали на колени, прося о заступничестве святого Антонина – покровителя их родного города.
Но на этот раз на левом берегу По все было спокойно и епископ, едва успев обрадоваться этой новости, испытал приступ нового, еще более жесточайшего страха. До последнего времени была слабая надежда на то, что венгры не рискнут переправиться через разлившуюся По, но если тревогой сейчас охвачены южные крепостные стены, стало быть, эта надежда рухнула, и горе и кровь теперь потоком хлынет в Тоскану, Сполето и папский Пентаполис. Епископ поспешил на южную смотровую площадку.
Там уже находился молодой папский посол Лев, священник кардинальской церкви Святой Сусанны, со своим, еще более юным, слугой. При виде Гвидолина слуга тотчас же отступил в тень и скрылся в темноте крепостной лестницы. Гвидолин был слишком встревожен, чтобы обратить на это внимание.
- Доброго дня ваше преподобие! Ликуйте, Господь услышал ваши молитвы!
- Доброго дня, отец Лев! Что вы хотите этим сказать?
Вместо ответа Лев вытянул вперед руку. По пармезанской дороге к городу приближалась колонна вооруженных людей. На первый взгляд в отряде было не менее тысячи человек. В середине отряда слуги несли роскошные носилки, очевидно, хозяина этого войска. У рыцарей, степенно ехавших впереди, развевались на ветру пять-шесть знамен, но Гвидолин, подслеповатый, как все, знакомые с грамотой, служители Церкви, никак не мог различить их цвета, не говоря уже о гербе.
- Это не венгры, – полувопросительно, полуутвердительно, произнес он.
- Конечно, это не венгры, ваше преподобие. Разве мог бы я так издеваться над вами?
Епископ до боли напряг зрение.
- Красные… Белые. Знамена красно-белые, полосы горизонтальные! И, кажется, коронованный лев! Это Тоскана?
- Именно так, ваше преподобие.
- Не знаю, зачем и с какой целью они появились здесь, их никто не звал. Но, благодарение Господу, их присутствие – гарантия нашей безопасности хотя бы на ближайшие дни.
Гул набата между тем нарастал. Город готовился к обороне, внизу на Большой городской площади, которая со временем получит название Пьяцца Кавалли, суетились люди, милиция занимала свои места возле крепостных бойниц.
- Ваше преподобие, вам надлежит поспешить к воротам, дабы услышать, с чем и к кому пожаловали тосканские гости.
Гвидолин послушался совета и заспешил вниз. Страх в его душе уступил место суетливым размышлениям. С момента появления в Италии короля Рудольфа, он и его город неизменно держали руку бургундцев. В связи с этим, тосканцев можно было вроде бы и не опасаться, они также находились в еще более жестком и долгом противостоянии с Беренгарием. Однако король Рудольф уже на девять с лишним месяцев застрял в земле франков, и в его отсутствие у равных ему по силе и возможностям князей вполне могло взыграть желание поднять мятеж. Так что совсем уже расслабляться не стоило.
Прошло немало времени, прежде чем Гвидолин добрался, наконец, до пармезанских ворот. За это время он уже успел услышать неоднократный призыв гостевого горна, очевидно, вызывавшего на переговоры или просившего горожан пустить их к себе. Гвидолина встретил глава городской милиции. Все прочие преклонили колено при появлении хозяина Пьяченцы.
- Вашему преподобию милость Господа, доброго здравия и времени на заботы о нас, – учтиво ответствовал глава милиции, здоровый и жизнерадостный саксонец, оставшийся в Пьяченце еще со времен похода императора Арнульфа и сделавший в городе неплохую карьеру.
- Благодарю вас, сын мой. Приветствую вас, жители Пьяченцы, – Гвидолин повернулся к согбенным спинам горожан, – прошу вас не отвлекаться на мою персону, а продолжать усердно исполнять дело свое. Итак, мой честный комит[30], что за тосканский гость пожаловал к нам и с какой целью?
- Графиня Берта Тосканская шлет приветствие вашему преподобию и желает войти в пределы Пьяченцы.
- Берта Тосканская? Сама графиня Берта, – забормотал епископ, – вот так неожиданность. Цель свою она вам, конечно, не сказала?
- Не сказала, ваше преподобие.
- Я бы очень удивился, если бы было наоборот. Что же, – сказал епископ, хлопнув в ладоши, – шлите графине Берте приветствие от Пьяченцы, мы будем счастливы лицезреть ее милость, город разрешит войти ей и ее сопровождению в количестве тридцати человек. Всем прочим предлагаем воспользоваться гостеприимством наших предместий.
Спустя полчаса Берта Тосканская торжественно вплыла на своих носилках в пределы Пьяченцы. Город приветствовал ее поклонами своих жителей, пением монахов и пронзительными стонами труб.
- Благороднейшая и величественнейшая графиня Тосканская! Вверенный мне милостью Господа святой и наивный город Пьяченца целиком и полностью у ваших ног, в чем от имени моего подтверждается.
И епископ сдержанно поклонился перед графиней, ибо выступал сейчас как светский владыка и хозяин лояльного города.
- Что вы, что вы, ваше преподобие, – заговорила Берта, – в первую очередь мне надлежит склонить голову перед святым городом и смиренным пастырем его в вашем лице.
И уже Берта опустилась на колени и поцеловала протянутую епископом руку.
- Простите за дерзость мою, если я поинтересуюсь у вас, благородная графиня, какие пути Господни привели вас сюда?
- Терпение, ваше преподобие, терпение. Думаю, что вы очень долго терпели неизвестность. Месяцы…
- Скорее годы, …- вставил Гвидолин.
- Тем более, так потерпите еще пару часов. Надеюсь и от вас услышать любопытные новости с севера.
- Увы, благородная сеньора, эти вести с каждым днем все более похожи на плач и стенания.
