Меотийское озеро

– О чем задумался? – прервал раздумья Толик Беленький, заглядывая в разложенную на столе карту, – О-о-о! Мое родное Азовское море! Ты что, тёзка, на каникулы собрался?
– Да никуда не собрался, – досадливо ответил ему, – Соберешься тут.
– А в чем проблема? – совершенно неожиданно вторгся в тайные замыслы наш квартирант – студент-заочник, который, вместе с Толиком Черненьким, несколько лет подряд на время институтских сессий снимал нашу маленькую комнату.
– Да нет проблем. Было бы, куда. С детства мечтаю о море, а видел только в кино. Обидно. В младших классах за отличную учебу даже путевку в “Артек” выделили, а по ней съездил троечник Женька.
– Как же так?!
– Не знаю. Мне кажется, взрослые тогда сговорились, а меня просто обманули. Я бы и не узнал ничего, если б Женька сам не проговорился.
– Ну, Толик! Да за такое морду бьют!
– Кому? Он и не понял ничего – каждый год на море. Ну, отправили в “Артек” и отправили. Плохо, что ли.
– Да-а-а, Толик. Ладно, не унывай. Побываешь еще. Какие твои годы.
– Конечно, побываю, – принялся убирать карты, освобождая ему стол.

– Сынок, ты знаешь, что тут Толик Беленький предложил? – через неделю после того разговора спросила мама.
– Откуда? Я его сегодня даже не видел.
– Оказывается, у него родители живут на Азовском море, в Жданове. А отец там работает в каком-то санатории. Вот бы, говорит, туда вашего Толика отправить. Отец поможет устроиться в санаторий, а до Жданова сам доедет – он у вас самостоятельный. Ну, ты как, сынок?
– Да я с радостью! Вот только, где денег взять? – обрадовался и расстроился одновременно, ведь денег у нас хронически не хватало.
“В долгах, как в шелках”, – почти всегда говорила мама к концу месяца. Работал один отец, а нас, нахлебников, у него аж четверо: мама, да мы, с братьями. Какой там санаторий!
– Тут оба Толика обещают заплатить за квартиру. Вот тебе и деньги. Только боюсь, как ты один поедешь в общем вагоне.
– Да также, как в деревню!
– Сравнил. Тут всего двести километров, а туда аж пятьсот.
– А по времени, одно и то же – восемь часов. К тому же, в деревню поезд всегда приходит ночью, и добираться полтора километра лесом.
– Значит, поедешь? – неуверенно спросила мама.
– Конечно, поеду! Если можно, – вздохнул я.
– Ладно, сынок. Готовься. Толик сказал, ехать надо в начале августа.
От радости, не знал, что ответить. Неужели ровно через месяц увижу настоящее море?! Правда, месяц – срок большой, и все может случиться. Но, впервые за много лет мечта, наконец, обрела реальные очертания.

– Тебе мама уже сказала? – спросил вечером Толик Беленький.
– Сказала, готовься. Неужели, правда?
– А ты сомневаешься? Отец сказал, встретит, устроит, проконтролирует, если надо. Так что, готовься, тезка, – обрадовал он.
– Всегда готов! – ответил ему бодрым пионерским лозунгом.
– Ой, ли? – критически оглядел он меня, – Да ты в полчаса сгоришь на нашем солнышке. Что бледный такой? Лето давно, а ты.
– Только-только выпускные экзамены сдал за седьмой класс.
– Поздравляю. И много экзаменов?
– Восемь.
– Ничего себе! Тут четыре и то никак. Теперь понятно, тёзка. Давай, загорай, пока есть возможность, – посоветовал Толик.

И вот, наконец, бесконечный месяц позади. Мечтать уже поздно. Давно собран маленький чемоданчик, с которым бегал на тренировки, на руках билеты и деньги, и я вполне готов к первому путешествию к морю.
Провожали всей семьей. Пришел даже Вовка Бегун. Сколько напутствий, сколько наставлений. А перрон все пуст. Поезд “Ленинград-Мариуполь” сильно запаздывал.
– А почему Мариуполь? Ты же говорил, в Жданов едешь, – удивленно спросил Вовка.
– Мариуполь – это древний греческий город. А Ждановым назвали при советской власти, – привычно объяснил другу детства, который, похоже, там, в детстве, и остался.
– Так ты в Грецию едешь?! – поразился тот, уверенный, что советская власть уже везде.
– В древнюю, – с серьезным видом ответил ему.
– Ну, Толик! Счастливчик! – восторженно посмотрел на меня Вовка, – Колизей посмотришь и этих. Гладиаторов.
Разубеждать не стал. Хорошо, хоть это помнит.
Подошел поезд. С моим лилипутским чемоданчиком в вагон попал одним из первых и без труда нашел свободное место у окошка. Через минуту присесть в общем вагоне было негде. Впечатление, что все устремились на юг. Впрочем, чему удивляться – начало августа.
И вот поезд тронулся. Отстали бежавшие за вагоном провожающие. Путешествие началось.
– Столько народу тебя провожало! В гости ездил? – спросила женщина, ехавшая с маленькой девочкой, сидевшей за столиком напротив меня.
– Нет, только еду.
– Далеко?
– В Мариуполь.
– Ну, слава богу! А то от Ленинграда до Харькова на этом месте уже человек пять прокатилось. Как заколдованное.
– Ничего, расколдую, – пообещал ей.
– Правда? – оживилась девочка, – Ты волшебник?
– Сказочник, – ответил ей.
– Ой, мамочка! – обрадовалась малышка, – С нами в поезде сказочник едет! Расскажи сказку. Пожалуйста, – тут же попросила она.
Уже через час мы стали добрыми друзьями. За разговорами незаметно прошел день и накатил вечер. Стемнело, а поезд неспешно двигался к цели, так и не наверстав упущенное время. Уставшая за день девочка уснула прямо за столиком.
– Любят тебя детишки. Вон моя как прилипла, – отметила попутчица, – А тебя будут встречать?
– Нет. Даже не знаю, как доберусь. Я в Жданове еще не был.
– А тебе куда надо? – спросила она. Назвал адрес санатория, – Ну, это рядом с морским портом. А нам придется такси брать. Вместе и поедем. Довезем прямо до места, – сходу решила та мою проблему.
Почти в полночь мы, наконец, вышли на перрон станции “Мариуполь”.
“Греция”, – мысленно усмехнулся, вспомнив Вовкиного “счастливчика”.
Несмотря на позднее время, довольно жарко. Ощущение духоты усиливалось скученностью людского потока и тяжестью доверенного мне груза: рюкзака, чемодана и огромной сумки. Мой чемоданчик и спящую девочку несла попутчица. К тому же, очень хотелось пить, есть и спать одновременно.
Но вот окружавшая нас толпа пассажиров поезда и встречающих рассеялась, и мы оказались в хвосте небольшой очереди на такси, но нас пропустили, и уже через полчаса замелькали-закружили улочки ночного Жданова.
– Вон ворота твоего санатория, – рукой указал таксист и остановил машину.
Моя маленькая подружка так и не проснулась. Поблагодарив ее маму, попрощался и вышел в непривычно темную ночь приморского города.

И вот уже растаяли габаритные огни умчавшейся машины, разорвав последнюю связь с долгой дорогой из дома. Я на месте, вот только, где это место. Перейдя шоссе, подошел к распахнутым ажурным воротам, гостеприимно приглашающим войти и подняться куда-то вверх по широким ступеням бесконечной лестницы. Одолев половину, огляделся – чернильная мгла в полнеба, и лишь справа, откуда приехал, раскинулось многоцветие огоньков морского порта. Вот оно, невидимое море, прямо передо мной, и я впервые на его берегу! Я чувствую твое присутствие, настоящее живое море! Ну, здравствуй!
Одолев последний лестничный марш, обнаружил тусклый огонек у входа в длинное трехэтажное здание, фасадом обращенное к морю. Стеклянные двери оказались запертыми, а за ними ничего не проглядывалось. Вывески не было, но интуитивно понял, что это и есть мой санаторий.
Покрутившись у дверей, обнаружил несколько садовых лавочек, уютно разместившихся под низкими кронами густых деревьев. Присев на одну из них, не заметил, как уснул.
Проснулся от стука и истошных криков:
– Шляются тут по ночам! Спать не дают! Распорядок нарушают! Вот напишу на вас! – сердито выговаривала пожилая женщина в белом халате, отчаянно гремевшая неподдающейся стеклянной дверью.
– Да мы случайно попали на двухсерийный сеанс. Вот только кончился, – негромко оправдывалась скромная молодая парочка, – Вы уж нас простите за беспокойство. Не пишите, пожалуйста, – уговаривали они цербера.
“Концлагерь какой-то, а не санаторий”, – подхватился с лавочки и спешно направился к людям, пока не исчезли за непроницаемой дверью.
– Еще один! – заметив меня, сходу переключилась сердитая тетка, – А ты из какой комнаты?
– Я не из комнаты, а с ленинградского поезда. Только что приехал.
– Давай путевку, – смягчилась дежурная.
– Я не к вам, а к Стаскевичам. Может, подскажете, как их найти?
– А ты кем им приходишься? Что встали? Идите уже! – отпустила опоздавших любопытная тетка.
– Троюродным дедом, – вызвал взрыв смеха не успевшей уйти парочки.
– Шутки шутишь? Молодой еще со мной шутить! – обиделась привратница, – Вот не скажу, и будешь куковать на лавочке до утра.
– Да лучше на лавочке, чем в вашем концлагере, – снова рассмешил молодежь.
– Иди вон по той дорожке, не сворачивай. Прямо в них упрешься. Ишь, что придумал, концлагерь. Нечего по ночам шляться, дедушка, – под занавес рассмешила дежурная.
– Спасибо! Спокойной ночи! – крикнул всем разом и отправился в указанном направлении.

