Доля казачья 10. В плену страны восходящего солнца

      Доля казачья 10. В плену страны восходящего солнца

 - Я уже рассказывал, о нашем поражении в Русско-Японской войне, всей нашей армии, и о своём плене. И вот снова возвращаюсь, к той незабываемой теме, продолжает дедушка Григорий Лукич.

 - Возили нас с Шохиревым, из города в город по госпиталям, пока не вылечили. Вот тогда  и нам жить захотелось, красота ведь кругом  неописуемая! Но однажды в палату, приходит делегация из Красного Креста. И меня спрашивают: - Ты Бодров Григорий? Мы тебя давно ищем.

    - Тебя большие люди хотят видеть. – Оцень хоросё, что ты жив!

   Переодели меня во всё чистое, и в новый костюм обрядили. Но прежде на совесть побрили, и подстригли волосы, подрезали ногти.

  Так и крутятся, возле меня чужие служанки. Без всякого стеснения со мной, что с игрушкой обходятся. То нарядят меня, то опять, что-то новое придумают, и тут же по-другому делают. И весело им самим, необычайно. А сами они, что вишенки сочные. Хорошеют ещё больше, румянцем от жару внутреннего, наливаются.  И здесь, природа берёт потихоньку своё, война войной, а красота всегда мудрее нас. Она настоящей любви требует.

    - Оцень красивый русский касак. Девушку тебе надо, выбирай смелее! – веселятся  японские хохотушки, но нашим матрёшкам они не чета.

    - Кто из нас самая красивая? – спрашивают они меня. - Погляди харасё. - А они действительно, одна лучше другой. Но душе не прикажешь, ей своего счастья хочется, то, что ей и предназначено. Это - судьбой называется.

    - Оцень, сердитый казак: губки свои надул. И показывает эта японская куколка, как надулся Бодров, и как не красивый стал. Совсем, как хомяк.

     Тут и Шохирев начал смеяться, – выбирай Григорий. Они сами, с тебя глаз не сводят.    Ты смотри там Гриша, в городе - оглядывайся. Может, что дельное уразумеешь. Гляди больше, и запоминай – всё пригодится. Чай не во дворец едешь. Может, из плена рванём  и мы на свободу.

     И литое тело казака содрогнулось, как от боли: Жить без войны: ой, как захотелось, Григорий, если бы ты, только знал.

      Как всем нормальным людям жить: жить, любить и детей растить.

     А меня действительно привезли во дворец. Мог ли я подумать, что такое увижу, да ещё наяву. Тут тебе,  и фонтаны с рыбками, и сады с разной дивной растительностью. И птицы райские гуляют, как у себя дома.

    - И никак, я не докумекаю, своей буйной головой, зачем меня во дворец привезли. Ведь, не на казнь же, и не на житьё определять. – Зачем?

     И тут я увидел в беседке знакомое лицо. Но вспомнить его, сразу не смог.

     Седой  и пожилой человек, но, похоже, что ещё очень сильный, смотрел на меня в упор.  Странный и непонятный человек, но полный внутренней энергии и обаяния. И глаза его были добры ко мне, а губы чуть улыбались. Но и тут, чувствовалась его внутренняя сила духа. – Не могу вспомнить, где его видел.

    - Руби Бодров, уходить пора! – чисто по-русски высказался незнакомец.

    Я невольно опустился в кресло возле столика. Неужели полковник, из штаба?

     Точно, это был он! Только без сабли сейчас, и не так бледно, было его лицо, как тогда, в штабе.

    Слуга тут же, подал мне, отделанный золотом бокал с искристым янтарным вином.

    - Пей Бодров! Ты хороший казак, и две высшие награды имеешь. Но ты тем и хорош, что не успел огрубеть душой, на этой войне.

    -  У тебя вся жизнь впереди, и тебе жить надо! Ты молод ещё.

     Тут слуга приносит дедовскую саблю. – Узнаёшь!

   У меня слёзы навернулись на глазах – она! Предание нашей доблести, и казачьей  славы Бодровых.

    - Мне рассказывал мой дед, как он подарил её: наверно вашему отцу?

     Полковник слегка кивнул своей гордой головой, и, как отчеканил - да!

    - Ваш дед очень благородно поступил, как истинный самурай. Ему не нужна была смерть моего отца. Он ничем не унизил его, хотя и победил в честном бою.

 Мой отец, не зря называл его своим старшим братом. Значит, у него, были на то веские основания.

 Только честь и доблесть твоего деда послужили поводом для этого. И я должен, всю свою жизнь придерживаться жизненной линии своего отца, иначе плохим, я буду сыном. А это позор для самурая, и хуже всякого наказания, и даже, самой смерти. И ты тоже, мог убить меня в последнем бою, хотя и не победил. Но сама судьба так распорядилась, что бы моя жизнь полностью зависела от тебя. И она отдала тебе ту победу, а мне подарила жизнь. Значит, так велено было, свыше. И я не могу спорить, с этим прекрасным решением. Судьба всегда была права!

     Пригубил полковник своё вино, и на стол поставил. Ему надо было высказаться, и избавиться от груза дум, тяготивших его: он мечтал об этой встрече.

    Мой отец, двоюродный брат Микадо, и он не мог быть императором. Так как отец  присягал ему, честно служить на благо Японии, и не претендовать на трон. Этого от него требовала вся элита Японии, чтобы избежать кровопролития, и вражды, внутри страны. И тем самым не разрушить устои  Империи.

    - Отец стал военным, и никогда не кичился своим родством с императором. Наоборот, он всецело отдался служению Японии. А чтобы быть ещё ближе к народу, и понять его. Стал кадровым разведчиком, и много жил среди простых людей, учился у них обычной жизни. Ведь вся мудрость жизни в её простоте, поэтому мы и красоту видим, и ценим её.

     Он был очень умён, и очень честен, и никогда бы не нарушил данного им слова. Когда он встретился с русскими, и понял их, он уже не хотел воевать с ними. Но данное слово честно служить императору, сдерживало его от этого прямого высказывания. Когда император неожиданно умер, и его место занял второй брат. То что бы, не присягать, также унизительно, служить и ему. И избежать его глупых ошибок, в отношении с Россией, он и сделал себе харакири.

     Тогда у него уже был выбор, он освободился от данной присяги умершему императору. И его гордость не  позволяла повторить, всю процедуру унижения и повиновения своей личности, ради чуждого трона.

 А тут, интересы России, и Японии окончательно разошлись. А американцы, англичане и французы усилили влияние на Японию. Опять удар, для чести опального полковника!

      Волею всей судьбы, мой отец, тогда оказался  не у дел. И даже больше: в немилости у императора, и его военного окружения.  Так как он, всегда делал ставку на мощь России, и сближение наших имперских интересов. Круг замкнулся. - Без меча твой враг, тебе уже друг! Не убивай его! – Это мудрое изречение моего отца. И тогда, ты богатым будешь, и долго жить будешь! И счастливым будешь! – Так завещал мой отец.

     Лицо японца было, поистине счастливым, и одухотворённым. Совсем, как у святого, после всех перенесённых им душевных трудностей и борьбы с самим собой.

 Сейчас, он свят в своих делах и помыслах. Ведь он выполняет волю своего отца.

   А я продолжал осмысливать происходящее. Похоже, что он всю свою жизнь идет дорогой своего отца и учителя, –  и тут, не ошибся я. Идёт указанной ему, правильной дорогой отца! И его внутренняя борьба сейчас  окончательно закончилась. И тому есть подтверждение: и наверно триумф: это я, на пороге его дома.   И японец подтвердил мои мысли.

    - Я сегодня счастлив, по воле своего отца и его мудрости. Он помог мне найти себя, и не допустил новых, досадных ошибок в моей жизни.

     И, уважаемый господин Тарада, с почтением склонил передо мной, свою седую красивую голову: – Спасибо, Григорий. Спасибо вам, за тот подвиг, что вы совершили тогда, иначе не было бы этой нашей встречи!

    - Насколько тонкая натура у этого человека? – изумился я!  И как, велик он, в своей  святости? - Честь отца, и всей семьи, ему дороже своей жизни. Вот это порядок.

    - Ведь он рубился на саблях геройски. И если бы, не его ранение тогда, то неизвестно, как бы закончился наш поединок.

