Кирие Элейсон. Книга 3. Выживая-выживай!

Ужин прошел мирно. Плана для второго сражения у Берты не было, а Мароция и вовсе не готова была воевать. Вместо этого она с любопытством оглядывала хозяев и пыталась сориентироваться в новой для себя обстановке.

- В курсе ли вы последних событий, Мароция? – спросила Берта, когда слуги, подав хозяевам сладкое вино и фрукты, полностью покинули залу.

- Я знаю, что его Святейшество, папа Ландон, предстал пред лицом Господа нашего, но, увы, к стыду своему, не знаю, кто наследовал трон Апостола Петра.

- Спешу поздравить вас и вашу матушку, Мароция. Мечта вашей матери исполнилась – папой, под именем Крестителя, стал Джованни да Тоссиньяно.

- Вот как, – тихо сказала Мароция, и, не в силах сдержать свои эмоции, низко опустила голову.

- Я вижу, вы не очень рады этой новости?

- Мне нечего скрывать, графиня. Джованни да Тоссиньяно не входит в число моих друзей. Неужели не было возможности изменить выбор Рима?

- Ваша мать в последние годы изрядно постаралась лишить нас всяческих шансов. Грехом симонии в высший Синод попадали люди исключительно близкие ей или этому Тоссиньяно. Не лучше обстояли дела  и в римском Сенате, где ваш отец полностью подпал под влияние вашей матери и вашего брата Теофило. В Сенате отныне правят греки и римские плебеи, как будто вновь вернулись времена Велизария и экзархата, и нет больше места для благородных италийских родов.

- Дорогая моя, не стоит забывать, что италийским родам в большинстве своем от силы также не более века, – вновь не к месту встрял Адальберт.

- Если вам, граф, угодно принижать значимость вашего рода, то мне становится понятна причина наших неудач. Я же никогда не смирюсь с этим! Пусть в моих жилах и не течет итальянская кровь, зато там присутствует кровь Возродителя Империи, кровь Великого Карла!

Адальберт смиренно затих. Мароция изучающе оглядела его.

Перемены, произошедшие с некогда главным щеголем Италии, удивили Мароцию. Адальберт за последние годы резко постарел и потерял весь свой прежний лоск. Очевидно, что какая-то болезнь или болезни подтачивали силы графа, но, кроме того, ко всем бедам, добавлялась странная апатия, воцарившаяся в каждом закоулке души Адальберта. Всю свою жизнь он провел в засаде, выжидая удобный момент для воцарения в стране и не решаясь перейти в открытое столкновение со своими соперниками, юридически имевшими прав на короны не более, чем он. Всякий раз он успокаивал себя тем, что его время не пришло, что он поступает разумно, оставаясь в стороне от этих бесконечных войн, в которых с упоением участвовали и Беренгарий, и Арнульф Каринтийский, и сполетские князья Гвидо с Ламбертом, и многочисленные папы-интриганы. Лишь однажды он решился бросить вызов судьбе, рискнув противостоять императору Ламберту, но каким же удивительным позором закончился этот вызов, когда он, стоя в одном исподнем посреди свиного хлева, должен был безропотно дожидаться решения своей судьбы в споре между Ламбертом и Альберихом. После этого желание участвовать в военных авантюрах у него пропало напрочь, призрак короны в его сознании потерял для него все свои притягательные свойства блесны и он все более и более погружался в состояние пожилого заурядного добряка-домоседа, несмотря на яростные протесты своей жены.

А Берта тем временем продолжала красочно описывать Мароции подробности папской коронации Иоанна. От нее не ускользнул тот факт, что, даже добившись покорности от католического Синода и римского Сената, Теодора не смогла до конца заглушить голоса тех честных клириков и рыцарей, которых возмутило очередное попрание закона о выборе епископа Рима. Еще одним примечательным событием стала громкая прилюдная ссора между Альберихом Сполетским и братом папы Петром, которого понтифик поспешил возвысить в титул сенатора Рима и одарить землями, соседствовавшими со Сполето. Ссора, причины которой были ясны только ее участникам, грозила перерасти в поединок, если бы Альберих не получил известие о бегстве своей жены.

- Что вы теперь намерены предпринять, Мароция? – осведомилась Берта.

- Прежде всего, просить вас о приюте.

- Ваша просьба удовлетворена.

- Благодарю вас, маркиза, к моим просьбам Господу с этого дня добавится еще одна молитва, о вашем здравии и о процветании вашего дома.  Более же всего на свете я хочу сейчас вернуть себе своих детей. Мне необходимо сегодня же послать письмо Альбериху.

- Вы рассчитываете, что Альберих прислушается к вашей просьбе?

- Не сомневаюсь в этом. Главное, правильно попросить.

- Гонец будет к вашим услугам на рассвете. Вам, видимо, потребуется и гонец в Рим?

- Я не буду спешить с этим.

Брови Берты удивленно приподнялись. Расчет же Мароции заключался в том, что, оставляя маленького Иоанна под надежным присмотром своего деда, она сохраняла за его слугами, читай слугами самой Мароции, Замок Ангела, неприступную цитадель в самом центре Рима, которую Мароция не собиралась никому отдавать. Вернув же к себе Иоанна, она потеряла бы замок навсегда.

- Позвольте же и мне спросить вас, благородная графиня, что собираетесь делать теперь вы и ваш род, когда ваши враги захватили папский престол в Риме, а ваш старший сын вернулся в Бургундию, и теперь ничто не может помешать Тоссиньяно, а я буду продолжать называть его именно так, короновать своего покровителя Беренгария императором?

- Вы правы, Мароция, во всем правы. Им уже ничто не помешает, и папа Иоанн уже вслух выразил свое желание. Тоскана же сейчас единственная, кто противостоит Беренгарию и папе, но в открытом конфликте наши шансы ничтожны, – и Берта со вздохом украдкой взглянула в сторону Адальберта, начавшего, похоже, клевать носом после обильного ужина.

- Поэтому я здесь?

- Да, нам нужны любые союзники, – неосторожно промолвила Берта и тут же спохватившись, поспешила извлечь на свет Божий кувшин с обильной лестью, – тем более, что все мы помним обстоятельства интронизации несчастного Анастасия, когда ваша речь оказала решающее воздействие на умы и сердца Рима.

- Я помню тот день. Вы были во всем красном! – на секунду оживился Адальберт.

- И вы были просто обворожительны, – добавил вслед своему отцу Гвидо, и обе женщины улыбнулись, одна с признательностью, другая с материнской ревностью.

- Устами моего сына говорит его пылкое сердце. Мы же наслышаны о вашем фамильном умении выстраивать самые хитроумные комбинации и находить выход из любого лабиринта.

- Ваши слова, скорее, применимы к моей матери, великодушная графиня! Боюсь разочаровать вас, но я не вижу путей противостоять Риму и Вероне в их планах. Быть может, вам не стоило освобождать меня, Тоскана могла бы найти себе верного и храброго союзника в лице Альбериха, разругавшегося теперь с Тоссиньяно.

- А ведь верно! – воскликнула Берта, и Мароция прикусила язык.

«Дура! Что ты несешь, дура? А что если она сейчас распорядится под охраной вернуть меня в Сполето и, тем самым, заслужить расположение Альбериха?» И она немедленно повернулась к Гвидо.

- Мой спаситель, денно и нощно я буду благодарить Господа, что он ниспослал вас мне. Вы спасли меня, и я отплачу Тоскане верной службой, а вам – своей неизменной симпатией!

Гвидо рассыпался в ответных комплиментах.

- Альберих связан клятвой верности с Беренгарием, – произнесла Берта. В ее голосе Мароция услышала разочарование. Стало быть, графиня сейчас и в самом деле просчитывала вариант с возвратом беглянки в Сполето, однако нашла сама себе опровержение.

- Что из того, что он теперь недруг папы? – продолжала вслух размышлять Берта, – Тоссиньяно теперь с тиарой, и может плевать на Альбериха. Под охраной ваших родителей ему теперь ничто и никто не угрожает. А Латеранский дворец и Леонина, чтобы вы знали, охраняется теперь гарнизоном, которым командует даже не Теофилакт, а Петр Ченчи, брат папы. В городе Льва отныне поселилась и ваша мать, и я сомневаюсь, что вечера свои они с Тоссиньяно проводят за чтением Священного Писания.

 Мароция опустила глаза вниз. Берта могла торжествовать – она нащупала слабое место у своей соперницы.

- Я нахожусь здесь, графиня, и я союзник вам, – с упреком в голосе сказала Мароция, и Берта великодушно сжалилась над ней.

- Нисколько не сомневаюсь в этом, герцогиня, и прошу меня простить за неосторожные слова.