И снова чернильная мгла. Ощупывая утоптанную дорожку ногами, медленно двинулся к цели. Десять минут ходьбы, и показался маячок – свет электрической лампочки. Еще пять минут, и оказался у жилых построек, наполовину скрытых плотной живой изгородью. Отыскав калитку, услышал грозное рычание “охранника”, уже поджидавшего меня на месте.
– Кто здесь?! – вдруг громко спросил кто-то невидимый.
– Стаскевичи здесь живут?! – уточнил на всякий случай.
– Здесь-здесь! Заходи, Толик!
– А собака?!
– Заходи! Она не тронет!
Войдя в калитку, обомлел: дружелюбно помахивая хвостом, меня принялся обнюхивать громадный волкодав.
– Место, Серёжа! Дай людыни пройти! – скомандовал псу крупный мужчина, сидевший в одних плавках на койке, стоявшей посреди двора.
Обиженно вякнув, волкодав Серёжа неспешно удалился к своей будке.
– Ну, как доехал? – поднялся с койки отец Толика Беленького.
– Да вот, поезд часа на два опоздал. Здравствуйте, Василий Георгиевич. Простите за беспокойство.
– Здорово, сынку. Та какое там беспокойство. Йисты хочешь, чи як?
– Чи як. Спать хочу, – соврал ему, не желая беспокоить хозяев.
– Тоди ходь до хаты. Там усэ готово. Лягай до утра. А я тут люблю, на двори, з Серёжою, – улегся он на свое ложе.

Проснулся от истерических криков голосистого петуха. В комнате было светло, и я огляделся. Типичная украинская хатка, как у бабушки в деревне. Хотелось спать, но еще больше есть. Оделся и вышел на двор.
На месте койки уже стоял накрытый стол, а рядом у летней печки суетилась хозяйка – мама Толика Беленького. Глухо буркнул и поднялся у своей будки Серёжа, поглядывая то на меня, то на хозяйку.
– Свои, Серёжа! – успокоила та пса, – Доброе утро, Толик. Умойся там и давай за стол. Мабуть йисты хочешь.
– Доброе утро, Галина Матвеевна. А почему Серёжа? – кивнул в сторону волкодава.
– Та так. Серёжа и Серёжа. Ни Бобиком же звать таку гарну псину. Вумный! Як наш булгахтер Серёжа. Ну, йды, умывайся, сынку.
Появился хозяин, и всех тут же пригласили за стол, а после плотного завтрака пошли расспросы. Родителей, конечно же, интересовали дела сына, и я часа два отвечал на их вопросы обо всем на свете.
– Ладно, мать, мы пошли, – поднялся, наконец, хозяин, – Заходи к нам, Толик, не забывай стариков, – пригласил он на будущее.
Сходил в хату за чемоданчиком, и мы отправились в санаторий. Днем дорога показалась не столь необычной – чахлые деревца с пожухлой листвой, мелкий кустарник с мелкими листочками, полусухая трава в колючках, – словом, всё, как и повсюду в степных районах Украины.  Ни пальм тебе, ни зарослей бамбука. В общем, морем, в моем представлении, здесь и не пахло.
То ли мы пошли другой дорогой, то ли к другому санаторию, но вдруг вышли из парковых зарослей на открытое возвышенное место.
– А вот и море, – остановился Василий Георгиевич и широко развел руки, словно захотел обнять весь этот диковинный мир.
Я взглянул и задохнулся от восторга – передо мной, до самого горизонта распласталось нечто, доселе невиданное.
“Безмолвное море, лазурное море, стою очарован над бездной твоей. Ты живо, ты дышишь”, – невольно всплыли в памяти строки, как нельзя кстати, подходящие моменту. Жаль, забыл и автора, и продолжение. Завороженный, я застыл, как сомнамбула, на вершине холма санаторского парка. Надо мною бездонное небо, а впереди – такая же синева, вплоть до самого горизонта, где, казалось, высокий небосвод утонул в морской пучине, а та невероятным образом вздыбилась до самых небес. Ощущение, что стою на краю “земной тверди”, плывущей неведомо куда по безбрежному “морю-окияну” на трех библейских “черепашках”.
“Чайка крыльями машет, за собой нас зовет”, – звонким мальчишеским голосом запела ошалевшая от радости душа. Вот только чаек отсюда не видать – далековато.
“Белеет парус одинокий в тумане моря голубом”. А это уже послание через века от любимого поэта Лермонтова. Увы, туман моря голубого чист аж до самого горизонта – на всей акватории ни суденышка, ни скромной лодки рыбака.
“Простор голубой, земля за кормой, гордо реет над нами флаг Отчизны родной”, – прозвучал, конечно же, мой любимый “Марш нахимовцев”. Вот он, простор голубой! Я вижу его наяву, а не годами представляю лишь мысленно! А вся Земля – это мой корабль. Я – рулевой, Великий Мореплаватель, устремивший его в бесконечные просторы Вселенной.
Свои слова пришли лишь через много лет. Но сочиняя стихи о лете, всегда видел перед собой именно эту картину, которую тогда увидел впервые:

Волны синего моря
Мне сегодня приснились.
О могучие скалы
Они с шумом дробились.

Серебристым потоком
Брызги к небу взлетали.
Отражалось в них солнце
И лазурные дали.

Те безбрежные дали,
Где незримой чертою
Небо словно сливалось
С голубою волною.

Там, за синим простором,
В море солнца и света,
Неизвестные страны –
Страны вечного лета.

– Толя! Ты шо, уснул? – вернул в реальность Василий Георгиевич, – Чи ты моря николы нэ бачив?
– Чи ни, – только и ответил ему.
– Пойдем, Толя! Побачишь ще. Никуды воно нэ динэться, а я на работу опоздаю, – окончательно развеял волшебные чары отец Толика Беленького.
Вздохнув, огляделся. Запомнить бы это местечко, чтобы приходить сюда хоть изредка.
– Ладно, пошли, – согласился с ним, и петляющая тропинка повела нас куда-то круто вниз в густую чащобу невероятно колючего кустарника.
– Обэрэжно, Толя, нэ зачэпысь, – предупредил провожатый. Вовремя предупредил – уже черкнул рукой, хорошо хоть неглубоко.

Попетляв минут десять, вышли, наконец, к санаторному корпусу. Тот ли это корпус, куда попал ночью, или нет, так и не понял. В свете дня все выглядело иначе и не столь таинственно.
Мы прошли в кабинет администратора.
– Давайте ваш паспорт, – попросила дама в белом, как у врача, халате.
– Нет у меня паспорта, – ответил ей.
– Забыли?! Как же так? Ехали в другой город и без документов?
– У меня его вообще нет. Я еще школьник.
– Школьник?  Георгич, а як же я его оформлю? – растерялась дама-администратор.
– А ты запиши моим сыном. Его тэж Толиком зовут, – предложил отец Толика Беленького.
– Все одно, документ нужен.
– Принесу его метрику, якщо знайду.
– Та зачем она мне? Он же у тебя взрослый, у него паспорт должен быть.
– Нэма в нього паспорту. Вин же военный.
– Та знаю. Шо будем делать, Георгич?
– Тоди запиши, шо вин мий младший, и тэж Толик. Тилькы нэзаконный. Из Харкова, – неожиданно выдал Василий Георгиевич.
– Незаконный? – удивленно спросила дама-администратор.
– Ну, да. Был грешок, – твердо ответил тот, добродушно хлопнув меня по спине.
– Ладно, Георгич, шо з тобою робыты. Так и запишу, харьковский сынок нашего Дон Жуана из Мариуполя, – рассмеялась дама-администратор.
Так я стал Толиком Стаскевичем из Харькова – младшим сыном Василия Георгиевича.

