О правдистах — искренне…

Таких встреч на швейцарской земле у нас с Губаревым было немало. Мне нравилось, как Владимир Степанович общается с незнакомыми людьми: уважительно, тактично задавая различные вопросы, он в то же время пытается разобраться в тонкостях, нюансах того или иного ответа. Причем, к каждому собеседнику он подходил индивидуально, старался понять его кругозор, его интересы. И уже через несколько минут казалось,что встретились давние знакомые, у которых друг от друга нет никаких секретов, недомолвок.

• Как это вам удается? - не выдержав, спросил я однажды Губарева.
• Понятия не имею, - улыбнулся он. - Видимо, с годами приходит умение расспрашивать, и что самое важное,- слушать собеседника. Не переживай, Алексей, у тебя тоже это хорошо получается.

Позже, встречаясь в редакции, мы с Губаревым довольно часто вспоминали эту совместную поездку в Швейцарию, ее красоты, удивительное Женевское озеро, прием в Берне у нашего посла и многое другое, что случается обычно с командировочными в других странах.

Владимир Степанович — автор шести пьес. Все они поставлены у нас и за рубежом. Его любимая тематика: космос, научный прогресс, ответственность ученых перед человечеством. Книги, написанные им, всегда вызывают огромный интерес в обществе. Я назову лишь часть из них и вы, читатель, поймете, каков его творческий диапазон. Вот названия этих книг: «Зарево над Припятью», «Чернобыль», «Ракетный щит империи», «Русский космос», «Воспоминания о Вселенной», «Тайны Гагарина. Мифы и правда о первом полете», «Прогулки по открытиям. Судьба науки и ученых», «Моя «Правда». Большие тайны большой газеты», «Супер-бомба для супердержавы. Тайны создания термоядерного оружия», «Убийство РАН. Новейшая история науки в России». И одна из последних его работ - «От сохи до ядерной дубины».

Впечатляет? Меня — да. Новых творческих удач, дорогой Владимир Степанович!

Кожемяко Виктор Стефанович

Не могу удержаться, чтобы не познакомить читателя с еще одним уникальным журналистом, редактором отдела партийной жизни Виктором Стефановичем Кожемяко. Мне могут возразить, дескать, нашел о ком вспоминать — о летописцах коммунистической партии, канувшей в лету. Партия та действительно уже как бы давно исчезла с политической арены, но люди, состоявшие в ней, находившиеся на разных должностях, писавшие о ней и хорошее, и плохое, они-то пока, слава Богу, еще живы. Это наша с вами история, и ее не надо замалчивать.

Так вот, Виктор Стефанович Кожемяко не только в бывшей партийной и хозяйственной элите был фигурой значимой, колоритной, но и до сих пор является очень авторитетным человеком среди газетчиков страны. Находясь под постоянным идеологическим прессом цековских работников, он умудрялся так организовать работу своих товарищей, что его партотдел долгие годы был ведущим в нашей редакции.

Чем покоряли читателей материалы на партийную тему? Прежде всего, человечностью и искренностью, полемичностью и острым словом. Эти публикации заставляли думать, анализировать, вступать в диалог. Как правило, они были очень злободневны. Кожемяко отлично понимал, какие процесс происходят в партии, как «бронзовела», обюрокрачивалась, впадала в чванство верхушка, элита КПСС. Ему приходилось довольно часто встречаться с членами Политбюро, секретарями Центрального Комитета, с региональными партийными вождями, и почти всюду он наблюдал (а глаз у Виктора Стефановича внимательный, я бы сказал, пронзительный), как удалялись лидеры от забот и чаяний простых людей. И эта дистанция с каждым годом увеличивалась, она превращалась в настоящую пропасть. Местные партийные чиновники тоже были не лучше. Постоянные заседания, бумаготворчество вместо живой работы, барский стиль в поведении — все говорило о наступившем кризисе в партии, о недовольстве ею рядовых коммунистов, которые все чаще и чаще на своих собраниях говорили об этом, писали острые письма не только к нам в «Правду», но и в Комитет партийного контроля, в ЦК и Политбюро. Наша редакция готовила обзоры, наиболее интересные материалы публиковались. Кожемяко вместе со своими коллегами по отделу Александром Викентьевичем Черняком, Николаем Михайловичем Кожановым, Юрием Федоровичем Махриным, да и мы, собкоры (а нас по стране было более 60 человек) старались в своих материалах донести до всего общества свою озабоченность и боль за положение дел в партии, за ее бюрократический, авторитарный стиль в руководстве советами и комсомолом, профсоюзами и общественными организациями. Когда партийные боссы по делу и без дела вмешивались в экономику, культуру, в социальную сферу. Когда без партийного кивка ничего не делалось в огромной стране. КПСС стала государством в государстве. Чувствовалось, что такая монополия на власть, на идеологию, на собственность, на истину в последней инстанции до добра не доведет. Тем более, что мы, журналисты, постоянно общаясь с партийным активом в центре и на местах, видели, кто и как приходил на олимп власти. Нередко туда пробивались любыми способами те, для кого карьера была превыше всего. Пожалуй, самыми яркими представителями этого племени были Горбачев, Ельцин, Кравчук, Шушкевич, Яковлев и множество других. Немало было таких, естественно, и на региональном уровне. Встречались партийные руководители, которые напоминали мне бильярдные шары — гладкие, скользкие, обтекаемые — за душой ничего своего. Только глазами «едят» начальство и наготове всегда удобная фраза «Бу сделано!»

Конечно, в партийной среде имелась солидная прослойка  думающих, ершистых, напористых, принципиальных людей. Они занимали разные посты, были разными по характеру и темпераменту, но их отличало стремление к справедливости, к наведению порядка в стране, жажда правды, потребность ее высказывать на любом уровне, бескорыстие и неуемное стремление изменить все к лучшему. Многие из них участвовали в Отечественной войне или были ее детьми. Они видели горе, испытали голод, трудности послевоенных лет и были убеждены: надо чуть-чуть поднапрячься и все будет хорошо. Наивные Дон-Кихоты! Партийные жернова год за годом подминали их под себя. И прослойка умных, талантливых, бескомпромиссных людей таяла на глазах.

Кожемяко и его соратники были из этой когорты. Да и многие собкоры, в том числе и я, разделяли их взгляды. Казалось, что достаточно провести небольшой косметический ремонт, и дела пойдут на лад. Партотдел трудился в поте лица. Каких только рубрик и кампаний не предлагалось! Например, «За ленинский стиль работы», «Дела и заботы первичных», «Честь и авторитет коммуниста», «Качество идеологической работы» и другие. Газетные жанры были самые разные: статьи и корреспонденции, аналитические очерки и читательские диалоги, интервью и письма. «Цель и назначение этих материалов, - напутствовал собкоров Кожемяко, - провести глубокий анализ опыта и практики работы райкомов, горкомов, обкомов (крайкомов), ЦК компартий союзных республик, раскрыть и показать в действии, в решении важнейших экономических, социальных и идейно-воспитательных задач, главные, характерные черты стиля их работы». Речь шла как о положительном опыте, поисках и использовании новых форм и методов работы, так и о негативных сторонах, просчетах, недостатках в руководящей деятельности местных органов, заслуживающих принципиальной критики.

К сожалению, в самом ЦК и Политбюро и бюрократизма, и формализма в то время было более, чем достаточно. Понимал ли это Кожемяко? Конечно, понимал. Но он пытался с помощью корреспондентов «Правды» изменить, навести порядок в партийной жизни регионов, а там, глядишь, и наверху наступят перемены. Но это была чистейшая утопия. Партия раскололась как бы на две части: верхи жили по-своему, по-барски, а низы со своими наказами, бедами не смогли до них достучаться.

Иногда мне казалось, что надо было бы из «Правды» сделать Центральный Комитет, потому что здесь государственников, болеющих за свой народ, критически мыслящих, творческих, не закомплексованных и далеких от бюрократизма, было гораздо больше, чем в других партийных структурах.