- Значит, такова воля Господа ниспослать нам горе и испытания за грехи наши и за гордость.
- Именно так, графиня. Будучи рожденными в грехе, мы изначально обречены на…
- На бесконечное стояние возле городских ворот Пьяченцы и рассуждения о высших материях, не так ли? – резко оборвала епископа Берта и, видя как тот изменился в лице, перевела все в шутку, – простите меня, ваше преподобие, но я не спала ночь и буквально валюсь с ног от усталости, а в такие минуты плоть и разум слабеют, тем более, что я столь наслышана о ваших превосходных винах и сырах.
Епископ все понял. Он поспешил с раздачей указаний своим слугам и сопроводил сердитую графиню к цитадели города – высокой крепостной башне, стоявшей напротив главной городской базилики – Церкви Святого Антонина. Видя настроение своей капризной гостьи, он не стал докучать ей предложением посетить начинающуюся службу третьего часа, однако перед полуденной службой все-таки послал своего диакона с приглашением, и Берта, состроив недовольную гримасу, не посмела ему отказать.
Только после оффиция девятого часа Берта смогла попробовать расхваленные всеми вина и сыры. Вся знать города присутствовала на обеде у епископа и восхищенными глазами смотрела на дочь самой Вальдрады, шепотом рассказывая снова и снова историю любви ее матери и короля Лотаря и пытаясь найти в складках ее морщин остатки былой красоты. Потерпев в большинстве своем неудачу, сплетники взяли убедительный реванш, вспомнив про красоту Ирменгарды, дочери Берты, и уверяли при этом, что и сама графиня еще несколько лет назад была нисколечко не хуже.
Сама же Берта была не словоохотлива за обедом, так и не пожелав рассказать Гвидолину о цели ее визита. Зато епископ поведал ей во всех красках и подробностях события последних месяцев.
- После битвы при Фьоренцуоле, где волей Господа, силой святого ковчега короля Рудольфа и мощью нашего оружия была сокрушена гордость императора Беренгария, король Рудольф посчитал более важным для себя отправиться в земли франков, где намеревался стать их правителем. Однако Господь распорядился иначе, и тамошняя знать избрала себе королем Рауля, на тот момент являвшегося герцогом Бургундии.
- Этих бургундских феодов больше, чем кардинальских церквей в Риме[31], – зло сострила Берта. Сидевшие за столом гости поддержали шутку дружным смехом. Берта подняла удивленно брови.
- Вот как? Бургундские правители здесь не пользуются почтением? – и смех в епископальном триклинии тут же трусливо замер. Большинство предпочло уткнуться в свои подносы с едой.
- Король Рудольф молод, полон сил, но ему, конечно, не достает опыта, и долг его советников заключается в помощи своему монарху, – дипломатично ответил Гвидолин.
- Прекрасно сказано, ваше преподобие. Продолжайте, вы изумительный рассказчик.
- К тому моменту император Беренгарий уже был в Вероне и, поискав вокруг взглядом, не нашел более ни в ком для себя опоры и совета. Тогда Люцифер, посещающий каждого в минуту его слабости, снизошел к нему и внушил мысль позвать своих страшных соседей, которые уже неоднократно приходили ему на помощь.
Берта почему-то одобрительно кивнула.
- Эти язычники, будучи всегда голодны и готовы проливать чужую кровь, как саранча кинулись на наши поля. Численность их войска составляла более десяти тысяч копий, и не было силы способной противостоять ей. В начале марта они обрушили на Павию, столицу нашего королевства, всю свою темную ярость.
За столом воцарилась полная тишина. Говорил один Гвидолин.
- По счастью, эти безбожники темны разумом и потому у них, хвала Всевышнему, до сих пор нет осадных орудий, способных пробивать наши стены. Граф Гариард и смиренный епископ Иоанн закрыли перед ними ворота и приготовились к долгой осаде. Однако венгры, по совету Люцифера, явно присутствовавшего в их войске, разожгли огромный костер, опустили в него свои стрелы и стали кружить вокруг города, направляя свои стрелы в его пределы. Очень скоро город оказался объят пламенем. Горели дома, горели святые базилики, заживо горели люди. В огне погиб епископ Иоанн, да упокоит Господь его душу и отпустит ему грехи!
Все за столом перекрестились.
- Горожане не успевали справляться с одним пожаром, как в другом месте возникал следующий. В городе, несмотря на холодную мартовскую погоду, было столь жарко, что волосы на голове у людей беспричинно вспыхивали как солома, а иссушенные жаром глаза выпадали из орбит. К исходу третьего дня в несчастной Павии не осталось дома, которого бы не коснулись языки дьявольского пламени. Этот пожар для жителей города стал самой страшной бедой со времен чумы, разразившейся в их городе двести сорок лет тому назад. Тогда, говорят, люди видели, как по улицам Павии ходили два ангела, добрый и злой; там, где первый давал знак, второй ударял копьем в дверь дома, и, сколько делалось таких ударов, столько в этом доме умирало людей[32].
- Хотела бы я знать, в чем заключалась доброта первого ангела, - воскликнула Берта и залилась громким смехом, увидев обескураженное лицо Гвидолина, не знавшего, что сказать в ответ. Отсмеявшись над бедами, постигшими столицу соседнего феода, в чем ее никто не посмел ограничивать ни в продолжительности, ни в громкости, Берта продолжила расспросы:
- Почему венгры, прежде всего, атаковали Павию?
- Потому что Павия – королевская столица, потому что Павия имела смелость принять сторону короля Рудольфа и короновать его лангобардской короной. Наконец, потому, что в Павии находились графы Гариард и Бонифаций, чье появление при Фьоренцуоле решило исход битвы.
- Что было далее?
