Владимир Хохлев Жанр прозы:

24 апреля 2015 Публицистика

невежества с современной безбожностью, давно уже распространившиеся здесь». 





«Отвергающий Меня и не принимающий слов Моих имеет судью себе: слово, которое я говорил, оно будет судить его в последний день» (Ин. XII, 48).


Николай Рубцов понимает, что это значит, и, как мы уже видели, скорбит сердцем о заблудившемся народе во многих своих стихах. 





Иисус Христос говорит: «Еще многое имею сказать вам, но вы теперь не можете вместить» (Ин. XVI, 12). 


Николай Рубцов признается Виктору Астафьеву: «Во мне их [стихотворений – В. Х.] роится тьма», а Людмиле Дербиной сообщает о ненаписанных «томах своих книг». 





Иисус Христос: «Смотрите, не презирайте ни одного из малых сих; ибо говорю вам, что Ангелы их на небесах всегда видят лице Отца Моего Небесного» (Мф. XVIII, 10). 


Николай Рубцов: 





…Слышишь, ветер шумит по сараю?


Слышишь, дочка смеется во сне?


Может, ангелы с нею играют


И под небо уносятся с ней…





В одном из писем: «Между прочим, я здесь [в Никольском – В. Х.] первый раз увидел, как младенцы улыбаются во сне, таинственно и ясно. Бабки говорят, что в это время с ними играют ангелы…»





Почему Рубцов, по свидетельству Астафьева, молится «застенчиво»? 


Потому что так предписывает Евангелие: «Ты же, когда молишься, войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему, Который втайне…» (Мф. VI, 6).





Почему проповедует христианство потаённо, иносказательно, заставляя людей самостоятельно размышлять о жизни?


Потому что в Евангелии сказано: «Потому говорю им притчами, что они видя не видят, слыша не слышат, и не разумеют» (Мф. XIII, 13). 





Подходя к могиле Лазаря, «Иисус прослезился» (Ин. XI, 35), подъезжая к Иерусалиму тоже: «И когда приблизился к городу, то, смотря на него, заплакал о нем» (Лк. XIX, 41). 


Николая Рубцова тоже не раз видели плачущим. 





Людмила Дербина вспоминает: «В его глазах часто сверкали слезы, какая-то невыплаканная боль томила его», «Я читала, а у Рубцова слезы так и лились из глаз, и он их даже не вытирал». 





Сам Рубцов пишет:





...В тихой роще больничных берез


Я бы умер, наверно, без крика,


Но не смог бы, наверно, без слез...





...Я вспоминаю былые годы 


И – плачу...





Иисус Христос учит: «Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут…» (Мф. VI, 19).


Ни в квартире Николая Рубцова, ни где-либо еще, после его смерти никаких сокровищ и ничего, представляющего собой материальную ценность, кроме его автографов, обнаружено не было. 





«Когда Хозяин дома встанет и затворит двери, тогда вы, стоя вне, станете стучать в двери и говорить: «Господи! Господи! Отвори нам». Но Он скажет вам в ответ: «не знаю вас, откуда вы» (Лк. XIII, 25). 


Николай Рубцов на стук в дверь ни единожды не открывал ее гостям, отвечая: «Я занят!» 





Иисус Христос: «Вас мир не может ненавидеть, а Меня ненавидит, потому что Я свидетельствую о нем, что дела его злы» (Ин. VII, 7). 


Ненависть мира к Николаю Рубцову открыто проявилась в неоднократных нападениях на него, в непризнании его литературными функционерами, в «благонамеренном исправлении» его стихов перед публикациями. Он пишет:





...Ты не знаешь, как ночью по тропам


За спиною, куда не пойду,


Чей-то злой настигающий топот


Все мне слышится, словно в бреду...





«Люда, меня хотят посадить в тюрьму! Меня ненавидят! Мне нет места на этой земле, кроме как в тюрьме. Я это знаю!» – сообщал поэт Людмиле Дербиной. 





В завершении своего земного служения Иисус Христос говорит: «Я прославил Тебя на земле, совершил дело, которое Ты поручил Мне исполнить» (Ин. XVII, 4). «Ибо слова, которые Ты дал Мне, Я передал им…» (Ин. XVII, 8).


Незадолго до смерти Николай Рубцов тоже говорит о своем исполненном деле. Полученные от Бога слова Николай Рубцов – в стихах – передал людям. Он признается Дербиной: «Я больше не буду поэтом… Но меня уже не вычеркнуть из русской поэзии. Я – автор «Звезды полей»! Нам нужно иметь сотню прекрасных стихов. Одну сотню, но прекрасных. Хватит. Как Фет, Тютчев. Я их уже имею. Имя мое переживет меня!» 





Подражать Иисусу Христу Николай Рубцов стремится не только во внешних словах и поступках, но и во внутренних мыслях и переживаниях. Дербина приводит такой диалог: 


«– Коля, – сказала я, – но если бы мне знать, что делает тебя счастливым! Если бы мне знать! Я хочу, чтобы ты был счастлив! Но как это сделать?


– Ты не знаешь, потому что не любишь меня, – горько сказал Рубцов». 


Горькое чувство и даже интонация фразы поэта в точности соответствуют сказанному Иисусом Христом ученикам незадолго до предательства одного из них: «Если бы вы любили Меня, то возрадовались бы, что я сказал: «иду к Отцу»… (Ин. XIV, 28). 





Иисус Христос не один раз сообщает о своей добровольной крестной смерти и воскресении после нее: «Потому любит Меня Отец, что Я отдаю жизнь Мою, чтобы опять принять ее. Никто не отнимает ее у Меня, но Я Сам отдаю ее…» (Ин. X, 17, 18), «Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет» (Ин. XI, 25).


«Во время пребывания их в Галилее, Иисус сказал им: Сын Человеческий предан будет в руки человеческие, И убьют его, и в третий день воскреснет» (Мф. XVII, 22, 23).


«Вот, мы восходим в Иерусалим, и Сын Человеческий предан будет первосвященникам и книжникам, и осудят Его на смерть; И предадут его язычникам на поругание и биение, и распятие; и в третий день воскреснет» (Мф. XX, 18, 19).


«И надругаются над Ним, и будут бить Его, и оплюют Его, и убьют Его; и в третий день воскреснет» (Мк. X, 34).


«Она сделала, что могла: предварила помазать тело мое к погребению» (Мк. XIV, 8). 


«И когда Я вознесен буду от земли, всех привлеку к Себе. Сие говорил Он, давая разуметь, какою смертью Он умрет» (Ин. XII, 32, 33). 





Чтобы по вере получить от Бога жизнь после смерти, Николай Рубцов своей властью, добровольно принимает решение умереть, а не лечить, к примеру, больное сердце, чтобы еще пожить... Разным людям и с разными деталями он сообщает о своем скором уходе и указывает место, где его похоронить. В возрасте 35 лет!!!


В письме Дербиной он пишет: «Упрекать судьбу не за что: изведана и, в сущности, исчерпана серьезная и незабываемая жизнь, какой не было прежде и не будет потом». 