Крушение КПСС правдисты переживали особенно остро. Их усилия на реорганизацию партии, отказа от ее монополии, стремление выносить на суд читателей проблемы коррупции, бюрократии и другие негативные явления нередко встречали непонимание не только членов Политбюро, но и у самого Горбачева. Партийная элита, теряя управление страной, всячески негодовала, когда на нее обрушивалась еще и критика со стороны «Правды». Для Виктора Стефановича это были трудные дни.

После прихода Ельцина к власти «Правду» закрывали несколько раз. Но Кожемяко не покидал ее стен, не переметнулся, как многие тогда сделали, в стан так называемых демократов, будущих разрушителей России. Он продолжал трудиться в обновленном редакционном коллективе. Героями его очерков, интервью, статей становились люди искусства, науки, литературы, руководители разных рангов, простые жители сел и городов, те, кто с особой болью переживал события, происходящие в стране. Читателям запомнились его откровенные беседы с писателями Вадимом Кожиновым и Валентином Распутиным, с драматургом Виктором Розовым и философом Александром Зиновьевым. Страстно, взволнованно Кожемяко пишет в последние годы о выдающихся символах ушедшей в историю эпохи — о маршале Жукове и молодогвардейцах, о Николае Островском и Зое Космодемьянской. Перо талантливого журналиста и писателя, не смотря ни на что, продолжает служить своему народу.

Довольно регулярно в последние годы у Виктора Стефановича выходят в свет книги, которые находят живой, искренний интерес у читателей. И это несмотря на засилье Интернета. Вот некоторые названия его произведений: «Валентин Распутин. Боль души», «Виктор Розов. Свидетель века», «Время борьбы», «Деза. Четвертая власть против СССР», «Политические убийства. Жертвы и заказчики», «Приватизаторы Шолохова. Как была найдена рукопись «Тихого Дона», «Убийства в жертву «демократии», «Полководцы Сталина» и другие. Более пятидесяти лет Кожемяко в журналистике. Славный творческий долгожитель.

Я рассказал только о некоторых, близких мне по духу, газетчиках. Но в «Правде», в ее центральном аппарате и среди собственных корреспондентов как внутри страны, так и за рубежом было огромное количество несомненно одаренных, великолепных профессионалов своего дела. Назову только несколько фамилий. Это очеркисты Вера Ткаченко (дотошно исследующая женские судьбы и семейные проблемы) и Александр Мурзин (создавший «Целину» и опубликовавший ее под псевдонимом Леонида Ильича Брежнева), Виктор Белоусов (умело распутывающий конфликтные ситуации в своих материалах) и Сергей Богатко  (его героями были нефтяники и геологи, суровая природа Севера и Дальнего Востока), создатели остросюжетных публикаций по письмам читателей Давид Новоплянский и Валентин Прохоров, публицисты с божьей искрой Александр Скрыпник, Евгений Дворников, Владимир Чертков. Довольно часто я радовался успехам своих собратьев по собкоровскому корпусу. Плодотворно, в разных жанрах выступали Вадим Данилов (Свердловск), Марлен Крюков (Ростов), Виктор Панкратов (Ставрополь), Николай Миронов (Куйбышев), Михаил Одинец (Киев) и другие.

Работать с ними бок о бок, постоянно общаться, порой вместе писать различные материалы, обсуждать их на редакционных летучках, участвовать в диспутах и на пресс-конференциях — лучшей школы для молодого журналиста было не сыскать. Я благодарен «Правде» за тот период в своей жизни. А начинался этот период так: сначала были своеобразные смотрины.

II Смотрины

Приехав в Москву из Воронежа, редакцию «Правды» отыскал довольно быстро. Ее здание мне показалось массивным, даже величественным. Отдел корреспондентской сети в лице его заведующего Евгения Дмитриевича Киселева встретил меня довольно радушно.

• Несколько дней отдохни, - сказал он мне. - Потом начнем смотрины, будешь знакомиться с отделами, а они с тобой.

Кто бывал в «Правде», тот знает ее длиннющие, гулкие коридоры, покрытые ворсистыми темно-красными коврами. Первый визит, как и положено мне - аграрнику, в сельхозотдел. Его заведующий Николай Яковлевич Воробьев, худощавый, поджарый мужчина лет шестидесяти, источал радушие, был улыбчив. Сразу же засыпал меня вопросами: какое пахотное поле в Воронежской области, как идут дела у Героя Социалистического Труда Николая Мануковского, насколько эффективно работают местные совхозы, занимаются ли в районах земельным кадастром, как идет экономическая учеба, каковы социальные условия деревенских жителей, какие проблемы на селе решает сейчас обком партии? Все это мне было знакомо до мелочей, потому что сам каждодневно решал такие темы, оттого и отвечать на вопросы не составляло большого труда. Я понимал Николая Яковлевича: он хотел воочию убедиться, насколько мне близки эти проблемы и как я в них разбираюсь. По его лицу догадался: Воробьев остался довольным. В конце беседы он попросил:

• Покажи свои публикации.

Я открыл папку с вырезками из «Коммуны». Там были критические и аналитические статьи, очерки, репортажи, целые полосы по социально-экономическим проблемам.

• Ишь, как расписался, - улыбнулся Николай Яковлевич, - фельетоны не пробовал?
• Пытался несколько раз.
• Продолжай. Грешен: люблю фельетонами побаловаться.

К тому времени я уже читал несколько фельетонов Воробьева, ставших советской классикой. Сказал ему об этом.

Николай Яковлевич вздохнул.

• Жалко — текучка заедает. Времени на хорошие фельетоны не остается. Пишу иногда, урывками.

Прощаясь, Воробьев попросил:

• Может быть, для нашего отдела что-нибудь в ближайшие дни бы сочинил. Давно в «Правде» не было толковых корреспонденций из Воронежской области.

Я помолчал, потом вспомнил:

• Недавно ездил в Острогожский район, написал материал о двух интересных братьях-механизаторах Бушмановых. Не знаю, подойдет ли он вам?
• Черновик с собой?
• Да.
• Показывай.

Николай Яковлевич тут же быстро пробежал глазами мои мелко написанные страницы. Сказал, что многовато, но для начала вполне сносно.

• Не возражаешь, если немного сократим, тогда и дадим в «Правду».

Я был на седьмом небе.

Действительно, через несколько дней корреспонденция о Бушмановых появилась в «Правде». Я не верил своим глазам. Так началась моя журналистская стезя в легендарной газете.

Знакомство с другими редакторами отделов продолжалось в течение недели. Большинство из них были членами редколлегии. Их интересовало буквально все: и моя биография, и мои родственники, и мои пристрастия, увлечения, кругозор, что люблю, что ненавижу, насколько разбираюсь и компетентен в хозяйственных делах, в партийной жизни, в литературе и искусстве, с какими последними научными разработками знаком. Точно рентгеном правдисты просвечивали меня. Я понимал их и не осуждал. Они хотели принять в свой коллектив человека, близкого им по духу, по устремлениям, по интеллекту. В то время, а это был конец шестидесятых годов уже минувшего века, в центральном аппарате редакции «Правды» работали свыше трехсот творческих сотрудников да плюс более ста собственных корреспондентов внутри страны и за рубежом. Это были «сливки» журналистского сообщества. Позже многие из них станут видными политическими деятелями, крупными  учеными, известными писателями. Достаточно назвать такие имена, как Михаил Васильевич Зимянин, Виктор Григорьевич Афанасьев, Геннадий Николаевич Селезнев, Евгений Максимович Примаков, Дмитрий Васильевич Валовой, Михаил Георгиевич Домогацких, Всеволод Владимирович Овчинников, Александр Алексеевич Суконцев, Николай Павлович Печерский, Петр Лукич Проскурин, Виктор Стефанович Кожемяко, Илья Миронович Шатуновский и много других замечательных, талантливых людей. Беседы со мной носили не только заинтересованный, но и дружеский, теплый характер. У меня складывалось впечатление, что я будто знаю их давным-давно, меня тянуло к ним, с ними было интересно, комфортно. Чувствовалось, что и я им небезразличен, иначе бы зачем им столько времени мне уделять.

