КАК УМНОЖАЛАСЬ ШВАЛЬ

КАК УМНОЖАЛАСЬ ШВАЛЬ

Очерк нашей истории через призму ошибок марксизма.

Почему так с нами случилось? Как поколение наших отцов, рожденных в разрухе войны, успевших в детстве нахлебаться бедности, вступивших в зрелость в лучшие годы СССР, ставших вполне обеспеченными, и к концу 80-х занявших многие заметные должности, оказалось таким бессильным, когда угроза краха нависла над огромной, богатой страной? Не вышло из них созидателей, не сплотились они против алчного и бессмысленного разрушения достояния, созданного бесчисленными жертвами дедов и прадедов. Как было отодвинуто от политических процессов и растлено поколение советской молодежи, а затем приведено к ложным ориентирам третье подряд поколение наших детей?

Феномен общественного и государственного обрушения не нов. Политической шизофренией и распадом, неслыханным обогащением единиц и нищетой миллионов заканчивала каждая великая страна, включая Рим. Наиболее очевидная из закономерностей упадка состоит в том, что никаким общественным делом нельзя управлять при помощи одних только денег и стремления к личным благам. Не менее важны моральная и профессиональная стороны дела, в совокупности называемые культурой. Она обеспечивает структурность и богатство общественных отношений. Деньги являются мощным движущим средством, но, будучи неразрывно связаны с эгоизмом и стяжательством, они эти отношения уплощают и разрушают. В неумеренном культе богатства хиреет все, что не имеет отношения к капиталу и его защите, а затем повреждается деятельность управленческих и силовых структур. Ничего удивительного, поскольку нищета масс ухудшает управляемость, а из получивших купленное образование кадетов вместо инженеров и тактиков получаются подмастерья, вымогатели и опричники.

Прямое следствие сего – отставание в технологичных и требующих высокой общественной кооперации отраслях, ужесточение внутреннего режима и падение в военно-политические авантюры. После одной из авантюр или стихийного взрыва негодования внутри страны, хозяева жизни с удивлением обнаруживают, что остались без государства, и взлелеянные за счет попрания общественных интересов капиталы беззащитны. А народу деваться оказывается совсем некуда. Равным образом, история не знает примеров прочного успеха от применения волевого, идейного и репрессивного администрирования. Оно дает временный результат ценой угнетения общественных отношений и культуры, приводя к демотивации масс, диспропорциям хозяйства, и тем же авантюрам. Высокое общественное развитие оказывается возможным в поле «золотого сечения» с комбинированием и ограничением таких разных методов и стилей руководства, как «я велю» и «я хочу иметь».

Таковы общие положения, но нас интересуют конкретные ответы на вопросы, каким образом и путем несостоявшийся многонациональный советский народ отвернулся от прививавшихся ему коллективистских идеалов, а получившие независимость советские республики пришли не к современному, понимающему большую науку и ведущему крупные общественные проекты, а к отсталому, спекулятивному и воровскому капитализму. Поняв это и вскрыв механизм деградации, мы должны сломать вектор разрухи, остановить мракобесие и вражду, провоцируемые ничтожного происхождения нуворишами и пролезшими во власть аморальными заправилами.

Начало лихих дел.

Идеи коммунизма, исповедуемые левым крылом социалистов, не имели поддержки у большинства народа. В то же время убежденность и организованность леваков делали их главной пробивной силой революционного движения. К ним примкнули наиболее деятельные и одаренные личности, не желавшие тратить свою жизнь на пустые сходки и говорильни. Никто не возражал против обещанного лучшего будущего. Необходимость оздоровления страны и восстановления далеко попранной социальной справедливости были очевидны, что привело на сторону победивших революционеров многих представителей образованных и обеспеченных классов. Даже генералитет царской армии разделился на три примерно равные части: против революции, за революцию, и тех, кто решил не вмешиваться. Поддержали ее и большинство национальных меньшинств. С другой стороны, радикализм в переделе власти и собственности пугал не только помещиков и фабрикантов. Многие рабочие и крестьяне задавали себе вопрос, что будет с их заработками и жизнью при столь масштабных преобразованиях. Людей отталкивали распространившаяся демагогия и дрейф  к социалистам разнообразных преступных элементов.

Некоторое время после того, как большевики и эсеры отобрали власть у Временного правительства, не решившего доставшихся ему от царизма проблем, шаткий баланс между надеждами и страхами сохранялся. Во многом этому способствовал выход России из мировой войны. Горлодеров, готовых загнать на уничтожение еще миллион-другой сограждан ради своего ущербно понимаемого чувства державной и национальной чести, можно не принимать в массе жаждавшего мира и хлеба народа в расчет. Но когда радикальная программа построения нового общества задела интересы ряда слоев населения, уже подорванные войной и падением экономики, да развернулись усилия Антанты вернуть Россию в мировой конфликт, Гражданская война грянула. В боях с белогвардейцами и интервентами погибло множество честных и последовательных сторонников социализма и коммунизма. Что бы сейчас не говорили, они были хорошими людьми и патриотами своей страны. Нельзя уравнивать их с шайками, грабившими поместья. Окоп - не амбар, а винтовка - не подвода. Отнюдь не о мародеров споткнулись Деникин и Колчак, Юденич и Врангель. Эти идеалисты революционной волны, пришедшие в компартию, тогда, когда там спецпайков не давали, с верой в идею сделали великое дело, до конца которого не дожили, и не могли знать, как все повернется.

К концу Гражданской войны протиснулись вперед приспособленцы, уголовники и бандиты. Они оседали на создаваемых по всей стране советских постах, - вдали от крови фронтов, подальше от крестьянской сохи, и поближе к распределению материальных благ. Недоверие новой власти к старым специалистам вынуждало ее пользоваться услугами негодного человеческого материала. Достаточно было декларировать приверженность революционным идеям и желание вступить в партию. В «плеяде» вступивших можно упомянуть убийцу Фриновского, дезертира Берию, тихого писаря Маленкова, спекулянта Вышинского, и многих других. Чем больше успокаивалась ситуация в стране, тем более эффективно они, выжившие и поднявшиеся благодаря низким моральным качествам, использовали в своих целях доставшиеся полномочия.

Была и другая причина, ведущая к росту влияния попутчиков. Революция не однодневный акт. Каждый месяц Гражданской войны рождал героев, которые своей харизмой могли заткнуть за пояс руководителей октябрьского переворота. А те стремились такого не допустить, тем более, что многие из них были инородцами, - то есть людьми, которым наряду с обостренным чувством справедливости свойственна конкуренция с представителями титульного этноса. К этой борьбе и подключились «вышинцы» с «берианцами». Поэтому не случайны были слухи об убийстве легендарного комдива Щорса посланником Троцкого - инспектором штаба 12-й красной армии Танхилем-Танхилевичем, о неправом суде над командующим Балтийским флотом Щастным, и незаслуженной травле казачьего командарма Миронова.

Щорс и Миронов - люди известные и фронтовые, а что попутчики творили в тылу, можно было узнать случайно, например, из телеграммы командира Таращанского полка Щорсу: «Жена моя социалистка 23 лет. Убила ее чека Киева. Срочно телеграфируйте расследовать, дайте ответ через три дня, выступим для расправы с чекой, дайте ответ, иначе не переживу. Арестовано 44 буржуя, уничтожена будет чека». Телеграмма пошла вверх по инстанциям, и палачи взвизгнули: у Щорса «неукротимая партизанщина, антисемитизм, бандитизм, национализм и пьянство», части «совершенно разложились и поражены кулацкими настроениями». След, однако, повел не к Дзержинскому. Поклепы озвучил член РВС 12-й армии С.И. Аралов, тоже называвший себя личным посланником Троцкого. Впоследствии выяснилось, что Аралов до революции служил в московской полиции по ведомству призрения заключенных, будучи известен как полицейский агент по кличке «Рыжий».

