Тайна Порфирия Иванова

• Ты, Сашка, не торопись с этим делом, - объяснял ему Иван, - хомут на шею ещё успеешь повесить.
• Ну почему же хомут? – интересовался Сашка.
• А потому что бабы, они и есть бабы, - непонятно объяснил Костя.

 Чего-то вы, ребята, темните, - Сашка посмотрел на Порфирия, - а ты чего молчишь?

• А что говорить? Есть Любовь, а есть – семья. Это разные вещи. Я вот любил одну, и она меня полюбила, а женился на другой. Тоже вроде по любви, вернее она меня полюбила, а её не очень, больше пожалел.
• А что же на первой не женился?
• Она богачка была и отец её против нашей любви – горой. И выдал он её за богатого. С тех пор я её и не видал.
• Вон оно как? А я ещё свою любовь не нашёл. Ищу, ищу, но пока не везёт.
• Вот воевать кончим и повезёт, - сказал Иван, - знаешь сколько баб после войны за тебя драться будут?
• Драться, ну ты и сказал, будто я красавец какой. Да и ростом не вышел.
• Маленьких ещё больше бабы любят, - ободрил его Порфирий.

      Стемнело. Движение через мост прекратилось. Порфирий послал Ивана проверить – всё ли тихо и можно ли переправляться. Иван вернулся и доложил, что около моста дежурит какой-то мужик с винтовкой. И на той стороне, тоже кто-то костёр разжёг.

• Охраняют, значит, - понял Порфирий, - так, ты Сашка с Костей ждите здеся, а мы с Иваном пойдём решать эту задачу.
• Поосторожней там, - попросил Костя.
• Это уж как получится, - ответил Иван и достал нож и верёвку.
• Ну, веди, - велел Порфирий и тоже достал нож.

   Ночь была довольно тёмная. Луна слабо просвечивала сквозь тучи и в пяти шагах уже ничего не было видно. Они тихо подошли к мосту и залегли. Мужик занимался разведением костра, и Порфирий с Иваном как раз оказались у него за спиной. Только мужик встал на четвереньки, чтобы раздуть костёр, как сзади навалился Иван и прижал его к земле, потом быстро перевернул на спину и заткнул рот рукавом. Мужик брыкался, но тут Порфирий быстро скрутил ему ноги верёвкой и тот затих. Иван показал ему нож и приложил палец к губам, что означало – заорёшь – зарежу. Мужик попался сообразительный и согласно закивал головой. Иван связал ему руки, а Порфирий для надёжности отрезал кусок материи от его рубашки и затолкал её мужику в рот.

Семён! – раздался голос с той стороны моста, - ты куда пропал, Семён?

    Двое мужиков у костра на той стороне вглядывались в темноту. Порфирий с Иваном залегли и ждали что будет дальше. Один из них взял ружьё на перевес и пошёл по мосту на другую сторону.

• Семён! – опять окрикнул он, когда дошёл до середины моста.

    Ответа не было, и он осторожно двинулся дальше. Порфирий с Иваном расползлись в разные стороны. Идущий по мосту услышал шорох и нажал на курок. Пуля просвистела у Порфирия над головой.

• Эй, чего там? – раздался голос второго, который остался у костра.
• А чёрт его знает? Может показалось. Семён, ты где?! – он опять пошёл по мосту вперёд.
• Вертай назад, - крикнул второй, - слышь, чего говорят? Игнатий – назад! - Не-а, Семёна надо найти. Спит, наверно, зараза. Он спать-то здоров, я его знаю, даже костёр поленился разжечь, - заговаривал Игнат свой страх перед темнотой и неизвестностью.

   Он уже перешёл мост и оказался рядом с Порфирием, тот подставил ему ногу, и Игнат повалился вперёд. Хорошо ещё, что на курок не успел нажать! Порфирий навалился на него сзади и ткнул Игната мордой в мягкую мокрую землю. Подбежавший Иван скрутил ему ноги и руки. Снова засунули кляп в рот, и Иван побежал по мосту на ту сторону.

• Это ты, Игнат? – только и успел спросить сторож, как Иван ударил его кулаком в лоб и тот повалился в костёр.
• А-а! – заорал упавший, но Иван быстро вытащил его из костра, и подоспевший Порфирий проделал всё точно так же, как и с двумя первыми. Путь через мост был свободен.
• Беги за Сашкой с Костей, а я здесь подожду, - велел Порфирий.

     Иван скрылся в темноте. Порфирий перевернул связанного на спину и обшарил карманы. Махорка нашлась во втором кармане, а в первом Порфирий нашёл и бумагу. Пока Иван бегал за ребятами, Порфирий скрутил четыре козьих ножки и одну из них прикурил от уголька из костра.

• Махорка! – вскричал Сашка, когда они подошли к костру.
• Садись, покурим и пойдём. – велел Порфирий. Все с жадностью затянулись ароматным куревом.

 Эх, тех двоих не обыскали, - пожалел Порфирий.

• Обижаешь, - сказал Иван и достал из-за пазухи два кисета, - теперь живём!
• Махорочка! – опять сказал Сашка и выпустил изо рта клуб дыма.
• Давно куришь? – спросил Костя.
• С шести лет, - гордо ответил Сашка.
• Да, это срок! Пора, - Порфирий поднялся, - надо успеть отойти подальше, а то вдруг погоню организуют.
• А на что погоня? – Все живы. Ну ночку помучаются, а утром их развяжут.
• Бережёного Бог бережёт, - сказал Порфирий.
• Да нету никакого Бога, - начал Сашка, но тут же замолчал.

    Закинули за спины котомки, взяли свои винтовки и скрылись в темноте. Костёр, что горел на берегу, почти совсем погас, только последние угольки едва светились в темноте.  

    Шли без остановки примерно около часа, в хорошем темпе, иногда останавливались и слушали. Тишина! Луна, наконец, вылезла из-за туч и идти было легко, однако, груз за плечами не давал увеличить скорость. Устали и прилегли отдохнуть.

• Отдыхаем до рассвета, дежурим по часу, Иван – ты первый, - кратко скомандовал Порфирий и все легли спать. На этот раз Порфирий заснул мгновенно и увидел хороший сон. Будто бы Лиза, его первая любовь, убежала от мужа и пришла к Порфирию.
• Теперь мы с тобой будем жить, - сказала Лиза.
• У меня жена, сын, - отвечал Порфирий.
• Ничего, - говорит она, - я тут за печкой поселюсь, а ты меня навещать будешь. Ты же меня любишь?
• Люблю, - отвечал Порфирий и они вместе с Лизой пошли за печку. Только Порфирий обнял Лизу, только она губами взяла его ухо, как услышал:
• Подъём! – он открыл глаза и увидел Сашку, который тянул его за ухо, - ну и здоров же ты спать, Порфирий, никак тебя не разбудишь.
• Хороший сон снился, - оправдался Порфирий.
• Небось про баб? – догадался Иван.

Про баб, - подтвердил Порфирий и улыбнулся, - соскучился я по ним.

• Вот отвоюемся и отведём душу, - сказал Иван.

      Попили водички из фляг и снова пошли вперёд. До пункта назначения оставалось, наверно, вёрст пять. Так про себя думал Порфирий и действительно, через два часа пути показалось село, возможно то самое, около которого они должны были найти аэропланы. Залегли недалеко от села и стали ждать.

• Может я в село смотаюсь? – спросил Иван, - а ну как это не то, что мы ищем?
• Это мы всегда успеем, - ответил Порфирий, - подождём, может вылезут они из норы.

     Подождали ещё немного и дождались – с той стороны села раздался характерный звук и вскоре они увидели летящий на восток аэроплан, за ним второй, а потом и третий.

• Полетели, голубчики, - сказал Сашка, - ничего, скоро отлетаетесь.
• Как стемнеет, пойдём вокруг села и найдём их гнездо, а сейчас самое время перекусить - доставай, Костя, харчи.
• Маловато харчей осталось, - сказал Костя.
• Ничего, задание выполним, тогда можно будет и харчами запастись, - ответил Порфирий.

    Перекусили и занялись подготовкой взрывчатки.