    - И я сердечно обнял его и не дал упасть ему на колени. Глаза мои увлажнились, и я не скрывал этого. – Я был счастлив, и за себя и за своего деда. Только тогда, во всей мере, и  осознал я, насколько мудр был мой дед Василий Иванович. И как многогранна наша грешная жизнь. Но меня, удивляло другое обстоятельство.

    - Настолько всё предвидеть, - это невероятно? Или всё это породило – добро?

     Скорее всего, второе. Выходит, что на нём и держится мир. Только на нём!

     И снова мы сидим за столиком, и пьём дорогое вино. Нам никто не мешает. Лишь слуга скользит полуденной тенью, на фоне всей красоты. И он едва тут заметен.

     Доброе вино будоражило мою душу. Но я не мог забыть о Василии Шохиреве, как он там? Пока я тут жирую, его в любые пять минут могут увезти в любую сторону. Ведь мы, так и остались военнопленными, да ещё в чужой стране. Как ему помочь?

     - Господин Тарада, я нуждаюсь в вашей помощи. Мне не хотелось Вас просить об этом, но другого выхода нет. Только вы сможете помочь моему другу Василию Шохиреву. У него в России осталась большая семья. Он очень хороший человек! Мой друг.

     Мне трудно это говорить, своему благодетелю, иначе его не назовёшь. Но я хочу быть честным, как и он, потому что я знаю, что он хорошо помнит Шохирева.

 Просто не мог не помнить его слова: - Руби его, Бодров, уходить надо!

     И сейчас, самому Василию, нужна немедленная помощь. Странно всё в нашем мире, но его не переделаешь! Всё возвращается бумерангом, и бьёт того, кто нанёс первым удар. И вот уже Василий под этим разящим ударом.

   Лицо дворянина сначала налилось бледностью, затем реакция пошла в обратную сторону, и оно приняло багровый оттенок. Очень трудно было ему, переварить всё, что от него требовали. Это надо было превзойти себя самого, а затем переступить через свои амбиции. И он наконец-то господин Тарада заговорил:

    - Я его хорошо помню, он настоящий боец, и поступил, так как и надо было поступить в бою. И если бы он убил меня, то это было бы правильно. Ну, а если взять другую сторону, то для меня он злейший враг. Змей, который уже выпустил своё смертельное жало. И его надо немедленно уничтожить, потому что он обязательно укусит. Это черта его характера, и линия поведения в жизни.

   Но я чту своего отца, И помню его слова, что враг без меча, уже тебе не враг, а друг, - не убивай его!

    - Ты, господин Бодров, послал мне новое испытание, хотя я думал, что они уже закончились для меня. По всем причинам я не могу тебе отказать в этой просьбе, но признаюсь, что мне трудно это делать. Я ещё не достаточно силён духовно для этого, но у меня есть путеводная звезда в моей жизни: это мой отец! Завтра утром твой друг, будет здесь, я тебе это обещаю.

     А сейчас я очень устал и мне надо отдохнуть. Тебя я оставляю на волю моих слуг, твоё слово для них закон. Если захочешь отдохнуть, то они проводят тебя в твою спальню. Кушай, что твоей душе угодно, и дальше действуй по своему усмотрению.

   Господин Ичиро Тарада откланялся, и тяжелой походкой пошёл по аллее сада. Видно, что судьба приготовила ему новое испытание, и он покорно ждёт его.

     Наелся я до отвала, потому что таких блюд, никогда и в глаза не видывал, а не то, что пробовал. И в сон меня повлекло, как в бездну. Заметил это слуга, и проводил меня в спальню. Я не мог поверить, что это спальня, это было произведение искусств, где прикоснуться к чему-либо - грех немалый. Но сон сильнее всего на свете, он добрый хозяин нашей жизни. И он незамедлительно, проводил меня в своё царство блаженства.

    А утром меня ждала тёплая ванна, которую я по старой привычке завершил холодной водой. Я не мог поступить иначе, даже здесь в Японии: сила привычки, сильнее нас. Но мы очень капризные дети природы, и она нас как мать, всё равно учит, уму-разуму.  Учитесь жить правильно!  И долго будете жить, и в счастье. Ну, а мы всё идём наперекор породившей нас Матери-природы.

    - В беседке, нас было трое. Но между нами возникла невидимая стена, и разговор как-то не клеился.

    - Я не знаю, как к вам обращаться, - тихо промолвил Шохирев. Он был бледен, но не терял самообладания. Конечно, это для него было большое испытание, особенно для его гордости. Ведь и он настоящий боец: знатный рубака.

     - Для вас я останусь: господин генерал, потому что мы с вами люди военные, и я не хочу переходить этот рубеж. Этого вполне достаточно, чтобы уважать друг друга.

 Мы с Василием, были очень удивлены, новому званию господина Тарада. И тут же поспешили поздравить его: он этого высокого звания, несомненно, заслужил. За что мы и выпили доброго вина.

     Вино быстро разогрело Васину душу, и он решил высказаться. Ему надо было снять груз, со своей грешной души. Не мог он знать, что жизнь так нелепо проучит его, как ребенка.

     - Господин генерал, мне стыдно за свои слова сказанные тогда в бою. Но там мы были враги, и всё было правильно, я ни о чём не жалею. Вы поступили благородно, и сегодня преподнесли мне хороший незабываемый урок. Совесть моя глубоко задета, и это самое тяжкое наказание для меня.

    Я могу только обещать вам, что если останусь живым в этой войне. То своим детям я расскажу всё, как есть. Пусть они помнят, что в жизни есть роковой миг, который и губит, и спасает нас. Пусть у них будет больше благородства к побеждённому врагу, как у вас, - господин генерал!

    Только милосердие, даст нам полную свободу в этой жизни, избавит нас от не придуманных пут коварства и зла, опутавших всё человечество. Конечно, и война сильна коварством, и порождает его в огромных масштабах. Трудно там оставаться чистым, но очень хотелось бы этого! Свои ошибки, как грязь не смываются, они до самой смерти,  с тобой остаются.

    Умолк Василий. Ему действительно было трудно высказаться. Высокий лоб его взмок от пота, а карие шальные глаза его, ещё светились дерзким огнём. Угасал там огонь потихоньку: сам по себе. И тихо стало в беседке. И складывалось такое мнение, что и птицы, и всё остальное живое – тоже призадумались, вместе с нами.

    - Хорошо говоришь ты казак, и здесь ты мастер непревзойдённый. Нанести удар по штабу, не всякий бы решился. А ты дерзок, и я уважаю тебя за это. Но как у русских говориться: - На языке мёд, а под языком лёд! И так ведь бывает? – Мы с Василием были шокированы, таким оборотом дела.

    - Я чистую правду сказал, - настоял Шохирев на своём высказывании. - Всё, что на душе было.

     Не стал господин Тарада, больше ничего говорить, на эту тему. А сразу же, и очень резко, генерал перешёл на другую тему. Чем опять же, и очень ловко,  выбил нас с седла. Его тактика штабиста, себя оправдывала полностью.

    - Вы всё ещё военнопленные, и пока что, этот статус никто не отменял. Поэтому я советую вам находиться под моей защитой, и жить пока здесь. С комендатурой я уже договорился, и поручился за вас перед комендантом письменно. Так что всё на вашей совести – казаки. А так,  вы и меня подведёте, как у вас говорят под монастырь, и себя погубите.

    - Вот это чешет по-русски, - изумились мы. – Очень ловко!

    - Я нашёл Бодрова через Красный крест. И про Шохирева навёл справки. Так что я с самого начала, всё знал: кто есть кто. Но хотел посмотреть, как повернёт всё Григорий. Я доволен им.

   И вами господин Шохирев, я тоже доволен: есть у вас совесть! И чувство, как у вас говорится - локтя, тоже есть. Это похвально!

     Значит и я, на верном пути. А это самое главное, для меня: не ошибиться в людях.

     Я написал письмо-прошение самому императору, о том, чтобы он помиловал вас. И освободил поскорее от плена. Это только в его высочайшей власти.

 И про Шохирева тоже написал, но ничего не говорил Григорию. Теперь всё само стало на свои места. Вы сами позаботились об этом, своей правдой и честью – молодцы.