Наступила тишина, которой воспользовался Гвидо, чтобы галантно налить собеседникам в кубки превосходное поличиано.

- Если нет возможности подступиться к папе, значит надо рассматривать варианты противодействия самому Беренгарию, – сказал он.

- Ваш сын прав, графиня, я вижу, что он не только мужественный воин, но и дальновидный политик. Что скажете, графиня?

- Скажу, что проникнуть в лагерь Беренгария не проще, чем в папские покои. Тем более тосканцам. Охрана его почти столь же многочисленна, как у Иоанна, а королевская кухня подвергается еще более строгому досмотру.

- Ценю вашу откровенность, графиня.

- Мне нечего стесняться. Тем более перед дочерью Теодоры. Вы ведь знаете об этих слухах?

- Злые языки, как змеи, они проникают всюду, но не каждая змея несет в себе смертоносный яд.

- Расскажите об этом покойному папе Бонифацию. Или вашему другу, покойному папе Анастасию.

- Вы считаете, что Анастасия отравили?

- Судя по вашему вопросу, насчет Бонифация у вас нет сомнений. Да, Анастасию тоже помогли ускорить его свидание с Господом, я лично присутствовала при его последних днях, и у меня нет сомнений, что покойный папа был отравлен. Не знаю чем, не знаю как, но это было убийство.

Мароция замолчала. В памяти герцогини всплыл печальный образ ее первого мужчины, их встречи в Латеранском саду после уроков папы Сергия, их триумф во дворце Флавиев и испуганное лицо Анастасия в момент, когда ему на голову водружали папскую тиару.

Тишину на сей раз внезапно нарушил Адальберт. Испустив вопль, он очнулся от своей дремоты, вскочил со своего огромного кресла и, вытаращив глаза, начал судорожно ловить руками пустоту. Затем он схватился обеими руками за свое горло и захрипел :

- Берта! Берта! Скорее!

Графиня дрожащими пальцами отвязала мешочек, висевший у нее на поясе, и высыпала его содержимое в свой кубок. Затем она поднесла кубок к посиневшим губам мужа.

- С недавних пор моего супруга преследует какая-то болезнь, наподобие астмы. Вдруг, и ни с того ни с сего начинает задыхаться. Мой иудей-лекарь дал мне эти порошки. Ими только и спасаемся.

Адальберт, придя в себя, начал сконфуженно извиняться перед Мароцией. Затем попросил разрешения покинуть залу и удалился в свои покои в сопровождении Гвидо. Обе женщины провожали его взглядами, полными сочувствия.

- Зато мы теперь одни и может говорить абсолютно доверительно, – прошептала Берта.

- Я думаю, что нам не обязательно преследовать самого Беренгария. В конце концов вы, я думаю, не испытываете к нему никакой личной неприязни. Для расстройства его планов на какое-то время достаточно будет, если доверенное лицо проникнет к королеве Бертилле, – сказала Мароция, и Берта впервые за вечер посмотрела на нее с уважительным интересом.

- Верно! Сто раз верно! Беренгарий, действительно, весьма трепетно относится к своей Бертилле. В то время, как монархи всей Европы заводят себе веселых и развязных конкубин, Беренгарий весь свой досуг проводит в обществе этой унылой Бертиллы с ее вечно постным лицом и фигурой пожарной лошади. Говорят, ее единственным развлечением и страстью являются языческие гадания и ее духовнику чуть ли не каждую неделю приходится брать на себя весь груз этого греха.

- Прекрасно. Это именно то, что нужно использовать.

- При ее дворе, представляешь, – увлеченно продолжила Берта, с каждым словом обнаруживая в себе признаки обычной сплетницы, -  замечали и каких-то кельтских монахов, и жутких славянских языческих жрецов, и мавров, и египтян. Я даже слышала, что где-то в горах на юге она отыскала оставшихся еще со времен Великого Рима дев, называвших себя наследницами весталок. 

Мароция суеверно содрогнулась.

- Страшно и интересно.

- И, тем не менее, – промолвила Берта, возвращая себя в состояние светской дамы  и принимая назидательный тон, – и, тем не менее, все это не мешает королеве Бертилле слыть в тоже время богобоязненной христианкой, содержащей многие церкви и монастыри северной Италии. Кроме того, она предпринимала паломничества в земли франков и греков, дабы посетить святые места и приложиться к мощам усопших отцов Церкви. Как странно порой в нас уживается христианская вера и языческие суеверия! Там, где любовь ко Христу и страх пред гневом его покидает душу, и приверженность Вере все больше сводится к исполнению набора  обрядов, придуманных человечеством, но не Богом, рано или поздно на освободившемся в душе месте вольготно располагается ересь и языческие суеверия!

- Ваши слова мудры, графиня, и это безо всякой лести, – сказала Мароция, внутренне потешаясь над тем, как Берта в течение последних минут от обсуждения вариантов смерти королевской четы, явно не вяжущихся с библейскими заповедями, не меняя выражения лица, перешла к вечным темам Веры и Любви к Господу.

- Я думаю, что внезапная смерть Бертиллы на время отвлечет внимание Беренгария от Рима. Но как осуществить это темное дело, чтобы тень подозрений не легла на тосканский двор?

- Поручите вашим верным людям в кварталах римского Трастевере найти Анаиту.

- Какое странное имя!

- Ее настоящее имя Мария, однако, постыдный род ее занятий заставил ее сменить имя на менее благозвучное и к тому же парфянское. Она негласная хозяйка квартала, где живут падшие городские женщины - уличенные в измене, прервавшие беременность или превратившие свое лоно в источник дохода. Пусть ваши люди объяснят ей, не называя ничьих имен, конечную цель и средство. Она найдет достойную исполнительницу-ворожею, от которой после исполнения своей миссии вам надлежит обязательно избавиться. И не жалейте денег, если хотите, чтобы все задуманное осуществилось.

- Разумно, разумно.

- Отправьте выбранную убийцу для начала в Милан, к графу Гуго, сыну Майнфреда. Пусть передаст ему следующее…..

Мароция на минуту задумалась, подбирая слова для нужной фразы.

- «Мои хозяева знают о судьбе монаха Хатто, пострадавшего за свой длинный язык. Мои хозяева просят вас оказать мне помощь». Помощь будет заключаться в протекции перед королевой Бертиллой. Гуго и его юный сын Фламберт пользуются большим благоволением с ее стороны. Я не сомневаюсь, что королева заинтересуется новой гадалкой и пригласит ее к себе.

- Обязательно. И если Небеса будут благоволить нам…

- Вы думаете, это будут Небеса?

Берта осенила себя крестным знамением.

- Постыдные дела ради великой и благостной конечной цели заслуживают прощения Небес.

- Присоединяюсь к вашим надеждам, графиня.

- И если Небеса буду благоволить к нам, пройдет не менее полугода, прежде чем Беренгарий оправится от такого удара, а за это время может многое произойти. В последние годы за шесть месяцев бывало сменялось по трое пап.

- Выигрыш времени действительно дорого стоит. Однако…

Мароция намеренно взяла паузу.

- Что «однако»?

- Вообще говоря, нам стоит благодарить Господа и лично королеву Бертиллу за то, что все это время она удовлетворялась ролью покорной и умиротворенной супруги, не ищущей выхода своим личным амбициям и не вмешивающейся в дела итальянских правителей. Что было бы, если бы рядом с королем Беренгарием оказалась женщина властная, честолюбивая и энергичная?

Большие голубые глаза Берты вспыхнули пламенем. Мароция продолжала говорить, видя, что каждое ее слово, как отравленная стрела, проникает в сознание Берты, разрушая, казалось бы, навечно сформировавшуюся у графини Тосканы оценку своего положения в этом мире.

- Король Беренгарий еще не так стар и, по слухам, невероятно добродетелен.  К его бы качествам присовокупить бы еще порой недостающую ему амбициозность, воинскую отвагу и решительность, и императорская корона уже давно прочно бы сидела на его голове.  Да-да, – ухватилась за свою мысль Мароция, – быть может, именно аморфность Бертиллы по сию пору и не давала возможности Беренгарию взять то, что ему давно принадлежит по праву!

Берта встала и подошла к окну. Мароция насмешливо наблюдала за ней и прислушивалась к ее взволнованному дыханию, догадываясь, какое дьявольское искушение овладевает сейчас душой графини Тосканской. Прошло немало времени, прежде чем Берта повернулась к ней и заговорила, придав своему голосу как можно больше спокойных нот:

- Я благодарна Небу и моему сыну, за то, что позволили меня убедить в вашей полезности моим целям и интересам. Я надеюсь, что наши отношения будут складываться на полном доверии друг к другу, а наши интересы никогда не войдут в неразрешимое противоречие. Вы обнадежили меня и дали понять, что моя борьба еще не проиграна. На сегодня, я полагаю, мы достаточно открылись друг другу. Будут ли ко мне у вас еще какие-нибудь просьбы, помимо гонца в Сполето?

