Дворянский сын

-Кушайте, гости дорогие, - молвила Мария, - после дальней дороги завсегда поесть хочется, а после ужина пожалуйста и отдохнуть, места всем хватит, а Ване я отвела отдельную комнату, где он и будет жить, коль останется здесь, - и она осторожно погладила мальчика по голове своей тёплой рукой. Ваня уже отвык от материнской ласки, а Фросину заботу воспринимал как должное и это материнское поглаживание тётки по его голове было приятно и неожиданно.

Время за ужином прошло быстро, начало темнеть и Мария зажгла большую керосиновую лампу, висевшую на цепочках над обеденным столом. Когда чаепитие закончилось, хозяйка зажгла лампу поменьше и повела гостей располагаться на ночлег: кучеру постелили на кухне, Пётр Фролович расположился на диване в гостиной, а Ваню тётка Мария провела в его будущую комнату, которая оказалась копией его родной комнаты в усадьбе, лишь кровать и стол для письма были другими.

Утром, чуть свет, во дворе закричал петух, ему откликнулись петухи из соседних дворов, и их кукареканье заставляло жителей городка просыпаться и начинать новый день спозаранку.

Ваня тоже проснулся и вышел во двор. Кучер уже запрягал лошадь собираясь в обратный путь: отец решил остаться на несколько дней, чтобы уладить Ванины дела с обучением в уездном училище и поэтому кучер обещал вернуться за ними через неделю.

Ваня сбегал в уборную, вымыл лицо и руки из рукомойника во дворе и прошёл в дом на кухню. Отец и кучер уже сидели за столом возле самовара и пили чай с остатками от вчерашнего ужина.

 Тётка Мария хлопотала у топившейся печи и когда Ваня сел за стол поставила на стол сковороду с жареной колбасой, залитой яйцами. Мужчины оживились и, отставив чашки с чаем, принялись за яичницу, макая кусками хлеба в растекающиеся по сковороде желтки, смешанные с жиром.

 Ваня тоже принял участие в очищении сковороды, которая освободилась под напором трёх едоков, вернувшихся снова к чаепитию: наливая чай в блюдечко и прихлёбывая его губой через край блюдца, отрываясь лишь на мгновение, чтобы положить в рот маленький кусочек колотого сахара, лежавшего горкой в сахарнице. Мария тоже присоединилась к ним попивая чай с вареньем, но так и оставаясь закутанной в платок, из-под которого виднелся лишь один чёрный глаз.

-Ты сняла бы платок, что ли, - молвил Пётр Фролович, - что от нас прятаться, да и вины твоей в этом нет, что родимое пятно попало на лицо: где бы в другом месте, так никто бы и не заметил и не подумал худого.

- Я и так, братец, знаю, что Бог это отметил меня родителям в наказание, а не чёрт, как думают люди, - ответила Мария, и платок я ношу дома не для сокрытия своего родимого пятна, как ты думаешь, а чтобы подтянуть щёку, что стала отвисать, набухла и мешает мне заниматься домашними делами.

- Что же ты, Мария, не возьмёшь домработницу: пусть она бы и управлялась по дому, а тебе,  наверное, дел и в лавке хватает - без присмотра твои приказчики живо проторгуются и растащат товар и деньги так, что и концов не найдёшь.

- У меня не пошалишь, братец, - отвечала Мария, прихлёбывая душистый чай, - товар я сама отбираю у перекупщиков, у крестьян и купцов, потому знаю точно где, чего и сколько и по вечерам считаю кассу, чтобы не искушать приказчиков деньгами в кассе. Приворовывают они, конечно, но в меру и мне не в убыток. Был у меня один приказчик, прихватил из кассы червонец, я заметила недостачу и прогнала его: теперь он дворником улицы метёт, поскольку никто его в торговое дело здесь не берёт, а на него глядя и другие мои служки поубавили пылу, чтобы тащить товар и деньги из лавки.

Домработница, постоянная, мне пока тоже не нужна: сама управляюсь по дому, чтобы не сидеть днями и бестолку смотреть в окно. Приготовить покушать мне не в тягость, сам видишь, покопаться в огороде – тоже в радость, убираться по дому приходит соседка раз в неделю по пятницам и раз в месяц заходит прачка, чтобы взять бельё в стирку. Так и живу в одиночку, но без запарки. Вот Ваня учиться начнёт – может тогда и домработницу возьму, чтобы за ним присматривала, кормила и обстирывала: мальчики ведь известные грязнули-замарашки и к прачке не набегаешься. Не беспокойся, братец, твоему сыну, моему племяннику, плохо здесь не придётся, да и мальчик он, как я посмотрю спокойный и, наверно, послушный.

На этом чаепитие закончилось, все встали из-за стола направляясь по своим делам: кучер в отъезд, тётка Мария  готовить обед, а Пётр Фролович собирался навестить училище, чтобы поговорить об учёбе сына с осени и в каком классе и что нужно из документов для его оформления.

Встав из-за стола Пётр Фролович перекрестился на образа в углу и подумал: - Вот здесь, за одним столом, сидели за завтраком он, потомственный дворянин, сермяжный крестьянин, сестра двоюродная – полужидовка и его юный сын, десяти лет от роду. Ещё лет двадцать назад такое и представить было невозможно, а вот подишь-ты, случилось и дальше сословия будут меняться ещё сильнее и дворянско-крестьянская Россия исчезнет окончательно.

Грядут большие перемены и надо младшего сына подготовить к ним основательно, чтобы он не потерялся в будущей своей жизни среди холопов, жидов и торговцев, а оставался дворянином по духу своему и по положению в обществе.

Пётр Фролович надел свою фуражку, которая сразу отличала в нем бывшего офицера и, наказав Ване помогать тётке Марии по дому, пошёл вон со двора вслед за кучером, который отправился в обратный путь с наказом вернуться сюда через неделю, чтобы отвезти барина с сыном домой.

В училище Пётр Фролович разыскал только сторожа, который объяснил, что учителей и попечителей сегодня нет и не будет по причине окончания занятий со школьниками ещё на прошлой неделе, но именно сегодня учителя с семьями выехали за город на пикник: так по-французски они назвали выезд на лужайку у реки, чтобы повеселиться по случаю завершения учебного года. Потому барину следует прийти по делу завтра, когда директор-учитель будет здесь перебирать бумаги для отчёта в губернию.

Пётр Фролович не шибко расстроился от своей неудачи – впереди была целая неделя для устройства дел, и потому он прошёлся по городу, где не бывал уже несколько лет. В городке, по словам сестры Марии, проживало около пяти тысяч душ населения, из них половина жидов и их чернявые лица постоянно попадались ему на пути.

Он остановился у храма Георгия Победоносца, чьи незатейливые купола возвышались над самым обрывом, за которым виднелась низина с протекающей извивами речкой под чудным названием - Бася и далее за городом эта река впадала в другую по женскому имени - Проня, а уже  Проня вливала свои воды в Днепр.

За рекой вдали виднелись серые крыши домов Заречья, а еще дальше на самом горизонте едва различалась ближняя деревня.

 Храм был сооружен из красного и белого кирпича, причём белый кирпич был еще и побелен известью и потому строение храма выглядело нарядно на фоне посеревших бревенчатых домов и изб, крытых дранкой, которые разбегались улицами от храма в трёх направлениях. Петра Фроловича подмывало подняться на колокольню, откуда  откроется вид на весь городок с его окрестностями, но это ребячество не вязалось с солидностью дворянина и Пётр Фролович, отказавшись от мысли взобраться на колокольню, направился в сторону от храма к центральной площади городка.

Центральная площадь и была основной достопримечательностью города по мысли неведомых строителей-основателей.  Квадратная в плане центральная площадь обрамлялась постройками из красного кирпича, в которых размещались уездные учреждения власти, казначейство, дворянское собрание, лавки крупных торговцев, дом городничего, комендатура и еще два-три дома непонятного назначения. От центральной площади улицы разбегались на все четыре стороны света. Через пару кварталов на запад было еще две площади поменьше и третья площадь располагалась к югу.

 Именно у той площади и находилось уездное училище, от которого Пётр Фролович и прошёл к центральной площади и там же, неподалёку, находилась лавка Марии. На этой небольшой территории и предстояло жить его сыну Ивану следующие несколько лет, если судьба не решит иначе.

 Пётр Фролович слабо верил в Бога, как и большинство офицеров, видевших кровь и несправедливость войны. Ещё в офицерской службе Петру Фроловичу довелось принять участие в русско-турецкой войне за освобождение Болгарии от турецкого ига и полученных там впечатлений вполне хватило, чтобы усомниться в существовании Бога, допускающего такие мучения для неповинных ни в чём людей. Но в судьбу, или как говорил Пётр Фролович, в рок он охотно верил, полагая, что многие обстоятельства человеческой жизни предопределены свыше неведомыми силами и человек по жизни следует этим обстоятельствам.