     Откланялся господин Тарада, и снова нас оставил на попечение слуг. Но не скоро мы пришли в себя. – Очень хитёр и тактичен господин генерал. Ему любой разведчик позавидует, но это его право. Он здесь, в далёкой Японии, единственный хозяин наших жизней. Защитник наш: в этой, нам не ведомой стране. И теперь,  у него все карты в руках.

    Мы отдыхали все эти дни. И даже удили диковинную рыбу, из пруда. Вот тут-то,  мы опять были удивлены, как дети: такое диво, и во сне не увидишь.

     Подошёл слуга к пруду, к самому его урезу. И протяжно зовёт кого-то, вроде, как мычит. Странно всё это, но мы с Василием молчим: ждём, что дальше будет.

   - Зарябила гладь пруда, и на его поверхности: вдруг, чудо появилось. Карп огромный, что поросёнок, глядит своими томными, и умнейшими глазами на нас: таких удивительных  людей. Рот его раскрылся, и казалось что весело, и  беззвучно шлёпал толстыми губами. Этот великан, восхищённо, как ребёнок, тараторил, что-то своё слуге, и они прекрасно понимали друг друга. И радости обоих, не было предела.

    Потом карп с наших рук, ел кукурузную кашу и вдруг, совсем как малыш, закапризничал. Играется исполин: пузыри пускает. А слуга ловко утирает ему толстые щёки, и также ловко отправляет кашу, обратно в рот монстра.

 Весело даже птицам. И те, тут же, норовят выхватить кусочек послаще, у этого капризного раззявы. Но тот только с виду простачёк. Так ловко саданул карп, по воде своим  хвостом-веером, что умникам враз не до веселья стало- спасаться надо!.

     И нам тоже достался, весёлый каскад радужных брызг, который обрушился с высоты на наши разгорячённые головы. Только слуга, всё так же млел от удовольствия. Ничего не омрачило его лица, даже вода. Любил он своего карпа больше своей жизни. И брызги воды не разочаровали его, а ещё больше обрадовали. И он так же шутливо плеснул водой в лицо любимца. – Играются большие дети.

    - Ему сто лет, – улыбается японец, - пра-пра-пра дедушка наш.

    - Ого! – изумились мы с Шохиревым. – Нам столько не прожить!

 И однажды,  возле пруда, мы встретились с красивой барышней. Она была просто изумительна своей восточной и яркой красотой. И настолько нежна она, что её можно было бы сравнить только с небесными лепестками розы. Мы застыли от неожиданности. Но девушка  сама подошла к нам.

    - Идиллия, представилась она. И протянула нам свою удивительно крепкую ручку. Василий что-то буркнул ей в ответ: совсем, как кот.

     Но что? Даже я, не в состоянии был понять его речь.

     А я взял, эту красивую ручку, в свои грубые, и такие беспомощные сейчас солдатские руки. Но так и не нашёлся, что ей сказать.

    - Я всё продолжал молчать. И казалось мне в то мгновенье. Что вся её душа покоилась в этих, моих жёстких ладонях солдата.

   Но тут же, я ужаснулся, что она уйдёт от нас: исчезнет, как сон, как видение. И, я неожиданно для себя прижал её ручку, к своей воспылавшей любовью груди.

     Я не знаю, как всё это получилось: похвастаться своим опытом общения с девушками я не мог. Но и робким никогда себя не считал: тут было, что-то другое.

 Идиллия не противилась этому, а удивлённо смотрела в моё восхищённое лицо. Наверно и она, успела подумать, что сейчас встретились две наши родственные души, но в это невозможно было поверить. Ведь совсем недавно вокруг была война, и мы не знали друг друга.

     И тут же, она испугалась, что мы растеряемся, в этом огромном, и непонятном нам мире. И со страхом прильнула ко мне, своей точёной фигуркой.

      Всего лишь на миг, который стоил всей моей жизни.

      И так невольно раскрылась её чистейшая душа, и я понимал это.

        Неожиданно для себя, мы разговорились. Мы ещё плохо понимали друг друга, так как японский язык мне давался с трудом. Но это ещё больше, доставляло нам веселья. И весёлый смех девушки колокольцами разливался по аллеям сада. Но и это не был финал всего нашего веселья.

     Идиллия заговорила, на чистейшем русском языке. Моя челюсть отвисла, и все мои слова удивления, так и остались невысказанными. Сейчас я очень походил на старого карпа, который невольно подслушивал нас и шевелил своими толстыми губами. У того по-прежнему, как и раньше, слов человеческих не находилось. Но и он, несомненно, искренне смеялся надо мной, совсем как старый человечий дедушка. Я был в этом уверен: я всё это видел, чувствовал всё это каждой своей клеточкой.

     И тут был явный, их сговор с Идиллией – шутники. Вот тебе и рыба?

     А Василий, подошёл к карпу, и ему исповедовал свою душу. Для него, легче было довериться любому зверю, чем  человеку. Тот безмолвен и понятлив, а человек в таких ситуациях хуже зверя бывает: глубоко ранит, или же мерзко плюёт в открытую душу.

     Так и проводили мы следующие дни. Василий с мудрым карпом, а я уже со своей прекрасной Идиллией. Я всегда с замиранием сердца ждал той счастливой минутки,  когда она появится среди благоухающих цветов. Но цветов, равных ей, по красоте, и там не было. И наверно, во всём мире трудно было сыскать таковых. Любые цветы меркли перед красотой моей Идиллии, и сами клонились к ней. Она и для них являлась божеством. А для меня, так венцом божьего творенья.

    - Ты просто влюбился! – говорил мне Василий с улыбкой. - И как всякий влюблённый ты несёшь чепуху. Вздохнул и добавил:

    - Годы берут своё: ты молод, и ты счастлив. А мне домой хочется, к жене и к детям. И на сенокос хочется, чтобы задохнуться запахом душистого сена. Прижаться к ниве грудью, до стона, до хруста в костях. А там и умереть можно, от блаженства. – Земля родная! Мне не надо чужой красоты. И слезинка блеснула в карих глазах Шохирева.

    - Ты красиво говоришь взводный, не ожидал я от тебя стихов, ведь ты казак и рубака. А красиво сказал: несомненно, что талант гибнет.

    - Ничего не ответил Василий. Заскучал он по дому, уже не на шутку. Только карп, поможет Шохиреву развеяться,: мудрец, целый век прожил. И хочется Василию его бока почесать, и погладить его лобастую голову. Любит он это: и ему, как человеку, тяжело жить без внимания! А тут ещё и постоянное ощущение плена.

     Моя Идиллия не сдержалась, и со всего разбега прилетела в мои объятья. Совсем не по-царски. Я не понял, как наши губы встретились, но я навсегда запомнил тот счастливый миг. Они, как ни странно пахли подснежниками, и весной – моего далёкого дома.

    - Отец чем-то недоволен, и он сам скажет вам об этом. Что-то у него, там не ладится, с вашим прошением. Император, хоть и двоюродный брат отцу, а мне дядя. Но он хитёр, и непредсказуем. Нет у нас той близости, что должна быть, как, и положено у родных. Между нами всегда была стена. И поэтому от него, можно всего ожидать, даже самого плохого.

 Через неделю, во дворце будет большой праздник, посвящённый победе над Россией. Отцу и другим героям войны,  будут вручать заслуженные награды. Праздник очень большой, вся страна будет гулять и веселиться. И вы с Василием будите там….

    - Вон отец идёт!- воскликнула Идиллия, - До свидания мой милый! – Молниеносно поцеловала она меня в губы, и  упорхнула, в ближайшую аллею.

 Господин Тарада, был сильно озабочен своими думами, и, похоже, что очень расстроен. Не было в его шагах кошачьей лёгкости. И скоро всё прояснилось.

    - Плохое, дело замышляет мой двоюродный брат император. Не хочет он, подписывать вам освобождение из плена. Вы так и остаётесь пока военнопленными. Император, так мне и сказал, что это заслужить надо.

     И ещё он сказал, что бы на празднике, вы с Шохиревым тоже были, оба в казацких одеждах и при своих наградах. И при оружии, как и подобает казакам.