В отделе партийной жизни мне навстречу поднялся статный мужчина с седеющими редкими волосами на голове, с пристальным прищуром серых глаз, с тихим, вкрадчивым голосом. Это был редактор отдела Сергей Иванович Селюк, как впоследствии узнал — одна из авторитетнейших и влиятельных фигур в «Правде».

Киселев, подталкивая меня в кабинет Селюка, между прочим, обронил:

• От Сергея Ивановича во многом зависит твоя судьба. Как он скажет, так и будет.

Селюк, поздоровавшись, присел напротив меня в кожаное черное кресло. Сразу же спросил:

• Сколько лет в партии?
• Три года.
• Писал ли когда материалы на партийные темы?
• Было несколько очерков о коммунистах и две-три проблемные статьи о руководстве партийными комитетами сельскохозяйственным производством.

Сергей Иванович помолчал, потом тихо сказал:

• Негусто.

И дальше стал развивать мысль о том, что «Правда» - прежде всего партийная газета, поэтому партийная тематика в ней преобладающая, и я должен на это обратить самое пристальное внимание. Расспрашивал Сергей Иванович и о том, как работают местные партийные комитеты, какие вопросы выносят на пленумы, активы, какое настроение рядовых коммунистов. Чувствовалось, что Селюк не просто ради приличия меня об этом расспрашивает, ему действительно было интересно узнать от нового человека, что делается в одном из крупных регионов страны. Стоило мне заикнуться, что еще много говорильни, формализма, бюрократии на разных уровнях, Сергей Иванович встрепенулся:

• Вот тут, Алексей, ты, пожалуй попал в самую точку. Если что и погубит нас, то только это.

Селюк долго не отпускал меня. Видимо, некоторые мои ответы его и впрямь заинтересовали.

Запомнилась беседа и с редактором отдела науки Михаилом Яковлевичем Королевым. Импозантный, в строгом черном костюме с жилеткой, он был похож на университетского профессора или министерского чиновника. Вопросов задавал довольно много. Ему хотелось знать, над какими проблемами трудятся воронежские ученые-физики, биологи, аграрники; что происходит в вузах; какие разработки научно-исследовательских коллективов претворяются в жизнь; в частности, НИИ сельского хозяйства имени Докучаева, есть ли ценные находки у местных изобретателей и рационализаторов; как обком партии реагирует на научную жизнь в Воронеже? Он требовал обстоятельных ответов и если получал от меня лаконичное «да» или «нет», то тут же просил вспомнить какие-то факты, примеры, высказать свое мнение по той или иной проблеме. Более дотошного и скрупулезного человека мне не приходилось еще видеть.

Редактор отдела культуры и быта Михаил Иосифович Степичев, наоборот, больше говорил сам. Он поведал о том, какое серьезное внимание уделяет «Правда» развитию культуры и социально-бытовым условиям в стране, перечислял материалы и направления, которые разрабатывают его сотрудники. На прощание посоветовал:

• Если тебя утвердят собственным корреспондентом, то постарайся с нашим отделом держать тесную связь.

Я, конечно, пообещал, хотя собкором меня еще никто не назначал.

Встречи с другими редакторами отделов особого следа в душе не оставили. Они походили больше на «обязаловку». Требуется по традиции поговорить с новым человеком — ради Бога, пожалуйста. На этом своеобразные смотрины закончились. В отделе местных корреспондентов Евгений Дмитриевич Киселев сказал:

• Пока все. Поезжай в свой Воронеж. Будет надо — сообщим, вызовем.

Переспрашивать его, какое впечатление у правдистов от меня осталось, я не стал. Будь что будет, навязываться, просить, умалять за себя — не в моем характере.

В Воронеже редактор областной газеты Владимир Яковлевич Евтушенко сразу же обрушился на меня:

• Ну что? Берет тебя «Правда»?

Я развел руками:

• Понятия не имею. Походил по отделам, пообщался с умными людьми и вот вернулся назад.
• А что говорят?
• Ничего.
• Не переживай. Если «Правда» не возьмет, я тебя сделаю своим заместителем, квартиру помогу новую получить.

Я молчал.

• Может сам откажешься и в Москву не поедешь? - вдруг предложил Евтушенко. - Ты мне здесь очень нужен. Подумай хорошенько. Хочешь, сейчас позвони в «Правду».
• Нет, - ответил я тихо. - Пусть Москва сама решает.
• Хорошо,- согласился Владимир Яковлевич, - подождем.

Спустя месяц снова вызвали в «Правду».

• Вместе с нашим собкором по Волгоградской области Покрововым поедете в командировку в Пензу, - сообщил мне новость Киселев. - Не возражаешь?
• Нет, конечно.

Василий Ильич Покровов оказался на редкость общительным, коммуникабельным человеком. Балагур, любитель шахмат, анекдотов, разных веселых историй. Он был старше и опытнее меня, но своего превосходства не показывал. В поезде «Сура», который шел до Пензы мы до одури резались в шахматы, вспоминали любопытные случаи из своей журналистской практики и не заметили, как прибыли на конечную остановку. Вышли на перрон. Неожиданно к нам подошли двое тучных мужчин. Один из них, как я потом узнал, был редактором областной газеты «Пензенская правда» Вениамин Иванович Лысов, который оказался давним знакомым Покровова, которому Василий Ильич накануне звонил из Москвы, сообщил, что приедет в командировку в Пензу дней этак на 10-12 вместе с молодым коллегой, т.е. со мной. Покровов и Лысов обнялись троекратно, по-русски смачно расцеловались. Лысов представил своего спутника: им оказался второй секретарь Пензенского обкома партии Георг Васильевич Мясников.

• По какому поводу десант из «Правды»? - зычным голосом спросил нас Георг Васильевич.
• Посмотреть,что хорошего у вас делается, подышать пензенским воздухом, - отшутился Покровов.

Мясников недоверчиво покачал головой:

• Ой ли? Честно скажите, какие кирпичи за пазухой привезли?

Покровов улыбнулся:

• Намерения самые добрые.

Однако чувствовалось: второй секретарь обкома его словам не поверил. Вечером, сидя за ужином в обкомовской гостинице, Мясников наседал:

• Мужики, точно — зачем пожаловали?

Покровов на правах старшего принял удар на себя:

• Что-нибудь интересное попытаться написать: очерк или авторскую статью подготовим.
• Это по плечу, наверное, и одному из вас.
• Если честно, то секрет простой: «Правда» положила глаз вот на этого молодого человека, - Покровов указал на меня, - ну, а я в качестве сопровождающего наблюдателя.

Мясников хитро улыбнулся:

• Для начала — убедили.

Командировка в Пензенскую область оказалась для меня довольно скоротечной, но очень познавательной. Народ там удивительно радушный, приветливый. Вместе с Покрововым подготовили для «Правды» проблемную статью об одном из местных колхозных председателей А.Лобове под названием «Земля и крестьянский труд». Главная мысль в ней — почему селяне равнодушно относятся к земле и не хотят на ней старательно работать, чувствуют себя иждивенцами, посторонними наблюдателями. Оттого и урожаи мизерные. А вот у себя на приусадебных участках любой деревенский житель раскрывается во всей своей красе: помидоры — в два кулака, огурцы и капуста — сочные, картошка — ядреная, все грядки ухожены, прополоты и вовремя политы. Ведрами собирают малину, клубнику. А все потому, что — свое. Колхозное, как ни крути, чужое, хотя и общее. И автор убедительно доказывал: пока земля не приобретет своего добросовестного, усердного хозяина, крестьянский труд на ней будет скорее всего неэффективным. Александр Федорович Лобов понравился нам своим неординарным мышлением, напористостью, чувством нового. С жаром убеждал: деревня находится в тяжелом социально-экономическом положении, и государство обязано проявить мудрость к сельскому производителю, иначе будем постоянно просить подаяние из-за рубежа, попадем в производственную зависимость от других стран. И уже сейчас, по истечении многих лет, понимаешь насколько был прозорлив этот колхозный вожак из пензенской глубинки.