- Да, любезная и гостеприимная графиня. Я прошу вас прислать ко мне вашего лекаря-иудея.

Эпизод 19. 1668-й год с даты основания Рима, 1-й год правления базилевса Константина Багрянородного

 ( май 914 года от Рождества Христова)

 Над сполетским замком раздавалось раскатистое звериное рычание, летали и вдребезги разбивались о каменные стены дорогая утварь, стулья, увесистые глиняные кувшины с вином. Испуганная дворня забилась во все щели и, стуча зубами, боязливо просила Господа, чтобы гроза, разразившаяся в их доме, как можно скорее миновала. Посреди двора, прямо на земле, прислонившись спиной к обозному колесу, сидел и тряс окровавленной головой, пытаясь прийти в сознание после знакомства с хозяйскими кулаками, мажордом Хильдерик. Особому опустошению подверглась спальня вероломной супруги, ее платья, обувь, а также постельное белье периодически вылетали из окон ее покоев и еще долго странными птицами кружили в воздухе, прежде чем опуститься на землю. Трое рыцарей, очевидно посмелее прочих, невзирая на бушующую по соседству стихию, расположились возле входа в главную башню замка и мирно потягивали вино из одной бутылки, попеременно протягивая ее друг другу, и время от времени с ухмылкой поглядывая наверх, где по-прежнему раздавались раскаты грома. Вскоре их источник показался в дверях. Призывая во весь голос себе на помощь все темные силы, он принялся разыскивать своих слуг, к крайней обеспокоенности последних. Он находил их в самых укромных уголках своего двора и каждое свидание с хозяином для слуг неизменно заканчивалось зуботычиной, причем Альберих не делал исключения ни для юного худенького пажа, ни для почтенной кастелянши. Наконец, силы на время покинули его, он подошел к своим друзьям, все также попивавшим вино, схватил их бутылку и начал жадно угощаться.

- Если ей помог бежать кто-то, связанный с Римом, боюсь наши дела тогда плохи, – чрезвычайно спокойным для такой ситуации голосом произнес Кресченций.

- Так или иначе, нам надо собирать силы, – тяжело дыша, прорычал Альберих.

- А ведь я предупреждал!

Тигриный рык Альбериха был ответом Кресченцию. Последнего, вероятно, ожидала бы, как минимум, суровая отповедь со стороны герцога, но в эту минуту за воротами замка раздался звук рога. Очевидно, кто-то спешил в гости.

- Кого там еще ад принес? – проворчал Альберих.

Максим, в виду того, что Хильдерик по-прежнему был занят собой, подошел к дверям и открыл смотровое окно. Выслушав ответ незваного гостя, он со всех ног кинулся к Альбериху, держа в руке кусок пергамента.

- Письмо от вашей жены, кир!

- Впустить мерзавца!

- Передав мне письмо, он вскочил на свою лошадь и кинулся наутек. Видимо, он весьма наслышан о вашем гостеприимстве.

- Пес с ним. Кресченций, прочти!

Кресченций взял пергамент, прочел письмо сначала про себя, нахмурился и, откашлявшись, произнес:

- «Кир, добродетельный супруг мой! Я нахожусь  в совершенной безопасности и среди верных друзей. В ближайшие дни я направляюсь в Рим навестить нашего сына Иоанна и своих родителей, которых не видела многие дни. Уверена, им будет интересно узнать, как я проводила время в Сполето. Единственное, что может меня удержать от этой поездки – это появление подле меня в Лукке…»

- В Лукке! Тосканские псы! Я должен был это предвидеть!

- «… появление подле меня в Лукке нашего любимого сына Альбериха.  Остаюсь верной и любящей супругой вашей. Мароция, герцогиня Сполетская, маркиза Камеринская, дочь консула и сенатора священного Рима».

Над сполетским двором воцарилась долгожданная тишина. Хозяин замка долго осмысливал создавшееся положение.

- Что скажешь, Кресченций? – наконец спросил он и почему-то шепотом.

- Я скажу, что если вы не выполните требование вашей супруги, в считанные дни Сполето окажется в кольце своих врагов и некому будет прийти к нам на выручку. Рим и Тоскана объединятся в своей ненависти и жажде мщения нам, а король Беренгарий не будет ради вас жертвовать своими отношениями с римским папой, от которого он надеется получить императорскую корону. Очень некстати для нас случилась ваша ссора с папским братцем.

Да, его преданный друг сказал истинную правду и подтвердил все умозаключения Альбериха. Но как было удержать себя при виде наглой, ухмыляющейся физиономии этого Ченчи, осмелившегося залезть к нему в постель во время его свадьбы с Мароцией. Всю неделю, пока Альберих был в Риме, он искал повода для того, чтобы вызвать Петра на поединок и наверняка добился бы успеха, если бы не бегство жены, за честь которой он хотел поквитаться. 

 - Что, если я лично повезу в Лукку своего сына? – спросил Альберих.

- Берегитесь, мессер, короткого тосканского слова. Вы можете очутиться целиком во власти Адальберта и его жены. Адальберт не преминет отплатить вам с лихвой за свой позор в Пьяченце.

- Да, да, ты опять прав!

- Мы, с Марком и Максимом, отвезем юного мессера Альбериха к его матери и, быть может, разведаем планы Мароции и ее новых друзей.

- Может ли что-то, кроме женского стыда, помешать Мароции рассказать обо всем……. Обо всем, что произошло здесь?

Кресченций, нагнувшись к самому уху Альбериха, что-то произнес. Герцог горько усмехнулся.

- Попробуй сыграть на этом, Кресченций. Хвалю Небо за то, что у меня есть три верных меча, на которые я всегда могу положиться!

- Почти четыре, мессер герцог. Я возьму в поездку своего сына, Кресченция-младшего. Ему, правда, всего семь лет, но так что ж, ему уже пора привыкать к походной жизни. Заодно он развлечет вашего сына.

Альберих удалился в башню. Кресченций с друзьями начали выкликивать слуг, заверяя тех, что гроза ушла навсегда. Сполетский замок мало-помалу вновь начал обнаруживать признаки жизни.

Спустя четыре дня маленький сполетский отряд, состоявший из трех рыцарей, двух детей и семерых слуг-оруженосцев, уже стучался в двери графского замка в Лукке. Недоверчивый Адальберт приказал своему двору быть настороже, а условием для въезда в пределы замка назвал полное разоружение. Кресченцию и его товарищам пришлось повиноваться.

Мароция наблюдала за въездом своих недругов во двор замка из открытой колоннады второго этажа. Рядом с ней стоял Гвидо и пятеро его слуг в полном воинском облачении, готовые выполнить любой ее приказ. Несмотря на то, что она сама здесь пребывала в качестве гостьи, в настоящий момент она упивалась уже подзабытым чувством своего полного всесилия в своих действиях.

Берта предоставила ей все полномочия по приему гостей из Сполето, наблюдая за происходящим из смотрового окна башни. При ней сполетцы не были бы так откровенны, и она резонно посчитала, что будет лучше, если по окончании встречи она разговорит своего сына и узнает от него подробности беседы. За короткое время общения с Мароцией она убедилась, сколь сильного союзника она приобрела, и как осторожно надо будет вести себя с ней, если им обоим улыбнется удача. Ни она сама, ни Мароция нисколечко не сомневались в том, что их союз окажется, скорее всего, весьма недолговечным.

Сама же Мароция первые дни своего пребывания в Лукке вела себя тише воды, ниже травы. Запершись в своих покоях, она педантично скопировала на свежий пергамент таинственный рецепт Агельтруды. Затем она разорвала копию пополам, сохранив целыми отдельные строки письма, и на следующий день показала одну из половинок ученому лекарю Берты. Лекарь, в свою очередь, призвал на помощь какого-то лохматого и сморщенного годами земляка, поскольку текст документа был написан на каком-то устаревшем диалекте. Земляк, увидев текст, долго жевал губами, некоторые слова даже ему были не до конца знакомы, но шаг за шагом, где напрягая память, где используя здравый смысл, старый еврей расшифровал-таки манускрипт. Записав его слова, Мароция весь вечер провела в состоянии переполнявшей ее радости и энергии. Ее подозрения относительно содержания этого документа начали понемногу оправдываться.