    - Я опасаюсь, что с его стороны, возможно коварство. Брату не нравится моё покровительство вам, и он способен на всё. Он помнит, что его отец, обязан моему отцу за трон. И это гложет его самолюбие: не получилось у него чистого царствования. А власть, и честь: понятия разные, и часто чего-то одного, не хватает. Но он император, и я не смею его ослушаться.

    -  И ещё я решил, что нам надо готовиться к худшему, а лучшее само придёт, - так кажется, у вас, у русских говорят. И генерал натянуто улыбнулся. А истина всегда, там, где народ. Поэтому будем заниматься с вами по полной программе, чтобы не раскаиваться потом, в своём бездействии. И как говориться: не смешить людей. Своё упорство, мы противопоставим их коварству.

    - Неделя срока, у нас есть на всю эту подготовку.  И это очень хорошо, но несомненно, что времени критически мало.

    - Надо по возможности восполнить этот кризис времени. Начинать надо сегодня, и немедленно готовиться к грядущим испытаниям.

    - И мы с Василием послушно удалились за господином Тарада. Он искренне желает нам добра, и грешно ослушаться его.

     Слуги привели хороших лошадей, и принесли разное оружие. Надо было начинать подготовку.

   Легко взлетел в седло Шохирев. Застоялся он без ратного дела. Но скоро дело пошло хуже и хуже, сказывалось его ранение в ногу.

     У меня тоже не всё шло гладко, поотвыкли мы от боевых будней. Но сейчас мы снова почувствовали себя казаками. А солёный пот, что заливал нам глаза, был нам в радость.

 - Я не буду вас учить вашей джигитовке. Тут и Шохирев, сам справится, как никак он командир. А вот искусству боя на мечах, я могу вас поучить немного, и дать свой урок. Но и здесь главное тренировка.

    На празднике, если и будет соперник, то он боец не хуже меня. А вам надо привыкнуть смотреть врагу в лицо, это для бойца много значит. Вот и тренируйтесь со мной, вам надо хорошо выглядеть на празднике, и как у нас говорится: не потерять своё лицо.

   И снова я встретился с господином Тарада в сабельном бою. Здесь он был действительно мастер. Моя рука скоро устала отбивать очень точные и тяжёлые удары самурая. Сабля вылетела из моих рук и, описав полукруг, воткнулась в землю.

    - Очень плохо! – проронил невесело генерал. – Совсем ты мёртвый.

   Я и сам чувствовал, что никуда не годен, даже дрова колоть.

    - Давай Шохирев руби меня! – ведь ты этого хотел. Настала и твоя очередь. – У тебя есть такая возможность.

   Взводный тяжело насел на самурая. Его разящая сабля могла достать кого угодно, но не Ичиро Тарада. Тот молниеносно наносил ответный удар. И ускользал от Василия, как демон. Его ловкости можно было позавидовать. Но и Шохирев выдохся. Рука его уже не имела прежней силы, удар стал тягучий и мягкий. Скоро и его сабля описала полукруг и воткнулась в землю, как и моя.

 Опустил свою саблю японский генерал. И утёр пот со лба: - Плохо казаки! Ты тоже мёртвый!

 Отдыхали мы не долго, хозяин торопил нас. – Мало времени, надо работать!

    - Оба пошли в атаку, лодыри!

     Тут наше самолюбие закипело, и мы, не сговариваясь, насели на самурая. Он блистал в своём великолепии. И скоро я получил сильнейший удар в челюсть, жестким кулаком. Искры веером рассыпались по горизонту, и мрак поглотил меня.  Василий получил удар ногой в грудь, и осел на землю недалеко от меня.

    - Наработались, хлопцы! – опять удивил нас хозяин знанием русского языка, - Как снопы лежите. - Отдыхайте!

     Рады бы мы, что-то возразить ему, но не могли.

    - И тут случилось невероятнее. Моя любимая Идиллия. И откуда она только взялась. Подобрала мою саблю, и стала на мою защиту. Прикрыв меня от следующего удара отца в мой незащищённый корпус.

     Высоко взметнулась бровь на жестком лице генерала Тарада, и короткий рык раздался из его груди. – О-о-о!

   Это был настоящий зверь, сейчас он не пощадил бы и свою дочь.

   Идиллия мастерски владела оружием, чувствовалась выучка отца. Но сейчас у неё никого кроме меня не было, даже отца. И, наверное, отец прекрасно понял это. Обида на время затмила его разум, и сейчас он представлял серьёзную опасность для своей дочери.

     Я понял, что оба они не в себе. И не нашёл ничего лучшего, как взять саблю у слуги, и стать на сторону Идиллии. И господин Тарада не удивился этому. Он стал ещё яростнее наносить нам обоим свои страшные удары. Сейчас он напоминал смертельно  раненого зверя загнанного в угол. Похоже было, что всеми нами сейчас властвовал рок, иначе всё происходящее трудно объяснить. Раздавался сабельный звон, и стон ярости из нутра бойцов. Но и тут чудеса не кончились. Шохирев неожиданно для всех нас стал на защиту генерала. Василий обрушил всю мощь своего клинка на меня и дал возможность самураю передохнуть. Хозяин очень удивился этому странному поступку Василия. И, возможно, это вернуло ему рассудок.

    - Прекратить бой – резко, что выстрел, прозвучала его команда. И он отбросил свой ставший вдруг ненавистным меч. И отупевшим взором  посмотрел на свои руки, боясь увидеть там кровь: крови на них не было.

     Идиллия бросилась мне на грудь и не скрывала своих горьких слёз. Плечики её тряслись от страха, а из бездны чёрных глаз, уже воссияло счастье: - Ты жив, любимый!  Это радость, для меня.

 Только тогда я понял, всю глубину её любви. Она и умерла бы с моим именем на устах, я в этом уже ни капельки не сомневался. И даже отец это прекрасно понял и испугался в тот миг.

 Шохирев остался на стороне хозяина, и вертел уже ненужную саблю в своих сильных руках. Теперь он, по воле того же рока, оказался, как ворона на заборе, для всех лишний. Василий, воткнул свою саблю в землю и ушёл в глубину сада:

    - Разбирайтесь господа. Если вы сами не разберётесь, то я вам не помощник.

    - Я тоже, к сожалению лишний! – вздохнул отец Идиллии. - Идиллия выбери время, нам надо с тобой серьёзно поговорить. – И ушёл он понуро, с тяжёлой ношей на душе, в окружении своих слуг.

     Все разбрелись по своим углам, только мы с Идиллией не торопились.

     Всё теперь стало на свои места, и скрывать нашу любовь было бы глупо. Так и сидели мы до самого вечера в своей любимой беседке. Нам хорошо было без всяких слов. И мы, как ангелы, сейчас были выше земного бремени.

   - Василий встретил меня настороженно. Ему было стыдно за свой поступок в поединке, и он прятал свои глаза. Объясниться со мной ему было очень трудно. Вряд ли он ожидал, что поступит именно так. А говорить мне про рок, было бы тоже глупо. И он решил молчать: может быть, всё само собой уладится, без нашего личного вмешательства.

    - Ты поступил благородно Василий. Такой коварный случай, кому угодно заморочит голову, не только тебе. Но тобой руководила, твоя благородная душа. Это она подтолкнула тебя в тот миг стать на сторону господина Тарада.И Идиллией тоже, руководила душа. И отец был прав, только по-своему. Наверно и я был прав. Вот задача – все правы. А дров чуть не наломали: целый воз, и ещё больше. Хоть до убийства не дошло, и то ладно.

    - Тебя хозяин ждёт. Иди к нему в кабинет, слуга проводит тебя, - нашёлся Василий. – Ты должен успокоить его. – Эх, молодёжь, нет у вас проблем! Одним мгновением живёте, как бабочки: солнце, тепло и прохлада воды. И больше ничего не надо для счастья.  Но я не осуждаю вас, может вы и правы: ведь, войны кругом, а людям жить хочется. Только птица свободна в своём выборе, взяла и улетела, где ей жить лучше, и где войны нет. А человек, всю жизнь воюет, а потом, слёзы льет. А там уже и в могилу пора, не до любви ему. Поэтому и цепляется он, за каждый миг любви, как в бездну головой летит. Иди, Григорий! Муторно мне. И душа не на месте, рыдать ей хочется

   Господин Тарада выглядел старее, чем обычно. Рубашка его больше обычного расстёгнута. Ему было душно – хотелось высказаться.