• Там, небось, охрана возле иропланов имеется? – сказал Костя.
• А то нет, конечно имеется.
• Что будем делать?
• Надо её потихоньку устранить, так же как на мосту.
• Тут, небось, военные охраняют, а не мужики.
• А что военные – бабы что ли? Те же мужики, только в форме, им тоже ночью спать охота.
• На месте увидим, понаблюдаем и решим. А так чего гадать, - успокоил спорщиков Порфирий.

    Как только стемнело, пошли вокруг села и скоро увидели три костра, около которых сидели люди с оружием. В свете костров можно было рассмотреть и аэропланы. Пять штук было видно, остальные скрывались в темноте, а может их и вообще не было. Костры располагались по одной линии и расстояние между ними было метров по двадцать. Около каждого костра сидело по три человека.

• Сильная охрана, - сказал Иван, - так просто их не взять.
• Посмотрим, что будет дальше, - ответил Порфирий и они стали наблюдать.

   Те, что у костров, как видно пекли картошку, потому что иногда выкатывали что-то из костра и ели.

• Картошку жрут, - сказал Сашка, - эх, сейчас бы картошечки рассыпчатой… -  Будет тебе и картошечка, - сказал Костя, - потерпи.

     Через некоторое время у костров осталось по одному человеку, остальные поднялись и отправились в сарай, что стоял на конце взлётного поля.

• Это у них ужин был, - понял Порфирий, - значит их всего девять человек.
• А пилоты где? – спросил Иван.
• Пилоты, небось, в селе ночуют, им хороший отдых требуется, я так понимаю.
• Может так и есть, а может тоже в сарае ночуют.
• Тогда их человек двадцать всего. Многовато!
• Придётся ещё денёк понаблюдать, - сказал Порфирий, - разведчики докладывали, что десять аэропланов видели.
• Маловат сарай-то для такой оравы, - сказал Иван.
• Торопиться некуда. Всё надо делать не торопясь, и с умом, - сказал Порфирий свою любимую фразу, которая ему понравилась в какой-то книжке и он её запомнил. И всю жизнь он руководствовался этой фразой.

    Караул около костров сменялся каждые два часа. Был и разводящий, значит охраны было десять человек, вместе с командиром. Утром из села приехала подвода – привезли пятерых пилотов, их легко можно было узнать по кожаным курткам и шлемам, и провизию.

• Я же говорил, что пилоты в селе ночуют, - сказал Порфирий.
• Сам вижу, - отозвался Иван, - сейчас опять полетят.
• А иропланов-то – всего пять, ошиблись разведчики, - сказал Сашка.
• А может пять уже сбили? – предположил Костя.
• Значит нам всего пять оставили.
• Ну что будем делать, командир? – спросил Иван Порфирия.
• Обстановка ясная, теперь будем думать, - ответил Порфирий, - времени на раздумье – целый день. Включайте головы, братцы.

     Три аэроплана завели моторы, разбежались по полю и взлетели. Около двух оставшихся копошились пилоты. Из охраны осталось двое бойцов. Остальные, как видно, пошли отсыпаться.

• А что, если сейчас вдарить? – предложил Сашка, - четверо на четверо. Пока эти в сарае дрыхнут, мы этих четверых положим и пару иропланов грохнем.
• А потом, когда те проснуться, их будет в два раза больше, чем нас, - ответил Иван.
• Если они из сарая выбегать начнут, мы их по одному перестреляем, - наступал Сашка.
• Дураки они, как же! Конечно они круговую оборону в сарае займут – не подсунешься. Они нас видят, а мы их нет.
• Нам бой принимать не с руки. Наша цель – аэропланы, - сказал Порфирий.
• Да, главное аэропланы уничтожить, - подтвердил Иван.
• Кто знает, где у аэроплана бензобак? – спросил Порфирий.
• Я знаю, - сказал Костя.
• А кто у нас снайпер?
• Ну я, - опять сказал Костя, - ты это к чему?
• А к тому. Слушайте, - и Порфирий рассказал товарищам свой план. Все план одобрили и стали готовится к его выполнению.

    В это время на поле зачихали оставшиеся два аэроплана и через некоторое время уже летели в сторону лесу. На поле остались только двое часовых. Они развели костёр и снова стали печь картошку.

• У нас два часа, - сказал Порфирий, - скоро первые три должны вернуться, если их не подбили.

   Через два часа все были готовы и на своих местах. Показался первый аэроплан, он вылетел из-за леса и стал садиться на землю. Минута и он уже запрыгал по кочковатому полю. За ним показался второй и только он пошёл на снижение, как раздался выстрел и бензобак вспыхнул за спиной пилота. Аэроплан рухнул на поле. Двое охранников побежали было к упавшему аэроплану, но один из них взмахнул руками и упал замертво – это стрелял Иван. Второй тут же залёг на землю и стал палить во все стороны. Дверь сарая открылась и из неё выскочили двое солдат, но тут же упали, подкошенные меткими выстрелами Порфирия и Сашки. Больше из сарая никто не показывался. Первый пилот сидел в аэроплане и не вылезал, но достал наган и тоже стал стрелять куда попало. Показался третий аэроплан. Его пилот заметил горящий на поле аэроплан и сделал над полем круг.

  В это время Порфирий с Сашкой подкрались к сараю, зажгли фитили и бросили к дверям взрывчатку. Окон у сарая не было, а то можно было бы бросить в окно. Они успели проползти десять шагов – сзади раздался взрыв и дверь сарая снесло взрывом, сарай загорелся и из него выскочили шестеро человек. Они тут же залегли цепью недалеко от горящего сарая.

    Третий аэроплан развернулся и хотел было скрыться за лесом, но тут Костя опять показал, что он действительно снайпер. Бензобак третьего заполыхал – не зря они взяли разрывные пули. Аэроплан, не дотянув до леса, рухнул на землю. Второй их охранников не выдержал и, бросив винтовку, поднял руки и побежал в сторону леса, думая, что именно там скрывается враг. Через несколько мгновений он уже скрылся в лесу.

  Наши бойцы лежали тихо и ждали что будет дальше. Их было четверо, а врагов семеро, считая пилота. Наступила страшная тишина. Нервы у всех были на пределе. Одно неверное движение и гибель неминуема. Порфирий достал гранату, вынул чеку и швырнул её по направлению догорающего сарая. Граната взорвалась, посыпались комья земли, но как видно цели она не достигла. Порфирий поглядел на аэроплан – пилота в кабине не было. Вылез и куда-то убежал. На том конце поля поднялся Костя и быстро перебежав, плюхнулся рядом с Иваном. Раздались запоздалые выстрелы, но Костя уже был на земле. Иван сооружал обманку. Надел на штык свою кепку и велел Косте приготовиться. Обманка пошла вверх, раздался выстрел, Костя тоже выстрелил на звук. Раздался вскрик, и Иван пожал руку Косте. Шесть! Их осталось шесть!

     Вдруг Сашка не выдержал и, поднявшись во весь рост, с криком Ура! бросился в сторону врага, Порфирию делать было нечего, как поддержать Сашку, а за ними поднялись Костя с Иваном, тоже кричавших – Ура! Они успели сделать на бегу по два выстрела, с той стороны тоже стреляли и, вдруг, Сашка упал на землю, а Порфирий, добежавший до врага, уже в упор расстрелял двоих из пятерых, а на третьего бросился с ножом. Двое врагов побежали, но подоспели Костя с Иваном и прикончили ножами. Порфирий бросился к Сашке, а Костя метнулся к аэроплану. Там он нашёл мёртвого пилота – как видно граната, которую бросил Порфирий, всё-таки сделала своё дело.

      Сашка лежал, уткнувшись носом в землю. Порфирий перевернул его и увидел расплывающееся бурое пятно на животе Сашки. Приложив ухо к груди, Порфирий услышал, что сердце ещё бьётся. 

-Живой, слава Богу! Потерпи, Сашка, - сказал Порфирий, - потерпи маленький.

      Подошли Костя с Иваном, увидели рану и покачали головами – плохо дело.

• Чёрт его дёрнул идти в атаку, - зло сказал Иван.
• Молодой, горячий, - сказал Костя.

    Сашка открыл глаза.

• Пить, - застонал Сашка.
• Нельзя тебе, - пожалел его Порфирий, - ты потерпи. Домой вернёмся – напьёшься.
• Махорочки, - одними губами произнёс Сашка.

    Порфирий скатал и раскурил козью ножку, дал затянуться Сашке. Сашка затянулся два раза и улыбнулся.

