ПОЛТАВА

   (Из повести "Первый император"). В мае 1709 года, шведский король Карл XII вторгся в Малороссию с 40-тысячным войском, намереваясь с юга идти на Москву, опираясь на поддержку казачества, поскольку Гетман Мазепа переметнулся на сторону шведского короля после учиненного Петровским войском разгрома Запорожской сечи и столицы казачества – Батурина, где «вырезали все население Батурина, не щадя женщин и детей, вместе с обывателями до 7000 человек», а город полностью сожгли.

Оправдывая свое предательство, Мазепа говорил: «Петровская орда, спасаясь всегда бегством от необоримых шведских войск, вступила к нам не ради того, чтобы нас защитить от шведов, а чтобы огнем, грабежом и убийством истреблять нас». И действительно, «в ожидании шведского вторжения Петр I приказал превратить в выжженную пустыню все приграничные провинции… царский указ исполнили очень добросовестно».

Шведский король Карл XII, вступив на престол в возрасте 16-ти лет, сразу же показал себя талантливым и храбрым полководцем, чья решительность помогала одерживать победы над превосходящим силами противником.

Едва лишь став королем, Карл одерживает победу над датским королем, заставив того подписать унизительный мирный договор, а замирившись с датчанином, Карл совершает дерзкий бросок от Копенгагена в Лифляндию к Нарве, где царь Петр, вероломно нарушив мирный договор со Швецией и полагая, что король Карл надолго увяз в Дании, осадил город в попытке прорваться к берегам Балтийского моря. Эту войну царь Петр затеял по советам европейских правителей Польши, Саксонии, Австрии и Дании, дабы стать европейским государством, ибо Московия, не имела выхода на Балтику и, по мнению этих правителей, не могла считаться европейским государством, что весьма раздражало царя Петра, желающего стать европейским монархом и считающего европейцев выше в развитии, чем его подданные русичи.

Неожиданно появившись перед 40-тысячным Петровским воинством под Нарвой, и имея лишь семь тысяч солдат и кавалерии, Карл XII, воспользовавшись трусостью царя Петра, убежавшего от своего войска в тыл, наголову разбивает «петровских птенчиков» и изгоняет их прочь из своих владений, которые были когда-то русскими землями, но были утеряны Россией в период смуты, случившейся после правления Бориса Годунова.

Король Карл, показав себя искусным воином, оказался никчемным политиком. Не закрепив своей победы под Нарвой унизительным договором для России, на который царь Петр пошел бы непременно, спасая свою шкуру и царский престол, Карл возвратился назад в Европу, считая войну с европейцами более важным делом, нежели войну с Московитией – так именовалась Россия при дворах европейских правителей.

Воспользовавшись занятостью Карла в Европе, царь Петр, не лично, но трудом своих предводителей войск: Шереметева, Шеина, Апраксина, Огильви и других, за несколько лет опустошил и захватил все Балтийское побережье вплоть до Риги, а также часть Финляндии и Карелию.

Король Карл иногда совершал короткие походы, отвоевывая назад свои земли, но возвратившись обратно в Европу, вновь утрачивал Прибалтику, поскольку его генералы с малочисленными гарнизонами не могли противостоять полчищам Петра.

Наконец, управившись с делами в Европе, шведский король обратил свой взор на Восток и задумал захватить Московию и поставить во главе своего ставленника Собесского, отстранив Петра от власти: так Карл уже поступал с польским королем Августом, поставив вместо него Лещинского, а Август удалился в Саксонию, где он продолжал оставаться правителем-курфюрстом.

Вторгаясь в Малороссию, Карл рассчитывал в крупном сражении разбить войско Петра, зная его природную трусость и способность бежать без оглядки при виде неприятеля, а ведь известно всем, что войско без предводителя – это стадо баранов перед стаей волков. В трусости Петра король Карл уже многократно убеждался и под Нарвой и под Гродно и потому был уверен, что и далее Петр будет благоразумно проявлять свою трусость, что позволит ему, Карлу, с небольшим войском захватить Москву и свергнуть царя Петра с московского престола.