В общем-то, неудивительно, что Лев Бронштейн-Троцкий первым оказался на негласном посту Главного Злодея советской республики, а возглавляемый им аппарат Реввоенсовета предвосхитил тенденции, которые возобладали в аппарате ЦК партии при Иосифе Сталине. Именно структуры РВС, имевшие косвенное отношение к вооруженной борьбе в силу малой военной компетентности и постоянно сползавшие к надзору за военспецами и полицейщине в тылу, а вовсе не бытующая на слуху ВЧК, ответственны за большинство репрессий времен Гражданской войны. К такому перерождению Троцкого толкали как собственные подчиненные, так и огромные личные амбиции на фоне заслуг в победе революции. Он больше всех общался с племенем красных командиров и «страдал» от их харизм. В результате создатель Красной Армии занялся борьбой с военной оппозицией.

Белые режимы страдали от того же. Достаточно вспомнить слова Деникина о помещиках, чумой ползущих за Добровольческой армией. За спиной офицерских полков лютовала восстанавливаемая администрация. Но контрреволюция проиграла, и попутчикам белых пришлось бежать, или краснеть, примазываясь к правильно определившим победителя собратьям. Примазалось их много. Не все были так смешны и убоги, как сатирический персонаж Ильфа и Петрова - Киса Воробьянинов. Да и Киса, в конце концов, докатился до покушения на убийство. По окончанию Гражданской войны племя попутчиков начало сильнее теснить революционеров. Не обрели известность «прорабы революции» вроде Н.Н. Кулябко и военные специалисты, - русские генералы, руководившие обороной красного Царицына и другими боями. Первой народной расшифровкой аббревиатуры РСФСР стало: «Разогнали Солдат Фронтовиков, Собрали Разбойников». Но волна революции была еще высока. Слишком много людей почувствовало силу в движении плечом к плечу. Эта мощь, вместе с наполняющимся случайными людьми, набирающим власть бюрократическим советско-партийным аппаратом, и стали теми двумя силами, которые сотворили новый этап истории, вознесли следующего Главного Злодея - Сталина.

Будучи одновременно старым большевиком и кавказским бандитом, по своему жизненному пути и крепким личным качествам, Сталин хорошо подходил ко времени и месту, которое занял. Ему продолжали верить старые товарищи по партии, начавшие косо глядеть на Троцкого, и охотно запел славу младопартийный аппарат. Честные не замечали подвоха, а хитрые учуяли: можно пригреться. К тому же руками представителя одной из малых наций легче было держать в единстве ставшую федеративной страну, нейтрализуя последствия революционного популизма и парада советских республик. Кандидатура Сталина воспринималась такой отменной, что пренебрегли мнением боровшегося с болезнью в Горках, почувствовавшего неладное в своей изоляции Ленина.

И поначалу Сталин эти надежды будто бы оправдал, ценой приятных большинству, а по сути вредоносных решений. С одной стороны, он прекратил новую экономическую политику, по безграмотности воспринимавшуюся многими молодыми коммунистами как отказ от завоеваний революции. С другой стороны, - не тронул и взлелеял настоящих перерожденцев, накипь аппарата. Без опоры на иррациональные чаяния масс тут тоже не обошлось. Народу оказалась ближе идея мировой революции с уравниловкой и религиозной надеждой на коммунистический рай, чем трудная работа по восстановлению разрушенной страны.

Сталин-Джугашвили, веря в коммунизм, в силу своего происхождения страдал типичным для восточных феодальных обществ правовым нигилизмом и склонностью к волевому администрированию. Он мало знал об объективных законах социального и экономического развития общества, и, в отличие от Ленина, не намеревался ими пользоваться. Главным средством, решающим все проблемы, для него была абсолютная власть. Для ее достижения он нуждался в послушных администраторах, и способных к насилию подручных. Тем самым Сталин, уже в начале своей руководящей деятельности был скрытым контрреволюционером, намечая возврат к цезаризму, используя отрицательные результаты шедшего под влиянием суровых условий «противоестественного отбора» кадров. Развивая замашки амбициозного троцкизма, сталинизм оказался упорным и методичным.

Подобное столкнулось с подобным, и Троцкий борьбу со Сталиным проиграл, пытаясь воевать с ним теми же методами, какими справлялся с красными командирами. Он причислил Сталина к военной оппозиции. Но Иосиф был не офицер, а бандит, и действовал не в рамках военной иерархии, а в поле политических интриг и преступлений, что и доказал финальный удар ледорубом по Левиному черепу. Заняв высокий пост, упорно окружая себя свитой лиц, чьи низкие качества терпелись им ради таких достоинств, как послушность и исполнительность, Сталин эволюционировал по типу восточного деспота. Обладая умом, неглубоко погруженным в суть идей, но способным учиться и отточенным в хитростях насилия и манипулирования, он быстро уверялся в своей гениальности. Стоит почитать сочинения Сталина, чтобы убедиться, - это был софист весьма сильный. Ему удалось скрыть свою линию на упрощение социально-экономической теории марксизма, и занять позицию для удара по ненужным умникам, прикрыв сей маневр тезисом о постоянном обострении классовой борьбы.

Вот почему Сталин, вопреки реалиям народного хозяйства, презирая русский народ, который он знал только по своим обидчикам и холопам, принял «гениальное» решение на ускоренное движение к коммунизму в отдельно взятой стране. Да еще с прицелом на победу мировой революции, то есть, на мировое господство. Он стал наследником самых ненасытных царей, чьи жития любил на досуге мусолить, и продолжателем троцкистской «перманентной революции». В такой системе ценностей благо трудящихся не было целью, ресурсы страны становились средством для потакания геополитическим амбициям руководителя. Джугашвили не ценил деньги, но как должное принимал обеспечение по высшему разряду, стремясь к тому, чтобы все в стране де-факто было его, а потому получил от окружения прозвище «Хозяин». С его колокольни, людям не надо было знать историю, которую он сам плоховато знал, а достаточно – отредактированные под деспота байки. Наука ценилась лишь та, что давала силу диктатору. Этот курс вел к выхолащиванию принципа социальной справедливости, являвшегося краеугольным камнем марксизма.

Был ли этот антинародный курс неизбежен, вытекал ли он из идей русской революции, как в один голос принялись утверждать ее враги? Сам Сталин толкнул их в такую логику атаки на коммунизм, везде и всегда провозглашая свою верность идеям основоположников. Но, ознакомившись с источниками, поставив себя в реалии первых десятилетий ХХ века, приходится сказать: это убогое направление не прорабатывалось революционной мыслью, но было сильной угрозой, которую из-за ошибок марксизма и отсталого менталитета широких слоев российского общества не удалось одолеть.

И захотел народ кумира.

Утопически-авантюристическую политику гонки за мировой революцией легко было декларировать и начать. Трамплинами к ней служили радикализм марксистской теории и революционный энтузиазм масс. Но ее нельзя было так долго, с такими перегибами и жертвами, как это имело место впоследствии, вести коллегиально. Много претензий высказывается Ленину с его идеей однопартийности, сузившей руководящий плюрализм. Но Ленин был практик, а с этой точки зрения трудно представить, как многопартийное правительство удержало бы власть в шатаемой социальным ураганом стране. По этой причине Ленин упирал на внутрипартийную демократию, и останавливался перед желанием уничтожить соперников в ЦК. Продолжись эта линия, можно представить себе двух или трехфракционную систему в ВКП(б) как аналог многопартийной. В современных США партии республиканцев и демократов тоже можно рассматривать как политические фракции крупной буржуазии.

Не такими были политическое сознание Сталина и господствующая ментальность в России. Джугашвили видел себя непререкаемым. Наряду с подчиненным аппаратом, силу его власти увеличил не учтенный основоположниками, а потому даже благосклонно принятый российскими марксистами (какому же вождю и трибуну не приятно) народный, мессианский цезаризм, ищущий себе опору взамен сверженного отца - царя. Сталину удалось перевести его из духовной в политическую плоскость, наложив на свойственные марксизму заблуждения: неосуществимый принцип прямого народовластия и преувеличение роли народных масс в истории. Сплавление подсознательных народных чаяний и политических заблуждений в образ великого народного вождя как бы преодолевало утопические недостатки марксизма, делало такого вождя философским камнем новой политической системы, будто бы обеспечивающим ее прямую связь с народом и могущим любую черную дикость превратить в золото обещанных перемен. Всячески потакая этой тенденции, Сталин сделал то, чего не желал или не успел сделать Ленин, первым из вождей революции ощутивший на себе мощь некритической народной любви.