- Некоторые отряды венгров начали рыскать, как шакалы, по землям Ивреи и Лангобардии, но большинство из них, направляемые умелой рукой, вероятно из Вероны, а может быть из самого ада, поспешили через Иврею проникнуть на территорию бургундских королевств. По всей видимости, Беренгарий, горя местью, решил перенести поле битвы на землю врага и нанести максимальный ущерб его имуществу. Но там их поджидал достойный и жестокий отпор. Немногие из варваров вновь увидели поля Италии. Против Священного копья короля Рудольфа не устояли даже эти дикие орды. В самый разгар битвы король Рудольф достал эту бесценную реликвию, и один вид ее обратил венгров в беспорядочное бегство.
- Ваши слова, как мед, текут из ваших уст, ваше преподобие. Я, конечно, не такой искушенный рассказчик, как вы, и у меня есть сведения об этой битве гораздо менее цветистые, чем ваши, сведения скучные и практичные. Король Рудольф навряд ли справился бы с венгерским войском и даже Святое копье навряд ли бы помогло ему, пусть простит Господь дерзость мою, если бы на помощь Рудольфу не пришло бы войско соседнего королевства, которое возглавлял Гуго, граф Арля и Вьенны, – сказала Берта крайне недовольным тоном, ее покоробило, что лавры этой битвы, о подробностях которых она уже знала, распределились народной молвой так несправедливо.
- Граф Арля и сын нашей заступницы, великой графини Берты Тосканской! – воскликнул кто-то из тосканских рыцарей, очевидно, быстрее прочих успевший оценить качество местных вин.
Все присутствующие встали и поклонились графине. Лицо Берты озарила гордость за своего сына.
- Я слышал, что в войне против венгров участвовали даже сарацины Фраксинета, – сказал кто-то из местной знати.
- Нахожу весьма мудрым объединяться для защиты своих земель против единого и грозного врага, несущего одну лишь смерть и разрушение, – вынесла очередную сентенцию Берта. Спорить с ней никто не посмел, большинство вообще избегали с ней встречаться взглядом. Один лишь папский посол Лев внимательно рассматривал графиню и запоминал каждое ее слово.
За обедом последовала вечерняя служба, после которой графиня изъявила желание отужинать с епископом наедине. Гвидолин оживился, весь день он провел в терзаниях, безуспешно пытаясь разгадать намерения графини.
После того как слуги, сделав свое дело, удалились, Берта еще раз обошла небольшое помещение, выбранное ей днем ранее в качестве места своего ужина. Графиня предприняла все меры предосторожности, чтобы убедиться, что они действительно одни.
- Ваше преподобие, мне хотелось бы узнать ваше личное отношение к королю Рудольфу, – начала она.
- Я солгу, если скажу, что меня за это время не посещали мысли сожаления, что я принял его руку.
- Благодарю вас за быстрый и лишенный излишних церемоний и уверток ответ. Ваших слов мне достаточно, ваше преподобие. А как вы думаете, куда, после Павии и Бургундии, направит теперь своих венгров, император Беренгарий?
Гвидолин молчал.
- Сюда, – за него ответила сама Берта. И Гвидолин, вздохнув, кивнул.
- И в лучшем случае вас будет ждать участь Павии. Вы ведь тоже принимали участие в битве при Фьоренцуоле.
- Да, графиня.
- А куда Беренгар направит своих мстителей после вас? Куда, по вашему мнению?
Гвидолин поднял на нее глаза.
- Полагаю к вам, донна Берта.
- Правильно полагаете, святой отец. Поэтому я здесь. Я вовсе не желаю покорно ожидать прибытия варваров ко мне в Лукку. У меня нет желания накрывать им праздничный стол и подавать им на обед мясо моих бедных подданных.
- Вашего войска хватит, чтобы здесь выдержать осаду и, возможно, не дать им пройти вглубь страны. Но для сражения в открытом поле даже ваших рыцарей слишком мало.
- Мое войско здесь для того, чтобы подкрепить мои аргументы в разговоре с вами. Если мы сейчас не договоримся, мое войско уйдет, и вы будете держать ответ перед Беренгарием один. Два дня назад венграми была взята и разграблена Кремона.
Гвидолин печально возвел глаза к небу.
- Не в венграх проблема, святой отец. Вы сами сказали сегодня, что ими управляет опытная и умелая рука. Если отрубить эту руку, венгры уподобятся слепым котятам, тыркающимся во все стороны, и почтут за благо поскорее убраться к себе. Мой сын доказал, что сила их оружия преодолима.
- Как же вы предлагаете отрубить эту руку?
- Опять же сошлюсь на ваши собственные слова, епископ. Вы сказали, что, помимо венгров, у Беренгара почти не осталось союзников. Самое время, пока венгры бегут из Бургундии, воспользоваться этим и оставить Италию без императора.
Гвидолин посмотрел в глаза Берте.
- Вы предлагаете …. убить того, на чей лоб нанесен священный мир наместником Апостола Петра?
- Прежде всего, оставьте, разговаривая со мной, ваши аргументы насчет помазания и прочего. И не беспокойтесь, ваше преподобие, мои слова предельно конкретны и честны по отношению к вам. У меня нет желания и времени на то, чтобы говорить с вами намеками и пугаться причинить вред человеку, на которого кто-то, тоже весьма сомнительных достоинств, однажды нанес своей рукой оливковое масло. Если сомневаетесь и подозреваете меня в двуличии, то подумайте прежде, есть ли на Апеннинах кто-нибудь, ненавидящий Беренгара более меня?
- Нет, абсолютно точно нет.