    - Я не знал, что так всё получится. Но ты защитил мою дочь, моё сокровище, не убоялся моего гнева. Я уважаю таких людей, как ты. И раз она полюбила тебя, то наверно это и есть её судьба. Нельзя стоять на её дороге: дорого это стоит, а жизнь одна. И тихо продолжил, свою волнующую речь.  Её маму Настей звали. Не смог я поступить, в своё время также как ты, и защитить её. Я не пошёл против всего рода, уж больно он велик и могуч, и авторитетен. А сейчас плачу, нет её, моей любимой. И ничего уже не поправишь.

    Видишь, как всё повернулось. Все повторяется в жизни, только в другом исполнении: Идиллия и ты.

   Ты любишь её? Хотя и так всё ясно!  Но ты военнопленный, не забывай этого. И жизнь, очень коварна: и у меня много врагов.

   Как пружина сжался великий самурай, готовый распрямиться, в разящую струну.

    - Мне жалко вас, а праздник только страшит меня. Что там придумают мои враги, каких нам каверзней наворочают. Двор всегда был силён интригами: им зрелищ хочется и крови. А мне честь дороже и справедливость! А теперь, доченька, Идиллия моя, нуждается в защите, не только вы. Тут много чего на кон поставлено, не одна твоя жизнь.

    - Завтра с утра, все занятия повторим. Иначе позор: он словно печь жаром, уже нам в лицо дышит. И до самого нутра достанет. И никуда ты от него не денешься – сила такая!

   Теперь, я меньше удивился его познаниям в русском языке. Но всё равно полёт его мысли был грандиозен. Насколько велик этот человек: и отца своего вознёс до небес. И сам полёта невообразимого!

 Утро дало мне необходимую свежесть мысли. А солнышко хороший заряд доброй энергии. Пока слуги возились с лошадьми,  я любовался своей красавицей Идиллией.

   Теперь многое мне прояснилось в её облике: и более светлый цвет её лица, и разрез глаз. И всё её тело, где сочеталась, вся земная и не земная прелесть линий. Несомненно, что славянская кровь придала ей ещё больше грации и благородства. Только природа могла так гармонично распорядиться всеми своими богатствами: любуйтесь люди.

 Мы рубились и конными, и пешими. Сегодня, всё у нас ладилось, и было нам под силу. После вчерашней бури мир стал добрее и чище. И мы сами стали другими, более открытыми. Всё у нас делалось с улыбкой и четко, без ошибок. Как в письме: где точка, а где и запятая, и никак иначе.

     Мы упражнялись с Василием в джигитовке, и тут когда-то мне не было равных соперников во всём полку. Не один приз я завоевал на различных строевых смотрах.  И даже, чуть ли не из царских рук. Но всё это  в России, и до войны было.

   Тяжело, но прежняя лёгкость движений возвращалась ко мне. А тем более, самому хотелось добиться большего результата.

    - Моя любимая Идилия, если бы ты только знала, что для тебя я так стараюсь! И здесь на чужбине, ты для меня - моя яркая, путеводная звезда. И ничего так не радует, и не волнует меня, в этой чужой стране, как ты.

 И она любила меня. И ей хотелось  видеть меня таким, какой я есть, и даже лучше. И мне очень хотелось этого.

   За одну её милую улыбку я готов был отдать свою жизнь – не это ли счастье, так любить. И ёщё больше счастье, если это взаимное чувство.

 И, наверно поэтому, всё задуманное нами постепенно удавалось: и в рубке и в джигитовке – возвращалась моя молодецкая сила.  А Идиллия, ещё больше боготворила меня.

   Наверно и правда, что любовь бывает слепа. И я не достоин её любви.  Я не мог поверить своему счастью.

     А вечером Идиллия сама пришла ко мне  и увела к себе в спальню. Василий только хмыкнул: - Н-да-а! Кому чёрт. Кому дорожка! А кому, всё кочерёжка! Хоть в печь: суй его. Ему всё нипочём.  Молодец!

    - Отец верит тебе Григорий, а я, и подавно. Глупо будет, если с нами что-то плохое случится, - ласково говорит мне Идиллия. - Я боюсь потерять тебя.

    - У меня, очень нехорошее предчувствие, и через два дня праздник. А дальше, в сознании бездна. Сможем ли мы её с тобой одолеть?

    - Без тебя мне и жизни не будет. Поэтому, я и тороплюсь жить, и любить. Хорошо, что отец с нами. Это счастье для всех нас. Он очень добрый, и мудрый – он обязательно поможет нам. Я очень надеюсь на него.

     Сомкнулись наши губы в страстном поцелуе. И померкло наше сознание, словно растворилось в чарах волшебной восточной и сказочной ночи.

   А за день до праздника пришла бумага от императора, где повелевалось пленным казакам Бодрову Григорию, и Шохиреву Василию быть на празднике Победы над Россией. Во всей своей амуниции: конными,  при оружии,  и всех своих наградах.

 Господин Тарада обязан обеспечить военнопленных всем необходимым. Непредвиденные расходы возместит государственная казна. Явка обязательна, ослушание будет строго наказано.

     Не дочитал грамоту господин Тарада, и зашвырнул её далеко в сторону. – Плохо играешь, мой любезный братишка, все твои карты краплёные. Так только мошенники поступают. Вроде и предупредил ты всех. Вроде и благородно поступаешь, только всем нам плохо будет.

     Вот тебе и помилование по-царски. Крови хочется ему, и меня лишний раз унизить. И ещё зрелища позорного жаждешь. Но ничего, всё будет, по-твоему! Как ты того хочешь. Ослушаться мы не посмеем, мы люди военные.  Только и мы, не лаптем щи хлебаем. Так у русских говориться: в истину мудрый народ! И тебе надо быть ближе к простому народу, ваше величество. А вы очень далеки от него – бездна между вами. Всё интриги плетёте! Именно здесь, среди  простых людей, всегда истина рождается. И умирает, тоже там, у неё нет другой судьбы. А  может  жить: и вечно жить!

   Вызов принят!

      Никто не посмел ничего возразить, или добавить к сказанному. Здесь уже шла ставка на жизнь, и другого выхода не было.  Если умрут казаки, то так им и суждено бедолагам, на роду так написано. Другой вариант императором и не рассматривался.  А, опозорятся они со своими покровителями. Ещё чуть-чуть, хлебнут грязи, так на то он и праздник, чтобы людей веселить. Вот и вся царская задумка: и не хитра и не умна, а многим в радость будет.

    Утро праздничного дня началось с грандиозного пушечного салюта. Столица уже давно не спала, и ждала своего народного триумфа - победы. На Востоке большой грех много спать, и складывалось такое впечатление, что люди вообще не спали.

    - По - народному поверию, хорошим людям надо солнце в поле встречать, тогда и день будет счастливый. И толпа людей уже ждала рождение нового дня и начала великого праздника, ещё до восхода животворящего солнца.

 После залпа орудий, вся мрачная нечисть ночи была окончательно разогнана. А светлый день: Его Величайшее Сиятельство Солнышко во всей своей прелести вступало в свои права. Оно  само, как хозяин, желало распорядиться праздником, уже со всей своей райской щедростью. Где будет все вволю - всему живому: тепла и света, и весёлых красок. А людям, будет в избытке добра, очарования, и любви - каждой душе, в полном достатке. А чтобы было ещё веселее, то маэстро Маскарад, с радостью придёт стеснительным людям на помощь. – Веселись народ! На то она и маска чтобы скрыть ваши недостатки, и чувствам своим, волю дать. Сегодня не должно быть невозможного – нет предела мечтаниям. Сегодня всё доступно!

    Так и день начался. Совсем необычно и весело. Но что он готовит пленникам, никто того не знает, кроме как сам Господь Бог, Отец наш, он всё знает.

     Господин Тарада со своей свитой, и казаками, двинулись к дворцу Императора. Там уже с самого раннего утра шло веселье.