Сейчас же она одерживала свой новый маленький триумф. Неторопливо спускаясь по дворцовой лестнице к прибывшим рыцарям, она невольно копировала манеру поведения Берты. Также как и Берта, она пристально, с насмешкой, глядела прямо в глаза этим мужественным сеньорам, и сердце ее сладко пело при виде того, как из сполетцев, по мере ее приближения, начинает испаряться смелость, как те начинают воровато прятать от нее свои глаза. К досаде Берты, она попросила Гвидо остаться со своими слугами в стороне и подошла к сполетцам одна, такая крохотная, но бесстрашная и гордая.

Рыцари склонились перед ней. Из-за их спин выбежал маленький Альберих и, заливаясь радостным смехом, бросился к матери.

- Мама, мама!

- Мессер Альберих, я тоже очень счастлива вас видеть, но давайте соблюдать правила приличия, ведь мы здесь не одни, и  благородные мессеры, сопровождавшие вас, могут оскорбиться, – сказала Мароция и, тем не менее, крепко обняла своего сына.

Из-за спины Кресченция выглянул мальчик, поразительно похожий на своего отца.

- Я так понимаю, это твой новый друг? – спросила Мароция Альбериха.

Тот согласно кивнул. Мароция еще раз обняла Альбериха, стрельнув по маленькому Кресченцию не слишком ласковым взглядом. После этого она вызвала одного из местных слуг и попросила того довести своего сына к сеньору Гвидо, назвав того при всех своим спасителем и самым верным другом.

Все это время рыцари оставались со склоненными спинами. Мароция только сейчас соизволила обратиться к ним.

- Благодарю вас, мессеры, и вашего сюзерена за то, что позволили мне вновь увидеть моего сына. Странно видеть вас столь смущенными и скромными, я же видела, какими энергичными и отважными вы можете быть.

Кресченций и компания выпрямились, но по-прежнему избегали встретиться с Мароцией взглядом.

- Напоминаю вам, мессеры, что близится срок, согласно которому вы ответите за все свои прегрешения.

Мужчины вздрогнули, ссутулились и спешно перекрестились. Мароция едва не захохотала.

- Нам всем один судья, герцогиня, – наконец произнес Кресченций и поднял на нее взгляд.

- С каким бы удовольствием, – продолжал он, – вы, прелестная герцогиня, сейчас расправились бы с нами, не так ли?

- Может быть.

- Что же вам мешает, наша маленькая госпожа? Неужели необходимость объясниться в своих действиях перед вашими новыми друзьями? Кстати, они действительно ваши друзья, а может ваши новые хозяева? Старина Адальберт, говорят, миловался с вашей матушкой прямо у вас на глазах!

- Замолчи, негодяй! – зашипела Мароция, глаза ее засверкали страшным блеском.

- Ты ничего не сделаешь мне, змея, и не посмеешь пожаловаться на нас своему отцу.

- Что мне помешает это сделать, мерзавец?

- Желание сохранить титул сполетского герцога для себя и одного из своих сыновей. Альберих готов подписать с тобой договор о признании наследственных прав, но только при условии, что тайна рождения Альбериха Второго останется тайной навсегда.

Этот аргумент отрезвил Мароцию. Уже Кресченций с улыбкой наблюдал за ней.

- Ты всегда была разумной девочкой. Как и твоя мать, – Кресченций уже не считал нужным соблюдать с ней этикет и нормы обращения.

Краска залила лицо Мароции. Она долго не находила нужных слов для продолжения разговора.

- Мессер Кресченций, с вашей стороны крайне опрометчиво, находясь под пятой проклятия, возить с собой своего малолетнего сына. Или вам напомнить мои слова?

Кресченций быстро перекрестился и подскочил к ней. Приблизив свои губы к ее уху, он обдал его своим жарким и гневным шепотом.

- Если вдруг что-то случится с ним, клянусь Богом, я размозжу о камень твою красивую  и лживую башку и никакие гоминиумы, политические и прочие дьявольские расклады не остановят меня в этом!

- Герцогиня, вам требуется помощь? – верный Гвидо уже был тут как тут, – Гости из Сполето ведут себя согласно правилам странствий?

После некоторой паузы, Мароция смогла совладать с собой, но все лицо ее горело.

- Вполне, мой спаситель. Просто мессер Кресченций предложил мне одно занятное условие и я, после здравого размышления, пожалуй, с ним соглашусь. Прошу вас, мессер Кресченций, передать мое слово герцогу Альбериху и заверить его в моих неизменно теплых и верных отношениях к нему.

- Не беспокойтесь, благороднейшая из женщин, – с поклоном язвительно отвечал ей Кресченций, – герцог Альберих будет поставлен в известность в самое ближайшее время. Разрешите же нам немедля покинуть замок и пожелать вам счастливых дней среди ваших друзей!

- Благодарю, мессер Кресченций! Солнечных дней вам, благородные мессеры, и благоволения Небес до той поры, пока не придет срок ваш! И помните, что в моих силах этот срок приблизить!

Кресченций побледнел, в очередной раз перекрестился и, ничего не сказав в ответ, повернулся к ней спиной и пошел к воротам, по пути сделав знак собираться своим друзьям. Гвидо с недоумением посмотрел на свою любимую и изумился чудовищной гримасе ненависти, исказившей черты ее прекрасного лица. Мароция смотрела вслед удалявшимся сполетским баронам и губы ее беззвучно шептали какие-то странные слова.

Эпизод 20. 1668-й год с даты основания Рима, 1-й год правления базилевса Константина Багрянородного

 ( май 914 года от Рождества Христова)

Едва лошади сполетских рыцарей перенесли своих хозяев по другую сторону рва, и по сей день опоясывающего крепостные стены Лукки, к Кресченцию приблизился крайне недовольный Марк.

- Черт побери, Кресченций, не знаю, чего ты наговорил этой красотке, но мы теперь остались без обеда!

- Боюсь Марк, что эта красотка могла набить твое брюхо лишь ядом или кинжалами и, в лучшем случае, лишь спросила бы, что именно из этого набора ты предпочитаешь!

- Я был столько всего наслышан о кухне Адальберта. Теперь же придется есть холопскую бурду в какой-нибудь замшелой таверне с клопами и навозными кучами!

Кресченций только отмахнулся от товарища, поленившись отвечать на столь откровенную глупость. Решительно пресек он и попытку друзей остановиться перекусить в тавернах лукканских предместий. Пересадив своего сына к себе на лошадь, он подгонял свой отряд и не успокоился даже в тот момент, когда стены тосканской столицы скрылись за холмами. Пользуясь своим негласным старшинством в принятии решений, он заставил свой отряд свернуть с большой дороги, ведущей к Флоренции, и повел его едва заметными тропами на юго-запад.

- Мы будем идти через Пизу, – объявил он своим спутникам голосом, не терпящим возражений.

- Ты опасаешься погони? – спросил Максим, – для чего еще такой крюк?

- Я думаю, что Адальберту наши души абсолютно не нужны, но вот благоверная супруга нашего господина и этот ее новый воздыхатель, яростно пыхтевший у меня над ухом, соблазнятся такой возможностью.

- Но, идя таким путем, мы подвергаем себя не меньшей опасности. Южную дорогу из Пизы часто посещают мавры Фраксинета.

- Я предпочту встретиться с Врагами Христа, чем с этой фурией, носящей, как и мы, распятие на шее.

Осторожность Кресченция была весьма логична, однако в данном случае оказалась излишней. У Мароции не было на сей момент возможности снарядить в погоню три-четыре десятка убийц, чтобы наверняка покончить со своими обидчиками. Ей для этого пришлось бы найти веское объяснение для своих тосканских покровителей, отчего их слуги должны рисковать своими жизнями, да и гибель сполетских баронов могла стать поводом для полномасштабной войны Тосканы со Сполето, чего мнительный Адальберт уж точно никак не желал.

Спустя час, путники завидели стены Пизы, и проголодавшийся Марк уже было снова воспрял духом, однако Кресченций и тут не дал своим друзьям расслабиться.

- Я вздохну спокойно только когда покину Тоскану, – заявил он.

- Бог ты мой! – воскликнул Максим, – осторожность осторожностью, но ведь мы перед дорогой не испросили благословения у Святого Христофора.

- Считай, Максим, мы и не останавливались в своем путешествии, так что песьеголовый Святой[65] нас благословил еще в Сполето.

- Не соглашусь, – не унимался Максим, – ведь мы просили его доброй дороги до Лукки, не упоминая про обратный путь. И будь осторожным, когда оскорбляешь Святого, находясь в полной его власти.

- Как скажешь, мой щепетильный друг. Что до Христофора, то я нисколечко не оскорблял его. Не моя же вина в том, что он родился таковым. На твое счастье я вижу на нашем пути часовню, и пусть меня Господь также наградит песьей головой, если эта часовня не для путешественников и купцов.