Соответствующее восточной ментальности движение стать духовно-политическим наследником Ленина, неожиданно проявившийся мессианский характер личности которого осознавали как большевики, так и их противники, стало nec plus ultra сталинского политического мастерства, вскоре повергшего в прах всех его соперников. Взяв на себя эту роль, он поначалу был смешон, но, выйдя из поля критики соратников, создав между собой и товарищами пропасть, характерную для восточной деспотии - стал ужасен. И туда же, к восточному феодальному деспотизму, он толкнул государственно-политический строй огромной, поначалу направлявшейся революционерами совсем в другую сторону, - к западной технической и социальной модернизации, страны.

Помимо ментального, в сторону использования архаичных схем построения общества, советскую власть толкал фактор внешний. Лидеры западных стран не желали общаться с революционной Россией, сооружая «санитарный кордон» против СССР. Это не давало простора деятельности революционеров-западников, подогревало конфронтацию и радикализм, за которыми прятался Сталин. Спустя несколько лет, разделавшись с западниками и эксплуатируя разразившийся ему на руку мировой экономический кризис, заставивший европейских и американских фабрикантов продавать товары и технологии хоть самому черту, товарищ Сталин начнет индустриализацию по схеме: убей крестьянина, - возьми у него рубль, - купи у буржуев станок.

Возникшая на нашей отсталой почве мессианская разновидность коммунизма, нетерпимая к любым иным идеологиям, принялась за тотальное разрушение духовных основ прежней русской жизни и снос церквей. В то же время, ненавидевшие революционеров попы и архиереи слабо противостояли мессианству, что было их прямым духовным делом, вместо этого отстаивая свои недуховные блага. Когда 23 января 1918 года был опубликован вполне цивилизованный декрет СНК РСФСР «Об отделении церкви от государства и школы от церкви», Поместный Собор РПЦ охарактеризовал его как «Злостное покушение на весь строй жизни Православной церкви и акт открытого против нее гонения», постановив: «Всякое участие в издании сего враждебного Церкви узаконения, так и в попытках провести его в жизнь… навлекает на виновных кары вплоть до отлучения от Церкви». Только на Урале с октября 1917 по 1920 год произошло 118 антисоветских выступлений с участием духовенства, из них 13 вооруженных. С лета 1918 года разгорелся террор. По данным ВЧК в том жестоком году было расстреляно 827 священнослужителей, а в 1919 - расстреляно 19 и заключено в тюрьмы 6915. По новейшей статистике гонений на церковь, общее число репрессированных составило 11 тыс. человек, в том числе расстрелянных - 9 тыс. (из них в 1918-1919 гг. 4 тыс., - т.е. доля расстрелов по линии РВС вчетверо превышала долю ВЧК). Сколько по указке церковников было убито революционеров, - история умалчивает.

«Под вой гудков и плач жидков хоронят нового мессию...» Радовавшиеся смерти Ленина не понимали, что революционное мессианство не исчезнет. Марксистское равенство людей труда имело параллели с восточным равенством порабощенных перед богом-царем, классовость - с кастовостью, моноукладность и плановость экономики - с деспотической вертикальной директивностью, морализаторство - с мессианством. Но сходству этих социальных сценариев не уделялось внимания. В западной культурной среде такие предпосылки не могли развиться, их следствием стала разве повышенная склонность к идеям марксизма евреев, как основных носителей восточного менталитета в европейском обществе того времени. Условия для перерождения марксизма создались, когда он вышел из Европы в Россию, где в лихолетье массово проник в души, привычные ходить на поводу у чувств. После этого началось одичание коммунистической практики, которое контрреволюция, избравшая те же насильственные методы, могла лишь ускорить, а не искоренить.

Метаморфозы теории.

Следом начала крениться к атавистическим схемам упорядочения общественной жизни коммунистическая теория. В 1919-1920 годах произошло крушение революций на Западе, российская революционная армия потерпела поражение в Польше. Это привело поборников мировой революции к тезису о допустимости варварских средств борьбы против варварства, и поиску новых подтверждений ошибочного положения о скорой всепланетной победе революционного натиска. Их взгляд схоластически обращается на Восток. В марте 1923 года в своей работе «Лучше меньше, да лучше» Ленин тоже привел аргументы в пользу восточного маршрута мировой революции: «Исход борьбы зависит, в конечном счете, оттого, что Россия, Индия и Китай... составляют гигантское большинство населения. А именно это большинство населения и втягивается с необычайной быстротой в последние годы в борьбу за свое освобождение... В этом смысле окончательная победа социализма вполне и безусловно обеспечена». По сути, это была совсем не материалистическая идея поставить во главе прогресса глубоко отсталые на тот момент социумы, основанная на нежелании расставаться с иллюзиями о быстром достижении декларированных целей.

На вопрос о том, верил ли в эту ерунду сам Ленин, или же, подобно большинству политиков, занимался популизмом в каких-то иных целях, дает ответ продолжение цитаты: «Но нам интересна не эта неизбежность окончательной победы социализма. Нам интересна та тактика, которой должны держаться мы... для того, чтобы обеспечить наше существование до следующего военного столкновения между контрреволюционным империалистическим Западом и революционным Востоком». И в других своих выступлениях и работах Ленин напоминает: «Для нашей Российской республики мы должны использовать эту краткую передышку для того, чтобы приспособить нашу тактику к зигзагообразной линии истории».

Под «кратким мигом и зигзагом» истории в марксизме можно понимать промежуток времени в сто-двести лет. Ленин - выраженный западник, мог делать ставку на Восток лишь при условии его технической и социальной модернизации. Первым шагом на этом пути для него была индустриализация России. Политически и даже биологически («нам не интересно») - это требовало отнюдь не краткого мига. Учитывая это, и отрешившись от того, чем нам морочили голову «наследники классиков», мы понимаем: Ленин говорит о скором продолжении мировой революции с одной лишь целью, - удержать революционный порыв масс, подчинив его главным отныне задачам восстановления и реконструкции страны. По совокупности документов и решений ленинского периода, от которых в народной памяти остались краткие слова «НЭП» и «ГОЭЛРО» прослеживается, что так оно и было.

Но того, что всемирная победа коммунизма, отставляемая им на второй план ради главной теперь созидательной деятельности целых поколений, для товарища Сталина продолжает оставаться главной целью, которой должна быть подчинена его, ленинская, главная цель, - Ленин так и не понял. Иначе бы он написал в «Письме к съезду» более резкие и логичные вещи, чем ссылки на грубость и нетерпимость будущего вождя. Написав, что эти мелочи «могут иметь решающее значение», он чувствовал, что они существуют не сами по себе, а являются внешними проявлениями чего-то более страшного. Но только чувствовал, а не понимал. Осознанного внимания к вопросам трансформации тезисов марксизма в восточной ментальной среде и проникновения этих изменений в политику, у Ленина не прослеживается нигде.

Увлеченные пролетарским интернационализмом революционеры-интеллектуалы отрицали все, что казалось проявлениями шовинизма и национализма, не будучи готовыми к рассуждениям о чуждой классикам ментальности и опасности люмпенизации и «грузинизации» политики многонациональной России. Сознание необходимости рассчитывать социальные и географические аспекты восприятия идей стали детищем биполярного мира второй половины ХХ века. В далекую от этого пору, марксизм был готов к битвам с буржуазным ревизионизмом и пороками европейской цивилизации, которую небезосновательно считал эгоистической и агрессивной. Но против ревизионизма, не сопровождающегося заметным изменением установок, опирающегося на скрытую разность их понимания по причине испокон веков различных с Западом истории, социальной действительности и культуры - брони выковано не было.

Напротив, здесь зияла одна из пробоин теории, заключавшаяся в идеализации трудящихся и угнетенных масс. Полагалось, что освобожденные низы легко подтянутся к уровню культуры верхов. При таком подходе трудно было избежать люмпенизации компартии при многократном увеличении ее рядов после революции. А тут еще исторически сложившаяся этнокультурная ментальность, - среда, в которой политика, как совокупность идей, циркулирует и реализуется, - в России была другой, нежели в Лондоне или Трире. О западно-модернистской направленности марксизма там не надо было даже упоминать. Она, не смотря на ряд утопически-восточных экивоков, понималась всеми, как очевидно подразумеваемая. Но в отсталой и многонациональной России это было для значительной части населения вовсе не очевидно, и подменялось восточно-уравнительной моделью «счастья» под властью справедливого царя.