• Помолись за меня, Порфирий, - попросил он, - может есть он, Бог-то?
• Есть, есть… - Порфирий увидел, что Сашка уже ушёл. Он закрыл ему глаза и перекрестился. Костя с Иваном тоже перекрестились и опустили головы. Жалко было Сашку.

    В это время из-за леса вылетел четвёртый аэроплан. Сделал круг над полем и скрылся за лесом.

• Эх, упустили, - схватился Костя за винтовку.
• Ничего, - сказал Порфирий, - трёх мы уничтожили, а этот тоже долго не пролетает.

     Они подняли Сашку и понесли на опушку леса, там вырыли ножами неглубокую яму и положили туда Сашку. Забросали землёй и прикрыли еловыми ветками. Встали вокруг могилы и с минуту помолчали, опустив головы.

• Прощай, Сашка, Александр Абрамов, - сказал Порфирий, - счастливый ты человек, погиб за Родину, за свободу.
• Прощай, Махорочка, - сказал Костя и положил на могилу кисет, - кури, Сашка, на здоровье.

     Они взорвали оставшийся аэроплан и через два дня снова были в отряде. Порфирий доложил командиру, как было дело.

• Стройся! – раздался голос командира, и все бойцы партизанского отряда поспешили на построение. Все уже были в курсе того, что произошло.
• Равняйсь! Смирно! За проявленную смелость и отвагу, за успешное выполнение задания по уничтожению вражеских аэропланов, объявляю благодарность следующим товарищам: Васильеву Константину, Животову Ивану, Иванову Порфирию, а так же…(командир сделал паузу) Абрамову Александру – посмертно!
• Служим трудовому народу!
• Взвод, товсь! – скомандовал капитан, - пли!

     Пятеро бойцов нажали на курки и отсалютовали в честь погибшего бойца тремя залпами. Ура на этот раз не кричали. «Махорочка» был всеобщим любимцем и трудно было представить, что его уже нет и он больше не подойдёт, не толкнёт в бок и не попросит махорочки.

   Ночью Порфирий убежал из отряда и вернулся к семье. Он больше не хотел никого убивать, а тем более терять своих товарищей.

В психушке (продолжение)

Прошло два месяца, и Философ каждый день выполнял урок, заданный Порфирием. За эти дни они обсуждали только ощущения Философа от выполнения процедур. Потом Философа снова потянуло на более обширные темы.

 О Природе. О питании. О будущем.

Ф. Вы знаете, Порфирий Корнеевич, я, когда начал обливаться, очень слабо верил, что это как-то поможет, но вот уже два месяца я обливаюсь, и замечаю, что кашлять стал меньше. И сплю уже лучше.

П.К. Молодец, Философ, на правильную дорогу вышел. Только одного обливания мало. Природа ждёт, когда ты по всем статьям здоровым станешь. Гордыню свою усмиришь. Вот ты на санитаров, да врачей злишься, а это не хорошо. Это тот же холод – плохая сторона жизни. И её надо принимать.

Ф. Вы хотите сказать, что это тоже часть Природы? Как же вы понимаете слово – Природа?

П.К. Природа – это народ, мы, люди. Природа – она же наша Мать, она же нас родила. Она же нас представила на белый свет для того, чтобы мы вот именно жили, а раз она нас представила, мы должны её, как таковую Мать благодарить. А мы ей не доверяемся. Даже не хочем понять, что в Природе есть такие силы, которые могут всё сделать. Природа есть всему дело, у неё есть всё: у ней есть воздух, у ней есть вода, у ней есть земля – самых три главных тела, которые в одно прекрасное время нам всё дадут.  Мы, таковые люди, всё получили, всё сделали, но вот одного мы не сделали – естественного характера в Природе получить – это здоровье. Мы с вами в бою нашей жизни, нашего труда, нашего дела. Мы, народ, часть Природы. Мы воюем, и Природа воевать начинает. Меняются социальные условия в обществе, и Природа меняется. Если мы хотим, чтобы Природа нас любила, то веди себя в Природе вежливо. У человека же есть Совесть, Разум и Любовь! Абсолютная сила – есть общество. В общих силах преобладает жизнь и здоровье, Любовью вся жизнь покрыта, без Любви нет жизни, она неизменная, чистая, сознательная, как дева, это есть идея, которая заключает в себе все исторические идеи.

Ф. Да, глубоко вы копнули. И вас, такого борца за Любовь, в психушку засадили… хотя куда им до Любви!

П.К. Да, я борец и меня за это гонят, но я борюсь не за то, чтобы мы вот именно свои тела теряли на фронте своей борьбы. Я борюсь за то, чтобы обязательно нам пришлось жить так, как никогда не пробовал человек. А наши люди, те, которые живут, так сказать, «цивилизованно», то есть те люди, которые вооружённые живут, технически самозащищённые, они говорят: нам это не нужно. У нас есть, чем самозащищаться.

Ф. Да, таких у нас большинство. Они уж лучше умрут в своих дворцах, квартирах, но лить себе ведро холодной воды на голову – не будут.

П.К. Я никого не заставляю, но прошу, это же надо хоть немножечко попробовать этими путями пойти, а раз попробовать, значит надо делать. Моё дело такое – любить Природу.

Ф. А вы знаете, что я вспомнил – ведь Христос тоже пример показывал – 40 дней постился и говорил, что Он есть Путь. А кто из нынешних священников может 40 дней ничего не кушать?

П.К. И в христианской вере есть подвижники, только они не в храмах жируют, а в уединении и тоже многое могут. А 40 дней поститься – это не предел. Я у Природы спрашивал – может мне совсем ничего не есть? А она отвечала – рано ещё. Не мне рано, я-то могу, а для всех людей ещё время не подошло.

Ф. Вот про это вы мне ещё не рассказывали. Значит человек и без пищи может обходиться?

П.К. Может и без пищи, и без воды. Надо только свой организм настроить и подготовить.

Ф. Позвольте, а за счёт чего он будет жить? Откуда энергия возьмётся?

П.К. Человек не паровоз, ему твёрдой пищи не нужно. В воздухе есть всё, в Природе. У меня адское терпение на то, чтобы всё на себе испытать лично и понять, а потом на себе и других применить, чтобы от всего этого была польза.

Ф. Да вы просто учёный!

П.К. Это ты про каких учёных, которые всё на мышах, да на собаках испытывают? Нет, я другой учёный, я всё на себе испытываю. Всё делаю постепенно, аккуратно и осторожно с режимом пищи сознательно, чтобы жить за счёт условий воздуха, воды и земли. Три тела, которые имеют в себе азот… В чём причина болезни – клетка твоя мёртвая. Чем поднимешь? Пробуждением… Живое качество холода все клетки поднимет. Это самое главное в жизни – холод. Тело неумирающее, а при холоде жизнь раскрывается. Живое тело никогда неумираемое, его надо воспитать… Надо бы давно бросить кушать, но не приходило такое время, такое уверенное качество.

Ф. Чем больше я вас узнаю, тем всё больше вы меня удивляете. Хочу подобрать название сему феномену, но никак не получается. Может быть вы жрец Природы?

П.К. Я не жрец, не поп, не знахарь и не врач – я практик Природы. Моя закалка-тренировка – это Эволюция Святого Духа. Святой Дух находится в Природе – в воздухе, в воде и в земле.

Ф. Да, наверно, это так и есть. Вы знаете, я своё время занимался мифологией. Очень интересная тема. И вот к какому выводу пришёл – в глубинах, изначальных пластах любого мифа лежит какое-то рациональное зерно. В то время, когда эти мифы создавались, эти зёрна для людей были также реальны, как для нас, скажем, электричество. И в реальную (но, увы, не всегда постигаемую нами) истинность мифа можно верить, как в любой факт земного бытия. И на основе этих мифов была культура! Отправление культа считалось такой же необходимой работой, как выпас скота или обработка хлебного поля. К чему я это? Ах, да, суть в том, что до эпохи «цивилизации» человеческая культура была предельно связана с жизнью, с

Природой, по-вашему. И когда люди жили в гармонии с Природой, во время Праздников они объединялись с силами Природы – с солнцем и водой, воздухом и землёй. Они для них были такими же живыми, как для нас с вами, скажем, рыбы, птицы и звери. И, судя по фактам истории, люди болели намного меньше, чем сейчас.