– Ну, прощевай, сынку. Мэни на работу пора, – пожал он руку и вышел из кабинета.
Меня вписали в множество каких-то журналов и, наконец, повели на третий этаж, где показали чудесную комнату. Там расстался со своим чемоданчиком, и мы направились в столовую. Утомленный обильным угощением у Стаскевичей, от завтрака отказался и лишь издали познакомился со столом, где будет мое постоянное место.
– Перед обедом зайди к врачу. Не забудь, – закончила инструктаж дама-администратор.
– Зачем? Я не болен, – ответил ей.
– Так положено! Раз уж попался, Стаскевич младший, живи по нашим законам, незаконное дитя, – насмешливо хихикнула она.
Вернулся в комнату. Раздвинув шторы, обнаружил дверь на широкую лоджию. Какая красотища! Балконы были только у моих друзей, а от нашего балкончика в маленьком домике дореволюционной постройки давно остались только две балки-рельсины и заложенная кирпичом дверь.
С лоджии виднелся лишь небольшой клочок моря с множеством кранов на берегу. “Морской порт”, – догадался я. Прямо у корпуса – асфальтированная площадка, от которой волнами поднимался горячий воздух. Вдоль площадки – садовые скамейки, приютившиеся под кронами высоченных акаций, образующих тень, но скрывающих море. Жарко.
Глянув на часы, понял, что до визита к врачу успею сходить на море. Оставив в чемоданчике лишь полотенце и плавки, с необъяснимым трепетом отправился на первое свидание с безответной любовью детства и юности.

– Ключи оставь! – остановил уже знакомый вахтенный цербер, – А-а-а, это ты, дедушка?! А говорил, к Стаскевичам, – узнала она меня.
– Я и есть Стаскевич! Его младший незаконный сын.
– Та ты шо! То дедушка, то сын. Не крути, хлопец. Я его сына знаю. Выкладывай все, как есть, – вскочила она со стула и шустро направилась ко мне. Глядишь, еще не выпустит.
– Спросите у администратора, а я пошел – некогда мне тут с вами лясы точить, – сделал ручкой тетке, изнемогавшей от праздного любопытства.
– Ишь ты какой! Я еще ночью поняла, шо ты не простой хлопец. Ишь, дедушка он незаконнорожденный. Ключи не дам, пока все не расскажешь! – услышал ее голос уже в дверном проеме.
“Точно концлагерь. На допрос чуть не попал”, – подумал, направляясь к знакомой лестнице.

И вот я на площадке, откуда впервые поприветствовал невидимое в темноте море. Теперь вижу. Только отсюда оно не небесно-голубое, каким виделось с холма, а изумрудно-зеленое, поблескивающее на солнце мелкой рябью своих волн. Оно – хамелеон, имеющий в запасе великое множество лиц и открывающий свою неповторимую красу постепенно и не всякому-якому, а лишь обожающему его беззаветно.
“Здравствуй, море!” – мысленно орал во всю молодую глотку. А море молча искрилось в ответ, как и триста миллионов лет назад, когда еще было моим ровесником – скромным Меотийским озером.
А вот и знакомые ажурные ворота, шоссе, одноколейка железной дороги и примитивная набережная, еще хуже, чем у харьковской Лопани, где загорал, готовясь к этой поездке. Да и море отсюда какое-то серенькое, как обе наши речушки. А пляж – вообще смехотура. Полоска грязного песка, шириной метров пять, сплошь усеянная загорающими, скрытыми от посторонних взоров бетонной стеной набережной.
Но море обиженно шумело, мерно накатываясь на берег, и я простил ему береговую неустроенность. Здесь делать нечего, и я пошел вдоль набережной к каким-то синим будочкам, видневшимся вдали.
Минут через пятнадцать вошел на огороженную территорию чудесного пляжика с желтеньким песочком, кабинками для переодевания и грибками от солнца. Вот только от обилия отдыхающей публики некуда деться.
Приглядевшись, обнаружил, что преобладают женщины и дети разных возрастов. Отметив несколько ровесников, успокоился. Лишь у самой кромки прибоя нашел подходящее место, бросил чемоданчик и разделся.

Теперь только вперед! Разогнавшись, сходу нырнул в свободное от людей пространство и тут же уперся руками в дно. Вынырнув, встал. Воды – чуть выше колен, но она соленая, морская! К тому же теплая, как парное молоко. Да тут можно плавать руками по дну, как в детской колдыбане, если бы не какие-никакие волны. Они подхватывали на мгновение и вновь опускали. Подхватывали и отпускали. А стоило окунуть лицо в воду, волна накрывала с головой. Отметив, что в волнах легче плавать, двинулся к буйкам, ограждавшим доступное простым смертным водное пространство. Лишь у буйков глубина оказалась чуть выше пояса. Немного поплавав вдоль буйков, вышел на берег.
– Это что, все море такое мелкое? – разочарованно спросил у соседки с маленьким ребенком, загоравшим под зонтиком.
– Ну, да. Азовское море вообще мелкое, а здесь детский пляж, – открыла она мне Америку.
– Детский?!
– Детский. До шестнадцати лет.
– Ну, слава богу, уложился! А вам тоже до? – рассмешил ее.
– Я с ним, – показала она на малыша, – С ним пускают. А тебе лучше к порту пойти. Там глубоко. А нам туда еще рановато, – улыбнулась она.
– Да там пляж какой-то убогий, и весь забит.
– Ну, да. Места лучше с утра занимать, а то эти отдыхающие, – обреченно махнула рукой, – А ты что, к кому-то приехал? Я смотрю, загар не наш.
– Приехал из Харькова.
– Смотри, сгоришь. Рубашку одень, – посоветовала соседка.
– Не сгорю, – самонадеянно возразил ей.
Но, искупнувшись еще разок, вдруг почувствовал признаки солнечных ожогов. Вот это да! Обсохнув, оделся и, попрощавшись с соседкой, отправился на врачебный осмотр.

– Новенький? – спросила врач.
– Нет, Стаскевич, – пошутил я.
– А-а-а! Это ты родственник нашего Жоры?
– Не знаю я никакого вашего Жору.
– Ну, Георгия Васильича.
– Ему, да, – не стал пикироваться, решив, что “от перестановки мест...”
– И кем же ты ему приходишься?
– Внуком.
– Как это?! Его же Толик еще не женат.
– Ну, и что. Я незаконнорожденный.
– Как это?! Он же старше тебя всего лет на десять.
– На одиннадцать. И что такого?
– Путаешь ты что-то, хлопче! Раздевайся!
– Совсем?
– Не умничай! О! Уже сгорел! Щиплет?
– Да нет. Я уже пол-лета загорал.
– Да хоть всё! В общем, два дня без моря. Понял? Я проверю!
– Понял, – ответил врачу, зная, что уже завтра, конечно же, отправлюсь на пляж. Быть у моря без моря! Бред!
Ну, а что делать сегодня? Ведь уже по дороге в столовую солнце обожгло даже через рубашку с длинными рукавами.

В обед познакомился с однокашниками моего стола. Две молодящиеся старушки лет сорока и такой же старичок-бодрячок. Меня восприняли на “ура”, и все втроем дружно взяли надо мной шефство.
– Чем тут заниматься, если на море нельзя? – сходу спросил шефов.
– Вечером фильмы показывают. Телевизор можно посмотреть, в биллиард поиграть, – просветил шеф.
– Танцы, – смущенно опустив глазки, с придыханием добавили шефини.
– Библиотека есть, но хороших книг мало или на руках, – добавил шеф.
– Это вечером. А днем?
– После обеда “мертвый час”. А вообще, можно в город съездить, – сказала одна из шефинь.
– А мертвый час обязательно?
– Конечно. Это же санаторий. Не выпустят, пока время не кончится.
– Концлагерь натуральный! – снова от души возмутился я.
Странные люди эти взрослые. Телевизор посмотреть, в биллиард поиграть, почитать, а для теток – непременно танцы. Тут целое море под боком, а им в город съездить.
– А морские путешествия здесь бывают? – спросил шефа.
– Не знаю, – ответил тот, – Говорили, будет экскурсия на “Азов-сталь” и в какие-то музеи Жданова, а вот о морских прогулках – ничего.
– Жаль. А сбежать с “мертвого часа” можно?
– И не пытайся, Толик. За нарушение режима могут из санатория турнуть.
“Все равно сбегу. Не заметят”, – решил я.