Только при понимании: 1) сходства марксистского и восточных архаических сценариев общественного развития; 2) утопических ошибок в основе теории; 3) серьезного различия российской и европейской ментальных сред, можно было купировать нарастающую угрозу. Увы, тут оказалось слепое пятно марксизма, и Сталина не распознали. Более опасным казался допускающий явные отступления от общей линии Троцкий. В это же время сам Сталин, действуя в обстановке спада революции, много работал в поддержку новой тенденции. Отрицательные или гипертрофированные с точки зрения европейца качества характера были отнюдь не следствием ущербности его личности, на что легко было бы все списать, а проявлением установок того низшего слоя горийского социума, которые он впитал, начиная с услышанных в детстве сказок. И на основании этих установок, переместившись в Москву, он брался построить в огромной России общественные отношения более передовые, чем на чуждом ему Западе, грубо ошибался в сроках мирового революционного процесса, считая допустимым его подгонять.

В этом малозаметном, но гигантском повороте выбора средств от демократических и экономических инструментов прозападной модернизации к волевым, жестоким импульсам восточной архаики, от опоры на пролетариат, сочувствующее крестьянство и инженерный класс, к ставке на людей с холуйским и даже уголовным прошлым, заключалось подлинное ренегатство Сталина, прикрываемое заявлениями о верности марксизму-ленинизму. На деле он предал революцию, подобрав и присвоив себе дубинку, которую она выбила из рук царизма, а заодно - ту часть населения страны, которая рассчитывала на движение к иным ориентирам. Скоро, чтобы подогнать действительность под бесполезно ожидаемое мировое событие, оказаться во всеоружии в никогда не наступивший момент, Сталин изнасилует и обдерет как липку свою страну. Эти действия будут отнюдь не продолжением революции, социальные ориентиры которой уходят на задний план перед задачами укрепления личной власти, а проявлениями восточного эгоцентризма и замашек стать великим царем-благодетелем. И он не мог бы совершить эти ошибки так ужасно, не прошел бы кровавый путь строительства лагерно-казарменного социализма и неоимпериализма, если бы множество людей вокруг него не распевали «Интернационал» в гипнозе разума, не понимая смысла слов: «Никто не даст нам избавленья, ни бог, ни царь и не герой…»

На борьбу с несогласными была двинута советская юриспруденция. Там, на местах вершителей судеб, раньше всего принес плоды сталинский кадровый переворот. 2 января 1928 года 18-й Пленум Верховного Суда СССР указал, что контрреволюционные преступления могут совершаться с косвенным умыслом. Арестовать могли любого, если власти признавали контрреволюционным какое-либо событие, к которому человек имел отношение, не зная «о конечных целях означенного преступления». За контрреволюционные преступления без стеснения назначались высшая мера социальной защиты - расстрел и сроки лишения свободы не ниже 5 лет с конфискацией имущества. Одновременно, укрепляя базу все менее марксистского и все более криминального режима, была выдвинута теория «социально-близких» элементов, согласно которой определялись сравнительно низкие наказания за уголовные преступления. По УК РСФСР 1926 года за кражу грозило лишение свободы или принудительные работы на срок до 3 месяцев, а при отягчающих обстоятельствах – до 1 года. Такой же срок лишения свободы давался за грабеж. Умышленное убийство без отягчающих – до 8 лет. По современным понятиям, личная собственность, здоровье и жизнь граждан защищались слабо, а от посягательств со стороны государства вообще никак. Ради тотального контроля над населением в стране начали судить и отрывать от семей двенадцатилетних детей.

Число немыслимых для культурных людей эксцессов и преступлений режима, число невинно осужденных и заключенных, быстро росло. Сталинская деспотия, попутно с революционным мессианством и восточно-феодальными пережитками, стремительно набиралась уголовщины, приобретая черты криминальной диктатуры, и давая тем пищу пропаганде западных правительств. На охвативший буржуазию страх коммунистического передела собственности органично легли древний ужас западного обывателя к восточным кочевникам и русофобия. Коммунизм все более ассоциируется с дикостью, и это становится действенным противовесом пролетарскому интернационализму, основой консолидации западных обществ против СССР. Сталин подыгрывал, варварскими способами прибирая к рукам Коминтерн, разжигая старинную русско-польскую вражду и англофобию.

Отныне дуализм проявлений марксистского и падишахски-криминального будет сопровождать всю историю СССР. Равновесие между ними будет качаться туда-сюда, но в итоге победит последний. Великая русская революция 1917-1922 годов была первой успешной неевропейской революцией, и такова оказалась специфика периода ее отката. В этом смысле сталинская «революционная контрреволюция» явилась альтернативой европейскому бонапартизму. Во Франции нечто подобное могло произойти, если бы на месте Наполеона оказался маньяк, вцепившийся в руководство деградирующим, но сохраняющим полноту власти якобинским конвентом. Вековые установки французского общества были таковы, что этого не случилось. Этого могло не случиться и в России, но в начале ХХ века вопросы сосуществования двух лежащих в фундаменте российского общества цивилизационных платформ отступили на второй план перед нищетой и разрухой, перед характерным для того времени увлечением чистой политикой и борьбой за сознание масс. А факторы, оказавшиеся неосознанными, соединяясь с политическими ошибками, пробивали себе дорогу через деятельность руководящих лиц. Так российское общество стало заложником субъективизма вождей революции, и когда Ленин умер, а Сталин выиграл у Троцкого борьбу за власть, рухнуло в его культ.

Теперь о нормализации жизни в стране можно было забыть. Дальнейшая история страны Советов превратилась в мозаику добра и зла, многих добрых и хорошо исполняемых энтузиастами начинаний великой революции, и такого же, если не большего, количества жестоких несправедливостей. С ними по-разному сталкивались отдельные люди и целые слои населения. Идеология и практика оторвались друг от друга, дезориентируя людей, особенно молодежь. Чем более отзывчивой в плане построения нового общества она была, тем более рисковала стать орудием преступлений, или попасть под удар строящейся деспотии. А если и не попадала, то каторжный труд, особенно крестьянский, в надрывавшемся погоней за мощью для своего нового царя обществе все равно не вознаграждался. Это укрепляло механику противоестественного отбора: преимущественного роста лицемерных и беспринципных, вырывания из жизни наиболее активных граждан, прогрессирующего разочарования и воспитания остальных в духе конформизма и невмешательства.

Трещина прошла от низов до вершин государства. Официально СССР был демократической страной Советов, и высшим органом власти - Верховный Совет. Реально полнота власти перешла в аппарат ЦК партии, функционеры которого ни с кем кроме своего секретаря не советовались. Подкованные в интригах партийные чиновники резво брали верх над идейными революционерами; беря к ногтю шахтеров и слесарей, на которых эти некомпетентные в механизмах властвования революционеры вздумали опираться. «Всесоюзный староста» Калинин оказался в роли безвольной, декоративной фигуры. Вместо объявленного строительства державы нового типа шло рождение сиамских близнецов. Из пролетарской диктатуры-демократии марксистского (западного) образца, отвергшей «буржуазную» законность, вылез ее восточный, деспотичный и преступный братец с куда более скверным, чем у первого дитяти, характером. Раковая опухоль авторитарного правления маскировалась федерализацией и автономизацией СССР. Не случайно «социалистический федерализм», не спасавший от репрессий целые народы, стал одной из священных коров сталинизма, - еще одной ширмой, закрывающей людям глаза на положение дел в государстве.

Помимо идеализации трудящихся и угнетенных масс, в марксизме оставался плохо решенным национальный вопрос. Никакими, кроме насилия, средствами борьбы с национализмом коммунизм не располагал, упрощенно выводя национальные движения из классовой борьбы. Надеялись, что стоит устранить эксплуататоров, и трудящиеся разных наций, без страха за свою этническую определенность потянутся к общему светлому будущему. Хлипкая идеологическая конструкция для устойчивости придавливалась сверху массивным «пряником» признания права наций на самоопределение вплоть до отделения.