Факт добровольности принятого решения поэт фиксирует в одном из вариантов стихотворения «Прощальное»:





...Родимая! Что еще будет 


Со мною? Родная заря 


Уж завтра меня не разбудит, 


Играя в окне и горя. 





Я еду по собственной воле, 


Я новой надеждой согрет, 


Но разве бывает без боли 


Прощание с родиной? Нет!





Вологодский журналист Герман Александров вспоминает: «Николай Рубцов читал это стихотворение у себя дома, как говорится, с глазу на глаз... После заключительных строчек меня прошибли слезы. Я вдруг всем своим нутром почувствовал глубину этой грусти». 





4.


В чем подоплека добровольного решения? В одном лишь подражании? Рубцов любит свою землю, свой народ, любит для него писать, у поэтического таланта есть почитатели… Поэт, наконец-то имеет свое жилище, но Николай Михайлович избирает иной путь. Почему? 


Потому что видит, до какого предельного состояния доведена Россия коммунистами. Еще немного – и конец. Если ход истории пройдет критическую точку, обратное восстановительное движение будет уже невозможным. С родиной может произойти тоже, что когда-то произошло с христианской Византией – разложение государства и захват ее территории другими народами. 





«И не случайно, – пишет Валентин Сафонов, – русский до мозга костей, с обостренным чувством любви к Родине, Рубцов исторг из своего существа этот пронзительный вскрик: “Россия, Русь! Храни себя, храни!..” Не рвущее душу стенание, а тревожный колокольный набат — вот что такое эта стихотворная строка в пять коротких слов, из которых два повторяются дважды. Набат, как известно, к смирению не зовет».





Рубцов понимает, что только единая православная вера – через покаяние перед Богом за вероотступничество – может собрать народ воедино. Но где она – эта вера? «Атеисты-просветители» поработали так, что из 80 тысяч православных храмов, действовавших до 1917 года, к концу 60-х сохранились десятки. Монастыри – оплоты истинного образования и богопознания – разрушены, священство практически ликвидировано. «Мерзость запустения» в стране и в душах достигла такого состояния, что одной поэтической проповедью ситуацию не исправить.





Чтобы Бог смилостивился и простил Россию, нужна искупительная жертва. Иисус Христос принес себя в жертву за все человечество, Николай Рубцов готов на то же самое за Россию. Его кровная, «самая жгучая, самая смертная связь» с родиной, его любовь к идеалам Святой Руси может разрешиться через искупительное жертвоприношение. Поэт, как всегда откровенно, признается об этом в стихах:





...Посмотрел на надпись с недоверьем 


И ушел, насвистывая, прочь... 


И опять родимую деревню 


Вижу я: избушки и деревья, 


Словно в омут, канувшие в ночь. 





За старинный плеск ее паромный, 


За ее пустынные стога 


Я готов безропотно и скромно 


Умереть от выстрела врага...





Для Рубцова спасти родину, «умереть за нее от выстрела врага», перед этим в стихах отразив ее душу – готовность номер один. Несмотря на то, что 





...горько поэту, 


что в мире цветущем


ему


после смерти 


не петь...





В другом месте они пишет:





И все ж хочу я, странный человек,


Сберечь, как есть, любви своей усталость,


Взглянуть еще на все, что там осталось,


И распрощаться... может быть, навек.





Искупительная жертва нужна для того…





...Чтоб снова силы чуждые, дрожа, 


Все полегли и долго не очнулись...





Именно таким образом будут расчищены от «чуждых сил» души русских людей и «выпрямлены пути» Господа к ним. 





...И выше счастья в жизни не бывает!





За родину Рубцов готов принести в жертву не только себя, но и свой поэтический дар. Это высшее отвержение себя перед Богом. Но поэт спокоен... и даже видит, как примерно все произойдет: 





...Когда-нибудь ужасной будет ночь. 


И мне навстречу злобно и обидно 


Такой буран засвищет, что невмочь, 


Что станет свету белого не видно! 


Но я пойду! Я знаю наперед, 


Что счастлив тот, хоть с ног его сбивает, 


Кто все пройдет, когда душа ведет, 


И выше счастья в жизни не бывает! 


Чтоб снова силы чуждые, дрожа, 


Все полегли и долго не очнулись, 


Чтоб в смертный час рассудок и душа, 


Как в этот раз, друг другу 


улыбнулись...





Почему все это произойдет ночью? Именно так происходили первые пасхальные жертвоприношения. Вспомним Ветхозаветную историю. Вот правила жертвоприношения, возвещенные Богом Моисею и Аарону в земле Египетской: «...Агнец у вас должен быть без порока, мужеского пола, однолетний; возьмите его от овец, или коз. И пусть он хранится у вас до четырнадцатого дня сего месяца: тогда пусть заколет его все собрание общества Израильского вечером. И пусть возьмут крови его и помажут на обоих косяках и на перекладине дверей в домах, где будут есть его. Пусть съедят мясо его в сию самую ночь, испеченное на огне...» (Исх. 11. 5–8). 


«А Я в сию самую ночь пройду по земле Египетской, и поражу всякого первенца в земле Египетской от человека, до скота, и над всеми богами Египетскими произведу суд. Я Господь» (Исх. 11. 12).


В другом месте Бог уточняет: «...заколай Пасху вечером, при захождении солнца, в то самое время, в которое ты вышел из Египта» (Втор.16. 6). 





Зачем, по мысли Всевышнего, нужно было празднование Пасхи? Чтобы остаток народа обратился к Богу. 


«И определили по всему Израилю, от Вирсавии до Дана, чтобы шли в Иерусалим для совершения пасхи Господу, Богу Израилеву, потому что давно не совершали ее, как предписано. И пошли гонцы с письмами от царя и от князей его по всей земле Израильской и Иудее, и по повелению царя говорили: дети Израиля! обратитесь к Господу, Богу Авраама, Исаака и Израиля и Он обратится к остатку, уцелевшему у вас от царей Ассирийских. И не будьте таковы, как отцы ваши и братья ваши, которые беззаконно поступали перед Господом, Богом отцов своих, и Он предал их на опустошение, как вы видите» (2 Пар. 30. 5–7).





К 60-м годам в Советском Союзе, несмотря на все гонения на церковь и истребление верующих, также сохранился «уцелевший остаток» православного народа. Ради него, по великой любви к нему, ради искупления от совершенных преступлений, Рубцов и готов пожертвовать своей жизнью. Остаток этот в свою очередь должен сделать все, чтобы жертва поэта не оказалась напрасной. Если такой Пасхой Бог останется доволен – он выведет Россию из тупика. Так, примерно, рассуждает Николай Рубцов, готовый подражать Христу и в этом, самом ответственном вопросе. Ведь Христос – это пасхальный Агнец. «Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира» (Ин. I, 29). 