 Как повозка движется лошадью по дороге самостоятельно, если кучер задремал: так и жизнь человека идёт по колее, петляя и прихотливо извиваясь, пока не скроется за горизонтом, где начинается небытие. Впрочем, в загробную жизнь Пётр Фролович тоже не верил и не представлял, как там, в райских кущах или жестоком аду, могут уживаться людские души, которые по жизни ненавидели себя или принадлежали к разным сословиям. Как там, за пределами жизни, души императора и висельника, находясь рядом, будут беззлобно общаться, на непонятно каком языке, будучи равными по своему статусу перед Всевышним, который, согласно поповским проповедям, и разделил их при жизни на господина и холопа. Но пока до райской кущи было ему еще далековато и Пётр Фролович с удовольствием прошёлся по городку вдоль и поперёк, благо, что эта прогулка обошлась ему не более двух вёрст пути.

Добрая половина города была заселена жидами и, попав на их территорию, Пётр Фролович поспешил выбраться  к привычного вида людям и в привычной глазу одежде, а не в длинные чёрные сюртуки и широкополые чёрные шляпы, что носили некоторые мужчины с длинными локонами волос, свисающими из-под шляпы впереди ушей - так называемые пейсы.

 Сколь живёт Пётр Фролович в этих местах, столько времени он не перестаёт удивляться образу жизни этих чернявых обитателей местных городков и местечек. Живут они здесь с незапамятных времён, лет триста уже, если не более, но так и не смешались с остальным населением. Ведут торговые дела, содержат трактиры, шьют одежду и сапожничают, дают деньги в рост, но ни разу Пётр Фролович не встречал жида-земледельца, и даже их огороды при домах часто пустовали зарослями сорняков, не зная заботливой руки хозяина – огородника. Такой же замкнутый образ жизни вели ещё цыгане, но те кочевали табором и пожив на одном месте и изгадив его, цыгане переезжали на другое место, где их уже успели позабыть. Жиды, напротив, жили оседло, но обособленно и настороженно, словно прислушиваясь к чему-то неведомому и ожидая сигнала к какому-то действию.

- Что с них взять! – размышлял Пётр Фролович, - одно слово христопродавцы, как в Библии писано. Отреклись от Христа, разбежались потом по всему миру и готовят, наверно, очередной исход, что случился с Моисеевым племенем из Египта в землю обетованную. Но упаси Господь связаться с жидовским племенем по денежным делам: увязнешь в долгах, как в шелках и уже не выпутаешься. Дед мой взял деньги у жида на покрытие карточного долга: деньги отдал потом трижды, но заёмная бумага была так составлена, что пришлось в имении продать землю и осталась одна усадьба в которой я живу: помещик-дворянин без поместья, но зато с дворовой девкой Фросей, – засмеялся про себя Пётр Фролович, вспомнив жаркие объятия этой девки, ставшей почти хозяйкой в доме, пусть и невенчанной.

К обеду Пётр Фролович вернулся в дом Марии, которая выкатила на стол незатейливый, но вкусный обед из борща, запечённой свиной рульки, киселя из мочёной брусники и чаю по желанию и от пуза с пряником и вареньем. Иван уже привык к диковинному виду своей тётки и охотно выполнял её поручения принести зелени с огорода или слазить в погреб за сливками, понимая, что здесь ему предстоит жить много лет и тётка Мария, при хорошем к нему расположении, даст много вольности, что не позволяли дома отец и Фрося.

После обеда Пётр Фролович прилёг отдохнут: ведь ему уже стукнуло пятьдесят пять годков и даже по нынешним временам он числился уже глубоким стариком, имеющим право на стариковский послеобеденный отдых. Конечно, дома Фрося не давала ему разлёживаться, заставляла подстригать бородку и волосы, и тогда Пётр Фролович, с крепким, как у сорокалетнего мужчины телом, выглядел гораздо моложе своих лет. Но сейчас, у сродной сестры, ему молодиться было ни к чему и он прошёл в свою комнату, откуда вскоре послышался громкий храп с переливами, что означало глубокий сон Петра Фроловича.

Молодая ключница, как Пётр Фролович называл Фросю, которой едва минуло двадцать шесть лет, тщательно следила за здоровьем хозяина-сожителя полагая, что от его здоровья зависит и её благополучие: не станет у Петра Фроловича интереса к ней, как к женщине – не нужна она будет в усадьбе и придётся ей возвращаться в дом к брату, где и без неё не протолкнуться.  В усадьбе она почти барыня, а если бы Бог дал её ребёночка, то и вовсе стала бы Фрося полноправной хозяйкой, но и без дитя Пётр Фролович накрепко привязался к своей ключнице и даже завещал ей свою усадьбу, если вдруг лихоманка какая приберет его на тот свет.

Пока отец храпел в комнате на диване, тётка Мария предложила Ване пройтись с ней до магазина, где она даст приказчикам указания, проверит их торговлю, примет двух-трёх крестьян-поставщиков товара и, заодно, Ваня присмотрится к её делам:

 - Глядишь, через несколько лет, если Бог приберёт её к себе, Ване придётся самому хозяйничать в лавке, или продать её с выгодой, у меня же других родственников, кроме Петра Фроловича нет, но ему моя лавка без надобности, а вот тебе, Ванечка, моя лавка в наследство будет кстати, если войдёшь в зрелый возраст и надумаешь жениться, – говорила тётка Мария, держа Ивана за руку, когда они шли по улице к её лавке.

-Пусть соседи посмотрят, какой у меня ладный племянник растёт с разноцветными глазами, да и тебе, Ванечка, надо будет со всеми соседями познакомиться и поладить с ними, коль ты будешь здесь жить и учиться. В маленьком местечке, как наш городок Чаусс, от добрососедства зависит вся наша жизнь, - поучала тётка Мария своего племянника, когда они шли по улице, здороваясь с прохожими.

 – Здесь все и всё друг о друге знают и коль поссоришься с соседом, то это как собаку свою побить: затаится, а при случае так цапнет за руку, что и не рад будешь. И вообще, Ванечка, с людьми надо ладить добром, а не принуждать их злом, тогда и тебе будут отвечать тем же.

 Есть, конечно, и подлые, завистливые людишки, которые добра не поймут – так от них лучше держаться подальше и не иметь с ними никаких дел. Как говорят мужики в таких случаях: не тронь дерьмо – оно и пахнуть не будет, – грубовато закончила Мария свои поучения Ивану, поправляя на лице платок, что скрывал её уродство: они уже подошли к лавке, возле которой околачивалась пара забулдыг, сшибающих у прохожих по грошику, по копеечке себе на опохмелку.

 Завидев хозяйку лавки забулдыги поспешно пошли прочь, зная её нетерпимость к пьянству мужиков, которую она считала душевной слабостью перед житейскими трудностями. Она не раз и не два советовала пьянчугам взяться за ум, а не за бутылку: - Если бы я из-за своего недостатка на лице взялась за бутылку, утешаясь винным дурманом, то давно бы издохла под забором, пустив лавку отца на распыл, - увещевала однажды Мария пьяниц возле своего магазина, – но я хозяйствую и в том нахожу себе утешение в жизни.

- Легко тебе это говорить, злобно ответил тогда Марии один из пьянчуг: мятый и сердитый с похмелья.

 - У тебя лавка полная товаров, да и заезжие мужички ублажают твое женское желание за рубль - так бы и любой из нас смог жить без водки. Давай лучше пятак на опохмелку, чем срамить нас пьянством, – потребовал забулдыга и с тех пор тётка Мария, обозлившись, приказала гнать этих обормотов от лавки, чтобы не пугали своим видом покупателей. Потому и нынешняя парочка пьяниц поспешно ретировалась, завидев издали грозную и уродливую хозяйку лавки.

 Мария с племянником вошли в лавку, где её почтительно встретил приказчик, вышедший из-за прилавка навстречу хозяйке. Мария поднялась с Ваней на второй этаж, где раньше были хозяйские покои, но потом Мария купила себе дом и отселилась от лавки, где она была всегда на виду и теперь над лавкой был устроен склад товаров и кабинет хозяйки, где она принимала купцов и мужиков с товаром.

Тётка Мария дала Ване пряник, горсть леденцов и он вышел на улицу в ожидании завершения её дел, чтобы отправиться назад к дому.

Пьяницы, числом уже четыре, толпились неподалёку выпрашивая, Христа ради, копеечки на опохмелку, в магазин входили и выходили посетители, а Иван, присев на завалинку, сгрыз пряник и сосал леденцы, присматриваясь к окружающему.