Удалось нам с Покрововым съездить и в Белинский район, в знамениты Тарханы. В такие заповедные места вступаешь с одновременным чувством радости, умиления и восторга потому, что понимаешь — здесь жил великий человек. Важно было увидеть эту усадьбу, парк, луг, часовню, книги, обстановку, рукописи поэта, понять его настроение, его характер, что им двигало, что волновало, как создавались юным гением чудные шедевры. Я многое читал из лермонтовских вещей,но особенно часто «Героя нашего времени». Удивительно ажурная, емкая проза, каждое слово на своем месте, ничего не убавить, не добавить. А стихи его — философские, глубокие, уводящие в космическое пространство. Удивительный поэт. Тарханы, точно родниковые воды освежают, бодрят, снимают всю накипь, делают тебя, несомненно чище, целомудренней. Искренне благодарили мы пензенцев за возможность побывать в этих памятных местах.

Командировка в Пензу подходила к концу. Я видел, как Покровов внимательно наблюдал за моим поведением, с кем и как я беседовал, что записывал, чем интересовался, порой тактично вмешивался в разговор, давал какие-то советы. И все с улыбкой, без нотаций. Хороший, добрый человек оказался на моем пути. Огорчался Василий Ильич лишь несколько раз, когда проигрывал мне в шахматы. Думаю, что его мнение обо мне было положительным, потому что вскоре меня вызвали к главному редактору «Правды» - Михаилу Васильевичу Зимянину.

Уже более 40 лет прошло с тех пор, а я до сих пор отчетливо помню эту встречу, причем в деталях. В «Правде» о Зимянине ходили легенды: вожак белорусской молодежи, партизанил во время Великой Отечественной, потом был дипломатом, партийным работником. Он не являлся профессиональным журналистом в прямом смысле этого слова, хотя, конечно, мог написать и передовицу в номер, и проблемную статью на идеологическую тему. Думается, что в ЦК и Политбюро его ценили за острый ум, за организаторские способности, умение избегать конфликтных ситуаций и в то же время отстаивать свою точку зрения, добиваться намеченных результатов. «Правда» при нем была действительно «рупором» Кремля, несколько академичной, порой сурово-строгой, но объективной и честной газетой.

Кабинет главного был небольшим. Рабочий стол, заваленный газетами, журналами, книгами, рядом тумбочка с добрым десятком телефонов, особенно выделялся кремлевский с гербом страны, кожаные кресла и диван. Сам хозяин — худощавый, невысокого роста, шустрый, про таких обычно говорят — непоседа. Говорил быстро, четко формулируя мысли, и при этом постоянно жестикулировал. Когда я вошел в кабинет, Зимянин разговаривал с двумя мужчинами.

• Заходи, заходи,- Михаил Васильевич повернулся ко мне. - Давай знакомиться.- И тут же представил меня двум своим собеседникам. - Это Томас Колесниченко, наш собкор из Нью-Йорка, а это Володя Ермаков, собкор из Рима. А тебя куда будем рекомендовать? Наши товарищи, с которыми ты беседовал в редакции, остались тобой довольны, особенно за тебя горой Николай Печерский из Воронежа. Так что берем тебя собственным корреспондентом. У нас сейчас три вакантных места: Омск, Саратов и Краснодар. Куда бы хотелось поехать поработать?

Об этих городах мне говорил и Киселев в отделе корреспондентской сети. Я уже тогда для себя решил: если возьмут в «Правду» - то только в Саратов. В Сибирь две мои старушки — мать, Александра Алексеевна, и теща, Ирина Петровна, которые тогда жили со мной в Воронеже, - вряд ли согласятся отправиться в такую даль, чтобы там умереть. Что касается Краснодара, то я считал, он мне тоже не подходит по двум причинам: во-первых, это курортная зона, Черное море, разные санатории, и, естественно, меня замучают просьбами те же правдисты и их домочадцы, знакомые помочь там отдохнуть. Представлял, что времени на это будет уходить немало, а когда писать, ездить в командировки? Одному откажешь, второму откажешь — и кучу врагов мгновенно наживешь. Во-вторых, Краснодарский край — аграрная зона, откуда для «Правды» будут прежде всего нужны статьи и корреспонденции по сельскохозяйственным проблемам, а я этой тематикой уже был сыт по горло, работая несколько лет завсельхозотделом в воронежской «Коммуне». Хотелось себя попробовать и в других отраслях, например, разобраться, что происходит в промышленности и в науке, в культуре и в образовании, мечтал писать на моральные и социальные темы. Таким образом, из трех городов оставался один Саратов. Об этом и сказал Зимянину.

Михаил Васильевич задумался. Потом, улыбнувшись, мягко заметил:

• Убедил. - И уже обращаясь к Колесниченко и Ермакову. - А вы что на это скажете?

Два именитых журналиста развели руками:

• Выходит, придется парню ехать на Волгу.
• А в Саратове-то бывал? - спросил меня Зимянин.
• Нет.
• Это и хорошо. Свободней и уверенней себя будешь чувствовать. Когда журналист ничем не обременен, ему легко осваивать новый регион. Желаю удачи!
• На рыбалку не забудь потом нас пригласить, - кивнул на прощание Томас Колесниченко.
• Как устроюсь, милости прошу...

Вот так и решилась моя судьба. Оставалось последнее — сходить на собеседование в отдел пропаганды ЦК КПСС. Это было обязательным элементом в ритуале подбора кадров для центрального органа партии. Дело в том, что собкоры «Правды» становились по неписанной традиции своеобразными ушами и глазами ЦК партии, где бы они не находились — внутри страны или вне ее. К тому же правдисты, работающие за рубежом, нередко сотрудничали и с КГБ, выполняя роль своеобразных разведчиков. И такие журналисты могли месяцами не появляться на страницах любимой газеты — публично ругать их за это, естественно, никто не осмеливался. Поэтому кадры для «Правды» подбирались долго, тщательно, буквально просеивая каждого через «мелкое сито». Утверждал собственных корреспондентов на должность Секретариат Центрального Комитета. Это делалось для того, чтобы придать вес собкору, приравнять его статус к положению первого секретаря обкома, крайкома или ЦК союзной республики. Правдист таким образом становился независимым человеком: начальство его было в Москве, зарплату он тоже получал оттуда, жил с семьей в корпункте, который арендовала редакция, так что получалась полная автономия. Это развязывало ему руки для объективного и честного освещения на страницах «Правды» проблем своего региона. Местная власть ничем не могла ему в этом помешать. Единственное, что она и пыталась делать: устроить негласную слежку за собкором, за его частной жизнью, чтобы скомпрометировать, сфотографировать пьяным или в кругу обнаженных женщин — дескать, кого вы к нам прислали; или подстроить аферу с покупкой машины, гаража в личную собственность. Надавить на моральную сторону, нечистоплотен якобы правдист. Но такие случаи, к счастью, были редкими. Местные партийные и советские чиновники понимали: ссориться с такой газетой, как «Правда», - не резон, потом могут на место провинившегося журналиста прислать более принципиального, более острого. Короче говоря, для региональной бюрократии представитель «Правды» был как «государево око», от которого трудно спрятаться, он похлеще любого инспектора и ревизора. Для Старой площади, где размещался ЦК, это было важно: «Правду» там читали очень внимательно и, конечно, доверяли ей.

В отделе местных корреспондентов меня проинструктировали: в ЦК надо идти в черном костюме, белой рубашке с галстуком. Подчеркнули: там с этим строго, расхлябанности не любят.

На беседу я попал к заместителю заведующего отдела пропаганды Центрального Комитета. Перед ним на столе лежало мое личное дело. Довольно объемная папка. Как я потом узнал: информацию обо мне сотрудники госбезопасности собирали не только в моей родной Усмани, но и в институте, где учился, в воронежской «Коммуне», где работал последние годы. Были в папке данные и о погибшем на фронте отце, и о старенькой матери, и о сестрах и брате. Так что хозяин просторного кабинета знал обо мне практически все.