Это была их единственная остановка за несколько часов. Воздав должное Святому, напоив лошадей и наспех перекусив сухими лепешками из переметных сумок, сполетские бароны вновь пустились в путь. Пиза, на тот момент малопримечательный город, где все строения в то время еще сохраняли строго вертикальное положение, осталась позади. Спустя какое-то время путникам пришлось покинуть южную дорогу. Следующие часы они двигались по малолюдной тропе, ведущей на юго-восток, вглубь страны. Практически все, завидя их воинственный отряд, спешили свернуть с дороги и по возможности скрыться, используя местный ландшафт. Встреча с вооруженными людьми, передвигавшимися явно не прогулочным темпом, не сулила простолюдинам ничего хорошего.

К вечеру они добрались до окрестностей Вольтерры, уже в то время славившейся своим мастерами по алебастру и приносившей ощутимый доход своему хозяину, графу Тосканы. Кресченций, не изменяя себе, отказался въезжать в город и предпочел разместиться в одной из таверн на дороге, ведущей в Сиену. Яростный протест Марка он отразил, указав в качестве аргумента на добротный купеческий обоз, разместившийся на ночь по соседству.

- Раз здесь останавливаются столь состоятельные торговцы, можно не опасаться, что после местной кухни и вина у нас будет крутить живот.

- Надеюсь, наш сюзерен возместит нам наши незапланированные расходы, – проворчал Марк.

Пока бароны спешивались и отдавали распоряжения служкам относительно своих лошадей и снаряжения, хозяин таверны внимательно наблюдал за прибывшими, силясь понять, убыток или доход принесут ему эти вооруженные люди. Убедившись в миролюбии гостей, он незамедлительно выступил им навстречу, громогласно обещая им все традиционные блага случайной ночлежки – сытную еду, хмельное питье и никогда неунывающих женщин.

Войдя в помещение таверны, Кресченций с удивлением увидел за одним из столов двух африканцев, с аппетитом уплетавших жирную баранину.

- Ого, трактирщик, ты привечаешь в своей обители не только смиренных христиан?!

- Благороднейший мессер, это слуги купца Валерия, большого друга нашего хозяина, графа Адальберта Богатого. Они сопровождают Валерия в дороге и помогают ему пройти целым и невредимым сквозь все долины, где их нечестивые собратья, лишенные слова Христа, а, стало быть, искушаемые дьяволом, могут запросто позариться на купеческий товар.

- Ловкий человек этот Валерий! – заметил Кресченций, тогда как лицо Максима выразило сильнейшее удивление и радость. Дернув Кресченция за рукав, он отвел того в сторону.

- Наш общий друг Хильдерик, пока герцог не начал считать ему зубы, говорил, что этот купец был в Сполето накануне бегства Мароции и даже поднимался к ней в спальню. Помимо Валерия никто более в те дни не появлялся в замке герцога. И, ты слышишь, он, оказывается, большой друг Адальберта!

Кресченций одобрительно кивнул головой и повернулся к хозяину таверны.

- А сам Валерий настолько доверяется нехристям, что поручает им одним сопроводить свой обоз?

- Что вы, помилуй Бог! Помимо этих пунийцев, обоз охраняют еще семеро человек, охрана его не меньше вашей, и, тем не менее, нет такого лица, которому Валерий доверял бы абсолютно. Он всегда и всюду находится рядом со своим товаром.

- И сейчас?

- Сейчас его милость ужинает в верхней зале.

Кресченций сделал знак своим друзьям, и они втроем начали подниматься по скрипучей деревянной лестнице наверх. На втором этаже располагались всего два стола, очевидно, для самых дорогих гостей. За одним из столов, уставленных снедью, чей вид вмиг ублажил глаз Марка, сидел Валерий. Он ужинал в полном одиночестве, и только время от времени бросал хозяйские взоры во двор таверны, наблюдая за своими вещами. Завидя троих рыцарей, не пожелавших, даже войдя в помещение, снять шлемы, он перестал есть, и с нарастающей тревогой смотрел за их приближением.

- Благородные мессеры интересуются моим товаром? – с надеждой в голосе спросил Валерий.

- Благородные мессеры желают знать, каким образом герцогиня Сполетская покинула замок своего мужа и оказалась за сто с лишним миль к северу, во власти исконных врагов Сполето?

Валерий замер. По его жирным щекам быстренько побежал пот.

- Мне ничего об этом неизвестно, о благороднейшие мессеры!

- Об этом вы расскажете не нам, а нашему хозяину, герцогу Альбериху. Знайте, он очень сожалеет о случившемся и клянется страшно отомстить похитителям своей жены. Ваша встреча с ним представляется нам крайне любопытной.

Лицо Валерия побагровело, ручейки пота на висках превратились в подобие горных рек.

- Тише, тише, Валерий, друг мой, этак вас хватит удар, и вы лишите нашего хозяина новой игрушки! – хохотнул Марк.

- Помилуйте, мессеры, я действительно был в Сполето, но, уверяю вас, я не возьму в толк, о чем вы говорите. Разве мог я? Разве могу я? Спросите даже моего хозяина, прекрасного графа Адальберта…

Хохот прервал его слова.

- Ужин окончен, – сказал Кресченций, - Марк, вызови слуг, пусть отведут этого красавца на конюшню, свяжут и запрут хорошенько. Присмотрите и за его людьми.

Валерий предпринял последнюю попытку договориться.

- Благородные мессеры, что вам за прибыль, если вы доставите меня на потеху вашему господину? Ведь никакой, ровным счетом никакой! Вы видели мой обоз? Берите все, что захотите, берите обоз целиком, только давайте расстанемся, и каждый пойдет своей дорогой, славя Христа, одни за нежданную прибыль, другие за спасение живота!

- Твой обоз и так в нашей власти! – рявкнул Марк.

- Клянусь, что в следующую седмицу я подвезу вам еще один такой!

- Хватит с нас и этого. Требовать более, чем нам даровал Господь, большой грех есть, – назидательно произнес Кресченций, – поднимайся!

Валерия бросило в другую крайность.

- Какое право вы имеете распоряжаться имуществом и жизнями слуг графа Адальберта Тосканского, находясь на его земле и вкушая его хлеб?! Вы уподобляетесь грязным разбойникам, и наказание ваше не заставит себя долго ждать! 

- Смотрите, как он запел! – крикнул Марк и схватил купца за шиворот, – если бы не мой долг перед Альберихом, твоя утроба уже сейчас переваривала бы железо меча!

Кресченций же возвысил голос, чтобы услышали все находившиеся в таверне.

- Твой обоз конфискуется не по прихоти и корысти нашей, а только в связи с преступлением, учиненным тобой нашему сюзерену, герцогу Альбериху Сполетскому. Да услышат об этом все и воздержатся слышащие от клеветы в наш адрес!

 Два африканца, сидевшие внизу, при этих словах бросились было к межэтажной лестнице, но, здраво оценив свои силы и переглянувшись между собой, тут же ринулись прочь из таверны. Кресченций и компания даже не успели сообразить помешать им и только громко расхохотались им вслед.

- Вот так охрана у тебя, Валерий!

Выскочив в охапку с купцом во двор, люди Кресченция быстро нейтрализовали купеческих слуг. Впрочем, никто не оказал ни сопротивления, ни даже видимого неудовольствия. Во времена, когда грабежи  со стороны благородных сеньоров были делом обычным, необходимо было, прежде всего, сохранить свою жизнь, а там, глядишь, смирение твое будет способствовать новому и, кто знает, быть может, более благоприятному развитию карьеры у новых хозяев.

 Сделав необходимые распоряжения по охране и ночлегу, Кресченций с друзьями, наконец, смогли оценить все то, что хозяин таверны так активно рекламировал при встрече. Несмотря на то, что мясо по традиции было слегка пережаренным, вино оказалось дешевым холопским пойлом, а женщины и вовсе не вызвали никакого аппетита, сполетские бароны посчитали концовку этого дня чрезвычайно удачной для себя и Морфей владел их душами чуть ли не до полудня.

На следующий день отряд Кресченция, увеличившись почти двое и насчитывавший теперь двадцать человек, двинулся в направлении Сиены. Передвижение теперь происходило значительно медленнее, чем накануне, так как пришлось за собой тянуть купеческий обоз, о чем, впрочем, никто из сполетцев не пожалел и считал для себя имущество Валерия достойной компенсацией за понесенные в результате путешествия хлопоты и затраты. Два дня прошли без приключений, за это время отряд Кресченция миновал мимоходом Сиену, Тразименское озеро, Перуджу и вошел во владения Альбериха. Кресченций наконец-то мог с облегчением вздохнуть, в то время как несчастный купец Валерий к этому моменту уже слезливо предлагал за себя пять таких же обозов, которые Кресченций сотоварищи тащили за собой.