Имея такие представления, можно было либо уничтожать националистов, ассоциируя их с эксплуататорами, либо заигрывать с ними, как с представителями масс, пока они не залезут на голову и не сорвут пряник. В духе ставшей при Сталине нормой идейно-практической раздвоенности, народу досталась пропаганда интернационализма и сюсюканья, а коммунистическим воротилам - практика национального произвола. О реальной профилактике национализма нечего было думать, поскольку ни на ружье, ни на планы социального переустройства, грубо вторгающиеся в народный быт и проводящиеся в форме, вызывающей серьезнейшие этнокультурные опасения, а тем более на опасные для будущего страны подачки в виде создания десятков республик и автономий, профилактика опираться не могла. В саперном деле такая работа называется укладкой мины с забивкой. В 1988, с началом «парада суверенитетов» в Прибалтике, часы начали тикать. 12 июня 1990 года, с принятием Декларации о государственном суверенитете РСФСР, мина встала на боевой взвод. При дальнейшем потрясении центральной власти СССР обрекался на распад.

До такой вещи как культурная автономия, при которой можно сохранять политическую централизацию, а национальные территории могут иметь свое обычное право и защиту традиционных укладов, сталинисты не додумались, - предложенная социалистами Бунда культурная автономия была отвергнута на первых съездах РСДРП. Среди большевиков возобладал национал-популизм. Такой была точка зрения Ленина, выступившего в 1922 году за создание СССР в виде федерации равноправных республик. Сталин, вроде бы, оппонировал с умеренной стороны, за вхождение республик на правах автономий в РСФСР. Но, оказавшись у руля СССР, он продолжил кроить границы и плодить союзные республики, доведя их число от 4 до 16. Наибольшая площадь земель была административно отторгнута от РСФСР в 1936 году с преобразованием казахской и киргизской автономий в соответствующие союзные республики. Созданная в 1940 году Карело-Финская ССР была упразднена переведением в права Карельской АССР уже после смерти «вождя народов», в 1956 году.

Следовательно, принципиальной сталинскую позицию 1922 года назвать нельзя. Она проистекала из иных начал, нежели забота о народе и советском государстве. Сталин не хотел, чтобы помимо его партийного аппарата появились возглавляемые неизвестными ему людьми компартии союзных республик. Или он должен был установить над ними контроль. Эту задачу он решил, не дав создать руководящие структуры ВКП(б) в РСФСР, и подчинив себе напрямую самую большую часть партии. С той же целью была поделена на три союзные республики ЗСФСР – требовалось разделить крупные и влиятельные Бакинский и Тифлисский комитеты. По сути, это было предательство для укрепления личной власти. Позиция Ленина была иной: сохранить в Закавказье и Средней Азии федеративные республики. В этом случае, любая националистическая партия или движение имели бы серьезные препоны для отделения, а компартия РСФСР – поводы и причины для вмешательства в федеративный Закавказский или Среднеазиатский конфликт.

Право наций на самоопределение, де-факто растоптанное при Сталине, было закреплено в Конституции СССР де-юре. Сдержек и препон не стало, а культурная автономия заменена территориальными подачками. Учет национальных особенностей состоял разве что в уменьшении в некоторых республиках брачного возраста для женщин до 17 лет и создании ансамблей национальной песни и пляски. Языки союзных республик подлежали обязательному изучению в школах, но в силу административной и экономической моноукладности имели только бытовое применение. Это раздражало национальную интеллигенцию, и стало сильным рычагом влияния на национальные массы для возрождающейся в 80-х годах национальной буржуазии. Попытки ускоренно развить республики, накачивая их материальными средствами и кадрами из РСФСР, лишь усиливали ропот, создавая трения между местными и мигрантами. Если был вариант национального урегулирования хуже ленинского, - страна его получила, и тошно слушать блеяние современных «теоретиков» государственности, противопоставляющих «разрушителя» Ульянова «державнику» Джугашвили.

Третья крупная проруха марксисткой теории возникла там, где увлеченные революционным действием классики поверхностно обдумали такой важный этап революции, как ее спад. Толковалось, что спад революции обусловливается не столько усталостью масс, сколько отсутствием руководства ими, и происками контрреволюции. Если контру побороть, то можно двигаться прямо в коммунизм, сил освобожденного народа на все хватит. Тем самым игнорировалось, что общество – это сложный организм, от которого нельзя требовать беспрерывной гонки. Как это ни парадоксально, контрреволюция играет в общественном процессе не только отрицательную, но и необходимую роль. Если на ее сторону перешли значительные силы и слои населения, - значит, революция слишком далеко зашла, и занималась не тем, чем надо. Если революция отбилась - все равно надо исправлять допущенные ошибки и консолидировать общество. Но, ни в коем случае нельзя делать того, к чему подстрекали моральный заряд и пробелы марксистской теории – игнорируя убытки, продолжать быстрые преобразования дальше! В этой части революционная теория противоречила марксистской философии, - диамату, рассматривая революцию как взрыв, а не как процесс, которому потребуется виток и задний ход. Отсюда и вытекали троцкистско-сталинские упражнения на тему «перманентной революции» и «обострения классовой борьбы».

Марксизм описал два сценария поражения победившей революции: бонапартистский переворот и военную интервенцию. Интервенция - безусловное зло, но это фактор внешний. Сущность бонапартизма, наоборот, состоит во внутренней смычке руководителей революционной армии с представителями контрреволюции. Троцкий и Сталин, защищая свою власть, всячески устраняли опасность бонапартизма. Они готовы были пойти на принижение и дезорганизацию красных вооруженных сил, что могло поспособствовать победе интервенции. Тут оба деятеля самонадеянно рассчитывали соблюсти меру. Как это вышло у товарища Сталина, показал 1941 год. При этом вопрос не рассматривался с той стороны, что бонапартизм является следующим этапом процесса - естественным и полезным врагом радикального якобинства, бьющим заигравшимся в революцию палачам по рукам. Он сохраняет больше завоеваний революции, нежели разрушительный радикализм. Сомневающимся можно указать на правовое и организационное наследие Наполеона. Но марксисты упорно и ошибочно отождествляли себя с якобинством и Маратом!

Уголовники и живодеры устремляются вверх при каждом социальном перевороте, питая радикализм. В то же время солдат - естественный враг интригана и бандита. Тот, кто готов побороть бонапартизм, уничтожить «военную оппозицию» и принизить солдата до положения холуя, должен быть готов к тому, что место военной диктатуры как этапа послереволюционного развития займет диктатура криминальная. Свято место пусто не бывает. Обществу все равно необходим механизм коррекции. Главный исторический урок революции 1917-1922 годов в том и состоит, что она выявила криминальную диктатуру Сталина как новый сценарий контрреволюции, реализация которого облегчилась феодально-цезаристскими пережитками российского общественного сознания. Этот урок не осмыслен до сих пор. Никто не спорит о том, что бонапартисты плохие. Суть в трезвой оценке, какое из двух зол, - бонапартизм или якобинский радикализм, сползающий к криминалу, является меньшим; в том, что революция должна пройти между этими двумя крайностями, а марксистская теория этого не понимала и не умела.

Бонапартизм является прямым механизмом социальной коррекции, он сразу и со свойственной военному сознанию дисциплиной восстанавливает институты общества, преждевременно разрушенные революцией. Криминальная диктатура является механизмом косвенным. В силу малой компетентности и низкой дисциплины носителей радикального и криминального самосознания, она занимается приспособленчеством под рукой признанных авторитетов, прячась под революционной фразой. Подобно любой диктатуре создается жесткая иерархия, но усиленно протаскиваются в жизнь феодальные и тюремные пережитки. Затем победители все более открыто стремятся к привилегиям и обогащению, дезавуируя революционную мораль и принципы. Люди, лучше готовые к делу государственного управления, бонапартизма в такой степени, как Сталин, не боялись. Ленин не стеснялся командармов и военспецов, а когда понял, что ситуация перегрета, свернул с пути репрессий и пошел через отмену военного коммунизма в НЭП. Но не дошел. «Верный кормчий!» - воскликнула свора наследников, и повернула на старый, радикальный след.