Святой апостол Павел пишет: «…Пасха наша, Христос, заклан за вас» (1 Кор. V, 7). В другом месте: «Христос, Первосвященник будущих благ, придя с большею и совершеннейшею скиниею, нерукотворенною, то есть не такового [Ветхозаветного – В. Х.] устроения, и не с кровью козлов и тельцов, но со Своею Кровию, однажды вошел во святилище и приобрел вечное искупление. Ибо если кровь тельцов и козлов, и пепел телицы, через окропление освещает оскверненных, дабы чисто было тело, то кольми паче Кровь Христа, который Духом святым принес Себя непорочного Богу, очистит совесть нашу от мертвых дел, для служения Богу живому и истинному. И потому он ходатай нового завета, дабы вследствие смерти Его, бывшей для искупления от преступлений, сделанных в первом завете, призванные к вечному наследию получили обетование. Ибо где завещание, там необходимо, чтобы последовала смерть завещателя. Потому что завещание действительно после умерших; оно не имеет силы, когда завещатель жив» (Евр. IX, 11–17).





Нужно умереть, чтобы жертва стала действенной. Чтобы стихи и проповедь веры были услышаны и Богом, и людьми. Чтобы Бог принял покаяние и не вспомнил более об отступничестве России...


«Он одним приношением навсегда сделал совершенными освещаемых. О чем свидетельствует нам и Дух Святой. Ибо сказано: 


«вот завет, который завещаю им


после тех дней, говорит Господь:


вложу законы Мои в сердца их,


и в мыслях их напишу их,


и грехов их и беззаконий их


не воспомяну более» (Кор. X, 14–17).





«На подвиг души Своей Он будет смотреть с довольством; чрез познание Его Он, Праведник, Раб Мой, оправдает многих, и грехи их на себе понесет» (Ис. 53. 11). 





«...очистите старую закваску, чтобы быть вам новым тестом, так как вы бесквасны, ибо Пасха наша Христос, заклан за вас. Посему станем праздновать не со старою закваскою, не с закваскою порока и лукавства, но с опресноками чистоты и истины» (1 Кор. V, 6). 





«Ибо не знавшего греха Он сделал для нас жертвою за грех, чтобы мы в Нем сделались праведными перед Богом» (2 Кор. V, 21). 





«...все почти по закону очищается кровью; без пролития крови не бывает прощения» (Евр. 9. 22).





«Перед праздником Пасхи Иисус, зная, что пришел час Его перейти от мира сего к Отцу, явил делом, что возлюбив Своих сущих в мире, до конца возлюбил их» (Ин. XIII, 1).





Итак, Николаем Михайловичем Рубцовым решение принято, но как уйти из жизни? 


Иисус Христос, осуществив проповедь нового учения, не умирает тихо, к примеру, где-нибудь в Гефсиманском саду, но, наоборот, погибает публично, громко, на Голгофе – самом видном месте, со знамениями, с разодранной завесой в храме. Зачем? Чтобы сразу же привлечь к себе и Новому завету максимум внимания, чтобы люди, особенно язычники, быстрее находили путь к спасению. И спасались. Так и случилось – после смерти и Воскресения Иисуса, христианство очень быстро опрокинуло язычество в Европе и начало победное шествие по всему миру. 


Николаю Рубцову, составившему свою стихотворную христианскую проповедь, тоже нельзя умирать тихо, в постели. Нужно, чтобы в тот же день вся Вологда, а через неделю вся страна узнала о случившемся. Нужно, чтобы максимальное количество советских атеистов заинтересовалось его стихами и нашли в них слова Бога. 


Поэт понимает, что принять смерть публично, перед народом, через распятие на кресте – как это сделал Христос – в СССР не дадут. Да и некому совершить такое жертвоприношение. 


Наложить на себя руки Рубцов не может – это противоречит христианской норме. Поэт снова вчитывается и всматривается в Евангельскую историю, изучает, как ушел из жизни Иисус Христос.


«Он, припадши к груди Иисуса, сказал Ему: Господи! кто это? Иисус отвечал: тот, кому Я, обмакнув кусок хлеба, подам. И, обмакнув кусок, подал Иуде Симонову Искариоту» (Ин. XIII, 25),


«Пилат говорит Ему: мне ли не отвечаешь? не знаешь ли, что я имею власть распять Тебя и власть имею отпустить Тебя? Иисус отвечал: ты не имел бы надо Мною никакой власти, если бы не было дано тебе свыше…» (Ин. XIX, 10, 11), 


«Но один из воинов копьем пронзил Ему ребра, и тотчас истекла кровь и вода» (Ин. XIX, 34). 





Иисус Христос, исполняя волю Бога-Отца, умер на кресте насильственной смертью, благодаря тому, что в нужные моменты рядом оказывались – двенадцать учеников, среди которых Иуда Симонов Искариот, Мать Иисуса, Мария Магдалина, исцеленные и разносившие вести о чудесах верующие, разъяренный Синедрион, Пилат, обезумевшая толпа кричавших «распни его», воин с копьем и другие люди. 


Рядом с Рубцовым перед уходом оказались насмехающиеся над ним члены СП Вологды, терпеливые соседи по лестничной клетке, пьянчужки-журналисты и, конечно, самый близкий и родной на тот момент человек, любимая поэтом женщина, с помощью которой и была создана достоверная иллюзия насильственной смерти. 


При этом Людмила Дербина – единственный свидетель смерти Рубцова – должна была запомнить все детали, чтобы потом, благодаря своему литературному дару, устно и письменно, в стихах и прозе, разнести информацию по всему белу свету. 





В эссе «Профиль Клио» Иосиф Бродский высказал такие, имеющие прямое отношение к предмету нашего исследования, мысли: 


«Поскольку все, что случается во времени, случается только однажды, мы, чтобы понять, что произошло, должны отождествить себя с жертвой, а не с уцелевшим и не с наблюдателем».


«Чтобы стать жертвой, нужно оказаться на месте преступления. Чтобы оказаться на месте преступления, нужно либо не верить в вероятность этого преступления, либо не мочь или не хотеть бежать из этих мест». 


О том, что произошло в ночь на 19 января, написали многие. Свои трактовки дали Коротаев и Старичкова, Астафьев и Суров, другие авторы, но никто из них, в том числе и Людмила Дербина, не попытались, «отождествив себя с жертвой», дать трактовку происшедшего с точки зрения самого Николая Рубцова, который мог, но не захотел «бежать» с места трагедии. 





Представим себе последнюю ночь поэта. Насколько хватит нашего воображения, реконструируем ход его мыслей, действий и общий ход происшедшего.


Сердце Рубцова болит все сильней, его внутренний голос подсказывает – час приближается. Он прощается с близкими, хотя никто не догадывается об этом. Рубцов и Дербина остаются одни, поэт за ненадобностью разбивает любимую пластинку, бьет любимую гармошку, швыряет стакан в стенку – ни капли вина он больше не выпьет. Уснуть он не может, потому что чувствует – уже скоро. Он не торопит события – наблюдает за собой и за происходящим как бы со стороны. Хотя в происходящем принимает активное участие. 