Уточнив некоторые факты из этой папки, цековский работник на прощанье посоветовал:

• Постарайтесь, чтобы мы вас с Алексеем Ивановичем Шибаевым за волосы не растаскивали. Саратовский первый секретарь человек уважаемый, но и вас мы, конечно, в обиду не дадим.
• Так что же мне тогда — ничего не критиковать? - вырвалось у меня. - Писать только хвалебные оды?
• Я этого не говорил, - строго посмотрел на меня хозяин кабинета. - Решайте сами все на месте. Еще раз повторяю: в обиду вас не дадим...

Вскоре в редакцию «Правды» и в Саратовский обком партии пришло решение Секретариата ЦК КПСС о моем назначении собственным корреспондентом по Саратовской и Пензенской областям. Документ подписал М.А.Суслов, тогдашний главный идеолог страны.

Ш.Я — собкор

Мне было 29 лет, когда я получил должностное «правдистское» удостоверение. Какие чувства испытывал? Конечно, радость. Чего греха таить — я ликовал, был на седьмом небе. Шутка ли, стать сотрудником такой авторитетнейшей, ведущей газеты мира. Кто об этом не мечтает? И мысли о том, справлюсь или нет в своей новой роли, как-то даже не возникало. Для себя давно решил: обязательно справлюсь, хотя до этого собкором ни дня не работал.

Чем отличается собственный корреспондент любой газеты от аппаратного работника? Прежде всего, своей самостоятельностью. Он — полномочный представитель редакции в том или ином регионе. Какую тему выбрать для статьи или фельетона, для очерка или зарисовки, с кем разговаривать, куда поехать — собкор решает сам. В этом есть свои плюсы и минусы. Плюсы в том, что никто тебе не мешает в работе, делай, что хочешь, а минусы — не с кем посоветоваться, обсудить возникшую проблему, редакция-то в Москве, а я в Саратове. Единственный мой непосредственный начальник — заведующий корреспондентской сетью Евгений Дмитриевич Киселев — тоже находился в столице. Все приходилось решать самому.

Собкор «Правды» - фигура заметная в регионе. На него равнялись не только местные журналисты, но и чиновники всех рангов, отслеживали каждый его шаг. «Правда» в советский период была не только строгой, официальной газетой, но и популярной, очень уважаемой в народе. Ее ценили и в то же время побаивались. Если в ней хвалили какого-нибудь человека, он тут же становился известным на всю страну, рассказ о передовом, интересном опыте старались перенять в других местах порой без всяких подсказок или понуканий. А уж если «Правда» покритиковала — жди сурового наказания по партийной линии или в судебном порядке. Коэффициент полезного действия от печатных материалов, тем более в центральном партийном органе, был тогда очень высок. Сужу об этом со знанием дела, потому что о критике и самокритике в советском обществе на материалах анализа печати, и прежде всего, «Правды» того периода, написал и защитил в 1988 году докторскую диссертацию.  Это не то, что большинство современных средств массовой информации, которые могут и  критикуют кого угодно, начиная от президента страны и кончая последним бомжем, но все остается по-старому, никаких мер по газетным публикациям никто не принимал и принимать не собирается. Помниться, Ельцин даже бравировал: дескать, вы на газеты не обращайте внимания, мало ли что там пишут, я их даже не читаю.

Представлять меня местному партийному руководству в Саратов приехал заведующий корсетью Е.Д.Киселев. Был холодный вьюжный февраль 1969 года. Первый секретарь обкома А.И.Шибаев был в отпуске, и нас принял второй секретарь В.Я.Герасимов. Тут же он собрал членов бюро обкома и стал нас с ними знакомить. Меня рассматривали настороженно, внимательно. Вежливо задавали деликатные вопросы: какой вуз окончил, где работал, разбираюсь ли в экономике, надолго ли в Саратов, где прежний собкор и так далее. Узнав, что я инженер по образованию и был в последние годы завсельхозотделом воронежской областной газеты, члены бюро обкома, как мне показалось, отнеслись к этому одобрительно. На другие вопросы отвечал ершистый Киселев.

• Новый собкор будет у вас работать столько времени, сколько это будет необходимо «Правде». А прежний наш полпред Алексей Николаевич Попов не во всем устраивал редакцию, оттого и переведен в Курск, возглавил там областную газету.

Киселев пробыл в Саратове еще несколько дней. Оказывается, в послевоенные годы он тоже был здесь собкором «Правды». С тех пор у него остались еще некоторые знакомые. С ними он и меня свел. Двое из них были местными журналистами — Иван Матвеевич Ширшин, редактор областной газеты «Коммунист», и его первый зам Яков Григорьевич Горелик. Местные газетчики, известные в области люди, годившиеся оба по возрасту мне в отцы, они отнеслись ко мне довольно дружелюбно, но с некоторой долей скепсиса: мол, посмотрим, что за «птица» прибыла из Воронежа, уж молод слишком для такой должности.

Я понимал, что у них есть все основания сомневаться. И , конечно, осознавал: время рассудит и расставит все по своим местам, и только в тот момент почувствовал на себе груз ответственности.

Киселев вскоре уехал в Москву, а я остался один в незнакомом заснеженном Саратове. Жил в гостинице «Волга», старинном массивном здании с высоченными потолками. Днем знакомился с городом, ходил по узким обледенелым улицам, побывал в местных музеях: краеведческом, Чернышевского, картинной галерее, а вечером — в кино, смотрел несколько спектаклей в драматическом и оперном театрах. Много раз спускался к Набережной Космонавтов, маленькой уютной улочке с несколькими пятиэтажными светлыми домами. Это был центр города и одновременно его окраина. Отсюда открывался чудный, удивительный вид: скованная льдом Волга простиралась до самого горизонта и терялась там в голубой дымке. А от неожиданно выглянувшего из-за низких туч солнышка снег слепил глаза. Воздух был пьянящим, холодным, терпким. На душе отчего-то становилось легче, губы растягивались в улыбке. Простор кружил голову. Не думал я тогда, что мне придется долго жить именно здесь, и на долгие десятилетия Набережная станет родным местом не только для меня, но и для моих детей — Андрея и Иры. Сюда в мой адрес будут приходить добрые вести из «Правды» и трагические сообщения о смерти матери Александры Алексеевны, сестер Зои и Нины и брата Виктора. Ничего я тогда, конечно, этого не знал...

Через несколько недель ко мне в гостиницу позвонили из приемной первого секретаря обкома, попросили зайти. Приехал из отпуска Алексей Иванович Шибаев, хочет со мной познакомиться. Я ждал этой встречи, понимал, что от нее будут зависеть дальнейшие наши взаимоотношения. Алексей Иванович встретил меня довольно радушно. Коренастый, полный, с крупной головой с залысинами и рыжеватыми по бокам волосами, он сразу произвел впечатление уверенного в себе человека. Вышел из-за стола, пошел мне навстречу, пожал руку и сразу иронично заметил в мой адрес:

• Ишь, какие плотные ребята на Черноземье вырастают.

Я действительно в то время был не из худых, далеко не тщедушный, но и особенно нежирный, как скажет потом сказочный Карлсон, был в меру упитанным. Надо было что-то ответить Шибаеву на эту, как мне показалось, не совсем тактичную фразу, и я неожиданно для себя выдал:

• На суглинках тоже не хуже.

И сразу понял: Алексею Ивановичу моя реплика пришлась не по нраву, даже подумалось, в некоторой степени обидной. Он сразу помрачнел, голос его стал тихим, приглушенным. И мгновенно разговор принял более официальный характер.

Алексей Иванович сказал, что звонил в Воронеж, своему коллеге Хитрову Степану Дмитриевичу, спрашивал обо мне, что я за человек, хороший ли журналист, на какие темы люблю писать, как ко мне относились в областной газете. Из его короткого рассказа почувствовал, Хитров обо мне говорил, видимо, хорошо, потому что в конце Алексей Иванович заметил:

• Ну что ж, будем работать, у нас с вами общие задачи. Какие ко мне вопросы? - уже более дружелюбно спросил первый секретарь обкома.