- Эту мысль о мести я вынашивала долгие годы, сидя в этой вонючей мантуанской тюрьме. Беренгар не слепой Людовик, даже лишившись глаз, рук, гениталий он будет опасен, поэтому да, вы слышите? Да-да-да, убить! Беренгар лишил меня нескольких лет жизни, лишил здоровья, до срока лишил красоты, но не лишил слуха. Я слышала, как ваши невежественные слуги сегодня отпускали шутки насчет меня.
- Ваша милость, о чем вы?! – воскликнул Гвидолин, побледнев от ужаса.
- Мне нет дела до этой черни, епископ. Мои силы, увы, на исходе, и у меня осталась всего лишь одна цель, и мне безразличны насмешки этих червивых языков. Если Беренгар умрет вашими стараниями, у меня и моих детей вы можете просить все, что пожелаете. Я подниму вас до самых высот Церкви.
- У вас есть план относительно императора?
- Подле императора сейчас находится ваш друг, граф Гизельберт Бергамский. Однажды он уже участвовал в заговоре против Беренгара вместе с вами.
- Неудачном заговоре.
- Тогда Беренгар был силен, и многочисленна была свита вокруг него. Теперь она кормит червей во Фьоренцуоле. Далее, рядом с Гизельбертом находится преданный мне и моему сыну Гуго граф Вальперт.
- Граф Гизельберт, я слышал, даже женился на дочери Вальперта.
- Да, и я приветствую этот союз. Не знаю отчего, но Беренгарий питает какую-то глупую симпатию к Гизельберту.
- Не совсем так. Я слышал, граф недоволен вниманием императора, тот отказывает ему в своих дарах и милости. Гизельберт просил даже императора быть крестным для своего недавно родившегося сына, но Беренгарий под каким-то нелепым предлогом отказался, чем серьезно обидел графа.
- Очень хорошо, очень хорошо, – приветствовала эту новость Берта, – вам будет с кем иметь дело. Но я слушаю ваше решение.
Гвидолин, сложив ладони домиком и потирая этой конструкцией нос, погрузился в размышления.
- Я хочу услышать также ваше предложение о вашей награде, – подбодрила его Берта.
Прошло несколько минут тишины. Берта недовольно заерзала.
- Вас мучают сомнения? Я пришла не по адресу? Три года назад не вы ли с Одельриком, пусть черти смилуются сейчас над ним, и тем же Гизельбертом умышляли против Беренгара?
- Там был еще Фламберт, епископ Милана, – сказал Гвидолин, как будто это что-то коренным образом меняло.
- Ну да, помню. Тот еще прохиндей. Для его отца я даже на мгновение не буду просить у чертей жалости.
Гвидолин при упоминании служителей ада всякий раз передергивался и крестился. Наконец, он решился. Он повернулся к Берте, и та не смогла скрыть своего удивления, видя хитрую улыбку на его лице.
- Мне нравится ваш настрой, святой отец, – сказала она.
- Дело в том, благородная графиня, что сегодня я утаил от вас еще одну новость. Она, конечно же, предназначалась не для многих ушей. Третьего дня ко мне прибыл посол из Рима, священник Лев из прихода Святой Сусанны.
- Да, я обратила на него внимание. Милая мордашка.
- Тщусь чем-либо удивить вас, благородная донна, но накануне мне эта мордашка предложила то же, что и ваша милость!
- То же? Что «то же»? Как? Убить Беренгария? – лицо Берты даже на мгновение разгладилось от удивления.
- Именно так, графиня.
- Рим направил вам посла? – и, всплеснув руками, Берта принялась рассуждать, – Рим направил посла, …… посла с такой целью…….. Иоанн, который так дорожил союзом с Беренгарием, теперь……..
Догадка зажглась в сознании Берты.
- Что за человек этот Лев? Внешность его менее всего подходит на заговорщика и убийцу? Да и для служителя Церкви он слишком мил и ухожен!
- Прежде всего, спешу успокоить ваши сомнения, графиня. Он действительно священник, делающий сейчас весьма примечательную карьеру. Его внешность, ученость и такт позволили ему, выходцу из плебейской семьи, стать одним из самых талантливых отцов римской церкви. Среди всего водоворота местных страстей он умудряется выходить сухим из воды. Ему благоволят и Его Святейшество папа Иоанн, и прекрасная сенатрисса Мароция.
- Стоп! Достаточно, я услышала то, что ожидала! Я сожру прилюдно городские нечистоты, если вы докажете, что этого попа к вам направил папа Иоанн. Император Беренгар - последняя надежда этого Тоссиньяно продлить свои спокойные дни на папском престоле. Не будет Беренгара и папа не успеет оглянуться, как эта шлюха Мароция накинет ему петлю на шею. Нет, я вас обманула, ваше преподобие, у меня в этой жизни еще не одна, а две цели. Убрав Беренгара, я приду в Рим и постараюсь не дать этой потаскухе завладеть папским троном. Ваш юный священник послан Мароцией, его сладенький вид буквально кричит об этом. Как он ведет себя здесь?
- Признаться, мои слова укрепят ваши подозрения. Я не могу отказать ему в учености, знании и уважении законов Церкви, но я вижу, что его душа слаба и часто отвлекается на дела суетные.
- …Каковыми являются…., – подвела его к выводу Берта.
- Сладость вина и плотские утехи. Я, с самого его появления здесь, приставил к нему особо наблюдательных слуг.
- Прекрасно, ваше преподобие. Это очень умно!
- Они заметили, что юный священник, стреляя глазами по округлостям местных дев, тем не менее, привечает удовольствия другого рода. В его свите есть еще более молодой, чем он, паж, с которым он, по уверению моих слуг, запирается на ночь в своих покоях.
- Господи! – воскликнула, еще более поморщившись, Берта.
- И я думаю, что не за ночными молитвами проводят они там время. Сами понимаете, я не стал углубляться дальше в своих расследованиях.
