О правдистах — искренне…

- Держи, пожалуйста, постоянно под прицелом две темы: саратовскую систему качества и Балаковскую атомную станцию. Они для нас очень важны. Для таких материалов всегда будем давать «зеленую улицу».

Прожив в Саратове чуть больше года и ознакомившись поподробней с проблемами области, я понял правоту Парфенова: эти два направления в ее промышленности действительно были в тот период самыми актуальными. О саратовской системе бездефектного изготовления продукции я стал писать довольно регулярно. Получили добрый отзыв читателей многие публикации: «Труд без дефектов» (1972. 27 мая), «Отмечено знаком качества» (1976. 27 января), «Секрет популярности» (1976. 28 июня), «С первого предъявления» (1978. 28 января), «По своей системе» (1980. 24 ноября), «На совесть» (1986. 31 марта), «По строгому счету времени» (1987. 24 ноября) и другие.

Мысль о создании системы мероприятий, которая   обеспечивала бы бездефектную работу каждого исполнителя, родилась в середине минувшего века на  Саратовском авиационном заводе. Основой ее явилось доверие к непосредственному создателю материальных ценностей, предоставление ему самоконтроля. Ввели критерий оценки — процент сдачи продукции с первого предъявления. Для подведения итогов каждую неделю на заводе проводились дни качества. Дважды, в 1963 и 1967 годах, ЦК КПСС давал высокую оценку эффективности саратовской системы и обязывал партийные и хозяйственные органы, министерства и ведомства широко ее распространять. По тем временам высшей оценки не существовало.

С годами сама система претерпела изменения не только в названии, но и по сути. Она стала охватывать три жизненно важных цикла — проектирование изделий, их производство и эксплуатацию — и состояла из одиннадцати функциональных подсистем. Сюда входили организация бездефектного труда, стандартизация, планирование уровня качества и эффективности, метрологическое обеспечение, организационно-технические мероприятия, воспитательная работа и учеба. Все заботы возлагались на координационный совет, в который входили специалисты предприятия, представители заказчика и профсоюзного комитета.

Основные мероприятия, на которых базировалась эта комплексная система, ежегодно включались в заводской единый план научной организации труда, производства и социального развития предприятия. В нем указывались ответственные исполнители, источники финансирования, затраты и ожидаемый экономический эффект.

С внедрением такой системы авиастроители стали более широко внедрять автоматизацию производства, прогрессивные технологические процессы: точное литье и объемная штамповка, холодное выдавливание и ультразвуковая обработка металлов. Были смонтированы свыше сотни станков с программным управлением, на которых производилась обработка многих тысяч различных деталей. О положительных результатах этой системы можно было судить по таким показателям: потери от брака снизились в четырнадцать раз. С первого предъявления заказчику сдавались почти 99 процентов изделий. Свыше тысячи ответственных деталей и узлов получили заводской аттестат качества.

Не только авиастроители в тот период успешно применяли систему качества, но и создатели подшипников. 356 местных изделий выходили с почетным пятиугольником. Это 28 процентов от всего объема. Такие показатели достигались за счет модернизации оборудования, внедрения современных станков, различных приспособлений. На предприятиях химической промышленности первыми подружились с саратовской системой новаторы Энгельсского объединения «Химволокно». Выпуск изделий со знаком качества здесь был увеличен в четыре раза.

Система завоевала поклонников не только на отдельных предприятиях, но и в целых отраслях — строительной, сельскохозяйственной. «Сделано в Саратове — сделано отлично» - таков был тогда девиз многих рабочих коллективов. Область продавала продукцию более чем в пятьдесят стран мира.

К сожалению, все это в прошлом. Ни о какой саратовской системе качества сейчас уже никто не вспоминает. С приходом перестройки, шоковой терапии и бандитской приватизации разрушена экономика региона. Авиастроители уже давно не выпускают самолеты «Як-42». Предприятие растащили по частям различные фирмы, все оборудование демонтировано, многочисленный некогда коллектив оказался не у дел, распался и пополнил ряды безработных. И такова судьба не только создателей самолетов, но и тех, кто выпускал товары народного потребления, оборонные заказы. Печально и грустно все это наблюдать. Местный рынок заполнен импортным ширпотребом, изделиями и продукцией далеко не лучшего качества. А свой производитель оказался не у дел, на обочине. Пора уже, я думаю, всем понять, что страна, теряющая с каждым годом экономическую независимость, никогда не станет конкурентноспособной, и тем более, великой.

Довольно часто приходилось писать также о строительстве и эксплуатации Балаковской АЭС. Понимал, что количеством переданных в редакцию материалов успехов добиться сложно. На первом плане должна быть доказательность, глубина и аналитичность. Балаковская атомная росла у меня буквально на глазах. В то время нередко можно было услышать: «Почему станцию решили создавать именно в этом месте? Почему оно прельстило строителей?» Прежде всего тем, что в г.Балаково еще раньше были созданы крупные строительные и монтажные организации, заводы сборного железобетона, деревообрабатывающие предприятия. Они нужны были для возведения саратовской гидроэлектростанции, оросительно-обводнительного канала и объектов химии. К тому же город расположен на перекрестке транспортных артерий — Волги, железной дороги и автомобильной трассы, так что грузы сюда можно было доставлять любым путем.

Прежде чем сооружать основные объекты, строители подали на площадку электроэнергию, воду, тепло, проложили связь, постоянные сети канализации, автомагистраль, дополнительную ветку железной дороги. С первых дней здесь стремились создать для работников такие бытовые условия, чтобы ничто не мешало их производительному труду.

Сама стройка, и я об этом не раз писал в «Правду», стала своеобразным полигоном для проверки различных идей. Так, впервые в стране была применена схема механизации с использованием «козлового» крана грузоподъемностью 360 тонн. Посмотришь на него — шапка с головы спадает. На земле предварительно укрупняли оборудование и строительные конструкции в большие узлы и блоки, а потом одним подъемом подавали на возводимый объект. Так, в частности, создали купол реактора. Это позволило сократить сроки строительства и одновременно повысить качество работ.

Еще одна «изюминка» - конвейерная укладка бетона с использованием ленточных телескопических транспортеров. Его таким образом можно подать на любую высоту в разных концах строительной площадки. Судьба стройки во многом зависела от Министерства энергетики и электрификации СССР. Его работники не раз бывали на Балаковской атомной. Воочию видели, что запланированный ритм не достигнут, что на стройке не хватает специалистов. Но уезжало начальство и почти все оставалось по-старому.

Подчас срывы возникали по вине проектировщиков. Техническую документацию для АЭС разрабатывали Харьковское, Горьковское и другие отделения института «Атомтеплоэлектропроект». Поступала она с опозданием, некомплектно, с ошибками. Так, отдельные листы проекта каркаса машинного зала изменялись шесть раз, площадки обслуживания турбоагрегата — пять. Около двухсот человек постоянно исправляли брак проектировщиков. Лихорадили и поставки оборудования. Об этом я подробно сообщал в статье «Балаковская атомная» (1985.24 февраля).

А когда был готов первый «миллионник» станции, «Правда» дала  мое развернутое интервью с начальником управления «Саратовгэсстроя» Александром Ивановичем Максаковым под заголовком «Есть первый блок! Балаковская атомная вступает в строй» (1985. 29 ноября).

Бежали годы. На АЭС возводились один блок за другим. Вскоре их уже стало четыре. Но, к сожалению, не всегда станция работал устойчиво. Нередко происходили внеплановые остановки. И тогда у меня в корпункте раздавались тревожные звонки, приходили возмущенные письма. После чернобыльской трагедии люди особенно с недоверием и опаской относились к атомной энергетике. Чтобы понять причины трагедии сбоев на АЭС, мне приходилось довольно часто выезжать в Балаково, встречаться со специалистами. Одна из таких встреч произошла в мае 1990 года с директором инспекции Государственного комитета по надзору за безопасным ведением работ в промышленности и атомной энергетике на этой станции Юрием Вишневским и директором АЭС Павлом Ипатовым. Их комментарий развеял страхи, успокоил читателей «Правды». Дело в том, что хотя на станции и проходили внеплановые остановки в основном из-за низкого качества оборудования, в частности, парогенераторов, которые поступали сюда из Подольска, но опасности это никакой не представляло. И вот почему: на АЭС существует три системы безопасности, и каждая из них автономна. Кроме того, все блоки соответствуют международным образцам и, в отличие от чернобыльских, находятся в специальной защитной оболочке.