Я попросил Алексея Ивановича ускорить для моей семьи выделение жилья и устройства там корреспондентского пункта, а также выделить для командировок служебную машину. Шибаев ответил коротко:

• Постараемся решить все быстро.

И действительно, Алексей Иванович оказался хозяином своего слова: вскоре я получил квартиру, и за мной закрепили машину для поездок по области. Позже я убедился, если Шибаев кому что-то обещал, то, как правило, всегда выполнял.

IV.Собкоровские будни

Любая солидная газета, пытающаяся завоевать авторитет многочисленных читателей, как правило, имеет в своем штате собственных корреспондентов. Они — ее глаза и уши. В «Правде» местных и зарубежных собкоров было более сотни. Это активная творческая сила. Она связывала редакцию с различными частями страны и мира. Для местного собкора, как указывалось в памятке для служебного пользования, главная задача состояла в том, чтобы систематически и глубоко изучать экономическую и культурную жизнь региона, проблемы, которые решает местная власть, объективно освещать на страницах газеты жизнь своей республики, края, области.

Что должен делать наш брат-собкор, чтобы справиться с такими задачами?

Он обязан был прежде всего присутствовать на различных заседаниях бюро, пленумов партийных комитетов, партийно-хозяйственных активов; регулярно бывать в трудовых коллективах, расследовать острые сигналы и жалобы, готовить авторские выступления; безусловно, выполнять свои творческие заявки и задания редакции, брать на себя разработку наиболее ответственных и сложных тем; принимать активное участие в проведении подписной кампании, включая выступления в местной печати, по радио и телевидению с рассказами об истории «Правды», о ее связях с читателями; информировать редколлегию о важных событиях или явлениях в регионе.

Каждый собкор должен был планировать работу на квартал. Следовало предусмотреть публикацию двух-трех авторских статей, проблемный, очерковый материал, корреспонденции по письмам, ежемесячные производственные и событийные репортажи, множество информаций. Все свои задумки собкор, как правило, обговаривал с разными отделами редакции. В «Правде» их было около двадцати. Каждый редактор отдела, естественно, был заинтересован получить из региона наиболее значимый интересный материал. Поэтому по договоренности с корреспондентом мог поменять на более актуальную тему, ранее заявленную статью или очерк.

Большое внимание редакция уделяла работе с письмами. От нас, собкоров, требовалась тщательная их проверка, а от партийных, советских и административных органов — принятие незамедлительных мер.

Указания сверху поступали не только в виде печатных постановлений, но и в устной форме. Они сыпались на голову главного редактора и его заместителей, а также и на руководителей отделов. От них указующий перст достигал и нас, собкоров. За «Правдой» регулярно наблюдал и фиксировал все ее плюсы и минусы специальный куратор из ЦК.

У каждого отдела, исходя из сложившейся многолетней практики, был свой актив из среды региональных корреспондентов. В свою очередь у каждого собкора тоже появлялись свои любимые отделы. Кому-то нравилось писать на партийные темы, кому-то на сельскохозяйственные, кто-то был влюблен в науку или культуру. Каждый из нас обычно тяготел и дружил с теми, кто тебя больше всех печатал. У одного это было два-три отдела, у другого чуть больше. Я обычно сотрудничал с 6-7 отделами. Регулярно с ними держал связь, стремился поднимать неординарные темы, живо писать, и это позволяло довольно регулярно выходить на газетные страницы.

Для всех без исключения собкоров темой номер один была партийная жизнь. Ты мог месяцами, даже годами ничего не передавать в отделы культуры или науки, но материалы для партотдела должен был делать обязательно. То же касалось агропромышленного отдела и экономики. Они были ведущими на полосах «Правды». Как раз с ними у меня установилась на редкость прочная связь. Кроме них любил писать для отделов социальной политики, фельетонов, писем.

Обычно редакторы отделов, чтобы привлечь к себе как можно больше собкоров, стремились разрабатывать подробные направления и ориентировочные планы в своей деятельности. Особенно этим отличался Виктор Кожемяко. Он досконально знал партийную тематику, часто ездил в командировки, выступал с острыми аналитическими статьями, очерками. Дотошно вникая в те или иные конфликты, Кожемяко стремился понять нравственные истоки человека, что им двигало в тот критический момент. Его, честного, порядочного журналиста больше возмущал рост негативных явлений в социальной и духовной сфере. Близко стоящий к партийной элите и будучи даже сам частью ее, Кожемяко отчетливо видел и все больше ощущал утрату обществом моральных ориентиров, пьянства, взяточничества, коррупции. Если номенклатура в тот период чувствовала себя довольно уверенно, прочно, то в других социальных группах возникало недовольство, ропот, переходящий в открытую критику существующих порядков. Кроме того, у части населения стали распространяться иждивенческие настроения, которые тоже ни к чему хорошему не могли привести. Поэтому, чтобы достучаться до власти, как партийной, так и советской, заставить ее объективно и честно взглянуть на обстановку в стране, «Правда» буквально била в набат, из номера в номер публикуя животрепещущие материалы на разные темы, которые вызывали неподдельный интерес в обществе. Газета тем самым пыталась разбудить здоровые силы, призвать к руководству сверху до низу государственно мыслящих людей, болеющих за дела в родном Отечестве, чтобы они могли изменить обстановку к лучшему. И партотдел, его сотрудники вместе с региональными собкорами задавали тон таким публикациям. Журналисты отслеживали болевые точки в обществе, старались поставить перед властью неудобные вопросы, вступить с ней в полемику.

На страницах «Правды» нашли прописку такие рубрики, как «Стиль и методы руководства», «Нравственный долг», «Авторитет решения», «Дело, которому служишь», «Качество идеологической работы» и другие. Обычно Кожемяко и его коллеги по отделу предлагали нам, собкорам, широкий спектр тем, по которым «Правда» намерена вести диалог с властью.

Надо отдать должное сотрудникам аппарата, такие темы буквально разжевывались, детально разрабатывались. При этом, естественно, всячески поощрялась инициатива и самого собкора. Как правило, обоюдное стремление в создании интересного материала приносило желаемые плоды. Вот пример таких поисков.

Бывая на различных предприятиях своего региона, мне довольно часто приходилось наблюдать факты бесхозяйственности и разгильдяйства, равнодушия и бюрократизма, чинопочитания и преследования за критическое слово. Мне казалось, что общество, в котором махровым цветом процветают казенщина, формализм и показуха, постепенно само себя уничтожает. Как же в такой обстановке живется обычному человеку, что он испытывает как личность, как складывается его характер — вот вопросы, которые меня постоянно преследовали, хотелось с ними поподробнее разобраться. Партийный отдел охотно принял мою заявку и прислал ко мне для совместного изучения этой непростой проблемы одного из своих талантливых сотрудников, Николая Михайловича Кожанова. Умудренный опытом, много повидавший на своем веку, глубоко разбирающийся в нюансах, в различных перипетиях партийной жизни, Николай Михайлович стал моим добрым соратником. Сразу определились с ним, какую будем разрабатывать тему. Долго думали, перебирали множество вариантов. Остановились на действенности воспитания. Мы хорошо понимали: характер любого человека складывается из тысячи слагаемых. Его становление происходит на обычном школьном уроке и в раздумьях над выбором профессии, при первых  шагах в трудовом коллективе, при посещении театральной премьеры и при остром конфликте, когда надо выбрать четко определенную позицию. Так постепенно утверждается личность. И она формируется из прочного сплава знаний, убеждений и практических действий. Всегда ли в унисон «работают» все эти факторы, все компоненты воспитательного воздействия? Во всех ли случаях достаточно высок их коэффициент полезного действия? Мы с Кожановым интуитивно чувствовали, что для общества, для каждого живущего в стране — это были далеко не праздные вопросы. Если сумеем совместить трудовое, нравственное, идейное воспитание, получим духовно богатых, принципиальных людей, умеющих постоять за себя в жизни, достигающих достойных целей, а если не добьемся этого, общество станет аморфным, равнодушным, недееспособным, утонет в словоблудии, в пустых лозунгах и в не менее пустых обещаниях. Государству в таком случае трудно будет устоять, ему наверняка грозит опасность развала.