- И этого человека вы называете будущим римской Церкви? Что за проклятие постигло Рим, если на троне Святого Петра воцаряются раз за разом люди, являющие собой мерзкий сосуд, наполненный самыми жуткими и разнообразными грехами.
- Все началось с Трупного синода. Нельзя было поднимать руку на наместника Апостола. Господь наказывает за это Рим!
- Тут я с вами готова согласиться. Ну, ладно, – сказала уже более спокойным голосом Берта, - быть может, это даже сыграет нам на руку. Любая слабость нашего врага придает силы нам. Думаю, что нам нужно будет, не мешкая, вызвать на разговор этого милого пресвитера, но прежде, чем это сделать, расскажите мне предложенный им план.
- Его план, в основном, мало чем отличается от вашего. Это, по сути, просто предложение за хорошую награду сделать весьма трудное и опасное дело, – начал было Гвидолин, но осекся, уловив смысл своих собственных слов.
Берта слабо улыбнулась.
- Продолжайте, друг мой. Вы все правильно сказали. С моей стороны это тоже всего лишь предложение, а далее я целиком полагаюсь на ваш ум, интуицию и осторожность.
- Так вот, – воодушевленно продолжил Гвидолин, – он так же, как и вы, предлагает мне в своих действиях опираться на графа Гизельберта. Он указывает мне на графа Мило, как на, возможно, главную помеху нашим планам. Этот граф – верный пес Беренгария.
- Да, я это знаю и с выводами этого Льва согласна.
- Но есть одно отличие плана, предложенного мне Римом, и, признаться, мне лично это отличие очень даже по сердцу. Отец Лев предлагает главной движущей силой заговора сделать Фламберта, архиепископа Миланского, а мне самому оставаться в тени и координировать действия заговорщиков.
- Какими способами предлагалось стимулировать епископа Фламберта?
- Не секрет, что Беренгарий за его утверждение в сане архиепископа возложил на него непомерную дань. Фламберт активно сопротивлялся королю Рудольфу, надеясь своим рвением заслужить освобождение от этого долга. Однако, Беренгарий остался непреклонен в своих требованиях и даже послал к Милану отряд венгров, которые, впрочем, не стали атаковать город, но расположились в прямой его видимости и пообещали уйти только с золотом предназначенным для них.
- Вы хотите сказать «для Беренгария»?
- Нет, графиня, я намеренно в своих словах отдал золото венграм. Кому, как не им предназначается оно, в качестве уплаты за их верную службу, разорившую Павию и Бургундию?
- И опять-таки вы правы, ваше преподобие. Каков же срок уплаты долга?
- Он давно истек и, как мне сообщали приезжие негоцианты, Фламберт, стирая в пыль свои зубы от злости переполняющей его, недавно собрал-таки это золото. Его тоска была так велика, что архиепископ, говорят, лил самые настоящие слезы, передавая деньги, золотые украшения и золотую церковную утварь перевозчикам, а потом и вовсе решил самостоятельно ехать с этим золотом в Верону, видимо, окончательно упав духом, а может пытаясь использовать последний шанс и очно просить императора о милости. Так было заявлено венграм, и те согласились стать его охраной и провожатыми к императору.
- Более чем уверена, что Беренгарий откажет Фламберту. По моим сведениям, король пытался через посредников добиться займа от Тосканы, а затем от венецианцев. Везде ему было отказано, ибо мои люди не задаром едят свой хлеб.
- И теперь у него нет другой возможности расплатиться с язычниками, как только золотом Милана, иначе венгры сами очень скоро поднимут его на свои копья.
- Да, да. Ну что же, план этот очень недурен, Беренгарий получит в самые ближайшие дни еще одного лютого врага, и ваши, с разумом подобранные, слова упадут на благодатную почву святейшего гнева. Вам есть с кем работать, ваше преподобие, и ваши сведения укрепили мою надежду на успех. Да, кстати, а что в качестве вознаграждения вам обещал этот отец Лев, а точнее те, кто его сюда направил?
Гвидолин потупил взор.
- Миланскую епархию.
Берта расхохоталась.
- Так значит миссия его высокопреподобия Фламберта, по замыслу Рима, не простирается дальше веронских стен? План римлян мне определенно нравится, но для того, чтобы привлечь вас на свою сторону, я теперь, конечно, должна поманить вас чем-то большим. Признаться, я хотела пообещать вам то же самое, но из общения с вами я пришла к выводу, что столь разумный и талантливый отец Церкви заслуживает особой награды. И я готова поцеловать распятие, лежащее у вас на груди, что я вам дам нечто более значимое, чем Милан.
У Гвидолина загорелись щеки.
- А что выше Милана, только Равенна и сам Рим, не так ли? – продолжала Берта, - И если римляне планировали откупиться от вас одним Миланом, то кого же они видят своим епископом? Ведь далее у них на очереди будет их собственный город. Кого же они видят вместо Тоссиньяно? Что, если этого смазливого пресвитера Льва?
- Он так молод, графиня.
- А вы забыли, как десять лет назад на римском троне восседал еще более юный Анастасий? Да, именно, – воскликнула Берта, самостоятельно нашедшая еще один аргумент в пользу своей догадки, - Пусть кара небесная постигнет меня немедля, если инициатор понтификата Анастасия и изобретатель плана по свержению Беренгария не одно и то же лицо! Отсюда и мысль задействовать Фламберта, ведь и он, и Беренгар две самые верные опоры папе. Тоссиньяно в результате будет поставлен перед нелегким выбором и при любом исходе дела позиции папы ослабнут. Вот чертова шлюха, узнаю ее дьявольский почерк!
- Вы говорите о Мароции?
Берта не ответила, ее сознание посетило еще одно, совершенно невероятное предположение.
- Скажите мне, мой друг, – Берта окончательно зачислила Гвидолина в свои союзники, – а вам доводилось видеть слугу этого священника, с которым они кротко и целомудренно проводят ночи?