П.К. Правильно говоришь, философ. Наше тело – жизненный цветок, а его окружило мёртвое и с краю и изнутри. Запаха такого, как хотела Природа, нету на человеке, от него внешняя и внутренняя вонь полилась рекой, он плохое, вонючее несёт…

Ф. Да, я заметил, что ваше тело издаёт, я бы сказал, приятный аромат. И цвет вашего тела бронзовый. Вы всегда такой загорелый были?

П.К. Не всегда, а постепенно стал… от холода всё это изменилось. Моё тело только с виду такое же, как у всех. На самом деле оно уже совсем другое. Я своей закалкой-тренировкой построил новый дом для Святого Духа, чтобы ему было хорошо. Моя плоть совсем другая, неумираемая, она пересоздала себя для новой жизни без потребления. 

Ф. Да, были в истории такие случаи, когда человек, чаще всего святой, умирал, а плоть его не разлагалась. И таких святых очень почитает церковь.

П.К. Да, церковники это любят, но таких святых единицы, да и к церкви они во время жизни никакого отношения не имели.

Ф. Согласен. Достоевский в своём романе «Братья Карамазовы» об этом очень хорошо пишет: «А старец-то твой провонял, Алёша, говорит ему брат Иван.» А Алёша думал, что он святой.

        И что же дальше? Вы как-то прогнозировали будущее человека? П.К. В будущем человек станет невидимым.

Ф. Как это невидимым?

П.К. Плотное тело ему уже не нужно будет. А голос направит – себя покажет. По воде пойдёт, как ваш Христос, своим лёгким зонтом в воздухе себя поднимать станет. А я ему покажу иные миры и иного творца, дающего душу всему тому, что любит жарким сердцем всё сущее на земле: будь то камень или цветок, человек или червяк.

Ф. Да вы – поэт, батенька. Стихи писать не пробовали?

П.К. Почему же, писал! Вот к примеру:

     Навеки запомню, пока существую,

     Как в зимнее время, в погоду лихую

     С одним человеком Природа сразилась,      В борьбе, побеждённая им отступилась,      И в ноги босые ему ПОКЛОНИЛАСЬ! Ф. Это из вашего личного опыта?

П.К. Так оно и было. Только не с Природой я сражался, а со своими страхами да болячками, но тут в стихе для красивости так написал. В молодости ещё не всё понимал, вот и написал, что с Природой, а самом деле кто же со своей Матерью воевать станет?

Ф. Да, вы говорили, что Природа – это Мать наша, поэтому эти стихи меня удивили.

П.К. Потом я уже другие стихи писал.

Ф. Что-то помните?

П.К. Я всё помню, что когда-то писал.         Вся сила, сыночек, в огромном желанье         Всё слить в единое слово – дерзанье.         Зазнайство, капризы, гордость – пороки         Ты все побори в кратчайшие сроки.

        Будь вежливым всюду со старым и малым,

        Всё это послужит, сыночек, началом.

        Здоровье тебе даст уход за собою.

        Ты должен быть в дружбе, сыночек, с водою.

        С Водою холодной, водой ключевою,         Тогда ничего не случится с тобою.

         Простуды любые и прочие хвори

         Ты всё уничтожишь сознанием воли.

         В сознанье, - терпенье, в труде твоём слава.

         Не думай, что жизнь – это просто забава.

         Всех слабых Природа крепко стегает,          Запомни, а разум всегда побеждает.

         А в разуме сила. Кто ею владеет,          Тот смело без страха по жизни шагает. Ф. Это вы своему сыну писали?

П.К. Для меня любой человек, как сын или дочь, хотя и моему тоже.

Ф. А сколько у вас детей?

П.К. Двое сыновей

Ф. И что? Они тоже, как отец, закаляются?

П.К. Да нет, они в мать. Та холода боится.

Ульяша.

     Порфирий замолчал. Видно было, что это очень болезненный для него вопрос. Он вспомнил постоянный разговор со своей женой:

• Пашечка, да чего же ты нас позоришь. Живи, как все.
• Ульяша, если я это дело брошу, то сам умру и все люди погибнут.
• Я не буду, как куропатка, в сугробе спать.
• Ульяша, чтобы спать в сугробе – это надо у Природы заслужить.
• Да кто ты такой? Почему не хочешь жить, как люди живут?
• Я тот, кто во мне. Сам бы я тысячу раз умер.

  Может ты Бог?

• Это ты сказала.
• Мало тебя в психушках держали. Возомнил себя Богом, а дети в обносках ходят.
• Дак запретили мне за калитку выходить. Людей ко мне не пускают.
• И правильно сделали. Может образумишься.

      После этого Порфирий выходил в сад и разговаривал с Природой.

• Природа, матушка, ты меня родила, ты меня поставила на это место. Я от этой тяжести не отказываюсь. Но что же мне делать, если меня не понимают?

И Природа отвечала: Твоё терпение – мать учения. Стерпишь – победишь, не стерпишь – погибнешь.

• Значит терпеть много придётся?
• Тебе по силам. Ты сделаешь всё, что сможешь, а потом настанет очередь за людьми. Кто поверит в тебя и путь тобой указанный, тот будет жить.

       Шёл 1918 год, Порфирий возвращался домой. В прошлом году его, по собственному его желанию, забрали в армию, и он поехал на фронт, но революция поменяла все планы и Порфирий, так и не доехав до фронта был подхвачен революционным ветром. Он почти год искал своё место в революции, то примыкал к большевикам, то к анархистам, то к каким-то бандитам, но никак не мог найти того, что было бы ему по душе. В конце концов решил вернуться домой, а уж там решить – что делать и чем заниматься. Ему уже исполнилось двадцать лет, и он чувствовал себя очень взрослым, прошедшим огонь и воду, человеком. По дороге домой он оказался в Сулине, или как его теперь называли – Красном Сулине. До дома оставалось совсем немного, но доехать туда было сложно при всей той неразберихе, что случилась в Российском государстве.

     На вокзале толпилось много народа. Все куда-то ехали: кто домой, кто, наоборот, из дома. Кто по делам, а кто в поисках какого-либо заработка. Мужики, бабы с детьми, юноши и девушки, старики и старухи – все томились на вокзале. 

     Вот в этой толчее и встретил Порфирий свою Ульяшу. Как только он её увидел, то внутри у него как будто что-то щёлкнуло: вот человек, которому я могу помочь. Привлекла она Порфирия своим жалким видом и покорностью. Это была девушка, почти девочка, лет семнадцати-восемнадцати. Одета она была в чёрное платье, которое было ей велико и волочилось по полу, и в чёрном платке.

• Видно сирота, - подумал Порфирий и сердце его сжалось от сострадания.

    Она ходила от одной группы людей к другой, низко кланялась и просила подать ей хлеба. Некоторые подавали монеты, но большинство гнали её и она, ссутулившись, сжавшись, как от ударов, шла дальше. Так она дошла до Порфирия, который расположился на полу около стены. Она поклонилась и попросила хлеба. Порфирий развязал свою котомку и достал четвертинку буханки хлеба. Взвесил её на руке и протянул девушке. Она вспыхнула, но протянув руку, отклонила хлеб.

• Это много… - тихо сказала она.
• Бери, бери, - настаивал Порфирий и она взяла хлеб, спрятала его за пазухой и снова поклонилась Порфирию.
• Спасибо, буду за вас бога молить, - сказала и пошла быстро из зала.

     Порфирий поднялся и решил проследить – куда пойдёт девушка. Она вышла из вокзала, перешла улицу и скрылась за углом дома. Порфирий пошёл за ней. Он завернул за угол и снова увидел её. Она торопливо жевала хлеб, который ей дал Порфирий. Увидев его, она повернулась и побежала по улице.

• Постой, - крикнул Порфирий, - постой, тебе говорят!

    Но девушка не останавливалась, и Порфирию пришлось тоже перейти на бег. Вдруг девушка остановилась, повернулась к нему лицом и вытянув руку с хлебом, крикнула:

• Берите! – в глазах её был ужас.
• Не бойся ты меня, - мирно сказал Порфирий, - и хлеб мне твой не нужен. Я поговорить с тобой хочу. Ты где живёшь? Мне переночевать негде – пустишь?
• Нету у меня дома и никого нет.
• Я так и подумал – сирота значит?

    Девушка кивнула.

• А звать-то тебя как?