Но, вернувшись с обеда в комнату, неожиданно для себя, завалился спать. Даже в детстве никогда не спал днем. А тут. “Похоже, море сморило”, – подумал, засыпая.
Проснулся часа через три. Вот это поспал!
Спустился в холл. Какой-то старичок изумительно играл на пианино.
– Что это вы играете? Да еще без нот, – удивился я.
– Да так, все подряд. А ноты, молодой человек, у меня здесь, – тронул он голову, – Намечаю программу, то есть, что хочу исполнить за вечер, и играю.
“Как радио”, – отметил я, и все слушал и слушал его неотрывно, до самого ужина.
После ужина переместился в биллиардную. Скучно. Но вахту отстоял до самого отбоя. Что ж, первый день позади. Осталось семнадцать.
Прямо с утра съездил в город. Не Харьков, конечно, но жить можно – вполне приличное местечко, да и море рядом, хоть и мелкое. А поехал, потому что, складывая вещи в шкафчик, обнаружил кем-то забытую маску для подводного плавания. Не было только трубки. У местных узнал, что купить ее можно и на пляже, но втридорога. Узнал и адрес магазина туристических принадлежностей.
Вернувшись, обнаружил свалку вещей и смятую вторую койку. Похоже, кого-то подселили. Но, до обеда целый час, и я отправился на опустевший пляжик, что прямо у лестницы.
Не теряя времени, сбросил одежду и обомлел от нежданного “подарка”: прямо передо мной, притворяясь спящей, нагло раскинулась молодая женщина в темных очках. Похоже, лежала давно, потому что полупрозрачные тонкие трусики, рельефно отформовавшие её прелести, высохли. А вот “муляж” был настолько соблазнителен, что мгновенно ощутил – еще мгновение, и лопнут плавки. Не мешкая, бросился в воду и плыл-плыл-плыл, пока ни понял, что спасательный катер направляется не куда-нибудь, а ко мне. Развернувшись, устремился к буйкам. Когда выбрался на берег, соблазнительницы уже не было. Но, с тех пор место на пляже выбирал осмотрительней, ибо чувствовал в себе силы необъятные, бороться с которыми еще не научился.

После обеда познакомился с соседом по комнате.
Виктор прилетел сюда аж с Сахалина – родители отправили на море по профсоюзной путевке.
– Так у вас же целый океан под боком, – удивленно напомнил ему.
– Ну, не совсем под боком, да и купаться холодно. А тут бесплатная путевка на материк и самолет за полцены. Грех не воспользоваться, тем более, мы с отцом вместе работаем.
– Ты работаешь?! А я думал, школьник.
– Да ты что, Толик! Школу в прошлом году окончил. В институт два раза поступал, мимо, – удивил он. А я-то принял за ровесника.
После мертвого часа вдвоем отправились на море, в сторону порта. Там чуть получше, чем напротив лестницы, да и море, конечно же, глубже, чем на детском пляже. Первым делом опробовал снаряжение. Видимость в мутной воде не ахти, зато плавать в маске оказалось гораздо удобнее. Теперь на воде мог держаться часами, причем, ничуть не напрягаясь. Несколько раз намеренно заплывал за буйки, а заметив спасательный катер, успевал вернуться. Ласты бы, но на них денег не было.
Вечером, отправив Виктора в биллиардную, снова слушал пианиста.

И полетели-помчались дни-близнецы. К жаре быстро привык, солнце уже не беспокоило, а в теплом море мог находиться часами, плавая вдоль берега в зоне буйков.
Вечера не тяготили. Прямо под окнами танцы под хорошую музыку. Взрослые обитатели санатория меня не интересовали, как и их танцы. Но музыку слушал с удовольствием. Первое время Виктор приглашал за компанию, но я лишь смеялся:
– С кем танцевать? С тетками и старушками? Да я с девочками на школьных вечерах не танцевал.
– Ну, и напрасно, Толик. Здесь такие симпатичные тетки. Ну, как хочешь, – объявлял он и уходил вниз, а я, устроившись на лоджии, наслаждался теплым вечером и наблюдал за похождениями приятеля.
Удивляло, что молодой мужчина тянулся к взрослым теткам и приглашал только их, игнорируя девушек своего возраста. Когда спросил, он лишь рассмеялся:
– Чудак ты, Толик. Тетку уговаривать не надо. Раз, и в дамках!
– А зачем уговаривать? Пригласил, и танцуй, – развеселил молодого ловеласа.
– Ну, Толик!.. Танцы – это так. Самое интересное потом.
– Что потом?
– Да, всё!.. Ты что, никогда с девочками не пробовал? – насмешливо глянул Виктор.
– Почему не пробовал. В детском садике еще, – сообразив все же, о чем это он, ловко соврал про детский садик, в котором никогда не был.
– А в яслях не пробовал? – рассмеялся он.
– Нет, – обиделся я и даже отвернулся, внезапно ощутив, как лихорадочно забилось сердце от одних только разговоров на животрепещущую, но наглухо закрытую для меня тему, – Так вы что, по-настоящему? – покраснев, все же спросил опытного в этом деле приятеля.
– Нет, как в детском садике! – окончательно развеселился тот.
– И где, интересно, вы этим занимаетесь? – спросил на всякий случай. А "случай" уже вторую неделю бессовестно ломился в душу подростка муляжом пляжной соблазнительницы, неотступно будоража и без того пылкое воображение.
– В кустиках, тра-та-та! Где же еще, тра-та-та! – как сквозь ватную пелену, расслышал бурные сентенции приятеля.
– Издевательство какое-то, – живо представил отнюдь не "райские кущи" санатория, где, по его представлению, в перерывах между танцами блудливые парочки наспех предаются любовным утехам.
– Зато романтично. Сунул, плюнул и бежать! – пошло пошутил по этому поводу змей-искуситель и громко рассмеялся.
– А волосики не мешают? – невольно вырвалось, когда в памяти вдруг отчетливо "проявилась" пикантная складочка соблазнительницы с выбившейся из-под плавок прядью золотистых колечек.
– Какие волосики? – не понял Виктор, но, сообразив, рассмеялся, – Извини, Толик, не заметил. Знаешь, когда невтерпёж, и тюрьма не помеха. А ты говоришь, танцы чепуха. Слушай! Идея! Давай, я завтра свою даму прямо сюда приведу.
– Приводи. Не жалко. А мне можно? – решился все же спросить, сообразив, что в моем положении это действительно реальный выход.
– Да ты что, Толик! Ты потанцуй, или у моря погуляй. Желательно до самого отбоя.
– Не бойся, погуляю. Я в принципе.
– А-а-а! Зацепило! Конечно, можно! Найди тетку и действуй.
– Какую тетку? – не понял я.
– Да любую, какая даст! Только не говори, что школьник. Придумай что-нибудь. И пару годков прибавь, на всякий случай.
– А как я такую найду?
– Да она сама тебя найдет. Они для этого сюда и ездят! Как увидишь, что намекает, подходи смело.
– Да ты что?!
– Вот тебе и что. Не все, конечно. И молоденьких, как ты, любят. Особенно, кто в первый раз. Обожают учить. В прошлом году штук десять перепробовал, и всем говорил, что впервые. Так что, давай, не теряйся.
– Я не смогу. Стыдно такое предлагать, даже девочкам, а уж тёткам, – разочарованно махнул рукой, хотя и давно сообразил, почему так нескромно разлеглась на пляже та дама в темных очках. Наверняка для этого приехала. Уж очень откровенно намекала, а я, дурак, не понял, сбежал. Где её теперь искать? Разве что, как Виктор, на танцах.
– Ну, ты даешь! Девочки для этого дела вообще не годятся. Визгу много, а толку мало, – рассмеялся своей шутке приятель, – Ладно, Толик. Найду тебе тетку. А завтра погуляй у моря. Договорились?
– Договорились.

