ПРОМО АВТОРА
Иван Соболев
 Иван Соболев

хотите заявить о себе?

АВТОРЫ ПРИГЛАШАЮТ

Серго - приглашает вас на свою авторскую страницу Серго: «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»
Ялинка  - приглашает вас на свою авторскую страницу Ялинка : «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»
Борис Лебедев - приглашает вас на свою авторскую страницу Борис Лебедев: «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»
kapral55 - приглашает вас на свою авторскую страницу kapral55: «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»
Ялинка  - приглашает вас на свою авторскую страницу Ялинка : «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»

МЕЦЕНАТЫ САЙТА

Ялинка  - меценат Ялинка : «Я жертвую 10!»
Ялинка  - меценат Ялинка : «Я жертвую 10!»
Ялинка  - меценат Ялинка : «Я жертвую 10!»
kapral55 - меценат kapral55: «Я жертвую 10!»
kapral55 - меценат kapral55: «Я жертвую 10!»



ПОПУЛЯРНАЯ ПРОЗА
за 2019 год

Автор иконка Сергей Вольновит
Стоит почитать КОМАНДИРОВКА

Автор иконка станислав далецкий
Стоит почитать Шуба

Автор иконка Андрей Штин
Стоит почитать Реформа чистоты

Автор иконка Юлия Шулепова-Кава...
Стоит почитать Дети войны

Автор иконка Юлия Шулепова-Кава...
Стоит почитать Адам и Ева. Фантазия на известную библей...

ПОПУЛЯРНЫЕ СТИХИ
за 2019 год

Автор иконка Виктор Любецкий
Стоит почитать Юность давно пролетела...

Автор иконка Ося Флай
Стоит почитать Я благодарна

Автор иконка  Натали
Стоит почитать Вы родились

Автор иконка  Натали
Стоит почитать Ты не вернулся из боя

Автор иконка Олесь Григ
Стоит почитать Как с утра тяжелый снег похоронил

БЛОГ РЕДАКТОРА

ПоследнееПомочь сайту
ПоследнееПроблемы с сайтом?
ПоследнееОбращение президента 2 апреля 2020
ПоследнееПечать книги в типографии
ПоследнееСвинья прощай!
ПоследнееОшибки в защите комментирования
ПоследнееНовые жанры в прозе и еще поиск

РЕЦЕНЗИИ И ОТЗЫВЫ К ПРОЗЕ

Вова РельефныйВова Рельефный: "Это про вашего дядю рассказ?" к произведению Дядя Виталик

СлаваСлава: "Животные, неважно какие, всегда делают людей лучше и отзывчивей." к произведению Скованные для жизни

СлаваСлава: "Благодарю за внимание!" к рецензии на Ночные тревоги жаркого лета

СлаваСлава: "Благодарю за внимание!" к рецензии на Тамара Габриэлова. Своеобразный, но весьма необходимый урок.

Do JamodatakajamaDo Jamodatakajama: "Не просто "учиться-учиться-учиться" самим, но "учить-учить-учить"" к рецензии на

Do JamodatakajamaDo Jamodatakajama: "ахха.. хм... вот ведь как..." к рецензии на

Еще комментарии...

РЕЦЕНЗИИ И ОТЗЫВЫ К СТИХАМ

ЦементЦемент: "Вам спасибо и удачи!" к рецензии на Хамасовы слезы

СлаваСлава: "Этих героев никогда не забудут!" к стихотворению Шахтер

СлаваСлава: "Спасибо за эти нужные стихи!" к стихотворению Хамасовы слезы

VG36VG36: "Великолепно просто!" к стихотворению Захлопни дверь, за ней седая пелена

СлаваСлава: "Красиво написано." к стихотворению Не боюсь ужастиков

VG34VG34: " Очень интересно! " к рецензии на В моём шкафу есть маленькая полка

Еще комментарии...

СЛУЧАЙНЫЙ ТРУД

Авиадебоширка Ксюша
Просмотры:  231       Лайки:  0
Автор Игорь Филимонов

Полезные ссылки

Что такое проза в интернете?

"Прошли те времена, когда бумажная книга была единственным вариантом для распространения своего творчества. Теперь любой автор, который хочет явить миру свою прозу может разместить её в интернете. Найти читателей и стать известным сегодня просто, как никогда. Для этого нужно лишь зарегистрироваться на любом из более менее известных литературных сайтов и выложить свой труд на суд людям. Миллионы потенциальных читателей не идут ни в какое сравнение с тиражами современных книг (2-5 тысяч экземпляров)".

Мы в соцсетях



Группа РУИЗДАТа вконтакте Группа РУИЗДАТа в Одноклассниках Группа РУИЗДАТа в твиттере Группа РУИЗДАТа в фейсбуке Ютуб канал Руиздата

Современная литература

"Автор хочет разместить свои стихи или прозу в интернете и получить читателей. Читатель хочет читать бесплатно и без регистрации книги современных авторов. Литературный сайт руиздат.ру предоставляет им эту возможность. Кроме этого, наш сайт позволяет читателям после регистрации: использовать закладки, книжную полку, следить за новостями избранных авторов и более комфортно писать комментарии".




И некогда нам оглянуться назад


Федоров Федоров Жанр прозы:

Жанр прозы Историческая проза
1727 просмотров
0 рекомендуют
2 лайки
Возможно, вам будет удобней читать это произведение в виде для чтения. Нажмите сюда.
Повесть была написана в ответ на ту ложь о жизни наших отцов и матерей, советской действительности, которая была выплеснута "новыми демократами" в неокрепшие души наших детей и отображат реальные события происходившие в семьях в стране в послевоенные годы, тяжелый труд наших родителей воспитывающих своих детей в самых лучших традициях русского общества.

их, хотя сам в него не заходил – не к кому было.

            - А вы с отцом как в Пойме очутились? Родились здесь?

            - Нет, мы в Павловке родились, да токо там не пригодились. Наши деды были приписаны к Канскому казачьему полку, вот имя в Павловке-то и землю под пахоту и покосы отвели, и всё остальное, что положено по казачьей службе. А для етого они доржали по строевому коню, амуницию казацку, штоб в любой момент быть к походу готовыми. В далёкие края-то не ходили, но кажин год на казачьи сборы в Канску ездили. В Павловке нас, чалдонов-то, жило семей пятнадцать, дети вырастали, женились, свои дома ставили. Да и другой народ селиться там стал. Это я со слов матери-покойницы, царствие ей небесное, помню. Вот так с хутора Павловка и выросла в большую деревню. А чо ж? Места всем хватало,  землю, кому положено, нарезали. Стали под хлеба распахивать пустоши да елани и корчевать приходилося, штоб на другие годы поболе засеять. Хорошо, дружно жили. Я-то у отца Семёна и матери Варвары первой родилась, как раз в девятьсотом годе. Тада ещё дед с бабушкой были живые, но я их шибко не помню, померли они, кода мне лет шесть было. Оставили они отцу и матери лошадь да две коровы, дойную и нетель, не сшитая мелкого скота да птицы.-

Пригорюнилась, припечалилась тётя, вспоминая родителей, далёкую прошлую детскую жизнь и долго шла молчаливо, пока я не вернул её оттуда:

            - А дальше-то что, тёть?

            - А дальше родились Кешка и Надюшка, да недолго пожили на этом свете – померли обои от болезни перед самой войной с японцами. Отца нашего тогда на хронт взяли, в Сибирскую казацкую дивизию, а через год после тяжёлого ранения вернулся он в Павловку, где мы с матерью двоём мыкались. Поставила его мама на ноги, да токо от прежней прыти да ретивости мало чего осталось. Он всю жисть скорый на ногу был, шебутной, зря не посидит. Алёха-то весь в него пошёл, а у меня больше материнского карахтеру. Алёха в девятьсот восьмом родился, когда мне уж восемь лет было. Мать с отцом стали понемногу подымать хозяйство, а я с ём нянчилась. Он таким егозёнком рос, так заматывал меня за день, что спать приходилось урывками. Но ничего, выросли. Побольше стал – с собою на работы стали брать, а работы известные: вспахать, посеять, заборонить, огород посадить, а тама – покос, страда, картошка. Так вот и подрастал. В Павловке при церкви была приходская школа, Алёха в её года полтора ходил, пока отец опеть не заболел и уж больше на ноги не вставал, так и помер, до сорока не дожив. Пришла беда – отворяй ворота: вскорости и мама вослед отправилась, и остались мы с ём одни. Хитрые мужики чо осталось от хозяйства к своим рукам прибрали, не тронули токо избу с огородом.

