Кирие Элейсон. Книга 3. Выживая-выживай!

Мароция испуганно расширила глаза.

- Не бойся моя милая. Ну подумай, что он может с тобой сделать? Или это ты сама боишься потерять такого прекрасного учителя, а?

Теодора обняла свою дочь.

- Ничего не бойся, он в наших руках. А что ты думаешь? Чтобы чего-нибудь добиться в этой жизни приходится делать вещи неприятные и даже преступные!

- Я все исполню, матушка.

Вечером следующего дня Теодора получила от дочери сплетенную из золотых нитей кисть от папской подушки.

- Прекрасно, прекрасно, Мароция. Кстати, он не говорил тебе, собирается ли он в Равенну?

- Да, отбудет туда послезавтра.

- Это просто чудесно, моя дочура. Ну что же, значит, завтра мне необходимо ему будет сказать пару напутственных слов, чтобы дорога в Равенну для нашего святейшего Сергия была легкой и приятной. И принесла пользу всем нам.

Папа Сергий был немало смущен и озадачен, увидев в субботний день, на утренней мессе, в толпе молящихся и жаждущих причастия, жену сенатора и консула Рима Теодору Теофилакт. Нечасто эта ослепительная особа наведывалась за папским благословением в Латеран, предпочитая, по слухам, молиться в базилике Святого Павла за Крепостными Стенами, где службы с недавнего времени отправлял кардинал Ландон. Одетая в кроваво-красное платье, с такого же цвета паллой[13] на голове, Теодора усердно пела молитвы и отбивала поклоны, благо прихожане, как по команде, предоставили ей достаточное свободное пространство. Некоторые, зная ее в лицо, сделали это из соображений почтительности, большинство же, состоящее из паломников, отодвинулись от нее инстинктивно, уж больно разительный контраст представляли ее одежды с их лохмотьями.

Служба перешла в стадию причащения и Теодора послушно встала в очередь. Несколько римлян, услужливо кланяясь ей, приглашали пройти вперед них, в надежде, что жена сенатора запомнит их небольшую услугу, но Теодора жестом отклонила все их предложения, одарив каждого чарующей улыбкой и подарив их сердцам некоторую надежду на осуществление карьерных планов. Приняв наравне со всеми Тело и Кровь Христа, Теодора не покинула базилику, и Сергий понял, что предстоит важный разговор. Из всех многочисленных возможных тем предстоящей беседы он боялся только одной.

- Рад видеть вас, прекрасная графиня, в величайшем Храме Господнем! Позвольте выразить вам мое восхищение цветом вашего лица и ослепительным сиянием глаз!

- Ваше Святейшество, подмеченное Вами суть результат прослушанной мной службы. Мой разум очищен, прежде всего, вашими стараниями. Слово Божие, излитое чрез Вас, наполняет светом мои глаза!

- Да, слово Господа нашего наполняет силой дух наш, вследствие чего все суетные наши проблемы и устремления кажутся нам ничтожными и смешными. Но, даже уменьшившись до невероятного размера, они, увы, не могут исчезнуть вовсе. Так и у вас, я вижу, есть ко мне какое-то дело, которое вносит сомнения в вашу душу даже после торжественной мессы.

- От вас невозможно ничего скрыть, Святейший. Я бы просила уделить мне несколько минут вашего драгоценного времени,  и прошу заранее простить, если моя просьба не согласуется  с вашими планами на сегодняшний день.

- Для вас, обворожительнейшая из живущих, мой слух и разум открыт в течение всего дня и ночи.  Где вы желаете, чтобы я выслушал вас? В приемной?

- О нет, разговор не должен касаться даже случайным образом чьих-то посторонних ушей. Лучше всего, если вы не возражаете Святейший, мы бы, наверное, смогли переговорить в ваших покоях.

Сергий уже почти готов был согласиться, как вдруг память пребольно толкнула его локтем в бок и напомнила о печальной кончине Бонифация Шестого. По слухам Теодора, на тот момент их со Стефаном и Агельтрудой послушная марионетка, выполнила приказ, навестив Бонифация именно в спальне. Что если …..?

- Нет, милая Теодора, мои кубикуларии как раз сейчас занялись обновлением моей постели, и мне было бы неловко нарушать их труд. Думаю, будет лучше и безопаснее для нашего разговора, если мы его проведем на свежем воздухе, скажем, в клуатре Латерана.

- Но мы не потревожим ваших кубикулариев, если переговорим в вашей библиотеке.

Сергию решительно не нравилась настойчивость Теодоры, но он не нашел повода ей отказать. Папа и его спутница проследовали в библиотеку, прошли мимо широкого ложа, устроенного специально для чтения папой пространных и утомительных книг. Ложа, на котором лежали несколько подушек, тут же узнанных Теодорой по их свисавшим золотым кистям. Папа сел за широкий стол, за которым он обычно вел занятия, а Теодора заняла одно из ученических мест. По иронии, она села на место своей дочери, и папа не мог не обратить внимания на этот факт.

«Да, они, конечно, на редкость похожи. Но в глазах матери я не вижу той чистоты и наивности, которые еще пока исходят от ее неискушенной дочери. Что же тебе надо на этот раз, какую опасную игру ты теперь затеваешь?»

- Уже целых три года наша Святая Церковь имеет в Вашем лице своего достойного пастыря! Три года в Италии царят мир и спокойствие и кто, как не преемник Святого Петра, молящийся за нас, своей рукой и своим авторитетом повинен в этом?!

- Благодарю за похвалу моим скромным деяниям, любезная Теодора, но три года срок, увы, весьма небольшой, чтобы можно было с уверенностью говорить, что мир на наших полях надолго!

- Да, это так, Святейший, спокойствие, даже управляемое вашей рукой, может оказаться весьма непрочным. Я получила печальное известие о кончине  благочестивого Кайлона, архиепископа Равеннского и правой руки вашей!

Сергий и Теодора воздали молитву за упокой души усопшего.

- Равеннская кафедра по своей значимости является второй в Западном мире, – продолжила Теодора, – вы уже продумывали кандидатуру епископа?

- Почтенный Поджо, священник флорентийской Церкви Святого Лаврентия, видится мне достойной кандидатурой, – твердым голосом заявил Сергий, это решение он принял как окончательное, поэтому и говорил о нем столь безапелляционно.

- Вы все не можете забыть о своей привязанности к тосканскому дому?

- Благородная графиня, – сухо ответил ей Сергий, его вечно щурящиеся глаза сузились до щелочек, – мое решение проистекает из высоких достоинств отца Поджо, кроме того, не стоит забывать, что выборы епископа осуществляет община равеннской епархии и мой голос там далеко не единственный, хотя и весомый.

- И все же, Ваше Святейшество, появление человека, не связанного с интересами Рима на таком посту грозит в будущем возникновением непонимания между верховными иерархами, которое легко может перетечь в неподчинение и вражду. Особенно если этот человек обязан моей любимой подруге Берте.

«Можно подумать, что там, где за дело берешься ты, всегда воцаряется тишь да гладь»,  - подумал Сергий. Вслух же он ответил:

- Я не считаю графиню Берту Тосканскую и ее супруга врагами Рима и моими врагами.

- Так было до сего момента. Тосканский граф никогда не нападает, не создав себе значительного перевеса в своих козырях, но горе тому, кто попадает в его сеть без сил и поддержки. Адальберт давно зарится на земли Пентаполиса и со своим человеком на епископской кафедре в Равенне он может пуститься на любую авантюру, вплоть до неподчинения трону Святого Петра.

Сергию ее аргументы показались не слишком убедительными, но он решил сменить тактику и понять, чего хочет сама Теодора.

- В Ваших словах всегда присутствует мудрость и осмотрительность, Теодора. Поздравьте себя, вы поколебали мою уверенность. Но критика хороша, когда есть альтернативное решение проблемы. Есть ли оно у вас, несравненная красавица?

Теодора улыбнулась так, что заставила Сергия вспомнить Мароцию.

- Разумеется, Ваше Святейшество.

Сделав вид, что глубочайшим образом задумалась, Теодора, выдержав необходимую паузу, пошла в решительную атаку:

- Выбор должен быть сделан из святых отцов ваших земель. Только в этом случае папский престол будет избавлен от посягательств на его имущество со стороны хищных соседних сеньорий. Вспомните, сколько раз вашим людям приходилось оборонять ваши земли от набегов вроде бы христианских владык Беневента, Тосканы, Капуи? Я целиком согласна с Вами, что нынешнее спокойствие только с виду кажется прочным и может быть нарушено в любой момент. Есть человек, который, помимо высших христианских достоинств, успел зарекомендовать себя, как преданный Риму мудрый правитель и храбрый воин. Я настоятельно рекомендую Вашему Святейшеству задуматься о кандидатуре Иоанна, епископа Болоньи.

