Сергей Петрович Любушкин

Странно, что некоторые события оставляют в памяти, столь любящей отсеивать второстепенное, любопытные загадки всплывающие в блокнотах, и черновиках. 
Людьми, их словами, действиями, поступками, иногда ставятся столь необычные задачи, что осмысление их занимает годы.
При этом, ничего особенного как бы не происходит. Просто человек совершает свойственные его природе дела. Насколько необыкновенно всё это выглядит, почему-то становится ясно только через время. 
Почему благость понимания, даруется нам или ощущается, как некое чувство, но только неожиданно, вспышкой?
Неужели если бы мы могли осознавать всю чудесность нашего существования, сама жизнь протекала бы по-другому?
Но суть всё равно в том, что происходящее раньше, не кажется чудом сразу. Должно пройти время, чтобы события "очудесатились", возвысившись до некоего уровня от обыденности, породившей их. Устоялись, пришли в норму, очистились от наносного, и ушли в вечность истинным своим значением, став нашими творениями, готовыми позже вернуться в обновлённый мир надежды.

Сергей Петрович опекал Любу.

Странно как два этих человека пришлись по пути друг другу. Особенно если учесть, что с самого Сергея можно было смело списывать литературное произведение. 
Высок, плотен, красив, и определённо имеющий как минимум по одному набору душ, на каждый подходящий для этого случай, он неизменно поражал видящих его, талантом и разнообразием интересов, что конечно же, позволяло им тайком выдыхать ему в спину: «Талантище!», осмысляя до каких широт в странствиях своих, может докатиться дух человеческий.
Не то, чтобы Сергей Петрович был сознательно лицемерен, или плох, просто Природа, по одной ведомой ей причине наделила его странным даром менять грани характера, подобно тому, как некоторые люди, по ходу жизни меняют шляпы на головах, временами, оказываясь сами себе режиссёрами и лицедеями.
Однако люди хоть и отличаются друг от друга порядочно, но всё же схожи меж собой.
В этом отношении Сергей Петрович каждую свою новую душу, доставал откуда-то оттуда, где возникновение её, проследить не представлялось возможным.
Извлекалась ли она подобно кролику из цилиндра с двойным дном, или являлась из воздуха, но каждое её земное занятие сопровождалось лёгким удивлением толпы, постоянно и бессистемно окружающей его. 
Где-то в недрах этих столпотворений, были растворены и нумизматические поиски, и написания стихов, и общественная деятельность, и иные не менее важные, циркулирующие по некой диагонали, мысли и дела. На одном из концов этого вектора удобно располагался Сергей Петрович, на другом --- все остальные.
Одна из его душ, вполне могла претендовать на звание Товарищ года, будучи удивительно милосердной, обладая странным пониманием душ других, несчастных, забитых, по-детски инфантильных в отношении жизни. Вот и удумалось ей, отправить на конкурс, куда он сам должен был поехать, стихи подобного человека-девочки, лет так сорока.
По неизвестной причине развитие Любы остановилось между подростковыми годами становления, и желанием брать на себя хоть какую-то ответственность. Если бы не проскакивающие старушечьи интонации в голосе, я бы пожалуй так и думала, что ей около шестнадцати, потому как занижать биологический возраст ещё больше, было попросту совестно.
Худоба, прикрытая грязной чёрной юбкой в пол, и более вычищенным розовым свитером, никак не могли скрыть проблематичность ситуации.
Одна женщина, на одной из многочисленных школьных линеек, старательно развязывала верёвочку от воздушного шарика, чем довела до слёз сына. 
Люба так же старательно разглаживала пакетик от пирожка, пряча его в карман.
Забитость и мелочность. Тяжесть жизни. Сломленность. Упрямая поза. 
Она не признается в том, что ей жалко кусочек пластика. Только жалкая улыбка.
Только: «Я себе ещё пирожок куплю». 
Положу в пакетик этот, летит растворившимся эхом, невысказанное. Летит в интерес людей окружающих Сергея Петровича, но не остаётся в нём, оседая где-то на дне сложных литературных разговоров, незамеченное и неуслышанное, что есть вот такая хорошая бережливая Люба, которая даже пакетик не выбрасывает. Слышит ли он её?!

Запорожье по сути своей индустриальный город, местами отделанный витринами магазинов, местами гаражными трущобами, и непонятно как, переходящими из одной в другую улицами.
По одной из таких улиц проносила своё существование Любушка. 
По другой, спустя несколько часов, мыкались мы с Феликсом Феликсовичем, из стоического упрямства не соглашаясь вызвать такси, которое минут за 15 довезло бы нас до места.
Рождество ли тому причиной, или что ещё, но все наши попытки добраться до общежития, оканчивались ходьбой по кругу, обрывающейся бессмысленным перетеканием из переулка в переулок, до самой глубокой ночи.
Поэты представляют из себя очень любопытных товарищей, внутренние бурдючки которых, переполняясь от избытка эмоций, облагораживают окружающих интеллектуальным творческим продуктом, подобным древнегреческому нектару, хотят окружающие того или нет.
Переполненные подобным, движимые жаждой непонятно какого открытия, за которым теперь почему-то неизменно угадывается детское ожидание чуда, мы с ослиным упорством, прокладывали себе дорогу сквозь снега, безветрие, и читали стихи.
Вперёд к ночлегу, к утру, к выступлению, к Рождеству, бодрящему и не позволяющему хотеть спать настолько, что верный поворот, многоэтажки, лифт, нежелание спать несмотря на два часа ночи, стремительно проносились фейерверком радости.