Лавка тётки Марии находилась на площади, которая была неподалёку от главной площади. Всего площадей в городке было четыре и на каждой из них располагались лавки, питейные заведения, дома хозяев или казённые учреждения. На этой площади, на другой стороне, был кабачок, куда то и дело заходили мужики выпить чарку водки или кружку пива с устатку в жаркий день.

Сбоку находился заезжий двор, где грудились лошадиные повозки, коляски извозчиков и крестьянские телеги с бородатыми крестьянами на них, что приехали в уездный город по житейским делам или за покупками – у кого были деньги.

 День клонился к вечеру, кто приехал издалека и не успевал вернуться домой засветло, решили остаться на заезжем дворе переночевать прямо в телегах, чтобы поутру двинуть в обратный путь. Платить надо было только за постой лошади с телегой, но можно снять койку, прикупить овса для лошади, а самому отправиться в трактир – что многие путники и делали, пропивая в трактире наторгованные от нехитрых крестьянских товаров пятаки и гривенники. Хозяин трактира, чернявый лысоватый жид, поминутно выскакивал на крыльцо, высматривая на заезжем дворе новых постояльцев и жестами приглашая их к себе в трактир.

К Ване подошли два мальчика, чуть помладше его, босые и в рубищах из домотканого холста, в какой и он, дворянин, ходил у себя по деревне в тёплые жаркие дни, и с жадностью в глазах смотрели на него, барчука, сосущего сладкие леденцы из магазина своей тётки. Ване стало неловко от их взглядов и он протянул им на ладони уже подтаявшие леденцы со словами:  «Берите, мне не жалко».

 Слова эти были услышаны, мокрые леденцы исчезли с его ладони в мальчишеских ртах и уже трое мальчиков сидели на завалинке усердно посасывая сладкую твердость леденцов и поглядывая на окружающий их мир взрослых людей, занятых делами, бездельем или выпивкой, поскольку пьяницы, видимо, разжились деньгами и двинулись к трактиру погасить похмельем горевшее в них зло от вчерашнего пьянства.

Скоро и тётка Мария вышла на крыльцо своего магазина и Ваня, не прощаясь со своими сверстниками, с которыми так и не успел познакомиться, двинулся в обратный путь, держась возле тётки, но не за руку, что было бы недостойным его возраста в глазах обитателей улицы.

Пётр Фролович, проснувшись, вышел во двор, но ни сестры, ни сына не обнаружил и сел на веранде, поджидая их возвращения. Стайка кур сонно переходила двор от калитки к сараю, где им был устроен насест и гнёзда для несушек, которые сейчас пустовали в ожидании пеструшек, готовящихся снести яйца для обитателей дома к завтраку.

-Ване, конечно, будет здесь неплохо, - размышлял Пётр Фролович, всё ещё сомневаясь в правильности своего решения оставить мальчика здесь на учёбу под попечением своей сродной сестры.

-Мария присмотрит за ним, Ваня обзаведется друзьями по улице и по учебе в училище, но если дело не пойдет на лад, то всегда можно будет забрать сына и определить его в другое место.

Было бы у меня состояние, учил бы своего младшего дома с гувернером, но нет такой возможности. Двое старших сыновей так же учились в отдалении, но ничего, вышли в люди, получили небольшие чины  на казённой службе и живут в столицах. Даст Бог и Ванюшка выучится: хотелось бы мне, чтобы пошёл в кадеты и потом офицером служил, но вбил он себе в голову, что хочет быть учителем – пусть будет как хочет, принуждать не стану.

 Без сына дом мой опустеет, но Фрося не даст мне закиснуть: послал же Бог мне утешение на старости лет. Простая ведь крестьянка, еле-еле обучил её грамоте, но как она умеет мужчине угодить: и по хозяйству, и в постели – никакая барыня так не сможет. И ведёт себя с достоинством, но без спеси, что выбилась из крестьянской хаты в дворянскую усадьбу, пусть и в приживалки.

 Моя жена, покойница, царство ей небесное, тоже была спокойная и незлобивая женщина, детей мне нарожала, но не было с ней душевной близости! Держалась как бы в отдалении, а в постели - как бы по обязанности. Что-то не припоминаю, чтобы покойница Пелагея, хоть однажды, высказала женскую страсть в постели, закричала подо мною или укусила меня, как это делает Фрося.

 Может от отсутствия женского сладострастия Пелагея и захворала и померла рано, но не я в этом виноват. Зато к детям Пелагея относилась с лаской и поэтому все они получились удачными и стали людьми. Дочь Лиду бес попутал связаться с лавочником, но ничего, живёт, двух детей уже прижила и кажется довольна. Надо будет навестить её, как приеду, - лениво размышлял Пётр Фролович наблюдая, как петух загоняет своих пеструшек в сарай, в тенёк.

-Ничего, буду коротать век с Фросей, может и ей ребёночка справлю: я ещё не совсем старый, тогда ребёнка признаю, но под венец второй раз уже не пойду – грех это, на старости лет плотским утехам предаваться – продолжал Пётр Фролович свои рассуждения.

-Чаю, что ли попить, пока Мария делами занимается, - пришла ему мысль и он пошёл в кухню разжигать самовар. У Марии самовар стоял на подставке в углу и труба от него выходила сквозь стену во двор, чтобы с улицы не видно, что хозяева готовятся к чаепитию. Мария вела скрытный образ жизни и не давала повода соседям уличать её в угощенье чаем заезжих мужиков: заехал мужик по делам – это одно, а угощать его чаем – это уже другое и похоже на прелюбодеяние.

Пётр Фролович наколол ножом щепочек из лежащего под лавкой чурбана, набросал их в топку самовара, надел сверху дымоходную трубу, зажёг спичку и через поддувало спичкой поджёг щепки. Огонь быстро разгорелся, загудел в трубе и вскоре самовар заворчал, застонал и залился свистом: у Марии самовар был со свистком в крышке и по кипению этот свисток подавал сигнал, что кипяток готов и дело за заваркой.

Пётр Фролович взял заварной чайник, отломил кусочек плиточного чая от прессованного бруска, бросил его в чайник, залил кипятком из самовара, снял трубу, установил конфорку и поставил на неё чайник, чтобы чай настоялся на жару догорающих щепок до тёмно-коричневого цвета. Минут через пять Пётр Фролович налил заварки в чашку, добавил кипятку из самовара и приступил к чаепитию с сушками и колотым сахаром, что стояли постоянно на кухонном столе, который был у окна.

 Другой стол – разделочный, для приготовления пищи, стоял у противоположной стены рядом с русской печью без лежанки, но с закутком для сушки обуви, валенок и одежды. Мальчик лет десяти вполне мог поместиться на этом закутке, согнув ноги, чем часто пользовался Ваня впоследствии, набегавшись в непогоду и холод по улице и взбираясь в этот закуток, чтобы быстрее согреться.

Пётр Фролович допивал уже третью чашку чаю, когда калитка заскрипела, отворилась и во двор вошли Мария и Ваня. Они тотчас присоединились к Петру Фроловичу, Мария достала кусок ветчины из погреба, плюшек, что испекла вчера, поставила на стол хлеб и масло, и чаепитие перешло в вечернюю трапезу перед нескорым ещё ужином.

Взрослые обсуждали за чаем свои дневные дела, а Ваня, перекусив, пошёл в гостиную, где стоял книжный шкаф с книгами тётки Марии: она тоже любила чтение в одиночестве и потому книг было в доме довольно много. Некоторые книги Мария купила по своему вкусу, а некоторые достались ей ещё от отца: мать-иудейка светских книг не читала.

 Тётка Мария, как ни странно для её облика, любила книги про любовь между мужчиной и женщиной, и таких книг было почти половина, а другая половина была интересна и для Вани: здесь были приключения, истории, сказки и жизнеописания великих людей. Часть своих книг Ваня намеревался потом прихватить из дома и потому, при жительстве здесь, у него образовывалась приличная библиотечка.

 Отец говорил, что в уездных городах есть и публичные библиотеки, куда можно приходить, читать  на выбор книги и даже брать некоторые из них для чтения домой. За рассматриванием книг Ваня провёл время до ужина, на который его позвала тётка, запёкшая на сковородке в русской печи карасей в сметане, что продал ей сосед-рыбак.

Поварихой Марья была искусной и,  видимо, не уступала в этом Фросе, что отметил вслух Пётр Фролович, обсасывая рыбьи косточки и вымакивая хлебным мякишем подливу на сковороде.

После ужина Ваня послонялся по двору не зная чем ему заняться: друзей здесь у него ещё не образовалось,  слушать разговоры взрослых было неинтересно, а читать книгу не хотелось и как только стемнело он ушёл к себе в комнату и уснул здоровым детским сном, не думая о грядущем и не вспоминая прошедшее время своей еще короткой жизни.