- Пару раз. Мельком.
- Вы видели его лицо? Опишите мне его.
- Я нет, но слуги уверяли меня, что он молод и хорош собой.
- А волосы, какого цвета и длины у него волосы?
- Его лицо всегда спрятано под капюшоном, поэтому ничего определенного сказать нельзя. Он худ и весьма невысок ростом.
Берта вскочила со своего кресла.
- Невысокого роста, говорите? Наши планы меняются, епископ, мы не будем звать сюда этого Льва. Мы сами наведаемся к нему. Сейчас же!
Эпизод 9. 1677-й год с даты основания Рима, 4-й год правления базилевса Романа Лакапина, 8-й год правления императора Запада Беренгария Фриульского
(март 924 года от Рождества Христова)
Берта, едва войдя в вестибул покоев, в которых находилась посольская охрана, не терпящим возражения тоном потребовала себе священника Льва, и Гвидолину пришлось даже успокаивать всполошившихся стражников и уверять их в добросердечности намерений непрошеных визитеров. Графиня Тосканская, не обратив на стражу ровным счетом никакого внимания, начала своим сухоньким кулачком нетерпеливо стучать в дверь. Пока она добивалась ответа и будила папского посла, Гвидолин сконфуженно рассыпался в извинениях перед окружившими их охранниками, состоящими из числа римской городской милиции. Стражи с каждым мгновением прибывало все больше и больше, встрепенулась и местная охрана, настроение у обеих сторон было далеко от приветливого, но при виде хозяина Пьяченцы воинственный пыл воинов немного утихал.
- Однако, не слишком ли внушительная охрана для простого священника? – спросила Берта у епископа.
- Порядка тридцати человек. Но это, быть может, неудивительно, учитывая наши неспокойные времена?
- Может быть. Может быть, – отвечала Берта и по-прежнему требовательно колотила рукой в дверь.
Вскоре дверь распахнулась, и на пороге возник слегка потрепанный после сна отец Лев. Он был не то испуган, не то до крайности возмущен неслыханным нарушением законов гостеприимства. Гвидолин, стоявший позади Берты, в ответ на вопрошающий взгляд Льва даже обреченно развел руками, давая тому понять, что он здесь ни при чем.
- Доброго вечера, отец Лев! Его преподобие, епископ Гвидолин, в силу своей забывчивости, не удосужился представить нас друг другу и не рассказал вовремя о присутствии в городе папского посла. Я восполняю эту оплошность его преподобия, надеюсь, и вы не будете держать зла на меня за столь поздний визит. Перед вами Берта, дочь короля Лотаря Второго, графиня Тосканская!
- Доброй ночи, графиня! Благодарю Небеса за милость, оказанную мне, каковой стала возможность лицезреть столь сиятельнейшую и благороднейшую донну! Я был очень встревожен шумом, поднявшимся среди ночи, и прошу покорнейше простить за не слишком подобающий вид.
- Полно, отец Лев! В вашем возрасте любой вид подобающий, а подъем в любое время суток легок и скор! У нас есть неотложное дело, которое заставило нас в столь поздний час нарушить покой вашей милости!
С этими словами Берта непринужденно вторглась в покои священника. Приказав, словно слуге, епископу Гвидолину запереть засов, она тщательнейшим образом обследовала спальню, не поленившись заглянуть за тапетумы[33] с изображением ветхозаветных сцен. В центре спальни возвышалась кровать с балдахином. Берта, сквозь щель занавесок, заглянула мельком даже туда и увидела в беспорядке набросанные тюфяки и одеяла.
- Вы кого-то ищете, графиня? – спросил Лев.
- Неважно кого-то или что-то, но как я вам уже сказала, у меня к вам весьма серьезный разговор, и я должна лично убедиться, что в этой комнате, кроме нас с епископом Гвидолином, никого более нет.
Она еще раз приоткрыла занавески балдахина и заглянула внутрь.
- Вас мучает бессонница, отец Лев?
- Увы, да, графиня.
- Бессонница в вашем возрасте может приключаться либо по причине нечистой совести либо излишнего томления духа.
Она приблизилась ко Льву, внимательно разглядывая его лицо, как будто стремясь его навсегда запомнить. Священник смутился.
- Из того, что мне сказали о вас, я могу сделать вывод, что с совестью у вас проблем не имеется. Но мне говорят слишком многое, и я должна проверять все, ни на кого не надеясь. Скажите, – она подошла совсем вплотную ко Льву, на расстояние доступное для непринужденного поцелуя, – у вас в услужении, говорят, есть очень милый юноша, который демонстрирует различные таланты. Как его имя?
- По всей видимости, ваша милость говорит о Домициане?
- Домициан! Какое редкое имя! А мне говорили, что в Риме уже невозможно встретить имена из той эпохи! Я хочу его видеть! Вы можете позвать его сюда?
- Тороплюсь исполнить вашу просьбу, графиня, – пробормотал растерянно Лев и вышел к своим слугам.
Следующие десять минут священники и графиня провели в полнейшей тишине, пока в дверь не постучали, и на пороге не появился мальчик лет двенадцати-тринадцати, одетый в достаточно богатый пажеский костюм, поверх которого был накинут плащ из грубой шерсти. Подведя мальчика к графине, Гвидолин глазами указал на него и малозаметно кивнул головой в качестве подтверждения, что это тот самый слуга.
На лице Берты отразилось громаднейшее разочарование. Она подняла лицо слуги за подбородок. Спокойное, миловидное, юношеское, кареглазое лицо, обрамленное мягкими светлыми волосами. Кажется чуточку знакомое, как будто когда-то встречавшееся, но совсем не то лицо, которое она подозревала увидеть.
- Как твое имя, милый?