И с этим словами Теодора, встав со своего сидения, склонилась в глубоком поклоне и стала дожидаться ответа. Сергий же нахохлился больше прежнего. Не сказать, чтобы он имел что-то против самого Иоанна Тоссиньяно, о котором местный клир отзывался весьма уважительно, если не считать одного пикантного момента, но папе больше всего претило стать зависимым от одной из этих соперниц, Берты и Теодоры, сколь красивых, столь и коварных.

- Ваша кандидатура, милая графиня, действительно вызывает уважение и я рад был бы ее принять, но….. Но вы забыли действующее правило Церкви, переход с одной епископской кафедры на другую запрещен!

- Ваше Святейшество, это правило еще недавно столько раз нарушалось, что….

- Вы сами отметили, мудрая Теодора, что последние годы принесли мир и спокойствие стране. Смуты же, войны и преступления как раз и объяснялись тем, что Формоз и его ученики попирали своими нечестивыми ногами это правило и по очереди узурпировали Святой трон.

- Вы, Ваше Святейшество, также воспользовались нарушением этого права,  - мягко заметила Теодора, подмечая все нарастающее раздражение Сергия.

- Я, графиня, этого правила никогда не нарушал и, надеюсь, не нарушу и впредь. Да, я был рукоположен епископом города Чере все тем же Формозом, который этим назначением думал лишить меня права претендовать на престол Святого Петра! Однако вы забываете, что все, я подчеркиваю, все решения Формоза были признаны ничтожными самим собором Церкви!

- Который теперь называют Трупным синодом и чьи решения следующим церковным собором были также аннулированы, а значит…..

- Ничего не значит! – вдруг заорал Сергий, потеряв остатки терпения. Опомнившись, он быстро перешел на шепот, в котором раздражение все равно время от времени выказывало свои огненные языки, – знаете что, Теодора, я вам скажу?  Вы выбрали крайне опасный и неверный в принципе путь продвижения объекта вашей любви. До меня доходят слухи о ваших отношениях с епископом Иоанном, его паства жалуется, что вы занимаетесь с ним плотской любовью, не выходя из церквей Божьих. Я, заметьте, еще ни разу не дал этим слухам распространиться далее себя, во всем поддерживаю и благословляю вас и его, и верю, что ваши души не покинул Господь, но всему ведь есть предел! Вы представляете, насколько упадет авторитет Церкви, насколько возликуют ее враги, враги Рима, мои враги наконец, если ваш Иоанн, заняв, как вы справедливо отметили, вторую по значимости кафедру Церкви, продолжит жить во грехе с вами?  Чего еще худшего может случиться тогда в мире?

- Только, если во грехе начнет жить сам папа Римский! – спокойно и четко произнесла Теодора.

Сергий на мгновение осекся. Этой доли секунды хватило Теодоре, чтобы окончательно убедиться, что Мароция ей не наврала.

- Надеюсь, что этого никогда не случится, – сказал Сергий, чьи нервы в многолетне-кипящем котле интриг успели закалиться до булатной стали. 

Теодора молчала, с легкой «фамильной» усмешкой разглядывая его, и не спешила продолжить разговор.  Шли секунды, и папе с каждым мгновением под этим взглядом становилось все неуютнее, этим молчанием Теодора нашла лучший способ вывести его из себя.

- Сожалею, графиня, что вынужден был отказать вам в вашей просьбе, но я прошу окончить разговор.

- Вы мне не откажете, Ваше Святейшество. Вы мне не сможете отказать.

- На чем основана такая уверенность?

- Вы не сможете отказать в просьбе  тем, чья любовь настолько неистова, что разрушает любые преграды – христианские, общественные, военные, моральные.

Сергий усмехнулся.

- Вы не сможете отказать мне, ибо вы лучше прочих понимаете нас.

- Отчего же?

- Потому, что случилось более худшее, чем наша связь, и не кто другой, как именно вы находитесь теперь в такой же ситуации.

Сергий изобразил крайнюю степень возмущения:

- Знаете, что, Теодора, я всегда имел расположение к вам, но сегодня вы перешли все рамки. Что вы такое о себе вообразили, если обращаетесь к преемнику Святого Петра с оскорблениями, достойными казни их произнесшему?

- Если казни достоин тот, кто произносит напраслину и оскорбляет Церковь, то какое наказание должно ожидать епископа Рима за плотскую связь с пятнадцатилетней девицей, которую он якобы обучает премудростям наук?

- Я мог бы отдать вас под суд прямо сейчас, Теодора, – зашипел Сергий, все лицо его покрылось ярко красными пятнами, под цвет платья гречанки, – но я сделаю вид, что вас сегодня не видел и не слышал. Подите вон!

- Охотно удалюсь, Ваше Святейшество, но для начала я хотела бы вам вернуть то, что моя Мароция у вас забрала на память. Кажется, это вот от тех подушек? 

И она протянула ему золотую кисть.

- Хотя нет, я оставлю это себе на память, до того момента, когда епископ Рима потащит меня в суд за клевету!

Сергий поник, на его голом черепе выступила обильная испарина. Теодора с удовлетворением разглядывала побежденного папу.

«Бедное дитя! И ведь хватает ей сил терпеть ласки этого мерзкого потного гнома! Впрочем, на что иной раз не пойдешь ради своей корысти и тщеславия! И мне ли не знать этого? Но все же она повзрослела слишком рано».

- Значит, она все рассказала? – сдался Сергий, -  Умом она не в вас.

- Да, Святейший, рассказала, но не спешите укорять ее. Мне открылась ее тайна случайно. Я же мать и должна следить за своими дочерьми.

- У меня изначально было подозрение, что вы намеренно подложили ее под меня.

- Я не смогу доказать вам обратное, но уверяю, что это не так. В любом случае, Ваше Святейшество, вы польстились именно на ее молодость и красоту, избрав ее среди прочих.

- Да, польстился. И я чувствовал, что расплата за это настигнет меня еще в этом мире. Я чувствую теперь себя захваченным в рабство.

- О, не стоит меня бояться, Святейший. Наши интересы на самом деле совпадают практически всегда и во всем. Я могу быть уверена, что они теперь совпадут и в Равенне?

Сергий устало махнул рукой.

- Можете. Я теперь в полной вашей власти. Ваш конюх или поваренок имеет больше свобод, чем я. Одно ваше слово – и меня забьют камнями при первом же появлении в Риме, как несчастную папессу Иоанну.

- Ваше Святейшество, обещаю вам сохранить вашу тайну и …… не препятствовать вашим дальнейшим встречам с моей дочерью.

- Какая любезность! 

- Я думаю, что ваши встречи будут более безопасными и вызовут меньше кривотолков, если будут проходить в нашем доме.

- Мне тяжело будет видеть ту, которая предала меня! А вы, вы, между прочим, позволяете себе рисковать своей дочерью!  А что если это станет известно Риму? Ее казнят и казнят чрезвычайно жестоко!

- Она, как я уже успела убедиться, взрослая девочка и должна отдавать себе отчет в своих действиях.

- А если бы я продолжал упираться насчет назначения вашего Тоcсиньяно, вы, вы пожертвовали бы ею?  - Сергий вздрогнул от допущения самой такой мысли, перед глазами предстал образ Мароции, с мольбой протягивающей к нему руки за помощью.

Теодора была холодна как камень.

- Представьте себе, моя любовь заставила бы меня сделать даже это.

- Вы погубили бы свою дочь?

- Ради моего Джованни я с радостью погублю мир! К тому же, моя дочь рождена мной от человека, с которым меня в настоящее время мало что связывает, разве что общие интересы в городе.

Опасная оговорка. Сергий отметил эту оплошность и пообещал себе всенепременно этим воспользоваться. Возможно, это почувствовала и сама Теодора, поскольку торопливо заговорила о другом:

- Не держите зла на мою дочь и на меня, я уважаю и понимаю ваши чувства. В мире подчас столько глупых  и досадных условностей и правил, что для любви там не находится места, и любовь завоевывает свое право быть, тесня эти условности и правила. Я влюблена, Святейший, и моя любовь не знает преград, и не признает законов, и потому и я, и мой любимый плевать хотели на осуждение всего мира. А вы и Мароция, ….. вспомните ее сейчас, вспомните и немедля ответьте - разве вы не испытали то же самое, когда впервые прикоснулись к ней? Разве она уже не погубила вашу душу? Разве мы теперь не понимаем друг друга? Если нет, то вы не любите ее.