Блок общежития.
Дверь. Кровать. 
Люба. 
Приехали…

Я сразу ухожу в туалет. Надо хорошенько всё обдумать.

Мужская комната подаёт голоса. Через закрытую дверь доносится смех.
- Взял вот девочку. Стихи прислала. Такая себе.
Между там и между здесь. Между тем и этим. Между упрямым Донецком, и глупой равнодушной Украиной. Между здоровьем и болезнью. Между необыкновенным человеческим терпением и редкой сволочностью характера Сергей Петрович как-то умудрялся жить и благоденствовать, тогда как у любого другого подобные междометия вызвали бы когнитивный диссонанс, и расстройство желудка. Но он не был бы собой, если бы не был слеплен из более крепкого теста, нежели все окружающие его. Теста более чувствительного и ранимого, потому как был ещё и поэт.
Он вообще много чего писал. Много подвижничал на ниве литературы.
Феликс Феликсович подаёт голос. Его внешность хуторянина, скрывающая под собой острый ум, и тонкую наблюдательность, таит немало секретов, которые следует обходить стороной.
Нехорошо подслушивать, но я уже понимаю, что внешнее уважительное отношение к Любе, скрывает за собой насмешку, с оттенком презрения, которое люди воспитанные никогда не продемонстрируют.
По коридору, спать.
Любушка рассказывает, рассказывает. И как будто не существует для неё ничего из того, что я в жизни ей не поведаю. Для меня же есть только надежда на здоровый укрепляющий сон.

Вставать. Спешить. Собираться вместе со всеми завтракать.
Люба просто не хочет. Ей всё равно.
Инфантильность в чистом виде. 
- Да ей за сорок, знаешь? 
Очередная душа Сергея Петровича мило кусает булочку, разговаривая с Феликс Феликсовичем о семье. Оба давно и благополучно женаты. Всё в порядке, завтрак бодрит.
Кашляю, поперхнувшись кофе. Меня деликатно хлопают по спине.
- Как так за сорок? 
- А ты думала она твоя ровесница? Непростая жизнь у неё конечно. Но бывает всякое. Премию же получила, значит, голова работает.
Воспитанные люди. Стараются найти лучшее в человеке. Я не стараюсь, и тихонько ухожу делать ксерокс. Улыбайся, и помалкивай, потому как что ты вообще кому скажешь? Всё, так как всегда.
Люба спит.
Комнаты в общежитии просторны, и хорошо освещены. Наконец Сергей Петрович отправляется будить наше спящее величество. 
Если бы ни это, сомневаюсь что она пришла бы в ДК.

Со сцены льётся поэзия. Откуда милая? Ты ведь берёшь эту необыкновенную духовную зрелость откуда-то? Проявляешь её в стихе своём.
Ведь есть же и в тебе взрослость. Есть и сила, и свет. 
Красота и воля. 
Только в жизни, где это всё? Где простор?
Сергей Петрович тоже думает, и ищет ответ.

Позже Люба пытается сфотографироваться у входа в храм, рядом со статуей Богородицы, и лекция по истории церковной живописи, которую нам должны читать, отходит на второй план. 
Объясните подростку что привлекающее, и являющееся объектом его желаний не всегда полезно.
Объясните Любе что такое понимание, и что это не просто кусок камня.
Растолкуйте разницу между внешним и внутренним.
Объясните это, и возможно вы спасёте всех нас от самих себя, и сложите все души Сергея Петровича в одно целое.
Возможно, у вас получится.

На лекции, я писала в блокнот. Писала так агрессивно, что меня, пожалуй, сочли несколько сумасшедшей. Но нужно было хоть как-то избавиться от происходящего, от глубинных поступков и мотиваций окружающих, от всей этой жизни, от лектора вещающего, но не желающего вдуматься в первопричины исторической ретроспективы, превратившего набор фактов, в возвышенное поклонение Мифу, без переосмысления.
От окружающих, внимающих каждому слову, и радостно хлопающих.
Не было возможности отделаться от мыслей, что за каждым живописным полотном, стоит художник сотворивший его. 
Какой прекрасный сюжет воплотил Гюстав Доре, в картине «Убийство Авеля Каином»!
Давайте похлопаем ещё громче!
А ведь это всего-навсего попытка объяснить, почему мы начали убивать друг друга.
Просто-напросто из-за того, что у кого-то дым от жертвоприношения, пошёл вверх, а у кого-то начал стелиться по земле.
Такая вот философия, приправленная чёрным юмором в мрачной сказке.
Но сколько выросло из этого, включая картину Доре.
Выросло, и докатилось до нас в двухтысячные годы, вызывая восторг.
Смотреть и плакать.

Любушка радостно хлопает вместе со всеми.
Пожалуй, по сравнению с этим, можно и у памятника сфотографироваться.

 Дотнара Каримова :-)

x

Иллюстрация к: Сергей Петрович Любушкин