Следующим днём всё повторилось: Пётр Фролович ушёл хлопотать насчет сына в училище, а Ваня с тёткой, которая попросила племянника называть её просто Машей, но при людях посторонних обращаться официально: Мария Андреевна – как и подобает мальчику десяти лет.

В училище Пётр Фролович застал, наконец, директора на своём месте и в несколько минут договорился с ним об обучении Вани. Дворянские дети обучались бесплатно, жить Ваня будет у своей родной тётки, а бумаги для учёбы: метрику, свидетельство из земской школы и копию родовой дворянской грамоты Пётр Фролович привезёт непосредственно перед учёбой.

Директор училища: маленький, кругленький, подвижный человечек, доброжелательный, как и большинство толстяков, записал Ваню Домова в класс к новому учителю, что приехал в городок после курса учительского института.

  На том, деловая часть поездки Петра Фроловича закончилась и он со спокойным сердцем, что пристроил Ваню удачно, отправился к дому сестры, решив по дороге заглянуть и в её магазин, чтобы оценить достаток Марии: в доме обстановка была скромная, ещё от родителей Марии и потому следовало решить не будет ли Ваня ей в нагрузку, чтобы потом она не передумала и не пришлось бы Ване поселяться в пансион при училище, а то и похуже – вовсе сменить училище.

 В прошлый приезд Пётр Фролович навещал этот магазин и ему понравилось, как Мария умеет управлять своим торговым заведением, но с той поры прошли годы, времена нынче трудные, и торговлишка могла захиреть или приказчики – вороватый народец, могли растащиловкой порушить достаток Марии.

При ближайшем рассмотрении магазин Марии произвёл на Петра Фроловича благоприятное впечатление, во всём чувствовалась твёрдая хозяйская рука: забор обновлён, поставлены новые тесовые ворота, крыша покрашена суриком – видимо этим летом, во дворе порядок, приказчики вежливы и предупредительны, на прилавках изобилие товаров - не лежалых и хорошего качества, бакалея не засижена мухами, а  в витринах на льду лежат куски свежего мяса, рыбец, масло, сыры, сёмга, осетрина и прочие деликатесы – и всё разложено аккуратно и раздельно, чтобы не смешивались запахи и вкусы.

-Эх, если бы при такой хозяйственности Бог дал Марии и внешность женскую, ей бы цены не было для семейной жизни – вздохнул Пётр Фролович, поднимаясь на этаж к Марии, которая как сказал приказчик, была у себя в кабинете.

-За достаток Марии можно не беспокоиться, значит, и Ваня будет у неё желанным племянником, наподобие сына, как она говорила, - думал Пётр Фролович, заходя в кабинет к сестре, которая укутав лицо шёлковым платком, сидела за столом и листала бухгалтерские книги, сверяя записи и суммы денег и товаров.

Ваня сидел рядом на диване и читал книгу, что прихватил из дома, чтобы не скучать.

-А, братец, заходи, - увидев Петра, молвила Мария. Я здесь сальдо - бульдо сверяю и Ваня при мне, чтобы одному дома не сидеть взаперти. У нас в городке вроде лихих людишек нет, но могут забулдыги позариться на купчиху, то есть на меня, но не лично, а на мой дом: нагрянут, а там мальчонка – вот я его с собой и беру, пока домработницу не присмотрю. Как насчёт учёбы: договорился или может мне дать директору мзду и мигом всё уладится.

-Ничего не надо, сестрица, - отвечал Пётр Фролович, всё само уладилось и можно в обратный путь, да ямщик лишь через несколько дней заедет за нами. Вернусь же через два месяца, как Ване учиться начинать. А ты, сестрица, не передумала насчёт племянника?  Ведь большую обузу берёшь на себя и на несколько лет: если в тягость, то скажи, я не обижусь и пристрою Ваню у нас в Мстиславле в пансион, как Фрося советует.

- Слышала я про твои отношения с Фросей и не виню за мужскую слабость твою к этой женщине, но думаю, что у тётки Ване будет лучше, чем в людях при пансионе. Мы с Ваней поладили уже и дальше будем жить ладком,  правда, Ванечка? – спросила Мария и Ваня ответил: «Истинно так, Мария Андреевна», - словно отец был посторонним в этой комнате.

Тётка Мария уловила розыгрыш мальчика и весело рассмеялась. – Я же говорила тебе, братец, что сынок у тебя смышлёный и без злости внутренней, так что мы будем здесь жить поживать: я буду добра наживать, а Ваня будет ума и знаний набираться, и навещать вас, Пётр Фролович, на каникулы.

Может и я со своей красотою нагряну с Ваней в гости. Ты уж братец тогда расстарайся и подыщи женишка мне в пару: какого-нибудь горбуна скособоченного, - продолжала веселиться Мария, отложив учётные книги, где все записи оказались в ажуре, что и вызвало хорошее настроение хозяйки магазина.

-Ладно, дело до завтра потерпит, а теперь пойдёмте все домой и я приготовлю вам знатный обед: уху из осетринной головизны, жаркое из барашка с картошечкой, разносолов всяких и сладостей к чаю, по случаю устройства Вани в училище и конца моему одинокому житью в большом доме.

Следующие дни до отъезда Пётр Фролович гулял с сыном по городу, показывая Ване все приметные места. Они слазили на колокольню, с разрешения церковного сторожа, дав ему пятак, и с колокольни храма Георгия Победоносца оглядели весь городок, как на ладони, с ближними деревеньками, виднеющимися на горизонте.

Речка Бася, петляя у городка, протекала вдоль городка, отделяя гладью воды Заречье, виднеющееся бурыми крышами домов в самой низине, видимо по весне частенько заливаемое в половодье.

Тётка Мария принесла с лавки рыболовных крючков, Пётр Фролович смастерил удочки и раза три они сходили на реку половить рыбку. Рыбалка не удалась, но отец с сыном были всегда рядом и объединены общими заботами, и Пётр Фролович сожалел, что дома уделял сыну мало времени, занимаясь лишь его учёбой и не знал толком ни увлечений Вани, ни его характера, прорывавшегося временами бурными эмоциями: если дело не давалось в руки или вовсе не нравилось мальчику.

- Ванька-то не так прост, как кажется, - думал Пётр Фролович, наблюдая с какой настойчивостью сын ходит по берегу речки, пытаясь найти местечко где повезет на поклёвку крупной рыбы, которая, со слов Марии, водилась в этой небольшой речке по омутам и заводям,  неизвестным им, приезжим рыбакам-новичкам.

В урочный день приехал ямщик и отец с сыном, попрощавшись с Марией Андреевной, укатили в коляске домой, чтобы через два месяца вернуться сюда для Ивановой учёбы в уездном училище.

Дома их встретила заскучавшая уже Фрося, подробно расспросила об успехе в поездке и, убедившись, что Ваня доволен своим будущим местом жительства и учебы, даже тихонечко всплакнула в счёт недалекого уже расставания с сыном своего хозяина – сожителя.

 Но натура она была добрая, долго тосковать не умела, да и Пётр Фролович сразу по приезду, когда Ваня убежал в деревню к сестре и знакомым ребятам, по-мужски утешил свою ключницу полной мерой, так что она потом ходила остаток дня вся светясь и напевая в домашних хлопотах.

                                                           VIII

Лето пролетело незаметно, но Ваня заметно подрос за лето, вытянулся в струнку по плечо отцу и когда Пётр Фролович объявил о скором отъезде к тётке на учёбу, радостно бросился собирать книги, что намеревался прихватить с собой из дома и все остальное. Одежду, обувь и школьные принадлежности обещалась купить тётка Мария, предупредившая Петра Фроловича об этом перед их отъездом и наказав не везти с собой старьё – иначе она будет обижена.

 Пётр Фролович, зная волевой характер Марии, не разрешил Фросе покупать Ване новую одежду, а из старой одежды и обуви Ваня за лето вырос - так они и поехали к тётке, почти без вещей, со стопками книг, увязанных бечевой, под прощальные слёзы Фроси, которая по-бабьи и не стесняясь кучера расплакалась, провожая хозяйского сына, как будто это был её собственный ребёнок, уезжающий в неведомую даль для какой-то учёбы.

К вечеру они подъехали к дому Марии  без предупреждения, ибо Пётр Фролович письмом известил её о предполагаемом сроке приезда без указания точного дня. Мария, как раз в это время, занималась плотским грехом с заезжим крестьянином, привёзшим мёд в лавку и согласившимся в очередной раз ублажить хозяйку лавки, которая была весьма сладка в постели, а с уродливого лица, как говорится – не воду пить.