Эпизод 5. 1661-й год с даты основания Рима, 22-й год правления базилевса Льва Мудрого

 (сентябрь  907 года от Рождества Христова)

Все утро следующего дня папа Сергий посвятил приготовлениям к своей поездке в Равенну. Человек недоверчивый, дотошный и хозяйственный, он вникал в каждую мелочь процесса сборов, ежеминутно проверяя и пересчитывая комплекты своего постельного белья, количество засоленных бараньих тушек и, особенно, корзин с вином, почему-то, по словам его слуг, более прочего подверженным случайным пропажам и уничтожениям.  Отдельного внимания понтифика также удостоились священные реликвии, предназначенные для подношения в дар новому архиепископу Равеннскому, и дорогая кухонная утварь.

Сергий с радостью погрузился с головой в заботы, посвященные предстоящему отъезду. Хлопоты позволяли ему хотя бы ненадолго отвлечься от тяжелых мыслей, обуревавших его сознание после визита Теодоры. Сергий досадовал на себя, на Мароцию, на ее мать, всюду сующую свой нос, и вообще на весь Божий свет. Еще вчера он чувствовал себя могущественнейшим из живущих, чье слово с придыханием ловят самые сильные мира сего и воспринимают как непреложную истину, еще вчера он, собираясь в Равенну, представлял, как милостью своею будет одаривать тамошний клир и повелевать местными и пришлыми баронами. А сегодня Сергий ощущал себя безвольной марионеткой, которую ловкая женщина, направляет к черту на рога, где он будет, нарушая все церковные правила, навязывать собору ее желание видеть своего любовника в пурпурной сутане епископа. До чего же, однако, изобретательная в своих методах карающая длань Господа – за свое прелюбодейство он будет устраивать и потакать прелюбодейству чужому!

Площадь перед Латеранским дворцом постепенно заполнялась папским обозом. Римляне и гости города жались по краям площади, с любопытством взирая на приготовления и желая лично проводить в дальнюю дорогу преемника Святого Петра. К полудню явилась сотня городской милиции, которой в течение будущего месяца надлежало стать личной охраной папы. Оптион[14] милиции почтительно преклонил знамя Рима к ногам папы и передал Сергию рекомендательное письмо на себя, подписанное Теофилактом. Папа приветливо кивнул солдатам и мысленно поблагодарил Теофилакта за столь внушительный отряд – несмотря на спокойствие последних лет ни в коем случае нельзя было забывать о мусульманских и христианских разбойниках, орудовавших на дорогах Италии.

Вслед за охраной на площади перед Латераном появились роскошные носилки убранные ярко-красными тканями с  перемежающимися на нем изображениями византийского орла и римским девизом S.P.Q.R.[15] , использование которого впервые, после гибели Великой Империи, возвращалось в моду. При виде их Сергий вновь насупился, а мрачные мысли начали досаждать вновь. Носилки принадлежали семейству Теофилактов.

«Опять ты. Что тебе еще надо от меня? Решила нагрузить меня в дорогу еще парой своих невинных просьб? Дорого же мне обойдется, я чувствую, моя слабость в отношении к ее дочери. Как же ловко они меня развели!»

Дверь носилок открылась и на подножке появилась крохотная узкая ступня. Сердце старого папы екнуло, словно у молодого любовника, дождавшегося глубоко за полночь шагов своей возлюбленной. Носилки находились от папы на почтительном расстоянии, сам Сергий страдал сильной близорукостью, но все это не помешало ему пусть не увидеть, но почувствовать – это не Теодора, это она!

Мароция подошла к нему и склонила голову для благословения. Папа произнес дежурные слова, напустив на себя вид чрезвычайно холодный и обиженно-строгий. Рядом продолжали сновать слуги, Мароция немного растерянно обернулась по сторонам и  Сергий, поняв ее намерения, отвел ее в глубину колоннады.

- С каким очередным заданием от своей матушки вы прибыли ко мне, дитя мое? – без обиняков и прелюдий начал Сергий.

- Я прибыла сюда, чтобы пожелать доброго пути моему покровителю, епископу Рима, и …….мужчине, который мне дорог.

- Вот как! Настолько дорог, что любая тайна его вашими милыми устами становится достоянием гласности? Настолько дорог, что вы воруете кисти от подушек его опочивальни?

- А что мне было делать? Мать обнаружила мою великую потерю, и мне надо было что-то отвечать и как-то объясняться. Если бы я сказала про Анастасия, боюсь, ее реакция была много хуже. Я была неправа?

- В отношении себя вероятно правы, Мароция, но ваши слова чрезвычайно навредили мне, и я еду в Равенну с тяжелым сердцем.

- Много ли времени займет ваша поездка?

- Недели три, может быть месяц.

- Что же мне делать в ваше отсутствие, каких развлечений искать?

- Мароция, мне решительно не нравятся ваши слова.

- Отчего же? Вы уезжаете на такой срок и оставляете деву томиться в неудовлетворенной любовной страсти. А, может быть, вы позволите мне встретиться с Анастасием? – добавила она, приняв вид глупенькой и пустой девчонки.

- Вы говорите поразительные глупости, Мароция! И, кстати, спасибо, что напомнили про Анастасия, надо будет его взять с собой.

- Я смотрю, в Равенну собирается весьма многочисленная компания.

- Да? Кто-то еще собирается на выборы епископа?

- Да, моя мать.

Сергий, невзирая на свое пребывание в святом месте, негромко чертыхнулся. Мароция округлила на него свои темные глаза и весело расхохоталась.

- Не любите вы, оказывается, нашу семью, Ваше Святейшество! Странно, мои родители всегда блюли ваши интересы и немало сделали для вашего выдвижения. Мой отец является главой вашего города, я пала под вашим обаянием и страстью, и, тем не менее, наша фамилия заставляет вас призывать Люцифера!

- Ваш отец и вы значите для меня совсем иное, чем ваша мать, Мароция, – сказал Сергий и вспомнил вчерашние слова Теодоры.

- Чем вам не угодила моя матушка? Она оказалась целомудренней меня?

Сергий некоторое время молчал, глядя на Мароцию, и пытался понять, говорит ли та искренне, играет ли с ним в кошки-мышки по примеру своей матери, и насколько Мароция готова воспринять то, что он ей скажет. Наконец он решился.

- Мароция, душа моя, выслушай меня до последнего слова и постарайся не перебивать. Я не виню тебя в том, что ты рассказала своей матери о наших отношениях. Ты дорога мне, как дорог последний луч солнца, скользящий по постели больного, который больше всего боится, что никогда более не увидит его. Ты еще слишком юна, чтобы разбираться во всех тонкостях интриг, но рано или поздно тебе предстояло бы этому научиться и как раз в твоем случае эта пора, похоже, наступила слишком рано. Итак, слушай,  какие события нас всех ожидают в Равенне, и оцени сама, какую роль в этом сыграли наши отношения, переставшие быть тайной…..

Сергий передал в подробностях свой разговор с Теодорой, не жалея словесных красок при описании страсти Теодоры к епископу Иоанну, опуская пафосные слова сенатриссы о силе настоящей любви и, наконец, дословно процитировав слова Теодоры об ее отношении к своему мужу. По мере его слов, лицо Мароции все более мрачнело,  слова Сергия о взаимоотношениях ее родителей повергли дочь консула  в заметную печаль.

- Признаться, я замечала и удивлялась тому, что мои родители весьма холодны в общении друг с другом, но я считала, что, таким образом, они дают нам пример сдержанности и уважительного отношения. Отец действительно странным образом реагировал на поездки матери в Болонью и имя Джованни да Тоссиньяно я тоже несколько раз слышала.

- Вы можете подумать, дитя мое, что я возвожу напраслину на вашу мать. Прошу вас, найдите в себе силы и смелость заговорить об этом с вашим отцом.

- Я так и сделаю. Я обязательно так сделаю.

Отойдя от Сергия и глядя враз повзрослевшими глазами на площадь, Мароция заговорила сквозь зубы зло и презрительно:

- Раскрыв мою тайну, моя мать более всего упрекала меня не за сам факт потери мной невинности. Более всего она боялась, что я сделала это, повинуясь своей похоти, с кем-то неблагородного рода. Видите ли, она готовила меня для большой партии! Именно это заставило меня сказать о вас и умолчать об Анастасии. И что теперь выяснилось?  Что моя мать сама спуталась с каким-то простолюдином, который, видимо, ублажает ее настолько, что она, забыв про мужа, который вытащил ее из греческой грязи, теперь делает тому карьеру и ради этого готова даже пожертвовать мной. Как это все нечестно и… больно! – последние слова Мароция произнесла, немного всхлипнув.