- Домициан, сын Григория, римского комбиатория, прекраснейшая госпожа, – звонко отвечал мальчуган.
- Сын менялы? – с ноткой презрения переспросила графиня, тут же отпустив подбородок подростка на волю.
- Именно так, прекраснейшая госпожа.
- А скажи мне, обучен ли ты грамоте Домициан, сын менялы?
- Благодаря Господу и отцу Льву, давшему мне приют, да, прекраснейшая госпожа.
- Завтра мне предстоит написать важное письмо самому императору. Справишься ли ты с таким заданием?
- Домициан будет стараться услужить вам, прекраснейшая госпожа.
Берта, потеряв интерес, уже мельком взглянула на него. На мгновение она смутилась, лицо мальчика ей снова показалось знакомым. Она вновь подошла к нему и приподняла лицо пажа за подбородок.
- Скажи, но помни заповедь Божию о лжесвидетельстве, встречал ли ты когда-нибудь меня ранее?
- Клянусь, что Домициан никогда не встречал вас ранее, прекраснейшая госпожа. Я бы запомнил такую милость, оказанную мне столь благородной госпожой.
Берта слабо улыбнулась.
- Иди же, и жди моих приказаний.
Гвидолин запер засов, и они вновь остались втроем в спальне Льва. Хозяин разместил гостей в жестких деревянных креслах. Берта при этом долго ерзала с недовольным видом, пытаясь устроиться поудобнее. На лице ее явно читалась досада.
- Я не буду утомлять вас долгими предисловиями, святой отец, – начала она, - Мне известно о вашем предложении, сделанном Римом епископу Гвидолину.
Лев поспешил выразить удивление.
- Какое предложение? О чем вы? О чем вы, ваше высокопреподобие? – повернулся он к Гвидолину.
- Не надо упражняться в мастерстве мимов и фимеликов, – устало вздохнула Берта, – свой разговор с вами я начну той же фразой, с которой сегодня утром начала беседу с епископом Гвидолином. Скажите, есть ли в Италии кто-либо, более меня ненавидящий императора Беренгария? Вот именно, святой отец, поэтому сбросьте ваши маски, меня вам точно не следует опасаться. Я целиком и полностью поддерживаю ваше предложение и готова оказать для этого возможную помощь.
Лев не проронил ни слова.
- Я одобряю ваше предложение призвать к осуществлению вашей миссии епископа Милана Фламберта и мессера Гизельберта, графа Бергамского. Я одобряю кандидатуру епископа Гвидолина, как координатора действий заговорщиков. Но позвольте узнать, чьи интересы представляете здесь вы, и какими мотивами руководствуются те, кто вас сюда направил?
- Прошу простить меня, графиня, но имен я называть не буду, а покажу вам только рекомендательные письма моего сюзерена.
С этими словами Лев протянул Берте несколько свитков с папскими печатями.
- Святой город сожалеет о союзе Беренгария с безбожными венграми, результатом которого стало сожжение Павии. Мой сюзерен считает, что император поступил не как защитник христиан на вверенных ему Господом землях и, тем самым, нарушил свою клятву, данную им при коронации. Чашу терпения переполнили набеги венгров на территорию папских поместий в Пентаполисе.
- Это случилось около десяти дней тому назад, – осторожно добавил Гвидолин.
Берта молчала. Иного ответа от посла она и не ждала.
«Все слова его о папе, о его слезах при вести о сожженной Павии, конечно, ложь. Я ни за что не поверю, что Иоанн добровольно откажется от своей единственной поддержки в этом мире. Однако, пожалуй, что этого милого человечка с папскими рекомендациями было бы очень неплохо заставить также принять участие в заговоре. Если по каким-то причинам заговор сорвется, его можно будет со спокойной душой выставить как главного организатора. Это дело я поручу Гвидолину, на него, как мне кажется, по крайней мере, сейчас, можно положиться. И вот тогда в отношениях между Беренгарием и папой вспыхнет самый настоящий пожар!»
- Ваш план превосходен, отец Лев, мотивы вашего сюзерена мне понятны. Однако, в этом плане есть одно весьма тонкое место. После того, как два года назад был раскрыт заговор, в котором участвовали епископы Фламберт и Гвидолин, между этими достойными сынами Церкви сложились весьма напряженные отношения. Каждый из них подозревает другого в том, что именно тот донес на всех императору.
Лев взглянул на епископа. Гвидолин почувствовал себя неуютно.
- Я боюсь, это может стать камнем преткновения при организации заговора. Единственный человек, который может собрать все силы заговорщиков в единый кулак, это вы, отец Лев, и я прошу принять в заговоре самое деятельное участие, не мешкая отправиться в Верону, и предстать перед императором в качестве папского посла.
Лев озадаченно молчал.
- Ваши рекомендации от папы придадут всем действующим силам дополнительную поддержку и спокойствие. Их дух значительно приободрится, когда они узнают, что все их действия одобряет сам Рим. Это успокоит отношения между епископами Милана и Пьяченцы, ведь не секрет, что отец Гвидолин метит на место отца Фламберта.
- Графиня, помилуйте, – взмолился Гвидолин, видя, как с плеча рубит графиня Тосканская.
- Мне отец Гвидолин также более прочих нравится в сане Миланского архиепископа, – продолжала Берта, она и бровью не повела в ответ на просьбы Гвидолина, – и здесь я снова согласна с вами. Отец Фламберт своей излишней любовью к золотому тельцу роняет авторитет Святой церкви. Кроме того, епископ Гвидолин сегодня поведал мне о наличии у него сведений, доказывающих причастность отца архиепископа, графа Гуго Миланского, к смерти императора Ламберта и об определенной выгоде, которую от этой смерти получил Беренгар. Рекомендую использовать эти сведения при привлечении на свою сторону союзников.