     И, наконец, сам Император, в сопровождении своей свиты, вышел к своему народу. И волна народного ликования, достигла небывалой мощи, и свободно заглушила звуки оркестра. Восторгаясь собой, и разрастаясь: вся эта стихия гудела, и возносилась к небесам. Изливая и там, свои чувства, и славу - своей великой Японии. Император поздравил свой народ с Великой победой, чем вызвал ещё большую бурю восторга. Затем поклонился ему на все четыре стороны, и объявил:

    - Я тоже подумал о своём народе, и не стал сам решать участь пленных казаков. А решил предоставить это самому народу. Ибо нет его мудрей во всём белом свете.

   И столько на его лице было радости, и гордости за свой народ, что дальнейшие его слова потонули в буре оваций. Но скоро они стихли, и император продолжил свою мысль.

    - Пусть покажут они своё умение воевать: всю свою выучку. Для этого у них есть и лошади, и их воинское оружие. На фронте, про геройство казаков ходили легенды. И я оставил им их награды за храбрость – они их честно заслужили. И чтобы вы все видели, что герои перед вами.

 Я никак, не унизил их воинский дух, а как можно выше поднял его. Что бы вы сами решили участь своих бывших врагов. Но сейчас они, нам не враги, и для них война закончилась. И надо справедливо решить их судьбу!

 Возможно, что они достойны, и свободы. Вам это решать, мой славный народ!

   И сам император удивился своей речи: грандиозной, льстивой и коварной, в очень искусном сплетении – народ ликовал.

     А итогом всего веселья, будет их поединок: казаков с нашими добровольцами, с именитыми воинами. Пусть и наши герои готовят себя к поединку. Народ достойно оценит, действия каждого бойца, и укрепит этим, свой победный дух. Это лучше всякого вина молодит кровь и разум каждого японца. Я верю в мудрость своего народа, и даю ему наивысшее право - быть судьёй. Всё в ваших руках: даже их жизнь, и спасение их.

    Устал император от своей речи, и присел на шелковые подушки отдохнуть. Не молод он уже: и в отдыхе нуждается. Но ещё больше подрывает здоровье его страсть содеянного коварства, так его из нутри и съедает.

     Вытер, мохнатой папахой своё лицо Василий Шохирев, жарко ему стало.

    - Умереть сразу, во сто раз легче бы было. Чем весь, этот позорный маскарад терпеть.

    Жалко господина Тарада, да ещё милую Идиллию. Сколько они натерпелись беды с нами, один Господь Бог знает. Но, и их хочет унизить император. Ведь у них свои, давние счёты ведутся.

    - И грех нам с тобой Григорий своих благодетелей в обиду давать.

    - Большой грех! И тяжкий он. Только бы на нас не лёг он своим позором.

    - Не посрамим мы звания русского казака, Гришка. Святой Георгий Победоносец всегда с нами. И целует Василий свой крест, и лоб свой осеняет крестным знаменем.

   И я осеняю себя крестным знаменем, и целую два своих Георгиевских креста  на груди. Но глаза мои и мысли с моей любимой Идиллией.

    - Как ей тяжело сейчас, бедненькой? Как цветочек она хрупка, и нежна перед коварством тирана, и даже нелепого случая. Что уже с ножом рядом с нею стоит.

 Она одна из всей массы счастливых людей такая опухшая от слёз. Но и она,  виду не подаёт, не хочет меня расстраивать. Знает она, что сейчас мне во сто крат хуже: я со своей смертью играюсь. И сквозь слёзы Идиллия робко улыбается мне: я с тобой милый навсегда! Слёзы текут по её лицу, уже без удержки.

  Всё готово к представлению, и мы с Василием должны показать всё, что мы умеем: свою доблесть и нашу казачью выучку.

     Хороших белых лошадей нам дал господин генерал. И что главное - выученных коней, иначе было бы всем весёлое представление. Опозорились бы мы с Василием: ещё сразу в самом начале праздника. На чём и строился весь расчёт императора, и его мудрых советников. – Тут всё в счет бралось!

     А мой Вихрь ко мне своими тёплыми губами тянется, сахару просит. Я его так сам назвал, в честь моего любимого коня, что не раз спасал меня в бою от верной смерти.

    - Ну что же милый, не подведи меня. Кушай на здоровье, моё угощенье. Сегодня, нам с тобой потяжелее, чем в бою будет. – Вон сколько народу на нас смотрит!

    - И конь меня отлично понимает, его уму позавидуешь. Совсем, как человек он, только сказать всё, словами не может. И душа у него, похоже, что русская, иначе все его действия, и не объяснишь. – Конь, а такой понятливый! И тут же мимолётом меня осеняет вообще дерзкая мысль: может она, эта душа и вовсе не имеет никаких национальностей, всё до ужаса просто.

   С гиком и свистом пронеслись мы с Василием по кругу на своих добрых лошадях, мимо восторженных зрителей. Как когда-то, лавой  надвигались мы  на врага. Но нет наших добрых друзей рядом, навечно они остались: там, в далёкой Манчжурии.

     Ликуют японцы, очень любят они такие зрелища. И понимают они всю тонкость военного искусства, смакуют каждый его удачный фрагмент.

     Теперь мы рубим саблями чучела солдат, что поставлены по обе стороны беговой дорожки. Мы с Василием движемся навстречу друг другу. По сценарию мы враги, и должны встретиться в конном поединке. И мы рубим, своими острыми саблями, налево и направо чучела. Ни одного пропущенного чучела не должно быть. А их тут понатыкали самураи на совесть. И приходится нам с Васькой волчком вертеться, чтобы не оплошать перед зрителями. И они ликуют от каждого нашего ловкого и разящего удара клинком.

 И вот, мы встретились с Василием. Сверкают наши сабли от мощных ударов. Здесь всё без подвоха, как в настоящем бою. И храпят страшно, наши лошади, лиловят свои бешеные глаза. И им жарко, и жутко, в этой сече. Да и наши с Васькой лица, не хуже звериных морд стали. Похоже, что у нас с Шохиревым за всю эту войну мало что, осталось человечьего. Зверь, в нашей душе побеждает.

     А тут ещё, мой добрый Вихрь, захотел мне помочь. И так цапнул зубами Васькиного жеребца, что бедный конь, обезумев от боли, резко вскинулся на дыбы и чуть не завалился на спину. И только чудом Василий не слетел с коня и не угодил, под его острые копыта.

   Японцы были в восторге. Они дышали пылом происходящего боя, и задыхались, от эмоций. Тут никто не мог оставаться равнодушным. Но триумфом номера стала наша ловкость. Мы с Василием, рубились на саблях, уже стоя на своих сёдлах. И в какой-то миг мы с Шохиревым, ловко поменялись лошадьми, перепрыгнув на круп соседней лошади. Вот тут и нужен тонкий миг, упустил его, и лошадь раздавит тебя. Ну и, конечно храбрость.

    - Оп! – кричит Василий, - и мы уже поменялись конями. И тут же повторили этот номер. – Оп!

     Полнейший обвал оваций – шквал страстей: цунами! И мы с Василием едем на своё место, кланяясь зрителям. Русская душа она отходчива, и всегда чувствует добро. И мы уже напрочь, забыли о дыхании смерти: что в лицо, упорно глядит нам. Главное для нас сейчас, что люди нас прекрасно понимают, и восторгаются русскими казаками. Нашей любимой Россией! И на душе легче стало. Матушка ты наша!

    - Ка-са-ки! Ка-са-ки! Ка-са-ки. – Скандируют японцы, и далее – Хо-ро-сё. Хо-ро-сё!

    - Теперь следующий наш номер. На дорожку кладут небольшое куриное яйцо. И я на всем скаку заваливаюсь на стременах до самой земли пальцами руки подхватываю яйцо с земли.  Опасный номер! Не всякий артист способен на такое. Здесь везде риск и расчёт и главное, не разбить яйцо, все  похоже на авантюру. Но я стою уже в седле и показываю японцам это яйцо. Оно целое, и сверкает своей белизной.

 Не знают они, что я мог с земли и саблю подхватить зубами. Но это и среди казаков мало кто сможет сделать, только избранные. Это древнее искусство, им в совершенстве владели наши казаки разведчики – пластуны. Тут и магия движений и колдовство и полёт мысли. Чем и славили они русское казачество.

     На глазах у зрителей, я кладу куриное яйцо в ладонь другой руки. И начинаю выделывать различные трюки, мчась на лошади. Мой Вихрь меня прекрасно понимает и всячески подыгрывает мне.