Сергий подошел к ней, ему безумно хотелось обнять и успокоить любимую, но, понятное дело, он не мог себе этого позволить, зная, что с площади за ним жадно наблюдают сотни глаз, пытаясь понять, о чем почтенный папа разговаривает с богатой девицей.

После небольшой паузы, Мароция, вдруг усмехнувшись, незаметно и легко ударила его по руке.

- Ну а вы, стало, быть, теперь едете в Равенну послушно исполнять ее указания? Ну а чтобы вы не вздумали своевольничать и чтобы первой поздравить своего обожаемого, моя матушка едет вместе с вами, ведь так?

- Да, и я не вижу в этом ничего забавного. Ваша мать и этот Иоанн на этом не остановятся. Следующей их целью будет трон Апостола Петра.

- Вы опасаетесь за свою жизнь?

- Несильно. Зная про наши отношения, они могут и не форсировать события, ведь они всегда могут шантажировать меня тобою и оставаться уверенными, что я все для них сделаю. А вот после моей смерти, ваша матушка непременно посадит папой этого Джованни. Ваша мать тогда заменит вас, – нашел в себе силы для невеселой шутки Сергий.

- Я постараюсь сделать все возможное, чтобы этого не случилось.

- Но как, душа моя? Вы столь юны и неопытны.

- Я постараюсь, – настойчиво и твердо повторила Мароция. Поклонившись Сергию, она поцеловала ему руку, тот осенил ее крестным знамением и прошептал «Храни, тебя Господь!». Она подняла на него свои темные глаза и также прошептала:

- Береги себя!

Едва ее носилки мерно отплыли с площади в направлении Капитолия, как с противоположного угла ее появились точно такие же, в сопровождении дюжины вооруженных греков – Теодора Теофилакт, приветливо улыбаясь римлянам из окна носилок, спешила взять поездку папы под свой личный контроль. 

Эпизод 6. 1661-й год с даты основания Рима, 22-й год правления базилевса Льва Мудрого

 (сентябрь  907 года от Рождества Христова)

Спустя неделю кортеж папы Сергия и Теодоры Теофилакт достиг Равенны. Старый город в течение последних десяти лет, со дня проведения соборов здесь папой Иоанном Девятым и императором Ламбертом, не видывал такого наплыва уважаемых гостей и теперь потирал руки, надеясь на успешные продажи. Конечно, основные разговоры на перекрестках, площадях и рынках города велись о возможной кандидатуре на пост архиепископа Равеннского, который в то время в Италии  действительно считался вторым иерархом католической церкви. Достойных кандидатов было множество, впрочем, у каждого, стараниями дотошных критиков, достаточно быстро выискивались и существенные пороки. Явного, как сказали бы сейчас, фаворита в предстоящих выборах епископа не было и в помине,  и эта неопределенность только подогревала интерес и вызывала дополнительный наплыв пилигримов и коммивояжеров в Равенну. В тоже время светские правители Италии на сей раз проявили удивительное равнодушие к исходу выборов – в Равенну не приехал ни один маркграф, ни из Сполето, ни из Тосканы, ни из Ивреи, отсутствовали и сеньоры южноиталийских земель. В результате исход выборов целиком зависел от решения церковного собора, на котором голос папы имел вес решающий. Что до плебса, то, по всей видимости, он готов был встретить с радостью и почтением любого предложенного кандидата, который не поскупится на щедрые подношения.

Аналогичного ждали и от прибывшего в Равенну папы Римского. Местные жители, разумеется, прекрасно были осведомлены о том, что Сергий управляет своими патримониями в разумно жесткой манере, все долги за время лихолетья с папских арендаторов были аккуратно взысканы, уплата налогов подверглась давно требовавшей того систематизации, но взамен этого Сергий в своих владениях предоставил ощутимые льготы городским ремесленным школам и купеческим артелям. Вследствие всех этих мер папская казна, до того влачившая жалкое существование, при папе Сергии испытывала давно забытое чувство приятной пучности, и позволяла себе осуществлять такие траты, как восстановление Латеранского дворца, а также значительные субсидии разоренным монастырям Субиако и Фарфы, пострадавшим от сарацин. Граждане Рима исправно получали хлеб, мясо и вино, выезды папы сопровождались обильными милостынями, и жители Равенны имели основания считать, что милость и щедрость понтифика распространится теперь и на них. В результате, как только папский поезд оказался в видимости равеннских стен и на всех базиликах города переливчато зазвенели колокола, народ, позабыв о своих насущных делах, бросился к своей главной базилике Сан-Витале встречать главу христианского мира.

Состояние толпы достигло своего восторженного экстремума в момент, когда папские носилки, под рев труб местных герольдов и нескончаемого звона колоколов, остановились в центре площади перед базиликой, и из носилок вылез тщедушный и подслеповатый Сергий. Городская милиция выбивалась из сил, пытаясь оттеснить толпу от понтифика, который живенько проследовал к ступеням церкви, на которых его приветствовал местный клир. Сергий моментально углядел в толпе встречающих статную фигуру Джованни да Тоссиньяно, высившуюся над прочими старцами, в большинстве своем согбенными под гнетом прожитых лет. Иоанн к тому же был единственным, кто не пожирал вожделенным взглядом приближающегося понтифика, его взгляд был устремлен несколько в сторону от Сергия и тот, слегка обернувшись по ходу движения и в направлении взгляда Иоанна, ожидаемо узрел фигуру Теодоры, которая смело продвигалась вдоль толпы и время от времени бросала людям россыпь нуммий.

В первый день приезда папы никаких значительных мероприятий не предусматривалось. После дневной мессы понтифик направился в усыпальницу равеннских епископов, где отдал последние почести скончавшемуся епископу Кайлону - уважаемого отца церкви местный клир похоронил десять дней тому назад. Затем во дворце экзарха папу и его сопровождающих ждал торжественный, но печальный ужин, в течение которого папа, ссылаясь на свою усталость, даже запретил своим сотрапезникам обсуждать выборы епископа.

Следующий день, когда должно было состояться обсуждение кандидатур на пост епископа местной церкви, не задался с самого начала. Уже утром пошел противный осенний дождь, и было принято решение собрать высший церковный клир не на центральной площади города,  а в стенах все той же базилики Сан-Витале. Впрочем, папа Сергий был одним из немногих обрадовавшихся данному факту, ибо нарушать церковные законы в узком кругу зависимых от тебя людей не в пример спокойнее и безопаснее, нежели пред лицом буйной и своевольной толпы.

Синод начал свою работу сразу после полудня. После нескольких церемоний, посвященных, в основном, памяти архиепископа Кайлона, заговорил папа Сергий.  Все, кто доселе знал понтифика и слышал его речи, наверное, были удивлены тому, как вяло и апатично тот вел свой монолог. Это удивление было вполне оправданным.  Сергий действительно говорил против своей воли и желания, приводя в доказательство своей правоты аргументы, которые он сам страстно желал опровергнуть, говорил о версиях, в справедливость которых сам не верил ни на йоту, да к тому же постоянно чувствовал на себе пронзительный взгляд римской шантажистки, которая в этой зале была самой внимательной его слушательницей. На лице Теодоры время от времени появлялась отчетливая досада, когда она слышала фальшивые нотки в скрипучем голосе Сергия или же когда его аргументация хромала на все четыре лапы. Тем не менее, Сергий до капли испил свою чашу унижений и, начав с политической ситуации вокруг Равенны и важности правильного выбора, закончил свою речь предложением Джованни да Тоссиньяно, епископа болонской церкви, на пост архиепископа великой Равенны.

Подавляющее большинство священников ожидало от Сергия все что угодно, но только не это. Флорентийский священник Поджо, которому Сергий успел если не прямо пообещать паллий, то хотя бы намекнуть на него, как на достойного кандидата на равеннскую кафедру, растерянно вертел головой, пытаясь во взглядах коллег отыскать ответ на мучивший его вопрос.  Недовольные голоса не замедлили появиться. Первым энергично вскинул руку Евстафий, аббат монастыря Нонантола, находившегося под юрисдикцией равеннского епископата. Полный, краснощекий аббат, с кудряшками черных волос по вискам, делающих его похожим на раввина, повел свою речь, задыхаясь от праведного гнева, его переполнявшего:

- Братья мои во Христе! Что слышу я? Устами ли Святого Петра говорил сейчас с нами епископ Рима? Что предлагается нам? Достаточно ли Риму нарушать законы церкви, прямо запрещающие переход с одной епископской кафедры на другую? До сего дня сим грешил один Рим, что, кстати, не принесло ему бенефиций от нарушений устоев Церкви, да и не могло никоим образом принести, но сейчас уже нам предлагается последовать его примеру? Ничего не имею против отца Иоанна, он заслужил доброе имя делами своими  и верой своей, но законы церкви писаны для всех и ими не должно пренебрегать, какие бы трудности перед церковью сейчас не стояли!