Не упустил я из виду Балаковскую станцию и тогда, когда она проходила экологическую экспертизу. Промышленный отдел охотно печатал эти материалы.

Всю четверть века работы в «Правде» я всегда с особым удовольствием, с какой-то нескрываемой радостью сотрудничал с сельскохозяйственным отделом. Тому, наверное, как мне сейчас кажется, было две причины. Первая: сам коллектив отдела располагал к плодотворным творческим связям. Народ в нем собрался удивительно чуткий, добрый, работящий. А вторая причина заключалась в том, что аграрная тематика была мне очень понятна, проблемы сельскохозяйственного производства и жизнь крестьян я знал не понаслышке. Этому способствовало и вузовское образование, и журналистский опыт, который я приобрел в сельхозотделе воронежской областной газеты «Коммуна». В «Правде» в тот период серьезными аграрниками считались Николай Воробьев, Валентин Яхневич, Иван Тоцкий, Евгений Григорьев. После ухода Воробьева на пенсию длительное время отдел возглавлял Валерий Иванович Болдин.

Я пришел в «Правду» почти одновременно с ним — в 1969 году. Он некоторое время был обозревателем, затем редактором, позже станет помощником Горбачева. Несмотря на некоторую разницу в летах, я сошелся с ним довольно быстро и между нами установились хорошие дружеские отношения. Болдин на людях был несколько замкнут, как говорится, застегнут на все пуговицы, даже суров. Но со мной всегда был откровенен, улыбчив, доброжелателен. Когда уходил к Горбачеву, договорился даже с главным редактором Виктором Григорьевичем Афанасьевым поставить меня на свое место редактором сельхозотдела. Эта новость меня, откровенно говоря, озадачила. С одной стороны, приятно было, конечно, чувствовать, что тебя ценят и предлагают очень солидный пост — члена редколлегии «Правды», с другой стороны, я просто не был готов к этому, потому что на свою дальнейшую жизнь у меня имелись совсем иные планы: я готовил докторскую диссертацию и собирался впоследствии полностью заняться научно-исследовательской работой.

Честно говоря, я не знал, что ему ответить. Мне теперь казалось, что мои отговорки тоже как бы стали легковесными. И в то же время продолжал настаивать:

• Валерий Иванович, я уже и с Афанасьевым говорил, и он со мной согласился.
• С чем согласился? - не унимался Болдин.
• С моими доводами. Как закончу писать докторскую, тогда и вернемся к этому разговору.
• А ты не думаешь, что тогда могут измениться обстоятельства?
• Значит, не судьба, - как можно спокойней ответил я.

Болдин действительно как в воду глядел. Через несколько лет, в эпоху Ельцина, кадры для «Правды» уже были не нужны.

Вместо меня редактором сельхозотдела стал Саша Платошкин, милый человек, мой коллега из Башкирии. Рыжеволосый, стеснительный, трудолюбивый, к тому же хороший журналист. Я одним из первых поздравил его с новым назначением. После этого связь с сельхозотделом у меня еще больше укрепилась.

Мне нравилась слаженная работа его сотрудников, хорошо знающих проблемы современной деревни и аграрно-промышленного комплекса. Практически все они были выпускниками сельскохозяйственных вузов, успевшими поработать по специальности, а потом журналистика заманила их в свои сети. Отдел из года в год настойчиво привлекал внимание читателей «Правды» к тем процессам, которые проходили на селе. Четко прослеживались несколько направлений газетной политики: социальная, экономическая, нравственная. Запомнились разделы, рубрики, кампании, для которых приходилось часто писать материалы. «Каким быть селу», «С любовью обживать землю», «Быть на земле хозяином» и ряд других. Рубрики говорили сами за себя: именно на этих проблемах газета пыталась сконцентрировать  внимание не только рядовых читателей, но и, прежде всего, руководителей партийных, советских и хозяйственных органов, чиновников всех уровней, которые несли за эту важнейшую отрасль непосредственную ответственность. Авторами публикаций были самые разные люди: от тракториста и доярки до руководителя региона и союзного министерства. Отталкиваясь от конкретных фактов, типичных ситуаций, они тщательно анализировали социально-экономические процессы, которые происходили в стране, в крестьянском быту. В большинстве статей и корреспонденций сквозила тревога за неблагополучие дел в деревне, хотя решений различных центральных и местных органов по этому поводу принималось каждый год предостаточно. Основная причина неудачи в экономике, считали авторы «Правды», в основном состоит в недостатке кадров. По-прежнему молодежь уходила из села. А ведь казалось, для закрепления людей делалось многое: повсюду строились дома  культуры и школы, детские сады и жилье. И тем не менее, народ здесь не задерживался. Значит, дело не только в культурных и социальных проблемах, размышляла газета и приходила к выводу: нужен комплексный подход. Начинать следует с первоосновы — совершенствования производства. Пока же организация и эстетика труда на низком уровне. На территории многих мастерских грязь, к некоторым фермам не подъедешь. Рабочий день растянут. В хозяйствах немало механизмов, но они чаще всего простаивают, поэтому людям приходится орудовать вилами и лопатами. Такой крестьянский труд молодежь, естественно, не прельщал. И газета била тревогу: деревне надо срочно оказывать помощь. Ее материалы становились основанием для принятия действенных мер как в центре, так и на местах.

Мне приходилось довольно часто участвовать в разных газетных кампаниях. Темы искал, как правило, исходя из важности, необходимости их решений для моего региона. Например, проблемы мелиорации. Они стояли очень остро для Поволжья, и прежде всего, для саратовской засушливой зоны. Бывая в командировках в разных регионах Саратовской, Волгоградской, Пензенской областей, видел как люди страдали от капризов погоды. Часто их усилия, особенно в знойное лето, сводились на нет, земля, выжженная солнцем, не приносила желаемой отдачи. И тогда с помощью государства в хозяйствах раскованного земледелия стали строить оросительные системы. Средства выделялись для этого немалые. Но, к сожалению, расходовались они не лучшим образом. Выявлялось немало случаев, когда деньги шли не по назначению, а нередко просто разворовывались.

Предложил эту тему редакции. В Москве со мной охотно согласились. Но так как проблема мелиорации вырисовывалась довольно многопланово, она включала в себя не только строительство оросительных систем и технологию полива, но и подготовку кадров, и социальное обустройство хозяйств, учет накопленного в этом деле опыта и нерешенных задач, поэтому было решено для тщательного и объективного анализа собранного материала создать целую журналистскую бригаду. Кроме меня в нее вошли мой коллега-собкор из соседней Волгоградской области Геннадий Иванов и сотрудник сельхозотдела «Правды» Олег Дронов. Мы побывали в ряде областей, растянувшихся вдоль великой русской реки (Саратовской, Куйбышевской, Волгоградской, Астраханской), посетили также Калмыцкую автономную республику и Пензу. Блокноты пухли от записей, едва успевали менять магнитофонные кассеты — в них взволнованные, содержательные, без лукавства рассказы всех тех, кто был тесно связан с мелиорацией: строителей и поливальщиков, трактористов и бульдозеристов, агрономов и инженеров, партийных, хозяйственных и советских работников, сотрудников научно-исследовательских институтов и руководителей колхозов и совхозов, где внедрялось орошение.

Материал собрали обширный, теперь оставалась самая малость — написать интересно, сочно, взволнованно, донести до читателя все позитивные и негативные моменты важной, очень значимой не только для местных регионов, но и для всей страны грандиозной программы наступления на засуху.

Втроем сочинять что-либо довольно сложно, тем более, что в журналистике и писательском деле я индивидуалист. Люблю сам переживать, колдовать над чистым листом. Классический пример оригинального тандема Ильфа и Петрова  меня явно не воодушевлял. А тут деваться было некуда. Мы должны были дать статьи для «Правды» за тремя подписями. Договорились между собой: каждый будет писать лишь то, что лучше всего знает. Потом все куски объединим, и начнется коллективное редактирование. Так и поступили. Худо ли бедно, статьи родились на свет и появились в «Правде» в трех номерах: «Голубые артерии Поволжья» (1975. 14 ноября), «Преображение Поволжья» (1977. 19 и 20 февраля).