Итак, криминальная диктатура – это жестокий, радикальный, антинародный контрреволюционный режим, прячущийся за патриотической и революционной фразой, возникающий в фазе нестабильности общества после социального переворота, когда смешение слоев и уход старых кадров приводят к подъему на политические и управленческие должности необразованных и криминальных элементов. Необходимым условием развития криминальной диктатуры является слабость структур, способных дать таким элементам отпор. Марксизм, с его особой неприязнью к силовым структурам «старого мира» провоцировал эту слабость в наибольшей степени, одновременно давая «социально близкому» слою криминала защитное покрывало популярной, но ошибочной идеи. Другим условием, облегчающим криминальную диктатуру, являются мессианские и цезаристские пережитки в сознании масс, приводящие их к поддержке ошибочного вектора общественного развития.

Кадры решают все.

Итак, Сталин - не случайность. Его вознесли: 1) волевые качества и упорная работа, позволившая занять место в революционном истэблишменте; 2) наработанный старшими товарищами теоретический багаж, из-за ошибок легко приспосабливаемый под личные интересы; 3) благоприятный момент и подходящая социально-ментальная среда, готовая внимать новому мессии; 4) поддержавший его слой перемешанного революцией, низкопробного чиновничества; 5) два высоких органа, в которых открылась свобода действий: аппарат ЦК партии, куда он пролез лично, и Реввоенсовет СССР, где подготовительную работу за него проделал Троцкий.

Злая «гениальность» Сталина и его соратников вроде Маленкова и Берии оказалась в том, что, не будучи гигантами мысли как Ленин и Маркс, не имея красноречия и деловитости Троцкого, они морально подходили к новой тенденции, не будучи ослеплены популизмом. Это помогло им воспользоваться скрытыми механизмами властвования, такими как: 1) захват в свои руки системы выдвижения и ротации кадров - контроля над судьбой каждого чиновника; 2) прибрание к рукам средств информации для манипуляций населением; 3) решимость защищать свою власть всеми средствами, вплоть до политических убийств, массовых репрессий и международных провокаций. Подлинные элиты всегда старались иметь в запасе какой-то противовес, могущий по нужде загнать обратно в лампу взбесившегося джинна. В России таким противовесом была императорская гвардия, и как только кончились вершимые ею перевороты, исчезло и имперское процветание. Но Сталин и его присные не были элитой. Они вышли в государственные деятели, не одолев пробелы своих знаний и поведенческие реакции, лишние для державных мужей. Они не были способны ни создать, ни терпеть такую гвардию, ибо оказались в аппарате из-за своей бесполезности на фронтах Гражданской войны.

В сталинской, гипертрофированной системе управления кадрами слово товарищей и непосредственных начальников кандидата на повышение, знающих его качества, перестало иметь существенное значение. Учитывалось совсем другое: желание кандидата, его послушность и соответствие формальным критериям. Это с неизбежностью вело к тому, что стихийный противоестественный отбор становился направленным противоестественным отбором. А дальше, - сам Сталин, подмявший власть над огромной страной, с неизбежностью вынуждался применять те планы и средства, которые его услужливые и негодные прихвостни предлагали. Компетентность власти падала ниже его личной компетентности, расцветали профанация действия, трескучие доклады, маскирующие туфту и пустоту. До поисков мнимых саботажников (когда чушь вскрывалась) тут рукой подать. Дарий и Ксеркс в такой ситуации тоже разили бы направо и налево.

1924-1928 годы были годами ротации кадров и роста влияния ЦК партии: нужные - в аппарат ЦК и крупные комитеты, образованные - на хозяйственную работу, которой был непочатый край. Благодаря этому быстро прошло время яростной борьбы Сталина с Троцким, стушевавшимся в новых условиях. Лев Бронштейн был стеноломом, а строитель государства из него был плохой. Когда его пламенные речи стали не нужны для поднятия стихии разрушения, он превратился в обычного позера и провокатора, увлекшего по старой памяти за собой и подставившего под удар Сталина значительную часть партийных кадров. Политическая смерть Троцкого была закономерной, и лишь дикая месть Сталина придала ему мученический ореол. Троцкисты из РВС сохранились и топтали новые коридоры, - ведь Сталин был практик, и отличал честных и «вредных» от пресмыкающихся и «полезных». С 1918 года он сам был членом Реввоенсовета республики, и в некотором роде подчиненным Троцкого. В аппарате РВС он отыскал себе преданного сподвижника – Клима Ворошилова. Именно Ворошилов, негодный защищать Союз в военную бурю, по воле Сталина сменил в 1925 году Троцкого на посту Председателя РВС СССР.

От бывших «организаторов обороны» и создателей культа личности потомкам остались две лживых байки: одна в известной песне о Красной Армии со словами «реввоенсовет нас в бой ведет», а вторая - в россказнях, рожденных ненавистью к Дзержинскому и ЧК, которой приписали погромы и убийства, совершенные РВС. Конечно, ЧК много чего наворотила, но главное обвинение в ее адрес никто не выставил открыто. Состоит оно в том, что Дзержинский не подчинился ни Троцкому, ни Сталину. Он умер подозрительно рано. Еще легче была сломлена остальная оппозиция. Ее лебединой песней стало «Обращение Союза марксистов-ленинцев», написанное М.Н. Рютиным в 1932 году: «Партия и пролетарская диктатура заведены Сталиным и его свитой в невиданный тупик и переживают смертельно опасный кризис. С помощью обмана и клеветы, с помощью невероятных насилий и террора, под флагом борьбы за чистоту принципов большевизма и единства партии, опираясь на централизованный мощный партийный аппарат, Сталин за последние пять лет отсек и устранил от руководства все самые лучшие, подлинно большевистские кадры партии, установил в ВКП(б) и всей стране свою личную диктатуру... На партийную работу вместо наиболее убежденных, наиболее честных, принципиальных, готовых твердо отстаивать перед кем угодно свою точку зрения членов партии чаще всего выдвигаются люди бесчестные, хитрые, беспринципные, готовые по приказу начальства десятки раз менять свои убеждения... Всякая революционная законность попрана!.. Демократический централизм подменен личным усмотрением вождя, коллективное руководство - системой доверенных людей». Увы, осознание катастрофы пришло слишком поздно.

Особенности сталинской работы с кадрами дают ответ на вопрос, почему Советский Союз оказался успешен в технических и научных областях, и ничтожен в политических, почему эти сферы оказались разорваны, тогда как в любой нормальной стране они связаны. В Западном мире такую связь обеспечил крупный бизнес, всегда желающий извлечь прибыль из научных достижений, и любящий подкреплять ими свои всемирные амбиции. А что сложилось у нас? В меру убожества сталинской «элиты» создалась эрзац-связь политиков и военачальников с представителями не научно-технической, а творческой интеллигенции. К высоким столам пускали певцов и писателей, а юристами, физиками и математиками было достаточно помыкать. Это скоморошество никакой пользы для державы не несло. Грустно читать, к примеру, мемуары командующего ВМС СССР адмирала Н.Г. Кузнецова, как он в суровое военное время общался с А.Н. Толстым. Респект Толстому, но каждая свободная минута Кузнецова должна была поглощаться гидрологами, оружейниками и корабелами. Среди них были люди, сведущие в культуре и способные к светской беседе. А посреди нее, глядишь, стрельнула бы военная мысль. Вместо этого обсуждался роман «Петр Первый» с его негодными для отражения гитлеровцев петровскими пушками, а за горизонтами разговора тонули советские корабли. Да и Толстому было полезнее пообщаться не с адмиралом, а с историком-нумизматом. Тогда он узнал бы, что серебряного рубля царевны Софьи не существовало, и не стал бы описывать в романе, как юный Петр одарил Меншикова этим рублем.

Час пожирать.