Сергий слышал эту речь отца Евстафия и соглашался с ним в каждой его фразе, каждой его букве. Он страстно желал, чтобы собор подхватил слова аббата, и гневно и дружно протестовал бы против кандидатуры, выдвинутой Римом. Тогда бы он с миной скорби смог бы сокрушенно развести руками перед Теодорой, дескать, что поделать, слово собора выше слова верховного иерарха, а он сделал все, что мог. Он украдкой глядел на Теодору, та нервно кусала губы и переговаривалась с высоким худым мужчиной с черной, как смоль, бородой.

В итоге отец Евстафий, благо других кандидатур предложено не было, предложил на пост архиепископа Равеннского самого себя. Собор проголосовал дважды, и по нему, и по Иоанну,  и оба раз предложенные кандидаты были отвергнуты большинством голосов. В итоге церковный собор зашел в тупик, и было решено провести повторное заседание на следующий день.

Папа Сергий не успел вернуться в свои покои, которые были отведены ему во дворце экзарха, как на него вихрем накинулась Теодора.

- Ваше Святейшество, – почти кричала она, ее прекрасное лицо искажалось досадой и нетерпением, – вы известны миру, как прекрасный оратор и человек, искушенный в дискуссиях. Что же я увидела сегодня? Куда девалось все ваше хваленое красноречие?

- Я прошу вас, Теодора, прежде всего, сменить тон и впредь не забывать, с кем вы разговариваете. Кроме того, предложите, если знаете, вариант действий и железную аргументацию, которую можно было бы привести в споре с этим аббатом. Он, кстати, был очень убедителен.

Теодора запнулась. Несколько минут ушли у нее на раздумье, в течение которых Сергий насмешливо и почти победоносно смотрел на нее.

- Вы правы и прошу покорно меня извинить. Вопрос серьезный и поэтому прошу вас перенести следующее заседание собора с завтрашнего дня на два дня спустя.

- Я думаю, это в моих силах, – ответил Сергий.

Следующий день прошел без происшествий, а утро четвертого дня с момента приезда папы ознаменовалось новым нашествием колокольного боя. Равенна торжественно приветствовала появление в своих стенах короля Италии Беренгария Фриульского!

Узнав об этой новости, Сергий заскучал еще сильнее. Его отношения с Беренгарием были весьма прохладными после того как выяснились подробности веронских событий трехлетней давности, закончившиеся ослеплением Людовика Прованского. Понятное дело, Беренгарий прибыл для того, чтобы собственной персоной поддержать епископа Иоанна, который воевал бок о бок с ним в Вероне. Присутствие короля преследовало цель повлиять на сомневающихся прелатов, участвующих в выборе епископа, а также должно было придать дополнительный вес всем решениям текущего церковного собора.

Вечером того же дня, на пышном ужине, король Беренгарий пригласил в укромную залу папу Сергия, Иоанна, Теодору, а также того высокого  чернобородого мужчину, с которым Теодора оживленно разговаривала во время первого заседания собора.

- Мне доложили о возникших проблемах с утверждением досточтимого Иоанна в сане архиепископа Равеннского, – начал свою речь Беренгарий, – со своей стороны спешу заметить, что лучшей кандидатуры я не вижу, а посему необходимо склонить собор в пользу отца Иоанна.

- Это является нарушением правил Церкви, и только поэтому собор не поддержал эту кандидатуру, – ответил Сергий.

Чернобородый мужчина разразился монологом, не слишком вписывающимся даже в вольный этикет тогдашних светских дворов. Иоанн остановил его вовремя и твердо:

- Петр, брат мой, прошу вас взять себя в руки. Синод не послушные рабы и колоны, на его решения надо влиять разумом и ….  кошельком.

- Последний ваш метод может быть очень продуктивным, – заметил Беренгарий.

- К сожалению, мы не обладаем возможностями Адальберта Тосканского, поэтому можем применить его только к особо мешающим нам лицам. К примеру, можно попробовать утихомирить этого аббата, – сказала Теодора. Вид у нее был заметно утомленный, перед этим советом  у нее состоялось свидание с Иоанном, на котором последний, по всей видимости, чрезвычайно преуспел.

- Я знаю этого аббата не понаслышке, – возразил Иоанн, – он в свое время метил на кафедру Болоньи и, упустив ее, всю вину за это возложил на меня. Его будет трудно подкупить.

- Аббатство Нонантола сильно пострадало от сарацин, – заметила Теодора, – будет в высшей степени справедливо, великодушно и совершено во славу Божию, если епископ Рима поможет своими средствами восстановить аббатство.

Сергий наклонил голову в знак согласия. А что еще он мог сделать?

- Однако, помимо Евстафия, было множество других недовольных, – заметил папа.

- Да, и, по всей видимости, нам ничего не остается сделать, как прибегнуть к методу, испытанному еще вашим покровителем, покойным папой Стефаном.

- Что вы имеете в виду?

- Не остается ничего иного, как предложить объявить всех пап, наследовавших Стефану, антипапами и отменить, тем самым, все рукоположения, совершенные ими. Кажется, Святейший, вы некогда сами заявляли о таком намерении.

 - Для этого необходимо созывать полномочный церковный собор! – сопротивлялся Сергий.

- За чем же дело стало? Свое решение относительно пап Иоанна и Бенедикта, а также временщиков Льва и Христофора, вы можете объявить самостоятельно и потребовать созыва собора в Риме, на котором эти решения войдут в полную силу.

«И все это только для того, чтобы твоего любовника сделать архиепископом Равенны», - подумал Сергий. Эти слова ему хотелось бросить в лицо Теодоре, которая так невозмутимо разговаривала о нарушениях церковных правил и об анафематствовании пап, словно речь шла о засолке огурцов!

 - Да, это мудрое и единственно правильное решение, – подвел черту Беренгарий, – надеюсь, наш папа Сергий не имеет на сей счет возражений?  Вас, как ученика папы Стефана и убежденного противника Формоза, такие решения должны только радовать!

Сергию пришлось сделать вид удовлетворенного в своих амбициях человека.

На следующий день, в присутствии короля Беренгария, папа Сергий на заседании церковного собора озвучил свои намерения объявить всех пап, избранных после Стефана Шестого, антипапами, а значит аннулировать все совершенные антипапами рукоположения.  Заслышав это, большинство священников приуныло. По всему выходило, что теперь их сан должен получить дополнительное подтверждение в Риме, а, значит, необходимо было проявить сейчас максимальную лояльность к решениям или капризам папы. В связи с этим, голосование по кандидатуре Джованни да Тоссиньяно на пост архиепископа Равенны завершилось почти единогласным одобрением. Против выступил только Евстафий, который, после оглашения результатов голосования, с кучкой единомышленников покинул пределы базилики Сан-Витале, перед выходом объявив собору о том, что его аббатство будет добиваться выхода из под юрисдикции равеннского епископата. Дело было сделано!

Так во всяком случае думал Сергий, находясь на торжественном пиру, который, спустя два дня после процедуры выборов и рукоположения Иоанна Тоссиньяно, был устроен в честь новоиспеченного архиепископа. Однако, он ошибался.

Еще сутки спустя, когда папа уже отдал приказания своим слугам готовиться к отъезду в Рим, он получил письмо от Беренгария, в котором последний просил папу встретиться с ним в абсиде собора Сан-Витале для проведения архиважных переговоров. Явившись вечером в главный собор Равенны, Сергий, в тусклом свете факелов, за широким, специально для беседы вынесенном, столом увидел все те же лица, которые напутствовали его накануне второго раунда епископских выборов. Ожидавшие его сановники были заметно напряжены, как люди, перед которыми предстоит принятие рискованного и судьбоносного решения.

По центру стола восседал Беренгарий, рядом с ним Иоанн Тоссиньяно, теперь уже архиепископ Равеннский. Теодора, напротив, заняла место с краю стола. Ее задумчивый взгляд то и дело скользил по великолепным зелено-золотым мозаикам, украшавшим абсиду церкви. Более всего ее, конечно же, привлекала фигура императрицы Феодоры, стоявшей в окружении своей свиты.