  Ульяна я.

• А меня Порфирием зовут. Я из Ореховки. Мне туда ещё добраться надо, к родным. А где же ты ночуешь?
• А где придётся. Часто на вокзале.
• Сама-то откуда?
• От сюда, из Сулина.
• Почему же домой не идёшь?
• Не могу, там только мачеха осталась, - сказала Ульяна, и вдруг разрыдалась.  

    Порфирий подошёл к ней, обнял и сказал:

• Отец, небось, на фронте погиб?
• Да, - сказала сквозь слёзы Ульяна, - а вы откуда знаете?
• Нетрудно догадаться. Сейчас таких сирот, как ты, ужас сколько.
• Возьмите меня с собой, я вам пригожусь, - вдруг сказала Ульяна и посмотрела Порфирию в глаза.
• А и возьму, - просто ответил Порфирий, - я как тебя увидел, то сразу понял – вот человек, которому я могу помочь.
• Правда?
• Правда. Завтра поезд будет, может быть уедем. Да ты хлеб-то доедай, у меня ещё есть.

   До поезда надо было чем-то заняться. Сначала они пошли домой к Ульяне и она собрала свои вещи. Тётка, упёршись руками в бока, молчаливо наблюдала за происходящим. Собрав вещи, Ульяна поклонилась тётке и сказала:

 – Прощайте, больше вы меня не увидите.

• Напугала! – крикнула им вслед тётка. – Скатертью дорога. Совет, да любовь! – это было уже сказано тихо и с издёвкой. Тётка демонстративно хлопнула дверью.

  Дверь тёткиного дома захлопнулась и Ульяна с Порфирием пошли по улице. Пока было светло они бродили по городу, заходили в дома и просились на ночлег. Хозяева смотрели на них, как на врагов и тупо отказывали, отказывали, отказывали. Уже начало вечереть, и они уже отчаялись найти ночлег. Повернули к вокзалу. По пути им попалась церковь. Они поглядели друг на друга и не сговариваясь вошли. Церковь была пуста, почти все иконы были сняты, везде валялся мусор и только каким-то чудом уцелевшая икона божьей Матери светилась, подсвеченная тремя свечами. Порфирий с Ульяной подошли к иконе. Богородица ласково на них смотрела и как бы приглашала в другой мир, где нет войны, нет разрухи.

• А давай обвенчаемся? – вдруг предложил Порфирий.
• Давай, - согласилась Ульяна.

   Они взяли в руки по свече. 

• Повторяй за мной, - велел Порфирий и начал говорить, а Ульяна повторяла его слова.
• Перед лицом Божьей Матери беру в жёны (в мужья) Ульяну (Порфирия) и клянусь – не разлучаться с ней (с ним) ни в горе, ни в радости. Чтобы ни случилось в нашей жизни, я буду верен (верна) моей жене (моему мужу). О, пресвятая Богородица, соедини наши руки и наши сердца навеки и дай нам силы выдержать все испытания, посланные нам Всевышним. Аминь!
• Аминь! – прошептала Ульяна, и они с Порфирием, поглядев друг другу в глаза, поцеловались. Ульяна взяла Порфирия под руку, и они совершили круг по пустой церкви, потом поцеловали икону, поставили свечи и вышли из церкви.

  В самые тяжёлые дни своей жизни, когда Ульяна досаждала Порфирию своим «материализмом», Порфирий вспоминал это венчание и старался держать слово данное Божьей Матери. Ульяна же само венчание помнила, но что она говорила и что обещала вспомнить не могла. Для неё это событие было завешано туманом. Да и в словах ли дело? Главное, что она всю жизнь была верна Порфирию, а «материализм»… Что с ним поделаешь? Такова была её природа. 

    Через два дня они, наконец, добрались до дома. Порфирий вошёл в дом отца и представил Ульяну.

• Вот, отец, моя невеста, Ульяной зовут.
• Ну раз невеста, значит скоро свадьбу сыграем, - одобрил отец, - слышь, мать, Порфирий-то невесту на фронте добыл.

    Вышла Матрёна, обняла сына, посмотрела на Ульяну, и сказала:

   Вроде справная девка, молодец Паршек. Ну проходите, закусите чем бог послал, небось с дороги-то оголодали.

    Вот так Ульяна стала женой Порфирия. 

   Порфирий посмотрел на Философа и мягко улыбнулся. Философ почувствовал, что сейчас Порфирию не до разговоров, встал и отправился к себе в палату. А Порфирий вспоминал свою нелёгкую жизнь.

   Ещё лет тридцать назад, когда со всех сторон стекались люди, и Порфирий всех принимал и многие благодарили его за помощь и науку, случилось с Ульяной вот что: проснулась она как-то ночью и чувствует, что правая рука её не слушается – лежит, как мёртвая, и шевельнуть ей Ульяна не может. Испугалась Ульяна, но Порфирию ничего не сказала. Уснула с мыслью – утром пройдёт.

      Утром поднялась – рука, как плеть висит. Попробовала другой рукой поднять её и такая боль пронзила её, что она закричала благим матом и страх охватил её.

      Порфирий в это время был на дворе – зарядку свою делал. Услыхал он крик, пошёл в дом. Видит сидит Ульяна на постели белая, как снег, руку висячую гладит, а из глаз слёзы текут.

    Подошёл Порфирий к жене и, ни слова не говоря, повалил её на постель, на живот перевернул, а сам начал своими руками по позвоночнику бегать. Побегал, побегал, нашёл точку, да как надавит на эту точку. Из глаз Ульяны искры посыпались. Боль страшная всё её существо пронзила.

• Да что ж ты делаешь-то, ирод проклятый, - завопила Ульяна. Порфирий отошёл от неё и говорит:
• В последний раз помогаю тебе по своей воле. Боле не притронусь, пока не попросишь.

     Сказал и пошёл на двор продолжать зарядку делать. А Ульяна села на постели и с удивлением и страхом стала «больной» рукой двигать. А та двигается и даже памяти о той боли, что только что была, не оказывает. Будто и не болела вовсе. И не висела только что плетью.

    И вот сейчас, по прошествии тридцати лет, лёжа в постели, и уже полгода не вставая, Ульяна вспомнила тот случай. И вспомнила она не чудесное излечение руки, а ту страшную боль, что предшествовала выздоровлению. И страх этой боли затуманивал её разум. Соседка, что ухаживала за ней, сколько раз просила её усмирить гордыню.

• Попроси Паршека – он тебе поможет, - говорила она.

     Но не гордыня тут руководила Ульяной, а страх, животный страх перед болью. Да и всю жизнь, пока она жила с Порфирием, никак она не могла взять в толк – чего это люди к нему идут, да ещё и благодарят за здоровье и науку. Сама она, так же как боли, как огня боялась холода и всегда уходила, чтобы не смотреть как муж её своих пациентов водой обливает. Да ещё на снегу и на морозе.

    Как страшно выйти во двор, набрать ведро воды и вылить его на себя, стоя босиком на холодном снегу, точно также страшно забыть себя и целиком отдать себя людям или своему самому близкому человеку. Эгоизм основан на страхе потерять себя, страх заболеть после обливания сродни эгоизму. Всю жизнь Ульяна была благодарна Паршеку за спасение, за заботу о ней и детях, но благодарность это не Любовь. А Любить, то есть потерять себя и слиться в единое целое с другим человеком, - очень страшно.

    Так всю жизнь и не смола она переступить ту черту, за которой её ожидала Любовь. Страх потерять себя был сильнее. И так за всю жизнь она не поняла, что жить в Любви намного лучше, чем в Страхе. Такова её природа, такова её судьба. Жалко её было Паршеку, но он ничем не мог ей помочь. А передать свой опыт, рассказать о том прекрасном чувстве, о той прекрасной стране, в которой он жил, он не мог. Переступить эту черту может только сам человек!     И Порфирий никак не мог понять этого её упрямства.  Ему невдомёк было, что Ульяна, выросшая в городе, оказывается до мозга костей была пропитана городской отравой, где каждый сам за себя.  Не случайно фамилию она носила – Городовиченко и не захотела сменить её на Иванову, когда они свой брак с Порфирием регистрировали. А городские люди, испорченные и развращённые благами «цивилизации», ни в какую не желали быть здоровыми по системе Иванова. И Ульяна умом-то понимала, что Порфирий прав и видела результаты его работы, но семейная, глубоко уходящая психология, не давала ей преодолеть этот барьер.