Шведский король еще не сталкивался со стойкостью русского войска, если им командует достойный начальник, а не трусливый царь, и потому самоуверенно двинулся в глубь Московии, рассчитывая на быстрый успех, при первом же столкновении с царем Петром, на которого он приказал нападать любыми силами, даже многократно меньшими, полагая, что Петр побежит в любом случае, а за ним его войско, как это бывало до сих пор.

Оценивая всех русских по царю Петру, как непригодных к воинскому делу, король Карл жестоко ошибался, в чем ему пришлось убедиться в самом скором времени.

На пути шведского короля оказался небольшой городок Полтава, который король надеялся взять с ходу и дальше двигаться на Москву.

Однако, полтавский гарнизон, численностью около 4-х тысяч человек и около 3-х тысяч вооруженных горожан, не надеясь на помощь царя Петра, встал на защиту города и все попытки Карла взять город штурмом и осадой окончились провалом. Почти два месяца защитники Полтавы бились со шведскими войсками, нанеся ему серьезный урон, каковой убитыми и ранеными уполовинил шведское войско у которого к тому же закончился порох. Карл, с редкостным упрямством самого авантюрного полководца, уверившегося в свою непобедимость, продолжал осаду Полтавы.

Эти два месяца Петр со своими воинством, числом около 40 тысяч регулярных войск, кружил в сотне верст от Полтавы, получая подкрепления и даже был «учинен воинский совет, каким бы образом город Полтаву выручить без генеральной баталии (яко зело опасного дела)».

Наконец, узнав от перебежчиков-казаков об отсутствии у шведов пороха и иного снаряжения, отбитого до этого фельдмаршалом Шереметьевым под Лесной, Петр решает приблизиться к Полтаве и дать генеральное сражение, хотя и считал, что «Искание генерального боя суть опасно: в единый час все ниспровержено; того лучшее здоровое отступление, нежели безмерный лазарт»

«Петр I во главе русской армии расположился в 5 верстах от Полтавы. Перед позицией русских войск расстилалась широкая равнина, ограниченная лесами. Слева находился перелесок, через который проходил единственно возможный путь для наступления шведской армии»

Петр I приказал на этом пути построить редуты (шесть в линию и четыре перпендикулярно). Они представляли собой четырехугольные земляные укрепления со рвами и брустверами, располагались один от другого на расстоянии 300 шагов. За редутами находилась конница (17 драгунских полков). Замысел Петра I состоял в том, чтобы измотать шведские войска на редутах, нанести им затем « сокрушительный удар» и все это притом, что «Карл пришел с малочисленным войском, и трудно было ему дополнять его из далекого отечества, а Петр явился с ратью, вдвое превосходившею силу его соперника. Войско Петра беспрестанно увеличивалось»

«Готовясь к битве, Петр откладывал ее со дня на день до прибытия 20000 калмыков»

Но Карл XII, окончательно спятивший от любви к своему собственному воинскому «гению» не стал ожидать атаки Петра, а сам пошел в наступление, ожидая, что Петр, как всегда, трусливо убежит, а за ним и все его воинство.

Действительно, едва почуяв опасность, Петр терял разум, начинал дергать головой и стремился бежать прочь, куда глаза глядят, что уже не раз случалось с ним под Нарвой и под Гродно.

Утро 27 июня началось атакой шведов на русскую конницу, при этом «против четырех шведских орудий были выставлены восемьдесят два русских».

Едва заслышав выстрелы, Петр постановил, чтобы: «Всею русской армией командовал фельдмаршал Шереметьев, командовали: артиллерией – Брюс, правым крылом генерал Репе, а левым Меньшиков», со свитой и слугами, на конях ускакал в тыл, якобы встретить пополнение калмыков, и скоро группа всадников во главе с Петром скрылась из вида, потому что слуга Федор отстал. Его конь споткнулся, попав ногой в выбоину, Федор выпал из седла, а когда вскочил, то царя со свитой уже было не догнать.

Впереди разгоралось Полтавское сражение и Федору - царскому холопу, обязанностью которого было следить за чистотой царской задницы, ничего не оставалось, как смотреть на происходящее издалека, с небольшого кургана, на котором расположились несколько гвардейцев-семеновцев, имевших приказ царя стрелять по отступавшим, если такое отступление начнется. «Даже располагая крупным превосходством в людях и вовсе уже подавляющим превосходством в артиллерии, Петр применил «новинку» - впервые в русской военной истории появились расположившиеся в тылу наступающих заградительные отряды, которые получили от Петра приказ стрелять по своим, если дрогнут. « Я приказываю вам стрелять во всякого, кто бежать будет и даже убить меня самого, если я стану ретироваться от неприятеля».