На следующий день, едва начались танцы, отправился к морю. Как ни странно, любителей вечернего купания хватало. Да и у моря прохладней, чем на площадке у санатория. А какие потрясающие закаты продемонстрировала в тот вечер природа! В городе таких не увидишь.
Но я ждал зрелища необычного – хотелось хоть одним глазком взглянуть на “лунную дорожку”, о которой немало прочел еще в детстве. Но луну скрывали тучки, а потом она совсем пропала. Словом, лунная дорожка так и осталась где-то в стороне.
А в номере ждал возбужденный Виктор:
– Ну, Толик, нашел тебе тетку! Завтра познакомлю.
– Где?
– На танцах, конечно.
– Да я танцевать не умею.
– Научит. Всему научит. Знаешь, как обрадовалась, когда узнала, что ты целка.
– Я целка? – невольно рассмеялся истерическим смехом.
– А кто же еще! Думаешь, так только девочек называют? Ладно, завтра она сделает тебя мужиком, – обрадовал он.
– Она хоть симпатичная?
– Да какая тебе разница! Там у них все одинаково. Ничего. Не крокодил. Не понравится, найду другую.
– Слушай, Витя! А вдруг дети?
– Какие дети, Толик?! Откуда?!
– Ну, вы же по-настоящему. Или как?
– Как получится. Да тебе, какое дело?! Может, у нее муж неспособный. Вот и поможешь, сделаешь ей ребеночка. У тебя получится, – заржал приятель.
– Слушай, а как узнать, что можно?
– Как-как. Не маленький, сообразишь.
– Слушай, Витя, а о чем с ней говорить?
– Вот пристал. Да о чем угодно. Только не молчи. А разговоришь, хоть под юбку лезь. Это их заводит. Ладно, давай спать, накувыркался сегодня, – отвернулся он к стенке и мгновенно захрапел.
 

Мне же не спалось. Всё случится уже завтра. Вот только странная вещь – чем детальней представлял, как это произойдет, тем стремительней надвигалось состояние, близкое к панике. А получится ли с тёткой, да ещё по-настоящему? Ведь даже в самых смелых юношеских снах так и не понял, как к ней подступиться. А если ничего не выйдет? Вот позорище.
Вспомнил "больших" девочек (скорее всего, десятилетних), которым "попался" в пятилетнем возрасте:
– Ух ты, какой! Цэ мы граемо. А ты кукла дурна. Лэжи соби тыхэнько, и не дрыгайся, а то получишь, – по очереди трепали они “отросток”, как звала ту штучку бабушка, и, прикрыв мне глазки, чтоб ничего не видел, прикладывали к чему-то мокрому. И я "не дрыгался", опасаясь не столько наказаний, сколько угроз.
 

А через год меня основательно "просветила" тринадцатилетняя дурочка Нюрка, с которой долго лежал в изоляторе инфекционной больницы:
– Смотри, откуда берутся дети, – распахнула она больничный халатик.
Конечно же, посмотрел. Не оказалось ничего, даже трусиков. Но даже там у неё было пусто! Увиденное поразило настолько, что так и не понял, причем здесь дети.

– Сюда смотри, – заметив мою реакцию, загадочно усмехнулась голая “тётенька” и вдруг вывернула наизнанку какую-то складочку в самом низу её животика. Смотреть, в общем-то, было не на что, но, затаив дыхание, смотрел и смотрел, словно в гипнотическом сне. Иногда так и подмывало хоть одним пальчиком тронуть странную деталь её тела и убедиться, что это не наваждение, это у неё и в самом деле. Но, руки, внезапно ставшие какими-то ватными, не слушались. Время остановилось…

– Посмотрел и хватит, – вдруг оправила она халатик и принялась “городить” такое, что не укладывалось в опустевшей голове. Ведь и мама, и бабушка рассказывали совсем другое, а уж они-то знали, откуда взяли нас с братиком.

Но перед глазами маячил её голенький животик с розовой складочкой, а, казалось, со всех сторон лились-переливались слова, сокрушающие устоявшиеся представления о мире.

Уже под занавес первого “урока” Нюрка объявила, что вечером, когда погасят свет, покажет свою “штучку” во всех подробностях и даже научит “колдовать, чтоб были детки”.

Но, к вечеру поднялась температура, и, периодически проваливаясь в полусон-полудрёму, Нюркиных сказок почти не слушал. Да и сами колдовские действия ничуть не удивили – большие девочки делали со мной то же самое. Теперь лишь узнал, где у них мокро. И всё. Сказки кончились.

Вспомнил и юных первоклассниц, действовавших стайками:
– Давай, мы покажем тебе, а ты нам, – предлагали любознательные подружки. И, спрятавшись в пустом подъезде, или в тесном "убежище" между сараями, мы увлеченно рассматривали друг у друга. Похоже, они ещё ничего не знали о колдовстве.
 

Припомнил и свои тринадцать, когда случайно, но очень своевременно, "попалась" разбитная девятилетняя Нинка.
– Что ты там разглядываешь? Не стыдно? – вогнал в краску фальшивую ученицу, которую, тренировал индивидуально, как способную новенькую, даже не подозревая, что гимнастка.
– Стыдно, у кого видно! – мгновенно "нашлась" дерзкая девчонка, – У самого торчит, а мне стыдно? – возмутилась она.
– Что торчит?! – невольно вырвалось у меня, смущенного разоблачением тайных желаний, до одури одолевавших с самой весны.
– Сам знаешь, – язвительно отметила Нинка.
– Не знаю, – по инерции соврал ей и вдруг почувствовал, как стремительно краснею.
– Да-а-а?! – удивленно глянула она и недоверчиво хихикнула, – А это, что?! – хитро сощурившись, провела ладошкой по холмику, предательски возникшему на видном месте. Опешив от неожиданности, даже не успел увернуться.
"А что, если попробовать, как с Нюркой? " – сходу прикинул возможную реакцию юной нахалки, но предложить не успел.
– Слушай, покажи. Ну, пожа-а-алуйста, – опередила она.
– Что показать? – совсем растерялся от просьбы, которой уж никак не ждал от девочки.
– Сам знаешь. А я тебе.
– Дурочка! Мала еще.
– Да-а-а? А сам у меня смотришь потихоньку. Всё видела. Такой, значит?
– Дурочка! Ты хоть знаешь, что будет потом, когда покажу?
– Знаю, не маленькая. Мы с Витькой уже давно, ну, это самое. Мне нравится. А тебе? – как ни в чем не бывало, "проговорилась" Нинка. Молча кивнул, чтобы не показаться полным дураком, – Только не больно! – капризным тоном добавила она и демонстративно отвернулась, застыв в ожидании "этого самого".
" И что теперь?" – мысленно содрогнулся, внезапно оказавшись в пикантной ситуации. Всё лето юная гимнастка "мелькала" столь соблазнительно, что одно время пытался бросить занятия. Не бросил. Наоборот, мы еще и неосмотрительно уединились, чтоб “малыши не мешали”. И вот он, результат – нате вам с кисточкой. Может, пристыдить, чтоб не подглядывала? Да и сам постараюсь больше не смотреть на мелькающую перед глазами штучку.

Ха-ха-ха! Девочка ждет от меня не наставлений, а "этой самой" гимнастики, как с Витькой.
Докатился. Витька – шкет. Если "застукают", ему ничего не будет, а я вполне взрослый – тренер пары дюжин таких нинок и витек. А память любезно подбрасывает жутковатый рассказ Любочки, как "попалась большому мальчику": "Ага!? У него твердый, как огурец! И здоровенный! Жуть! Пока плакала, трошки поторкал и всю попку мне описал. Аж сам спужался". "Вот дурак!" – посочувствовал тогда подружке-ровеснице.

А теперь у самого такой же. Правда, Нинка далеко не Любочка. Увидит, не заплачет.
– "Ладно, будь, что будет, прямо сейчас и попробую. Не описаться бы", – лихорадочно затрепетало сердце, – “Точно! Вот, чего испугался!” – внезапно осенило меня, всё еще помнившего “уроки” Нюрки.
– А ты знаешь, что от этого бывают дети? – строго спросил, когда смекнул, что глупо не воспользоваться удачей, но еще глупее – забыть об опасности таких игр. Особенно, если что-то заподозрят взрослые. Примеров, хоть отбавляй.
– Мне можно. Крови еще не пришли, – "под занавес" удивила девочка "сокровенными знаниями", недоступными подростковому разуму.
"Опытная. Похоже и правда, давно упражняется", – успел подумать, окончательно теряя голову...
– Ты зачем на меня написал?! – обиженно спросила “ожившая” после ожесточенной схватки Нинка, лишь чудом сохранившая девственность и теперь брезгливо разглядывавшая "следы мужского насилия".
– Дурочка! Это детки.