 Во дворе стояла телега, рядом с которой распряжённая лошадь хрустела овсом, насыпанном в колоду. Ворота были заперты и калитка закрыта на засов. На стук Петра Фроловича вышла Мария едва одевшись из постели и, услышав голос братца, заторопилась обратно в дом предупредить мужика и лишь потом отперла калитку, встречая Петр Фроловича.

 Из дома на крыльцо вышел здоровенный мужик с бородой лопатою и стал запрягать лошадь в телегу, искоса поглядывая на приезжих.

-Это мой поставщик мёда из ближней деревни, которого я попоила чаем перед обратной дорогой,- не смущаясь объяснила Мария, поправляя на голове свой платок, что скрывал её уродство.

- Знаешь же, братец, что за самоваром торговые дела лучше делаются, да и мне поговорить с приезжими в радость, заодно и уточнить, нет ли у них в деревне какого другого ходового товара для моей лавки.

Пётр Фролович с сомнением посмотрел на крестьянина, потом на сестру Марию и решив, что ничего непотребного между ними нет и быть не может, взял книги из коляски и вместе с Ваней вошёл в дом. На кухне, действительно, пыхтел самовар, на столе стояли две чашки с недопитым чаем, вазочка с мёдом и горка бубликов – видимо Мария действительно пила чай с этим здоровяком, что окончательно успокоило Петра Фроловича.

 В прошлый приезд какая-то соседка шепнула ему, что Мария приваживает мужиков из деревень и прелюбодействует с ними, но Пётр Фролович, зная уродство Марии, засомневался в услышанном и посчитал это соседским наговором.

 Ему бы не хотелось, чтобы сын Ваня как-нибудь нечаянно  застал врасплох Марию с мужчиной в непотребном виде за прелюбодеянием, как заставал его с Фросей, не единожды, возвратившись из школы пораньше. Они тоже затворяли калитку на засов и пока Ваня стучал в дверь успевали привести себя в божеский вид, почему Пётр Фролович и засомневался поначалу, застав Марию с мужиком.

Мужик этот, запрягши лошадь, выехал со двора, попрощавшись с Марией поклоном за хлеб-соль и пожелав Петру Фроловичу здоровья, что окончательно развеяло подозрения брата относительно добропорядочности своей сестры. Кучер загнал коляску с лошадью во двор на освободившееся место и скоро все вместе сидели за столом, уплетая с дороги  угощения Марии, что она выставила на стол.

Пётр Фролович с кучером выпили по чарке «Смирновской», потом по второй и незаметно прикончили всю бутылку, чтобы не оставлять зло на завтра - так говорят выпивохи, оправдывая свою слабость к бутылке.

Закончив ужин, мужчины пошли на ночлег, чтобы завтра Пётр Фролович устроил сына в училище и сразу двинулся в обратный путь, куда поторапливал кучер, оставив незаконченные дела по хозяйству из-за поездки.

Утром Ваня с отцом, позавтракав, сходили в училище, где директор получив необходимые документы от Петра Фроловича, зачислил Ваню в новый класс к молодому учителю, как и обещал в их прошлый приезд, и объявил, что занятия начнутся через неделю – так решил попечительский совет.

Пётр Фролович с Ваней вернулись к тётке Марии, отец попил чаю, взял кузов с припасами еды в дорогу, что приготовила Мария, и, попрощавшись с Ваней до рождественских каникул, укатил в коляске домой, оставив сына на попечении Марии.

Проводив отца Иван не стал грустить, а принялся разбирать книги, что привёз с собой для чтения. Тётка Мария, управившись по дому, позвала Ваню пройтись до портного, чтобы пошить школьную форму для занятий в училище.

Мария с племянником прошли к площади, где в проулке находилась ближняя портновская мастерская, и, толкнув дверь, они чуть было не столкнулись с маленьким лысоватым жидом - хозяином мастерской, что поспешил навстречу посетителям, предвкушая заказ на работу.

-Мальчику надо пошить форму для училища,  можете исполнить? – строго спросила Мария лысого закройщика, осматриваясь в мастерской: комната была небольшой, полутемной, у окна стоял большой раскроечный стол с лоскутами материи на нём, а рядом стояла ножная швейная машинка «Зингер», на которой материал превращался в одежду.

- Конечно, сударыня,  исполню в лучшем виде: таки Исаак пошил уже много раз форму для учеников и все были довольны,  не огорчу и вас. Вот отрезы материи нужного цвета, но разного качества – вам какой изволите: получше или попроще?

-Мне хорошая форма нужна, -  строго ответила тётка Мария, щупая и сжимая отрезы, что подложил закройщик на стол. – Вот этот, пожалуй, подойдёт, - остановила она свой выбор.

- У сударыни безупречный вкус, - похвалил закройщик выбор Марии, в которой он, конечно, признал хозяйку магазина, что был на соседней площади. И, от угодливости, жид  склонился еще ниже и стал казаться еще меньше: не выше Вани ростом.

Портняжка снял мерку с Вани и, пообещав пошить форму к послезавтра, спросил: «Вашему мальчику форму пошить в самый раз или немного на вырост? Обычно шьют на вырост – мальчики в этом возрасте растут быстро и уже к зиме форма может оказаться коротковатой, особенно брючки, - спросил портной.

-Шейте враз, но оставьте подгиб на брюках, рукавах и пиджачке: если он подрастёт, то я сама подшив разглажу и удлиню форму, - подумав немного распорядилась тётка Мария и не прощаясь вышла из мастерской, вытолкнув вперед Ваню.

Мария сама была полужидовкой по матери и, как все полукровки, сторонилась жидов даже больше, чем обычные люди, хотя дважды в год, на праздники Пурим и Пейсах, она заходила в синагогу, как её приучила мать, но не молилась там, а лишь молча стояла поодаль от входа, вспоминая мать и быстро уходила прочь. К богам: что христианскому, что иудейскому она относилась с озлоблением за свою уродливость и, не зная, кто из них виновен в её недостатке, не жаловала обоих.

В церковь Мария конечно ходила, чтобы не вызвать пересудов соседей, но нечасто, ставила свечку, стояла, молча шевеля губами, шепча не то молитвы, не то проклятия, и также молча уходила, перекрестившись несколько раз на образа алтаря.

От портного они прошли в магазин одежды, что находился на другой площади, и там Мария прикупила для Вани три рубашки, ботинки для лета и сапоги для осени. Потом они прошли в писчий магазинчик, где купили принадлежности для учёбы: ранец, тетради, ручки деревянные со вставленными железными пёрышками, пенал для ручек и карандашей, коробку карандашей и ещё много мелочей, необходимых в школьной жизни. Учебники покупать не стали: Пётр Фролович, со слов директора училища, объяснил, что учебники купит учитель по своему выбору, чтобы все ученики класса располагали одинаковыми учебниками для облегчения учёбы.

Нагруженные покупками, тётка с племянником возвратились домой. Ваня начал пробовать ручки и карандаши, заправил чернильницу из бутылочки с чернилами, разлив при этом чернила на стол. Тётка Мария, однако, не заругалась, а быстро и ловко свела чернильные пятно со стола, но впредь решила сама доливать чернила и потому убрала пузырёк с чернилами к себе в шкафчик на кухне.

Закончив приготовления к школе, Ваня с разрешения тётки Марии вышел на улицу осмотреться и познакомиться с окрестностями: пора было осваиваться на новом месте жительства и заводить друзей.

На улице, через два дома, четверо ребят играли в бабки. Ваня подошёл присмотреться: в бабки играли и у них в деревне. Бабки – этот округлые кости из лодыжек свиней, баранов, коз и даже коров, которые аккуратно очищались при забое скота и давались детям для игры. Игра заключалась в следующем: один игрок ставил свою бабку на землю, а другой игрок своей бабкой пытался сбить бабку противника с условленного расстояния, отмеченного чертой на земле. Кто больше бабок сбил у другого, например за пять бросков,  тот и победил. Кости эти сохранялись в семьях и передавались от старших детей к младшим, как наследство, поскольку скот забивали не часто и запас костей почти не пополнялся.

Здесь игра проходила по тем же правилам. Ваня с интересом смотрел как один парнишка ловким броском сбивал бабки у других так, что им приходилось подставлять лоб для щелчков. Заметив Ваню, парнишка этот, оставив игру, подошёл и сказал:

- Я знаю, что ты живёшь у тётки Марии и будешь здесь учиться – это мне тятя сказал. Как тебя зовут?

- Ваня, – ответил Ваня.

- А меня Стёпой кличут – вот и познакомились. Давай в бабки играть на интерес, - предложил мальчик.