Период внутрипартийной борьбы закончился, на страну надвинулись волны великих свершений. Укрепившийся диктатор начал всеобщую коллективизацию. Она уничтожала зажиточное крестьянство, ставшее для режима главным источником фронды после овладения ситуацией в партии и госаппарате. Попутно от коллективизации ждали рабочих рук для лагерных строек, прироста экспорта хлеба и золотовалютных резервов, необходимых для индустриализации страны. Люди были расписаны «по станкам», как заготовки на заводе. Коммунисты из низов по специальному набору, ослепленные идеей, в неведении истинных целей и грозящих последствий, бросались в села и хутора, на ножи и вилы отчаявшихся «кулаков». Затем местные чинуши и голодранцы выметали из амбаров раскулаченных, а потом из колхозов, весь хлеб до зернышка. Чудовищный голод, поразивший ведущие хлебные регионы: Кубань, Поволжье, Северный Казахстан, и самый населенный из них, - Украину, - был их рук делом. Старались, тянулись, рапортовали.

20 ноября 1932 года Совнарком УССР принял постановление «О мерах по усилению хлебозаготовок», согласно которому колхозам, не выполняющим план, запрещалось выдавать крестьянам на питание хлеб за отработанные трудодни. Там, где хлеб выдавался, требовалось срочно организовать возврат «незаконно розданного» хлеба и направить его на выполнение плана. Колхозы, не выполнившие план сдачи хлеба, облагались пятнадцатикратным натуральным штрафом сдачи мяса. 6 декабря того же 1932 года СНК УССР и ЦК КП(б)У приняли постановление «О занесении на «черную доску» сел, которые злостно саботируют хлебозаготовки». В этих селах прекращалась торговля продуктами и предметами народного потребления. Все товары вывозились, запрещались кредитование и переводы денежных средств. Райвоенкоматы, милиция, прокуратура обязывались применять к «саботажникам хлебозаготовок» жесточайшие репрессивные меры. Сталинская криминальная диктатура, на словах ориентированная на построение светлого будущего, на деле стала людоедским кошмаром. Сравнение переписей населения Украины 1926 и 1937 годов показывает, что от голода умерло или бежало из республики до 5,5 млн. людей.

Вскоре была замечена неспособность советских и партийных чиновников организовать работу колхозов (это ведь не амбар растащить), что ставило под угрозу поставки хлеба в будущем. Возник ропот искренних членов партии о перегибах. Сверху последовал запоздалый, наигранно-негодующий окрик. К этому времени политическая опасность со стороны крестьянства была ликвидирована. Миллионы добытых страшной ценой валютных рублей расходовались на современные технологии и оплату труда инженеров, приезжающих с пораженного депрессией Запада. На фоне упадка сельского хозяйства начала расти промышленность СССР. При этом народ нищал, люди прятали от «народной» власти все, что могло прокормить их на завтрашний день. Из обращения пропадала серебряная «нэповская» монета, и «отец народов» 2 августа 1930 года направил председателю ОГПУ В.Р. Менжинскому письмо: «Не можете ли прислать справку о результатах борьбы (по линии ГПУ) со спекулянтами мелкой монетой (сколько серебра отобрано и за какой срок; какие учреждения замешаны в это дело; роль заграницы и ее агентов; сколько вообще арестовано людей, какие именно люди и т.п.) Сообщите также ваши соображения о мерах дальнейшей борьбы».

От такой дикости Менжинский, до революции работавший в банке «Лионский кредит», и понимавший, чем вызвано ускоренное вымывание драгметаллов из обращения, должен был ахнуть. Вождь, не понимая причин явления, требовал карательных мер. И все же справка ОГПУ оказалась не кровожадной. Тогда раздосадованный Сталин поручил организацию борьбы с законами экономики Молотову, отписав ему инструкции: «Видимо... дело в Пятакове (председатель правления госбанка), Брюханове (нарком финансов) и их окружении... Дело, стало быть, в том, чтобы а) основательно почистить аппарат НКФ и Госбанка... б) обязательно расстрелять десятка два-три вредителей из этих аппаратов, в том числе десяток кассиров всякого рода; в) продолжать по всему СССР операции ОГПУ по изъятию мелкой монеты (серебряной)... Придется, по-моему, обновить верхушку госбанка и наркомфина за счет ОГПУ и РКИ после того, как эти последние органы проведут там проверочно-мордобойную работу».

Из этих несуразностей видно многое. Первое - проживи дольше Ленин, усиление конфронтации между председателем Совнаркома и безграмотным генсеком было неизбежно. Они совсем по-разному видели экономическую политику. Второе - расширение репрессий в начале 30-х годов связано с продолжением все того же меркантильного сталинского курса, проводимого негодными силовыми средствами. С последствиями применения силы опять боролись силой, и так далее. Третье - объявлять Сталина творцом экономического могущества СССР просто смешно. Подлинными творцами были те, над кем он измывался, кто с большим личным риском, но часто с успехом обходил паранойяльные указания вождя. Четвертое, и это важно понять: застойно-перестроечная двуличность - драть горло за идею и тут же воровать, возникла не на пустом месте. Ей предшествовала вынужденная двуличность другого рода: «С меня требуют сделать что-то средствами, которые ужасны и к успеху не приведут. Но если откажусь, посадят и убьют. Значит, я буду делать одно, а говорить и отчитываться за другое. И если я вынужден обманывать и бояться, то как не оставить себе приз за страх? Не ровен час, дети будут сыты...» Но детям таких сложностей не объяснишь, они все принимают за чистую монету. Наверное, поэтому у честного и храброго Аркадия Гайдара появился упитанный внук Егор, чьи мысли и обещания резко разошлись с результатами вверенной ему экономической политики. Так поначалу жестоко и мучительно, а дальше все быстрее развращалась едва начавшая складываться советская элита. Что не срезалось ножом, сгибалось и начинало расти вкось.

По завершении карательных рейдов в село и финансы, после цепочки диких судебных процессов и странных смертей, жертвами которых пали Дзержинский, Фрунзе и Киров, истерия репрессий разлилась по стране. Строго говоря, удар Сталина был направлен не против народа, а против собственных администраторов, медленно и криво воплощавших намеченное. Огромное число жертв обусловлено встречным «патриотическим» движением поиска врагов, в котором и «органы» старались, и часть народа радостно поддакивала и доносила. Сталину это было полезно. Он понимал, куда может завести опричников безнаказанность, - поедание исполнителями друг друга снижало риски. Такова природа криминальной диктатуры, на которую наши деды свою революцию разменяли. И было это по-разному: кто просто хотел жить, а кто - продвинуться по службе. Кто чувствовал страх, а кто - стыд. Были самоубийства. Но не было противодействия, потому что для него одинокой порядочности недостаточно.

Результаты репрессивной деятельности разнятся в зависимости от рвения, какое проявили в этом деле региональные власти. Наибольшего масштаба охота на ведьм достигла в Москве, столицах союзных республик, и тех же регионах, что ранее пострадали от голода. С сентября по декабрь 1937 года нарком внутренних дел УССР И. Леплевский трижды обращался в НКВД СССР с просьбами об увеличении лимитов на количество людей, подлежащих расстрелу и выселению. Лимиты были увеличены в 2,5 раза: для первой категории лиц до 26150 человек, а для второй до 37800. В то же время в глубинках Белоруссии и России о репрессиях знали мало. Как и раньше, на палачей понадобилось шикнуть. Но Сталин не собирался ничего исправлять, осужденные были рабочей силой для индустриализации. Класс аппаратных крыс сохранился благодаря уплотненному страхом покрывалу единственно верной и самой передовой в мире идеи, подбитому пухом выщипываемого чиновниками со своей груди вождизма. Чем больше летело голов, тем громче пелись дифирамбы. Вынужденные замыкаться в оковы показного идеализма, заляпанные кровью функционеры могли «отрываться» лишь в одном удовольствии - в непостижимых для иностранцев и биологии объемах пить горькую. Они на опыте открыли, что пьянство создает желанную круговую поруку. А низы в то же время пили от безысходности. Поэтому первый столп советской демократии, кстати, делавший свою карьеру в самых репрессивных регионах страны, - Н.С. Хрущев свое правление начал с чистки архивов, а уж потом доложил о последствиях культа личности ХХ съезду КПСС.

Радикализм как порождение империализма и глобализма.