Рубцов понимает, что его смерть привлечет внимание правоохранительных органов. Не отпуская Дербину от себя ни на шаг, делает вид, что закрыл дверь на ключ и встает у нее на пути. Нужна инсценировка семейной ссоры и насильственной смерти. Рубцов буйствует, специально громко кричит, ругается матом. Схватка, драка, царапины и синяки у обоих. Нужно запутать возможное следствие и – как в стихах – заложить для исследователей в происходящее событие несколько информационных уровней. С таким расчетом, чтобы позже – когда это окажется возможным – главный, самый правдивый и точный уровень всплыл на поверхность. 


Конечно, возлюбленной Рубцова достанется, но иного пути нет. Эта молодая сильная женщина справится. Поможет любовь. Ведь между мужем и женой могут быть и ссоры, и конфликты… даже драки. В этой драке выиграет Дербина. Но необходимо ее завести… Спички. Удар ботинком по лицу и губам. Нужно, чтобы она защищалась. Рубцов тянется рукой к ее горлу. Укус. И ответное действие – пальцы Дербиной царапают шею Рубцова. Доказательства насилия есть! 


Последнее признание в любви. Мощный толчок руками, дикая боль в сердце, в груди. Нехватка воздуха. Сознание уходит, чтобы уже никогда не вернуться. Теплый свет заливает душу Рубцова, Дербина не знает, что делать... 





Рубцов точно назвал время своей смерти, мог ли он заранее знать детали ухода? Или хотя бы главную деталь – свое исцарапанное горло? Судя по всему, мог и знал... И сказал об этом в стихах. Правда, как обычно, в зашифрованной форме. В двух строфах разных стихотворений: «Жар-птица» и «Я люблю судьбу свою...» (первоначальное название «Неужели»). 





...Мотало меня и на сейнере в трюме, 


И так, на пирушках, во дни торжества, 


И долго на ветках дорожных раздумий, 


Как плод, созревала моя голова...





...Неужели 


в свой черед 


Надо мною смерть нависнет, – 


Голова, как спелый плод, 


Отлетит от веток жизни?..





Очевидно, что созревшая до спелости голова-плод может отлететь от веток только в одном случае. Когда с черенком-шеей произойдет то, что приведет к потере его несущей способности. 





После невероятной, такой «немыслимой» смерти, притянувшей к личности и творчеству Рубцова огромное количество людей, после того как Богом была принята эта искупительная жертва, православная вера восстановилась в том сегменте советского общества, который через 20 лет осуществил религиозную революцию, политическую перестройку и восстановил российскую государственность. Оказался полностью выполненным пророческий завет поэта «с неустрашимой волей мужчинам будущих времен разогнать мрак бездарного режима для всех живых и подлинных имен»!


Но роль Николая Рубцова в истории России на этом не закончилась. Вспомним строчки посмертного стихотворения Валентина Сафонова «Памяти товарища»:





...Умчались кони — нет им укорота, 


И ржанье их растаяло во мгле, 


Но, слава Богу, зельем приворотным 


Твое осталось слово на земле...





Слово Рубцова и сейчас – как «зельем приворотным» – приковывает души людей к образу «горнего мира» на земле, к Святой Руси. А через это и к самой Истине. Скольких еще оно спасет от смерти... 


Нельзя не согласиться и с Сергеем Багровым, чувствующим сквозь строчки стихотворений живой взгляд живого Николая Рубцова:





«Власть поэта над нашими душами тем и загадочна, что живет она после смерти творца, как если бы с ним ничего не случалось и не случится. Нет Рубцова. Однако, читая его стихи, время от времени ощущаешь неловкость, словно кто-то пристально наблюдает откуда-то со стороны за тобой. Поневоле задумываешься о тайном и в первую! очередь, о душе».





5.


Теперь необходимо выяснить – с чем к решающей ночи подошла Людмила Дербина. 


Есть свидетельства, что Рубцов обладал мощным (почти гипнотическим) даром внушения, его пристальный взгляд со многих фотографий и сейчас, приводя в трепет, пронизывает насквозь. Во время чтения своих стихов он запросто мог довести до слез взрослых мужчин. 





Вот как описывает выступления Рубцова тогдашний секретарь Вологодской писательской организации Александр Романов: «Встанет перед людьми прямо, прищурится зорко и начинает вздымать слово за слово: “Взбегу на холм и упаду в траву…” Не раз слышал я из уст автора эти великие “Видения на холме”, и всегда охватывала дрожь восторга от силы слов и боль от мучений и невзгод Родины. А потом “Меж болотных стволов красовался восток огнеликий”, – и воображение мое уносилось вместе с журавлиным клином в щемящую синеву родного горизонта. А затем – “Я уеду из этой деревни”, – и мне приходилось прикрываться ладонью, чтобы люди, сидевшие в зале, не заметили моих невольных слез…»





Чтобы внушить человеку что-либо, не обязательно читать стихи. Разве не обладает гипнотическим эффектом живая картина, на которой, к примеру, такой сюжет: в яме, похожей на могилу, лежит человек со скрещенными на груди, как у покойника, руками? Именно в таком образе Дербина запомнила Рубцова, в лесу под Вельском летом 1970 года. 





О гипнотических способностях Рубцова не один раз рассказывает Старичкова:


«…Виктор сонно моргал глазами. Коля обернулся к нему (мы сидели впереди):” Опять спишь?!” И стал делать пассы, как гипнотизер. Резко и внятно сказал: “Спи”. Не знаю, как это назвать, но Виктор действительно моментально заснул и спал всю дорогу».





«Словно в ответ на мое размышление, он отставил баян в сторону и посмотрел на меня:


– Пойдем сейчас ко мне. Мне нужно поговорить с тобой. 


– А что, здесь уже нельзя?


– Здесь не то. 


Оделась, пошла (хотя только что решила не появляться в его доме), видимо, его слова действуют, как гипноз». 





«Признаюсь, что есть три рубля, но предупреждали в раздевалке, что выдадут одежду только при выходе. Коля и тут нашелся: “А мне дадут. Пойдем вместе”. И действительно, пожилая гардеробщица в ответ на его просьбу только улыбнулась. Позволила взять деньги и пожелала хорошего отдыха.


– Ну и чудеса! – думаю. – Гипноз у него что ли?» 





Рубцов пытается спрятать свой дар внушения за строчками:





…И ты пошла за мной без воли,


Как будто я гипнотизер…





Но мы знаем, что у поэтов такого высокого уровня не бывает в стихах случайных или ненужных слов. 





Знакомый с практикой внушения человек знает – обезволить другого человека и добиться от него определенных «нужных» действий можно разными способами. Самое сильнодействующее средство – слово. Но, кроме этого, гипнотизируемый может оказаться под властью вещей, движений, поступков, вызывающих нужные ассоциации, молчаливых взглядов или, наоборот, нечленораздельных криков; он может быть просто умело спровоцирован. Внушение может быть втиснуто в короткие сроки гипнотического представления-сеанса или растянуто на несколько дней, а то и недель. Художественный фильм «Переступить черту» показал нам, что внушение может действовать до того момента, пока не будет снято человеком, его осуществившим, или другим не менее сильным гипнотизером. 





В определенном смысле, гипнотическими внушениями можно назвать следующие приводимые Дербиной слова и поступки Николая Рубцова. 