– Да-а-а?! – с удивлением потрогала капли таинственной жидкости, оросившей ее животик...
И вот уже целых три года ничего, кроме неодолимого желания, подогреваемого обилием полуобнаженных женских тел, распластанных на горячем песочке морского пляжа, да откровениями бывалого Виктора. Ведь для любознательных девочек я давно "дяденька". Затаились до времени и повзрослевшие одноклассницы, уже осознавшие свое предназначение и опасность таких игр с ровесниками. Ну, а для блудливых тёток – я все еще глупенький мальчишка, с которым, мало ли, что. Тут уж действительно, опупеешь.
Вдруг неудержимо захотелось отыскать "испортивших" меня девочек. Зачем, трудно понять. Ведь скорее всего, даже не узнаю ни одной из них, да и что им скажу. Пожалуй, они сейчас такие, как та неведомая тетка, возжелавшая сделать меня мужчиной. И для нее я буду куклой, потому что целка.
И до самой полуночи взбудораженная душа металась, обуреваемая величайшим из людских соблазнов и страхом показаться глупым несостоятельным мальчишкой.
Всю оставшуюся ночь снились кошмары – черно-белые снимки из толстенной книги “Акушерство”, тайком позаимствованной у снимавших комнату студентов-заочников медицинского вуза. Женщины с фото внезапно оживали, ловко вытаскивали улыбающихся карапузиков и предлагали влезть на их место.
– Да, как я туда помещусь? – с ужасом прикидывал откровенную нелепицу.
– Девочки говорят, любой влезет, даже взрослый дядька. Там у нас растягивается, как резина, – голосом Нинки сообщила какая-то тетка, растопыренная на гинекологическом кресле, – Лезь, не бойся, а то останешься целкой, как твой Виктор.
– А он, что?!
– Испугался. Лезь скорей. Вылезешь, дам сиськи потрогать. Вон какие выросли. Я вижу, ты меня не помнишь, Толик? Или не узнал?
– Не узнал.
– Я же Верочка!
– Да ты что! Не может быть!
– Может. Девочки растут быстрее мальчиков и взрослеют быстрей. Ты вот еще мальчик, а я уже давно тетка. Лезь! – сердито захрапела она, растопыривая свою складку огромными, как на картинке, щипцами. В ужасе проснулся. Рядом громко храпел соблазнитель Виктор.

К утру почувствовал себя разбитым, как никогда. Ощущения, как в канун болезни.
– Ну, что, Толик, готов потерять невинность? – насмешливым тоном спросил на редкость бодрый приятель.
– Слушай, Витя, а ты меня не разыгрываешь? Может, ты все выдумал?
– Что значит, разыгрываешь? Не понял!
– Что тут понимать. Предложу тетке, а она мне пощечину влепит за такое предложение. А ты скажешь, пошутил.
– Ну, Толик, ты и фантазер! Ладно, предупрежу. Сама предложит, – обиделся Виктор, – Давай, умывайся и пошли на завтрак.
Как же медленно тянулся день! Хорошо, немного поспал на пляже. Вот только чувствовал себя, как невеста перед брачной ночью. Ее-то можно понять – страшно. А мне, чего бояться? Ну, попробую с теткой. Тем более, с незнакомой. К тому же, сама предложит и всему научит. Наука нехитрая, но у многих, говорят, не получается. Интересно, что? Стыдно, конечно, если не получится, но она знает, что целка. Какие ко мне претензии? У меня и паспорта нет.
– Ну, что, пошли? – поднялся, наконец, Виктор, приглашая на танцы.
– Пошли, – обреченно ответил ему.
– Не дрейфь, Толян. Вечером посмеемся, – хлопнул по плечу приятель.
На площадке Виктор куда-то исчез и вскоре вернулся с двумя тетками. Одну уже видел, правда, с лоджии третьего этажа.
– Знакомьтесь. Толик, – представил он меня.
– Фаина, – протянула руку незнакомка – статная шатенка плотного телосложения.
“Она”, – уже не сомневался я. На вторую даже не обратил внимания, и парочка почти мгновенно испарилась.
– Потанцуем, или как? – улыбнулась Фаина. “Вроде не страшненькая”, – незаметно осмотрел потенциальную партнершу.
– Или как. Танцевать не умею, а позориться не хочу, – ответил ей.
– Тогда пошли к морю, – предложила она и взяла под руку.
– Пошли, – облегченно вздохнув, согласился с ней. Слава богу, экзекуция отложена.
От радости не заметил, как перешли на “ты”. Не удивляло, когда так обращались ко мне, но с дамой подобным образом разговаривал впервые. И едва установились неформальные отношения, меня понесло. С серьезным видом излагал ей, словно девочке-ровеснице, какую-то галиматью, а она, взрослая женщина, непрерывно смеялась, как ребенок.
Не спеша, прошлись по набережной, полюбовались закатом. Что еще? “Похоже, всё”, – подумал, взглянув на часы, и, оказалось, ошибся.
– А ты забавный мальчишка, – улыбнулась Фаина, – Девочкам такие нравятся. Неужели ни с одной не пробовал? – начала она щекотливый разговор.
– В детском садике, когда малыши показывали друг другу, – покраснев, соврал ей, как и Виктору.
Даже с ним говорить об этом было неловко, но, чтобы с теткой. Впрочем, если договариваться, то с кем же ещё. Правда, если верить приятелю, она действительно не против. Иначе, зачем бы потащилась со мной к морю и целый час слушала мои небылицы. Да и этот разговор начала первой. Интересно, что еще скажет, с трепетом ждал совсем уж немыслимого предложения.
– Давненько. Малыши вырасти успели. Что ж, танцевать ты не захотел. А попробовать хочешь? – вдруг решительно спросила дама.
– Кто ж не хочет. С кем пробовать? – удивленно глянул на нее, от неожиданности забыв обо всем, что говорил Виктор.
– Как это, с кем?! Вон, сколько девочек на пляже! А танцы. Одни женщины. А ты, с кем, – осуждающе улыбнулась она.
– Легко сказать. Знать бы, какая согласится. Все такие неприступные, – безнадежно махнул рукой, вспомнив недавнее пляжное приключение.
– Так уж и неприступные, противный мальчишка, – рассмеялась Фаина и внезапно обняла, крепко припечатав к своим пышным прелестям, – Хочешь, соглашусь? – шепнула на ушко и любезно улыбнулась, словно предложила конфетку, а не нечто запретное, "скрытое за семью печатями". Конечно, для нее это таинство давно не открытие, а скорее повседневная рутина, заурядное действо, вроде утренней зарядки в постели. Но, сделать ЭТО с едва знакомым мальчишкой, такое не укладывалось в голове.
– А можно?! – спонтанно вылетело у меня.
– Нужно! – ослабив рукотворный капкан, со смехом ответила дама, – Иди в свой номер, дверь не закрывай, подойду следом, – уверенно проинструктировала она и мигом растворилась в толпе танцующих.
“Маленький женский каприз”, – такое объяснение мало-помалу наполнило неким смыслом внезапно опустевшую голову.
Но, время раздумий прошло. Пора действовать.

В номер влетел, как одержимый. Быстро создал видимость порядка и на минутку выскочил на лоджию, немного остыть от потрясения. Внизу гремела музыка и бодро гарцевали пары. Увидел и Виктора с подругой. Мысленно усмехнулся: “Сегодня вам придется в кустиках”.
Вернувшись, разобрал койку, и тут без стука вошла Фаина. От одного взгляда на доступную женщину, застучало, как в лихорадке, сердце, а отросток вдруг предательски обратился в нескладный торчащий колышек, который не скрыть никакими брюками, тем более, спортивными. Невольно покраснел, но прятать не стал. Все равно через минуту предстанет обнаженным, да еще с твердыми намерениями.
– Мальчик готов, – заметив, одобрительно хохотнула дама и заперла дверь на ключ, – Скрипеть будем? – насмешливо улыбнулась, глянув на раскрытую постель.
– А как по-другому? – удивленно взглянул на нее и покраснел еще гуще, представив предстоящее таинство в сопровождении гипертрофированного скрипа пружин допотопной койки.
– Сними постель на пол – удобней, – предложила практичная подельница, и, пока перекладывал матрац, скинула платье.
“Толстушка”, – отметил, с интересом разглядывая женщину в облегающем белье телесного цвета. Впечатление, что разделась совсем, – “Ходили бы так по пляжу, а лучше голыми”, – мелькнула дурацкая мысль.
– Второй не нужен, поместимся на одном, бутербродом, – вдвое упростила она задачу.
– На татами удобней, – не согласился с ней, так и не сообразив, причем здесь бутерброд.
– Мы что, спать собрались? – хохотнула Фаина.
– Скорей наоборот – бороться до полного изнеможения, как нанайские мальчики с нанайскими девочками.
– До полного? – захихикала дама, но тут же смолкла, тревожно поглядывая то на скромное одноместное ложе, которое вот-вот примет в свои объятия, то на мои вздувшиеся брюки, готовые выпустить на волю голодного зверя, – Уже ложиться? – теряя инициативу, неуверенно спросила она, так и не решаясь снять хотя бы трусики – последнюю преграду на тернистом пути предстоящего грехопадения.
Вот тебе и опытная тётка! Даже щечки покраснели! У меня-то давно полыхают. Неужели и тётеньки трепещут в преддверии запретных утех? Похоже, не часто изменяла мужу, а то и вообще впервые. А может, и нет у нее никакого мужа, и не было никогда. Да мало ли, зачем она в этом городе у моря. В общем, полная лажа, как и то, что она Фаина.
– Как хочешь. Постоим вот трошки, и разбежимся, как в море, корабли, – разочарованно ответил ей, уже не надеясь на продолжение, – Ладно, ложись, не бойся. Я сам боюсь, – неожиданно вылетело у меня.
– А ты юморист, – чуть ни до колик рассмеялась дама и, отчаянно махнув рукой, решительно опустилась на ложе. Теперь она лежала передо мной, раскинув руки и часто дыша полной грудью, увенчанной уверенными дыньками. Невольно застыл, созерцая фантастическую картину "Соблазн".
– Выключай свет и раздевайся! – громом разорвала тишину долгожданная команда. Не подымая головы, мигом оголился и встал в нерешительности, кожей чувствуя, куда смотрит. Ощущения, как на призывной комиссии, где врачи, как правило, тётки, щупают яички кандидатов. Хорошо, там не торчал, – Дурачок. Наоборот не догадался? Ладно, уж. Похвалился своими причиндалами. Выключай! – окончательно смутила дама, и оттого в наступившей кромешной тьме неожиданно потерялся, – Иди ко мне, глупенький мальчишка, – услышал призывный шепот откуда-то слева-снизу.
“Наверняка уже голая”, – заколотилось сердце, запуская механизм предстоящего таинства, – "Не подведи!” – проверил, на всякий случай, пульсирующий от напряжения “причиндал”, осторожно опустился на колени и наощупь устремился к долгожданной цели – готовой к соитию женщине...