И хотя практически всюду негативные явления год от года нарастали, и «Правда» об этом писала почти в каждом номере, указывая верхнему эшелону власти о неблагополучии в родном Отечестве, нам, журналистам, в тот период хотелось понять, насколько же коррозия этого негатива коснулась простых смертных, их духовного здоровья. И мы отправились за ответами в трудовой коллектив Саратовского станкостроительного завода. Предприятие тогда было на хорошем счету в области. И знамена, и премии здесь получали, и клятвенно обещали высшему начальству работать еще лучше, еще эффективнее. Короче, на бумаге — одни успехи, хорошие достижения. И это была как-бы одна сторона медали. Парадная сторона. Но стоило только поговорить по душам с каждым рабочим, инженером, начальником цеха, как тут же открывалась другая сторона той же медали, того же самого завода. А заключалась она во многих вещах: в простое оборудования и многочисленных потерях рабочего времени,растащиловке и показухе, в равнодушии и бюрократизме в партийных рядах. Нередко, хитро прищурившись, наши собеседники кивали головой наверх, дескать, оттуда сначала надо наводить порядок, многие беды там рождаются, а мы люди маленькие.

После таких разговоров Кожанов становился мрачнее тучи. Вздыхая, жестко обронил:

• Как не крути, а люди, Алексей, правы: с Кремля и со Старой площади порядок должен начинаться.

Опубликовав в «Правде» две статьи «Что значит комплексный подход?» и «Если объединить усилия» мы с Кожановым пришли к обоюдному согласию, что негативные стороны нашей жизни — это прежде всего брак в воспитательной работе. Он берется, главным образом, из пустых мероприятий партийных и комсомольских вожаков, которые озвучивают их с разных трибун и в средствах массовой информации, но до конкретного человека не доходят. И еще пришли мы к выводу: многие истоки наших бед начинаются в семье. И не от бедности. Тогда люди хоть и жили небогато, но хищений из-за материальных трудностей совершали крайне редко. Воровство, злоупотребление шли в основном от извращенных прихотей, от бесконтрольности, благодушия. О тех, кто стал жить не по средствам, выставляющих напоказ свое богатство, нажитое нечестным путем, окружающие помалкивают или просто махнули рукой: чего, мол, там, по мелочам же тянут, незаметно. «Быть у воды, да не замочиться...». А там уже постепенно вырабатывается целая философия безнаказанности. И мы уже весело, с какой-то беззаботностью смеемся над персонажами эстрадных юмористов — ловкачами и ворюгами, жуликами и правофланговыми теневого бизнеса. Так, мол, оно и есть, что уж тут поделаешь? Партийная элита на съездах, пленумах и разных активах внушала народу, что, дескать, большинство наших негативных явлений это всего-навсего рецидивы мещанской мелкобуржуазной психологии. Стоит только в обществе поднять требовательность и быть пожестче, как сразу все нормализуется. Мы с Кожановым понимали, конечно, нужны и методы убеждения, и мнение коллектива, но этого явно недостаточно, потому что вся воспитательная работа в стране велась формально, для галочки. Нужно острое, критическое слово в печати, чтобы о всех преступлениях все знали и, как следствие, должна быть неотвратимость наказания. Чем и как влиять на сознание и поступки людей, как утвердить их активную жизненную позицию — об этом мы говорили на станкостроительном заводе: с шлифовальщиком сборочного цеха С.Мартьяновым и наставником молодежи А.Пановым, с начальником отдела труда и зарплаты В.Целовальниковым и директором этого завода В.Музыченко. Интересные мысли высказывали директор 67-й школы Н.Хлюснева и главный режиссер ТЮЗа, народный артист СССР Ю.Киселев, председатель областного суда Н.Шевченко и первый секретарь обкома партии В.Гусев. Мнения волжан послужили нам основой для написания двух крупных материалов. Эти публикации вызвали большой отклик: в редакцию «Правды» стали поступать с разных концов страны множество писем. Рубрика «Партийная жизнь: воспитанию — комплексный подход» на долгие годы стала постоянной в газете.

Я считал, что моя задача как собкора — находить и вскрывать болевые точки в жизни региона. И редакция всячески поощряла такую инициативу.

У каждого газетного материала своя судьба. Один запоминается необычностью выбранной темы, другой — острым сюжетом и серьезным конфликтом, третий — своим резонансом, действенностью, четвертый — встречей с интересными людьми и т.д.

После взбудоражившего всю страну апрельского Пленума ЦК 1985 года, посеявшего надежду на улучшение жизни в обществе, в «Правде» его решения восприняли естественно, как руководство к действию. Вся ноша идеологического груза легла прежде всего на отдел партийной жизни. В конце апреля Виктор Кожемяко разослал собственным корреспондентам тематические наметки, которые помогли бы ориентироваться на период подготовки к ХХVII съезду КПСС.

К его сопроводительной записке предлагалось несколько десятков тем для будущих материалов, которые бы отдел хотел получить от своих полпредов на местах. Все эти темы вытекали главным образом из горбачевского доклада на апрельском Пленуме, от них исходила эйфория, стремление быстрее навести порядок в стране, изменить жизнь в лучшую сторону, а для этого предлагались пафосные лозунги типа: «Время напряженной работы», «Смелые решения и энергичные действия» и т.п. Конечно, многим моим коллегам это помогало в работе, но я всегда старался сам найти интересную не избитую тему, которая бы прежде всего меня волновала, тогда, как правило, легче пишется.

Работа в «Правде» в любой период давала именно такую возможность. Всегда поощрялась инициатива, нестандартные решения и подходы, активная позиция автора. А уж в перестроечное время — тем более. И вот мне тогда подумалось: о перестройке в руководящих партийных, советских и хозяйственных органах писалось и говорилось немало, причем одних хвалили, других — ругали довольно резко, а как идет этот процесс по горизонтали, то есть на обычных рабочих местах? Ведь на развитие страны влияли не только деятельность того или иного министра, секретаря обкома или директора завода. Оно зависело прежде всего от каждого рабочего, от каждого селянина, именно от тех, кто непосредственно занят производством материальных благ... И я задался вопросом: как же в трудовых коллективах учитываются требования времени? Решил проанализировать положение дел на одном из крупнейших предприятий в Саратовской области — авиационном заводе, на том самом, который являлся родоначальником знаменитой саратовской системы повышения качества продукции. Отсюда она шагнула не только в авиационную промышленность, но и в другие отрасли народного хозяйства. Основой системы была незыблемость правила: за качество продукции отвечает прежде всего ее создатель. Будь он слесарем или токарем, проектировщиком или сталеваром, трактористом или животноводом. Потом эту систему взяли на вооружение Япония и Китай, Франция и Германия, США и ряд других стран. Она поистине стала международной.

Вот мне и захотелось узнать, а как сейчас, в период перестройки, обстоят дела у самих создателей этой системы. Надо прямо сказать: с некоторых пор завод из передового предприятия превратился чуть ли не в постоянную мишень для критики. Сначала снизили внимание к социальным условиям, потом к производственным. Упала дисциплина, участились прогулы, зря терялось драгоценное рабочее время. Одним из первых залихорадило сборочный цех. Иду туда, разговариваю с рабочими, бригадирами, инженерами. Выявляется неприглядная картина: брак в работе стал обычным, люди проявляют безответственность, равнодушие. При приемке продукции более ста раз отклонял ее местный отдел технического контроля и 84 раза — заказчик. Довольно тревожная ситуация.

• Почему же такое происходит? - спрашиваю одного из лучших бригадиров сборочного цеха В.Хлебнова.