• Не хочу я, как куропатка, в сугробе ночевать, - говаривала Ульяна.
• Так это у Природы ещё заслужить надо, - отвечал ей Порфирий.
• А мне это надо? – парировала Ульяна, когда ещё была здорова, -  я и так, без твоего холода, проживу.

   И действительно, Ульяна и сыновья болели очень редко. Она думала, что это её заслуга, а самом деле Порфирий каждый день просил у Матушки Природы здоровья не только себе, но всем своим родным и близким. И Природа выполняла его просьбу.

    Порфирий вначале пробовал приобщить её к своему делу, но потом понял, что Ульяну не переделаешь, а сама она вряд ли сможет преодолеть тот животный страх, что поселился в её предках, которые ушли от Природы в город. А когда открылось ему другое зрение, он своими новыми глазами видел ту чёрную змею, ту Чёрную Ламию, про которую дедушка ему рассказывал, что сосала из Ульяны её жизненные силы. Сколько раз спрашивал он у Матушки-Природы – можно ли как-то порубить этих змей? И сколько раз Матушка-Природа отвечала:

• Тебе это пока не по силам. В одиночку ты не справишься. Расти помощников.

   И тогда Порфирий послушался. И змея высосала все силы Ульяны. Это только недалёким людям ясно было, что Ульяна ушла из этого мира, потому что упала со скирды и расшиблась. На самом деле падение произошло значительно раньше. Страх смерти заставил её попросить Паршека вылечить её, но он сказал: «Иди в Природу, проси меня». Не пошла и не попросила, а у Природы блата нет. И ушла Ульяна в мир иной. Горько горевал Порфирий от безсилия. 

  Сын Порфирия, Яков, утверждает, что мать умерла легко и всю жизнь, после того как Порфирий занялся своей закалкой тренировкой, почти совсем не болела. Однако, другие люди говорят, что умерла она после падения со скирды. Сильно расшиблась. А теперь вспомните сон Порфирия про скирду, которую ему удалось победить. Вот так и получается, если взять этот образ: один человек победил скирду, а другого человека скирда победила.

В психушке (продолжение)

О человеке. Об эволюции. Ведическая философия.

П.К. Я уж давно понял, что за мной пойдут немногие. Человеком очень нелегко быть, а многие лёгкой, тёплой жизни ищут. Я ведь холод, может быть, посильнее их чую, но терплю и не боюсь его, а они боятся – вот и болеют. Человек же должен быть в первую очередь ко всему жизнерадостный и здоровый. Когда в Природе солнышко, то он успокаивается, человеку нравится уютное и приятное. Он стремится создавать себе на завтрашний день своими действиями нужные условия. Но Природа начинает ему мешать в его делах. Начинает идти дождик, становится сыро и неуютно, атмосферное условие изменяется, и человек становится обиженный на Природу. А раз появилась обиженность, то до его тела пролезла болезнь. Найти путь-дорогу, идя по которой, болезнь не станет проникать в организм, он пока не научился. Постоянно с Природой человек идёт на рожон.

Ф. А вы считаете, что нашли этот путь?

П.К.  Нашёл.

Ф. Но вы же сами сказали – за вами пойдут не многие.

П.К. Именно так.

Ф. Значит, ваш путь не панацея?

П.К. Чего?

Ф. Не универсальное средство, не всем оно подходит. Вот вашей жене, например, он не подошёл. Давайте возьмём Африку. Там ведь тоже много болезней, а холода нет. Как быть?

П.К. Я русский человек, но в Африке своя Природа и с ней тоже воевать не надо, а надо её понять. Холода там нет, значит есть какие-то другие стороны, которые человек не принимает, от сюда и болезни. А потом, в Африке тоже должен свой Иванов появиться, и в Америке, и в Австралии. По всей земле это делать надо. Вот мы в России революцию совершили, а по всей земле она не пошла, поэтому и война началась и люди друг друга убивать стали. Очень много от самого человека зависит. Вот я в революцию пошёл, большевиком сделался. Мне в руки наган дали и велели идти людей убивать. Я не пошёл, наган сдал и отошёл от большевиков.

Ф. На это надо смелость иметь. Я, честно говоря, большевиков всегда побаивался. В семье моей все учителя были – и отец, и дед. И я, по началу, тоже в учителя собирался, но увлёкся философией, университет закончил, вот тут революция и случилась. И философы стали не нужны.

П.К. Я так понимаю – сначала дело, а уж потом философия, то есть осмысление этого самого дела. Понимание, так сказать, глубины происходящего.

Ф. Да, вероятно, так и должно быть, но нас учили по-другому. Ведь рождение мысли и её обдумывание – это тоже в своём роде дело.

П.К. В любом разе практика нужна. Пусть сначала мысль, но потом – практика.

Ф. Ну философы тоже кое до чего додумались. Нас тоже эти вопросы мучают. Как так получилось, что в своей истории человек попал в зависимое состояние от Природы? И было ли когда-либо на Земле так, что он был независим от неё? Сейчас существуют два взаимно противоположных взгляда, которые рассматривают и доказывают вектор развития человека. Одно направление – это общепринятая теория эволюции человека. А второй взгляд – гипотеза его деградации. С точки зрения классической науки в нашем сознании укрепилась мысль, что все мы произошли от зелёных водорослей, которые развиваясь, прошли все стадии до примитивных существ, вплоть до обезьян, и далее – до современного человека. Однако, есть и другая теория, прямо противоположная – Ведическая теория эволюции. У человека Ведической традиции противоположное восприятие времени и истории. Для него эволюция – это регресс – переход от совершенных существ к менее совершенным.

П.К. Э-э, Философ, а ты кому-то об этом рассказывал?

Ф. Вот за эти рассказы я здесь и очутился. Когда я во всеуслышанье объявил это в научном мире, меня и сочли умалишённым. П.К. Понимаю тебя, ох, как понимаю.

Ф. Я знаю одного человека, который уверен, что на Земле периодически появлялись и уходили целые цивилизации людей, которые никоим образом не были связаны с животными, неандертальцами, корманьольцами и т.п. Те же неандертальцы, как он утверждает, это деграданты от людей высшей самоорганизации. Более того, он доказывает, что на Земле сосуществуют совершенно разные виды людей, не связанных между собой общей генетикой.

П.К. Это что же за наука такая – генетика?

Ф. Это запрещённая у нас наука. Вы, пожалуйста, никому про это не говорите.

П.К. Были у меня мысли на этот счёт, Философ, я так думаю, что обезьяны – это бывшие люди.

Ф. Совершенно верно!

П.К. Было, было такое время, когда человек жил и ничего не творил. Его окружало живое, ток электричество, магнето. А когда ему пришлось менять в жизни свою форму, он кровью облился. Он наполнил своё тело чужим. Один попробовал, и другому понравилось это делать. Ничего лучше этого не нашли и стали применять. Так началась история жизни человеческой, воровская и убийственная.

 Ф. Наверно, история об Авеле и Каине, что в Библии описана, в аллегорической форме об этом и говорит.

П.К. Паршек это давно понял. Он людей не стал слушать, а избрал свою дорогу, природную, живую, самую плохую и холодную. Мы в природе родились для жизни и взяли своё направление и ритм, стали для самих себя дело делать, да не одно, а много. В этом деле человек ошибся и погиб. Это в людях нехорошее развитие. До этого люди жили без труда и не кушали. Им было легко. А когда они стали это делать, они на веки веков умерли. Этой смерти раньше не было, её развили люди в процессе жизни.

Ф. Вы прямо бальзам мне на душу льёте. Это же и есть Ведическая философия! Вот в чём историческая ошибка человека, из-за которой он от коллективной природной жизни высшего уровня перешёл к индивидуальной, частной жизни, приведшей его к болезням и смертям!

П.К. А не пора ли, дорогой Философ, принять холодной водички на голову?

Ф. Пора, Порфирий Корнеевич, с превеликим удовольствием и радостью. Честное слово, я уже не могу обходиться без этой процедуры. Так, знаете ли, оживляет весь организм и мышление в том числе.