  -Нет у меня бабок, я же только  что приехал, и у тётки моей в доме бабок нет, – вздохнул Ваня.

-Давай я тебе продам штуки три, у меня их много, - предложил Стёпа,  -  у тебя, наверно, деньги водятся, если ты у тётки Марии живёшь: она известная богачка в наших местах.

-Конечно, она с чертями водится, потому и деньги ей черти помогают добывать, – сказал другой мальчик, - и на лице у неё чёртова отметина, мне мама говорила.

- Много ты знаешь, - возразил Стёпа. Мне тятька говорил, что тётку Марию, когда она родилась, чёрт из колыбели хотел утащить к себе в ад, но её мать перекрестила чёрта заветным крестом и выхватила дочь, но чёрт на прощание успел опалить лицо девочки адовым огнём, вот она с тех пор и мучается лицом.

- Как же мать спасла дочку Марию крестом? Вот враньё-то, - рассмеялся мальчишка, которого называли Митькой, - так я и поверил! Мать-то у неё была жидовкой, значит не могла она крестить чёрта, хоть и крещёная была. Нет, Мария сама с чёртом  дружит и смотри, Ваня, тебя заставит с чёртом водиться и вместо ног у тебя копыта вырастут и не понадобятся тогда ботинки, что ты носишь, – закончил Митька с завистью поглядывая на новые ботинки Вани.

 Все ребята были босые в этот теплый солнечный день, но близкая осень уже напоминала о себе прозрачностью воздуха, пожухлой травой и кое-где подрумянившимися листьями осин, росших вдоль улицы, да ещё тиньканьем синиц, начавших перебираться из лесов поближе к людям, среди которых было легче прокормиться зимой, чем в лесу.

- А может тётка Мария и вовсе ведьма, - встрял в разговор еще один мальчик по имени Федька, - тогда смотри, Ваня, тебе совсем худо будет: говорят, что ведьмы по ночам, когда человек спит, могут кровь из него сосать. Мамка говорила, что однажды проснулась, а вся подушка у неё в крови: не иначе ведьма присосалась.

-Полно вам пугать меня своими домыслами, - возразил Ваня. – Подумаешь, у тётки родимое пятно, а вы уже и чертей сюда приплели! Мне отец говорил, что если бы это пятно у тётки Марии было в другом месте, то никто бы и не заметил.

Денег у меня, Степка, нет, чтобы бабки купить для игры, но можно ведь и твоими поиграть на интерес,  а взамен я принесу леденцов когда-нибудь. Вы грамоте разумеете? Нет? Тогда я буду вас с осени учить чтению. Я своих друзей в Охоне научил чтению и письму, и вас научу. Вообще-то, когда вырасту, то буду учителем, потому и сюда приехал на учёбу к тётке. Учитель должен много знать, но у нас в селе только земская школа в три года учёбы, а здесь училище земское на шесть лет обучения.

Ребята с завистью посмотрели на Ваню: повезло ему родиться среди богатых, которые отдали его в учение, да и тётка Мария имеет магазин и угощает Ваню конфетами,  а им с малолетства приходится трудиться в подмастерьях целыми днями, наравне со взрослыми, и редко выдается свободный день, как сегодня, чтобы вспомнить мальчишеские забавы и игры.

Обещание Вани о леденцах и учёбе чтению был принято на веру, Стёпка дал ему несколько бабок и игра пошла на щелчки, многие из которых достались Ване по его неловкости в начале игры. Потом он приноровился и тоже отвешивал щелбаны ребятам за их проигрыш. Игра затянулась и если бы тётка Мария не выглянула на улицу в поисках племянника и не позвала Ваню в дом, игра продолжалась бы до сумерек. С красным набитым лбом, но довольный своим знакомством и игрой в бабки, Ваня ушёл на зов тётки Марии, поужинал, почитал книгу, пока было светло, и лёг спать в сумерках, не зажигая лампу.

День, прожитый на новом месте, прошёл для Вани насыщенно, интересно и с пользой: он обучился игре в бабки и завёл друзей.

На следующий день Ваня сговорился с новыми друзьями пойти на речку  с удочками порыбачить. Мария Андреевна отпустила его с наказом не купаться потому что Ильин день давно прошёл и купаться уже грех, и во-вторых, в речке этой много омутов, куда течением затягивает и не выбраться.

 - Здесь здоровые мужики каждое лето тонут, бывает и дети малые в реке пропадают, а я за тебя в ответе перед отцом, потому обещай мне не лазить в воду и иди с Богом на свою рыбалку, - наказала ему тётка, собираясь в лавку.

 – Если придёшь раньше меня, то ключ от замка лежит на крыльце под половиком, а поесть найдешь на кухне, чай не маленький и с голоду не помрёшь, но друзей  своих новых, эту голь перекатную, в дом не води и из дома ничего на улицу не выноси, а то повадятся сюда ходить на дармовщинку, потом не отвадить. – закончила тётка наставления и Ваня с удочками ушёл со двора на улицу, где в отдалении его поджидали Стёпка с Митькой, а другие не пришли, видимо занятые  взрослыми делами.

Ребята знали все рыболовные места поблизости, наловили кузнечиков на берегу в луговой траве и бурьяне и вскоре сидели на обрыве над омутом, всматриваясь в поплавки удочек, которые смастерил Пётр Фролович в прошлый ещё приезд сюда с Ваней.

Рыбёшки жадно хватали наживку, видимо предчувствуя скорые холода и зимнюю жизнь подо льдом, где нет кузнечиков и мух, и через час-другой пара десятком окуньков и щурят плескались в яме с водой, вырытой рыбаками на отмели у самой воды. Стёпка нажевал хлеба, кусок которого он прихватил из дома и на эту жвачку поймал несколько довольно крупных плотвичек, чему был очень доволен.

- Сегодня сварит мамка уху из этой рыбы. Вот что значит ловить на магазинные крючки с которых рыба не срывается! Мы ловим на самодельные крючки из гвоздика согнутые, так на них одну рыбёшку из трёх или четырёх удаётся вытащить на берег, а остальные срываются и уплывают, – объяснил Стёпка.

Ваня тоже поймал несколько окуньков: из них парочка довольно крупных, с мужскую ладонь и был весьма рад рыбалке. Ловля рыбы на удочку особенно нравилась ему азартом борьбы рыбака и рыбки: кто успеет первым – рыба съесть наживку или рыбак вовремя подсечь эту рыбку. Ловить же сетью или бреднем – это уже не рыбалка, а добыча и интереса к этой добыче он не имел, как те мужики, что ловили бреднем рыбу семьям на пропитание.

С низины за рекой подул прохладный ветер, воду зарябило и ловить удочкой стало невозможно: было непонятно волна крутит поплавок или рыбёшка в глубине тащит наживку на крючке.

Рыбаки смотали удочки, насадили рыбу за жабры на ольховые прутики, очищенные от коры так, что образовались косички из рыбок, и довольные уловом пошли домой.

Ваня свой улов отдал новым друзьям, но выпросил у них две рыбки для теткиного кота Васьки.

С этим котом: чёрной масти с ярко-жёлтыми глазами Ваня подружился ещё в прошлый приезд, потому что Васька пришёл спать к Ване в комнату. Тогда вечером шёл дождь и котам, не переносившим мокроту с неба, было неуютно на крышах и чердаках, где они проводили время в сухие ночи в поисках приключений: драк с другими котами и соблазнения кошек. В тот вечер кот Васька зашёл в комнату к Ване, брезгливо встряхнулся, освобождаясь от капелек дождя, и прыгнув на постель, свернулся калачиком в ногах у мальчика, который не сбросил его и не прогнал прочь.

Днём Васька иногда подходил к Ване, тёрся об его ноги, позволяя погладить себя и вдруг, заслышав шорохи или что-то вспомнив, мгновенно исчезал в сарае, откуда у него были лазы на крышу и в соседские постройки. Раза два Ваня слышал вечером протяжные вопли котов перед боевыми поединками на крыше, а однажды даже увидел дерущихся котов на крыше соседского сарая, причём одним из бойцов был именно Васька. Уши у этого кота были порваны и с многочисленными дырками от укусов, но он не унывал и каждый вечер отправлялся на поиски приключений, возвращаясь под утро.  Проснувшись, Ваня обнаруживал у себя на кровати спящего кота с довольной ухмылкой на мордочке и иногда с капельками крови на рваных ушах.

В тот майский приезд Ваня однажды застал Ваську в сарае усердно трудившимся над соседской кошкой. Завидев мальчика, Васька недовольно вякнул, схватил кошку за шкурку и утащил её волоком за поленницу дров, ибо сама она, устав от Васькиной любви, идти уже не могла. Через час, примерно, Васька вернулся, с трудом дошёл до крыльца и растянулся на пороге, показывая всем своим видом, как он устал и как ему хорошо. Пётр Фролович, помнится, сказал тогда, что животные, живущие с людьми, перенимают и их привычки и спариваются в любое время года, как и люди, потому что еда и кров есть и летом и зимой, и потому холода не мешают взращивать потомство.

