Злополучный "Батум"

       В первой половине 1939 года Михаил Афанасьевич Булгаков завершил работу над пьесой «Батум» о молодом Сталине. Пьеса была заказана автору руководством МХАТа, ему был выплачен гонорар и командировочные расходы, ее планировалось показать на сцене в декабре к 60-летию вождя.  Это была последняя литературная работа писателя, который скончался в марте следующего года от неизлечимой болезни почек в возрасте сорока восьми лет.

       Многие читатели до сих пор не задаются простыми вопросами: зачем М.А. взялся за эту тему; как такое согласованное наверху решение (а иных тогда не существовало) сочетается с якобы антисоветскими и антисталинскими взглядами Булгакова и почему «белогвардейцу» доверили писать о лидере СССР?

       Ответ напрашивается простой: мы стали свидетелями позднейших выдумок, попыток переписать историю в нужном кому-то направлении.

       У Булгакова при написании «Батума» были трудности: он не интересовался революционным движением, деятельностью большевиков, недолюбливал Октябрьский переворот, который принес ему множество житейских неудобств. Другое дело, что неудобства остались позади, и к тридцатым годам он был весьма обеспеченным человеком и надеялся на еще более успешное будущее.

       Ему предоставили соответствующие исторические материалы (естественно, официозного толка), но он надеялся на собственные драматургические находки, на фантазию и остроумие, которые его редко подводили…

       Действие пьесы начинается в актовом зале Тифлисской духовной семинарии, примыкавшем к семинарской церкви. Здесь в 1898 году воспитанникам выпускного шестого класса было объявлено об исключении их однокашника Иосифа Джугашвили за принадлежность к противоправительственным кружкам. Когда ректор заканчивает нравоучительную тираду по этому поводу, 19-летний Сталин (его так и именуют в ремарках) произносит слово: «Аминь!» Автор подобной нелепостью хотел добиться комического эффекта. (Почему нелепостью? Потому что в таких учреждениях, где кто-то делал карьеру, а кто-то искренне хотел стать проповедником, элементарные приличия соблюдались. Сталина Булгаков невольно, по незнанию, изображает глупцом).

       Иосиф Джугашвили завершал обучение. Его не допустили только к выпускным экзаменам, но могли и допустить, если бы он признал ошибки и хотя бы формально раскаялся. Преподаватели исходили из двух соображений: им не хотелось терять лучшего ученика и выносить сор из избы. Будущий Сталин проявил неуступчивость по каким-то соображениям, но делать из ситуации цирк, изображать пародию на семинарию, как получилось у Булгакова, вряд ли входило в планы вождя.

       Когда мероприятие по «отчислению Сталина» заканчивается, он остается в помещении один и … закуривает папиросу.

       Далее действие переносится в Батум (октябрь 1900 года) на конспиративную квартиру, где прячут Сталина (товарища Сосо) и где он на тайной сходке сообщает местным революционерам, что послан для подпольной работы тифлисским комитетом РСДРП. Подпольная работа, как выясняется позже, заключается в том, что под видом застолья с вином и праздничными закусками проводятся партийные собрания с призывами к свержению существующего строя.

       Затем зрители оказываются в 1901 году в кабинете кутаисского генерал-губернатора, который читает донесения от полицмейстера Батума о забастовке рабочих на заводе Ротшильда. Речь идет, видимо, об австрийском Ротшильде (есть и британские), родственники коего происходили из Одессы.

        Генерал-губернатор узнает от жандармского полковника Трейница, что на месте событий орудует группа агитаторов во главе с Пастырем. (Вообще-то Пастырем именуют обычно Иисуса Христа). Но генерал-губернатор не знает об этом и спрашивает Трейница, кто сей главарь? Тот отвечает: «Иосиф Джугашвили; он был исключен из Тифлисской семинарии за неблагонадежность, работал там же, в Тифлисе, в обсерватории. «Как же этого музыканта не ликвидировали сразу?» – «Почему музыканта, ваше превосходительство?» – «Вы сказали, что он служил в консерватории?» – «В обсерватории». – «Да, да, но это безразлично… Придется заняться этим… э… семинаристом серьезно». – «Он уже теперь не семинарист. Он, ваше превосходительство, член тифлисского комитета РСДРП». И так далее, и тому подобное.

       Мы переносимся на завод Ротшильда, где губернатор через переводчика с грузинского языка беседует с рабочими. Комический эффект (а нужен ли он?) достигается за счет того, что перевода не требуется, все говорят по-русски.

       Далее происходит (прямо на сцене) стычка рабочих с царскими войсками. Солдаты открывают огонь. Кто-то из протестующих падает замертво, кого-то ранят. Сталин (кричит): «Не трогай мертвых! Их поднимут! Уходите скорее!»