Какие мысли вложили в эти публикации? Прежде всего отметили масштабность мелиоративных работ. Поволжье — крупнейший сельскохозяйственный регион страны. Край щедрого солнца, обширных земель — их здесь почти 38 млн. гектаров. Одним обделила его природа: живительной влагой. И люди решили исправить это несоответствие: они стали создавать оросительные системы, чтобы больше было поливных гектаров. Если за 1966-1970 годы, - отмечали мы в одной из статей, - было сдано в эксплуатацию 137 тысяч гектаров орошаемых земель, то в течение следующих пяти лет — около 480 тысяч. Особенно заметных успехов добились саратовцы, увеличившие поливной клин на двести с лишним тысяч гектаров против 32 тысяч в восьмой пятилетке. В итоге Поволжье стало в тот период самым крупнейшим регионом орошаемого земледелия Российской Федерации, где вода пришла на землю почти в миллион гектаров.

То было время постоянного ввода в строй крупных оросительных систем: Тольяттинской (в бывшей Куйбышевской области), Духовницкой, Приволжской и Энгельсской — в Саратовской, Ивановской — в Астраханской области. Новые ирригационные объекты давали наглядный пример перевода земледелия на промышленную основу. Орошаемое поле становилось сродни цеху, ритмично выпускающему продукцию. Появилась возможность программировать урожай, управлять его ростом. В саратовском совхозе «Новый» мы видели, как действует автоматическая система дождевальных установок. Один диспетчер «дирижировал» поливальными машинами, круглосуточно работающими на 810 гектарах угодий по заданной программе. Автоматизация орошения сначала в отдельных хозяйствах, потом на более крупных массивах позволяла в перспективе создать единую систему диспетчерского управления поливом.

К сожалению, этим замыслам не суждено было сбыться: помешала горбачевская перестройка. Если в середине 80-х годов минувшего века только в Саратовской области насчитывалось более полумиллиона орошаемых гектаров, то спустя пятнадцать лет их осталось в два раза меньше, всего 257 тысяч. Дождевальные машины, насосы, трубы варварски уничтожались, разворовывались, сдавались в металлолом. Мелиорация год от года сокращалась, как шагреневая кожа. Вскоре о ней перестали даже упоминать. В статистическим бюллетене «Основные показатели социально-экономического положения муниципальных образований Саратовской области за 2004 год» я не нашел ни одной строчки и не одной цифры, которые бы говорили об орошении. Как видно, разрушать — не строить. Все это печально контрастирует с тем, что было в конце 70-х — начале 80-х годов.

Первую коллективную статью о мелиорации мы заканчивали таким абзацем: «Влага напоила первый миллион гектаров приволжских земель. Все дальше в степи пролегают артерии великой русской реки, неся им жизнь, вливая живительную силу. Наступление на засуху продолжается».

И в следующих публикациях, как бы отталкиваясь от этой мысли, мы привели в качестве эпиграфа всего одно предложение из «Основных направлений развития народного хозяйства СССР на 1976-1980 годы»: «Продолжить строительство оросительно-обводнительных систем в Поволжье, имея ввиду создание крупного региона гарантированного производства зерна и продуктов животноводства».

Как видим, определялось четкое направление, были поставлены реальные задачи. За ту пятилетку намечалось ввести в строй такие сложные системы, как Большая Волгоградская, имени Гагарина, Жигулевская, намечалось соорудить новые инженерные сети в Астраханской области и в Калмыкии.

Вместе с тем мы отчетливо видели проблемы и недостатки. И, конечно, пройти мимо них не имели права. Понимали: «Правда» должна дать этой отрасли объективную оценку. А чтобы ее дать, нам довелось беседовать с руководителями и специалистами ряда министерств, главков и трестов, сельскохозяйственных органов, партийными работниками. Пришлось при этом столкнуться с различными точками зрения на отдельные вопросы. Но в одном мнении сходились: важно обеспечить комплексность как самого мелиоративного строительства, так и освоения уже получивших воду земель. Дело в том, что в Поволжье образовался неоправданно большой разрыв в возведении ирригационных комплексов. Нередко бывало, что магистральные каналы, насосные станции и другие гидросооружения сдавались в эксплуатацию, а распределительные сети еще даже не прокладывались. В итоге многие хозяйства оказывались у воды и... без воды. Вкладывались большие средства, а отдачи не было. Это, естественно, резко снижало эффективность мелиорации. Такое ненормальное положение, как мы увидели, сложилось на первой очереди Куйбышевского и на некоторых участках Саратовского каналов.

С другой стороны, наблюдалась большая диспропорция между темпами ввода орошаемых площадей и их сельскохозяйственным освоением. Сплошь и рядом гектары, считающимися «сданными», работали вполсилы лишь потому, что отстал «второй эшелон». То есть, подготовив ирригационные объекты, строители не возвели производственные помещения, жилье, культурно-бытовые и другие здания. Средства, выделяемые на эти цели, использовались, прямо скажем, плохо. Вот цифры, которые мы приводили в своих статьях: капитальные вложения, запланированные в девятой пятилетке на сельскохозяйственное освоение комплексных систем в Саратовской и в бывшей Куйбышевской областях, были реализованы на 82 процента, в Астраханской — на 53, а в Волгоградской области и Калмыцкой АССР и того меньше — на 44 и 45 процентов. Такой крен в строительстве, стремление наращивать лишь объем водохозяйственных работ также вел к замораживанию огромных государственных средств.

В своих статьях мы рассказывали не только, как быстро возрастали масштабы и одновременно усложнялись проблемы мелиорации, но и о том, как получать высокую, стабильную отдачу от улучшенного гектара. Эти публикации вызвали большой резонанс в стране. В редакцию приходили отклики не только из Поволжья, но и из других регионов, где развивалось орошение. Авторы писем считали (и не без оснований), чтобы превратить засушливые степи  в плодородные, нужны общие усилия различных министерств и ведомств, ученых и проектировщиков, строителей и эксплуатационников. Крупные государственные проекты решались сообща, всем миром. И «Правда» была здесь направляющей, организующей силой. По выступлениям газеты принимались довольно решительные, быстрые меры.

В связи с этим мне вспоминается одна интересная история, связанная с очень острой моей статьей. Называлась она «Быть хозяином слова». По статусу собственного корреспондента «Правды» я обязан был присутствовать на всех мероприятиях, проводимых в моем регионе: на пленумах и бюро обкома партии, на активах и хозяйственных собраниях. Постоянно бывая на таких совещаниях и заседаниях мне приходилось слышать в основном хвалебные речи о том, как хорошо развивается экономика в той же Саратовской области, как успешно справляются со своими планами местные труженики городов и сел. Критика недостатков если и звучала, то обтекаемо, расплывчато, в общих чертах. Это настораживало. Тем более, что бывая в районах, на заводах и стройках, в колхозах и совхозах, я видел чаще всего другую картину: бесхозяйственность, нарушение трудовой дисциплины, очковтирательство, воровство и многие другие негативные явления. Таким образом, благостный тон руководства области явно входил в противоречие с жизненными реалиями. Я решил выяснить все поподробней на примере развития такой важной отрасли, как сельское хозяйство. Для Саратовской области сельскохозяйственное производство было определяющим, поэтому ее нередко называли даже «житницей» страны. Меня заинтересовало: как же местный обком партии руководит этим сектором экономики? Съездил в районы правобережной зоны — Лысогорский, Калиниский, Балашовский, Саратовский и в левобережную часть — Энгельсский, Ровенский, Краснокутский районы. Обстоятельные беседы с партийными, советскими и хозяйственными работниками, с руководителями колхозов и совхозов, специалистами, тружениками полей и ферм, тщательный анализ различных партийных документов дали обширный материал для написания статьи. Хотелось показать, каков же был стиль и методы руководства обкома партии по развитию сельского хозяйства. В материале прослеживались как бы две стороны событий: с одной — обилие различных бумаг, составленных партийными чиновниками, непрерывным потоком поступающие на места, регламентирующие каждый шаг селян, с другой стороны — полное равнодушие к этим документам в тех же колхозах и совхозах. Формализм чувствовался во всем: в отношении к людям, к земле, к технике, к взятым обязательствам и их выполнению. Отчеты с мест нередко приукрашивались, многие показатели производственной деятельности (урожайность, надои, привесы, прибыль) старались завысить. Контроль со стороны обкома был чаще всего поверхностным, о серьезных проблемах старались умолчать, как будто их вовсе не существовало. Я утверждал в этой статье, что стиль работы областного комитета партии по руководству сельским хозяйством был порочным.