«Ты знаешь, Люда, нам с тобой нельзя встречаться… Люда, разве ты не замечаешь, что между нами… роковое? Ты мой рок!»;





«Люда, ты меня погубишь…»;





«Люда, зачем ты меня спасала? Ну зачем? Один бы уж конец! И главное без боли! Ведь я не чувствовал никакой боли! Была бы хорошая смерть на клумбе среди цветов, среди маков!»





«Ну, Дербина, ты меня доканаешь!» 





«В который раз рубцовский юмор совершенно обезоруживал меня, всякое сопротивление было бессмысленным. Буквально все: гнев, недовольство, обида – в таком случае обращалось Рубцовым в шутку». 





«Десять дней мы жили с Рубцовым, как двое возлюбленных, обреченных на казнь. Мы прощались… Над нами пели прощальные хоры, я слышала их торжественные скорбные звуки, от которых мурашки ползли по коже… О чем бы мы не заводили разговор, он сводился к одному: к разговорам о смерти. Смерть заглядывала в окна, смерть стояла на пороге, смерть витала в воздухе. Смерть, смерть…


Как сейчас вижу: Рубцов стоит на фоне заиндевелого окна, я лежу на диване.


– Люда, скажи, а тебе было бы страшно умереть?.. Люда, а как ты думаешь, есть загробная жизнь? 


– Не знаю. 


– А я точно знаю, что есть! Люда, ты молодец, ты не сказала “нет”, ты сказала “не знаю”».





«– Люда, пусть я погибну, но я тебя люблю! Люда, ты знай: уж кого я любил, так это тебя! А эта… пусть она не приходит на мою могилу, это мне крайне неприятно. А ты… Если бы ты со мной рядом легла, чтобы и там вместе, вот уж я был бы доволен, вот уж мне было бы приятно!


– Ну что ты, Коля! Бог с тобой! Что ты так рано-то засобирался?! Поживи еще! 


– Нет, Люда, я скоро умру, а ты еще поживешь. Ты еще поживешь». 





«Люда, мне так хочется увидеть старшего брата Алика, как будто перед смертью». 





«Рубцов проводил меня до лестницы [шахматного клуба – В. Х.], подал мне руку, сказал почему-то: “До свиданья”. Я в свою очередь сказала ему:


– Ну, до свиданья! Я сейчас вернусь. 


– Я жду тебя, Людочка! – крикнул он вдогонку». 





Рубцов заранее попрощался с Дербиной и пообещал ждать ее… Где? Конечно, на небе, в Царстве небесном, в которое он безгранично верил и где, как он понимал, его самого уже ждали. 





«В этот вечер Рубцов играл на гармошке и пел свое стихотворение-песню “Над вечным покоем”». 





Вот оно:





Рукой раздвинув темные кусты,


Я не нашел и запаха малины,


Но я нашел могильные кресты,


Когда ушел в малинник за овины…





Там фантастично тихо в темноте,


Там одиноко, боязно и сыро,


Там и ромашки будто бы не те –


Как существа уже иного мира.





И так в тумане омутной воды


Стояло тихо кладбище глухое,


Таким все было смертным и святым,


Что до конца не будет мне покоя.





И эту грусть, и святость прежних лет


Я так любил во мгле родного края,


Что я хотел упасть и умереть


И обнимать ромашки, умирая…





Пускай меня за тысячу земель


Уносит жизнь! Пускай меня проносит


По всей земле надежда и метель,


Какую кто-то больше не выносит!





Когда ж почую близость похорон,


Приду сюда, где белые ромашки,


Где каждый смертный свято погребен


В такой же белой горестной рубашке…





Как не заметить, что Рубцов видит ромашки «существами иного мира», и именно их, а не земные «белые ромашки» он хочет, умирая, обнимать. 





«Где-то в 11 вечера Рубцов проводил Третьякова до лестницы. 


– До свиданья! До свиданья! – кричал он Третьякову, свесившись через перила в пролет. “Перед самым, может быть, крушеньем я кричу кому-то до свиданья…”»





Дербина приводит строчку из стихотворения Рубцова «Поезд», где поэт отождествляет себя с поездом. 


…Вместе с ним и я в просторе мглистом


Уж не смею мыслить о покое, –


Мчусь куда-то с лязганьем и свистом,


Мчусь куда-то с грохотом и воем,


Мчусь куда-то с полным напряженьем 


Я, как есть, загадка мирозданья.


Перед самым, может быть, крушеньем 


Я кричу кому-то: «До свиданья!..» 





Но главное убеждение Рубцова заключено не в приведенной строчке, а в последнем четверостишье:





…Но довольно! Быстрое движенье


Все смелее в мире год от году,


И какое может быть крушенье,


Если столько в поезде народу?





Крушенья-смерти быть не может! Поэтому здесь снова: «До свиданья... в Царстве небесном». 


«Народ» – это не пассажиры поезда железной дороги, а те люди и образы, которые живут в душе и сознании поэта и мчатся «куда-то с лязганьем и свистом» вместе с ним. 





«Я отчужденно, с нарастающим раздражением смотрела на мечущего Рубцова, слушала его крик, грохот, исходящий от него, и впервые ощущала в себе пустоту. Это была пустота рухнувших надежд». 





«Именно в этот момент Рубцов переступил черту, за которой зияла бездна».





Поэту нужно было вызвать к себе неприятие, злость, ненависть, презрение. Чего он и добился. Он добился этого, потому что знал – может быть, видел заранее – как вести себя в последнюю ночь. 


В своем письме Дербиной Рубцов предельно откровенен: «У тебя непростой и далеко не ангельский характер, а вспыльчивость и необузданность частенько ошеломляли даже меня, которому пришлось повидать всякого: а возбудить к действию таких порывистых и деятельных женских натур очень нетрудно». 


На деле «возбуждать» пришлось больше пяти длинных ночных часов... Когда все состоялось, прощальные слова умирающего были обращены к женщине, которую он, как мы увидим ниже, отождествлял со своей матерью: «Люда, я тебя люблю!». Рубцов подражал Христу даже в последние мгновения жизни. Ведь перед смертью на кресте Иисус Христос обратился к женщине, к Своей Матери со словами: «Жено! се сын Твой!» (Ин. XIX, 26).





Мощный гипноз Рубцова сработал. А снято внушение было – по воспоминаниям Дербиной – уже в заключении. Вот как это произошло: 





«Как-то нас вывели погулять. Во дворе стояли лужи. Кто-то сказал: 


– Ничего себе погодка! А когда крещенские морозы? 


– Так ведь крещение уже прошло. 


– А когда оно было? 


Кто-то обронил:


– Девятнадцатого.


Значит, Крещенье было девятнадцатого? То раннее утро было как раз Крещенье?! Моему изумленью не было предела. Вдруг страшно и просто все объяснилось. Рок... 





Я умру в крещенские морозы…





Впервые за эти дни стало легче. С души свалилась многопудовая тяжесть». 





Но сам ли Рубцов привязал свой уход к христианской православной дате – к Крещенью? Мог ли он своей волей взять на себя ответственность за свою жизнь и жизнь близкого ему человека? Вспомним его строчки:





О чем писать?