Позднее, Федор узнал, что со стороны шведов в сражении участвовали 16 тысяч человек, а со стороны русских – 50 тысяч, из них в сражении были лишь 10 тысяч.

С кургана было видно, как шведы пошли в атаку без единого пушечного выстрела и оружейных залпов, что свидетельствовало об отсутствии у них пороха.

«Лишь упрямое желание Карла XII вступить в единоборство со своим трусливым соперником завершило это самоубийство…» шведов.

«Сражение было просто бешеной схваткой, в которой славные остатки, одного из самых удивительных войск, когда-либо существовавших на свете, без оружия, без вождя, без надежды на победу, окруженные врагами и подавленные их численностью, борются некоторое время только для того, чтобы не покинуть своего короля. Через два часа Карл сам покидает поле сражения» - его уносят с поля боя на носилках, поскольку за несколько дней до сражения он был ранен в ногу и не мог передвигаться самостоятельно.

«Безоружные, голодные, изорванные в долгом походе шведы, лезли под жерла пушек и умирали, словно мухи в осеннюю пору. И их безнаказанно расстреливали в упор многократно кощунственно превосходящие их части Петра»

«Двухмесячный штурм Полтавы подточил боеспособность шведского войска. Из-за полученных при неудачных штурмах Полтавы ранений более трети шведского войска в сражении участия принять не смогло», а четверть и вовсе была убита».

«Слава Победы под Полтавой в большой степени принадлежит защитникам Полтавы, выдержавшим двухмесячную осаду и многие штурмы, чем воинству Петра I, которое лишь завершило разгром шведов: сражение продолжалось не более двух часов. Расстрелянные в упор из пушек и ружей, шведы отступили, унося своего короля, оставив поле боя сплошь покрытое убитыми и ранеными».

Орудийные залпы смолкли и тут же на поле появился Петр: где он скрывался все это время было неизвестно, но Федор сразу же примкнул к свите царя, благо, что никто не обратил внимания на его отсутствие: вдруг бы царю приспичило, а золотаря нигде нет – быть бы тогда Федору битым плетями за неисполнение своих обязанностей.

«Петр, явившись после драки из своего укрытия, все же сумел полностью запороть и ее результат. При виде такого грандиозного количества крови, в честь вполне обыкновенного завершения всей этой столько лет бездарно тянувшейся военной эпопеи, когда пленение врага было уже предрешено, он устроил грандиозную попойку на костях».

«Ведь если бы искусство воевать так и не стало, несмотря на бесчисленные потуги, избранной им стезей времяпрепровождения (улепетывал он всегда до самого первого совершенного одной из сторон пушечного выстрела), то по части фанфар и дифирамбов – тут другое дело:

«На поле битвы в тот же день Петр устроил пир». «Петр, охваченный эйфорией «о зело превеликой и нечаемой виктории», сначала отметил Победу».

На поле боя, среди трупов были поставлены столы, расставлены блюда и напитки и царь Петр под восхваления дворни и прихлебателей, предался разгулу до позднего вечера. На пир были приведены пленные шведские генералы и офицеры, и Петр глумился над ними, восхваляя Полтавскую победу.

Совершенно упившегося Петра слуги унесли в царскую палатку, где он в одежде и ботфортах проспал до утра следующего дня.

Федор тоже спал за пологом, чтобы в случае нужды помочь царю, который упивался до положения риз и иногда случалось ему и обмочиться: вот тут-то и появлялся Федор, меняя царю подштанники и портки.

Утром, очухавшись, и выпив вина, отчего пришел в хорошее расположение духа, Петр приказал найти Меншикова и послать его вдогонку за Карлом, чтобы пленить короля и захватить его казну.

- Так светлейший князь еще утром кинулся в погоню за Карлом, - доложил царю служка.

«Князь Меншиков, над месивом из тысяч трупов колдовать не стал, а бросился в погоню за Карлом, в силу присущей ему алчности, интересуясь больше уведенной Карлом казной, чес самим королем. Но было поздно – Карл успел уйти и переправиться с казной черед Днепр».