 Умнейший жеребец! Артист, каких мало на свете. И вот, я уже на луке седла  кручу вертушку. Овации не смолкают ни на секунду. Тут я настоящий герой, люблю это занятие. Даже среди бывалых казаков шло восхищение моим искусством джигитовки. Но это всё было до войны. Боже, как давно это было – целая вечность, прошла.

     И вдруг – Идиллия! Её чистая любовь, ко мне!

     Значит, всё это было! И всё было со мной, и есть наяву! – Не верится самому.

     И вот, я снова стою в седле, и показываю зрителям, целое куриное яйцо.

     Такого быть не может: оно должно быть истёрто в муку. И уже зрители разделились на тех, кто уверен, что в номере есть подвох. И на других, кто уверен, что здесь всё чисто, без всякого обмана.

     Через секунду я повисаю на стременах и также ловко, на всём скаку кладу яйцо на место, откуда и взял его. Теперь очередь Василия, веселить народ.

   Хоть и японцы они, но тоже народ. Наверно он везде одинаков, во всём мире: и весёлый, и горластый, бесшабашный и до дерзости жестокий. Но пока, он добрый.

    - Казак берёт в руки плеть, и яйцо задвигалось по траве, как живое зашевелилось. А то вдруг, стало, как мячик скакать через плеть. Щелчок - прыжок! Щелчок-прыжок! И нет ему устали, оно как живое движется вместе с плетью.

    - И яйцо цело: и плеть спокойно гуляет под ним,  извиваясь в невообразимом змеином такте. И в тоже время тут каждый элемент, сам по себе,- веретено. А вместе – цирковое искусство! И плеть как играет: любо дорого посмотреть.

     С шипеньем и посвистом вся комбинация движется и не рушится. И, похоже, что по-своему радуется жизни. Колдовство, чудеса, да и только!

     Гудит толпа наблюдателей и сам император диву даётся. Что вытворяют казаки, как веселят народ! Поистине молодцы!

     Но и у него закралось в душу сомнение. А не деревянное ли яйцо? И такое ведь может быть. Тогда дурачат их всех казаки? А это к его сану непозволительно – дерзость!   Но пока император всё обдумывает и прикидывает, как лучше уличить казаков в обмане.

     Устал Василий от массы продуманных и точных движений. Иначе номер и не получится. Только кажущая лёгкость всех движений, их артистичность, завораживает зрителя. А на деле никто толком не знает, чего это стоит казаку.

     Я подхватываю с земли куриное яйцо на клинок. И оно начинает плавно катиться по широкой поверхности оружия к моей руке. Затем плавно переходит на тыльную сторону клинка и движется в обратном направлении, к его острию. Задержалось там всего на один миг и далее покатилось к моей руке по другой широкой плоскости клинка.

     Я мог бы, прокатить яйцо и по лезвию сабли и не развалить его на две части. Это высшее мастерство! Но пока я этого не делаю, надо заворожить публику. Пусть и она, как император уверуют, что нам с Василием есть что скрывать. Что и у нас есть слабые стороны. А яйцо гуляет себе и на другую мою руку, через грудь переходит и на клинок возвращается. Также и через плечи гуляет и по спине катается – чудеса творит.

    Любили мы пацанами так в детстве играться. Поэтому я был виртуоз в этом деле. И шкода я был тоже, хоть куда. Какому-нибудь новичку-разине, яйцо болтун, то есть тухлое яйцо, под шапку спрячем. А потом ищем его у своих же товарищей: стучим руками по одежде, карманы выворачиваем – нет яйца? Конечно все тут в сговоре: это игра, все, кроме новичка в ней участвуют. Тот ничего не подозревает и с улыбкой смотрит, как мой друг с серьёзным лицом ищет пропажу. И другие ребята, кто весь этот номер знает, тоже молчат и по-всякому подыгрывают нам.

     И вот, когда новичок теряет всякую бдительность и улыбается во весь свой щербатый рот, очень уж ответственное дело хранить ценную пропажу и ощущать, что вот она туточки, под шапкой надёжно прячется. И весь дружный коллектив за тебя переживает и подмигивает тебе и всячески, жестами поддерживает. – Храни, мол, тайну, крепче храни.

     И вот тут мой дружок Гришка Ногаев неожиданно хлопает рукой  разиню по шапке. Это кульминационный момент во всём розыгрыше. Яйцо со смачным хрустом лопается там и зловонная отвратительная масса растекается по лицу новичка. Ошмётки яйца висят и на глазах и на ушах, и норовят расползтись далее по лицу. Парнишка непроизвольно вытирается шапкой, и размазывает всю эту яичную массу уже основательно, так что и конопушек на лице не видать. Некоторые товарищи от смеха и по траве катаются, очень им, уж весело, на всё происходящее глядеть. А Гришка Ногаев подальше прячется в толпе ребят, так на всякий случай. Знает он, что за это можно и по шее получить. А кому хочется одному ответ держать: за всех, ведь не он один зачинщик. Но детство есть детство и скоро все обиды забываются. Новичок принят в дружную ватагу казачат. И уже все вместе герои придумывают всяческую возможную шалость. Иначе, скучно жить подросткам, а энергии у них через край – ей выход нужен. И волей-неволей, ищут новую жертву, для шуток, и находят её.

   В окружении  императора стоят и наши продажные высшие офицеры. Они тоже при полном параде, при всех орденах и регалиях. Они здесь представляют Россию: весь позор её поражения в этой никому не нужной войне. Но и они улыбаются, и не замечают насмешек в их адрес. Они уже давно всё продали, и совесть, и Родину, и флаг. Им без разницы какому хозяину служить, что японцам, что маньчжурам. И наверно не один наш солдат погиб по их вине, а сотни и может даже тысячи.

    Но сегодня и у предателей праздник, они хоть сейчас готовы прислуживать японцам, эти холуи. Вон как извивается, в угоднической позе генерал Тряпицин. Он молод для генерала, но сумел получить это высокое звание, практически не выходя из штаба. Участвовал только в беспроигрышных военных акциях, на что имел лисье чутьё. А в итоге войны, сам же и сдался японцам, со всем своим окружением. Кто куда делся потом - неизвестно, а генерал здесь, в окружении императора. И ещё награждён он японской медалькой, зато из рук самого императора.

     Когда мне вручали второго Георгия, то только он один,  генерал Тряпицин был против этого награждения. – Молод этот казак, два Георгия носить, их заслужить надо. Порой и одного за всю войну не заслужишь, а тут сразу два. – Вот завистливая душа!

     Усмехнулся тогда, командующий армией, и иронически заметил: - Ты наверно, Ваше благородие, с поля боя не отлучался, что вся грудь в орденах.

  Того аж передёрнуло всего, что током прошило. Понял генерал, что это в его огород камешек. Но смолчал Тряпицин тогда, понимал, что не время ему распри чинить: его карта бита козырем. Затаил он зло на меня тогда, хотя в чём я был виноват?  Да ни в чём! И он ждал своего часа отмщения за свою попранную гордость.

    - Пусть носит герой свою награду – говорит командующий армией. – Сейчас сама война, всякому решению голова, а не чьё-то  попечительство.

     Но своя, целая голова дороже всякой награды, - помните это дети мои!

     И ещё помните, что при лихой голове заслуженная награда во сто раз краше – носи герой! И по отечески поцеловал меня командующий: - Спасибо сынок!

    - Конечно, и я навечно запомнил этот случай. И вот, мы снова свиделись с Тряпициным, при столь незавидных обстоятельствах судьбы.

 Подзывает Император к себе, нашего генерала Тряпицина. И говорит ему по-русски: - Проверь это яйцо, оно наверно из дерева сделано. А если обман найдёшь, то непременно награду получишь. Так и обманщиков проучим, и твоё усердие отметим.

    С неимоверной лёгкостью подбегает ко мне генерал, совсем этак, не по-генеральски, а скорее всего, как лакей. И чуть не приказывает мне: - А ну-ка, подай сюда яйцо, Георгиевский кавалер, хватит победителей шельмовать. Сам Властитель Небесный хочет убедиться, что ты не обманщик. – Живо!

 И глаза его пучеглазые по-жабьи уставились на меня, своими замороженными зрачками, где и совести отродясь не водилось.

    Закипело всё во мне от негодования и такого обращения. – Холуй иноземный!