- Это сильный аргумент, графиня, – сказал Лев.
О том, что следы убийства ведут к Теофилакту и Альбериху Сполетскому, Берта благоразумно умолчала. Не тот случай, подумала она.
- Однако, моя миссия заканчивается в здешнем городе и не …., - начал было Лев, но Берта прервала его.
- Я хочу и могу щедро вознаградить вас за ваши старания, отец Лев. Миссия ваших прежних заказчиков закончилась здесь, но отсюда и до Вероны вашим заказчиком теперь могу быть я. Определим же немедля вознаграждение за ваши труды. Епархия города, в котором вы сейчас находится, вас прельщает?
- Более чем, благородная графиня.
- Видите, отец Гвидолин, на ваше место появился достойный конкурент, – с улыбкой заявила она Гвидолину, тот криво усмехнулся. Его, человека хитрого и осторожного, до дрожи пугала бесшабашная тактика ведения переговоров тосканской графиней. До приезда Берты, они на пару со Львом целых два дня изощрялись в словесной игре, ходя вокруг да около и забрасывая оппонента каскадом намеков, метафор и библейских притч.
- Итак, отец Лев, я жду вашего решения. Все прочие детали меня не интересуют, это вы оговорите сами. Меня интересует скорый и конечный результат.
Несколько минут тишины даром пробежали в спальне священника прихода Святой Сусанны. Слышен был только легкий треск догорающих свечей.
- Ваше предложение, графиня, вполне согласуется с миссией, порученной мне, и прекрасно дополняет ее. На том не вижу основании отвергать ваше предложение, ценю вашу милость и щедрость, и буду рад услужить вам.
«Если заговор завершится успешно, Гвидолину надо будет сделать все возможное, чтобы ты никогда не вернулся в Рим», - мысленно подвела черту разговору Берта. Вслух же она выразила удовлетворение исходом беседы, и, после некоторых церемоний, покинула спальню Льва в сопровождении епископа Гвидолина. Священник Лев проводил их, замерев в глубоком, почтительном поклоне.
Едва закрыв за собой дверь, и, для верности, выждав еще пару минут, прислушиваясь к шагам снаружи, отец Лев осторожно подкрался к своей кровати и приподнял занавеску. Из груды тюфяков внезапно показалась изящная женская ножка и весело помахала ему. Вслед за этим сразу все тюфяки зашевелились, и свету догорающих свечей предстала не обремененная одеждами Мароция, жмурившаяся после долгого пребывания под одеялом.
- Уффф, герцогиня, за этот вечер я тысячу раз пожалел, что согласился взять вас с собой. Что за глупость, так играть с судьбой?!
- А я тысячу раз поблагодарила Господа за то, что поехала с вами. Я не простила бы себе, если бы пропустила такое лицедейство!
- Однако, вы слышали, они поставили меня в центре заговора?
- И вы правильно сделали, что согласились. Любой другой ответ мог бы закончиться тем, что вы не увидели бы свет завтрашнего дня. Да и мне пришлось бы очень туго.
- Они пообещали мне митру Пьяченцы!
- Это весьма щедро со стороны графини. Но я, мой милый друг, – она поднялась на колени и обвила руками шею Льва, – буду гораздо щедрее ее.
- Готов целовать ваши ноги, герцогиня, до конца своих дней, – и священник попытался доказать, что его слова не расходятся с делом.
- Довольно, мой друг, взяв такую клятву, вы не исполните тогда обещание, данное только что моей подруге Берте! Я обижусь за это на вас.
- Богиня! Как вам пришла в голову эта мысль с пажем?
- Когда-то, давным-давно, я уже выступала в этом качестве, мне доставило это неописуемое наслаждение, и я мечтала как-нибудь повторить этот трюк. Тогда я и моя мать также ходили по краю пропасти, но все закончилось благополучно. Для всех, не считая тогдашнего папу Христофора.
- Я также преклоняю колени перед вашим сыном. Он проявил и храбрость, и невероятную находчивость.
Мароция едва не расхохоталась в голос, вовремя удержавшись и закрыв себе рот руками.
- «Домициан никогда не видел вас, прекрасная графиня!» За эту фразу я зацелую его до смерти. Домициан, конечно, не видел графини, а вот Альбериху довелось не один день провести с ней под одной крышей. Хвала Небесам, это было слишком давно, он тогда был совсем еще ребенком, иначе бы она узнала его.
- Что нам надлежит теперь делать, любовь моя?
- Как что? Вы же слышали, что сказала вам ваша новая сердитая госпожа? Ехать в Верону, собирать заговорщиков, демонстрировать им для их собственного успокоения рекомендательные письма от папы. Надо будет, сделаем таких писем хоть тысячу! Но, увы, мой друг, в Верону вы, конечно, поедете без меня. Мне придется вернуться в Рим к моему любимому папе Тоссиньяно, к моей пугающейся своей старости матери, к докучливым поклонникам не то моей красоты, не то моего кошелька. Я буду с нетерпением ждать вестей от вас.
- Мне необходимы будут ваши молитвы, Мароция!
- О, за это не беспокойтесь, мой друг! Они будут горячи и искренни, что со мной случается, увы, достаточно редко.
- Не верю, любовь моя.
- И зря. Мне иногда кажется, что все мы жонглеры и выступаем на одной, какой-то очень большой и жуткой сцене, что все вокруг меня есть одно сплошное представление, и я сама вынуждена постоянно играть какую-то роль. И эти роли мне, как правило, не нравятся. И я редко бываю честной и искренней даже сама с собой.
Лев с удивлением посмотрел на нее. Мароция недолго пребывала в меланхолии. Она ударила Льва по руке и сверкнула на него своими темными глазами.
- Моя подруга... Читать следующую страницу »
Частный вебмастер