Меншикову удалось пленить почти 16 тысяч шведов, которые не успели переправиться через Днепр.

«Всего же, шведы потеряли в Полтавской битве более 9 тысяч убитыми. Потери русских войск составили 1345 человек, что подтверждает безумность атаки почти безоружных шведов на русское войско: хорошо вооруженное и в укрепленных позициях».

Так закончилась Полтавская битва – единственное сражение, в котором царь Петр I, кажется, принимал участие: неизвестно где, но поблизости.

Опохмелившись после пира на костях побежденных шведов Петр сел писать письма, вначале князь-кесарю Ромодановскому:

«И тако, Божиею помощью, вся неприятельская, толь в свете  славная армия (которая, бытием в Саксонии, немалый страх в Европе причинила) к государю россейскому в руки досталась»

В письме к Екатерине: «Матка здравствуй! Объявляю вам, что всемилостивый Господь неописанную победу над неприятелем нам сего дня даровать изволил, славным словом сказать, что вся неприятельская сила наголову побита, о чем сами от нас услышите, и для поздравления приезжайте сами сюды».

Выходя из палатки царя с ночным горшком, Федор услышал, как гвардеец Семеновского полка говорит напарнику по караулу: -Захватили бы Карла в плен – глядишь и война бы закончилась, а теперь ищи-свищи Карлу у султана Турецкого, где по слухам король и укрылся. Гнаться надо было за шведом сразу после боя, а не утром следующего дня.

- Не наше - то дело – судить-рядить абы да кабы: царь решает, что и как делать, а наше дело исполнять. А за слова такие облыжные и плетей схлопотать можно, если до царя дойдет слух!

Несколько дней спустя, уже рано утром, когда Федор выносил судно за царем, он столкнулся с Меншиковым, направлявшимся в царские покои, чтобы опохмелиться вместе с царем после вчерашней ассамблеи всепьянейшего собора, устроенной Петром по случаю Полтавской виктории.

- Что, Федька, все горшки за царем выносишь, да зад ему вытираешь?  А мне жалован чин фельдмаршала – похвалился Меншиков. – Ведь мы почти вместе начинали службу при царе и вот я уже фельдмаршал, а ты так и остался золотарем: не захотел ублажить царя своей покорностью и подставить ему свой зад для плотской утехи, потому и будешь навек золотарем! Хотя по должности при царском дворе ты и числишься ближним слугой, однако по привычке Петр называет тебя золотарем, что и я поддерживаю.

- Каждому своя доля, на то есть божья воля,- покорно ответил Федор, сторонясь Меншикова.

- Ну и дурак! – воскликнул Меншиков.- На бога надейся, да сам не плошай, а ты оплошал: бог далеко, царь близко и в его воле кого миловать, кого наградить,  а кого и покарать. Ладно, прощай золотарь: негоже фельдмаршалу с золотарем лясы точить – мне к царю надо поспешать, чтобы скрепить дружбу нашу чаркой вина, а то голова разламывается после вчерашней пьяной ассамблеи.

Сказав эти слова, Меншиков скрылся в царских покоях, а Федор с горшком продолжил свой путь к выгребной яме, куда слуги сливали всякую грязь и дерьмо за обитателями царского двора. У ямы он встретил настоящего золотаря с конем, повозкой и бочкой в повозке. В эту бочку золотарь нагребал дерьмо, черпая его из ямы деревянным черпаком на длинной ручке, а наполнив бочку увозил нечистоты в дальний лес и сливал там в овраг, и так целый день – царский двор был огромен и отходов от царедворцев и слуг хватало на весь день работы золотарю.

- Что царский служка, за царем горшок выносишь? – спросил золотарь, увидев Федора. Они уже не раз встречались здесь возле выгребной ямы и иногда говорили о своем ремесле, куда оба попали не по своей воле, а по прихоти господ. – Интересно, царь-то наш медом оправляется или тоже дерьмом исходит, как и все люди? – спросил золотарь и не ожидая ответа от Федора, продолжал, - царь же помазанник божий и должен отличаться от холопов хотя бы дерьмом и запахом, а если он, как и все мы, оправляется дерьмом, то значит нет на нем божьей благодати и не царь он, а слуга сатаны. Мне знакомый дьяк говорил, что святые угодники, когда умирают, то и не протухают, а сохраняются в целости и от них идет аромат благоуханий – потому их и провозглашают святыми. Похоже царю нашему не быть святым, коль дерьмом исходит, как и простой холоп, - закончил золотарь свои слова,  увидев как Федор открыл горшок и выплеснул содержимое в выгребную яму.