«Правда» ее охотно опубликовала. А дальше началось невероятное. По какой-то случайности моя статья вышла в свет как раз в день рождения первого секретаря обкома - Алексея Ивановича Шибаева. Ему исполнилось тогда 60 лет. Незадолго до этого, после короткого приезда Генерального секретаря ЦК Л.И.Брежнева в Саратов, Шибаев получил звезду Героя Социалистического Труда. А в день своего юбилея втайне надеялся на орден Ленина. Раскрыл «Правду», думал увидеть там Указ о своем награждении, но вместо него на целый подвал — материал о плохой работе его обкома.

Как мне потом рассказывали близкие к Шибаеву люди, Алексей Иванович побагровел, скомкал газету и в ярости заходил по комнате, приговаривая:

• Достукались, твою мать!

Самое любопытное, что в тот же самый день в Саратове в театре оперы и балета им.Н.Г.Чернышевского должен был состояться партийно-хозяйственный актив, на котором область по итогам минувшего года награждалась переходящим Красным знаменем ЦК КПСС, Совета Министров СССР и ВЦСПС. Вручать его приехал заместитель заведующего одного из отделов Центрального Комитета партии. Я знал об этом, и утром собрался идти на собрание актива. В семь часов утра, как обычно, центральное радио передавало обзор «Правды». Я всегда его слушал, потому что частенько в обзорах диктор называл и мою фамилию, если газета публиковала какой-нибудь мой материал. Вот и на этот раз прозвучала фамилия «Воротников», и диктор пересказал краткое содержание моей критической статьи «Быть хозяином слова». В день, когда «Правда» публиковала мои материалы, настроение всегда поднималось, появлялось ощущение того, что ты не зря живешь на этой грешной земле, что у тебя хорошая профессия, и ты в меру своих сил и возможностей пытаешься влиять на те процессы, которые идут в обществе. По-моему, такое чувство всегда испытывает всякий пишущий, творческий человек, когда видит результаты своего труда на страницах газеты или журнала, при издании публицистической, художественной книги или научной монографии. Это, честно говоря, придавало, как мне казалось, новые силы, дополнительную энергетику. Короче, настроение у меня в то утро было на редкость хорошим.

Когда я вошел в фойе театра оперы и балета, народу было уже предостаточно. Многие шумно здоровались друг с другом, обнимались, громко смеялись, шутили. На такие активы приглашались не только элита области: первые секретари горкомов и райкомов партии, председатели исполкомов, руководители колхозов, совхозов, директора заводов, фабрик, ученые, но и передовики производства, механизаторы, токари, слесари, доярки, то есть люди, руками и умом которых создавались богатства области, с их помощью развивалась экономика.

Едва оглядевшись по сторонам, заметил довольно странную картину: от меня почему-то все отворачиваются, даже очень близкие, знакомые мне люди. Я здороваюсь, а они молчат, поворачиваются боком, а то и спиной. «Что за фокусы, - думаю. - Может, пиджак перекосился, ремень не застегнул или галстук съехал на бок?». Специально подхожу к зеркалу, оглядываю пристально себя с ног до головы. Оказывается, все в порядке. Довольный, подмигиваю себе. Но в чем же тогда дело? Почему народ от меня, как от чумного, отворачивается? В недоумении и в гордом одиночестве бреду дальше. Вдруг из-за угла слышу тихое:

• Алексей Алексаныч!

Оборачиваюсь и вижу испуганное лицо Зинаиды Михайловны Бубновой, секретаря обкома партии. Она машет рукой, дескать, подойди. Я подхожу к ней, хочу поздороваться, а она перебивает и скороговоркой выпаливает:

• Что вы наделали?

Я опешил и недоуменно спрашиваю ее:

• А что я наделал?
• Ваша статья в сегодняшней «Правде».
• И что тут особенного?
• Это же разгромная статья.
• Такая вот получилась, - отшучиваюсь я.
• Но надо же было вам ее опубликовать сегодня, в день рождения Алексея Ивановича.
• Зинаида Михайловна, я не планирую из Саратова номера «Правды». Это делает редколлегия и никто другой.
• А тут еще некстати актив, - вздохнула  Бубнова. - Ну и заварили вы кашу.
• То-то я смотрю, со мной никто не здоровается, будто не узнают. А вы смелая женщина, Зинаида Михайловна, не боитесь, что кто-нибудь доложит Шибаеву, что видели вас со мной.

   Она поспешно махнула рукой и торопливо отошла от меня.

Прозвенел звонок, надо было идти искать место. Партер заполнен людьми. Поднялся на балкон второго этажа. Там тоже ни одного свободного кресла. И вдруг, увидев меня, несколько человек мгновенно поднялись и демонстративно вышли из ложи бельэтажа. «Вот это солидарность, - усмехнулся я, - какая преданность первому лицу области».

Вскоре на сцене появился президиум. Естественно, в первом ряду руководители обкома и облисполкома, гости из Москвы, а дальше передовики производства, люди из глубинки. Собрание актива, как было положено в те времена по статусу, открыл Шибаев, который сразу же предоставил слово представителю из ЦК партии.

Что он скажет? Обычно при вручении переходящих красных знамен шел поток трафаретных, помпезных слов, пожеланий «так держать», «оправдать доверие» и т.д. В ответ шли заверения трудиться еще лучше, не останавливаться на достигнутом и лестные, благостные слова в адрес верховной власти. Я слышал сотни таких речей, сценарий был один на все случаи жизни, в нем, как правило, ничего не менялось. Но приходилось сидеть, а вдруг услышу какую-нибудь живую речь с изюминкой, с критикой устоявшихся беспорядков, может быть удастся выловить интересную, трепетную тему или познакомиться с человеком необычной судьбы. В любом случае такие собрания актива, конференции, пленумы давали вполне определенную пищу для размышления, анализа ситуации в регионе, держали меня в информационном тонусе.

Однако первые слова представителя Центрального Комитета заставили меня поднапрячься, буквально навострить уши. Дело в том, что свое выступление он начал с упоминания моей статьи в сегодняшней «Правде».

• Я внимательно ее прочитал,- заявил он, - и пришел к выводу: а не поторопились ли мы в ЦК с вручением вашей области этого Красного знамени? У корреспондента «Правды» Воротникова на этот счет, как видим, другое мнение. Вы посмотрите, какие он приводит недостатки в работе Саратовского обкома партии по руководству сельским хозяйством.

Я прирос к креслу: вот так поворот. Любопытно, что же будет дальше?

Гость из Москвы говорил резко, обрушив на областных чиновников все свое недовольство. Смотрю, Шибаев нервно теребит в руках карандаш. Президиум замер, чувствовалось, что никто не ожидал такого начала. Представитель ЦК, вручая Шибаеву знамя, был строг и сдержан. Передав эту награду в президиум почетному караулу, первый секретарь обкома подошел к трибуне. Я уже давно заметил, когда Алексей Иванович был не в духе или чем-то недоволен, у него на лице всегда появлялась саркастическая улыбка, которая не предвещала ничего хорошего. И тогда приглушенно, чуть ли не шепотом шел разнос виноватых. Ругаясь, критикуя кого-то, он никогда не повышал голоса. Но эта улыбка приводила в трепет многих его подчиненных. У них, как некоторые мне признавались, мурашки шли по телу.

Вот и на этот раз у Шибаева на лице появилась эта хитрющая улыбочка. «Быть грозе», - подумал я.