 И в тот же миг я отчётливо вспомнил, те наши детские  шутки с тухлым яйцом, что мы не раз проделывали.

   - А чтобы наверняка всё получилось, то куриное яйцо я прокатил по лезвию сабли. Но так  аккуратно это сделал, что не повредил его известковой  оболочки, а только чуть-чуть подрезал её. И затем, задержал яйцо, как жонглёр уже на острие сабли, но опять же, не повредил его.

 Так и подал я Тряпицину яйцо, что бы тот его с острия снял, как с шикарного подноса.

    С собачьей преданностью генерал принялся разглядывать продукт, чтобы уличить меня в обмане. Но ничего не находил подозрительного: яйцо, как яйцо, на дерево не похоже.  Но я решил подзадорить его, и пошутил:  - На свет посмотрите, ваше высочество. Оно от солнца светится – живое оно, того и гляди, птенец вылетит. И улетит ещё ненароком!

     Генерал закрутил яйцо над головой, затем для лучшего обзора зажал его в ладонях, как в окулярах.

    - Дави! Ревёт толпа на разных языках и наречиях: - деревянное оно! – Дави!

     Легко хрустнуло яйцо, и вся его живительная масса тут же выплеснулась на незадачливого генерала Тряпицина. Прямо в его холёное лицо, обрамленное  завитками волос, и расплылась там. Но долго не задержалась, на этой жирной сковороде, его калёной роже, и неотвратимо низвергалась далее, на мундир  и грудь генерала.

     Тихонько пискнул в толпе чей-то придушенный смешок и затих в пространстве. Зато император, уже завалился на спину от весёлого смеха, на свои шелковые подушки. Совсем, как наши пацаны, в своём счастливом детстве в России, и засучил ногами в воздухе.

    И это был кульминационный момент всего накала страстей.

    Всё утонуло в неудержимом хохоте, постепенно переходящем в рёв толпы,  плач, и стон. В гипнотическом, и неудержимом подражании друг другу тут все были равны сейчас: и император, и простые смертные.

  Только генерал Тряпицин был бледен, как-никогда ранее. И сейчас ему была очень отвратительна холуйская участь предателя.

     Наконец-то он осознал своё полнейшее ничтожество и участь изгоя. И ещё его очень бесило то,  что все японцы, его так воспринимают, и только так, а не иначе. Причём делается это с великим  удовольствием на лице: как посмешище воспринимают его, а не боевого, заслуженного генерала.

 В его жабьих глазах, на мгновение растаял вечный лёд, и навернулась живая человечья слеза. Но мстительное  чувство тут же затмило разум, и он бросил мне в лицо: - Быдло! Попомнишь ты меня ещё! На всю жизнь запомнишь.

    Насмеялись все вволю: и император, и японцы, и мы с Василием. Только моя любимая Идиллия не смеялась. Каким-то внутренним своим женским чутьём она уже почувствовала беду. Но осознать весь её размах, всю катастрофу и она не смогла. И то, что именно этот генерал и есть ее причина.

 А весёлые японцы, не сговариваясь, опять весело скандировали: Касаки! Касаки! Касаки!

     Но тут император поднял свою руку вверх, требуя внимания. Другой рукой он ещё вытирал слезинки со своих глаз, совсем, как обычный человек. Бывают слабости и у великих людей. Но всему своё время!

     Не сговариваясь, прокатилась гулкая и затухающая волна, разнообразных звуков, окончательно подавивших общее веселье. Японцы замерли в ожидании мудрых слов правителя.

    - Я не ожидал, что казаки смогут покорить сердца наших людей. Но такое случилось, и я сам уже отношусь к ним не как к пленникам, а как обычным людям. Хотя совсем недавно они были враги для меня, и не только для меня, но и для каждого японца!  Здесь император в упор посмотрел на господина Тарада, но тот с достоинством истинного самурая выдержал этот взгляд. Зато его дочь дерзко вскинула свою прекрасную головку.   Всполох её глаз не остался не замеченным. И умудрённый жизнью  император понял, что достиг своей цели, и уязвил своих родственников, в самую глубину их души.

  - И всё же, я не отменяю своего решения. Я хочу увидеть наших героев, которые могли бы показать своё искусство в честном поединке с казаками. И тем самым укрепить самурайский дух в наших сердцах, всей великой нации. Сегодня наш праздник!

 Буря оваций всё усиливалась, воодушевляя японский народ на подвиг. И вперёд уже выдвинулись многие отважные бойцы, годовые сразиться с русскими. Всё,  как и было заявлено ранее.

 А среди самих бойцов, невольно произошёл естественный отбор. Все они  прекрасно знали друг друга. И вот теперь эти звёзды, если так можно выразиться, постепенно угасали перед могучей яркостью личностей: господина Коно и господина Такахаси. Они просто меркли в их великолепном сиянии - ореоле их славы, и невольно отступали и терялись в толпе.

 И вот, господин Коно и господин Такахаси предстали перед лицом императора и поклонились ему. Тот улыбнулся героям, поддерживая их кандидатуры. Правитель знал их давно и ценил,  и не раз сам лично их награждал, за их триумфальные победы в поединках.

 Они ещё молоды, эти герои, им не больше тридцати пяти лет, но они патриоты своей Родины и бойцы, что надо. Лучше чем они никто не выполнит желание императора:  погубить русских. Иначе и праздник ему - не праздник, и генерал Тарада не будет окончательно унижен и раздавлен.

     Как будете биться:  до смерти, или до победы? Ликует народ: - До смерти! До смерти сражаться!

   Крови ему хочется, таков уж он и есть простой народ – он везде одинаков!  Вмиг всё хорошее забыто, теперь это одна высокоорганизованная волчья стая.   Завыла, и застонала она, уже не человечьими голосами. И бойцы подтвердили своё намерение биться насмерть.

 Мы с Василием не желали никому смерти, но ничего не нашли более мудрого, чем поклониться императору, а затем японскому народу, в знак своего согласия. И врага надо уважать, даже в его алчности. Я ловил взгляд своей любимой: и она неплохо сейчас держалась, моя милая Идиллия! Хотя лицо её побледнело ещё больше. Но к своему удивлению я неожиданно заметил в этом, хоть и ангельском облике, жесткие самурайские черты  ее отца.

  И вдруг: я сразу, и отчётливо осознал, случись, что-то со мной, она будет биться за меня одна, насмерть, против всего своего народа, как сражалась против о отца.

 Она и сейчас готова была идти на смерть вместо меня, если бы это было возможно. И это факт воистину неоспоримый.

  Удивляло меня её величайшее самопожертвование  во имя нашей любви. И сегодня я был самым счастливым человеком, осознавая, что я – самый счастливый на всей нашей грешной Земле. Но особо радоваться было нечему, по сути дела нас с  Василием обрекали на верную гибель.

     Душа Идиллии   плакала, и стонала, и никакая маска на лице не могла это скрыть. Я не сомневался в этом. Идиллия не могла идти против назначения природы, её создавшей. Она женщина! И вечно останется такой!  Великая женщина – богиня! И умереть за меня  могла не задумываясь.

     Я должен был победить в этом бою и спасти свою Идиллию. Она не свернёт со своего избранного пути, потому что терять ей будет уже нечего.

    Император очень доволен, он даже помолодел весь. И в нём проснулся ярый пыл бойца. Но что бы выглядеть ещё более эффектно в глазах своего народа, он объявил:

    - Если победят казаки, я дарю им свободу, и сделал ударение – если победят!

     И улыбнулся, потому что был уверен, что это невозможно – они обречены!

   - Но его народ возликовал: Это великая честь, обрести свободу – радуйтесь русские, и сражайтесь ещё злее. Вам есть за что биться, и побеждать, и умирать не так тоскливо будет. И опять буря оваций, великодушному императору. Но никто и не знал тогда, что им  уже был подписан мирный договор с Россией и далее, об обмене военнопленными.

   Господин  Тарада был очень спокоен и только прижал свою правую руку к своему сердцу.

    - Не волнуйтесь! – поняли его казаки.

     Бойцы обнажились по пояс, рисуясь рельефной мускулатурой тела. Русские выглядели бледно на их фоне: ... Читать следующую страницу »

Страница: 1 2 3