            Под неспешный и частенько прерываемый рассказ тёти мы и подошли к Пойме, когда солнце уже опускалось за высокий ельник на северо-западной окраине деревни.

            - Ладно, Володька, когда-нибудь ишо порасскажу про нашу жисть в то время.

Счас домой придём, печку растопим, поужинам, а там делай, чо хошь.

А я про себя подумал: «К Вальке сбегаю и с ним в библиотеку – читать-то нечего». Быстренько принёс дров из поленницы, нащипал лучинок от сухого соснового полешка, разжёг нашу старую железную печурку, на которой когда-то мы любили с Витькой поджаривать пластики картошки, обжигая себе пальцы, устроился рядом на табуретке. В сумерках хорошо было смотреть на разгоравшийся огонь сквозь дверные дырочки и слушать его негромкий, уютный гул. Хотел было одеться да выйти на улицу, чтобы встретиться с пацанами, или с Валькой сбегать до клуба, однако тётя сначала усадила за ужин при зажжённой керосиновой лампе, а потом самому расхотелось. Взял недочитанную дома книжку, положил табуретку набок  у печки, кинул на неё телогреечку и погрузился в события «Тимура и его команды» А.Гайдара.

 

 

Глава 30.

 

            С тех пор, как я перебрался в зимние морозы на житьё к тёте в Пойму, для меня наступила настоящая лафа: не надо было вставать в шесть утра, через силу завтракать разогретой матерью вчерашней картошкой со стаканом молока, одеваться и идти на лесобазу, гадая: заведёт-не заведёт свою полуторку Аркаша сегодня, мёрзнуть там в ожидании и, в худшем случае, топать спорым шагом, чтобы не опоздать на первый урок. Сейчас всё было без спешки. Тётя зимой подрабатывала «в пути» на снегоборьбе, вставала, на печурке готовила какой-нибудь завтрак и только тогда будила меня – перед самым уходом на работу. Я ел оставленный мне завтрак, смотрел на старенькие ходики, висевшие в простенке окна в ограду, с добавленной к основной гире гайкой (ходики имели привычку отставать), поднимал по привычке груз цепочкой в крайнее верхнее положение и начинал собираться в школу. В класс пойменские приходили минут за двадцать, а то и раньше, до начала урока, раздевались, вешая одежду на ряд вбитых в брёвна гвоздей за печью, у входной двери, и пацаны начинали «гонять зоску» - это вместо утренней зарядки. Подходили новопойменские Тамара Мурина, дочка тамошней учительницы начальной школы, с Людой Саюновой и Костей Загороднюк. Тамарка отличалась от всех девчонок в школе: разговаривала неторопливо правильной, не деревенской речью, никогда не вступала в споры по пустякам, была ровна и приветлива со всеми, училась легко и с удовольствием. Рядом с ней можно было поставить нашу Валю Степанцову – застенчивую, добрую, с мягкими чертами лица и небольшими ямочками на щеках при улыбке. А улыбалась она часто и у пацанов всегда вдруг пропадало желание сказать ей что-нибудь резкое, грубоватое. Мишка Штыхно с самой осени пытался приблизиться к ним. Сначала увивался около Вали, но та недвусмысленно сторонилась его. Тогда он как-то, зимой уже, предложил мне:

            - Вовка, давай задружим с новопойменскими: я – с Тамаркой Муриной, а ты – с Людкой Саюновой, идёт?

Мне нечего было ему отвечать, а потому я деликатно промолчал, а без чьей-то поддержки он один побоялся к ним приближаться, хотя на переменах и крутился около.

            Люда Саюнова – живая, чернявая чалдонка, привносила в класс задор, тёплую атмосферу дружелюбия и терпимости ко всем. Впрочем, последним качеством – терпимостью, обладали большинство ребят и девчонок школы как в Пойме, так в последствии и в городе.

            Костя Загороднюк, угловатый, насупленный парнишка тринадцати лет, был не шибко разговорчив, на переменах осенью и весной уходил в главное школьное здание и там толкался среди семиклассников. В классе, наравне с Петрусём Мамневым, также всё больше молчал, но если Петрусь только начал привыкать к новой родине, к нашей речи, к нашим забавам и молчал больше поэтому и от природной скромности, то Костя делал это осознанно, он, как бы, исподволь изучал каждого, не раскрывая своей сущности. Уже в марте следующего года ему исполнится четырнадцать, и он с другими ребятами и девчонками из седьмого класса вступит в комсомол. Ради такого события колхоз, по просьбе директора школы, выделит им подводу и Костя с Ирой Фефеловой, Леной Мандриковой, Митькой Мельниковым, Тайкой Ивановой, Васькой Гончаровым и Нинкой Тетериной поедут в Ингашский райком комсомола вместе с директором, а Костю по рекомендации того же райкома изберут комсоргом школы. Уже тогда стал задирать нос неприметный доселе ни в деревне, ни в школе Загороднюк, хотя какими-то способностями не отличался, учился на твёрдую троечку, и особенно плохо ему давался русский язык. Евгения Ивановна частенько нам говорила, в той или иной форме изменяя главную мысль

            - Ребята, грамматика – это основа любого языка, а русского в особенности. Вот если сейчас, с пятого по седьмой класс, не выучите все правила орфографии, синтаксиса, многочисленные правописания, обороты, строение слов, ударения, знаки препинания и многое-многое другое – вы не научитесь ни грамотно писать, ни грамотно построить предложение. Я уже не говорю о чём-то одухотворённом, где без знания грамматики русского языка делать совсем нечего, и грамотный предел для таких – это семилетка.-

В такие минуты она становилась необыкновенно решительной, серьёзной, строгой и могла запросто закончить монолог о значении русского языка даже таким вот обетом:

            - Я клянусь вам, что вот в этой деревенской школе, где нет городских условий и пособий для основательного образования, где даже педагогов-предметников не хватает, я научу вас грамотному русскому языку! – и, понижая тон монолога до обычного, заканчивала: - если, конечно, вы этого сами очень захотите, - взволнованная, с румянцем на лице, на котором в этот момент даже веснушки куда-то исчезали, боком к классу садилась на стул, успокаиваясь. Некоторое время в классе стояла полная тишина, не слышалось обычных покашливания и обмакивания ручек в чернильницы. Конечно, не все этого очень захотели, не у всех было такое желание, усидчивость и возможности. И, к счастью, у меня были и желание, и стремление, и усидчивость, и скромная возможность по самой простой причине – любовь к книге с первого класса. Вот и сейчас я уже с давно седой головой улыбаюсь про себя, вспоминая монологи Евгении Ивановны и её пророческие слова: «Правила грамматики, конечно, со временем забудутся, но в ваших головах они настолько станут привычными, что, и забыв их, вы всю жизнь будете писать без грубых ошибок». Категорично и мудро, словно ей в ту пору было по меньшей мере лет сорок.

            А сейчас она, успокоившись, поворачивалась лицом к классу, улыбалась нам застенчиво и продолжала урок:

            - Давайте подведём итоги нашего вчерашнего диктанта. Мамнев, пока двойка, к сожалению, и, вероятно, не последняя. Петрусь, - спрашивает она вставшего из-за парты долговязого Мамнева, - ты в библиотеку ходишь?

            - Что вы, Евгения Ивановна, «яво тамочки николы не бывает», он дрова в лесу рубит и домой таскат. Дом-та топить надо, - нарочито белорусским выговором полусерьёзно скалит зубы неунывающий Пудованчик.