«Четыреста лет назад, она начинала, как и я….. Как и я …. И она стала императрицей, и Великая Империя заставила всех в последний раз вспомнить о себе. Ее звали так же, как и меня. Господи, Податель Света, мне кажется или она даже чем-то похожа на меня? Или это я похожа на нее? Способна ли я на что-то подобное, что удалось ей?» - размышляла Теодора, разглядывая императрицу.  Та, стоя с потиром в руке, милостиво взирала на собравшихся и выражение ее лица, казалось, отвечало на вопрос Теодоры утвердительно.

Прочтя короткую молитву во здравие папы Сергия и Иоанна, архиепископа Равеннского, Теодора первой начала разговор. Ее по-прежнему утомленный вид и круги под глазами свидетельствовали о необычайной физической силе Джованни да Тоссиньяно.

- Благодарение Господу за то, что с восшествием на престол Апостола Петра наидостойнейшего преемника,  в Италии воцарились мир и спокойствие. Интриги больше не провоцируют войны, варвары перевели свои алчные взоры на другие земли, поскольку знают, что здесь они найдут мужественный и беспощадный отпор. Нам всем стоит молиться за то, чтобы этот мир сохранялся как можно дольше. Утверждение Святейшим папой Римским Сергием нового архиепископа Равеннского, уверена, еще более укрепит границы нашей страны и устрашит наших врагов. Но, увы, такое равновесие не может продолжаться долго, если не принять к тому специальных мер. До сего дня смерть короля Италии или епископа Рима приводила к неминуемым вооруженным столкновениям, в которых лилась кровь достойных христиан. Как избежать этого в будущем? Мнится мне, единственный способ избежать новых кровопролитий и бессмысленной борьбы за власть это заблаговременно назначить наследников на королевские и папские престолы.

Сергий оглядел собравшихся. Похоже, что ни для кого из них слова Теодоры не явились сюрпризом. Она говорила только ему и только его одного она ставила перед фактом, уже обсужденным с остальными ранее. Даже Беренгарий, очевидно, имел тесную переписку с Теодорой и, по всей видимости, именно это, а вовсе не выборы архиепископа, стали главной причиной появления короля здесь.

- Император Людовик, помазанный папой Бенедиктом, очевидно, не может исполнять вверенные ему функции, будучи лишенный зрения и проживая вне пределов Империи, – продолжала Теодора. Ее перебил Беренгарий:

- Такая ситуация наблюдалась и тогда, когда Людовик был здоров, бодр и видел дневной свет.

- Да, совершенно верно. К тому же сегодня Святейший папа Сергий объявил о созыве собора, на котором будет поставлен вопрос о признании папы Бенедикта антипапой, а значит, все его решения, касающиеся не только церковных, но и светских правителей, будут объявлены ничтожными. Стало быть, императорский трон ныне вакантен и я не погрешу против истины, если скажу, что единственным достойным кандидатом на корону Карла Великого является присутствующий здесь Беренгарий, благородный и благочестивый король Италии.

Все, кроме папы Сергия, встали из-за стола и низко поклонились Беренгарию. Тот ответил им всепонимающей лучезарной улыбкой.

- Такое решение должно быть обсуждено с маркграфами  и дуксами Империи. Некоторые из них имеют основания также претендовать на императорскую корону, – неуклюже начал строить свою линию защиты Сергий, досадуя на то, что он так легко попался на удочку с этой идеей о церковном соборе, который еще мгновение назад представлялся совершенно излишним, в виду того, что архиепископ Равенны был благополучно выбран. Представлялся Сергию, но не всем остальным в этом собрании.

- Позвольте узнать, с кем из светских правителей Италии в свое время советовался папа Бенедикт, или папа Иоанн Тибуртинский, заваривший все это? С кем задумывался, не к ночи будь помянутым, папа Формоз, когда короновал Арнульфа Каринтийского? – заговорил Петр Ченчи, брат Иоанна. Голос его был высокий, резкий и неприятно ранил слух.

- Но мы все осуждаем деятельность всех вышеназванных пап и не хотим ведь уподобляться им в своих решениях?

- И что теперь? Из-за подобной щепетильности до скончания веков терпеть своими сеньорами каких-то бургундских выскочек?

- Да! – как-то не совсем к месту поддакнул Беренгарий Фриульский.

- Не стоит ссылаться, Ваше Святейшество, на мнение маркграфов и герцогов, каждый из них мнит себя императором и ради этих целей готов выпустить реки крови, советоваться же с ними дело заведомо бесполезное, ибо никакое конкретное решение с ними достигнуто не будет. И потом, мало ли мутит воду Адальберт Тосканский? Достойным ли христианином предстает Альберих Сполетский? Являются ли хоть в какой-то мере значимыми претендентами герцоги Капуи и Салерно? – сыпал доводами Иоанн.

- Известно ли вам, что у меня на руках имеется кодекс, в котором слепой Людовик перед казнью подписал свое отречение? – второе подключение к разговору Беренгария было намного удачнее первого. Но Сергий парировал и этот выпад:

- Да, ваше высочество, известно. Как известно мне существование другого кодекса, в котором Людовик объявил своим наследником, в случае своей смерти, Гуго Арльского, сына Берты.

- Скажите прямо, Ваше Святейшество, имеете ли вы что-то против кандидатуры находящегося здесь благочестивого Беренгария? – в лоб спросил его Петр.

Бывают моменты, когда соблюдение искусств дипломатии только мешает делу и затягивает время. Вопрос Петра застал Сергия врасплох. Можно было еще долго и выспренне забалтывать тему о возможных кандидатах на императорскую корону, цитировать к месту и не очень Священное писание, но теперь, когда взгляды всех присутствующих обратились в ожидании ответа на тебя одного, только здесь и прямо сейчас надо было либо заявить о своей лояльности к Беренгарию, либо раз и навсегда перечеркнуть все взаимоотношения с ним.

- Я считаю Беренгария Фриульского примерным христианином и достойным покровителем своих подданных, – тихо произнес Сергий, но также твердо добавил, – но в настоящий момент жив и здравствует Людовик, помазанный в соответствии с законами Церкви.

- Значит, собор необходим, только он может разрубить этот гордиев узел. Надеюсь, после решения собора в отношении Беренгария вас уже ничто не будет связывать? – спросила Теодора.

- Ничто, - Сергий был загнан в угол.

- Предлагаю издать вам специальную буллу, в которой права Беренгария будут документально закреплены, – с восторгом победителя заявила графиня Тусколо.

- Булла может касаться только проведения собора с указанием главных тем, планирующихся к обсуждению.

Теодора растерянно взглянула на своего Джованни, но тот ответным взглядом подтвердил ей, что это максимум того, чего сейчас можно выжать из папы.

 «Ну что же, значит, все вопросы надо будет решить на этом соборе. Обещаю тебе, Святейший, что к тому моменту ты будешь куда сговорчивее, в чем мы, с дочерью, постараемся», - подумала она.

- Да будет так, – громко возгласили Петр и Иоанн.

- Да будет так, – тихо добавил Сергий и собрался уже встать со своего кресла, однако Петр жестом его остановил:

- Мы еще не все обсудили, Ваше Святейшество, – не слишком вежливо произнес Петр.

«Самое худшее, обычно, оставляют напоследок. Что же можно придумать еще более худшее? Что, как не судьбу папского трона?» - подумал Сергий. И не ошибся. Теодора вновь заговорила с обольстительной улыбкой смертоносной сирены:

- Правление короля Беренгария навело порядок в светских делах Северной Италии и, благодаря вашему решению, его мудрая и сильная длань распространит свое влияние на все франкские и италийские земли. Его правление, в сочетании с вашим руководством Святой кафолической церковью, поднимет авторитет Италии до высот Великой исчезнувшей империи. Но все мы смертны. И если король Беренгарий, статусом своим может рассчитывать на производство наследника своего, то как быть со Святым Престолом после вашей кончины, которая, надеюсь, случится нескоро, в чем мы неустанно воздаем молитвы Создателю?

- Выборы нового епископа Рима осуществляются по законам, составленным нашими предками, где нет места праву наследования, – сказал Сергий.

- Все так, но даже эти правила изменялись с течением лет. Когда-то епископа Рима избирал городской плебс, и так продолжалось до той поры, пока чернь не усадила на трон Апостола антипапу Урсина[16], весьма похожего, Святейший, по манере своих действий на вашего предшественника Христофора. Теперь же до сведения плебса доводят уже готовое решение синода и светских правителей. Когда-то выборы папы не могли быть признаны действительными без одобрения сначала византийского императора, затем равеннского экзарха, а до недавнего времени франкских королей. Сейчас светский и церковный Рим снова имеет свободу выбора своего епископа!