Ребята понесли свой улов домой для ухи, а Ваня, зайдя во двор, бросил рыбёшек коту Ваське, что валялся на солнышке на крыльце щурясь одним глазом на мальчика. Кот, завидев бьющихся живых рыбёшек, в два прыжка оказался возле них и, прикусив им головы, с аппетитом уплёл улов Вани, потом подошёл к мальчику, потёрся об его ноги и усевшись на крыльцо принялся умываться, облизывая лапку и протирая ею свою мордочку.

 Тётя Мария, которая была уже дома, покормила Ваню обедом и снова ушла в магазин, объяснив, что сегодня должны мужики приехать из сёл и привезти её товаров на продажу. Остаток дня Ваня провёл за чтением книги на диване в комнате, где в прошлый приезд ночевал его отец Пётр Фролович.

Неделя пролетела незаметно в сборах к школе. Ваня с тётей Марией забрали школьную форму у портного, который пошил её удачно, и мальчик смотрелся в этой форме нарядно, как маленький офицер, учитывая, что и школьную фуражку, под гимназиста, тётка прикупила ещё в прошлый приезд, но не показала Ване, надеясь порадовать его перед школой.

В урочный день Ваня вместе с тётей Марией вышли утром из дома и направились к училищу, встречая по пути других учеников: такого же возраста или постарше, которые тоже направлялись к училищу.

Сбор учеников, ввиду хорошей погоды был организован во дворе училища, засыпанным когда-то битым кирпичом, чтобы не было грязи в распутицу: за прошедшие годы этот кирпич утрамбовался, сравнялся, затёрся землёй и представлял собой ровную и чистую площадку, вполне подходящую для подобных торжеств.

Директор училища собственноручно собрал новеньких школяров возле себя и представил им их учителя – молодого человека с курчавой бородкой в студенческой еще форме учительского института города Вильны, по имени Борис Олегович Бутов, которого его ученики вскоре прозвали БОБ – по начальным буквам.

Борису Олеговичу предстояло учить своих учеников по всем предметам, кроме музыки, пения, гимнастики и закона Божьего на протяжении шести лет обучения в училище.

По команде директора все ученики, числом немного более ста, построились в линейку по классам, которых оказалось всего шесть, вместе со своими учителями прослушали приветственное слово директора, поздравившего их с началом нового учебного года и прошли внутрь здания училища, построенного лет десять назад  по программе развития земских училищ за счёт казны, поскольку в городе собственных средств на образование детей изыскать не удалось.

Взамен город содержал дома для учителей, обеспечивал их дровами на зиму и иногда поощрял учителей небольшими денежными премиями к именинам или окончанию обучения.

Мария Андреевна помахала рукой издали своему племяннику Ване, когда он обернулся на пороге и пошла по своим делам в лавку, намереваясь потом приготовить торт к ужину по случаю учёбы Вани, которая только что началась на её глазах.

Сама Мария закончила лишь церковно-приходскую школу здесь же, но дальше учиться не пожелала по причине своего уродства и чтобы не быть насмешкой у других учениц. Но Мария много и системно читала и, имея цепкий ум, обладала знаниями, не уступающими выпускникам этого мужского земского училища, а может и превосходя их.

                                                             IX

Учёба Вани на новом месте началась со знакомства с учителем и одноклассниками. Борис Олегович повторил слова директора, сказанные о нем во дворе и начал знакомиться с учениками, которых оказалось шестнадцать человек десяти-двенадцати лет. Боб называл фамилию ученика по журналу и просил кратко рассказать: кто он, откуда и где учился раньше - так было удобно учителю, да и другие ученики узнавали немного о своих одноклассниках. Среди учеников оказались мещане, поповичи, трое из крестьян и лишь Ваня был дворянином.

Когда Ваня рассказывал о себе, кто-то из учеников крикнул, что он племянник ведьмы, которая держит магазин на площади. Учитель одёрнул того ученика, сказав, что никаких ведьм не существует – их выдумали люди в сказках, но Ваню с тех пор стали кликать Ведьмаком и эта кличка закрепилась за ним на всё время обучения в училище, да и друзья по улице тоже стали кликать его Ведьмаком.

 Впрочем, Ваня на эту кличку не обижался: вполне приличная кличка для мальчика, не то что у других: одного кликали Косым за врожденное косоглазие, другого Губой – за отвисавшую нижнюю губу, а у третьего и вовсе была обидная кличка – Карлик, за малый рост и хотя этот Карлик через пару лет вырос и обогнал по росту всех остальных в классе - кличка за ним осталась навсегда.

Девочки, что учились неподалёку, в прогимназии, испуганно вздрагивали, когда ребята называли Ваню Ведьмаком, а приглядевшись в его разноцветные глаза и вовсе начинали испытывать к нему таинственный интерес: тётка ведьма – это знали все, да и сам Ваня с разноцветными глазами: не иначе и здесь не обошлось без нечистой силы – девочек же, как  известно, тянет ко всему таинственному и непонятному.

Учитель Боб, как его сразу окрестил один из поповичей, объяснил свой способ обучения: он рассказывает и объясняет новые знания, потом закрепляет эти знания классным заданием, затем даёт задание на дом и наконец опрашивает учеников с отметкой в журнале. В школу надо ходить в форме, чтобы все выглядели одинаково и по одежде не различались достатком в семьях.

В первый день учёбы почти не было, поскольку учитель Боб не купил ещё учебники для всех учеников и потому он подробно рассказал об училище. Всего в училище было шесть классов – по числу лет обучения тоже получалось шесть. Каждый класс ведёт один учитель с первого по шестой год обучения. Учитель ведет почти все предметы. Закон Божий ведет дьяк из ближайшей церкви, ещё есть учитель музыки и пения, и учитель гимнастики. Учиться предстоит шесть дней в неделю, кроме воскресенья, по четыре урока в день с 9 часов утра - поэтому к часу дня ученики освобождаются от занятий и успевают вернуться домой к обеду. Кто проголодается может перекусить немного на переменах, которые будут каждый час на десять минут и одна подлиннее – двадцать минут. Ношение формы в училище является обязательным. В сырую погоду при входе в училище необходимо вымыть обувь  от налипшей грязи, чтобы не пачкать пол в классе.

Всё это объяснял новый учитель Бутов своим ученикам битый час, чтобы мальчики запомнили дисциплину поведения: поведение в училище тоже является самостоятельной дисциплиной – так и называется «дисциплина» и оценивается тоже отметкой.

 За несоблюдение дисциплины есть наказания провинившихся: отметкой в дневнике, вызовом родителей в школу и даже исключением из училища за хулиганский проступок или оскорбление учителя.

Закончив свои объяснения, Борис Олегович предложил выбрать четырёх учеников, что пойдут с ним в магазин, куда привезли заказанные им учебники, а остальные ученики могут разойтись по домам, чтобы завтра с утра всем вместе приступить к занятиям по новым учебникам.

Ване домой спешить было незачем, и он добровольно вызвался помочь учителю, чем заслужил его одобрение.

Оставив ранцы в классе, четверо учеников в сопровождении учителя направились в магазин за учебниками. Магазин этот располагался неподалёку на площади и вскоре ученики возвратились в школу с увесистыми стопками книг в руках.

Учитель остался разбирать учебники и раскладывать их на партах по числу учеников, которых оказалось шестнадцать, а Ваня с товарищами по классу разбежались по домам, прихватив свои ранцы. Так закончился для Вани первый день обучения из долгих шести лет, что предстояло ему провести в этом училище, в этом городе у своей тётки Марии.

Дома тётка Мария встретила племянника праздничным обедом, который приготовила сама и красочным тортом с кремом, который заказала у булочника, чтобы не возиться самой – всё равно, как у булочника не получится, да и дешевле обойдётся купить, чем делать.

Вся торговля в городе была распределена между лавочниками по товарам: в городе были несколько булочных, в одной из которых делали торты на заказ к именинам или по другим обстоятельствам, две мясные лавки торговали свежим мясом, была рыбная лавка, молочная и керосиновая лавка.

 Прочие лавочники, как и тётка Мария, торговали  бакалеей, разными товарами, гастрономией, хозяйственной утварью и всякой всячиной: то есть теми продуктами, которые долго не портятся и не требуют специального хранения в ледниках, если стоит жаркая погода.