На то не наша воля!..





Мы знаем, что стихи поэта – это его жизнь. Поэтому Рубцов с таким же основанием мог сказать: «Как жить? Что делать? На то не наша воля!..»


Таким образом, получается, что неоднократные предсказания своего ухода, необходимые действия перед ним, сам переход в иной мир поэт Николай Рубцов совершил по воле Бога, которого он умел слышать и видеть. Волю Бога он исполнил беспрекословно. 


Думается даже, что прежде чем «Рубцов втянул в свои отношения с Роком» Людмилу Дербину, он в каком-то смысле «договорился» с Богом о ее дальнейшей судьбе. В том числе вымолил помощь и ее охранение Богом в период тюремного заключения, помощь в обретении Дербиной веры и обращении в Православие, поддержку в исполнении трехлетней церковной епитимьи и др. Наверняка также «знал» Рубцов и о прощении любимой женщины в будущем и привлечении ее к прямому служению Истине. 


Богу все возможно. Он и язычника Савла, «дышавшего угрозами и убийством на христиан» сделал своим святым апостолом. 





Отметим, что после роковой ночи с Рубцовым простилась сама природа. Наутро она, в буквальном смысле, оплакала своего любимого поэта. 





Валентин Сафонов: «Странное и непонятное творится в природе: с 19 января, вместо положенных крещенских морозов, оттепель, какие только во второй половине марта бывают. Дожди, море воды под окнами, температура плюс один, плюс два градуса».





Это еще одно подтверждение того, что все произошедшее произошло в четком соответствии с Божьим замыслом. Ничего случайного не было. 


Вспомним о том, что в момент крестной смерти Иисуса Христа шел дождь. 





6.


Мы уже достаточно приблизились к ответу на вопрос: почему в роли главного «помощника» Рубцова оказалась именно Людмила Дербина, а не какой-нибудь другой человек? Сделаем последний, все ставящий на свои места, шаг. 





Доподлинно зная, что мама умерла в 1942 году, Николай Рубцов однако пишет: 





...Скоро, переполненный любовью, 


Обниму взволнованную мать...





Согласно христианским верованиям, «обнять взволнованную мать» поэт сможет уже в иной жизни, на Небе. Но Рубцов хочет сделать это и на земле. Поэтому постоянно ищет маму. Понимая все же, что на земле ее не найти, поэт готов вместо матери иметь другого человека. Во время одной из «сокровенных бесед» он признается Дербиной: «О, если бы Надя сейчас была жива. Если бы она была жива! Она бы мне вместо матери была. Ведь я ее больше запомнил, чем мать. Мать как-то выпадает у меня из памяти». 





Валентин Сафонов свидетельствует о том, что Рубцов «мучительно напрягал память, чтобы – через годы и штормы – разглядеть лицо покойной матери».





Восстановить в памяти родной материнский образ хочется каждому человеку. Как это сделать Рубцову? По образу своего старшего брата – Алика. Ведь недаром же говорят, что первый сын всегда более похож на мать, чем на отца. 


Но что происходит, когда Рубцов – скорее всего уже в Вологде, в 1969 году – видит Людмилу Дербину? Нам будет понятно это, если мы всмотримся в две фотографии Альберта Михайловича Рубцова и Людмилы Александровны Дербиной. 


Налицо несомненное сходство двух родных поэту людей. А это означает, что к детдомовскому сироте Рубцову, в лице Дербиной, как бы вернулась мама, потерянная им в пятилетнем возрасте. 





В № 7 «БЕГа» мы беседовали с известным психотерапевтом и психоаналитиком Ринатом Галиевым. То, что во взрослом состоянии человек подсознательно стремится реализовать заложенное в него, но по каким-то причинам не реализованное в детстве, сейчас известно достаточно многим. Ринат Галиев привел еще одну, пока не настолько «затасканную» психоаналитическую мысль: «Мать, общаясь со своим ребенком, делает его способным к так называемым нуменозным переживаниям, способным к сакральному восприятию внутреннего мира и приобщает к общечеловеческим ценностям. Нуменозное переживание – это особый вид познания реального мира, во многом определяющий религиозное восприятие. Я как психотерапевт с этим работаю каждый день. С чем-то внутри глубоко душевным, что мы потом называем Богом».





Николай Рубцов, сблизившись с Людмилой Дербиной, в какой-то мере «добрал» способности к нуменозным переживаниям, недостаточно раскрытой в детстве из-за отсутствия общения с матерью. Может быть, это и привязало поэта к любимой женщине «самой жгучей, самой смертной связью». Вчитаемся в воспоминания Дербиной: 





«Я сидела на берегу, рассеянно наблюдая за Рубцовым. Он все меня окликал: «Люда, смотри, как я сейчас нырну! Люда, посчитай, сколько минут я продержусь под водой! Люда, погляди… Люда, заметь…» Я все ему отвечала, смеялась, а потом крикнула: «Рубцов вылезай! Гроза собирается!» 





Разве это разговор мужчины и женщины, влюбленных друг в друга? Так могут говорить только мать и ее неугомонное дите. 


Но – другой вопрос – почему дите? Зачем и почему взрослый Николай Рубцов превращается в ребенка? Так он правит свою дорогу на Небо. Ведь сам Иисус Христос сказал: «...истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное. Итак, кто умалится, как это дитя, тот и больше в Царстве Небесном» (Мф. XVIII, 3, 4), «Истинно говорю вам: кто не примет Царствия Божия, как дитя, тот не войдет в него» (Мк. X, 15). А поэт, как мы уже убедились, безоговорочно верит каждому слову Бога.


Читаем Дербину дальше… Еще одна сценка общения матери и ребенка.





«С утра вымыла окна и пол, затем затеяла стирку. Обычно Рубцов от меня не отходил, а всегда был рядом, а если я передвигалась, то ходил следом по пятам и о чем-либо оживленно рассказывал».





И еще одна. 





«Он уткнулся лицом в мои колени, обнимал мои ноги, и все его худенькое тело мелко дрожало от сдерживаемых рыданий».





И, наконец, осознание Дербиной детского поведения Рубцова!





«Где-то в подсознании родилось ясное и ужасное в своей правде ощущение: я обречена! Я обречена, потому что мне с ним не расстаться, я не могу его бросить. Это равносильно тому, как если бы бросить больного ребенка». 





«…Рубцов еще с порога закричал:


– Людочка, это я, твой муж!


От слова «муж» все во мне перевернулось, я вся содрогнулась: до чего неестественно было слышать от Рубцова «я твой муж». Друг, брат, мой бедный больной ребенок, мой мучитель, мой истязатель, мой любимый поэт… Но муж?!» 





Николай Рубцов и не скрывал, что любит Дербину не только как свою будущую жену: «Ох, Люда, ты – моя девушка, и жена, и сестра, и кто там еще может быть? Ты для меня – все, и «нет в тебе порока», как говорил Соломон своей возлюбленной». 