            - Тебе, Петрусь, больше надо читать русской художественной литературы, постоянно видеть перед собой напечатанное слово, предложение, а самое главное – выучить назубок все основные правила орфографии и синтаксиса. Ты понимаешь, о чём я говорю?

Петрусь, опустив голову, отрицательно качает ею, и Евгения Ивановна говорит ему, а попутно и всему классу, что он должен выучить: правописание гласных и согласных, написания слитно и через чёрточку и так далее, от одного только перечисления которых у него всё ниже опускалась голова, и тем  безнадёжнее ему всё это казалось. Да только ли ему?

            - Загороднюк, у тебя слабенькая троечка. То, что я сейчас говорила Петрусю, касается и тебя, впрочем, как и всех в классе. Ты же весной в комсомол вступаешь, а какой из тебя комсомолец, коли с русским не лады? А может мы попросим Тамару Мурину взять Костю «на буксир»? – лукаво предложила она.

            - Что вы, Евгения Ивановна, что вы! Какой из меня буксировщик? – замахала та в ответ руками. – Он слишком большой и важный, чтобы на буксире идти, - отшутилась  Тамарка.

            - Сам справлюсь, - нисколько не смущаясь, пробурчал Загороднюк.

            - Кузьминов, где же твоё чуткое охотничье ухо, если я весь диктант провела, стоя у вашей с Мамневым задней парты, и там, где должно ставить знаки препинания, я делала заметные паузы, которые ты даже не различил?

            - Паузы-то я слышал, Евгения Ивановна, токо не знал – какой знак после них поставить, их так много. Можно двоеточие поставить, а можно и точку с запятой.

Вместе с классом смеялась и учительница.

            - О-о, Колян, да ты у нас «ирудит» - точку с запятой даже знашь, - констатировал Генка, вероятно, от старших братьев запомнив не деревенское словечко «ирудит».

            - А Иванов у нас когда прекратит окончания слов «съедать», эрудит деревенского фольклора? – улыбаясь, сделала ему замечание учительница, но Генка и ухом не повёл.

- К стати сказать, у тебя, Гена, за диктант четыре с минусом, это уже хорошо, по сравнению с началом учебного года. Правила повторил, или у Вали Степанцовой ненароком подсматривал? Ну, признайся же.

На круглом, обычно улыбчивом лице Пудованчика отобразилось не то недоумение, не то негодование, только в глазёнках нет-нет, да чёртики прыгали:

            - Чтоб я подсматривал в девчоночьи тетрадки – да ни в жисть! – стукнул по груди себя Генка и добавил сожалеющее: - Старею я, Евгения Ивановна, старею, а значит – умнею, вот и вся разгадка…, - и расплылся в простецкой улыбке, тогда как класс изнемогал от хохота.

            - Убедил, Гена, убедил…, - Евгения Ивановна приподняла руки.

Сейчас, пожалуй, уже можно покаяться, что в шестом классе я с первого дня знакомства влюбился в Евгению Ивановну, но даже под пытками не признался бы в этом никому. Я влюбился в её скромную, обаятельную улыбку, в её чуть заметные веснушки на лице, тёмно-карие глаза и каштановые волосы точно так же, как когда-то влюбился в иланской больнице в молоденькую докторшу в красивых туфлях на каблуках…

            Как – то в первой четверти,  в конце октября, Евгения Ивановна предложила нам:

            - Ребята, вот вам задание на следующую неделю: напишите в любой форме – рассказом ли, мыслями ли своими, переживаниями ли, а, может быть, даже стихами, что вы чувствуете, о чём думаете, когда по утрам идёте в школу. Ведь чем-то же заняты в это время ваши головки, а?

Два дня я почти молча шагал в школу рядом с Колькой, смотрел по сторонам на давным-давно знакомые окрестности, пытаясь зацепиться хоть какой-то мыслью о задании учительницы. Колька эту проблему уже решил, осталось только записать в тетрадку:

            - Я про Аркашку нашего напишу, как он возится со своей полуторкой-клячей прежде, чем довезти нас до Поймы. А ты?

            - Не знаю, ещё не решил, - односложно ответил я, продолжая молча шагать рядом. На третий день я ушёл из дома в полседьмого один, миновал входной семафор по чётному пути, оставил позади обширное болото справа, а впереди неясно засинели дали за Сильченковыми полями. И вдруг меня словно шилом укололо: пройденный семафор, смешанный лес слева, неясная синь над полями впереди предстали перед моими глазами в другом свете, в другом понимании. И чем ближе я приближался к Сильченкову бугру, тем явственнее вырисовывались строки моего первого в жизни стихотворения, которое я сейчас помню уж не всё, а только вот это:

            Идёшь, идёшь – налево лес,

            А справа – синие просторы.

            И тракт лежит меж них вразрез,

            Как путь, открытый семафором.

                        Куда спешить, к чему спешить?

                        Мне неспокойно и чуть грустно

                        В такую рань. И мыслей нить

                        Ведёт меня к каким-то безднам.

            Мне захотелось – быть всегда!

            И видеть лес, и эти синие просторы,

            И этот тракт, и иногда –

            Себя у старенького семафора…

От сочинённого мне вдруг стало жарко и я, сдвинув шапку куда-то на затылок, был горд и счастлив от того, что сумел это сделать, и, казалось, вдруг подрос на целый сантиметр. В школе я первым делом записал свои стихи на бумажку, чтобы потом переписать их в тетрадь и сдать её учительнице. В классе сегодня только и слышалось: «Ты написал? Дай почитать…», «А у тебя про что?», Вот это – да-а, здорово» и что-то подобное. Меня тоже спрашивали, особенно Мишка Штыхно, с которым я сидел за одной партой. Он норовил быть первым во всём, хотя это далеко не каждый раз у него получалось. Я отговорился тем, что буду писать сегодня вечером. Только Колян спросил меня напрямую:

            - Ты чо, Вовка, сегодня один в школу шёл, чтобы никто не мешал думать?

Я утвердительно кивнул головой – заметил, паразит, мою молчаливость последних дней.

            - А я сёдни вечером тоже напишу про Аркадия и про его полуторку, - и я горячо поддержал его задумку.

            Назавтра, сдав свои работы, класс на один день как-то притих и насторожился, ожидая учительской оценки своих сочинений. К тому времени многие уже знали, на какую тему писали одноклассники, и многие сожалели про себя – вот возьми я тему, к примеру, Алки Ларионовой или Томки Куликовой, то лучше бы её описал. И даже лучшие ученицы класса Тамара Мурина и Валя Степанцова не совсем были довольны своими работами. Но большинство удовлетворились тем, что и они не опростоволосились и что-то сумели всё-таки написать, хотя делали это впервые. Вот как сумела растревожить нас

Евгения Ивановна.

            На следующий день она пришла в притихший класс со стопкой наших тетрадей, и урок начала несколько для нас неожиданно:

            - Школьники начинают писать сочинения на определённую, заданную тему только с восьмого класса. Учитывая, что многим из вас не придётся заканчивать десятилетку в силу разных обстоятельств, я попробовала дать вам возможность выразить свои чувства и мысли на любые темы, которые вам ближе и понятней. И больше такие чувства и мысли приходят, например, в какой-то дороге, или при чтении книжки, или у вечернего костерка в наступающих сумерках где-нибудь в лесу, или на речке, или в каких-то других случаях, когда суетливость мыслей и дел не являются помощниками для каких-то раздумий. И я очень рада, что каждый из вас попытался передать эти раздумья так, как сумел на сегодняшний день. Я хорошо представляю, что некоторые из вас выбрали сразу не свою тему, которая волнует больше, и в которой вы бы лучше раскрыли свой внутренний мир. Но это – не беда. Спрячьте понадёжнее эти ваши тетрадки, в которых стоят две оценки: одна – за содержание и раскрытие темы, слова, какими вы это сделали, а вторая – за допущенные грубые ошибки, кроме тех правил грамматики, которые мы ещё не успели изучить. В любом случае выставленные неудовлетворительные оценки в журнал не войдут, а вот хорошие – может быть. На следующий год мы подобное повторим, и вот тогда вы достанете свои сегодняшние тетрадки и сравните с тем, что вы напишите через год. Согласны?