Понятно, что вопреки изложению в халтурных учебниках, большинство адептов режима, насильничавших в 1930-е годы над народом, не были революционерами, и среди «красных» оказались по расчету. Их правильнее записывать в криминал, а не в интернационал. Они вполне могли оказаться в том же персональном составе на тех же руководящих местах, если бы победили Колчак и Деникин. Догадавшись об этом и зная, до каких глубин падения дошли представители белого движения, можно ли утверждать, что было бы лучше, если бы в гражданской войне победили белые? Разве в отколовшихся Польше и Прибалтике установились человеколюбивые демократии? Логика подсказывает, что противопоставление плохих красных хорошим белым является ложным. Одичание распространилось на все российское общество, а не на одно из его политических крыльев, и тому должна быть общая, а не частная причина.

В конце XIX века империализм и технический прогресс привели к тому, что развитые страны, преследуя свои интересы в мире, стали ломать традиционные устои слабых и отсталых обществ. Им надлежало измениться, но всякая неправильная рецепция ведет к еще большему повреждению общественных отношений. Психологию масс начинают определять чувства дискомфорта и несправедливости, ведущие к агрессии. Иными словами, включается природный, стайный механизм защиты. Трудящиеся слои ропщут, что облегчает распространение революционных идей, скоробогатеи стремятся наверх, неся с собой упрощенные подходы к решению судьбоносных вопросов, ура-патриоты плодятся как муравьи, копя в умах кислоту и желчь вместо мыслей. Этот процесс начался в России отнюдь не в октябре 1917-го.

Россия не сумела правильно принять европейский буржуазный строй, и это, вопреки продолжающемуся развитию страны, увеличило социальный гнет и разогрело радикализм. Пути назад не было, - прежние уклады и отношения не могли обеспечить будущее государства. Когда к общественному расстройству добавилась война, взрыв стал неизбежен. В силу социализации русской мысли он приобрел красно-белую окраску. Там, где социалисты и коммунисты оказались слабы, но присутствовали другие сильные идеологии, в ХХ веке произошли националистические (Германия, Италия) и клерикальные (Иран) революции. Все они были призваны решить социальные проблемы и укрепить геополитическое положение своих сдающих позиции стран, и все с этими задачами не справились. Неудивительно, ибо создание высокоразвитого современного общества невозможно, следуя инстинктам. Выводов никто не делает: социализм, религиозный фундаментализм и национализм (или шовинизм) больше не прорабатываются идейно и не подчиняются прогнозам, - они превратились в инстинктивные формы, в которые облачается любой конфликт. И чем меньше первого, - тем больше второго и третьего.

Бесполезно отрицать, что русская революция была призвана упрочить международное положение государства, отразив все поползновения на него (эта задача находилась для революционеров в области бессознательного, затеняясь «мировой революцией», и, тем не менее, стала главной). Но для успеха социальной реконструкции России было необходимо не только устранение эксплуататоров, но укрепление общественных связей (которые марксисты поломали, заменяя утопией). Справедливость вновь была попрана, жизнь обеднена, строительство нового общества покорежено и оплачено непомерной ценой. Слепые фанатики и люди с нулевым духовным зарядом становились желанными кирпичиками для пирамиды системы. Насилие оказалось более простым и доступным орудием, чем мысль и опыт.

Антикоммунистическая и русофобская Европа оказалась не умнее. Там развился антипод сталинизма по цивилизационному противостоянию, - фашизм. Оба режима основывались на инстинкте стаи, строгой иерархии вожаков, невежестве и агрессивности. Перманентной и мировой революции в нацистском инструментарии соответствовало более откровенное понятие «расширения жизненного пространства». И тот, и другой режим не брезговали уголовщиной и геноцидом, будучи разновидностями криминальной диктатуры. Тот факт, что в финале немецкой системы оказалось больше агрессии, а в конце советской – криминала, ничего не опровергает. Эти частности преходящи и объяснимы логически.

Таков мотор тоталитаризма, включившийся в эпоху глобализации, когда отдельные страны и народы начали защищать свою самость, стихийно сплачиваясь вокруг «подходящих» вождей. Эти жестокие руководители суть порождения воспалений иммунной системы своих обществ, более опасных, чем инфекция глобализма. В коллективном бессознательном они тем привлекательнее, чем больше грозят ниспровергнуть конкурентов. Это огромная разница с начальными установками марксизма, и она объясняет, почему в современной России коммунисты выродились в бюргеров и шовинистов, Сталин популярнее Ленина, а одобрение Путина тем выше, чем капризнее он угрожает НАТО и Америке, показывает силу Украине, и борется с «иноагентами», хотя это отнюдь не признаки успеха. Массовая слепота такого уровня лечится только катастрофическим поражением. Трагедия криминальных диктатур не списывается на их вождей, - они как стержень в огромном общественном воспалении, где каждая клеточка призывает крови прорваться. Но, если подумать, кому нужно противостояние, хранящее ностальгическую отсталость ценой изоляции, тем более – войны? Людям нужно другое - занять мирное и достойное место в грядущей эпохе. Ничем иным, кроме познания социальных процессов, роста образования, науки, постоянного труда и внимания к собственной земле и культуре, этот положительный результат не достигается. Выстраивание в стаю за вождем и поиски врагов давно осуждены историей. Во всяком случае, хорошо известны их последствия.

Есть в руке меч, - трави и суши руку, голова в опасности!

Страшнее и несправедливее прочих от репрессий пострадал офицерский корпус Красной Армии, в котором были сосредоточены остатки цвета революции. В период 1929-1936 годов, пока до нее не добрался Сталин, армия переживала взлет. С 1931 года большую часть полномочий в военных делах держал в своих руках М.Н. Тухачевский. Будучи сложной фигурой, он понимал тенденции военного дела. Появились танковые и воздушно-десантные войска, современная для тех лет авиация. Создавались крупные, хорошо сколоченные оперативные соединения для решения серьезных задач. Проводились большие маневры с целью обучения командования вождению корпусов, армий и фронтов. Равное внимание уделялось наступлению и обороне. Оперативно-тактическое искусство командующих было высоким, как и образование офицеров. К 1937 году 79,6% командного состава армии имели среднее и высшее военное образование, в бронетанковых войсках - 96,8%, в авиации - 98,9%, на флоте - 98,2%. Штабы придерживались тех взглядов на начальный период войны и развитие операций, правильность которых через несколько лет подтвердит практика. Был устранен дуализм командир-комиссар, мешавший командованию. Умаление политики в пользу военной квалификации произошло вразрез с установками режима и натолкнулось на сопротивление почивавших на лаврах Гражданской войны дилетантов во главе с Ворошиловым и Буденным. В дисциплинированной, обученной и способной к нанесению сильнейших ударов армии видели внутреннюю угрозу, - призрак контрреволюции по образу Наполеона.

Обвинения было легко выдвинуть, поскольку марксизм однобоко и отрицательно описал явление бонапартизма. Казалось, с упрочением экономического и внутриполитического положения СССР, можно было одернуть своих военных. Когда новый руководитель НКВД Н.И. Ежов сообщил о раскрытии еще одной контрреволюционной организации, а Троцкий провокационно гавкнул из-за рубежа о наличии в СССР сил во главе с военными, способных ликвидировать сталинский режим, период автономии для армии закончился. Военная квалификация была принесена в жертву безопасности криминальной диктатуры. В августе 1936 года началась чистка вооруженных сил, в мае 1937 года Тухачевский был арестован и всего за несколько дней диких пыток у него было вырвано признание в заговоре. В ночь с 11 на 12 июня того же года Тухачевский с группой из 7 генералов корпусного и армейского рангов был расстрелян по делу так называемой «антисоветской троцкистской военной организации». Перед смертью успел крикнуть «Да здравствует Красная Армия!»

Поныне имя Тухачевского подвергается очернительству. В то же время, бандитского происхождения, пьяница и насильник комбриг Котовский, поднятый на щит сталинской пропагандой как образец офицера, нужного режиму (недальновидный, жестокий, с запятнанной репутацией), остается хорошим, а в последние годы, благодаря некоему «творчеству», даже «утомленным солнцем». Конечно, Тухачевский и его окружение совершали ошибки. Но они... Читать следующую страницу »

Страница: 1 2 3