- И что же вы предлагаете?

- Уже сейчас выбрать достойного христианина, который станет вашим наследником. И Рим будет знать его имя уже сейчас, и заранее, без всяких смут и крови, одобрит ваш выбор. А если не одобрит, у вас будет время предложить им другого кандидата.

- В истории Рима уже был случай, когда папа Феликс[17], еще при своей жизни, назначил себе преемника. Без смуты и крови, как раз, не обошлось.

- От смуты, порождаемой кознями Люцифера, трудно уберечься. Однако Господь одобрил выбор папы Феликса, иначе как еще объяснить тот факт, что конкурент папского преемника, антипапа Диоскор[18], был поражен скорой и внезапной смертью?

- Все звучит логично, графиня Тусколо, с вами трудно спорить, но кого же вы предлагаете на пост епископа Рима? Уж не новоиспеченного ли архиепископа Равеннского? – не скрывая своего раздражения, бросил Сергий, пряча от всех глаза.

- А почему нет, Ваше Святейшество, если епископ Иоанн оставит о себе доброе мнение? Разве не самый достойный христианин должен избираться на пост преемника Святого Петра? – Теодора, сама того не подозревая, задала Сергию тот же вопрос, какой однажды ему задала Мароция.

- И вы предлагаете буллой закрепить права Иоанна в будущем занять престол Апостола?

- Вот именно. Заблаговременный выбор избавит Рим и Италию от ненужных смут.

- Я нахожу ваше предложение нарушающим устои Церкви и не поддержу его. Я считаю Иоанна достойным христианином, но он находится в середине своего жизненного пути и одному Господу известно, как он пройдет свою оставшуюся половину. Ровно также я выскажусь о любой кандидатуре, которую мне предложат сейчас в преемники. Кроме того, спешу напомнить, что Иоанн является отныне епископом Равенны и стать епископом Рима он может единственно, если объявят антипапой теперь уже меня самого!

Воцарилось молчание. Сергий, по всему, нашел неотразимый аргумент и начал выигрывать эту схватку. Вполне удовлетворенный реакцией своих торопливых собеседников, папа решил покинуть поле битвы и поднялся со своего места:

- Я считаю разговор законченным. Завтра я уезжаю в Рим.

- Это будет неосмотрительно с вашей стороны, – вдруг заявила Теодора.

- Что вы хотите сказать?

- Я хочу сказать, что даже прославленному и отважному милесу чрезвычайно опасно пускаться в дальний путь в одиночку.

- Почему в одиночку?  У меня не менее сотни человек охраны.

- Эта сотня римской милиции. Она подчиняется Сенату Рима, представителем которого в настоящий момент являюсь я. Эти люди останутся со мной, так как есть дела, заставляющие меня задержаться в Равенне.

- Вот как! – от неожиданности папа плюхнулся обратно в свое кресло, – благородные мессеры, я что,…. я ваш пленник?

Он снова оглядел собеседников. Беренгарий и Иоанн, очевидно, смущенные таким поворотом дела, безучастно смотрели в пол. Теодора глядела на Сергия с насмешливым вызовом. Примерно также на него смотрел и Петр.

- О чем вы говорите, Ваше Святейшество, – сказал Петр, – как можем мы в чем-то ограничивать епископа Рима, тем более в его свободе? Но важность и удобство момента, когда отсутствуют главные интриганы Италии, и, напротив, присутствуют светский и церковный властелины, вынуждают нас стремиться к тому, чтобы судьбоносные для Италии решения были приняты здесь и сейчас.

- Мне необходимо время для размышлений, – заявил Сергий и на это ему никто не посмел возразить.

Вернувшись в свои покои, папа ничком упал на постель. Чтобы не говорили ему сегодня, а он попал в самый настоящий плен. Он был один против сплоченного и, видимо, уже давно выстроенного союза. И никто ему не мог прийти на помощь, его соратники остались в Риме и в Лукке, и никто из них не ведал, что сейчас происходит в Равенне. Впредь ему будет наука, как пускаться в дальний путь без личной и верной охраны. Да что там, пусть даже без прямой поддержки, но хотя бы в присутствии враждебных друг другу партий, когда можно было бы ловко играть на их противоречиях и выходить из этих интриг победителем. Ведь насколько проще здесь стало бы выжить, окажись в Равенне в данную минуту вечная смутьянка Берта Тосканская! На нее хоть приятно смотреть, даже если она замышляет против тебя очевидную пакость. А теперь, .… теперь опасно даже вкушать подаваемую ему пищу и бродить в одиночку по коридорам равеннского дворца! Кто знает, какой сценарий у тюремщиков заготовлен на случай его неповиновения?

Косвенные признаки своего пленения папа Сергий ощутил уже на следующий день. Он мог свободно передвигаться по улицам Равенны, но обязательно в сопровождении слуг Теодоры. Его попытка выйти за пределы крепостных стен была пресечена вежливо, но решительно, а люди, следовавшие за ним, наотрез отказались выполнить его приказ покинуть город. Ближе к вечеру папа получил письмо с приглашением вновь встретиться в стенах базилики Сан-Витале. С тяжелым сердцем, не видя повода без страусиной тактики это предложение отклонить, Сергий на закате поплелся к восьмиугольному зданию церкви.

Все повторилось вновь. Его оппоненты наседали на него с теми же доводами, что и накануне. Сергий защищался теми же аргументами. Переговоры снова зашли в тупик, Петр Ченчи и Теодора к исходу беседы были до крайности раздражены упрямством папы и последняя уже подумывала пустить  в ход свое тайное оружие, выданное ей Мароцией. Впрочем, это, наверное, явилось бы концом всякой дипломатии и могло скорее все поломать, чем преодолеть локальное сопротивление Сергия. Поэтому Теодора в итоге благоразумно отказалась от применения своего последнего, убийственного, как греческий огонь, довода.

Собравшиеся битый час беседовали под сводами величественной церкви исключительно одни, все слуги вельмож и отцов Церкви были выпровождены вон. Поэтому гневу властителей не было предела, когда в дверях внезапно послышался шум и какая-то возня.

- В чем дело, олухи? Вам же сказали убраться вон и не беспокоить нас, – прокричал нетерпеливый Петр.

Шум нарастал и вскоре до слуха собравшихся отчетливо донеслось:

- Мне плевать на ваши приказы! Я подчиняюсь только епископу Рима!

Сергий от неожиданности даже приподнялся со своего места— услышать это для него было слаще райских арф. Теодора же, напротив, бессильно, и закрыв лицо руками, в своем кресле была готова утонуть. Она моментально узнала этот голос. Как же ей было не узнать его, раз этот голос принадлежал ее мужу!

Двери с шумом распахнулись, и в собор твердой походкой вошел сенатор Теофилакт, граф Тусколо.

- Приветствую высокое собрание! Мой поклон Его Святейшеству и пожелания доброго здравия! Мои приветствия королю Италию, благородному Беренгарию, храбрейшему королю из живущих под Большой Медведицей! Мой поклон вам, мессеры! – зычно проговорил Теофилакт, оглядев всех присутствующих и задержав на секунду взгляд на архиепископе Иоанне.

- Мое почтение ваше высокопреподобие! Разрешите вас поздравить с возведением вас в сан равеннского пастыря, которое с нетерпением ожидали мы все, – в голосе Теофилакта явно угадывался сарказм.

За всех ответствовал король Беренгарий.

- Мы приветствуем тебя, благородный Теофилакт, сенатор, консул, краса и гордость великого Рима! Мой двор, мои люди, мой стол, все к вашим услугам, благородный мессер! Каким благостным волеизъявлением Господа нашего мы обязаны вашему появлению здесь?

- Я здесь, ваше высочество, благородный король Италии, чтобы выполнить приказ моего господина, Его Святейшества, папы римского Сергия, и благополучно доставить его в Рим. С этой целью здесь я и двести преданных мне ланциариев[19], – Теофилакт особо подчеркнул цифру, от которой лица присутствующих удивленно вытянулись.

- Достойная миссия, мессер Теофилакт, – сказал Беренгарий, а Сергий, решив, что сейчас не время и не место для соблюдения видимых приличий, быстро добавил:

- Я готов, сын мой, выдвинуться в Рим хоть сейчас  и благодарю Господа за наличие у меня таких расторопных и ответственных слуг!

Теофилакт поклонился. Сергий встал из-за стола и церемонно раскланялся с оставшимися в зале. Лица последних в большинстве своем напоминали физиономию неудачливого охотника, чья добыча в последний момент ускользнула, на прощание приветливо помахав хвостом.