К исходу третьего дня пути отряд вышел на ассизскую дорогу. Как ни подгонял своих людей Кресченций, успеть в Сполето засветло не получалось. Ничего не оставалось, как посетить еще одну таверну, располагавшуюся на краю деревушки, расположенной чуть южнее Фолиньо. Данное заведение ничуть не отличалось от прочих, встреченных и обласканных ими по пути, хотя Марк и бросился уверять своих товарищей в бесспорном, по его мнению, преимуществе местных женщин, находя в них едва различимые глазу добродетели. Он и Максим, ступив на сполетскую землю, с удовольствием предались расслаблению. Не говоря ни слова, два барона схватили первых попавшихся им в таверне девиц и, сопровождаемые якобы оскорбленным визгом последних, потащили их в свои комнаты. Кресченций же, отдав необходимые указивки слугам, в том числе и по надзору за Валерием, весь вечер провел в компании своего сына, рассказывая о воинских доблестях предыдущих поколений, перед которыми нынешние всегда выглядят бледновато.

Сон  путешественника, как правило, крепок и продолжителен. Иногда это играет недобрую шутку. Кресченций проснулся от того, что кто-то неистово колотил в его дверь.

- Кресченций, проснись! Измена! На нас напали!

Мгновенно придя в тонус и вернув привычную стройность своим мыслям, Кресченций осознал, что все вокруг него уже давно пришло в движение. За окнами слышался конский топот, пронзительные и в тоже время неразборчивые крики напуганных людей, удары чем-то тяжелым в двери таверны. Выглянув в окно, он увидел скачущих по направлению к таверне всадников - от них, как цыплята от коршуна, разбегались местные крестьяне, ища спасение в ближайших лесках. Кресченций изумился, разглядев нападавших, он все это время опасался увидеть здесь совсем других, но новый враг был не менее страшен.

- Сарацины! – крикнул он.

Это действительно были африканские разбойники, чьи деды еще полвека назад, приплыв на своих кораблях, облюбовали гору Гарильяно, разбив там огромный лагерь. Пользуясь стратегическим расположением горы, африканцы получили возможность контролировать большинство основных дорог  ведущих в Рим с юга, практически безнаказанно обирая купцов, наивно сэкономивших на охране, а также несчастных пилигримов и монахов, еще более наивно понадеявшихся на помощь высших сил в своей благородной миссии. Время от времени кто-нибудь из благородных сеньоров Италии озадачивался целью извести под корень этот зловредный сорняк, но сарацины были многочисленны, отважны и на редкость маневренны, в результате чего отряд христиан неизменно попадал в многочисленные засады и, в конце концов, считал за счастье вырваться из предместий Гарильяно.

Появление же их здесь, в Сполето, за полтораста с лишним миль к северу от Гарильяно было довольно неожиданно.  Со времен папы Льва Четвертого, когда пунийское нашествие заставило понтифика воздвигнуть крепость на Ватиканском холме, сарацины редко вторгались в пределы папских, тосканских и сполетских земель, предпочитая большей частью терроризировать герцогства Капуи, Салерно и Беневента. Кресченцию с Альберихом пришлось иметь с ним дело, когда Альберих пытался удержать под своей десницей Беневент, и Кресченций помнил, как непривычна и неудобна была для них военная тактика сарацин. Впрочем, сейчас он, по всей видимости, имел дело с обычным налетом грабителей.

- Где Валерий? – первым дело окрикнул он своих друзей, которые вместе со слугами баррикадировали вход в таверну. Двери таверны периодически сотрясались, очевидно, в них били каким-то тараном.

- В недобрый час мы встретили этого купца, Кресченций! А все из-за нашей непочтительности к Святому Христофору! Люцифер пришел на помощь тем двум неверным и помог им сбежать от нас в Вольтерре, затем затмил нам разум, и некому было предостеречь нас. Они напали на нас со стороны Фолиньо. Они знали все, что им нужно, и поэтому, не обращая внимания на колонов и сервов[66], сразу устремились к нам и первым делом отбили купца. Двое наших слуг, охранявших его, были заколоты на месте, но, главное, что все слуги Валерия бросились помогать иноверцам, – срываясь на крик, ответил Максим.

- По всей видимости, Валерий имеет тесные отношения с сарацинами и эти двое слуг его наверняка участвуют в его сделках. Не удивлюсь, если Валерий сбывает награбленное пунийцами добро на север, своему хозяину Адальберту, – сказал Кресченций, и в своем выводе был, кстати, абсолютно точен.

- Нам бы вырваться отсюда, а там будь я навеки проклят, если не выпущу кишки этому борову! – крикнул Марк.

В это мгновение дверь от нового мощного удара разлетелась вдребезги, по ту сторону раздались радостные вопли осаждавших, и в проеме показались смуглолицые воины с кривыми мечами в руках. Сполетские бароны смело выступили им навстречу. В короткой яростной схватке христиане одержали верх, потеряв одного оруженосца и сразив четверых африканцев. Сарацины отступили вон из таверны, и перешли к другой тактике, в окна и разбитые двери ливневым дождем полетели стрелы.

- Сын мой, хвала Господу, что я решился обучить тебя чтению и счету, беги наверх и сосчитай наших врагов! – обратился Кресченций к своему сыну.

Маленький Кресченций бросился бежать по деревянной лестнице на второй этаж. Все его существо замирало от восторга, ведь он участвовал в самом, что ни на есть, настоящем бою и на его голову сейчас одет самый настоящий тяжелый вендельский шлем с бармицей. Как и все мальчишки всех времен, он грезил военными подвигами и сейчас даже не понимал, почему его отец и друзья столь суровы и сосредоточены.

Спустя время мальчик вернулся и доложил, что насчитал двадцать пять пунийцев. В таверне же оставались три сполетских рыцаря, ребенок и пятеро слуг. Также он сказал, что главарь нападавших со свитой из пяти человек спешился напротив ворот таверны и, таким образом, отрезал им единственный путь к бегству.

- Отчего ты решил, что это их архонт? – спросил отец.

В ответ мальчик просто вытянул руку вперед. Кресченций осторожно выглянул и увидел разодетого в шелка мавра, который открыто демонстрировал свое презрение ко всем опасностям происходящего, усевшись, поджав ноги, на любезно устроенный его слугами сеновал и, время от времени, поднося ко рту чашу с каким-то неведомым черным напитком. Но еще большее впечатление на Кресченция произвел хозяйский конь редкого мраморного окраса, примостившийся возле этого же стога сена с явно корыстными намерениями.

- Что за конь! – восторженно воскликнул Марк.

- Конь хорош, в отличие от наших дел. Положение скверное. Чтобы вырваться отсюда, нам необходимы лошади, а они теперь в руках неверных. Рассчитывать на чью-то помощь извне не приходится. Что предпримем, мессеры? – спросил Кресченций.

- Зато и взять нас им не по силам. А здесь довольно вина и еды, мы можем тут обороняться хоть целую седмицу, – заявил Марк.

- Я бы на это не рассчитывал, – сказал Максим, – наше положение ухудшается. Смотрите! – крикнул он, осторожно выглядывая в окно.

Сарацины, до той поры кружа вокруг таверны и периодически обстреливая ее из луков, собрались в одном месте вокруг своего командира и коротко что-то обсудив, развели костер. Опустив  в огонь стрелы, они вновь подняли свои луки.

- Кажется, нас хотят зажарить живьем, – сказал Максим.

- Нам ничего не остается, как решиться на вылазку и попробовать завладеть несколькими лошадьми, – ответил Марк и Кресченций утвердительно кивнул.

- Привяжем лишние щиты к спинам. Будет тяжеловато, но это лучше, чем получить в зад стрелу. Выстраиваемся в колонну по двое и бежим по сигналу. Чтобы ни случилось, колонну не рушить. Буду вечно благодарен вам, мессеры, если позволите моему сыну бежать в середине.

- Это можно было даже не говорить, – сказал за всех Марк.

Кресченций поблагодарил друзей и нежно поцеловал своего сына, наказав тому крепко держаться за пояс своего слуги. Сам он с Марком встал впереди колонны. Максим встал позади всех.

- Кирие элейсон! – крикнул он, и христиане устремились вперед.

До ворот таверны было метров пятьдесят, и элемент неожиданности почти сыграл свою роль. Почти, потому что среди опешивших на мгновение мавров нашелся единственный смельчак, конным пустившийся им наперерез. Преградить путь Кресченцию с Марком он не успел, но зато оттянул на себя внимание Максима и его оруженосца, вследствие чего маленькая колонна христиан распалась.

 - Еще один конь лишним не будет! – радостно крикнул Максим.