            - Конечно, - выдохнул оживлённо класс, а тихоня Тамарка Куликова неожиданно для всех спросила:

            - А нельзя ли, Евгения Ивановна, нынче ещё раз повторить такое задание?

Этот её вопрос и совсем раззадорил класс, и со всех сторон посыпались различные предложения.

            - Тихо, ребята, успокойтесь. Поживём – увидим. По школьной программе у нас только диктанты и изложения, но ничего невозможного нет, - и стала раздавать наши тетрадки.

Это был серьёзный разговор педагога со школьниками в нашей деревенской семилетке, чем-то напомнивший мне прошлогодний Иланск, школу-интернат, нашего классного Колю-Колю и других учителей. И вот сегодня, шестьдесят лет спустя после тех событий конца 54-го года, у меня в памяти сохранились некоторые «сочинения» одноклассников.

            Валя Груздева написала о тёплом, ласковом лете, посильной помощи родителям на покосе и огороде, походах с подружками Степанцовой и Ренговой за земляникой и голубикой.

            Колян Кузьминов, как и обещал, написал о том, как наш шофёр Аркадий проливал горячей водой застывший двигатель машины, грел факелом её, при этом вполне профессионально называл агрегаты и их назначение: картер, радиатор, коробка скоростей, карданный вал, зажигание, тормоза и другие, о которых многие не имели никакого понятия. И Аркашка у него получился какой есть: молчаливый и сосредоточенный.

            Валя Петрова («Петришка», как её звали заглаза) – вялая тихоня маленького росточка с редкими и короткими белыми волосами, прозрачно-бледным остроносеньким личиком, на котором просвечивали даже голубые вены на висках, написала про зимний тракт с сугробами по обочинам, длинную дорогу до школы и обратно, про то, как ей холодно шагать по нему и думать, чтоб побыстрее кончилась зима. – всего-то несколько предложений. «Петришка» была единственной дочкой у тараторки тётки Петровой, разговаривавшей не слишком понятно, как-то «в нос», которую я знал по частым приходам зимой к маме в гости. Она могла часами пить чай, расспрашивать у матери обо всех её родственниках и до седьмого колена перебирать своих, пока, в конце-концов, не находила среди маминой родни свою какую-нибудь родственницу. Тётя, иногда случавшаяся быть при этом, после её ухода смеялась: «Нашла всё-таки сродственника: от сродной корзины троюродный пестерь». Но удивляло другое: уже в следующий приход она напрочь забывала о прежнем «родственнике», но, опять-таки, находила уже другого.

            Нина Ренгова – черноглазая, черноволосая, с озорным, живым характером, с примесью каких-то кавказских кровей девчонка, написала воспоминания о тёплом, южном море, куда она ездила с матерью, тётей Груней, нынешним летом на две недели. Это было интересно, потому что моря, да ещё южного, никто из нас вживую не видел никогда. Кстати сказать, Нина Ренгова и «Петришка» живут в Шарбыше и по сей день.

            Генка Иванов-Пудованчик мечтал стать цирковым артистом или танцевать в каком-нибудь знаменитом хоре или ансамбле. Он очень хотел бы приехать с таким хором или ансамблем в нашу Старую Пойму, чтобы выступить здесь, в родных местах, перед своими земляками и стать первым артистом в истории деревни. Генке сильно не повезло: в то время не существовал ещё знаменитый на весь мир Красноярский государственный ансамбль танца народов Сибири с Михаилом Годенко во главе, о котором мы узнали гораздо позднее…

            Тамарка Куликова – дочь от первой жены работника райисполкома Устина Куликова, жившие тогда в Пойме напротив дома Щербаковых, темой для своего рассказа выбрала приход весны, бурное таяние сугробов у ворот и на огородах, появление первой зелени и прилёт скворчиков. Вот почему я остро позавидовал выбранной ею теме.

            Алка Ларионова – тонкая, гибкая, как лозинка, очень подвижная, симпатичная девчонка с косой через плечо и острыми ноготками на пальцах узких рук, которыми она расцарапывала до крови руки многих пацанов, пристававших к ней во время баловства на больших переменах, сумела очень красиво описать летние закаты, когда стадо скота и овец деревенских жителей в течение почти часа неспешно растекалось по своим оградам, у ворот которых их ждали вышедшие их встречать хозяйки. Скот, поднимая пыль на тракте, шёл через всю длиннющую деревню, мыча и блея на все лады, постепенно стихая, успокаиваясь в оградах. Поднятая сотнями копыт, пыль медленно оседала на улице в лучах красивого закатного солнца со стороны высоченных елей по берегам речки.

            Любимым героем у Кости Загороднюка оказался пограничник Никита Карацюпа, а мы этого и предположить даже не могли, потому что в школе Костя редко с кем откровенен. А он, оказывается, тоже мечтал стать пограничником и с глубокой ночи до самого утра сидеть в секрете или обходить свой участок по тропе, отлавливать шпионов и диверсантов, тем самым защищая свою Родину. После такого откровения «вес» его в глазах пацанов сразу же поднялся, и мы перестали обходить его стороной.

            Тамарка Мурина вспоминала пионерский лагерь, как там было всё красиво, весело и интересно, сколько у неё там было друзей, с которыми она переписывается и сейчас. Особенно хорошо она описала их походы по окрестностям и вечерние костры до отбоя.

            А Люда Саюнова попыталась рассказать, как образовалась деревня Новая Пойма. У неё была жива старенькая бабушка, у которой любопытная Людка всё и выспрашивала во время сбора лечебных трав на юго-восточных окрестностях деревеньки.

            Валя Степанцова – милая, застенчивая девчонка с ямочками на щеках при улыбке, синими глазами и толстой русой косой на спине откровенно расфантазировалась: она мечтала после школы поступить в университет и каждый год на лето уезжать с экспедицией в далёкие, малоизвестные края, отыскивать там неизвестные народности, изучать их язык, быт, обычаи, условия проживания и многое другое. Неужели это иланский Коля-Коля своим предложением прочесть «Маугли» привил ей эту страсть к путешествиям и открытиям?

            Мишка Штыхно остался верен своему принципу – набирать очки в свою пользу где угодно и как угодно. Пишет: с какой радостью он просыпается и собирается в школу, чтобы там получать всё больше знаний от любимых учителей, накапливать их для дальнейшей реализации в жизни на пользу народа. Или что-то в этом роде…

            Класс же потом частенько обсуждал написанное в первый раз, как группками, так и индивидуально, сам с собою, заставив многих посмотреть на обыденное и примелькавшееся немного другими глазами.

 

 

Глава 31.

 

            Накануне ноябрьских праздников мы увидели афишу, в которой сообщалось, что пятого ноября 1953г. В клубе состоится концерт художественной самодеятельности районного Дома культуры села Нижний Ингаш. Это сообщение, конечно,  коснулось прежде всего нас, школьников да пойменскую молодёжь. В этот день после уроков я домой не пошёл, остался у тёти, а часам к четырём ко мне начали собираться пацаны.

            …Кстати, у нас в  классе идея создания самодеятельности исходила от Евгении Ивановны и Клавдии Степановны. Это они ещё в октябре пришли к нам на классный час и стали выспрашивать, какие песни любят в деревне. Ну, это-то многие из нас знали хорошо, поэтому получили вполне исчерпывающую информацию, начиная от старинных (в нашем понятии – это песни не ранее второй половины прошлого века) и до современных песен. И что удивительно – пацаны в классе знали песен больше, чем девчонки, да и пели, пожалуй, получше.