Он тоже начал свое выступление с анализа моей статьи.

• Собственный корреспондент «Правды» Воротников, - заявил Алексей Иванович, - поставил нам «двойку» за работу. Мы, конечно, проверим все факты, которые журналист приводит в своей статье, и дадим им соответствующую оценку. Но я знаю, этот правдист — человек серьезный, и я не думаю, что он что-либо нафантазировал. Еще раз подтверждаю, мы создадим комиссию и все досконально выверим.

Семь раз в своем коротком выступлении Шибаев называл мою фамилию. Такого резонанса я, честно говоря, не ожидал. Но самое удивительное произошло после окончания работы актива. Я выходил из театра в окружении огромной толпы участников собрания. Все протягивали ко мне руки, радостно здоровались, обнимали, широко улыбались и говорили:

• Молодец, хорошую статью написал!
• Так держать, Алексей Саныч!
• Чувствуешь, в ЦК тобой довольны!

И так далее, в том же духе. Неожиданно подумал: осталось только поднять меня на руки и пронести как необычного триумфатора, мгновенно ставшего в глазах этих людей победителем. Боже мой, что же у нас за народ такой! Ведь всего несколько часов назад от меня отворачивались, многие проклинали, злорадствовали: так, мол, тебе и надо. А сейчас? Все хотят ко мне примкнуть, прикоснуться, как к талисману. А что произошло? Всего лишь высокий московский партийный чиновник похвалил статью и, самое любопытное, многие, не читавшие ее, тут же изменили свою точку зрения. Не люди, а флюгеры. Практически тебя в одно и то же время могут втоптать в грязь и поднять на щит. Удивительные времена и удивительные нравы! И такое, конечно, происходило не только в Саратове. Каждый журналист, пишущий критические материалы, мог это подтвердить десятки раз. Хорошо что тогда, в советское время, от тебя могли отвернуться или тебя облобызать, зато сейчас можешь в своем подъезде и на киллера натолкнуться, пулю схлопотать. Все течет, все меняется. К сожалению, только не всегда в лучшую сторону. А мне уже звонит Болдин из Москвы:

• Как волжане встретили твою публикацию?

Пришлось ему все рассказать и о выступлении представителя из Центрального Комитета партии, и о речи Шибаева, и о поведении участников актива. Сделал предложение: статью, скорее всего, будут обсуждать на бюро обкома. Болдин подхватил:

• Вот и хорошо. Обязательно поприсутствуй на этом заседании, а потом еще раз выступишь в газете по следам обсуждения.

Шибаев слов на ветер не бросал: обком действительно сразу создал авторитетную комиссию из партийных и советских работников, специалистов сельского хозяйства. Проверены были все колхозы, совхозы, районные партийные комитеты, где я бывал, встречались с теми же людьми, что и я. И вскоре вопрос по статье в «Правде» был вынесен на обсуждение бюро Саратовского обкома партии.

Я пришел в зал заседания бюро за несколько минут до его начала. Сел на свое привычное место в центре зала, оттуда хорошо был виден и президиум, и члены бюро, и выступающие. Впереди меня обосновался З.Ягудин, первый секретарь Саратовского райкома партии. Кстати, его район был раскритикован в моей статье, поэтому Зяки Хасянович, обычно добродушный и приветливый поздоровался со мной на этот раз довольно сухо, лишь кивком головы. Я понимал его состояние: сейчас на бюро ему придется за все отвечать, и как повернется разговор, никто толком не сможет предугадать. Но то, что местные чиновники, как огня боялись бюро обкома партии — ни для кого не было секретом. На заседаниях бюро могли исключить из партии, снять с работы, и тогда ни о какой карьере думать уже больше нечего. Судьбы людей зависели от этого партийного суда. Бюро обкома не только наказывало проштрафившихся, но и решало все кадровые вопросы, кого куда назначить, кого повысить, кого понизить, кого наградить, кому выговор записать, а кого и лишить партийного билета. Так что люди сюда шли с определенным трепетом в груди.

Неожиданно Ягудин обернулся ко мне и тихо прошептал:

• Ну что, товарищ корреспондент, сегодня мы дадим вам бой.
• А разве факты не подтвердились? - спросил я.
• Сейчас все увидите.

В зал заседаний медленной походкой вошел Шибаев, за ним цепочкой растянулись члены бюро. На лице Алексея Ивановича блуждала хитроватая улыбка. «Кажется, разговор будет не простым», - подумал я. Так, собственно и произошло.

Первый секретарь обкома напомнил собравшимся содержание моей статьи, коротко рассказал о работе комиссии по ее проверке.

• А теперь, - заявил Шибаев, - давайте послушаем руководителей тех районов, которые подверглись критике в «Правде». Давайте начнем с Лысогорского района.

Бодрым шагом к столу, где сидели члены бюро, подошел Евгений Степанович Рогожин, первый секретарь Лысогорского района партии. Коренастый, круглолицый, с копной русых волос, он начал с места в карьер:

• Уже несколько лет в нашей области работает собственным корреспондентом «Правды» товарищ Воротников. И что же? Все, о чем он пишет, а пишет он много, ему не нравится. На нашу жизнь он смотрит сквозь черные очки. Касается ли это промышленности, транспорта, быта — все не так, все он пытается критиковать. И, конечно, наше сельское хозяйство. Видите ли, обком партии неправильно руководит этой отраслью. А нам кажется, что правильно, и тут мы с Воротниковым расходимся во мнениях.

Смотрю, Шибаев побагровел. Потом стукнул кулаком по столу, и резко выпалил:

• Ты чего вышел сюда, чтобы обсуждать работу собкора «Правды»? У него есть свое начальство, и оно знает, как он трудится. А вот почему в твоем районе столько серьезных недостатков, о которых справедливо пишется в газете?

Чувствуется, Рогожин не ожидал такой реакции от первого секретаря обкома. Евгений Степанович хотел, видимо, подыграть руководителю области, смягчить газетную критику. Он знал: многие областные чиновники недолюбливали правдиста за его резкость суждений, за независимое поведение, за то, что не был подобострастным и услужливым к местному начальству. После той статьи о стиле работы обкома в Саратове поползли слухи, что Шибаев, наверное, будет просить ЦК, руководство «Правды», чтобы Воротникова перевели в другой регион страны или за рубеж. Дескать, сколько можно его терпеть? Рогожин и его коллеги, видимо, посчитали, что такой момент настал. Однако Шибаев не принял льстивого подыгрывания.

У Рогожина сразу опустились плечи, он как-то мгновенно обмяк, лицо покрылось пунцовыми пятнами.

• Ну как, будете продолжать бой? - спросил я у сидящего впереди Ягудина. - Может быть, выручите своего товарища, возразите что-нибудь Шибаеву?

Ягудин молчал.

Обсуждение статьи было очень бурным. Обком партии признал критику в «Правде» справедливой. Вечером я позвонил Болдину и Зимянину, сообщил им об этом. Чувствовалось, им было приятно услышать такую весть...

Довольно тесные контакты у меня складывались и с отделом культуры и быта. Это и неудивительно. Дело в том, что я всегда любил и люблю писать на острые социальные темы — в первую очередь на те, которые волнуют простых людей: как они живут, о чем думают. Работа и отдых, квартирные вопросы и бытовые условия, взаимоотношения в семье и школе — сколько обычно конфликтов возникает на этой почве. Да каких! Вплоть до государственного уровня. В отделе это, видимо, заметили, и мои материалы охотно печатали, нередко просили выступить по той или иной проблеме.

Вот и на этот раз — звонок из столицы. Редакция спрашивает, какие проблемы беспокоят сейчас волжан. Отвечаю:

• Проблем, как всегда, выше крыши.
• А что конкретно?
• Достало, например, пьянство.

И я поведал коллегам о своей недавней поездке на Саратовский завод электроагрегатного производственного объединения, где выпускают холодильники, и о разговоре с местной работницей Раисой Горюновой. У нее дома и на работе все ладится, а вот пьяные, с которыми она постоянно сталкивается в цеху и на улице, в магазинах и скверах вызывают чувство отвращения, негодования. «До каких же пор мы будем терпеть это зло?» - спрашивала она меня. Я попросил все ее чувства, мысли по этому поводу подробно изложить на бумаге и передать письмо ко мне в корпункт «Правды».