– Всё-всё. Включи ночничок, – попросила, наконец, партнерша.
Когда вспыхнул свет, увидел, что она стоит у стола в трусиках и лифчике, словно и не снимала никогда. Похоже, финиш.
– Поцелуй меня, – неожиданно попросила дама.
Удалось, как ей хотелось, или нет, не знаю, но вдруг почувствовал, что напряжение стремительно перерастает в боль, как это было, когда сорвалось с Нинкой.

– Может, еще попробуем? – робко предложил, решив, что в этот раз остановлюсь, когда сам захочу.
– Нет-нет. И так голова кругом. Не ожидала, что так заберет. Да и поздно уже. Нам пора. Спокойной ночи, – чмокнула в щечку, накинула платье и стремительно выскочила за дверь. А я стоял столбиком и не мог шевельнуться от боли. Хорошо хоть знал, что делать, и минут через десять уже спал мертвецким сном.
– Ну, как? – спросил утром Виктор.
– Нормально, – ответил ему.
– Сегодня моя очередь, – тут же определился он.
Вечером на танцах Фаину не обнаружил. А утром следующего дня узнал, что она уехала.
– Как уехала? – растерянно спросил Виктора.
– Как все – путевка кончилась. Кстати, ты ей очень понравился. Теперь моя Олька возжелала с тобой попробовать, – сообщил он.
– Да пошла она! – вполне конкретно ответил ему.
Больше на танцы не ходил, решив, что с меня хватит и одного эксперимента.

А однажды в порт пришел греческий корабль. Мы так и не узнали, с какой целью, но вечером на танцах вдруг появились греческие моряки. И на несколько дней танцы стали главным развлечением отдыхающих.
“Вот теперь я действительно в Греции”, – размышлял, пытаясь уловить смысл восторженных фраз на незнакомом языке, – “Они вернулись в свой Мариуполь, хоть ненадолго, и теперь рады без памяти. Вон как воркуют. Знать бы еще, о чем?” А в порту стоял ярко освещенный “грек” – их огромный плавучий дом.
Но как-то утром корабль исчез, будто и не было его никогда. Порт надолго опустел, так больше ничем и не порадовав.
Ну, а в пляжной зоне, кроме спасательных катеров, тоже ничего не заметил, даже гребных лодок. Что уж говорить о парусниках. “Их нет у меня”, – как в какой-то цыганской песне.
Через день после ухода “грека” проснулся от необычного шума за окном. Оказалось, на город обрушился ливень с сильным ветром и градом. Глянув на море, увидел, что оно в белых “барашках”. Неужели шторм?
Сразу после завтрака отправились с Виктором посмотреть. И вправду шторм. Похолодало. Порывистого ветра уже не было, да и дождь прекратился, а огромные волны накатывали и накатывали на пляжный песок, разбиваясь о двухметровую каменную стену набережной. Это было нечто! В туче соленых брызг светилась радуга. А побелевшее от пены море рокотало, сокрушая сушу. Жаль, не разрешали купаться. Специальные патрули и спасатели были начеку и быстро отлавливали потенциальных нарушителей. А сколько всякой дряни выбросило тогда море. Похоже, не только дряни – энтузиасты, жаждущие сокровищ, долго еще ковыряли палками береговой мусор.
Дня через три погода наладилась, и время вновь полетело. К Стаскевичам так и не попал. Дважды подходил к их дому, но поговорить удалось только с волкодавом Серёжей. Узнал он меня, или нет, но не лаял, а внимательно слушал мои речи из-за калитки. Похоже, хозяева были на работе.

Незаметно подошел последний день у моря. Завтра утром поезд. Еще вчера попрощался с Виктором – его самолет летает на Сахалин раз в неделю.
Прямо с утра, еще до завтрака, в последний раз пообщался с необщительным Серёжей, а потом попытался отыскать дорожку, по которой шли тогда с Василием Георгиевичем.
И – о, чудо! – неожиданно вышел на памятный холм. И снова был очарован волшебной картиной морских просторов. Кажется, совсем недавно мы стояли здесь с отцом Толика Беленького, открывшим мне этот мир, и как, вроде бы, давно это было. А теперь только и остается широко развести руки, как он, и попрощаться:

Прощай, свободная стихия!
В последний раз передо мной
Ты катишь волны голубые
И блещешь гордою красой.

Это уже наверняка Пушкин, кто еще! Вряд ли наши великие поэты были в Мариуполе, но Лермонтов, возможно, навещал Тамань и видел это море, только с другого берега. Во всяком случае, его герои бродили по тем местам. И море тогда было точно таким, каким вижу его я.
Жаль, не пишу стихов, а лишь под настроение вспоминаю через пень-колоду чужие. Но я еще школьник и только учусь. Да и море это увидел впервые. Нет, оно меня не разочаровало. Я люблю его, как и прежде, но не фантастическое, созданное воображением, а реальное, земное.
Что ж, до свидания, море! Я запомню тебя таким.