            - А ну-ка, ребята, спойте какую-нибудь старинную, - попросила нас Евгения Ивановна. Мы переглянулись с Пудованчиком, он начал запевать, а я его поддержал, потом к нам присоединились ещё несколько, которые подзабыли слова:

            В низенькой светёлке огонёк горит,

            Молодая пряха у окна сидит.

            Молода, красива, русая коса –

            Так о чём мечтаешь, пряха ты краса?

Одним словом, их идея создания школьной самодеятельности неравнодушными и любителями была принята с энтузиазмом, но как-то заглохла – мы жили в разных деревнях, разобщено. Верно, Штыхно и Щербак мало-мало пиликали на гармошках, но до меня им было далековато, а я уже жил в Шарбыше.

            Ну и как же не пойти посмотреть и поучиться у районной самодеятельности? А потому пацаны подошли ко мне пораньше, чтобы обсудить ближайшие планы и, заодно, порепетировать свои песни. Пришедшей с работы тёте незачем было топать в клуб смотреть приезжих – у неё дома выступали свои, доморощенные.

            Концерт мы просмотрели с большим вниманием, у каждого остались свои впечатления от него. Меня больше волновали музыкальные номера, но их было не так много: две молоденькие солистки с неизвестными доселе у нас песенками, не оставившими у меня никакого следа, да парень в тёмном модном костюме, белой рубашке с ярким галстуком, в кожаных сверкающих ботинках (правильнее было бы их назвать туфлями, но мы в то время знали, что туфли носят только женский пол), исполнивший в сопровождении гитариста два романса, которые сразу же запали мне своими мелодиями:

            Мой костёр в тумане светит,

            Искры гаснут на лету.

            Ночью нас никто не встретит –

            Мы простимся на мосту…

А второй романс ещё более выразительный:

            …Отцвели уж давно хризантемы в саду,

                Но любовь всё живёт в моём сердце больном…

Гитарные звуки, которые мне приходилось совсем редко слышать, так подчёркивали слова обеих романсов, хотя я и вовсе не представлял – какие они, хризантемы-цветы, что даже совсем не выдающееся исполнение солиста вызвали не только у меня, а и у многих из присутствующих взволнованность и одобрение. Понравилась мне и танцевальная группа, о которой Генка позже только-то и сказал: «Старание есть, да мало задора и огня. Наша молодёжь в клубе пляшет лучше», - а Пудованчик знал, о чём говорит. А я подумал о себе, что совершенно ничего не смыслю в танцах: то, что для меня – здорово, для Генки – ничего особенного…А я, к тому же, вовсе не умел танцевать по той причине, что некогда было учиться, приходилось наяривать музыку для танцующих в клубах, площадках, где угодно, даже на свадьбах, когда стал побольше и баян уже освоил.

            Этот концерт районных артистов мы потом вместе с учительницами обсуждали в классе довольно подробно после каникул.

            - Ну что, ребята, под силу ли вам продемонстрировать примерно такой же концерт? –спрашивали они нас. Мы не стали прямо отвечать на поставленный вопрос, а только неопределённо пожали плечами: дескать, поживём – увидим

            - Вы не забывайте, ребята, что в районном ДК несколько кружков, которыми руководят специалисты с образованием, а у нас даже художественного руководителя нет, - успокаивала нас Евгения Ивановна. – Там работают вокальный кружок, хорового пения, драматический, несколько танцевальных групп, а вам предстоит надеяться только на свои способности.

              И вот, к общей радости меня и моих «старых» приятелей, в декабре я перебрался на житьё к тёте в Пойму, и началась у меня более интенсивная жизнь. Распорядок свой я не менял: обедал после школы чем-нибудь, сваренным тётей и стоящем в чугунке в русской печи, выходил во двор поколоть дров впрок и натаскать их в избу, открыть ставни окошка, выходившего в ограду и для тепла закрывавшегося ими на ночь, садился за домашние задания на бывшее отцовское место у окна на улицу. На простенке между окошками у тёти висели несколько рамочек с фотографиями сына Михаила, снятом ещё до армии с балалайкой в руках, с деревенскими девками, с Леной и тётей Ниной, и несколько его армейских снимков. Здесь же были приколоты цветные открытки с изображениями китаянок ли, кореянок или японок – таких красивых с зонтиками или веерами в руках то на фоне зелёных дивных гор со снежными шапками, то с кусочком берега моря, то чуть ли не в райском саду с экзотическими растениями, деревьями и пт ицами. Каким образом эти открытки попали к тёте я до сего времени могу только догадываться, но уверенно знал уже тогда, что тётя любила всё красивое, необычное. Эти открытки и фотографии я невольно просматривал почти каждый день, иногда – с какими-нибудь фантазиями, а больше – механически, убедиться, что все они на месте и нового ничего не добавилось. Домашние задания я готовил, в общем-то, тщательно, приучив себя делать это с первого класса, потому что мне всегда почему-то было стыдно перед всеми, если я не знал урока. Почему я должен плохо учиться, если я не голодный, мне тепло, у меня достаточно времени на все дела, и я хотел учиться? Может быть, дополнительно меня подталкивал и мой самолюбивый и упрямый характер? Наверное. Если я не мог решить какую-то задачу из математики, я сидел над ней часами, примериваясь с разных сторон, вплоть до подгонки к ответу на последних страницах учебника. Конечно, в то время были изъяны и учителей начальных классов деревенских школ, которые не учили нас, да и не ставили такую цель, как логическому мышлению. И тут уж кому как повезло…У одних логический (математический) склад ума был заложен от рождения, а у большинства, к которому я отношу и себя, не было таких предпосылок. Я повторюсь, но всё же напомню, что мне очень нравились и география, и история, не говоря уже о литературе и русском, в меньшей степени – физика, химия, астрономия. А математику я заставлял себе покоряться терпением, усидчивостью и знаниями всех правил, начиная с арифметики.

            Часам к пяти я заканчивал с домашними заданиями и поджидал прихода пацанов для репетиции обещанного нами концерта. С восточной стороны деревни приходили Щербак и Штыхно, а с противоположной – Пудованчик. Это и было основное наше ядро. В этот раз мы наметили некоторые песни, которые пользовались популярностью. Я предложил начинать концерт песней, давно уже не дающей мне покоя, и которую я играл на гармошке в разных вариантах: то ритмически, в темпе марша, то с нарастающей громкостью и утиханием, почти точь-в-точь, как на музыку Соловьёва-Седого её исполнял Краснознамённый ансамбль Советской Армии:

            Путь далёк у нас с тобою,

            Веселей, солдат, гляди.

            Вьётся знамя полковое,

            Командиры – впереди.

            Солдаты, в путь!

               А для тебя, родная,

               Есть почта полевая.

               Прощай – труба зовёт:

               Солдаты, в поход.

Решение было единогласным, и мы принялись разучивать её в разных вариантах, чтобы выбрать какой-то лучший (по нашему представлению). К этому времени со снегоборьбы пришла домой тётя, все с ней дружно поздоровались и вновь занялись своим делом, а тётя, не мешая нам, принималась растоплять русскую печь, чтобы сварить на завтра и прогреть избу. А у нас уже начинала вырисовываться новая песня: негромко, напевно и с пристукиванием деревянными ложками из тётиной кути вместо походного барабана

            Солнце скрылось за горою,

            Затуманились речные перекаты.

            А дорогою степною

            Шли с войны домой советские солдаты.

И уже погромче:       Они жизни не щадили,

                                   Защищая отчий край, страну родную.

                                   Одолели, победили

                                   Всех врагов в боях за Родину святую.

И во весь голос:                 Далека дорога к дому,

                                            Но солдат пройдёт на край Земли, коль надо.                      

                                            Верность Сталину родному

                                            Сквозь огонь ведёт на подвиги солдата.

Получалось, вроде бы, неплохо, но мне было совершенно ясно, что без чёткой второй

 партии песня не зазвучит. Я сам-то вёл вторую партию, но нужен ещё один голос, и обладатель его должен иметь хороший музыкальный слух, чтобы не сбиться и не перейти невольно на основную мелодию.