- Все вопросы, озвученные вами, я постараюсь незамедлительно осмыслить и свое решение о них вам передать, – ответствовал Сергий голосом, в котором высокое собрание заранее услышало ответ на свои запросы.

Когда стихли шаги удалившихся Теофилакта и Сергия, к присутствующим вернулся дар речи:

- Но как? Откуда он появился здесь? Как Сергий смог позвать его на помощь? Как Теофилакт успел так скоро очутиться в Равенне, да еще и с таким войском?

Вопрос «что теперь делать дальше?» даже и не задавался. Все искали объяснение случившемуся провалу так хорошо задуманной операции. Беренгарий и компания действительно рассчитывали измором добиться от папы Сергия озвученных ему целей. И эти цели были как никогда близки, близки настолько, что теперь каждый испытывал нечто наподобие шока, а на глазах несгибаемой Теодоры даже выступили слезы. Она молча сидела в своем кресле, слышала вопли и досадные стенания мужчин, и переживала случившееся едва ли не более всех. Ее взгляд вновь встретился со взглядом мозаичной императрицы. Та смотрела на нее теперь с отчетливым презрением, ясно давая понять, что одно и то же имя еще не дает оснований всякой выскочке считать себя ровней супруге великого Юстиниана.

«Сергий не мог отправить гонца к Теофилакту, а даже если бы и смог, мой муж с таким войском шел бы сюда не менее недели. Значит, он об этом знал заранее. Но если бы это было так, то он навряд ли бы отпустил Сергия и меня сюда вместе. Нет, он этого бы не сделал. Значит, он узнал об этом после нашего отъезда. Получается, что так. И кто мог его предупредить, что папу здесь ждет ловушка? Ни Адальберт, ни Альберих о нашей встрече ничего не знают, если…. Если только  они не получили известия о том, что Беренгарий направился в Равенну и не сделали далеко идущих выводов. Но они бы тогда действовали бы сами. Во всяком случае, Адальберт, который с моим мужем на ножах. Нет, что-то не сходится. Такое ощущение…… такое ощущение, что мне помешал кто-то, о ком я даже не догадываюсь».

Нельзя не восхититься логическим ходом мыслей этой женщины. Через несколько дней папа Сергий под громкие здравицы римлян торжественно въезжал в свой любимый Латеранский дворец, а консул Теофилакт степенно ехал позади его носилок. А еще через несколько дней, незамеченная никем, кроме римской городской стражи, в город вернулась Теодора Теофилакт. Всю дорогу она яростно кусала себе губы и, в конце концов, довела себя до головной боли от непрерывных размышлений.

«Кто же это мог быть? Кто-то из Сената?  У нас сейчас, конечно, случайных людей и явных врагов там нет, но никому из них все равно до конца доверять нельзя. Однако ни один из них и близко не посвящался в эту тему. Кто же, кто же, Господи, дай мне знак, дай намек, кто это?! Кто мог разрушить такую славную комбинацию и спутать мне все карты, кто отобрал у меня и моего Джованни такую близкую тиару?  Нет, ничего не приходит на ум. Остается затаиться и ждать, кто бы ни был мой враг, враг невероятно умный и расчетливый, он непременно еще раз проявит себя. И тогда берегись!»

Так думала Теодора Теофилакт во время своего ужина в доме, когда узнавала последние новости по своему обширному хозяйству, когда выслушивала доклады римских сенаторов по городу и друг на друга, когда вечером по завершению дня широким костяным гребнем расчесывала роскошные черные волосы своей старшей дочери.

*****

В тот же день, когда Сергий и Теодора покинули Рим, Мароция, набравшись решимости, провела долгий и обстоятельный разговор с отцом. Благоразумно опустив тему своих взаимоотношений с папой Сергием, она поведала ему о грядущих события в Равенне и о дальнейших перспективах альянса своей матери с Джованни да Тоссиньяно. Теофилакт к тому моменту уже успел получить от своих людей сведения о намерениях Беренгария посетить Равенну. По всему выходило, что папа Сергий неосмотрительно отправлялся навстречу неприятелям, объединенным между собой далеко идущими политическими и корыстными целями. Теофилакт отчаялся уже каким-либо образом им помешать, когда его пятнадцатилетняя дочь подсказала на удивление простое и эффективное решение.

*****

 Эпизод 7. 1664-й год с даты основания Рима, 24-й год правления базилевса Льва Мудрого

 (май  910 года от Рождества Христова)

Благословенным майским днем 910 года, под неугомонный щебет птиц, в тени источающих весеннюю свежесть деревьев, неспешно двигался отряд из двадцати вооруженных всадников, охранявших небольшой крытый экипаж, драпированный алыми шелковыми тканями. Внутри экипажа, закутавшись в изящную паллу и преследуя, тем самым, цель оставаться по возможности неузнанной, на подушках полулежала римская сенатрисса Теодора Теофилакт. Напротив нее сидела, поджав ноги, ее восемнадцатилетняя дочь Мароция, время от времени настороженно поглядывавшая на свою мать. Взгляд же самой сенатриссы равнодушно скользил по весенним пейзажам сначала Лацио, а потом Умбрии, не удостаивая ответным знаком внимания поклоны редких встречных путников, спешащих в Рим. Теодора мыслями вновь и вновь возвращалась к режиссированию предстоящего непростого разговора с человеком, давно не упоминавшимся здесь, на что он, кстати, имел бы полное право обижаться, если бы только знал и мог. Теодора и Мароция направлялись в гости к герцогу Альбериху Сполетскому, дабы попытаться разрешить крайне неприятную ситуацию, сложившуюся в их семье.

Прошло почти три года с момента неудавшейся попытки заговорщиков принудить папу Сергия к коронации Беренгария Фриульского и признать Иоанна, архиепископа Равеннского, своим будущим преемником на троне Апостола Петра. Если бы не несносные арабы в Гарильяно, можно было бы говорить о том, что на военно-политическом море Италии воцарился до подозрительного редкий штиль.  Беренгарий вернулся в свою Верону и на время отложил все мысли о возможной императорской коронации, которая, покуда здравствует нынешней папа, теперь представлялась мечтой  совершенно несбыточной. Это, в свою очередь, давало возможность спокойно жить и растить своих детей графине Берте Тосканской, тем более, что муж ее, граф Адальберт, начал постепенно ощущать на себе груз прожитых беспокойных десятилетий и все более ценить свой досуг и достаток. Оба бургундских королевства погрязли в паутине своих внутренних интриг, и, казалось, совсем забыли о недавних притязаниях на Италию. Что же касается Рима, то здесь  власть папы Сергия и консула Теофилакта с момента равеннских событий еще более возросла, их авторитет казался поистине непререкаемым, и это немало удивляло всех тех, кто помнил подробности Трупного синода и всего, что за ним воспоследовало.

Церковь была в полном подчинении Сергию. Дела Рима шли настолько успешно, что, как это часто бывало ранее, и, как это будет повторяться в следующую тысячу лет, понтифик, на беду всем, все чаще начал находить у себя время на богословские споры с византийскими патриархами, признанными мастерами казуистики. Подобные споры, в корне своем не имевшие изначально полезного практического применения, исторически не приводили ни к чему доброму. Так случилось и на сей раз. Увязнув в переписке, Сергий, не найдя общего языка с восточными священниками и оскорбляясь малым почтением, оказываемым ему со стороны последних, не нашел ничего лучшего, как принять на вооружение точку зрения своего предшественника, папы Христофора, о «филиокве». В своих письмах в Константинополь Сергий не постеснялся резких слов в адрес знаменитого патриарха Фотия, который, по его мнению, поставил выше здравого смысла догматическое восприятие христианами Священного Писания и Второй Вселенский собор, состоявшийся в бородатые времена и без участия латинских богословов. Теперь же, по вдохновенно-образным словам Сергия относительно последователей Фотия, следовало «извлечь из колчана Священного Писания острую стрелу, чтобы убить монстра, который снова восстал». Понятно, что защитники «монстра» с берегов Босфора встрепенулись незамедлительно и в едких ответах своих сравнили папу с  вольнодумцем Эриугеной[20], пообещав понтифику столь же бесславный конец. Этот выдающийся еретик, рожденный на Острове святых, как тогда называли Ирландию, полвека тому назад не на шутку взбаламутил веками заболоченное общественное сознание. Призванный Гинкмаром Реймским разрешить его спор о божественном предопределении с догматиком Готшальком, Эриугена настолько увлекся, что Церкви пришлось судить уже его самого, как... Читать следующую страницу »

Страница: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13