Его оруженосец первым нанес удар африканцу своим копьем. Тот отвел удар, наотмашь срубив деревянное древко. Этого мгновения хватило Максиму, чтобы оказаться возле мавра и вонзить ему меч в живот.

- Конь мой!

- Не садись на него! – крикнул Максиму Кресченций.

Но было поздно, Столкнув сраженного африканца наземь, Максим проворно уселся на коня. Он даже не успел толком подобрать поводья, как в его сторону осами зажужжали стрелы, одна из которых угодила в незащищенную кольчугой шею. Издавая страшный клекот разорванным горлом, Максим грянулся с коня, и песок под ним тотчас задымился от потока бурно высвобождаемой крови.

Кресченций и Марк даже не видели, что произошло с их другом, в то же самое мгновение они сами уже вовсю сцепились с командиром африканцев и его свитой. Марк, размахивая огромной палицей, не дал главарю возможности ни для одного выпада своим мечом, заставив помышлять исключительно об обороне. Могучими ударами, Марк вскоре прижал врага к забору, еще одним, особо удачным замахом, выбил у того меч из рук, а уже следующим раскроил африканцу череп.

- Слава Христову воинству! – проорал он, хватаясь за поводья мраморного коня.

Поскольку его товарищи не уступили ему в доблести, а смерть командира нападавших произвела, как водится, угнетающее впечатление на осиротевших слуг, удача склонилась на сторону христиан. Африканцы бросились врассыпную прочь, уводя за собой своих лошадей.

- Кони, нам нужны кони! – кричал Кресченций, но, помимо мраморной лошади, христиане смогли удержать лишь коня, которого отбил Максим.

- Брат мой! – горестно вскричал Кресченций, только сейчас увидев лежащего на земле Максима, чьи стеклянные глаза задумчиво изучали сполетское небо.

- Мы отомстим за тебя, – рявкнул Марк, – Клянусь Святым Распятием!

Успех христиан оказался и неполным, и кратковременным. Придя в себя после минутного испуга, африканцы начали группироваться неподалеку от них, наполняя стрелами свои колчаны и не выказывая ни малейшего желания отпустить сполетцев с миром. К маврам присоединились еще порядка десяти пеших, очевидно, до сей поры занятых грабежом в деревне.

- Седлаем коней и вон отсюда, – прошептал Кресченций на ухо Марку так, чтобы это не слышали их слуги. Марк кивнул.

В считанные мгновения Кресченций с сыном водрузились на мраморном коне, а Марк оседлал лошадь Максима.

- Хозяин, хозяин, благородный мессер, не бросайте нас! – взмолились их оруженосцы, изумившись их поступку.

- Да поможет вам Бог! – крикнул Кресченций, и оба рыцаря пришпорили лошадей. Вслед им неслись крики их слуг, за короткий период из жалобных превратившись в проклинающие.

Проскакав несколько сотен метров, Кресченций украдкой бросил совестливый взгляд назад. Их слуги уже стояли на коленях, бросив свое оружие в расчете на милость победителей, а те кружили вокруг них, подсчитывая стоимость приобретенного живого товара, чей жизненный путь с большой вероятностью теперь пролегал на юг или запад, на невольничьи рынки Африки или Испании.

- Пусть так, но и они остались живы, и мы при этом спасены, – сам себе под нос пробормотал Кресченций и только заставил лошадь прибавить ходу. Марк следовал по левую руку от него.

Однако, Кресченций в своем выводе на сей раз оказался неправым, до спасения было еще далеко. Они с Марком вихрем пронеслись вдоль всех немногочисленных домов и уже действительно посчитали свою жизнь вне опасности, как вдруг на самой окраине деревушки они натолкнулись на еще одну заставу африканцев, очевидно оставленную своим командиром как раз затем, чтобы исключить любую возможность прорыва сполетцев из окружения. Еще одной задачей заставы являлась охрана купца Валерия, чей обоз находился тут же, а сам купец, лежа на одной из своих телег, отдыхал после всех перенесенных им  потрясений. По счастью все африканцы здесь были пешими, коротая  время они разбились на мелкие группы возле своих костров  а их кони мирно паслись в начале огромного поля, начинавшегося сразу за деревней .

- На прорыв! Пришпорь! – крикнул Кресченций, и они с Марком устремились прямо сквозь вражеский лагерь к полю. Воздух вокруг них стал наполняться свистом летящих им вдогонку стрел. Одна из них ударила в щит, привязанный к спине Кресченция, и рыцарь, вздрогнув, возблагодарил Господа и самого себя лично за проявленную предусмотрительность. Еще несколько мгновений, и лагерь остался позади, мгновение, и беглецы вырвались в поле, на дальнем краю которого, почти на линии горизонта, темнел густой лес, сулящий сполетским рыцарям окончательное спасение.

- Слава Небесам! – крикнул Кресченций.

- Ну я бы не спешил, – вдруг услышал он позади себя.

Кресченций обернулся и все внутри него похолодело. Лошадь Марка замедлила свой ход, жалобно храпя, заспотыкалась и рухнула на землю. Марк едва успел выскочить из-под нее. Животное забило копытами в предсмертной конвульсии, в крупе лошади и в ее шее торчало сразу три меткие стрелы.

С окраины деревни раздался радостный крик неприятеля, который к тому моменту почти  уже простился с мыслью завладеть жизнью и имуществом сполетских баронов. Теперь же мавры, понукаемые мстительными визгами Валерия, спешно ловили и седлали коней.

- Садись к нам! – скомандовал Кресченций, и мраморная лошадь недовольно заржала, почувствовав на своей спине изрядно потяжелевший груз.

Беглецы тронулись в путь, то и дело оглядываясь назад и постепенно укрепляя себя в самом печальном выводе.

- Нас догоняют, – упавшим голосом сказал Марк, – нам не спастись.

Кресченций остановил лошадь возле могучего дуба, одиноко стоявшего посередине поля и, судя по виду, уже не раз мужественно испытавшего на себе огненную мощь молний.

- Марк, друг мой, я прошу тебя выполнить мою просьбу. Если волею Господа нашего будет суждено нам увидеть восход следующего дня, клянусь, я и потомки мои будут верными слугами дому твоему и выполнят все, что пожелаешь ты и дети твои. Я умоляю тебя и прошу только об одном, дай сейчас спастись моему сыну.

- Друг, ты мог бы и не просить меня. Спасай себя и своего сына, а я задержу их!

- Нет, благородный Марк, я встречу врага плечом к плечу с тобой. Так, как это бывало доныне, – говорил Кресченций, по лицу его текли слезы. Он поцеловал своего сына и усадил того на мраморную лошадь.

- Молись за нас, сын мой! Скачи в Сполето и приведи нам помощь!

- Нет, отец! – взмолился, сразу повзрослевший за одно это утро, мальчик, – я останусь рядом с тобой!

- Я прокляну тебя и откажусь от тебя, если ты тотчас не исчезнешь прочь! – проревел Кресченций, еще более заливаясь слезами. Марк не говоря ни слова подошел к коню и наградил того добрым ударом кнута.

Мраморная лошадь, заржав в знак протеста против такого обращения и сделав попытку лягнуть своего обидчика, понесла маленького Кресченция прочь от места предстоящей битвы, даруя, тем самым, своему новому хозяину спасение и, как потом окажется, второе имя.

 К полудню этого дня мраморная лошадь остановилась возле сполетского замка. Взволнованный Альберих незамедлительно бросился на подмогу своим друзьям. Спустя всего час он уже был возле того самого дуба, где Кресченций-старший и Марк приняли свой последний бой. Их тела в одних изодранных камизах, поскольку грабители отдали должное их вооружению и одежде, были покрыты многочисленными страшными ранами. Кроме них возле дуба никого не было, по всей видимости, сарацины забрали с собой тела своих погибших товарищей, ибо никто не сомневался, что такие воины, как Марк и Кресченций, не продешевили, отдавая свои жизни. Спустя время было найдено и тело Максима, которое на подводе было доставлено их, теперь уже бывшему, сюзерену. Все распоряжения слугам относительно возвращения домой раздавал вместо герцога его дворецкий, в то время как Альберих остекленевшими глазами, не отрываясь, смотрел на мертвых друзей своих, ощущая себя навеки брошенным сиротой в этом мире и глаза его, наверное, впервые в жизни, были наполнены искренними горькими слезами. Всю дорогу в Сполето он прошел пешком, рядом с телегой, на которой везли погибших рыцарей, всю дорогу он гладил их рукой по головам и беседовал с ними, вызывая оторопь у наблюдавших все это слуг. Уже неподалеку от дома Альберих вдруг встал, как вкопанный, и всей печальной процессии также пришлось остановиться. Герцог Сполетский еще долго стоял на дороге, зажав руками свои виски, с расширенными и странно замеревшими глазами. Он вспомнил, и неведомое чувство страха посетило его железное сердце. В голове его апокалептическим молотом стучали слова, повторяясь снова и снова:

«- Обещаю каждому, кто коснется меня этой ночью, что не пройдет и двух лет, как Сатана заберет ваши души из этого мира! А мои потомки будут мстить за меня всему вашему роду до его полного пресечения!»