 Ледник был, конечно, и у тётки Марии, но ведь не положишь рядом мясо, рыбу и сыр: они сохранятся, но напитаются чужими запахами, и вряд ли кто будет покупать такой товар. Вот и торты лавочники сами не пекли, а заказывали булочнику: городок небольшой и каждый житель знал, что, где и когда можно купить у  каждого торговца в его лавке: и хорошего качества, и по сходной цене.

 Одежду шили портные, обувь тачали сапожники, а всё прочее, чего не было в лавках, лавочники привозили по заказу жителей городка или те сами ехали за товаром в губернию, куда увозились также излишки продовольствия и изделия местных кустарей, иные из которых можно было встретить даже в столицах России и Европы.

Ваня рассказал тётке о первом дне занятий, поел и попил чаю с тортом и отправился погулять на улицу, чему Мария не препятствовала, сама собираясь уйти в лавку для присмотра за приказчиками, которых у неё было двое и работали они посменно, через день, но с раннего утра и до позднего вечера.

Нагрузив карманы леденцами, которыми его угостила тётка в честь начала учебного года, Ваня вышел на улицу, но знакомых ему мальчиков там  не оказалось: видимо были какие-то у них обязанности во дворах, откуда доносились людские голоса, кудахтанье кур и непонятный шум, сопровождающий людские дела.

От нечего делать, Ваня присел на лавочку около дома и стал сосать леденец, поглядывая, не появится ли кто на улице,  однако улица была по-прежнему безлюдна.

Ваня собрался было уйти в дом и заняться чтением, к которому пристрастился уже давно, как только научился свободно читать, но из ближнего дома вышли трое его знакомых ребят с кузовами в руках и направились вдоль по улице мимо Вани.

-Куда это вы с кузовами? – удивился Ваня.

-Мамка послала Митьку в ближний лес по грибы, ну и мы решили вместе с Федькой тоже пойти поискать грибов в осеннем лесу. Позавчера были дожди, сейчас тепло и грибов должно было много напреть в лесу, – рассудительно ответил Стёпка.

- Пошли с нами, если хочешь, - предложил он.

-Зачем ему грибы, - заметил Митька, - ведьма Мария ест, наверное, только мухоморы и Ваню ими кормит, чтобы тоже стал нечистою силою.

- Я грибов не ем, - возразил Ваня, - и тётка Мария тоже не ест, после того как отравилась грибами, значит она никакая не ведьма,  мне отец говорил об этом. А грибы я собирать люблю и вам помогу набрать – если они будут. Вот вам по леденцу – это тётка меня угостила по случаю начала учёбы в училище, - и Ваня протянул друзьям по леденцу каждому.

 Все дружно зачмокали леденцами и двинулись за город в лес, опушка которого виднелась в версте вдоль речки Прони.

 Через полчаса мальчики вошли в лес. Было тихо,  безмолвно и солнечно в лесу. Мохнатые ели, вперемежку с соснами, берёзами и дубами стояли вдоль опушки леса и уходили вглубь, словно призывая следовать за ними. Птицы уже не пели: многие улетели на юг, а остающимся на зимовку здесь было не до пения песен. Лишь синички весело тенькали, перескакивая с ветки на ветку в поисках жучков и гусениц, спрятавшихся от приближающихся холодов в расщелинах коры, где их и настигали шустрые птички. Под деревьями лежали сухие прошлогодние листья и хвоя, освещенные ярким, но не жарким уже солнцем и весь этот ковер из травы листьев и хвои переливался в пятнах солнечного света всеми цветами радуги. Капли дождя и утренней росы, скопившиеся в чашечках соцветий увядающих цветов, переливались как драгоценные камни. Лес готовился к долгим холодам и начавшееся увядание природы навевало тихую грусть о прошедшем лете.

         Очарованный безмолвием и красотою леса, Ваня тихонько шел по разноцветному ковру, шуршащему под его ногами, как вдруг что-то хрустнуло: это он нечаянно наступил на гриб.

         - Смотрите, смотрите, - закричал мальчик, - это груздь, а вот там ещё и ещё!

 Ребята торопливо вытащили самодельные ножички из берестяных кузовов и принялись искать и срезать грибы, выбирая крепкие и без червоточин. У Вани ножа не было, и он пошел дальше в поисках других грибных мест. В зарослях сосны он обнаружил семейство рыжиков, которые оранжевыми пуговицами рассыпались под соснами и цепочками уходили к соседним деревьям. Грибов оказалось так много, что через час кузова ребят наполнились доверху груздями, рыжиками, и боровиками, несколько из которых отыскал Ваня под дубами и березами.

Довольные своею добычей, дети вышли из леса,  и присели отдохнуть на берегу реки Прони, что была в том месте шириною не больше двадцати детских шагов. Прозрачная по осеннему вода, тихо журчала у ног, утекая в неведомую даль на север,  чтобы слиться с Днепром и потечь в обратном направлении на юг к Черному морю, а за ним начинались заморские страны, о которых Ваня читал в книжках.

         В воде стайками мелькали рыбешки: они то останавливались неподвижно, то разбегались врассыпную, едва окунек  или щуренок приближался к ним. Длинные, узкие листья водорослей извивались, будто змеи, вытягивались в струях воды по течению и скрывали рыбешек от прожорливых хищников, которые не могли проскользнуть сквозь густые заросли водяных растений. Ребята притихли на берегу, заворожено  вглядываясь в быстрые струи воды, скользившие мимо них.

          Вдруг солнечный луч пробился сквозь листву деревьев, упал на воду и осветил темную корягу у самого берега, которая от света чуть шевельнулась  и оказалась здоровенной щукой. Степка вскочил в азарте рыболова и щука, почувствовав дрожание земли, немедленно скрылась в темную глубину реки.

         - Эх, жаль удочки не взяли, - огорчился Степка,- глядишь, и поймали бы эту щучину на малька, вот была бы удача.

         - Ладно, завтра сходим на речку с удочками, в это же время, а сейчас пора идти домой, пока грибы на жаре не пропали, - одернул Митька своего товарища размечтавшегося о рыбалке.

         – Ты Степка, прямо, как в сказке про Емелю: все хочешь сейчас  и сразу, а меня тятя учит, что надо сделать одно дело до конца и лишь, потом приниматься за другое. Однако пойдемте к дому, что-то тучки небо стали закрывать, как бы под дождь не попасть.

         Ребята поднялись и быстро – быстро зашагали к околице: с запада действительно надвигалась сизая туча, которая на глазах темнела и ширилась в разные стороны, заняв вскоре половину неба. Туча прикрыла собой солнце, потянуло прохладой, и не успели ребята подойти к своим домам, как первые редкие и крупные капли дождя упали на землю, взбивая пыльные облачка.

            Ребята разбежались по домам, уговорившись на завтра пойти порыбачить удочками. Ваня едва взошел на веранду, как прямые струи дождя ударили по земле, слились в сплошную пелену и сразу бурные потоки воды, поглотив пыль, зажурчали по двору, сливаясь в ручей, который через подворотню понес воду в уличную канаву и дальше в реку Басю. Засверкали молнии, загремели раскаты грома, дождь превратился в ливень, и тетка Мария испуганно выбежала из дома, на веранду, но увидев Ваню стоявшего под навесом крыльца, успокоилась и присела на скамью.

         - Я думала, что ты попал под дождь, где-нибудь на реке и собралась искать, чтобы не простудился: сейчас дождь обманчив, не то, что летом. Ознобит мокрого тебя враз и можно получить горячку. Где же ты был так долго, что не видать ни на улице, ни у реки, куда я тоже выглядывала еще до дождя?  - спросила Мария.

         - Мы с ребятами ходили в лес по грибы и успели вернуться до дождя, а вас, тетя, я не смог предупредить, потому, что вы ушли в свой магазин, - оправдывался Ваня.

         В это время на веранду ворвался кот Васька, весь мокрый и стал, брезгливо оттряхиваться: видно его дождь застал – таки, на открытом месте и даже поспешное бегство не помогло ему выйти из воды сухим.

         - Видишь, Ваня, даже кот промок весь, а если бы ты попал под дождь, тоже вымок до нитки. Ладно, пойдем пить чай с торгом, праздник начала занятий еще не закончился, - проговорила Мария и увела мальчика с веранды, где тоже стало прохладно и сыро.

         Они попили чаю. Из-за дождя быстро стемнело и Ваня, собрав ранец для завтрашних уроков, лег спать и быстро заснул крепким сном, весьма довольный проведенным первым школьным днем.

         Дождь лил всю ночь  и прекратился лишь утром, оставив после себя размокшую уличную пыль, превратившуюся в грязь, с многочисленными лужами и полными канавами на обочинах.

    &nbs... Читать следующую страницу »

Страница: 1 2 3 4 5 6