Разговора с золотарем, пропахнувшим насквозь человеческим дерьмом, он не продолжил, поскольку суть разговора была опасна и грозила жестокой казнью на колу, если бы кто донес эти слова золотаря до царских ушей: Петр имел обыкновение казнить не только того, кто говорит поносные слова, но и тех, кто слушал эти речи и не донес на говорившего.

«Доносы процветали. Ряд указов способствовал этому, одобряя доносчиков, обещая им награды и грозя ужасными наказаниями тем, кто имея сведения, интересующие царя и государство не сообщит их.

Всякий пришедший в государственную полицию и произнесший формулу: «Слово и дело» мог вызвать следствие. Немного требовалось, чтобы доказать обвинение: достаточно было какого-нибудь неосторожно сказанного слова; иногда даже это не было необходимо».

«… везде бродили шпионы, наушники подглядывали, подслушивали и доносили. За одно неосторожное слово людей хватали, тащили в Преображенский приказ (Преображенский приказ ведал политическим сыском), подвергали неслыханным мукам».

«Петр сделал доносительство официальной государственной службой. Было создано особое ведомство из чиновников-доносчиков, названных фискалами, состоявшее из пятисот человек, а во главе их стоял обер-фискал, в чью задачу входило «выведывать случаи злоупотребления и доносить на виновных Сенату, не взирая на чины и звания».

«В случае правильности доноса, половина штрафа шла в пользу фискала, в случае же если донос оказывался ложным, предписывалось фискалу «в вину того не ставить».

Не прощаясь с золотарем, Федор вернулся  на свое место близ царской опочивальни, где Петр продолжал возлияния вином вместе с Меншиковым, которого тоже приохотил к вину, как говорится «с кем поведешься, с тем и наберешься», так и Екатерина, потакая Петру тоже пристрастилась к сладкому вину.

«В Москве Полтавская битва праздновалась торжественно. Царевич Алексей Петрович устроил банкет для русских и иностранных министров; царевна Наталья Алексеевна и вельможи тоже «трактовали» многих несколько дней сряду: пушечная стрельба и колокольный звон продолжались семь дней, по вечерам горели потешные огни…».

После Полтавской битвы – как торжественно повелел называть Петр это сражение, король Карл укрылся на турецких землях, а царь Петр отдохнув и попьянствовав в Киеве, отправился в Польшу, чтобы похвалиться победою перед европейскими правителями и заключить с ними договора о совместной дальнейшей борьбе против шведов, которые вели себя здесь словно хозяева, побивая поляков, датчан и немцев всякий раз, когда те оказывали сопротивление шведам.

Петр, как до того времени и Карл, не стал преследовать поверженного врага, а занялся европейскими интригами, вместо того, чтобы обратиться к Турции о выдаче шведского короля и заключении с ним мирного договора.

Весь остаток 1709 года Петр пробыл в Европе и возвратился в Россию лишь в ноябре, где вначале отправился в Ригу, которую осадил Шереметьев, но увидев, что на скорую победу надеятся нечего, выехал в Петербург и затем в Москву где «21 декабря совершился торжественный вход в Москву «с великим триумфом». Построено было семь триумфальных ворот, изукрашенных золотом, эмблематическими картинами, покрытыми подписями и пр.»

Летом следующего года «петровские птенцы» продолжили опустошение Прибалтики, захватив Ригу, которая сдалась после осады и наступившего голода. В Финляндии был взят Выборг, и завершилось завоевание Карелии.

Весь этот год золотарь Федор мотался следом за царем Петром, обихаживая его по срамному делу после попоек с иностранцами и приближенными, и постоянно удивляясь лошадиному здоровью царя, который при ежедневных возлияниях не утрачивал интереса к девкам, перемежая услуги продажных девиц с услугами Екатерины – шведки пленницы, отобранной им у своего друга Меньшикова и родившей царю уже двух дочерей.

 станислав далецкий