• Правильно сделал, постарайся только побыстрей прислать материал в редакцию. Центральный Комитет партии собирается начать по стране антиалкогольную кампанию.

Горюнова и впрямь оперативно откликнулась на мою просьбу, и вскоре ее письмо под заголовком «Трезвость — норма жизни» было опубликовано в «Правде» (1985 г., 13 марта). Письмо было эмоциональным, криком души. «Не могу больше молчать, - писала Горюнова. - Прежде всего от пьянства страдают пьющие: теряют здоровье, престиж, семью. Вместе с тем они наносят огромный ущерб обществу, производству. Простой пример. На конвейер сборки холодильников на вышел всего один человек. И вот линия, которую обслуживают до ста рабочих, замерла. Пока разыщут замену, пройдет 15-20 минут. Кажется, не так уж и много. Но ведь за это время можно было выпустить 40-50 холодильников. Электросварщик не подвез вовремя в цех материал: был «занят» поисками выпивки. И снова остановка производства. Многие алкоголики после запоя, проработав два-три дня, длительное время «отсиживаются» на больничном.

А сколько горя они приносят окружающим. Вспоминаю случай на нашем предприятии. Водитель электрокары, будучи нетрезвым, наехал на рабочего. Водитель сел на скамью подсудимых, лишился должности начальник электрокарного отделения. Но даже самые строгие меры наказания не вернут к жизни человека, погибшего в результате дикого случая. На почве пьянства происходят семейные драмы, должностные преступления, хулиганские поступки. Спиртное сжигает нравственные устои человека, оглупляет его, притупляет лучшие чувства. Сколько слез и горя несет хмельная отрава, перечислить невозможно...»

Горюнова приводила в письме многочисленные факты пьянства как на своем предприятии, так и в других местах, безразличного отношения к этому и общественности, и милиции...

«Особенно меня, как и других матерей, - писала она, -  беспокоит то, что мало проявляется забота о том, чтобы оградить подростков от пьяного окружения, его тлетворного влияния на неокрепшую психику юношей и девушек, которые подчас из слепого подражания начинают пить и курить...»

Публикация такого необычного письма вызвала неоднозначную бурную реакцию в обществе. Многие, конечно, были за то, чтобы быстрее покончить с пьяной вакханалией в стране, другие, наоборот, считали, что это прямое покушение на их права, дескать, как хочу, так и живу, не мешайте мне. Даже в самой редакции не все с одобрением отнеслись к статье. На заседании редколлегии, когда обсуждали это письмо, неожиданно выступил Илья Миронович Шатуновский, редактор отдела фельетонов с критикой в мой адрес:

• Мы знаем, что материал к печати готовил Алексей Воротников. Мы также хорошо знаем, что он не употребляет спиртного. Честь ему и хвала! Но это не значит, что вся страна должна следовать его примеру. Я, например, не против выпивки, и сухой закон, а автор письма вместе с собкором, как видим, призывают нас к этому, мне совершенно не нужен. И в общество любителей трезвости записываться тоже не собираюсь.

Часть сотрудников поддержали Шатуновского, однако большинство правдистов во главе с главным редактором Афанасьевым считали, что такая публикация была необходима и своевременна, потому что страна утопала в океане алкоголя.

На письмо Р.Горюновой мгновенно стали приходить в редакцию сотни откликов читателей «Правды». Чувствовалось, что простая женщина задела всех за самый оголенный, болевой нерв. Страна устала от беспробудного пьянства. Многие поддерживали жительницу Саратова, предлагали разные рецепты избавления от этого зла: от сокращения выпуска спиртоводочных изделий до введения сухого закона, от производства широкого набора безалкогольных напитков до здорового образа жизни — бега, ходьбы, плавания и так далее...

Была поставлена задача — сохранить, уберечь народ, повысить его работоспособность, укрепить семью. Кстати говоря, термин «сохранение — сбережение» народа принадлежит М.В.Ломоносову, который много лет занимался этой проблемой, озаглавив свой трактат «О размножении и сохранении российского народа» (ХVIII век).

Были определены меры по преодолению пьянства: улучшение жизни советских людей, культивирование здорового образа жизни, сокращение производства водки, прекращение застолья с выпивкой за счет государственных средств («Правда».2006.15-18 декабря).

Так письмо Р.Горюновой, ставшее последней каплей в чаше людского негодования в борьбе с пьянством, одновременно оказалось и в эпицентре большой политики. Руководство страны вынуждено было принимать срочные, необходимые меры, чтобы трезвость стала нормой жизни. На какое-то время простая волжанка стала настоящей национальной гордостью тогдашнего государства.

Меры по преодолению пьянства были приняты довольно суровые, я бы сказал — жесткие. Производство водки сократилось на 40 процентов, коньяк остался на прежнем уровне, а выпуск шампанского возрос наполовину. Зато так называемой «бормотухи» не стало, она особенно наносила вред человеку.

«...Страна вздохнула, во многих семьях родители стали  больше уделять внимания детям, с улицы исчезли пьяные. Можно было, в отличие от того, что происходит сегодня, пройти по городу в любое время суток. Обо всем этом граждане писали в ЦК КПСС» (Там же).

К сожалению, в проведении антиалкогольной кампании были допущены и серьезные нарушения. Прежде всего, ничем не оправданная вырубка виноградников, возобладали запретительство, кампанейщина. В селах и городах стали больше заниматься самогоноварением, возникли очереди за водкой. К тому же политическая ситуация в стране обострилась, и высшее политическое руководство, несмотря на требования граждан продолжать работу по преодолению пьянства, дало отбой, и все опять вернулось на круги своя.

А в современной России практически нет регионов, которые не были бы больны алкоголизмом. По довольно неполной статистике, у нас сейчас в стране более 7 миллионов алкоголиков. Среднестатистический наш житель, включая новорожденных, детей и стариков, выпивает в год около 15 литров спиртного. Вдумайтесь только в эту цифру! Мы живем в океане водки!

«На 51-й ежегодной ассамблее в Женеве смертность в России от болезней, связанных со злоупотреблением спиртного, была признана беспрецедентной для мирного времени. Россия по этому показателю входит в число 15 самых отсталых стран мира.

Смертность наиболее трудоспособного населения страны выросла за последнее время в 2,5 раза. Разрыв показателей продолжительности жизни между мужчиной и женщиной тоже запределен — 13 лет. Ни в одной стране мира такого нет...» (Рыков С. Пьяные паруса.// Литературная газета. 2005.№ 53).

Нынешняя власть практически даже и не пытается бороться с этим вековым злом, не стремится ликвидировать предпосылки пьянства, а наоборот, старается улучшить и выпускать дешевую водку для бедных. Должен же пополняться «пьяный» бюджет государства! А то, что нация деградирует и ускоренными темпами вымирает — мало кого волнует. Нетрудно представить судьбу огромной страны, населенную пьяным народом. Конечно, не о такой судьбе я думал, когда готовил письмо Р.Горюновой к печати. Выходит, наивно мечтал, что может что-то изменится к лучшему.

...По отделу культуры и быта мне приходилось довольно часто выступать и с другими проблемными материалами. Остановлюсь подробней, пожалуй, только на двух статьях. Это «Микрорайон» (Правда.1987.22 октября) и «Саратовский «Арбат», написанный совместно с заместителем главного редактора «Правды» Дмитрием Валовым (опубликована 2 июня 1987 г.). Была поднята острая социальная сфера — жилье,  быт, отдых. Для анализа жизни людей в микрорайоне — своеобразном городе в городе — мне пришлось взять поселок мелиораторов на северо-восточной окраине Энгельса. Хотелось понять, как происходило его комплексное социально-бытовое развитие. Начал с проекта застройки и обживания этого микрорайона. Пришлось «перелопатить» кучу документов, справок, жалоб, писем, встретиться с градостроителями, учеными, хозяйственниками, с простыми жителями этого микрорайона. Материал получился острым, в нем подвергались критике не только местные власти, но и областные чиновники, руководители союзных министерств мелиорации и водного хозяйства, энергетики и электрификации, транспортного строительства и других ведомств. В статье говорилось о том, что чем продуманнее и последовательнее станет осуществляться жилищная программа на той или иной территории, тем более прочным будет фундамент сильной социальной политики в масштабах всей страны. Такие аналитические публикации делали честь и журналисту, и газете.