            - Стоп, робя, нужен ещё один второй голос, иначе песня не зазвучит, - сказал я.

- Кто хочет петь вторым голосом?

Желающих что-то не находилось, всем хотелось вести основную мелодию. Тогда я более решительно сам предложил:

            - Пусть это будет Генка. У него же отличный музыкальный слух!

Я и сам тогда ещё не знал, что робя прислушиваются к моим суждениям о том, что касается музыки, и, вероятно, поэтому Пудованчик даже не стал упираться. Мы с ним немного порепетировали вторую партию, а когда запели все вместе в очередной раз, мне стало очевидно, что в Генке я не ошибся.

            Пацаны расходились от меня уже при зажжённых лампах по деревне. Я вышел вместе с ними на улицу проводить их и подышать морозным воздухом. Поиграли немного «в глызку», наметили план на завтра и стали расходиться. Я зашёл к Вальке, тот заканчивал делать домашние задания. Он быстренько собрался, и мы побежали в клуб, чтобы поменять в библиотеке книжки. Мне повезло: я нашёл сразу две приключенческие, за которыми охотился ещё на прошлой неделе. Одна называлась «Двадцать тысяч лье под водой» Жюля Верна, а вторая «Кортик» Анатолия Рыбакова. Мы не стали больше терять время даром и отправились по домам, к тому же , я вовремя вспомнил, что сегодня обещал тёте под её диктовку написать письмо её сыну и моему двоюродному брату, который после армейской службы работал мастером на цементном заводе в г.Невьянск, на Урале. Тётя заставила меня вначале поужинать, а уж потом садиться за чистый, покрытый клеёнкой, стол. Я начал письмо по давно привычному, наверное, ещё со второго или третьего класса традиционному стилю:

« Добрый день, весёлый час, пишу письмо и жду от вас, дорогой сыночек Михаил, невестка Вера и внучок Юрочка. С приветом к вам и наилучшими пожеланиями ваша мама Вера Семёновна. У меня новостей никаких нету. Зимой подрабатываю на железной дороге расчисткой путей и откосов от снега. К вечеру шибко пристаю, руки-ноги так болят, что сразу уснуть-то не могу. Сичас чуть попривыкла, полегше стало. А в остальном жисть моя текёт без изменений, всё те же заботы. Одна токо радость – получить от вас каку весточку, узнать да успокоиться, что у вас всё хорошо, внучок скоро в школу пойдёт, и сами не болеете. Когда же вы надумаете вместе с Юриком приехать ко мне в гости? Вот была бы мне кака радость! Невжели не тянет в родны-то места, Миша?»

            Тётя замолчала и надолго задумалась над чем-то.

            - Дальше-то что, тёть, писать? – решаюсь я нарушить её молчание потому, что мне нужно побыстрее закончить это скучное занятие и погрузиться в мир принесённой из библиотеки книжки.

            - А дальше пропиши про вашу жисть в Шарбыше, про свою учёбу, про концерт, который вы готовите к показу в клубе, Передавай приветы имя от вас и пойменских: Шурки Бакуменкиной, Маруськи Пархоменко, Клавки Михалёвой, Ольги Сильченковой, Кольки Скрябина, от обоих Подволочко. Ну, вроде бы, и всё. Да, пропиши, чтоб про всё подробно прописывали.-

И я писал: «Дядя Алексей и тётя Уля про вас также спрашивают и ждут в гости. Большой передают вам всем привет. Володька энту зиму живёт у меня, в шестой класс ходит. Мне счас с им веселее: то к концерту готовятся, то в огороде по сугробам всё в войну играют. Он-та и пишет вам письмо, всё не надо к кому-то бежать да просить».

Дальше я перечисляю от кого приветы шлют деревенские знакомые и сверстники Михаила, добавляю от себя две-три строчки и заканчиваю письмо традиционно:

«Ну, Мишенька, вроде бы и всё, об чём хотела вам поведать. До свидания. Жду ответа, как соловей лета. С наступающим Рождеством Христовым вас проздравляю.

                                                                            Зюзина Вера Семёновна.

            .                                                       Письмо писано 15 декабря 1953 г.»

Я запечатываю письмо в конверт, надписываю адрес и весело рапортую:

            - Всё, тёть, закончил.

            - Завтрева в школу пойдёшь, так скинь его в почтовый яшшик на конторе, - наказывает она мне и собирается ложиться спать. А я хватаю библиотечный «Кортик», читаю аннотацию на первом листе и, забывая обо всём на свете, погружаюсь в атмосферу книги. Ещё минут пять я слышу краем уха тётины ночные молитвы, укладывания её на скрипучей деревянной кровати и тяжкие вздохи. События в книге меня захватывают, я совсем не замечаю время и отрываюсь от книжки только тогда, когда проснувшаяся тётя не окликает меня:

            - Ложись, Володька, поздно уже, да и карасин в лампе кончается.

            - Счас, тёть, счас, вот только главу дочитаю и лягу, отмахиваюсь я, убавляя фитиль в лампе до минимума, так что приходилось напрягать глаза. Дочитана глава, глаза невольно перескакивают на другую, тётя, вероятно, опять задремала, и я продолжаю читать до следующего её просыпания:

            - Ты ещё не лёг? Ложись, а то завтрева совсем не будешь читать – лампа пустая.

Это действует на меня, Я засовываю босые ноги в тёплые с печки катанки, накидываю телогреечку и иду во двор справить малую нужду. В тёмных сенях меня преследуют прочитанные в книжке страшноватые эпизоды, мне боязно выходить в тёмный двор, я усилием преодолеваю страх, открываю задвижку, высовываю голову, привыкая к черноте безлунной ночи с мерцающими звёздочками и, медленно ступая и озираясь, иду к туалету, потом бегом обратно в сени, закрываю сенную дверь на заложку, захожу в избу, набрасываю на дверь крючок и тряпку на порог, чтоб до минимума свести утечки тепла из избы. Катанки опять кладу на печку, задуваю в лампе чуть горящий фитиль, ложусь на своё место под ватное одеяло, несколько минут вспоминаю и разбираю только что прочитанное, пока сон не сморит меня окончательно. И так будет продолжаться каждый вечер всю эту, а потом и следующую зиму. Вероятно, именно в то время я очень подсадил глаза, ибо, читая в полутемноте, сильно их напрягал, совершенно не задумываясь о последствиях, а подсказать было некому.

            А утром, выходя во двор, когда шёл в школу, я его внимательно осматривал – нет ли каких посторонних следов, и шибко удивлялся – отчего это ночью мне было так страшно в него выходить.

 

 

 

Глава 32.

           

До самых зимних каникул и после их мы почти каждый день собирались для репетиций, где и обсуждали какую-нибудь новинку для предстоящего концерта. Так у нас, с подачи Генки Пудованчика, возникла мысль создать шуточную картинку с песенками и пляской главного действующего лица – повара то ли интерната, то ли детского сада. Долго мы бились над этой постановкой, сочиняя и записывая в тетрадь каждую фразу действующих лиц, подобрали пару песенок, которые там должны были прозвучать, исподволь подбираясь к заключительной сцене – общей пляске всего персонала кухни во главе со старшим поваром, роль которого, конечно же, играл Генка. Этой сценой мы «убивали» нескольких «зайцев»: заменяли танцевальную группу, которой у нас не было, и вводили в концерт постановку самими придуманного «скетча»( это понятие мы вычитали в клубе в журнале «Сельская культура). Про эту постановку мы решили никому не говорить ни слова до самого концерта, сделать для зрителей сюрприз. Однако, вскоре поняли, что без помощи Евгении Ивановны сценарий нам самим не осилить, и рассказали ей о нашей задумке. И она с Клавдией Степановной обещали нам свою помощь и до времени держать в тайне наш сюрприз. С их-то помощью сценарий у нас вырисовался, «актёрские» роли давно уже были распределены между нашей четвёркой и дополнительно задействованными для этой цели Заводчиковым и Новомирским. Была использована, перефразированная немного, знаменитая песня Утёсова из фильма «Весёлые ребята», которую мы услышали летом в Шарбыше:

            Легко на сердце от каши перловой –

            Она скучать не даёт никогда.