Вечером, слушая “прощальный концерт” пианиста, невольно впал в состояние меланхолии. Когда еще вернусь сюда, в Мариуполь, и вернусь ли когда-нибудь.
На минутку вышел на танцплощадку и вдруг прямо перед собой увидел Ольгу, сидевшую в гордом одиночестве. Наши взгляды встретились. Я кивнул, а она вдруг призывно махнула рукой. Подошел:
– Здравствуйте, Оля.
– Здравствуй, Толя. А почему на “вы”? Мы же друзья.
– Согласен. Почему одна?
– Не одна – с тобой.
– Да я не по этой части.
– А мы можем и не по этой, – улыбнувшись, вдруг косвенно подтвердила она слова Виктора.
– Ты это серьезно? А как же Виктор?
– А что Виктор. Бросил нас обоих. Что нам остается? Не будем же мы терять последний вечер. Согласен?
– С чем? – сделал вид, что не понял вопроса. А сердце уже забилось, разгоняя молодую кровь.
– А Фаинка говорила, понятливый. Не забыл Фаинку?
– Как забудешь. Первая женщина.
– А ведь первой могла быть я, Толик.
– Как это?
– Просто, Фаинка тебя выиграла. Но я согласна и второй.
– Да ладно тебе.
– А что, Толик. У меня такая же. Хочешь проверить?
– Хочу, – не стал спорить с теткой. Будь, что будет. Если шутит, пусть шутит. А нет – еще одно приключение на закуску.
– Тогда не закрывайся. Перед отбоем приду, – пообещала дама.
Вот это сюрприз! Хоть и сомневался, что придет, но к визиту подготовился, да и дверь оставил открытой, на всякий случай.
Минут за пятнадцать до отбоя она скрипнула, и на пороге возникла Ольга, в голубеньком халатике и домашних тапочках. Но, какая! Если бы не знал, что она минимум вдвое старше, воспринял, как ровесницу – так молодо выглядела моя дама в своем домашнем наряде. Невысокого росточка, стройная подвижная брюнетка с живыми карими глазками и ямочками на щечках, тронутых легким румянцем, заметным даже в полумраке номера.
Нет, эта тетка мне откровенно нравилась. Но куклой для нее не стану. Не выпущу, пока сам того не захочу. Я – мужчина.
– Это что, у нас сегодня половая жизнь? – рассмеялась Ольга, глянув на приготовленное на полу ложе.
– Так прохладней, – покраснев от слишком уж откровенного словосочетания "половая жизнь", кивнул в сторону вентилятора.
– А ты изобретатель, – похвалила подруга.
– Да уж. Шампанского бы, да денег нет. Все ушли на амуницию для подводного плавания, – благородно соврал ей.
– Кто ж знал, что это случится в последний вечер, – согласилась дама, – Ну, раз нет шампанского, приступим к сладкому, – сбросила она халатик.
Боже мой! Какая она красивая! Я смотрел, и не мог оторваться от картины "Ольга в неглиже".
– Не смущай меня, Толик, – еще больше покраснела подруга, а я-то думал, тетки не краснеют.
– Олечка, не боишься, а вдруг дети? – задал ей глупейший в такой ситуации вопрос.
– Да я рада буду! Назову его Толиком. А то скоро тридцатник, а я ни разу не рожала. Ладно, Толик, хватит о грустном. Лучше не теряй время, выключай иллюминацию, – кивнула она на ночничок.
Вот еще! Даже девочек рассматривал на солнечных полянках, а эти тетки, оказывается, любят темноту.
“В темноте зачинаются дети”, – вспомнил где-то прочитанную глупость. Похоже, не зря снились младенцы из акушерской книги студентов-медиков – наверняка родит нашего сына. Тогда пусть будет темно, решил я, и номер погрузился в непроницаемый мрак. Возвращаясь к партнерше, едва не наступил на нее – та уже заняла свое место на любовном татами.
– Ого! – услышал возглас девочек-подростков, впервые трогающих мужское достоинство. Но, чтобы тетка. Или это “ого” простая женская уловка, чтобы стимулировать партнера? Вот, чего не надо, того не надо – я был готов еще на танцплощадке, когда только намекнула.
Что ж, держись, Олечка! Я постараюсь тебя удивить...

– Ну, Толик! – раздался, наконец, мой приговор, – Права Фаинка. Ну, почему так неудачно выпал жребий. Все ночи были бы нашими, Толик. Как же мне не везет, ни с мужьями, ни с любовниками, – возбужденно запричитала она, и даже, мне показалось, всхлипнула.
– Ладно, Олечка, у нас вся ночь впереди, – обнял ее, чтобы успокоить.
– Всего одна, Толик, – доверчиво прижалась своими тверденькими, как у девочек, прелестями.
– Одна, но какая! – попробовал вдохновить нежданную подружку, скрасившую мою последнюю ночь в городе Жданове.
– Толик, а ты мог бы меня полюбить? – вместе с убийственным вопросом обрушила она целый водопад искренних слез.
– Конечно, Олечка. Я и так тебя люблю. Хочешь, еще разик докажу?
– Хочу! – сквозь слезы рассмеялась пылкая любовница.
Мы очнулись, когда в номере стало светло, даже при закрытых шторах.
– Ну, мне пора, – растолкала уже одетая Олечка, – Прощай, Толик, я не забуду тебя никогда.
– Я тебя тоже, Олечка, – ответил ей, ясно осознавая, что повторения не будет. Неумолимое время давно развело нас навсегда. Когда родился, она была старше, чем я теперь.
Когда Олечка ушла, мне приснилось море, каким увидел его с холма в первый день нашей с ним встречи.

А часа через три – ураганный штурм общего вагона, где едва не расстался со своим чемоданчиком, выбирая, он или безнадежно прижатая к чему-то твердому рука. К счастью, спасти удалось и то, и другое.
– Мариамполь-Мариамполь! Не забуду я море твое, – весь день стонал под гитару молодой человек, развлекая двух симпатичных попутчиц, а заодно и полвагона пассажиров.
– Почему Мариамполь? – спросил, когда тот на время затих.
– Это древнегреческое название Жданова, – пояснил он.
– А я думал, Мариуполь, – высказал ему свое мнение.
– Индюк тоже думал, – с ехидцей сострил “знаток”, поглядывая на подружек.
– И придумал Мариамполь, – добавил я под дружный смех всего купе.
А потом пошли анекдоты, и о городе, подарившем мне море, больше никто не вспоминал.

Проходящий поезд “Мариуполь-Ленинград” прибыл в Харьков, как водится, с двухчасовой задержкой, так что дома объявился в точности под бой кремлевских курантов.
– Ур-р-ра!!! – повисли на мне братья, – Толик вернулся!
– Что так поздно? Мы уже все глаза проглядели, – радостно обняла мама.
– Что-то ты совсем не загорел, сынок, – улыбаясь, отметил папа.
И до двух ночи я взахлеб рассказывал о первом путешествии к морю и о самостоятельной жизни во взрослом санатории.
– Какой красивый загар, – отметила мама, когда, наконец, добрался до постели, – У отца он какой-то грубый, как у негра. А тут чистое золото.
– Азовский, – с гордостью ответил ей, – Это от йода. Потому и кажется, что не загорел. Просто, весь харьковский перешел в азовский.
– Завтра весь свой азовский в бане смоешь, сынок, – обиделся за негра отец, – Он непрочный. Максимум на неделю.
Спорить не стал, хотя и слышал эти байки о нестойкости морских загаров.
А во сне опять оказался в Мариуполе в своем номере. Рядом лежала счастливо улыбающаяся Олечка:
– Как я рада, Толик, что ты вернулся. А у меня новость. Ты стал папой маленького Толика.
– Когда это ты успела? – удивленно спросил подружку, – У меня еще загар не сошел, а у тебя целый ребенок.
– Ерунда. Загар завтра в бане отмоешь. А пока давай с тобой родим девочку, – предложила она.
– Да я с удовольствием, Олечка. Но у меня паспорта нет.
– Как нет?
– Я еще школьник, – густо покраснев, признался ей.
– Ну, Толик, ты и обманщик! Ладно, сделаем тебе фальшивый на имя моего дурака-мужа, и поедем в Магадан.
– В Магадан?! Зачем, Олечка? Я же учусь. А через неделю первое сентября.
– Какая школа, Толик! Ты отец двоих детей! Будем с тобой золото мыть. Там у меня палатка есть. Заживем, как у кота за пазухой. Ладно, давай без паспорта, – откинула она краешек одеяла.
А потом долго не мог уснуть. “Нет, Олечка, ты моя первая женщина, а не Фаинка. С ней ощущал себя куклой бессловесной, а с тобой – мужчиной. Как жаль, что мы никогда больше не встретимся. И я ничего не узнаю о маленьком Толике. Даже, есть он, или нет. Какая несправедливость! Так жить нельзя. И зачем только согласился пойти с Виктором на те дурацкие танцульки. Нет, взрослым быть плохо”, – окончательно решил я и уснул сном младенца Толика. А под утро приснилось море, каким увидел его с холма в первый день нашей с ним встречи.

Прямо с утра отправились с Сашкой в полупустую в это время баню.
– Какой красивый загар! – окружила нас стайка взрослых мужиков спортивного телосложения, – Ты где так загорел, паря? – восхищенно спросил кто-то из них. Ответить не успел.
– Да ерунда это, Колян. На Азовском море. Там химию сливают. Вот его и покрасили. Какой там загар. Сейчас вымоется, беленьким станет. Спорим на пиво! – предложил “говорун”.
– Проспоришь, Мыкола. Загар, как загар. Не смоется, – возразил “умник” Колян.
– Струсил? Ну, что, спорнём? – заржал говорун Мыкола.
– Спорнём! – согласился умник, – Давай, паря, мойся быстрей. Мы на тебя поспорили, – обрадовал он.
– Вы поспорили, а я мойся. Ждите. Я не спешу, – возразил умнику.
– Зато мы спешим. Уважишь, кружку нальем, – предложил он.
– Мне и брату, – показал на Сашку.
– Идет, – согласился говорун.
– О чем спорите? – спросил проходивший в поисках клиентов банщик, – Да я любой загар отмою. А этот химический – тремя шайками, – похвалился он.
– Отмывай! – приказал говорун.
– Как отмывай! У меня денег на него нет, – возмутился, кивнув на банщика.
– Не бздо, паря. Пла... Читать следующую страницу »

Страница: 1 2