    И они пошли на «процедуры» или, как называл их Порфирий – купание в волнах Природы. Он объяснил Философу, что это не просто «процедуры», а священнодействие. Чем отличается человек от существа в образе человека? Тем, что Человек – священнодействует, то есть наполняет любое действие высшим смыслом, а не механически выполняет какое-то телодвижение. И поэтому Человек не может, например, убивать, потому что убийство есть разрушение того, что создано Богом и его никак невозможно сделать священнодействием. На что Философ возразил, что и убийство некоторые «священнослужители» оправдали принесением жертвы Богу. Даже в Новом Завете сказано, что Бог сам принёс в жертву своего сына Иисуса Христа. На что Порфирий ответил просто:

 - Значит –то не Бог был, а его противник.

     И Философ согласился, помня о том, что многое в этих книгах перевёрнуто с ног на голову.

Искупавшись в волнах Природы, они разошлись по своим палатам. Порфирий вновь принялся за свои мемуары.

                                               Порфирий и море 

       Если бы Порфирия спросили, почему он пошёл именно в это место, он вряд ли мог ответить на этот вопрос. Он просто доверился своему чутью и шёл туда, куда несли ноги. Он знал, что ноги несут его туда, где он в данный момент нужен Природе. Он уже был её частью, и они совместно делали необходимые дела. Так он очутился в одном селе на берегу Чёрного Моря.

       Чтобы очутиться в этом селе, ему пришлось долго идти по горным тропинкам, сначала вверх, а потом вниз. Тропинки много раз разветвлялись, но Порфирий без колебаний сворачивал именно на ту, которую надо, и, в конце концов, вышел к этому селу. Оно располагалось недалеко от моря. Море в этом месте образовывало удобную бухту, в которой лодки и корабли находили своё пристанище.

      Как только Порфирий появился на улице села, его сразу заметили мальчишки. Его голый вид произвёл на них впечатление. Сначала они удивлённо раскрыли рты, но потом с криком побежали по селу. Они кричали, что Бог сошёл с гор. Пока Порфирий дошёл до середины села, вокруг него уже образовалась толпа любопытных мальчишек и девчонок. Однако, близко подойти к нему они побаивались. Порфирий шёл и улыбался. Повстречав на пути старую женщину, Порфирий ласково пожелал ей здоровья. Она ответила ему тем же.

    Тем временем со стороны моря на село надвинулась огромная чёрная туча. Подул сильный ветер, начался дождь. На море понялся шторм. Волны набегали на берег и с грохотом обрушивали водяные валы. Ветер был такой силы, что начали падать телеграфные столбы. Порфирий понял, что от него требуется. Он спустился на берег, прошёл по каменному пляжу и вошёл в море, прямо в набегавшую волну, которая хотела выбросить его на берег, но Порфирий нырнул под неё и погрузился в море.

Мальчишки на берегу наблюдали борьбу человека с морем. Как только Порфирий исчез под водой, шторм прекратился, ветер утих, туча исчезла и засияло солнце.

     Это Бог! – выдохнули мальчишки.

    Порфирий шёл по дну и с интересом наблюдал подводную жизнь. Дно было устлано большими камнями, и Порфирий плавно прыгал с одного на другой. Камни обросли водорослями, и они мягко обволакивали босые ноги Порфирия. Рыбы уплывали от Порфирия на почтительное расстояние. Наконец, Порфирий дошёл до песчаного дна. Он ступил на песок. Здесь растительность была пореже, но зато вовсю ползали крабы и морские звёзды. Порфирий наклонился и взял одного краба в руку. Краб замахал своими клешнями и выпучил на Порфирия свои глазки. Порфирий отпустил краба и тот быстро убежал и спрятался под камень. Солнце просвечивало воду, но та ещё была мутновата после шторма. Порфирий пошёл дальше.

    А в это время на берегу началась суматоха. Мальчишки сбегали за взрослыми и кричали, что человек вошёл в море и не показывается. Наверно утонул! Мужики недолго думая сели в лодки и поплыли, они были рыбаками и знали свою бухту, как пять пальцев. Отплыли от берега на приличное расстояние и раскинули сеть.

      А Порфирий в это время наблюдал за морской звездой. Ему было интересно – каким образом она перемещается. Это так увлекло его, что он не заметил, как попался в сеть рыбакам. Он хотел избавиться от неё, но не тутто было. Рыбаки были опытные – они потащили Порфирия наверх. Порфирий перестал сопротивляться и дал рыбакам вытащить себя на берег. 

     Мальчишки и народ окружили Порфирия, думая, что он утонул. Рыбаки освободили его от сети и тогда Порфирий открыл глаза и встал. Все сначала в ужасе отпрянули от него, но потом, видя, что он живой и улыбается, кинулись к нему и начали обнимать. Мальчишки кричали:

-  Это Бог! Это Бог!

     Подошедшие старики предложили Порфирию пойти с ними и рассказать его историю. Он согласился. Его привели к одному дому. Там, прямо во дворе, уже суетились женщины – накрывали стол. Порфирия усадили на почётное место и стали угощать вином, но Порфирий отказался, попросив просто виноградного сока. Ему дали сока, накормили и стали ждать его рассказа. Порфирий поблагодарил радушных сельчан и начал свой рассказ.

Утром около дома, где ночевал Порфирий, уже стояла толпа людей, ждавших его пробуждения. Порфирий понял, что это больные, которые хотят, чтобы он их принял. Целый день к нему шли люди, и он всех их принимал и давал советы – как быть здоровыми.

    На следующее утро он пошёл обратно в горы, надо было возвращаться. И всю дорогу до самых гор, за ним бежали мальчишки и кричали:

     Бог, Бог – приходи ещё!

     Порфирий шёл и улыбался с чувством выполненного долга. Он сделал то, что должен был сделать.

Злоключения

 Я обратился со своим письмом к секретарю Кировоградской области – он распорядитель, чтобы он в моей идее помог. Люди прослышали про такого Учителя. Мне люди пишут со всех сторон письма, создают очередь не десятками, а сотнями для того, чтобы я по их просьбе приехал и не как врач или знахарь.

    От моего эксперимента человек делается здоровым, делается из нетрудоспособного в трудоспособного. Здесь деньги не надо, нужна истина – верить своей душе, сердцу.

   11 марта 1963 года я поехал туда, где меня знают, как Учителя – это Бобринский район Кировоградской области. Туда врачи приезжали, проверяли меня, я с ними делился своим опытом практическим на людях.

    Я от людей не отвернулся и не огородился неправдою. Учитель не выбирает людей – у него учение одно перед всеми. Меня люди просили и умоляли, чтобы я их принимал. Они стояли кучечкою, слушали меня. Я им вроде лекции прочитал, чтобы они знали, кто их и для чего принимал.

   Я напрасно их принял: в результате всего этого вышли меня судить эти люди. Меня схватили блюстители милиции и в психприёмник в Знаменке в воши бросили.

     В Знаменку, в КПЗ, приезжает ко мне начальник Бобринецкой районной милиции, прокурор области Скрипко и областной начальник, генерал милиции – трое их. Они решили посадить меня, их была такая воля над моим телом.

Я попадаю в Кировоградскую тюрьму, меня встречают, как больного человека. Они окружили меня политическим режимом. Мне маленечкая есть льгота в режиме, я с врачами в дружбе, но в тюрьме есть экспертиза – она находится в Одессе, при институте есть изолятор №14.

     Я туда конвоировался через одесскую тюрьму, где меня побрили, постригли и передали меня на переделку врачу Алле Павловне Криницкой – заведующей 14-м отделением совсем не гражданской больницы.

    Оно отдельно окружено милицией, и не допускается никто, кроме самого профессора – он же директор института. Алла Павловна в своей больнице со своим умным персоналом продержала меня 35 дней как здорового человека, одна из всех признала и сказала, что я – здоровый человек. Я этим словам не знал, как был рад, я и не был больной.

     Ей хотелось мою личность осудить – сделать меня фокусником, тунеядцем. Она меня одела, она меня обула, она всех опровергла, сказала: «Их определение неправильное – правильное моё». А закалку мою выбросила. Она говорит: «Я посылаю на суд здорового человека, и пусть он доказывает на суде: то ли он закалён, то ли нет».

     Меня люди хотели убить – они организованно поставили этот вопрос в жизни. Следователь сказал: «Доказывай суду – твоё будет право».