И далее, уже в свой адрес:

«- А с тобой я расправлюсь собственноручно!»

- Неужели Господь из адамова ребра не мог вылепить что-то более благопристойное? – в сердцах воскликнул он, и слуги, слышавшие это, недоуменно переглянулись между собой.

 - Мне ничего не остается, как принять твой вызов, дьявольское отродье! Клянусь всеми муками ада, ты не застанешь меня врасплох!

Вне всяких сомнений, этим вечером в домах прислуги сполетского герцога было что рассказать и обсудить.

Эпизод 21. 1669-й год с даты основания Рима, 3-й год правления базилевса Константина Багрянородного

 (10 сентября 915 года от Рождества Христова)

Очередной день небывало жаркого сентября 915 года уходил прочь. Факелы в опочивальне папы Иоанна Десятого были уже давно погашены, но сам папа стоял на балконе своего дворца и задумчиво смотрел на засыпающий за Тибром Рим. Чуть слева горела сигнальными огнями башня Ангела, на которую Иоанн предпочитал лишний раз не смотреть, ибо с первого своего дня пребывания в Ватикане она воспринималась им как молчаливая угроза его власти. Что-то интуитивно недоброе испытывал всякий раз смелый и лишенный излишних суеверий понтифик, когда смотрел на округлые формы этой крепости, и в душе у него не раз появлялась мысль, что было бы неплохо и вовсе снести эту цитадель, так не вписывающуюся в городской ландшафт. Куда приятнее, к примеру, было смотреть на памятники Исчезнувшей Империи, которые уже никому и никогда более не принесут вреда, на бесчисленное множество базилик и монастырей, наполнившее Рим с тех пор, когда он стал сугубо церковным городом. Свет полной луны, струящийся над Римом, и, время от времени, закрывавшийся массивными предгрозовыми тучами, поминутно выхватывал из тьмы и золотил тот или иной храм, построенный во славу Господа, как будто сам Иисус или слуги его на сон грядущий решили пересчитать их количество и успокоить себя тем, что за прошедший день ничего не пропало.

На Рим, по всем признакам, надвигалась гроза. Воздух был тяжел и жарок, но во все это ночное марево уже начали вторгаться короткие и энергичные струйки ветра от идущей с юга и поглощающей собой небо тучи. Папа Иоанн оглянулся назад и тут же оказался в плену мерцающих глаз, смотрящих на него с нежным упреком. Иоанн постарался изобразить на лице взаимную нежность, но против воли почувствовал в душе некоторую досаду, тем более, что обладательница этих глаз возлежала на папском ложе без единого лоскута одежды и, казалось, с охотным вызовом подставляла свое тело наблюдательному оку луны.

Почти полтора года минуло со дня их триумфа, когда жители Вечного города на руках донесли его, сына безвестных родителей из Эмилии, на трон Апостола Петра. Весь мир в этот момент был у ног его и его любимой, и та ночь, после папской коронации, была сколь грешна, в силу его теперешнего положения, столь и прекрасна в своей дикой необузданности. Папские покои до самого утра сотрясались от диких стонов влюбленных, нисколечко не задумывавшихся, какой ужас они поселяют в душах своей смиренной и добропорядочной дворни. В течение месяца после коронации Теодора заставила понтифика убрать почти всех слуг, служивших здесь предшественникам Иоанна, и заменить их на менее щепетильных, лично преданных и имеющих равеннские, греческие или, на худой конец, болонезские корни. После этого она, к удивлению и ропоту Рима, и вовсе переехала жить в папский дворец и вечерами, как ни в чем не бывало, хозяйкой располагалась в нем.

Разумеется, это не добавило популярности новому папе, сколь бы глашатаи и шпионы Теодоры не уверяли горожан в том, что Теодора живет в Замке Ангела, чья непосредственная близость от Ватикана позволяет двум главным лицам в городе принимать быстрые и согласованные решения. Римская чернь, собиравшаяся вечерами в тавернах и на площадях, открыто зубоскалила и по поводу утех, совершающихся в святых покоях, и по поводу властного в отношении Рима, но безропотного, как ягненок, в семейных делах мужа Теодоры, старого графа Тусколо. Слуги Теофилакта отлавливали шутников и жестоко расправлялись с ними, однако, как известно, даже самый страшный террор в истории не позволял окончательно затыкать людям рты. Рим продолжал смеяться над своими властителями и открыто сожалел о временах Иоанна Девятого или даже о кротком и кратком понтификате Анастасия, в ком естественные порывы молодости были успешно побеждены смирением и мудрой благопристойностью.

Настроения Рима не на шутку тревожили Иоанна, и во многом поэтому, он, вместо римского гарнизона, поручил охрану папской резиденции своему брату Петру, пожалуй, единственному человеку, помимо Теодоры, которому в этом мире папа доверял без оглядки. Что касается самой Теодоры, то долгая борьба за власть в Вечном городе привела ее к одиозно циничным взглядам на городское население, знать и церковь, и она своим поведением сейчас открыто и, быть может, неосторожно бросала им всем вызов. Если уж сам муж ее, консул Рима, сенатор и прочая и прочая, вынужден был мириться с добавлением к своим многочисленным регалиям титула рогоносца, то Рим и подавно вытерпит все, что будет проистекать из ее уст и уст ее возлюбленного, наследника Святого Петра. Еще одним фактором, обуславливающим поведение Теодоры, являлись банальные возрастные изменения. Об этом мог не догадываться Иоанн, но Теодору бы поняли многие женщины, особенно испытавшие, как и она, моменты прилюдной славы и обожания. Теодоре уже было за сорок и она, привыкшая видеть себя в центре Вселенной и воспринимавшая мужское вожделение при виде ее как самое естественное устроение мира, жадно пыталась урвать последнее от навеки уходящей молодости. Примечательно, но большинство женщин ее века до этого возраста и вовсе едва доживали, а если им и посчастливливалось перешагнуть сорокалетний порог, являли они собой обычно зрелище жалкое и отталкивающее. Однако, Теодора, трепетно следящая за своим телом и не жалевшая средств на бесчисленные бальзамы, мази, пудры, доставлявшиеся ей с Востока, и в сорок с лишним лет выглядела привлекательно, и она делала все от нее зависящее, чтобы неумолимый ход времени до последнего был бы заметен только ей самой. Кремы и бальзамы расходовались все больше, открытые легкие платья постепенно уступали свое место закрытым, и в один несчастный день пришлось примерить на себе чудовищно неудобный, но зато вновь поднявший грудь, металлический обруч на ватной подкладке – предтечу корсета, доставленный ей из бургундских земель.

- Что тревожит тебя, мой друг? – нарушила тишину ночи Теодора.

- Большой город, как человек. Он дышит, живет, радуется и печалится, – ответил Иоанн.

- И что он делает сейчас? Спит или занимается любовью? – Теодора печально улыбнулась.

- Он недоволен нами. Тобой и мной. Он требует уважения к себе. …. И он прав.

- Настанет утро и к тебе придет множество римлян и их гостей. И ты вновь услышишь их восхваления, и имя твое будет произноситься вслед за именем Господа и Апостола его.

- Помимо слов есть мысли, есть выражение глаз. Римляне прячут от меня глаза. А я прячу от них.

- Тебя стесняю я?

- Меня стесняет мое положение, которое накладывает на меня не только права управителя христианского мира, но и обязанности подавать этому миру пример добродетели и быть проводником евангельских идей.

- Но разве не ты ли хотел тиары? Разве, оставаясь архиепископом Равенны, ты не обязан был делать то же самое? Или будучи пастором Равенны позволительно нарушать целибат, а пастором Рима нет-нет, как можно?

- При всей правоте твоих слов, замечу о разной степени ответственности, возлагаемой  этими титулами. Пороки пастырей славных, но провинциальных городов являются проблемой местной паствы. Личность же папы римского олицетворяет собой весь текущий христианский мир, по личности папы потомки будут судить о состоянии умов и нравов на тот период. Какой пример сейчас подаю я?

- Нисколько не укоряю тебя, мой милый друг, но я, готовая с тобой последовать хоть в рай, хоть в ад, осмелюсь заметить, что даже сейчас ты рассуждаешь, будучи во власти тщеславия, но не христ... Читать следующую страницу »

Страница: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13