       Вновь конспиративная квартира. Разговор Сталина с пришедшим в гости стариком, который думает, что конспираторы печатают деньги, а не прокламации. Здесь же происходит арест Сталина. Во время обыска у него находят «Философию природы» Гегеля и поэтому называют «философом». (Пастырь, бродячий философ. Откуда это? Неужели из «Мастера и Маргариты»?)

       Лето 1902 года, тюремный двор. Уголовники с метлами, понукаемые надзирателем, подметают. Сталин появляется в окне за решеткой и выбрасывает одному из них пачку писем на волю. Тот с готовностью обещает выполнить поручение и приводит к нему под окно камеры женщину-арестантку. Сталин просит ее не лить слез понапрасну и утверждает, что ее скоро выпустят. Охрана пытается эту революционерку по имени Наташа оттащить. Она сопротивляется, Сталин требует, чтобы ее не трогали. Кто-то из охраны стреляет в воздух. Женщина вопит: «Меня бьют!» Появляется начальник тюрьмы и говорит: «Уведите ее скорее». А из застенков раздается пение заключенных: «Отречемся от старого мира!..»

       Вскоре из ниоткуда в тюремном дворе возникает генерал-губернатор. Уголовники выстраиваются в шеренгу. «Что такое здесь?» – спрашивает губернатор. Ему отвечают: «Бунт происходит, ваше высокопревосходительство». В это же время в сопровождении двух надзирателей выводят во двор Сталина, тюрьма затихает. Он выдвигает губернатору требования заключенных об улучшении их содержания. Тот якобы принимает эти требования, но на самом деле ожидает прибытия казаков. За сценой появляется целая казачья сотня на конях. Однако выясняется, что для конвоирования Джугашвили достаточно взвода.

       Кабинет Николая II в Петергофе с видом на море. Император, одетый в малиновую рубаху с полковничьими погонами, встречается с неким министром и расспрашивает его о здоровье жены. Государь при этом рассуждает о целительных возможностях Саровского прудика. (Значит, события происходят летом 1903 года, когда был прославлен преподобный старец Серафим Саровский). Министр сожалеет, что его супруга не могла приехать на открытие мощей. Не беда, говорит Николай Александрович, императрица захватила с собой оттуда четыре ведра святой воды: «Я распоряжусь, чтобы она вам прислала пузыречек».

       Государственные мужья, наконец, переходят к делу. Речь идет о преступлении, совершенном крестьянином Горийского уезда Тифлисской губернии Иосифом Виссарионовичем Джугашвили. Он обвиняется в подстрекательстве батумских рабочих к стачкам и беспорядкам, в результате которых было убито четырнадцать человек и ранено шестьдесят четыре. «Какая часть стреляла?» – интересуется государь. – «Рота седьмого кавказского батальона». – «Этого без последствий оставить нельзя. Придется отчислить от командования и командира батальона и командира роты. Батальон стрелять не умеет. Шеститысячная толпа и четырнадцать человек!» – «По закону преступление Джугашвили карается высылкой в Восточную Сибирь на три года», информирует министр. – «Мягкие законы на святой Руси», – констатирует царь. Со стороны Петергофа доносится военная музыка, и канарейка в клетке, висящей в углу кабинета, начинает неуверенно петь. Император оживляется, подходит к клетке, щелкает пальцами, дирижирует. Просит министра повернуть на столике ручку музыкального органчика. «Запела! Целое утро ничего не мог от нее добиться», – объясняет Николай Александрович. Канарейка поет, повторяя одно и то же: «Боже, царя храни». «Целый год ее обучал», – признается император.

       Действие возвращается на ту же конспиративную квартиру. Ночь. Упомянутая Наташа и подпольщик Порфирий вспоминают недавние революционные события и героическую роль Джугашвили. Как он там в ссылке в Иркутской губернии, которая по территории больше, чем Франция? Не заболел ли? Вдруг стук в окно. Кто бы это мог быть? Ну, конечно же, Сталин. Он, конечно же, бежал…      

       Я изложил вкратце весь этот бред, который Булгаков читал мхатовским артистам и мхатовским начальникам. Они восхищались! Что же они совсем не разбирались в жизни или хотели подставить тяжело больного автора?        

       То, что Иосиф Сталин учился в семинарии (обучение в ней приравнивалось к университетскому), было тайной для большинства советских людей. Генеральный секретарь поручил открыть эту тайну своему любимому писателю. Но тот не справился с задачей по ряду объективных причин.

       Возможно, Иосиф Виссарионович надеялся, что Михаил Афанасьевич сумеет изобразить историю его молодости так же легко, остроумно и правдоподобно, как у него получилось в «Днях Турбиных». Но на этот раз не вышло. Одно дело рассказывать о себе и известных событиях, другое дело воссоздавать жизнь другого человека, да уже и не человека, а мифологического персонажа.

       Нельзя забывать и о физическом недуге Булгакова, который, очевидно, давал о себе знать уже с середины тридцатых годов прошлого века.

05.08 – 15.08.2020

 Михаил Кедровский