В материале «Саратовский «Арбат» говорилось о преобразовании социальной сферы в этом обширном, типичном для России регионе. Авторы показали, как волжане во главу угла ставили интересы рабочего человека, его нужды, запросы. Все это делалось не по шаблону, не ради галочки, а для человека, чтобы жизнь его была более насыщенной, содержательной, благополучной.

Я старался рассказать читателям газеты о том, над чем работали саратовские ученые, об их поисках, творческих удачах, нерешенных проблемах. Вот только небольшая часть этих публикаций: «Диагноз далекому сердцу» (1974.14 марта) — о передаче кардиограммы на расстояние; «Ответственность ученого» (1975.11 ноября) — о работе сотрудников Волжского научно-исследовательского института гидротехники и мелиорации; «А филиал все лихорадит...» (1978.10 мая) — о дрязгах и преследовании за критику в Поволжском филиале Всесоюзного научно-исследовательского института экономики сельского хозяйства; «Конкурс ...без конкурса» (1979.15 октября) — о формальном проведении отбора вузовских преподавателей; «От делянки до поля» (1980.17 мая) и «Ближе к практике» (1981.3 мая) — о кропотливой работе селекционеров научно-исследовательского института Юго-Востока. У истоков этого НИИ стояли такие видные ученые, как профессора А.Шехурдин, Герой Социалистического Труда В.Мамонтова. На смену им пришло новое поколение исследователей. Местные сорта яровой пшеницы, проса, озимой ржи ежегодно размещались на площади свыше 30 миллионов гектаров. Моя задача была — показать, как волжанам это удавалось сделать. Нередко о проблемах науки я просил выступить в «Правде» ведущих саратовских ученых. И они охотно соглашались. Успешно сотрудничали со мной ректоры институтов: медицинского — Н.Иванов, экономического — И.Герман, политехнического — А.Андрющенко, юридического — В.Борисов, Саратовского государственного университета — А.Богомолов, директор института социально-экономических проблем развития АПК АН СССР В.Островский, доктор исторических наук, профессор.

Например, ректора политехнического института, профессора А.Андрющенко волновало, почему мал вклад в производство вузовских ученых. Его статья, которая так и называлась (1985.3 октября), вызвала большой резонанс среди ученых страны. Автор подчеркивал: «Работа вузовских ученых на самом переднем крае науки и техники возможна только при широком привлечении их к исследованиям, проводимых институтами Академии наук СССР. Опыт создания зональных научных центров показывает их высокую эффективность.

Два года назад, - продолжал Андрющенко, - и у нас в Саратове был создан координационный научно-методический совет АН СССР и Минвуза РСФСР, объединяющий усилия ученых академических учреждений и вузов шести областей и одной автономной республики Поволжья... Уже первый опыт показывает, что такая координация должна обязательно дополняться созданием совместных академическо-вузовских подразделений, где работают по тематике Академии наук СССР как штатные научные сотрудники, так и преподаватели, и студенты вуза. В этих коллективах могут наиболее успешно решаться не только чисто научные задачи, но воспитываться кадры, необходимые как вузам, так и академическим институтам...»

Увы, все это в прошлом. Сейчас государство практически мало интересуется жизнью вузов. Они брошены на выживание. Особенно периферийные. Да и кому в постсоветский период нужны те же инженеры, если в стране разрушено почти 70 тысяч заводов. Не только вузовские ученые, но и сотрудники Академии наук переживают нынче далеко не лучшие времена.

Регулярно публикуя свои и авторские материалы на научные темы, мне хотелось показать, что интересные, ценные разработки и талантливые люди есть не только в столице, но и в регионах. Недаром Саратов долгие годы считался одним из крупных научных центров Поволжья.

Вспоминая о своих творческих связях с отделами редакции, не могу не остановиться на хороших, товарищеских отношениях с нашими ведущими фельетонистами, прежде всего с Александром Суконцевым и Ильей Шатуновским. Это была неразлучная веселая пара. Доброжелательная, ироничная. Жаль только, что в последние годы их жизни между ними пробежала какая-то черная кошка. Но и расставшись, они уважительно говорили друг о друге.

Всякий раз, когда приезжал в Москву, я всегда заходил в их отдел фельетонов. Послушать интересные истории, поделиться своими саратовскими впечатлениями, наблюдениями, да и просто пообщаться. На вид высокорослый тяжеловес Шатуновский был мрачноват, угрюм, зато Суконцев ему полная противоположность — невысокого роста, подвижный, как ртуть, улыбчивый, а когда смеялся, то заразительно, до слез.

Я охотно писал для них фельетоны, различные сатирические материалы. После каждой такой публикации телефон в корпункте буквально накалялся. Звонили герои фельетонов, их родственники, друзья, крупные местные и столичные чиновники, которые всегда считали, что автор многое напридумывал, что такого не может быть, наконец, зачем все эти факты выносить на всеобщее обсуждение. Порой раздавались нешуточные угрозы, дескать, откажись от написанного, а то хуже будет, и на тебя найдем управу. Так было, например, с фельетоном «Рубик с лопатой» (1979.10 июля). Его герой — Рубик Казарян, малограмотный, но ушлый ловкач, приехавший из Армении. Представлялся то уполномоченным Октемберянского комбината строительных материалов, то Лениноканского карьероуправления, а в некоторых случаях — бригадиром по разработке туфа. Он заключал договоры на поставку камня с различными хозяйствами Саратовской области. Так обставлял дела, что стоимость камня карьероуправления колхозы и совхозы оплачивали по безналичному расчету. А разница между указанной в договоре стоимостью туфа и выплатой через Госбанк доставалась Казаряну. Всего он положил себе в карман 47067 рублей — по тем временам огромные деньги.

Суд определил Казаряну меру наказания. В ОБХСС меня ознакомили с любопытной справкой. Не только в хозяйствах Ртищевского, но и Аркадакского, Екатериновского, Питерского районов шла «заготовка» туфа точно таким же методом. По всем договорам за поставку камня частные лица представляли к оплате в указанные хозяйства фиктивные наряды на погрузочно-разгрузочные работы, которых не выполняли, а денежки присваивали.

Так, житель Кировокана О.Манукян, обведя вокруг пальца руководителей колхоза «Красный партизан» Питерского района, прикарманил больше семи тысяч рублей, а из колхоза им.Калинина ему любезно, на блюдечке, выдали в два раза больше того. В хозяйствах Аткарского района частным лицам было выплачено за «добычу» камня без малого пятьдесят тысяч рублей. Там поживились С.Симонян и Р.Данилян.

Некто Акопджанян заключил договор с совхозом «Борец» на строительство асфальтированной дороги от села Малая Екатериновка до трассы Саратов-Воронеж на общую сумму двести пятьдесят четыре тысячи рублей. Поражает с какой быстротой и легкостью Акопджанян раздобыл триста тридцать два вагона щебня из города Беслан, что на Северном Кавказе, и из Чапаевского карьера Пугачевского района Саратовской области. Кому вагонов нет, а дельцу — пожалуйста!

Фельетон заканчивался словами: «Возникает законный вопрос: а почему бы добреньким руководителям колхозов и совхозов не оплачивать свое ротозейство из собственных карманов? Наверняка тогда бы не шастали по нашей земле ловкие дельцы с совковыми лопатами в руках».

Едва этот фельетон появился в «Правде», как на меня обрушился поток телефонных звонков. Взволнованные голоса из Саратова и Москвы, Еревана и Кировокана, даже из Турции и Америки выражали ужасное недовольство, почему журналист посмел критиковать представителей славной закавказской республики.