     Суд состоялся в Бобринцах 9 августа 1963 года. Я от адвоката получил предупреждение, чтобы на суде не говорить, так и получилось. Я на вопросы прокурора старался не отвечать. Я их своим молчанием заставил направить меня в Москву, в институт им. Сербского. Без учёных это дело не обошлось.

     Я не боялся ехать к учёным. Я своею идеей борюсь с Природой для всего земного человечества – это международное здоровье.

     Меня этапом через Харьков, через тюрьму повезли. Меня не одевали, меня не прятали, я каким был, таким остался. Еду я конвоем в Москву через Бутырку. Я недаром такое вот дело переживаю, такую историю мне не забыть. За что мытарства по мукам?

    Меня во второй раз принимает этот институт. Итак, они меня уже знали по истории. Там люди, профессора, с моим нездоровьем встретились, они мне помогли от своего диагноза не отказаться. Я перед ними выступал – об истине говорил, я это проходил, говорил, как анализатор этого дела.

    Я им доказываю одно это, а они – своё, я им говорю «белое», а они

«чёрное», они говорят «белое». Сюда людей напрасно не привозят, с ними занимаются учёные не напрасно: это их продукт – они принимали, они и отпускали. Мне сказали: «Поживёшь два годочка да подлечишься, а потом выйдешь». Я понял, что они как считали, так и считают меня больным.

    Природа гнала меня дальше, она меня хранила везде и всюду. Меня стали готовить к переброске в республиканскую больницу. Чего я боялся – меня эта дорога и окружила. 16 февраля 1965 года меня отправили в это условие для изучения.

     В Бутырке ж дали путёвку в Казань. Я был очень крепко этим взволнован, я ждал слова: куда попаду, то ли в республиканскую, то ли в местную. А делали всё по-тюремному: скрыто от обиженного лица, я был людьми обижен. 

    Меня спускают в Казань, меня туда везли принудительно, с проводником. Еду конвоем в вагоне заключённых – этого я от учёных не ожидал, чтобы они по моей болезни и моего дела в казанскую больницу отправили.

     К психиатрам я приехал свердловским поездом. На дворе мороз, ниже нуля 30 градусов. Конвой казанской системы не берёт моё тело. Я сказал конвою: «Бери, не бойся! Не подведу я вас». Как же им не испугаться, ужас был перед конвоем.

    В Казани есть такая больница психиатрическая, специальная, она возглавляется врачом Анной Ивановной Балашовой. В ней одиннадцать отделений.

     В больнице меня обслуга такого признала – и на переделку: стричь, брить, купать. А медсестра – маленькая, рябенькая лицом – прибегает, кричит: «Стойте, ребята, не стригите, не брейте!» Тут же я понял, что мне есть какието льготы по приказу врача.

    Меня определили в первое отделение. Маргарита, врач мой лечащий, она испытательница с моим здоровьем. Если бы она не дозволила в своём отделении писать, я б не писал, а то я ей за своё любимое здоровое сердце и «Победа моя» написал.

   Эта вот история, она мною сделана, чтобы люди видели и старались опознать, а она рождённая Природой через человекову Мысль. Этого человека, о ком идёт речь между людьми, учёные знают, но они молчат. Он сам лично написал, кто он есть, - он обдуманно своими словами рассказал людям про свою победу.

В психушке (продолжение)

О природе и народе. О смерти и безсмертии. Про Библию. О Вере.

Ф. Сегодня уже третьи сутки, как мы с вами Порфирий Корнеевич, не потребляем пищи.

П.К. И как ты себя чувствуешь, Философ?

Ф. Вы знаете, когда мы с вами воздерживались от пищи по одному дню -  это было сначала тяжело, а потом я привык и даже ждал субботы, чтобы отдохнуть от этой баланды, которой нас кормят. И вот вы предложили не кушать четверо суток… Сначала я испугался, но потом решил, что раз вы уверены в результате, то надо попробовать. Один день прошёл привычно, потом, в конце второго дня, очень захотелось что-нибудь кинуть в рот, но я это искушение преодолел. И вот на третьи сутки я ощутил удивительную лёгкость во всём теле, в мыслях. Наступило как бы просветление. Захотелось даже стихи написать или музыку сочинить, но пока не сложилось. И вы знаете, мне даже показалось, что Никитич, наш санитар, не такой уж и злой и даже немного жалкий. Я сегодня с ним поздоровался и он, вы знаете, мне ответил и улыбнулся! Я ещё не говорю, что мне в этом состоянии комфортно и легко, нет - пока трудно, но терплю и надеюсь, что получится.

П.К. Полегчает, обязательно полегчает. Мы с тобой, Философ, ещё и летать вместе будем.

Ф. Я вот тут на досуге делал кое-какие записи ваших слов и мне немного не понятно вот что – сначала вы говорите, что Природа – это народ, общество, потом, что у Природы есть вода, воздух и земля. А при чём здесь народ?

П.К.  Так всё же едино. Ты, Философ, не скажешь, что человек – это голова. А где же руки, ноги? В человеке всё едино, так же и в природе – и человек, и вода, и воздух, и земля – это единое тело. Беда-то как раз в том, что человек отделился от этого тела и хочет быть обособленно. А попробуй изолируй свою руку от тела. Что получится? Отсохнет рука! Так и человек болеет и умирает, отделённый от общего тела Природы.

Ф. Вот как? Теперь мне всё ясно. И как всё просто!

П.К. Да, это не твоя философия. Слов много, а на самом деле – пустота, словоблудство.

Ф. Обижаете, Порфирий Корнеевич…

П.К. Прости, Философ, наболело. Нам такие люди, как ты, нужны. Наш путь учёных людей в Природе. Мы исследуем сами себя и пробуем понять, что с нами происходит на этом пути. Ты правильно решил записывать то, что я говорю, я тоже записываю, что думаю. Это хорошее дело. Загадка Природы находится в теле человека. Нам эту загадку надо разгадать. Нас должно окружить Знание!

Ф. Совершенно с вами согласен – тут нужны и философы, и социологи, и политики, и экономисты, в общем все люди, вся Природа.

П.К. Башковитый ты, Философ, побольше бы таких на земле.

Ф. Ну будет нас много и как же мы жить будем?

П.К. Дальше мы так жить не будем, как отец с сыном жили, то есть капитализм с социализмом, Земля нам не будет нашим источником, мы пахать перестанем землю, сеять зерно мы не будем, потребление с колеи уйдёт, и мы будем с вами естественные в жизни люди. Вся техника с искусственными предметами и химией нам уже не понадобится. Дух Святой нас всех освятит, и мы такими уже не будем. Чужого у нас не станет, и не будет у нас мёртвого, мы поделаемся живыми людьми, что мы ни попросим у Природы, она нам не откажет, а нам всем она жизнь нашу даст, да в Природе практическое учение. Мы станем все люди мудрецами. Капитал и вся экономика уйдут, закалка-тренировка же на землю пришла не хозяйничать, она окружит людей силою и энергией, смерть прогонит, жизнь во славу введёт, люди поделаются богами, любовь воспрянет, уходить от неё никто не будет.

Ф. Хотелось бы верить, что так оно и будет. Я вижу вера ваша в это крепка, а как же Бог? Вот вы говорили, что церковники против вас сильно настроены.

П.К. Паршек говорит всем верующим людям о том, что они про бога хорошо знают, что он в жизни есть и ему надо крепко верить, как таковому. Но спросите у них, как выполняют? Он сказал свои слова – пожелай такому человеку того, чего сам не хочешь выполнять, а раз ты не выполняешь, то лучше совсем не верь. Или вот сказано – не убий! А кто выполняет? Так у Паршека сложилась мысль о том, что, бог-то - бог, не будь сам в этом деле плох. Надо себя в людях в своём деле показать, что ты есть в Природе бог, тебя, как бога, знают люди, просят тебя, он помогает во всём, это есть багаты(й). Ни один человек по богову слову не жил. Не нашлось такого в своей жизни человека, чтобы он от своего имения отказался. Это надо другим пожелать того, чего сам не хочешь. А у нас в жизни такие люди не рождались, и нет их, кроме одного Паршека. Он один пока рождён таким.

Его дела самородка, его источник жизни обрела закалка-тренировка. Паршек – это я, человек пришёл на эту планету, на нашу Землю за местом, за условиями, за возможностью к... Читать следующую страницу »

Страница: 1 2 3 4 5 6 7 8 9