Напомним, что в Ветхом завете это звучит так: «Вся ты прекрасна, возлюбленная моя, и пятна нет на тебе!» (Песнь песней Соломона 4. 7).


А в Новом завете так: «Мужья, любите своих жен, как и Христос возлюбил Церковь, и предал себя за нее, чтобы освятить ее, очистив баней водною, посредством слова; чтобы представить ее Себе славной Церковью, не имеющею пятна, или порока, или чего-либо подобного, но дабы она была свята и непорочна» (Еф. V, 25–27). 





Иисус Христос своей смертью освящает и очищает Церковь. Рубцов то же самое совершает с Дербиной. Он предает себя смерти не только за Россию и русский народ, но и за свою возлюбленную. 





В 1998 году Нинель Старичкова напишет: «Слышала, что в городе шепотом говорилось о готовности поэта к страшной развязке – погибнуть от женщины, которую любил». 





Рубцов любил многих женщин, но, как представляется, ни к одной из них он не испытывал тех сыновьих чувств, какие будила в нем Людмила Дербина. «Маме», в конечном итоге, он и «доверил» свою судьбу. 


Нам представляется, что точки над i поставлены – вопросов больше нет. 





Что удивительно – Рубцов закончил земную жизнь, выполнив свою миссию, а Дербина продолжает жить и выполнять свою, такую же сакральную… Для того чтобы «эта девушка» смогла ее выполнить, Рубцов, «обнимая ее украдкой», ей и «рассказывал про добрый куст...», то есть про Истину, открытую ему Богом. 


Дербина признается в том, что «задушевные разговоры с Колей» ее всегда волновали, вдохновляли, активизировали ее воображение. Но многозначительный, все время ассоциирующий, иносказательный Рубцов, наставляя «эту девушку» на путь истинный, ни разу не обозначил его впрямую – толкал на собственный поиск и озарения. Потому-то Дербина и не припомнила ни одного случая открытого призыва поэта к вере. 





7.


Людмила Александровна утверждает «…то, что произошло, произошло помимо моей совести. Только это дало мне возможность продолжать жизнь и оказать спокойное ровное сопротивление той силе, которая хотела лишить меня своего “я”…». 


Но зачем «продолжать жить» без Рубцова? Чтобы продолжить его дело. Чтобы проповедь христианства на русской земле не прерывалась. Под прямым водительством Бога таинственным образом ее поэзия из языческой превращается в христианскую. 





...Язычница, дикарка, зверолов,


ловка как рысь, инстинкту лишь послушна,


к великому движению миров


над головой 


была я равнодушна.


Но вот к движеньям собственной души


прислушивалась, словно на охоте.


О, напиши (пора уж) напиши


трактат о ней, мудрейший Аристотель!


Постичь ее?! Увы, не столь проста!


Но что она, коль верой не согрета?


Душа жила в предчувствии Христа,


в преддверии Любви, Добра и Света!





Читатель может насторожиться: не слишком ли – «под прямым водительством Бога»? Вспомним, что Людмила Дербина рассказала «БЕГу». Такие вещи не происходят просто так! 





«В ”Крушине” есть стихотворение “О, как хочется думать о вечном!”. Его начало у меня уже было… я искала продолжения, но не знала еще, каким оно будет. И вот, представьте себе, я сижу за швейной машинкой, работаю, ни о чем таком не думаю… И вдруг как будто сверху мне кто-то продиктовал строчки:





Светлый бор моей милой Отчизны,


все мне кажется, будто познал 


мрак и ужас земных катаклизмов


и светлее от этого стал. 





Я слушаю, внимаю, запоминаю… а у самой мороз по коже. Продирает мороз по коже. Я даже озябла. Целое четверостишье мною не придуманное». 





Вот оно – вслед за христианством Рубцова – поэтическое христианство Дербиной.





Преданно любящее свою православную Родину и верящее в ее возрождение: 





...И я скажу, не утаю:


не нужно мне любви отравной.


Я только Родину мою


люблю светло и православно!..





О, Родина! Светла твоя затея


и помыслы безгрешны и чисты,


когда я от тебя, как от любви, хмелея


валюсь в твои цветы.





...Спи, земля, но не мертвым прахом!


Не на век глухая пора.


Пусть приснится тебе твой пахарь,


Этот сеятель вечный добра.





…Что же я со своею тоской?


Отчего так болят мои корни?


Почитая икону доской,


ей молиться хочу все упорней. 


Сколько скорби она собрала


и обиженным скольким внимала!


Если просто доскою была,


То давно уж священною стала!


Жалко мне, что уже не плывет


белым лебедем в синем тумане


храм Покрова средь звездных высот,


но он в памяти, как на экране.





…И все ж, не раз подвергшись сраму,


Россия помнит вкус побед.


У нас одна дорога – к храму.


Другой у нас дороги нет.





Небыстрое, тихое и душевное:





Когда наш век стремительно летит,


той скорости невольно подчиненный,


душа моя тихонько шелестит


грибным дождем светло и отвлеченно...





Опасающееся за свою жизнь без Бога:





Страшны минуты безверья.


Еще минута и я умру!..





Смиренное, не ропщущее на свою судьбу и ожидающее – несмотря ни на что – счастья:





Пройдет зима. Лазурно и высоко


наполнит мир весенний благовест, 


но я навек уж буду одинока,


влача судьбы своей ужасный крест.





…О, Родина! Раны и боли


врачует, а нам невдомек.


Предчувствием счастья и воли


трепещет душа-мотылек.





Помнящее Святую Русь и с горечью сожалеющее об утерянном:





...О, неспроста, я знаю, неспроста


поешь ты песнь про жалобу кукушки.


Как грустен вид часовни без креста,


как приуныли сельские старушки!


Россия! Русь! Где божества твои,


из века в век которым поклонялись?


Они так много знали о любви,


а мы над ними дерзко посмеялись. 





Мы сами бросили деревни,


мы сами вырубили лес,


и на Земле святой и древней


такая тишь стоит окрест!





Душа болит... Уж поздно... Не заснуть!


Мерещится во мгле России крестный путь.


Уныло свищет ветр в разграбленных церквях,


антихрист правит бал на крови и костях...


Крестьянские поля заглохли без крестьян,


российские сыны кто в дураках, кто пьян...





Преклоняющееся перед Высшим Судьей и не боящееся представить ему свою душу:





Моя душа вольна и прихотлива,


подсудна только высшему Судье!


Лишь перед ним я преклоню колени,


но и тогда при блеске всех светил,


он не найдет в душе и малой тени 


злых помыслов и вероломных сил.





…Мишенью быть сочту за Божью милость…





Верящее в бессмертие на небе и в доброту на земле:





Жить, только жить – живых девиз заветный!


Когда солдат, сраженный наповал,


Не мог дышать, он уходил в бессмертье.


Не умирал солдат! Не умирал!





...И до гордых слез, до озноба


Понимаю сквозь все потери:


Сколько б ни было в мире злого,


Только в доброе нужно верить!





Думающее о вечном и вглядывающееся в будущую Вечность:





О, как хочется думать о вечном!