            И любит кашу директор столовой,

            И любят кашу обжоры-повара…- и так далее по тексту , только заменой слова «песня» на слово «каша».

            …И тот, кто с кашей по жизни шагает,

                Тот никогда и нигде не пропадёт.

Так распевали работники кухни то ли интерната, то ли детсада, пока не влетал на сцену растрёпанный воспитатель, он же Лёнька Новомирский, с возгласами:

            Повар, повар! Щи кипят, каша пригорела,

            Дети ужинать хотят!

            - А моё какое дело? – отвечал Пудованчик и пускался в пляс под мою гармошку на задиристую «Барыню». А плясал Генка изумительно: с полуулыбкой на весёлом, круглом лице он подпрыгивал и проходил в разных «па» на русский манер, отбивал каблуками такие дроби, что нашим деревенским девкам и не снились. Мишка же с Петькой только подыгрывали ему, да хлопали в ладоши. Небольшого росточка Лёнька всё норовил каким-то образом помешать пляшущему повару – дети-то орут, дескать, но этим только раззадоривал его. Вот таким мы задумали и воплотили реально в будущем концерте этот самый «скетч» - иронически-весёлую картинку, в которой хотели подчеркнуть, что не кашей единой живут люди, хотя всем было ясно, что на сытый живот поётся и пляшется гораздо веселее.

            Закончив со сценарием и несколькими репетициями этого скетча, у нас появилась мысль сочинить постановку ещё одной картинки под общим названием «Вот не везёт!», смысл которой был в том, как обычная двойка, полученная в классе, может вызвать целый ряд последующих невезучих происшествий. Здесь главным исполнителем решили сделать Петьку Щербака. Вспоминали курьёзные случаи, имевшие место у каждого и услышанные от других, обсуждали, что-то принимая или отвергая, находя, по нашим понятиям, какой-то оптимальный вариант, на котором останавливались и начинали репетировать с Петькой без единого слова, а только движениями, походкой да жестами. Тогда мы не знали, что этот жанр называется «пантомима». Петька двигался с отрешённым лицом, жестикулировал, спотыкался, падал, наступал на грабли во дворе, которые больно били его черенком по туловищу или по лбу, если не успевал защитить его руками, точь-в-точь, как в немом кино, а я был для него тапером, играя для каждого эпизода соответствующую музыку, которую сам и выбирал, исходя из моих запасов мелодий и понимания ситуации. Это было интересно потому, что немое кино мы видели, я знал, что там тапер играл на пианино очень популярные, интересные мелодии, которые подчёркивали в эпизодах то драматическое, то шутливое, то лирическое, то интимное. Ну и что? У нас нет пианино, у нас – гармошка, а это всё лучше, чем совсем без музыки. Главное было в том, чтобы своей музыкой помочь зрителю лучше понять эпизод – так, по крайней мере, мне казалось.

            Зима 54-го выдалась холодной. Ещё до Рождества установились морозы под тридцать, а крещенские свирепствовали и под сорок. Тяжко приходилось щарбышенской сборной топать по утрам эти пять с лишним километров по тёмному, в седом тумане унылому тракту, но занятия пропускали только из-за болезни. В класс приходили изрядно окоченевшие, с трудом расстёгивали негнущимися пальцами пуговицы на одёжках и тесно прилипали к тёплой круглой и высокой печке, пока на придвинутой к ней табуретке оттаивали чернила. В это время я полностью оценил моё преимущество, проживая в Пойме у тёти, но в моей голове, нет да нет, проскакивала мысль: «А как же отец многие годы ходил на работу? Это уже немало – только на работу вовремя придти, а нужно было ещё смену в двенадцать часов отработать и только потом топать обратно». Вот и им после уроков такое же предстоит. Хотя, конечно, это будет уже большая разница, потому что дневное светило всё же смягчит мороз , не будет темноты и седого, косматого тумана. Хорошо, если луна хоть какая-нить висела утром над пустынным трактом, а то и вовсе хоть волками вой. Верно, у нас они тогда не водились, а в других глухих деревнях были, и пацаны рассказывали байки в мельчайших подробностях про то, как в Огоньках ли, в Фокино ли, или в Ошарово местные путники героически отбивались от них в тёмное время суток и только потому оставались в живых, что были при них спички: они поджигали всё, что могло гореть, и таким образом отбивались. Случалось такое не так уж часто, но всё-таки случалось, коли такие байки ходили. А мы, старопойменские пацаны, по-прежнему использовали эти морозные дни для репетиций. После одного из выходных дней я принёс к тёте свою гармошку и теперь их стояло на табуретках под ходиками уже две: моя и Петькина.

            Как-то на одном из уроков истории Клавдия Степановна, любившая нас «гонять» по датам жизни и правления фараонов и прочих царей из Древнего мира: Египта, Трои, Ассирии, Месопотамии, Вавилона, Греции и так далее вплоть до Римской империи (а, может быть, так предписывалось по тогдашней методике изучения истории?) внезапно приостановила изнурительную для нас «пытку» и о чём-то задумалась. Потом заговорила:

            - А давайте-ка, ребята, вернёмся от тех далёких времён в наш ХХ век. В этом году исполнится 50 лет с начала русско-японской войны 1904-05 годов. «А что её вспоминать, коли мы её проиграли», - может быть, подумаете вы. Но войну проиграло царское правительство и бездарный генералитет, которые серьёзно рассчитывали японцев «шапками закидать». Таким был как военный министр, так и его ставленники: командующий сухопутной армией генерал Куропаткин, начальник его штаба Жилинский, генерал немецкого происхождения Реннекампф, который в жестоких боях под Мукденом струсил и не поддержал атаку бригады Сибирской казачьей дивизии генерала Самсонова. Самсонов отыскал трусливого Реннекампфа на перроне мукденского вокзала, когда тот удирал подальше от фронта, и врезал ему жестокую пощёчину в присутствии большого числа офицеров. А в дворянском сословии присутственная пощёчина расценивалась как высшая форма оскорбления и презрения к такому человеку, но Реннекампф молча «проглотил» её и влез в вагон отходящего поезда. Позднее, уже в Первую мировую войну, Реннекампф не поддержал 2-ю армию генерала Самсонова, попавшую в трудную ситуацию в результате контрудара немцев с применением большого количества артиллерии в районе Мазурских болот, струсил в очередной раз, бросил армию на произвол судьбы, а сам бежал в глубокий тыл, где в Таганроге в марте 1918 года его нашли чекисты и расстреляли за жестокое подавление рабочих восстаний в Сибири в революцию 1905 года. Царская и белогвардейская разведки упустили, а ЧК нашла.

На нас сыпалась такая неожиданная, ошеломляющая информация о русско-японской войне, что только молча, сосредоточенно и, в то же время, восторженно внимал словам учительницы, боясь пропустить хоть единое.

            - А доблесть русских солдат, казаков при обороне Порт-Артура? Бои при Мукдене? А бесстрашие русских матросов в Цусимском сражении и героическая гибель легендарного крейсера «Варяг» в сражении с многократно превосходящим флотом японцев! Разве мы имеем право это забыть? Погиб на флагманском броненосце «Петропавловск» командующий русской эскадрой в Порт-Артуре адмирал Макаров и вместе с ним его друг, замечательный русский художник Верещагин. В сражениях с японцами принимали участие и музыканты с капельмейстерами полковых оркестров. Например, капельмейстер Моршанского пехотного полка, немногий из оставшихся в живых этого полка, Илья Шатров написал вальс «На сопках Маньчжурии», который вы знаете и сегодня. Помните?:

            Тихо вокруг. Сопки покрыты мглой.

            Вот из-за туч блеснула луна,

            Могилы хранят покой.

              

               Белеют кресты – это герои спят.

               Прошлого тени кружатся вновь,

               О жертвах боёв  твердят.