• Пожалуйста, ругайте своих русских, среди вас немало жуликов и воров, но не трогайте армян, - настойчиво требовали одни.
• Вы опозорили весь армянский народ,- возмущались другие.
• Сеете вражду между православными,- убеждали третьи.
• Как у вас поднялась рука на нацию Хачатуряна и Петросяна,- негодовали четвертые.
• Теперь не сможете приехать в Армению, для нас вы - персона нон грата,- окончательно вынесли мне приговор пятые.

Как мог я пытался успокоить звонивших. Отвечал, что люблю замечательную искрометную музыку Арама Хачатуряна, особенно его балет «Спартак», уважаю творчество бывшего чемпиона мира по шахматам Тиграна Петросяна и, естественно, не собирался сеять вражду между православными русскими и армянами. В Ереван пока не собираюсь. А что касается героев моего фельетона, то они махровые жулики. Печально, конечно, что все они оказались из Армении, хотя мне кажется, преступники не имеют национальности. Дело в том, что в любой нации есть свои паршивые овцы, которые ее позорят. И армянский народ в этом случае не исключение.

Не менее любопытная ситуация произошла и после публикации фельетона «Изготовление кино» (1978.1 июля). Ко мне в корпункт поступило несколько сигналов из Ивантеевского района Саратовской области. В них говорилось о неблаговидных поступках первого секретаря райкома партии Мисюры, о хищениях, зажиме критики и т.д. Пришлось ехать туда и во всем разбираться. Едва я переступил порог райкома, как мне сразу же предложили перекусить с дороги, отдохнуть. Я вежливо отказался, сказал, что не голоден и не устал. Пока проверял факты, изложенные в письмах, сопровождающий райкомовский чиновник несколько раз дипломатично напоминал, что пора идти обедать, и меня с нетерпением ждет руководство района. Я вновь отказался и добавил:

• Не могу бросать работу на полпути. Вот завершим все, тогда и отобедаем.

Мой сопровождающий тут же связался с райкомом и доложил обстановку. Чувствовалось, что на том конце провода неохотно пошли на уступку. В приказном тоне ему было заявлено, чтобы к вечеру правдист был непременно доставлен в банкетный зал. Однако проверку я закончил глубокой ночью и сразу же уехал в Саратов, не отведав ивантеевских разносолов.

А когда фельетон появился в газете, в Москву на меня тут же поступила жалоба, дескать, корреспондент вел себя в Ивантеевке безобразно: несколько дней пьянствовал и грозился местным жителям, что всех выведет на «чистую воду». «Телега» хоть и была анонимной, но требовала, чтобы со мной разобрались со всей строгостью.

В редакции к тому времени уже хорошо знали мое равнодушное отношение к спиртным напиткам и понимали, что пьяное буйство не в моем характере. Так что писать фельетоны было заманчиво, интересно, даже в какой-то степени престижно, потому что этот жанр наряду с очерком, проблемной статьей, считался пиком, верхом журналистского мастерства. Но зато за фельетонами, другими сатирическими материалами практически всегда тянулся шлейф недовольных их «героев», которые обращались во все инстанции, вплоть до ЦК партии, Верховного Суда, чтобы наказали авторов этих публикаций. Короче, журналистам фельетоны стоили больших нервов, покой им только снился...

Таковы были собкоровские будни. Насыщенные, стремительные, требующие быстрой реакции на все события, которые происходили в регионе. Но они одновременно оказались и самыми интересными, навечно оставившие свой неизгладимый след в моей памяти.

V.Стажировка

Одной из ценных традиций, сложившихся в «Правде» за долгие годы, была, на мой взгляд, стажировка в газете собственных корреспондентов. Это главным образом касалось молодых газетчиков, которых недавно приняли на работу. Обычно раз в год, а то и дважды из редакции поступало предложение приехать для прохождения практики в один из отделов. Такие предложения сразу решали несколько проблем. Во-первых, сотрудники аппарата внимательно присматривались к новичку, что он за человек, как ведет себя, как трудится, каковы его интересы, какие задания ему можно поручать, а какие нет. Во-вторых, для новенького правдиста «потереться» среди газетных «волков» и «акул», побывать в разных отделах, включиться в их работу, в каждодневный выпуск газетных номеров, послушать, о чем говорят, что смотрят, доказывают на летучках, изнутри почувствовать редакционную атмосферу — что может быть полезней для любого журналиста? Потом, возвратившись в свой регион, уже другими глазами смотришь и на свою профессию, и на окружающую действительность.

Стажировка в аппарате редакции, несомненно, расширяла кругозор, заставляла многое пересмотреть в основной работе, строже относится к своему творчеству, избегать шаблона, не идти легкими путями к газетной полосе. Наконец, суматошная столичная жизнь, многочисленные редакционные гости из разных областей, краев, республик, зарубежных стран давали повод для знакомства, тесного общения, дальнейшей переписки и даже дружбы — разве можно все это чем-то измерить? Все это вместе взятое делало жизнь журналиста более насыщенной, более значимой, более интересной.

Свыше десятка раз я побывал на таких стажировках. Практически во всех отделах. Писал статьи и корреспонденции, правил авторские материалы, дежурил по номеру, отвечал на многочисленные письма, беседовал с посетителями, выступал на летучках, а в свободные часы мчался в театры или бродил по городу, любовался старыми улочками и переулками, которые были сродни провинциальным кварталам.

Первые годы я не вылезал из таких стажировок, уже стал постепенно привыкать и к столичному ритму, и к напряженным редакционным будням, даже подумывал, а не перебраться ли сюда насовсем, но потом вспоминал свою вольную собкоровскую жизнь, Волгу, начатую диссертацию и сразу же торопился домой. Отделы неохотно отпускали, им нравилось иметь под рукой толковую «ломовую лошадь», на которую можно взвалить любую ношу — потянет. Пришлось даже начальству пожаловаться: Москву уже знаю лучше, чем Саратов, не пора ли и честь знать, в регион возвращаться.

Практика в разных отделах, хотя и кратковременная (на месяц-другой),приносила немало любопытных наблюдений, пищу для раздумий. Вот некоторые из них.

...Какое-то время отдел социалистического соревнования (был в брежневский период такой отдел) вел кампанию о новаторских поисках в отраслях народного хозяйства. Завершить эту газетную акцию решено было беседой с председателем ВЦСПС А.Шибаевым. Алексея Ивановича только недавно избрали на эту должность и в редакции посчитали, что лучше меня его никто не знает, поэтому и попросили приехать на стажировку в этот отдел и встретиться с Шибаевым.

Кстати, назначение на эту должность Алексей Иванович переносил довольно тягостно. В Саратове он был царь и бог, одним словом — хозяин, которому буквально все беспрекословно подчинялись, а уехать в Москву, да еще на профсоюзную стезю — это среди партийной элиты считалось закатом карьеры. Если бы брали в Центральный Комитет партии или на худой конец — в правительство каким-нибудь министром — никто бы не спорил и не возражал. Вскоре состоялся пленум обкома, который освободил Шибаева от должности первого секретаря в связи с назначением его председателем ВЦСПС. Пленум быстро закончился, и Шибаев оказался в окружении бывших своих соратников — первых секретарей райкомов и горкомов, членов бюро, председателей исполкомов, директоров заводов и других чиновников. Стоявший со мной рядом корреспондент ТАСС по Саратовской области Виктор Григорьевич Яковлев сказал:

• Давай подойдем к Шибаеву, заодно и поздравим.

Увидев нас, Алексей Иванович съязвил:

• Расступись, пресса идет.

Яковлев тут же выпалил:

• Дорогой Алексей Иванович, от души поздравляю с новым назначением! Большому кораблю — большое плавание!

Я стоял молча. Если откровенно, то не знал, что сказать. В душе понимал: для Шибаева новая должность, несмотря на свою престижность, не в радость.

Повернувшись ко мне, Алексей Иванович неожиданно спросил:

• А что Воротников скажет?

Я глубоко вздохнул, улыбнулся:

• Честно говоря, у меня мурашки по телу: впервые так близко вижу председателя ВЦСПС.

Шибаев устало махнул рукой:

• Опять под ребро. Ладно, чего уж там. Будешь в Москве, заходи.

Я поблагодарил за приглашение. И вот такой случай представился. Созвонившись с его помощником и договорившись о... Читать следующую страницу »

Страница: 1 2 3 4 5