Чей-то мелкий презреть разговор,


И уйти и услышать под вечер,


Как беседует с вечностью бор.





...Будто вижу я новое Небо,


край неведомый новой Земли. 


Будто там до меня никто не был


и уверена – быть не могли.





Способное отринуться мира, повторить подвиг Христа:





Откуда страсть все у себя отнять?


Ужель то путь кратчайший к совершенству?


Желание распять себя, распять


и боль принять, как высшее блаженство!





…Казалось, навек онемела


душа непричастно чиста


и медленно похолодела


в предощущеньи креста…





По-детски верящее в чудесные способности природы:





... Но, как будто суля спасенье,


с детской верой в возможность чудес


гимном вечного обновления 


лечит душу весенний лес...





Напрямую обращающееся к Богу, стремящееся к самоотречению в любви и покаянию:





Но, Боже мой, правый!


Уходят с земли этой все.


Уйти бы мне в травы,


Целуя... их листья в росе...





На Казанскую громы и грозы...


Свою душу грозой обнови,


чтобы хлынули жаркие слезы


покаянья, прощенья, любви.





Умеющее прощать и стремящееся любить даже врагов:





Что там ждет меня, позор ли новый


или жизни край,


подлый враг мой, враг средневековый


ты одно узнай:


за строку, вдруг вспыхнувшую светом,


что в стихах твоих я отыщу,


клевету, и козни, и наветы –


все тебе прощу!





Где мне найти премудрость слов


или в молчаньи затаиться? 


Как полюбить своих врагов?


Где силы взять о них молиться?


Благодарить клеветников


за то, что нагло клеветали?


Не отирая их плевков,


смиренно ждать, чтоб вновь плевали?


Но вот святой Кирилл сказал:


«Люблю бесчестье выше чести.


А досаждения больше лести


и больше всяческих похвал». 





…На убыль дни, а ночи все длиннее,


и с лютиков дожди не смыли лак…


Судьба велит мне быть еще сильнее.


Жалеть врагов! Ну а иначе как?





Благодарно принимающее рождение в Жизнь и судьбу, которую дал Бог:





Господне Сретенье спустилось


На мир младенческого лба,


И в Книге Жизни появилась 


Моя Судьбинушка-Судьба.





Способное обновиться под действием Благодати:





Благодатью Царицы Небесной


напиталась земелюшка всласть.


Искупавшись в кудели чудесной,


словно заново я родилась.





Верящее в свою православно-поэтическую русскость и в свой народ:





Все равно моя песнь взовьется!


И такою любовью вдвойне


в самых русских сердцах отзовется –


даже страшно становится мне!





...Одно я знаю, не забуду:


в мор, глад, войну, переворот,


пока дышу, я верить буду


в многострадальный мой Народ!





Молитвенно-восторженное и празднично-радостное:





…И чувство радостного страха


вздымало душу до небес


при восклицании монаха: 


«Христос воскрес! Христос воскрес!»


И после радость длилась, длилась


в игре рассветного луча


и неожиданно явилась 


в душистой плоти кулича…





Бродяжническое:





Тихой странницей с бедной котомкой


мне б хотелось по свету брести.





В конце концов, объективно понимающее, что любовью Рубцов и Дербина скреплены навечно: 





…Бесславье, слава? Это не для нас. 


Как различить их в страшной круговерти?


За всю любовь, за свет из наших глаз


нам на двоих дано одно бессмертье.





Но помимо поэтической проповеди христианства Дербина – как и Рубцов – не боится давать объективные оценки коммунистической власти и ее борьбе против веры. 





Она одновременно и восстает против коммунизма и по-женски молит его убираться из России.





О, дайте жизни жить!


Оставьте ваши «измы».


Нам быть или не быть,


решают катаклизмы.


Кто жизнь отдал борьбе


за всяческие «измы»,


всех погребут в себе 


мгновенно катаклизмы!


Мы все уже лежим 


(ужель не видно знака?)


под пеплом Хиросим,


обломками Спитака.


Чернобыля полынь


уже растет над нами,


и будущего стынь


довлеет над сердцами.


Жизнь пущена в распыл


во имя коммунизма.


В России Ленин был


страшнее катаклизма.


О, дайте жизни жить… 





Обличает разрушителей храмов и церквей, бесчестие сановников-коммунистов, затопивших страну в крови:





Я плачу о церкви Успения,


которую спас Бонапарт.


Будь проклят во всех поколеньях


антихриста рьяный азарт!


В горящей Москве неприятель


спасти Красоту поспешил,


чтоб в веке грядущем каратель 


ее на куски искрошил! 


Преступники перед народом,


крушившие храмы его,


какого вы племени, роду


и так ли уж вам повезло? 


Ведь ни на воде, ни на суше


спасения вы не нашли. 


Лишь ужас посеяли в души


и, будто сквозь землю, ушли.





…Так много пролито крови,


так много еще прольется,


что в каждом сказанном слове


привкус ее отзовется…





…Когда б вы знали, что такое честь,


Россия не имела б столько сраму!


О, волкодавы! Ваших жертв не счесть


и вас самих пора – на волчью яму!





Гневно обличает ложь и тех, кто принес ее на русскую землю, их абсолютное неумение вести хозяйство:





…Земля давно уже бесхозна,


народ – послушные рабы.


Зато плодятся мафиози,


как после дождика грибы.


Наверх широкая дорога 


для всех хапуг и подлецов.


В набат ударит ли тревога


в конце концов, в конце концов!


Звезда-полынь уже упала…


Средь бела дня идет грабеж


и блудословит с пьедестала


все та же ложь, все та же ложь!





…Уныло свищет ветр в разграбленных церквях,


антихрист правит бал на крови и костях…


Крестьянские поля заглохли без крестьян,


российские сыны кто в дураках, кто пьян…





… А вот коровник соцэпохи


в веках остался засыхать.


Там не слышны коровьи вздохи,


мычанья тоже не слыхать.





Взывает к восстановлению русской деревни: 





…Деревня! Русская деревня!


Неужто ты уже музей?!


Обозревает, словно древность,


тебя заезжий ротозей!


Страшнее всякого пожара


Уже стряслось в твоей судьбе!


Все на местах: дома, амбары –


и только жизни нет в тебе!..





И называет настоящего российского героя, одного из многих, отдавших жизнь за Веру и Отечество:





…Вся жизнь его достойна саги,


а в смерть не верится никак.


О, рыцарь чести и отваги,


О, боль российская – КОЛЧАК!





В 1971 году поэту Николаю Рубцову нужен был физически и особенно психологически крепкий, не способный на предательство человек, всем сердцем любящий Россию, подготовленный ради нее принять православную веру и жить с ней, сколько потребуется в коммунистической «мерзости запустения»; человек, наделенный незаурядным поэтическим даром, от рождения честный и некорыстолюбивый, ответственный и трудолюбивый, умный и проницательный, жесткий и принципиальный, красивый, сильный духом и – главное – способный в крещенскую ночь помочь совершить ему главный в жизни переход и тем самым взвалить на себя невероят... Читать следующую страницу »

Страница: 1 2 3