           

            Тихо вокруг, ветер туман унёс

            На сопках Маньчжурии воины спят

            И русских не слышат слёз.

 

 

А молодой в то время штаб-трубач 7 пехотного полка Василий Агапкин попозже создаст музыку знаменитого, вызывающего слёзы и сжимающего сердце русского человека, марш «Прощание славянки». Слова на музыку этого марша были написаны в честь Сербской республики и там постоянно повторяются вот эти слова: «Встань с коленей, русская земля!» -

Клавдия Степановна сделала небольшую паузу и продолжила:

            - Вот, я и предлагаю в годовщину 50-летия начала русско-японской войны нашей школьной самодеятельности включить в свой будущий концерт песню-другую о той войне, чтобы напомнить о бесстрашии и героизме русского войска, и что память о воинах не забыта в сердцах русских людей и сейчас, - закончила, обводя класс глазами. Все дружно поддержали её предложение, а Колян Кузьминов в порыве даже напросился оставаться с нами на репетиции. Никто не возражал.

            А я после сегодняшних уроков дома надолго задумался: по рассказам тёти, мой дед Семён воевал с японцами и был тяжело ранен. Значит, он вместе с другими казаками каннского отряда сражался в Сибирской казачьей дивизии и, вполне возможно, что в бригаде генерала Самсонова, о котором нам сегодня  рассказала Клавдия Степановна, и, возможно, знал его? Вот это – да! А, может, он и ранен-то был в сражении под Мукденом, где их предал этот Реннекампф? Вот бы найти кого-нибудь, кто ещё живой из тех казаков, или хотя бы их родственников…!

            К приходу пацанов на репетицию у меня уже возник кое-какой план: начинать наш концерт небольшим выступлением Клавдии Степановны и последующим исполнением гимна «Варягу», который мы прошлым летом уже опробовали в Шарбыше после кино в вагон-клубе. И вторая песня пришла мне на память, я её услышал в Иланске и мелодию запомнил накрепко. Начиналась она так:

            Плещут холодные волны,

            Бьются о берег морской…,

но нужно найти полные тексты этих песен. Пришли пацаны, и я изложил им свои соображения, взял гармошку и наиграл сначала «Варяг», а потом про «холодные волны», и пацаны жарко поддержали моё предложение.

            - Робя, айда в библиотеку, тётка поможет нам отыскать слова этих песен, - предложил Генка. Мы быстренько оделись и побежали в клуб, где сходу выпалили тёте Наде наши проблемы. Та немного призадумалась, потом подошла к книжным полкам и стала что-то там искать. Наконец, она подала нам старенький, потрёпанный сборник с надписью «Русские народные песни». Мы уселись за стол, нашли интересующие нас тексты и каждый для себя переписал их на листок бумаги.

            - Слышала, слышала, ребятки, про вашу школьную самодеятельность. Хорошее дело затеяли. Скоро ли увидим и услышим? – поощрила нас она.

            - Скоро, тётя Надя. Наверняка дадим концерт на День Советской Армии, так ведь, Вовка? – отвечал ей Генка, а мне ничего не оставалось, как согласно кивнуть головой.

             В субботу, 20 февраля, нам назначили просмотр концерта, на котором должны присутствовать школьные учителя с директором, председатель колхоза и завклубом. Общий план концерта у нас уже сформировался, нужно было всё утвердить и уж потом составить программу с очерёдностью выступлений участников. Евгения Ивановна подготовила Тайку Устюгову и Валю Громову с декламацией стихов, а остальное ложилось на нашу группу с примкнувшими Заводчиковым, Мишкой Мельниковым, Новомирским и Кузьминовым. Мы упросили Клавдию Степановну перед началом концерта выступить перед зрителями с небольшим рассказом о той далёкой русско-японской войне, о которой мало что знали зрители, и она согласилась.

            К назначенному времени все были уже в школе, и просмотр начался. Я не знаю, о чём после просмотра говорили меж собой члены комиссии, но их улыбки на лицах сказали нам о многом. Всю нашу программу утвердили полностью, вести концерт, по предложению Евгении Ивановны, поручили семикласснице Ире Фефеловой – энергичной, бойкой девчонке, которую в деревне знали все. Мы сразу же сели составлять программу завтрашнего концерта, а вечером тётя Надя  повесила на клубе афишку с приглашением всех на завтрашний концерт. К вечеру необходимый реквизит был собран нами в школе, чтобы без спешки завтра заниматься главным делом. Когда расходились по домам, Генка сделал всем ещё одно наставление:

            - Робя, завтра перед концертом всем выпить не меньше, чем по два сырых яйца.

            - Это зачем ещё?- недоумённо протянул Мельников.

            - Голос будет, как у Козловского, - улыбался Пудованчик, - я это точно знаю.

            Назавтра, часам к двум наша шарбышенская группа, кроме Петришки и Минченко, уже проходила по тракту мимо окон тётиного дома. Колька зашёл ко мне. Я к этому времени уже был собран: в чистых штанах и рубашке, выпивший натощак минимальное число сырых яиц по рекомендации Генки. Подошли верховские пацаны, и мы отправились сначала в школу – сборному нашему пункту. Новопойменские  тоже были уже там. Всё больше собиралось местных школьников и у Евгении Ивановны возникло сомнение – хватит ли всем места в клубе? Ещё ведь дошколята и жители… Побежала в клуб к Устиновой, та и успокоила: принесут дополнительные скамейки, а близживущие придут со своими табуретками, уже предупредила. Ну, раз так – хорошо, что клуб будет полнёхонький. Давно так много людей не собиралось в нашем клубе, да ведь и повод нешуточный: первый раз (это на памяти многих жителей) деревня увидит своих, родных и знакомых школьных «артистов». Директор и учителя школы сидели среди зрителей, а вот  Евгения Ивановна и Клавдия Степановна, нарядно одетые, переобувшиеся с валеночек на туфли, были среди нас в комнате «для артистов», обе немного взволнованные, разрумянившиеся, с красивыми причёсками и активно участвующие в наших приготовлениях.

            Пришло время начинать. Клавдия Степановна открывала концерт, как тогда говорили, с официальной части. Она рассказала зрителям  о зарождении Красной Армии в 1918 году, о гражданской войне, о великих сражениях Отечественной войны, которую никогда не забудут оставшиеся в живых и присутствующие в зале сельчане, да и все остальные, которые нахлебались горя и тягот того времени здесь, в деревне, в колхозе, на железной дороге, отдавая всё фронту и нашей победе, на изнурительной работе и полуголодном питании тем, что сумели вырастить на своих огородах. И как-то незаметно подошла к русско-японской войне 1904-05 годов, пятьдесят лет с начала которой исполнилось в феврале этого года.

            - Мы не имеем права забывать героические подвиги русской армии и флота. Недаром же на мелодию вальса «На сопках Маньчжурии» в народе возникли несколько вариантов текста к нему, как и на некоторые песни об Отечественной войне. Сейчас наша школьная самодеятельность исполнит несколько песен из того времени, -  ... Читать следующую страницу »

Страница: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17


16 июля 2018

2 лайки
0 рекомендуют

Понравилось произведение? Расскажи друзьям!

Последние отзывы и рецензии на
«И некогда нам оглянуться назад»

Иконка автора galinaraikhertgalinaraikhert пишет рецензию 26 января 20:03
С первых страниц ясно: писал сибиряк!Скопировала по страничкам, распечатаю и буду читать неторопливо... Добротная книга. Воспоминания пусть не наши, а родителей, но и нам это время небезызвестно и не чуждо... Советую всем прочитать!
Перейти к рецензии (0)Написать свой отзыв к рецензии

Просмотр всех рецензий и отзывов (1) | Добавить свою рецензию

Добавить закладку | Просмотр закладок | Добавить на полку

Вернуться назад








© 2014-2019 Сайт, где можно почитать прозу 18+
Правила пользования сайтом :: Договор с сайтом
Рейтинг@Mail.ru Частный вебмастерЧастный вебмастер