Владимир Николаевич тяжело вздыхает:

• Многие перестали дорожить своей профессией, уходят от нас. Вот и моя бригада постепенно распадается. За последние годы ее покинули 15 человек. Во-первых, из-за нехватки жилья. Во-вторых, отсутствует ритмичность на производстве. В-третьих, сказывается уравниловка в оплате. О перестройке шумят только в верхах, а у нас все по-прежнему, никаких изменений.

Бедный Хлебнов и не предполагал, что вскоре здесь произойдут такие изменения, которых бы лучше вообще не было. В связи с чубайсовской приватизацией авиационный завод постигла настоящая катастрофа, самолеты перестали выпускать, многие цеха отдали в аренду шустрым людишкам со стороны, и некогда мощный двадцатипятитысячный гигант авиастроителей постепенно распался. Такая «перестройка» в жутком сне не могла здесь никому присниться.

Не знал, конечно, и я, что нас всех ожидает впереди. А тогда, осенью 1986 года мы все жили надеждами на лучшее, пытались переломить атмосферу благодушия, безответственности, старались засучить рукава и действовать, действовать. В ожидании перемен в то время жили многие производственные коллективы. Мне пришлось побывать еще в Саратовском производственном станкостроительном объединении, на фабрике «Силуэт», на подшипниковом заводе. И всюду было видно: нет нигде никакой перестройки. Люди ждали каких-то рецептов сверху, от правительства. Но там сами не знали, что делать дальше. Традиционные командно-административные методы не работали, приходилось центру менять на ходу модель реформирования: срочно переходить от «ускорения» к изменению управления всего народного хозяйства, пытаться предоставить предприятиям самостоятельность, переводить их на хозрасчет, развивать частную инициативу. Такое шараханье напоминало бег по минному полю. Оказывалось, что ни у Горбачева, ни у его окружения не было четкого плана перестройки страны. И эту ситуацию в стране отражала наша газета. На ее страницах сталкивались различные точки зрения, показывалась обостренная борьба различных общественно-политических сил, и в то же время отмечалось, что перестроечные процессы стали приобретать как бы автономный, неуправляемый характер. А что же делала власть? На местах чаще всего работали по инерции, нередко зажимая критику своих недостатков, а в Москве высшие партийные и советские органы постепенно самоустранялись от своих обязанностей, перекладывая все проблемы на региональные элиты. Редакция тормошила нас, собкоров, побольше давать острых, злободневных материалов.

Один из них мне пришлось делать по письму, которое пришло в «Правду» из г.Энгельса Саратовской области. Его автор Петр Емельянович Губанов, старший научный сотрудник НИИ мелиорации, писал, что «встав решительно на сторону перестройки, я думал изменить к лучшему микроклимат и работу института». На открытом партийном собрании он выступил с довольно резкой критикой в адрес руководителей НИИ. «Создается впечатление, - говорил Губанов, - что администрация института заинтересована не в изменении, а наоборот, - в сохранении старых, годами воздвигавшихся порядков. Создается только видимость перестройки. Заорганизованность собраний и других мероприятий давно уже породила у коллектива атрофию, безразличие к обсуждаемым вопросам. Мы заранее знаем, когда, кто будет выступать и что скажет. Проголосует за любое решение, лишь бы ни на минуту не задержали после работы. Мы уже давно не выбираем состав президиума — нам его назовут, а мы с полным безразличием изберем кого угодно. Всем хорошо известны запретные зоны для критики, и они тщательно охраняются. Памятны и уроки, преподнесенные администрацией за попытки вторгнуться в эти зоны. Видимость благополучия тщательно оберегается».

Губанов высказал серьезные претензии в адрес директора института И.Божко и его заместителя Н.Яковлева, обвинив их в том, что они используют свое служебное положение для извлечения нетрудовых доходов, включают себя в обязательные соавторы различных научных разработок и изобретений, не считаются с мнением сотрудников НИИ, занимаются только администрированием и диктатом.

Реакция последовала незамедлительно. Докладчик (на том собрании) заместитель директора по науке Н.Яковлев в заключительном слове обвинил П.Губарева в грубости, критиканстве, отсутствии этики, конкретных предложений и неуважении к руководителям коллектива. Руководство института было в ярости: как могли допустить выступление Губанова? «И на работе иные шарахаются от меня, как от чумного, в страхе, что кто-то увидит нас вместе, - с горечью сообщал в редакцию автор письма. - А ведь в лабораториях института продолжалось обсуждение всего того, что было сказано на собрании о негативных явлениях, происходящих в коллективе.

Меня волнует и угнетает теперь, какая кара будет со стороны партбюро и организации за критику, потому обращаюсь в «Правду» за поддержкой. Неужели я сказал что-то «закрытое» для столь назревшей повестки дня?».

При проверке этого письма я убедился, что Петр Емельянович Губанов в целом человек честный, трудолюбивый, несомненно, болеющий за дела своего коллектива, в то же время, как с ним это случалось и раньше, «перегнул палку», то есть в чем-то пошел на поводу своих эмоций, воспользовался подчас непроверенными фактами и слухами. Это касалось, в частности, машин, путевок, но ни различные комиссии, побывавшие здесь, ни я не обнаружили никаких нарушений.  Чувствовалось, что в данном случае эмоции автора письма возобладали над реальными фактами... Но вместе с тем, полагал я, передержки в выступлении Губанова не должны были заслонить реальные негативные явления, о которых он справедливо говорил и которых в НИИ было немало. Однако руководители института почему-то считали, что любое замечание в их адрес подрывало основы гидротехники и мелиорации Поволжья, и тем самым, якобы, наносили непоправимый вред народному хозяйству региона.  Вот так — ни больше, ни меньше. Стоило, например, тому же Петру Емельяновичу внести 15 пунктов своих предложений по улучшению работы НИИ, как тут же последовало неудовольствие: опять, дескать, этот Губанов воду мутит... Правда, все-таки была создана комиссия, которая рассмотрела его предложения, но приняла к сведению лишь один из его пунктов. Остальные были отвергнуты.

Обо всем этом я рассказал в статье «Неужели я сказал что-то запретное?» («Правда».1987. 22 июня). Публикация вызвала большой резонанс. Оказалось, что точно такие же конфликты между руководителями различных предприятий и их сотрудниками нередко возникали и в других регионах страны, то есть на словах начальство было за перестройку, а по сути оно ничего не меняло. Номенклатурному бюрократическому слою внизу реформы явно были не нужны. Так, месяц за месяцем, год за годом упускался шанс изменить ситуацию в стране  в лучшую сторону...

Не очень-то торопились с этим и на областном уровне. Одни затаились: «Пошумим-пошумим, а там все вернется на круги своя», у других наоборот только дифирамбы: «Как мудро Генсек сказал...», «Отдадим все силы и опыт перестройке», «Теперь это наше главное направление...», у третьих — имитация работы, а по сути прежний стиль управления. В том же Саратовском обкоме партии его работники увязли в текучке, в директивах, в различных грозных приказаниях. Не само дело, а форма зачастую брали верх. Пришлось об этом писать в статьях «Долгий разбег» (1986. 4 мая), «По строгому счету времени» (1987. 24 ноября), «Выход в народ» (1988. 7 марта) и других материалах.

За все годы работы в «Правде» довольно тесные связи у меня сложились с отделами экономики, социальной политики и фельетонов. Конечно, не оставались в стороне и другие отделы, например, науки и культуры, информации и прессы. Но для них приходилось писать гораздо реже, потому что крен редакции был все-таки больше в партийную и социально-экономическую тематику.

Долгие годы промышленно-экономическим отделом руководил Василий Александрович Парфенов, кандидат технических наук, плотный, коренастый, в строгом костюме, всегда при галстуке и с довольно суровым выражением лица. На самом деле внешний вид был несколько обманчив. Василий Александрович по натуре был мягким, добрым человеком. Любил шутки, различные веселые истории. Но когда дело касалось экономики, анализа работы различных министерств, ведомств, предприятий, то Парфенов станови... Читать следующую страницу »

Страница: 1 2 3 4 5